Первый период: обыграй меня

Тридцатое ноября
- Ты шутишь. - Планета не спрашивает, а утверждает это, будто я уже трижды не опроверг это.
- Просто сядь в чертову машину, Планета.
Я изо всех сил стараюсь не злиться. Напоминаю себе, что сегодня у меня вообще-то хорошее настроение. Хорошее настолько, что я не взрываюсь, когда она смотрит на меня так, будто я предложил ей прокатиться на тротиловой бомбе, а не на своей машине. Хорошее настолько, что я решаюсь довериться своей девушке - и уже не предлагаю, а буквально уговариваю сесть за руль «машины ее мечты».
Она ведь хотела этого. Я заметил это еще тогда. По дороге на барбекю, когда она взглядом будто погладила панель. Потом в том, как, две недели назад, дрогнул ее голос на подкасте в Эл-Эй. Она брала интервью у одного из моих знаменитых знакомых Аарона Прайора - гонщика Формулы-1. Речь зашла о реальных машинах и ее глаза загорелись. Она думает, что это прошло мимо меня. Но я, блядь, все слышу.
Планета не просила об этом. Не требовала. Но я видел. А значит - должен был дать. Просто потому что могу. Потому что она моя. Хоть и по фальшивой договоренности.
Но ей все еще нужно время, чтобы удостовериться, что я не вру.
Ее взгляд пронзает меня - как будто ищет подвох. Как будто я - очередной, кто хочет сделать ей больно. С этой мыслью внутри я нависаю над водительской дверью. Придавливаю ее своим присутствием.
- Ты ведь умеешь водить, верно? - Я знаю, что у нее есть машина.
Это напоминание не для меня. Для нее.
- Смотря у кого спрашивать. - Неуверенно хмурится она, делая шаг вперед. - Если у моих прав - да. У моего отца - нет.
Имя этого ублюдка может и не прозвучало, но его призрак все равно всплывает между нами. Холодный. Токсичный.
Я сжимаю челюсть, чтобы не выдать эмоции.
Пейн заставил ее переживать. Сомневаться в себе. Заставил ее шагнуть слишком близко ко мне. Последнее... было самое приятное, но не такой ценой.
И я не выдержал. Протянул руку, чтобы подхватить - потому что она не заслуживает утонуть.
- Это просто машина, красотка. - Выдыхаю я, зажимая ее между собой и открытым салоном, чтобы она поторопилась.
Мне не нужно касаться ее, чтобы почувствовать, насколько она близко. Физически. Морально. Она становится слишком близко ко мне.
Я чувствую ее кокосовый запах. Мягкие темно-бордовые волосы, пряди которых от ветра касаются моей шеи. Мне приходится чуть сильнее сжать ручку двери, пока она наконец не решается сесть в машину.
Закрываю за ней дверь тяжело выдыхая. Обхожу машину спереди, сильнее кутаясь в толстовку и сажусь рядом на пассажирское сиденье, автоматически потянувшись к ней. Моя ладонь не намеренно, но и не случайно едва ли касается ее бедра, пока она пристегивается. Я тянусь за рычагом сбоку от ее кресла, чтобы отрегулировать его под ее рост. Чтобы она в этой машине - и в моей чертовой жизни - сидела удобно.
- Тут есть что-то вроде блютуса? - Она едва ли скрывает свое восторженное волнение, начиная ерзать своими бедрами в кресле. - Это такой ответственный момент! Нам нужен подходящий саундтрек.
Я лишь хмыкаю, передавая ей свой телефон. Сам вбиваю в навигаторе машины нужный нам адрес. Из динамиков мгновенно звучит Animals от Maroon 5, и Планете нужно тяжело выдохнуть, прежде чем нажать на педаль газа и выехать с места у тротуара.
Красотка мгновенно вспыхивает каким-то детским восторгом. Как будто только сейчас понимает, что это все действительно происходит с ней. Напряжение спадает с ее плеч. Она барабанит пальцами о руль, даже шепчет слова песни, и... когда ее взгляд случайно встречается с моим - я вижу там столько неподдельного огня. Слишком яркого. Слишком настоящего для всего этого фальшивого шоу. Как будто я предложил ей миллиард наличными, а не десятиминутную поездку в пригород. Ее восторг чертовски заразительный, как бы я не сопротивлялся ему - сам едва сдерживаю улыбку.
Она просто... милая. Раздражительно милая. И неприлично домашняя в своем вязаном сером свитере - тот выглядит так, будто она стащила его у меня. В приталенных черных джинсах и полусапожках на каблуке с острыми носами. На ней даже все еще проступают веснушки от солнечного Лос-Анджелеса, которые, к счастью, не перекрываются ее легким макияжем.
Планета хочет набрать скорость, когда мы выезжаем загород, но не решается. Как будто все еще пытается быть хорошей и правильной, сдерживая внутреннего демона и если подумать - это в ней всегда. Но мы едем по чертовски пустой дороге. На небе пасмурно, что не удивительно для конца ноября в Бостоне, но асфальт сухой. У нее есть все, чтобы быть собой. Просто пока она выбирает быть осторожной.
- Ты можешь ускориться, - это звучит как укор, поэтому я добавляю, - если хочешь конечно.
А она хочет. Я вижу это в ней, даже когда отвожу взгляд. Но... она действительно делает это.
Я чувствую, как она привычно расправляет плечи. Как поднимает подбородок и наконец выпускает своего демона, заставляя меня сделать музыку громче. Пусть поет и наслаждается этим, если это то, чего она хочет.
Я даже сам подпеваю на одном из припевов - едва шевелю губами, конечно. Мне не нужно давать ей повода для большего самодовольства. По крайней мере, она почти не нервничает, когда паркуется у дома моей семьи.
Я отстегиваюсь. Выхожу слишком быстро, чтобы открыть дверь Далласу и помочь своей девушке, но Планете как будто плевать на мои планы.
- Ты же знаешь, что я в состоянии сама открыть себе дверь? - Она звучит легко.
Но явно подтрунивает, когда видит мое недовольное лицо, пока я достаю из багажника подарок для Лавли.
- Это не твоя забота, когда я твой парень.
- Фальшивый парень, - напоминает она.
Что-то неприятное секундно отдается в груди. Будто слово «фальшивый» садится занозой в солнечное сплетение.
- Это не имеет значения, Планета.
- Так ты джентльмен! - Улыбается она, подходя чуть ближе, навалившись плечом на машину.
- Хорошо воспитан, - пожимаю плечами я, копаясь в груде праздника на колесах, который устроила Планета.
Но что-то неприятно щелкает по ушам. Слишком знакомый звук, который я ненавижу больше, чем чертов будильник по утрам. И мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, что это.
- Джордан...
- Я знаю. - Хмурюсь я, ступая ближе к ней, обвивая руками за талию. - А теперь улыбнись и извини меня за это, Планета.
И я снова целую ее. Аккуратно. Почти по-домашнему. Она уже не так напугана как в первый раз, зная, что так будет. Я медленно скольжу языком по ее губам, стараясь попасть во внутрь. Тяну ее ближе к себе. Опускаю руки на поясницу. Пульс учащается. Член откликается тяжелым толчком, будто тело реагирует раньше сознания.
Ее язык касается моего. Ее руки держат меня близко. Планета обвивает мои плечи руками. Запускает пальцы в волосы и... блядь, тянет их, заставляя меня выпустить стон. Глубокий, грубый, настоящий.
И в этой секунде - никакой наигранности. Мы не актеры. Не лжецы. Просто чертовски влюбленная пара, приехавшая домой к семье одного из них. И если не знать предыстории - в это можно поверить. Даже я почти верю.
Папарацци знали, что я буду здесь сегодня. Дорогой район родителей не подразумевает собой закрытый проезд. Но чтоб так нагло, в пятидесяти метрах от нас... они, блядь, даже не нарушили закон о частной жизни, толпясь на обратной стороне от дороги, пока мы в ограде дома. Вопрос времени, когда эти кадры всплывут в сеть - в этот раз это будет пять минут? Или управятся за две?
Даллас начинает лаять, когда эти уроды начинают выкрикивать мое имя. Это заставляет меня отпустить Планету. Я не хочу этого делать, но делаю.
Я возвращаюсь к багажнику, как будто и не прерывался на очередной поцелуй со своей девушкой. Передаю ей в руки то, что могу позволить ей унести - только цветы для моей мамы, которые она снова купила сама. И охапку воздушных шариков - с цифрами в виде восемнадцати и обычных гелиевых - под стать возрасту Лавли. Планета сама успевает забрать свое очередное брауни, которое в прошлый раз на барбекю у Анны было неприлично вкусным. И даже помогает закрыть мне багажник, пока я, надрываясь, двумя руками тащу чертов подарок для старшей из сестер.
Сейчас красотка не выглядит растерянной. Может, слегка смущена. Но... она теребит рукав свитера. У нее всегда есть этот рефлекс. Привычка прятать эмоции в действия. Она постоянно делает это, особенно когда волнуется. Но я не могу взять ее за руку, потому что мои собственные заняты.
И это почему-то раздражает.
- Не волнуйся, Планета, - чуть серьёзнее говорю я, чтобы она понимала, что я не вру. - Они тебе понравятся.
Потому что им она уже нравится. Черт возьми, им она уже всем нравится.
Я сказал им сразу, что мы... ненастоящие. Хотел опередить местные СМИ и сообщить сам, чтобы не было лишних вопросов.
Честно. Расчетливо. Без иллюзий. И все равно недостаточно - все тут же захотели с ней познакомиться.
Лав обожала Планету и ее подкаст. Финн явно находил ее сексуальной, как будто мне не хватало отбивать ее у Тео. Бекки просто была слишком дружелюбной для десятилетки, а мама с папой просто ждали, когда я кого-нибудь наконец приведу.
Что ж, я это делаю прямо сейчас. Я привожу ее. К себе домой. К своим. В свое прошлое и настоящее.
И от этой мысли почему-то нервозно становится мне. Как будто я открыл дверь чуть шире, чем собирался. Как будто она уже внутри.
Я стараюсь отмахнуться от этого. Это просто формальность для СМИ и социальных сетей. Я же приводил в дом Харпер. Или Анну. Они прекрасно общались с моей семьей.
Только вот я никогда в жизни не хотел, чтобы Планета была мне просто чертовой подругой. Потому что все, что связано с ней - ни разу не про дружбу.
И все же я умудряюсь открыть перед ней дверь в дом, пока она неуверенно и аккуратно входит внутрь, чтобы с шарами ничего не случилось.
Движения у нее такие осторожные, будто боится не только лопнуть их, а вообще испортить что-то собой в чужом доме. И почему-то это действует на меня хуже, чем если бы она пришла, перевернула все с ног на голову и заявила, что теперь здесь хозяйка. Потому что мне хочется... сгладить углы. Стать тем, кто поможет ей чувствовать себя лучше. Черт, как будто она и правда моя чертова девушка.
- Лавли! - Зову я сестру, пока Даллас, как к себе домой, вламывается внутрь и скрывается в гостиной.
- Господь. - Сестра появляется в прихожей и мгновенно несется к нам.
Вернее даже не к нам, а к Планете.
- Ты настоящая! - Она кидается на Планету с объятиями, пока та, даже с занятыми руками, пытается ей ответить тем же.
Я краем глаза ловлю, как она немного замирает, прежде чем прижаться к Лав. Как будто проверяет, безопасно ли это.
- С днём рождения, Лавли.
- Ты и имя мое знаешь!
Сестра в своей фанатской стезе, и это выглядит слишком мило, пока я изо всех сил стараюсь подавить улыбку.
Лав выпускает девушку из своих рук, но буквально вцепляется в плечи, шатая туда-сюда:
- Мы сможем вместе сфотографироваться?! Умоляю, скажи «да»! Мне нужно три совместные фотографии и еще Лесли с математики просила подписать ей...
- Лав, - тяну я, опуская ее подарок на пол.
Я уверен, что Планета ей не откажет, но я не хочу, чтобы она чувствовала себя смущенной. Не здесь. Не с моей семьей. Не со мной.
- Все... все в порядке, - красотка протягивает ей шарики с такой теплой улыбкой, что я едва ли не улыбаюсь сам, - мы сделаем все, что захочешь. Сегодня только твой день.
- Да, - наигранно хмыкаю я, скрещиваю руки на груди, навалившись на стену, - я тоже, кстати, в порядке, сестренка. Спасибо, что спросила. С днем рождения тебя и так уж и быть, если вежливо попросишь - сможешь сфотографироваться и со мной.
Планета хмыкает. Прячется за букетом цветов, пока Лавли с улыбкой закатывает глаза и наклоняется, чтобы обнять и меня.
- Тебя я вижу до неприличия часто, чтобы успеть соскучиться, - признается она, но все равно крепко обнимает меня.
Я имитирую медвежьи объятия, оставляя братский поцелуй на ее макушке.
- С днём рождения, Лав, - шепчу я ей, - я люблю тебя. Даже когда ты меня бесишь.
Она хмыкает и лениво, как будто нехотя, отстраняется:
- Я тоже люблю тебя, Джордан. Но не когда ты меня бесишь.
Я стараюсь не смотреть на Планету, когда забираю у нее цветы и брауни, подталкивая локтем ее пройти дальше в дом. Она заставляет меня чувствовать слишком много всего, когда наши семейные признания в любви будто делают ей больно.
Словно эти слова - не просто чужие, а те, которых она никогда не слышала.
- А где...
- Привет. - Протяжно перебивает меня Финн, мгновенно оказываясь напротив нас, когда мы входим в гостиную.
Планета уже тянет руку, чтобы представиться ему, но сначала мы должны кое-что прояснить:
- Неа, - сразу же обозначаю рамки брату, - ты не будешь с ней флиртовать.
Потому что у него, блядь, больше шансов в реальности заполучить ее - они ровесники, он хороший парень, в отличие от меня - второй Тео, но с моей фамилией.
И меня почему-то это бесит. Да так, что поднимает пульс.
- Она даже не твоя настоящая девушка, - как будто уже обижается на меня брат.
- Это не имеет значения, если я привел ее в этот дом.
- Может, вам принести линейку, мальчики? - Хмыкает Лавли, пихнув в бок Планету.
- А как тебя зовут? - Неуверенно отзывается Бекка, заставляя Финна усадить себя на свою шею.
- Мое имя Нова.
- Я Финн. А это Лавли, Бекка и Джордан. - В шутку напоминает он ей, заставляя меня закатить глаза.
- Очень...
- Ну наконец-то, - голос мамы позади нас вынуждает обернуться, и я уверен: она сияет сейчас не от вида цветов или чертова брауни, - я так рада наконец познакомиться с тобой, Нова.
Мама мгновенно оказывается возле Планеты и обнимает ее, когда девушка на секунду замирает. И я вижу, как это сбивает ее с толку.
- Я тоже очень рада знакомству, миссис...
- Оо, дорогая, - мама утаскивает ее за собой на кухню, - зови меня просто Тереза.
И я иду следом вместе с остальными реальными детьми своей мамы, когда она в полном восторге от нашей гостьи.
И мне от этого становится немного легче. Немного... теплее, что ли.
- Это, кстати, тебе, мам. - Хмыкаю я, когда Планета второй раз выручает меня цветами.
Три милых подсолнуха с розовыми цветами, похожими на колокольчики. Понятия не имею, что это, но они почему-то кажутся приятными. Особенно когда мама принимает их, обнимая меня.
- Спасибо, милый!
- Мы ещё принесли брауни, но я не знаю, насколько съедобным оно вышло.
Планета почему-то вместо «я» использует «мы», что чувствуется чем-то приятным. Она включает меня в эту фразу, как будто мы... вместе. Как будто это уже что-то общее. И меня это... чертовски выбивает из колеи.
- Оно с орехами? - Морщится Лав, усаживая Планету рядом с собой за кухонный остров, который остальные молниеносно облепляют собой.
- Нет, - качает головой Планета, - у меня на них аллергия.
- У меня тоже! - Слишком уж с восторгом об этом заявляет Лавли.
- Оно такое воздушное. - Нахваливает его мама, осматривая со всех сторон, - Сколько яиц ты в него кладешь?
Я уже собираюсь ответить за Планету, чтобы она не смутилась. Нет ничего такого, что она купила его, но...
- Именно в это - четыре.
Чего?! Мне, блядь, приходится отойти поставить чайник, чтобы она не увидела моего удивленного лица.
Потому что я действительно удивлен. Не тому, что она в целом умеет делать это. А потому что, когда она могла его купить - что в прошлый раз для Анны, что сейчас - она выбрала его приготовить.
- Но я не сильна в выпечке и во всем прочем, в чем нужно следовать рецепту.
- Я могу тебя научить! - Смело предлагает Лав.
- Да, - соглашается мама, подрезая свой букет и ставя его в воду, - нам нужно как-нибудь всем вместе испечь вишневый пирог или шарлотку.
- Звучит здорово. - Почти сияет Планета.
Пока ее взгляд не встречается с моим, когда я ставлю перед ней чашку мятного чая. Что-то в ней меняется, как будто она поняла, что заходит слишком далеко. Хотя в этом нет ничего такого, верно?
- Может, - пожимает она плечами, - я могу вам чем-нибудь помочь?
Девушка кивает в сторону плиты на кухонном острове, и я едва удерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
Конечно, она может. Никто и не сомневался.
- Брось, дорогая, - смеется мама, - я только сделала соус. Сегодня нас угощает Сэт, поэтому дождемся его и сразу будем обедать.
Ее тон расслабляет Планету, и кухня в моменте превращается в сплошной хаос, за которым я наблюдаю будто смотрю фильм.
Разговоры не смолкают. Смех становится все громче... и это почему-то не раздражает меня.
Все выглядит слишком обычным. Домашним. Как будто так было всегда.
Когда папа возвращается домой и знакомится с Планетой, она как будто становится чуть тише.
Не физически - она все еще участвует в разговорах. Улыбается. Помогает, хотя все настаивают ей просто быть гостей. Но ее взгляд... будто отлетает.
Как будто внутри у нее щелкает рычаг и запускается тихая, почти беззвучная тревога. Как будто внутри нее начинается чертово сравнение наших семей - она не говорит этого вслух. Достаточно ее взгляда, который анализирует больше, чем требуется.
Я знаю это выражение. Я сам так смотрел, когда был моложе. Когда сравнивал чужое «нормально» со своим «как получилось».
И все же Планета отказывается сидеть на месте. Помогает раскладывать еду в общие миски. Сервировать стол. Она даже находит лишние пять минут, чтобы выпустить Далласа на задний двор и покидать ему мяч. Как будто уже недостаточно сильно влюбила его в себя и нужно было этим добить.
Мои родные не отпускают ее даже на минуту - слишком рады, слишком заинтригованы, слишком быстро хотят ее видеть рядом.
И я вроде как должен быть зол на это. Но меня это почти не трогает. Она ведь просто... знакомая девушка. Она может общаться с моей семьей как кто-то другой это делает. Это ведь безопасно, правда?
Потому что девушка не успокаивается даже потом, когда мы украшаем столовую подвесными лентами, шариками, цветами.
Она... не хочет казаться нужной или правильной в этом. Не хочет тем самым спрятать свою тревожность, потому что со временем она все же расслабляется. Планета просто... хочет помочь.
Как будто это действительно важно для нее. Как будто она ожидала чего угодно, только не такого приема. Как будто жила все это время в ожидании удара. А тут ее встретили лишь объятия. И я не знаю, почему это заставляет сжиматься что-то внутри. Почему мне вдруг хочется сделать так, чтобы ей больше никогда не пришлось ждать удара.
Уже за обедом, когда она может сесть где угодно за огромным деревянным столом и скамейками - она садится рядом со мной.
Слишком близко. Слишком правильно.
Как будто несмотря на все принятие, что ей дают другие - она хочет быть рядом со мной. Будто именно здесь, со мной под боком, рядом с моим плечом - ей почему-то безопаснее.
Разговоры не смолкают с начала ужина и все еще остаются за столом даже перед десертом.
Мама выключает свет, перекинувшись через скамью, когда папа выносит торт со свечками для Лавли, позволяя нам подпеть «с днём рождения тебя».
Моя девушка слегка дергается. Будто вспомнила что-то важное. И мгновенно ее телефон оказывается в ее руках.
Она снимает это на видео, но смотрит не в экран, а буквально на них вживую. Смотрит, будто хочет прожить этот момент. Не запомнить. Не опубликовать. А сохранить в себе, потому что больше таких может не быть.
И тогда ее ладонь ложится на мое бедро. Без подтекста. Без флирта. Без вызова. Просто... как будто ей нужно за что-то зацепиться, чтобы не провалиться в собственную боль. Как будто весь этот вечер - на грани между счастьем и тем, что ее сломает.
И я чувствую, как ее пальцы дрожат. Совсем чуть-чуть. Едва заметно. Но достаточно, чтобы внутри у меня заклокотало злое, горячее: кто, черт возьми, сделал с ней это?
Папа подносит торт к Лав на последнем «с днем рождения тебя». Позволяет старшей дочери загадать желание. Задуть свечи.
Он обнимает дочь, а все, что я вижу - это как начинают блестеть глаза Планеты, когда она изо всех сил старается сдержать слезы.
Она сжимает губы. Моргает чаще, чем нужно. Дышит медленно. Аккуратно.
И как будто это возвращает ее в реальность, заставляя вспомнить о ладони на моем бедре.
Планета уже собирается убрать ее - осторожно, почти виновато - когда я не глядя ловлю ее руку и возвращаю на место.
Не крепко. Ненавязчиво. Просто потому что она может делать это. Потому что если я нужен ей сейчас... Если она видит во мне опору в этот момент...
Я хочу быть реальным для нее. Хоть немного.
Даже если все, что между нами - игра. Даже если я должен злиться на то, как она заполняет мой дом, мою семью, мое пространство.
Сейчас я просто хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности, как будто она действительно моя.