Глава 2.
- Дамы и господа, представляю вам автора этой замечательной картины - Анну Зарецкую.
Аня медленно поднимается на помост. Очередной приступ - как невовремя. Перед ней толпа восхищенных ценителей искусства - они аплодируют ее картине, да и ей самой тоже. А как же, такая трагичная история: обычная уличная художница, отец в тюрьме, но такая талантливая, в девятнадцать лет заключила сделку на пятьсот тысяч на ее коллекцию картин. Неплохо, неплохо. Расскажите, что повлияло на такой необычный сюжет данной картины?
Аня промолчала. Она и сама не могла бы сказать, что побудило ее запечатлеть на своём полотне всего-навсего маленького мальчика, держащего в одной руке машинку, а в другой - шприц. Точнее, могла бы, но не будет. Картина идеально вписывалась в тему "Жизнь детей после смерти родителей" - ведь многие малыши, не получавшие должного внимания, становились "уличными", и в списке их увлечений наркотики были не на последнем месте. Это несправедливо, но так погибали Анины друзья. В какой-то мере художница считала, что так она отдает им должное, хоть и посмертно. Но ведь этим богатым людям, незнающим, что такое "нет денег", совершенно все равно. Так зачем тогда раскрывать аудитории свою душу?...
- Даже не знаю. Иногда у меня бывает что-то вроде... предчувствия. Я просто знаю, что нужно написать, и всё. - художница смущённо уставилась на свои ботинки: этот номер всегда работал, обычно от нее отставали.
И вскоре действительно закончились никому ненужные вопросы от ведущего. На небольшое возвышение - импровизированную сцену - поднялся мужчина лет тридцати шести - содержатель частной картинной галереи. Коллекционер. Анин покупатель. Художница улыбнулась ему и пожала руку, но в голове вертелась только одна мысль: быстрее, быстрее, скорее бы все закончилось. Как ужасно болит голова...
***
За окном светило яркое солнце. Отражаясь от блестящего снега, его лучи заглядывали в окошко больничной палаты. Посередине комнаты, на кровати неподвижно лежала юная девушка. В её левую руку была воткнута игла капельницы. На груди виднелись присоски кардиомонитора. Прибор показывал, что сердце художницы бьется в два раза медленней, чем нужно.
Аня открыла глаза. Не сразу поняв, где находится, девушка попыталась подняться, и тут же почувствовала сильную боль в голове и сгибе левой руки. Заметив капельницу, Аня как будто успокоилась. Больница. Как она сюда попала? Наверное, новый, более сильный приступ. Может быть, она упала в обморок, или даже потеряла сознание. Теперь-то это не важно: сделка не состоится, а значит, о лечении можно забыть. Сколько она протянет? Может, полгода. Или чуть больше. Какая разница: без химиотерапии каждый приступ будет сильнее предыдущего. Возможно, однажды она даже не очнётся. Тем лучше - хоть не мучаться перед смертью.
На глаза художницы навернулись слёзы. Теперь стало ясно, почему она так рано добилась успеха - потому что ей разрешено пожить каких-то двадцать лет.
Почему судьба так несправедлива к таким ярким звёздам, которые готовы дарить свой свет людям, которые готовы сгорать ради других - почему им отведено так мало времени? Их смерть, подобно взрыву, уносит не только их самих, но и частичку тех, кому они светили. Почему, почему...
Эти мысли крутились в голове девушки, когда в палату вошла медсестра.
- Как вы себя чувствуете? - с порога поинтересовалась она.
Медсестрой оказалась девушка двадцати семи лет, со светлыми волосами и голубоватыми глазами. Она с заботой поправила покрывало - тоненькую синюю ткань, и подоткнула подушки.
- Паршиво, - честно ответила Аня охрипшим голосом. - Очень хочется пить. И голова раскалывается.
Медсестра почему-то кивнула, и тут же подала Ане стакан воды. Девушка сделала первый глоток.
- Меня зовут Светлана, - проговорила она, пока художница пила. Аня, не отрываясь от воды, качнула головой в знак того, что она все услышала. - Не думаю, что вы задержитесь здесь надолго, судя по... вашим анализам... - медсестра смутилась, словно не была уверена в том, что не сболтнула лишнего.
- Все в порядке. Я знаю. - проговорила Аня. - Я планирую уехать в Москву на лечение, но... моя сделка не состоялась. У меня нет денег.
На глазах выступили слезинки. Аня, всегда такая сильная, преодолевшая смерть матери, пьянство отца, одиночество, и даже, казалось бы, факт того, что она умирает - теперь она расплакалась, от боли и от страха, оттого, что ей не с кем поделиться своими переживаниями, оттого, что никто ее не поддержит и оттого, что над ее одинокой могилой будет стоять, опустив голову, только бабушка. Она никому не нужна здесь, в этом мире, но ей так хочется, чтобы кто-нибудь просто выслушал ее, хоть кто-нибудь, даже если это будет совсем незнакомая медсестра. И теперь девушка не сдерживала себя.
- Я... могла бы лечиться... ещё пожить... некоторым нравятся мои картины... а я не смогу рисовать... я не хочу умирать... - последние слова потонули в слезах. Медсестра совсем растерялась, и только робко гладила художницу по волосам рыжеватого оттенка.
Через несколько минут рыдания стали затихать - Аня, под действием успокоительных, проваливалась в спокойный сон.
***
Три дня. Она лежит здесь уже три дня. Долго же он ее искал.
Когда утром в палату вошёл мужчина, Аня спала. Врачи выставили посетителя за дверь, сказав впрочем, что он может зайти позже. В обед попасть к художнице тоже никак не получилось: на посту оказалась врач, пускавшая только родню, да и то ненадолго, так что ни о каких незнакомцах не могло быть и речи. Поэтому увидеться с Аней ему удалось лишь в шесть часов вечера.
Аня никак не могла вспоминать, где она видела этого человека. Лицо определённо ей знакомо, но вот вспомнить имя никак не удавалось.
- Здравствуй, - первым заговорил мужчина. - Ты помнишь меня, Аня? - девушка отрицательно покачала головой. - Я... был твоим покупателем... до недавнего времени... - он нервно покосился на капельницу, стоящую у кровати.
Теперь Аня вспомнила. Евгений Александрович. Коллекционер. Он действительно заключил договор на её коллекцию из двенадцати картин. Он должен был стать её спасением, но не вышло.
- Теперь я вспомнила. - хрипло сказала художница. Коллекционер кивнул. - Несколько дней назад... да. Все так ужасно получилось.
- Мне жаль. Я в курсе твоей... проблемы, и я хочу помочь. Ты такая необыкновенная, талантливая, и... Средства у меня есть, мне только понадобится твое согласие, и, кажется, оформление каких-то документов...
Он продолжал говорить, но Аня уже плохо слышала, о чем. В голове метались мысли, одна ярче другой.
Во-первых, ей не верилось, что она ещё может бороться за себя. За те три дня, что художница провела в больнице, она почти смирилась с тем, что ей осталось совсем немного - насколько это возможно. Но теперь...
Во-вторых, она не понимала: неужели совершенно незнакомый человек, который и видел-то тебя всего несколько раз, готов пожертвовать чем-то ради тебя? Сама она, может и была способна на такой поступок ради бабушки, близких друзей, даже ради отца, но для совершенно незнакомого человека... Поэтому она с недоверием смотрела на этого ценителя искусства, готового пожертвовать немалой суммой ради незнакомой девушки, хоть и, по его словам, "чистым талантом" и "невероятно одарённой". Заметив её взгляд, он чуть улыбнулся:
- Понимаю твои сомнения. Но ты можешь мне поверить. Знаешь, у меня тоже... моя мама умерла от рака. Правда, у нее была опухоль мозга, но это ничего не меняет. Я представляю, как тебе тяжело. И хочу помочь.
Художница кивнула. А что ей оставалось делать? Либо умереть через три месяца, либо принять помощь. Хуже точно не станет.
Хуже стало.