Part 1. Epilogue
Теодор
Дорогой мой друг, Тедди Грей,
Знаешь, я даже рада, что мы не попрощались. Я не люблю прощаться, потому что не люблю слёзы и длинные-длинные комментарии по поводу этого грустного часа... Зачем нужно прощание? Наверное, чтобы встретится снова. И я буду ждать этой встречи.
Почему я решила тебе написать? Видимо, потому, что я твой личный секретарь и верный советник, если ты ещё не забыл. Что мне тебе посоветовать?.. Беречь себя, беречь свою любовь и бороться за неё. Я уверена, что вы с Айрин будете вместе. Обязательно. Иного, просто, быть не может! Вы два лидера, но я думаю, что твоя сексуальная блондинка совсем не глупая и обязательно уступит тебе в первенстве. (Хотя в душе будет продолжать осознавать, что владеет тобой!)
Буду очень ждать приглашения на свадьбу! Очень хочется быть одной из свидетельниц Айрин! Я так мечтаю об этом! Я так мечтаю, чтобы вы были счастливыми... Большего я и не хочу просить. Наверное, я никогда не любила и не смогу понять, что вы испытываете, но я знаю, что это поглощает. Я это вижу. Это прекрасно. Я буду очень счастлива, если вы с Айрин найдёте своё счастье. А впрочем, вы его уже нашли. Друг в друге. Я надеюсь, что вы его не потеряете.
О том, что касается любви Фиби... Я говорила с ней перед тем, как уехать, пыталась поднять её поникший дух всеми силами. Знаешь, я думаю, у неё к Адаму не платоническое влечение, а чувства. Она нуждается в том, чтобы любить и всецело дарить свою любовь. Знаешь, мне кажется, она всегда будет верна своему первому импульсу, первому чувству. Увы, практика показывает, что такие люди редко бывают счастливыми, но они несут счастье другим. Я очень надеюсь, что она станет исключением из правил. Я знаю, она дождётся своего грешника Адама - Ромео, и станет совершенно счастливой Фиби - Джульеттой. У них будет счастливый конец.
Вы мне очень дороги, Греи. С самого детства. Знайте, я всегда жду вас в гости в Мюнхене, и всегда буду рада всех вас принять! Буду очень скучать, Тед.
Буду ждать.
С любовью,
Софи Т.
Этому письму уже шесть месяцев. Я не знаю почему, но я перечитывал его почти каждый вечер с того момента, как узнал о страшной трагедии. Сегодня, при его прочтении, мне стало стыдно. Если обычно это был целый кутеж эмоций — страдание, всепоглощающая боль потери подруги и обида за чужую, не достаточно полно прожитую жизнь, то сейчас... Сейчас это был стыд. Мне кажется, в свои восемнадцать лет я испытал слишком много.
Три дня назад я едва не умер... Стыдно мне было потому, что мы с Айрин... уже три дня не вместе. Сердце наполняется болью, при произнесение этих слов даже в мыслях. Она бросила меня. Всё это чётко стоит перед моими глазами до сих пор...
За неделю до нашего конца, Айрин рассказала мне о том, что у неё есть другая мать. Родная. Просила у меня прощения за то, что довольно долго скрывала это от меня, но, если честно, потеря в весе, бледность, постоянная растерянность и какая-то детская незащищённость, дали мне повод думать, что у неё что-то не так. Что дело не только в экзаменах, подготовки к поступлению в Калифорнийский государственный университет. Исполнение её мечты — становление известной танцовщицей — во многом зависело от её утверждения на место. Сколько было радости, когда она открыла конверт и объявила о том, что её кандидатура утверждена... Но не было восторга, который можно было ожидать. Она по-прежнему была какой-то опустошённой и я принял решение поговорить с ней. Она рассказала мне всё... Оправдывала себя тем, что на меня и так свалилась смерть Софи, моего друга Адама, болезненно переносящая всё Фиби... Она сказала: «Я не хотела нагружать тебя собой...». Она сказала это мне! Господи! Как она могла думать так?.. Мы крупно поссорились из-за этого... Но лишь на один день. Я вспомнил всё, что было и, как дурак, напившись, пел серенады под её окном. Она меня простила.
Что я вспоминал тогда?.. Наш выпускной вечер, где она была в платье Николь Кидман из рекламы духов Шанель №5; этот подарок Айрин с трудом приняла от меня. Я выкупил его на аукционе, отдав все свои сбережения. Она была в нём прекрасна. Волшебное, лёгкое, плавное и грациозное розовое облако... Я вспомнил наш танец на этом балу, когда все вокруг смотрели на нас. Помню, как шептал:
— Ты ангел, который сводит меня с ума.
— А ты джентльмен, от которого я полностью потеряла рассудок, — сладко шептала она, потягивая меня за бабочку, — Ты самый сексуальный мужчина в мире. Смокинг подчёркивает это полностью.
А ещё, конечно, в памяти всплывали репетиции нашего танца, наполненные поцелуями и счастьем...
После выпускного, мне вспомнилось наше лето. Только наше. На мой день рождения она подарила мне... себя. Свою невинность. Мы праздновали его вдвоём, танцевали всю ночь на крыше её дома, а потом, в её комнате, отдались друг другу. Это была самая счастливая ночь в моей жизни. Эти месяцы были самыми счастливыми... Вместе с нашим классом, мы летали в Голландию, в Нидерланды. Мы ходили на поля, где выращивают её любимые цветы. Айрин танцевала там... Я купил ей гору тюльпанов — её любимых — белоснежных. Она плакала от счастья, застав свой номер, утопающий в них. Мы пили шампанское. Трахались. Смеялись. Любили. Говорили. Мы жили. Я жил. Я был где-то высоко на седьмом небе, и всё, что я испытывал тогда, казалось мне, будет вечно... Но этому не суждено было случиться. Господи. Это больно. Это маленькая смерть.
Мы катались на моём байке по ночному Сиэтлу, когда вернулись из поездки. Мы опробовали заднее сидение моего Ауди-кабриолета, держа путь к океану на три счастливых дня. Нас никто не трогал. Мы одни были друг у друга... А когда вернулись, в августе... Айрин начала пропадать. Лишь потом, перед той нашей ссорой я узнал, что она начала встречаться со своей родной матерью... Но и меня в то время стали запрягать. Отец принялся таскать меня на светские вечеринки, где я сталкивался лицом к лицу с Даниэль, и с неизбежностью того, что я всё же поступлю в Кембриджский университет. Последнее стало одной из доводов, который Айрин приводила, убивая меня.
Та ночь — три дня назад — одно большое убийство, за которое только я понесу наказание. Я бы хотел думать, очень хотел знать, что я понесу его только один. Буду несчастен один.
В тот вечер, третьего сентября, Айрин позвонила мне и попросила придти к ней, сказав, что очень хочет поговорить со мной. Голос её дрожал. Я боялся этого голоса... Получилось так, что в связи с недобором студентов начало учебного года в её университете отложили на неделю, и, поэтому, она всё ещё была здесь... Я оставался здесь, потому что Кристиан, до сих пор, согласовывал что-то с Гриндэлльтом. Я приехал к ней домой около восьми часов вечера. Темнело, а с неба падал дождь, распластываясь в мокрое место. Он был слабым, но погода, будто, чувствовало то, что нам придёт конец. Сердце в груди сжималось. Я знал, не к добру.
— Привет, малышка, — шепнул я, выходя из машины, счастливо улыбаясь тому, что вижу её. Она встречала меня на пороге своего дома, стоя под навесом. Точно это была лишь слабость — она улыбнулась мне — но, вскоре, сжала губы. Когда я потянулся поцеловать и обнять её, она... Она выставила две руки вперёд, точно защищаясь, выдохнув порывисто и громко:
— Не надо, — она была бледна.
Это слово — нож в моё сердце. Я замер.
— Тед, мы... — шепнула она, — Я... Я хочу сказать, что это... — голос её дрогнул, — Это всё. Это всё, Тед. Мы... мы расстаёмся, — слёзы хлынули из её глаз, точно открыли кран.
Я думал, моё сердце вырвали со всей жизнью и дыханием, что было во мне.
— Айрин, я... Нет. Нет, Айрин, — мои брови сошлись на переносице от боли, это был удар под дых, это была моя смерть, я падал в пропасть, я разбивался вдребезги, ломаясь на миллион, блядь, грёбаных кусков, я потерял способность говорить.
— Да, я... — она всхлипнула, — Я... я думаю, что у нас ничего не... не получится. Мы будем учиться в разных штатах, мы... мы потеряем друг друга и... И всё. Я больше ничего не могу сказать, кроме... будь счастлив, — она рыдала, вытирала слёзы ладонями, а я умирал и не мог подойти к ней.
— Ты же знаешь, что без тебя я не смогу быть счастлив! — закричал я, срывая горло, полностью разрушаясь, — Я люблю тебя! Я всегда буду любить тебя! Я люблю тебя! — слова вылетали из меня, как мантра, я приближался к ней ближе, крича это важное слово, стараясь, чтобы она услышала меня...
Но Айрин лишь отрицательно качала головой, пятилась от меня к двери, придаваясь истошным рыданиям без единого звука, порывисто и судорожно дыша.
— Этого всего мало! — вдруг закричала она, вытирая слёзы.
Я полностью застыл.
— Я не смогу жить так, вдали о тебя, только лишь зная о том, что ты меня любишь. — прошептала она, всхлипывая и вздыхая.
— Айрин, мы всё преодолеем! Мы переживём это! Ведь я люблю тебя, а ты любишь меня!.. — зарычал я, встав впритык к ней и схватив за плечи, резко встряхнул её.
Раздался всхлип. За слезами синевы глаз Айрин уже видно не было. Она... ничего не сказала, а лишь стала отрицательно качать головой, точно пытаясь сказать, что она меня... не любит. Господи. Это был ещё один нож в грудь.
— Нет! — закричал я, точно прогоняя кошмар, — Нет! Нет! Нет!
Айрин зарыдала в голос, сжимаясь напополам, точно от боли. Через какие-то две секунды она вырвалась из моих рук, убежала от меня в дом, спряталась за дверь...
Дверь захлопнулась как гром прогремевший в горах. Она стояла по ту сторону двери, а меня оставила на этой стороне, умирать наедине с собой. Это не мог быть конец! Я отказывался в это верить всеми фибрами своей души, которая сейчас разбивалась на осколки... Я стал тарабанить в её дверь, звать её...
— Айрин! Открой! Я люблю тебя!
Я почувствовал, что не один. Она прямо за дверью... Она прикоснулась к ней рукой или прижалась спиной. Как бы я хотел быть этой грёбаной дверью в те секунды! Она была так близко, но и так далеко одновременно.
— Я люблю тебя! Айрин, детка, ты нужна мне... Я хочу быть с тобой, чувствовать тебя, видеть и слышать тебя... Я хочу быть с тобой всегда! Я тебя люблю, ты слышишь меня?! Айрин!
Сердце ломало мою грудь, я задыхался и хрипел последние слова. Я терял рассудок и контроль. Я думал, что выбью эту дверь к чёртовой матери...
— Айрин! — закричал я, — Впусти меня или отойди от двери, потому что я собираюсь скинуть её с петель!
— Уходи! — вдруг раздался её молящий и плачущий голос, — Я не железная! Уходи!
— Айрин, я не могу... Айрин, я не уйду никуда от тебя! — прошипел я.
— Я убью себя! — закричала она, взрывая меня и заставляя оттолкнуться от двери.
Я замер.
— Я убью себя, если ты сейчас же не уйдёшь... Уходи! Уходи!.. Забудь обо мне! — её голос — истерика.
Мои глаза наполнялись слезами, а охрипшее горло саднило. Сердце превращалось в груду нерасплавленного металла.
— Нет, нет, — пробормотал я, глотая боль, — Если... если я так невыносим тебе, я уйду. Я уйду прямо сейчас. Я готов умереть, если ты будешь счастлива, Айрин. Ты будешь счастлива, если я уйду?..
Звенящая тишина.
— Отвечай! Отвечай мне и не ври! — приказал я.
— Буду! — всхлипнула она отчаянно и рвано, говоря об обратном, но потом, её голос прозвучал ровно, и, относительно, спокойно, — Буду!..
Это меня убило. Кровь отлила от лица, отошла от сердца, застыла в венах.
— Хорошо, — прохрипел я, — Хорошо, я ухожу. Только ты... Ты живи и будь счастлива. Я ухожу, но всегда буду любить тебя. Тебя одну, Айрин. Всегда. Прощай...
Дальше, я не мог дышать. Помню, как выбежал под ледяной осенний дождь, запрыгнул в тачку, и гнал, как ненормальный, с опущенной крышей, промокая насквозь. Глаза залил слёзный застил. Я управлял Ауди на ощупь. Рычание вырывалось из меня. Я проклинал всё и всех в этом городе. Всю свою жизнь. Я умирал и хоронил себя, и, признаться честно, мечтал, чтоб какой-нибудь Айзек перебежал мне дорогу и превратил меня в труп...
Но и это был не конец. Вернувшись домой, я узнал, что пропала Фиби. Отец рвал на себе волосы. Анастейша плакала. Никто не обращал внимания на меня. Мне это было на руку. Только сегодня, отцу пришло почтовое письмо из женского монастыря во Франции, из аббатства Сенанк, расположенного в Провансе. Фиби решила служить Богу... Это накрыло её после смерти Адама. Всё лето она ходила в церковь, а теперь, решила бросить всё. Учёбу, и эту земную, дурацкую и пустую жизнь...
— Здесь написано, что она стала послушницей монастыря и приняла обет молчания на пять лет, Анастейша! На пять лет, ты это слышишь?! — отец рычал, а мама плакала, закрыв глаза рукой.
— Я притащу её за уши оттуда, Ана! Ты поняла меня?!
— Тебя туда не пустят, Кристиан. Это женский монастырь. Но прежде всего, — мама резко поднялась с кресла и пошла на отца, — Прежде всего, я не пущу тебя туда! Ты виноват! Ты погубил нашу дочь! Я не хотела этого говорить, Кристиан, но если бы ты не купил ещё один чёртов билет на этот идиотский самолёт, Адам бы сейчас не валялся разорванный на куски на дне океана, похороненный там с Софи и с сотней других пассажиров! От него остались только разломанные чемоданы, всплывшие на поверхность! Вот и всё, Кристиан! — мама громко кричала, затем, схватила вазу со стола и разбила её об пол.
— Ана! — закричал отец, обнял её, пытаясь успокоить и усмирить её рыдания.
— Отпусти меня! — закричала она, — Отпусти! И Тед не поедет учится с этой Даной, с той, которую он терпеть не может! Ясно?! Он поедет с Айрин!..
— Нет, мам, — прервал её я, — Я не поеду с Айрин... Мы... Она бросила меня, — я со всей болью в душе произнёс три последних слова.
— Айрин тебя... бросила? — мама прищурилась.
— Да, — отрезал я.
Боль пронзала меня насквозь.
Анастейша всхлипнула, утёрла в уголках глаз слёзы и повернулась к Кристиану.
— Это из-за тебя?! — спросила вдруг она резко, и отец вытаращил глаза.
Меня шибануло смертельным разрядом тока.
Причём тут... отец?..
— Это из-за тебя?! — мама закричала снова, повторяя свой вопрос и сияя на Кристиана глазами, — Это из-за того контракта с Гриндэлльтом?! Наш сын — его деньги и плюс бонус свадьба?! Да?
Я потеряно моргал, смотря на них двоих.
— Ана, — прошипел Кристиан.
Я ничего не понял, но этот набор слов мне явно не понравился.
— Отойди, мам, — попросил я.
Не знаю, насколько грозно я звучал, но она вздрогнула и отодвинулась от него. Я сделал три уверенных шага, злость и ярость росли в крови, глаза застила полная отрешённость и пелена слепой боли. Мой хук слева не заставил себя ждать. Я вырос, отец. Немедля, мой кулак устремился отцу под дых — он упал... Когда Кристиан поднялся на ноги, под отчаянный и испуганный оклик Анастейши, его глаза налились кровью и он зарычал:
— Прочь из моего дома! Бери документы, оставляй всё, что тебе принадлежало и иди к чертям собачьим! Живо! Уходи!
— Кристиан! — закричала Ана.
— Молчать! — заорал он, — Уходи немедленно, подонок!
Я сжал челюсти. Но хрен дождётся он моего сожаления.
— Я уйду, — холодно ответил я, глядя в предательские и серые глаза, — Но вернусь ли я — большой вопрос.
— Тед! — закричала мама, накинулась на меня и обняла.
— Не надо, мам, — прошептал я, — Не плачь, — я поцеловал её в лоб, — Прощай.
Она всхлипнула, но держать меня не стала. Я вышел из дома. Без всего. Кроме планшета с документами у меня ничего не было. Я впервые был чертовски нищ, чертовски несчастен. Но зато — впервые за всю свою жизнь — свободен. Выходит, Айрин сказали о контракте... А она поверила?!.. Я больше ни о чём не мог думать. Она убила меня этим.
Но она сказала, что будет счастлива. Что ж, поглядим. Может, блядь, и у меня получится?!..
Я принял решение пойти к своему другу — Мэйсону Вэндему, который в компании с Максом, собирается строить свою карьеру в Чикаго. Мэйс — в научном институте, Макс — в институте искусства, гарантирующем сделать его прекрасным фотографом. Теперь, мы, все трое — брошенки. Охереть, как весело.
Эва оставила Макса, объяснив это тем, что она будет учиться во Франции, и никакой возможности быть вместе у них не будет. Мэйсон получил отставку по телефону от девушки, в которую был влюблён в первый раз в жизни. Жаклин сказала, что нашла другого. И теперь, я вступаю в их холостяцкий клуб.
— Макс, — Мэйсон позвонил ему, когда мы ехали на его тачке в аэропорт. Он смог одолжить мне денег на билет.
— Слушаю, — сухо бросил он, всё ещё, уже месяц отходящий от отказа Эвы Грей.
— Ты не поверишь, но это случилось, — многозначительно проговорил Вэндем.
— У тебя пошли месячные? — спросил он, разряжая обстановку.
Даже я заржал.
— Блядь, Макс, — смеясь проговорил Мэйсон, качая головой, — Другая новость. Тед с нами. Теперь, по полной программе.
— Он кинул Айрин? — сразу спросил Макс.
— Айрин кинула его, — ответил Мэйс.
И только у меня еле-еле стучало сердце, в то время, как они произносили это имя.
— Ну, что сказать? — произнёс Макс, — Встретимся в Чикаго и по крупному бухнём.
— Замётано. Теду есть, что рассказать нам, — произнёс Мэйс.
Я глубоко вздохнул.
— Да, — согласился я, — Я сделаю это один единственный раз и больше никогда не заговорю об этом. У меня будет... другая жизнь, — произнёс я.
— А вот это, — сказал Мэйс, сделав паузу, — Совсем другое дело. Никто не рождается без боли. А ты родился заново.
А мне казалось, что лишь умер. Просто умер.
Она будет счастлива, Грей. Если бы она не хотела в это верить, она бы не поверила. Смогу ли я простить её сомнение во мне?.. Не знаю. Всё равно, это уже не имеет значение. Она далеко. Я без цента, и тоже, всё дальше и дальше... А к тому же, полностью уничтожен.
Я просто не смогу простить её за то, что любил её. Не смогу.
Айрин
Никто не спрашивает меня, как я живу. Но все кричат: «Тебе нужно двигаться дальше, чтобы жить!» Но как?!.. Никто не объясняет мне. Почему?.. Потому что никто не знает. Все только говорят. Попробуйте сами, чёрт вас возьми!
Психиатр Лонгельт сказал мне вести дневник, чтобы делиться мыслями, скопившимися в душе. Я уже месяц учусь в университете, в который моя родная мать, называемая мною просто — Эленой, помогла мне поступить. Я не хотела ничего брать у неё, но морока с документами вывела меня из себя. И я мечтала бежать из Сиэтла сюда, на Лонг-Бич. В университет, расположенный на берегу Тихого океана. Я бы сама, лично, смогла поступить куда-нибудь... Но тот город меня убивал. Я сама убила себя. И не могла задерживаться в Сиэтле.
Делаю вдох, кидая ручку на траву. Элена показала мне договор, где стоит подпись Теда. Она предоставила мне фотографии, где они вместе с Даниэль на каком-то вечере, а потом, в постели... Это не фотошоп. Это его тело. Его лицо. И Дана. На нескольких фотографиях его глаза в основном закрыты от наслаждения, а на других приоткрыты... И он... смотрит на неё. Мне было противно. Я ненавижу эту суку Даниэль!.. Я думала, что умру когда она это показывала. Это была первая причина, которая могла разрушить наш союз. И других, наверное, не требуется, но у меня была.
Я была... беременна. От Теда. Элена внушила мне, что это лишь уничтожит мою карьеру, сказала, что я не нужна Теду с ребёнком, но я тогда её не слушала. И она показала мне договор. Я согласилась на врача. Но он не потребовался. Из-за расставания с Тедом у меня был стресс. Был выкидыш. После осмотра врачей, я получила приговор — я, теперь, бесплодна.
У меня ничего нет. Ничего не осталось. Только воспоминания.
Двигайся дальше. Живи дальше... А я не могу. А кто смог бы, на моём месте?..
Я обещала Грею быть счастливой. У него, разумеется, всё получится с Даниэль... А я не знаю. Буду счастлива. Точно, но...
Но только если в другой жизни.