Глава 7
Закончив похоронные дела, Чонгук стоял у могилы с мужчинами, которые молчали. У двоих одновременно вибрировал телефон, но кроме владельцев телефонов другие на это не обращали внимания. В сторонке прямо на земле сидел Тэхён, смотря на свежую могилу и держа на руке веточку, которую достал поблизости. Они только недавно закончили, когда, как и Чонгук, Тэхён отдал друга в землю, навсегда с ним попрощавшись. У него внутри пусто, не то чтобы он прямо дружил с Канджуном, как дружит, уважает и любит Чонгука, но и младший многому научил его. Тэхён младше Канджуна на три года, поэтому старший был как брат, научил ездить на машине, из-за чего Тэхён смог получить права, ведь Канджун всё объяснял и давал машины, чтобы он мог тренироваться. Он брал Тэхёна на гонки, привил любовь к скорости, поверхностно научил лежать под машиной, чтобы знать, где что стоит и что с этим делать. Связанного с Канджуном было много, и Тэхён не ожидал его терять в таком раннем возрасте. Благо Чонгук успел к Джерен, а иначе он даже боится представить, что с ней могло случиться. Недалеко от него расположился Чимин, который достал из машины пиво или что-то покрепче, которое он выпивал, также иногда бросая взгляд на могилу. Этот парнишка присоединился к ним до заключения Чонгука. Старший его тоже привёл за собой, дал крышу над головой, дал работу, чтобы тот мог прокормить себя, и он в долгу никогда не оставался. Чимин делает всё, что сможет, а то, что не может, пытается сделать до последнего. Чимин с лёгкостью может разбирать машины и гонять их как настоящий гонщик. У мальца явно есть опыт и любовь ко всему этому, а ещё огромное уважение к Чонгуку. Это видно невооружённым глазом.
— Да? — отвечает на звонок Чонгук, смотря на мужчин.
— Господин Чон, госпожа потеряла сознание, — сообщает дворецкий, что сразу напрягает его, пока кто-то в сторонке читает сообщение: «Надеюсь, у тебя есть номер психушки, вряд ли невестке полегчает, бедняжка».
— Что случилось? — с тревогой внутри спрашивает Чонгук, бросив взгляд на Тэхёна.
— Господин, в особняк приходил какой-то мужчина с похоронным венком. Невысокого роста, худощавый и с шрамом на правом глазу, — быстро даёт описание дворецкий, и Чонгук свистит, привлекая внимание к себе.
— Расходитесь, я в особняк, — бросает Чонгук, посмотрев на свежую могилу и пообещав брату, что скоро снова вернётся навестить его, чтобы ему не было одиноко. Канджун не любил оставаться один, что в детстве, что сейчас. Чимин и Тэхён вскакивают с места, но мужчина не даёт времени на что-то, а сразу быстрыми шагами уходит к машине. Все между собой переглядываются, и только один знает, почему друг сорвался в особняк. — Вызови скорую, присмотри за ней до моего приезда, — грубым басом цедит Чонгук, быстро садясь в машину и со злости бьёт руль. — Я обещаю, я убью тебя, Юнги! — Это Юнги, именно он мог приехать. За ним следят? Ему кто-то докладывает? Как узнали, что Чонгук приехал к Джерен, что Юнги пошёл на такой шаг, осмелился прийти в его дом? Чонгук уезжает, оставив после себя облако пыли, а другие подходят к машинам.
— Подбросишь меня? — спрашивает Намджун у Тэхёна, получив от него кивок. Тэхён хочет поехать к Чонгуку, чтобы поддержать, но не хочет на него давить. Он не знает, что у старшего в доме творится, и нужна ли ему такая поддержка. Тэхён будет поблизости, если вдруг что-то понадобится.
— А ты куда? — спрашивает Чимин у Хосока, который кладёт руку на карман, в котором лежит его телефон. — Домой?
— Да, — просто отвечает Хосок, и Чимин кивает. — Куда ты дел запчасти, которые мы достали?
— В багажнике, — говорит младший, садясь в машину, и Хосок тоже садится. — А что?
— Хотел показать Чонгуку, — спокойно отвечает Хосок, смотря на отъезжающую машину Тэхёна с Намджуном.
— Трудно хёну пришлось, чем он заслужил такое? — будто самого себя спрашивает Чимин, следуя за машиной Тэхёна. — Как он скажет о смерти Канджуна невестке? Сукин сын, я бы сам убил этого Юнги, — ругается Чимин, не получая от собеседника реакции, и тяжело вздохнув, затихает.
***
Чонгук сигналит как обезумевший, когда перед ним не отъезжаются ворота. Раньше охранники предусмотрительно открывали ворота, когда замечали его машину, а сейчас? Неужели никого нет за постом? Он только собирается выйти из машины, как ворота начинают отъезжаться. Он дожидается и, нажав до предела на газ, заезжает в особняк, видя машину скорой помощи. Он быстро выходит и, заблокировав машину, бежит к дверям, когда сталкивается с врачами. Доктор с медсестрой, которая, увидев мужчину, вздрагивает. Она пугливо смотрит на него и нервно сглатывает, словно Чонгук не из тюрьмы вышел, а какой-то серийный убийца. Он на неё даже не смотрит, а та так сжалась, словно он пытается на неё наброситься. А что сказать о мужчине? Он не лучше. Смотрит с опаской, рассматривает и крепко поджимает губы. Чонгук знает, что его многие знают, но такую реакцию можно было бы и скрыть. Хотя бы перед ним. Всё же он не маньяк какой-то, а человек, чью честь пытались запятнать. И судя по реакции людей, у них получилось.
— Как она? — первым нарушает давящую тишину Чонгук, когда сзади стоящая девушка крупно вздрагивает от его глубокого тембра голоса.
— Я поставил ей капельницу, не беременна, — говорит доктор, и Чонгук не понимает, зачем ему такие подробности. — У неё шок, завтра полегчает, — иногда подрагивающим голосом говорит доктор, на что мужчина кивает. Чонгук отступает, давая им пространство, чтобы прошли и ушли, но с медсестры падает что-то блестящее. Чонгук смотрит на вещицу и понимает — браслет, у которого слетела застёжка.
— Девушка, — окликает старший, и девушка застывает, будто попала под прицел маньяка. Чонгук наклоняется и поднимает браслет, когда медсестра оборачивается. А доктор спокойно идёт к скорой. — В следующий раз не пялься на того, кого, возможно, считаешь опасным, — низким голосом говорит Чонгук, холодными чёрными глазами смотря на девушку. — А то могут и загрызть, — специально пугает мужчина, видя, что это пугает её. — Если это тебя успокоит, я не кусаюсь.
— Да, господин, — отвечает девушка, вздрогнув.
— Ты не та, на которую я бы посмотрел, поэтому успокойся, и вот твой браслет, — говорит Чонгук, протягивая браслет. Он больше ничего не сказав, широкими шагами поднимается наверх и исчезает из виду.
Медсестра, держа на руке браслет, выбегает на улицу и садится в машину, нервничая, что её поймали с поличным. Не стоило так его показательно бояться. Но ей обидно, задевает, что такой опасный, но красивый, сложенный, пахнущий как настоящий мужчина человек не взглянул бы на неё. Это задело её женскую гордость. Ведь каким бы мужчина ни был, она хотела бы такого. Большого и крепкого, который так же нёсся бы к ней, любил и оберегал.
Чонгук, осторожно открыв дверь, входит в комнату Джерен и сразу видит её спящую. Её укрыли и как-то некачественно и непрофессионально поставили капельницу, так что на её коже появились гематомы. Что за врачи пошли? Разве так можно с её нежной кожей? Это ведь, наверное, больно и будет болеть, когда она проснётся. Обязательно кому-то надо находиться рядом с пострадавшим, смотреть за действиями врачей, чтобы они бережно относились к пациенту? Как они вообще диплом получили? Чонгук смотрит несколько минут, а после уходит к себе, чтобы взглянуть попозже.
***
Чонгук, прежде чем пойти в душ, поднимает свои связи, чтобы каждый в городе держал ухо востро, а глаза открытыми. Чонгуку нужно найти этого подонка, который, как всегда, действует за спиной, ведь у него нет мужества появиться перед ним. Смотреть в глаза. Он всё делает из-под тишка. Хитрый лис. Но он найдёт его: либо с помощью своих людей по городу, либо сам откопает, но заставит его пожалеть. Чонгук не будет марать руки в крови, ведь теперь Джерен одна, за ней некому присмотреть, если не он сам. Чонгук не может её бросить, но это не значит, что он не отомстит за смерть брата.
Получив нужный ответ от своих, он идёт в душ, чтобы смыть с себя следы этого тяжёлого, ущербного дня. Сердце болит за брата и за Джерен. Чонгук очень надеется, что она не успела услышать слова Юнги, иначе еле образовавшаяся связь оборвётся, и она будет видеть в нём опасность. А Чонгук не хочет потерять эту связь, о которой мечтал. Да, она его и сейчас боится, сторонится и зажимается, но хотя бы на контакт идёт. Разговаривает, иногда, когда думает, что Чонгук глубоко в делах или в мыслях, позволяет себе его рассмотреть. Маленькая не знает, что Чонгук не думает ни о чём, когда любимая рядом. Осторожно и пугливо касается его. Поэтому Чонгуку жаль снимать бинты с руки. Там всё ещё теплятся её прикосновения и забота. Жаль с этим расставаться, но ему нужно остудить голову, прийти в себя, чтобы вернуть себе работоспособность. Чонгук купается быстро, надевает мешковатые вещи и, когда собирается спуститься вниз, решает вновь заглянуть к Джерен. Время — два часа ночи, и она под действием лекарств спит, но хочется её увидеть. Он так же тихо входит и садится у её ног, бедром касаясь её пальчиков. Сам полностью не понимает, почему зашёл к ней. Можно, конечно, оправдать себя словами, что он переживает за неё, но ведь это не так. И Чонгук это понимает. Ведь Джерен — его выбор.
Есть человек — «выбор». Ты думаешь выбрать её или кого-то другую. А есть человек — «без выбора», которую ты никогда не положишь на весы. Когда есть она — выбора больше нет.
О
н сидит, думая, разбирая свои мысли, когда замечает, как Джерен потянула ноги к себе. Он весь напрягается, когда понимает, что она не спит, а проснулась. И что-то подсказывает, что она либо напугана, либо боится его. И оказывается, что это второе, когда Джерен, открыв глаза, резко прижимается к изголовью кровати, вся трясясь и смотря на него с опаской, с подозрением. Она услышала?
— В-вы, — заикаясь, начинаю, а глаза сразу наполняются слезами, — он ведь врёт? — жалобно спрашиваю, когда из глаз начинают течь слёзы. — Вы же не...? — плачу я, смотря на него, а он почему-то тянет руку, и я дёргаюсь.
— Не дёргай рукой, — он подаёт голос, и по спине пробегает холодок. — Ты стянула капельницу, и игла колет тебя, — говорит мужчина, видя, что с руки течёт кровь, ведь игла поменяла угол из-за моего резкого движения.
— Ответьте, — шмыгая носом, говорю.
— А что ты хочешь от меня услышать? Люблю ли я тебя или вижу ли в тебе женщину, на которую мечу? — задаёт тот вопрос, что крутился в моей голове. Значит, он знает. — Или ты думаешь, что я убил своего же брата? — серьёзно, грубовато спрашивает, и я отрицательно мотаю головой. Это бред, я точно знаю, что он не мог убить брата из-за меня. Что угодно, но не это. Но вот в другом я не уверена. — Я не убивал Канджуна, — но всё равно озвучивает мужчина, и я выдыхаю. — А насчёт первого, ты просто моя невестка, — говорит он, зная, что врёт. Конечно, он видит в Джерен женщину, которую в течение десяти лет хочет и желает, конечно, он её любит, но скажи правду — она сбежит. А её упускать нельзя. Не сейчас. А у меня внутри всё сжимается, но хочется ему верить.
— Вы говорите правду? — спрашиваю я, смотря в его суровые, холодные глаза, в которых не видно тепла. — Вы же не хотите овладеть мной как мужчина? — шмыгаю носом, чувствуя, как игла колет и приносит боль с дискомфортом.
— О чём я спрашивал тебя ранее? — спрашивает мужчина, заставляя задуматься. — Я говорил тебе о клевете, — говорит старший, и я киваю. — Человек, который приходил, он специально провоцирует, играет, желает раздора между нами, — говорит мужчина и вновь тянет руку, — это он оклеветал меня, что я сел, — говорит Чонгук, держа мою руку, а потом ищет вату, чтобы убрать капельницу. — Запомнила его лицо? — спрашивает он, и я киваю. — Тогда не забудь больше. Если снова придёт домой или где-то будет тебя ждать, что-то скажет или попросит пойти с ним куда-то, сразу звони мне, а потом беги в людное место до моего прихода, — говорит мужчина, опустив глаза, а я, как болванчик, киваю несколько раз, соглашаясь с ним. Он осторожно вынимает иглу, когда моё опущенное подозрение вновь заполняет меня. На его правой руке задрался рукав футболки, открыв вид на татуировки на запястье, и я вся покрываюсь мурашками, вырываю руку. А он непонимающе поднимает на меня взгляд.
— Вы врёте, и как вам не стыдно, — говорю я, запищав от боли. А сама выскакиваю из кровати, чтобы не быть к нему близко. А внутри веду войну: какая-то часть ему до сих пор верит, а какая-то сильно сомневается. Что мне делать в такой ситуации?
— Что случилось?
— Вы всё это делаете специально. Да? — сомневаясь, спрашиваю, желая услышать отрицание. — Теперь все пазлы сходятся, — плача, говорю, и он хмурит брови, опустив глаза к правой руке, думая, что я могла увидеть, и сразу понимает что. На его правом запястье набиты дата её рождения и время, когда она родилась. Она увидела это. Чёрт. Сука. — Я хотела вам верить, но теперь сомневаюсь, вы могли всё это подстроить. Иначе, почему защищали меня перед мужем? Почему ворвались в комнату, когда он лез ко мне? Почему не возмущались, когда я упала на вас? И это были вы, кто целовал меня, — горько плача, говорю, не сводя с него глаз, совсем не зная, что причиняю ему боль своим недоверием и обвинениями. — Иначе почему у вас на руке моя дата рождения и даже время, когда я родилась, да вы просто... — рукой закрыв губы, реву, не веря своим глазам, и вся трясусь. О дне моего рождения знали многие, но о времени знали считанные люди. А это я, мои погибшие родители, муж и Длинноногий аджосси. Я не говорила ему. Родителей он не знает. Может, Канджун говорил? Но зачем? Зачем моему деверю эта информация? Зачем ему татуировка со мной? Я размышляла, пока он молчал, а потом резко затихаю. А что, если он... мой Длинноногий аджосси?
— Это не то, о чём ты думаешь, — говорит мужчина, а я, подняв глаза, рассматриваю его, шмыгая носом. Он говорил, что на его теле много татуировок, но у Чонгука больше. Говорил, что рост почти два метра, каким является и он. Я ступаю левее, пытаясь увидеть его щёку: у моего Длинноногого аджосси есть маленький шрам. Эти маленькие детали, которые я смогла стянуть с него, когда сама делилась о себе. Мужчина хмурится, поворачиваясь в мою сторону, тем самым скрывая щёку.
— Тогда что это? Как вы узнали? — спрашиваю я, а внутреннее терзание слегка затихает от мысли, что я, возможно, нашла человека, в которого была влюблена долго до встречи с Канджуном. Человека, в чьи руки я бы хотела, чтобы обнял и успокоил. Чтобы сказал, что я не одна, что он рядом и в обиду не даст.
— Канджун сверял ваши даты рождения, — говорит мужчина. Канджун правда любил такое. Сверял ещё гороскопы, считал звёзды. — Время тоже тогда узнал, но татуировка не о тебе, — врёт мужчина, следя за мной, не понимая, почему я пытаюсь стать левее от него.
— Тогда о чём ваша татуировка? — спрашиваю я, смотря на него.
— Это дата рождения женщины, которую люблю, — говорит мужчина, и я вспоминаю о его словах. Он тогда говорил не открыто, с явными намёками, из-за чего я подумала, что у него есть его любимая женщина.
— А где она? Если вы её любите, что татуировку даже сделали, почему не познакомите? — спрашиваю, а сама чувствую себя неловко, словно я устраиваю ему допрос.
— А это так важно — знакомить её с вами? — задаёт встречный вопрос. — Я вроде как взрослый мужчина, а не мальчик, которому нужно согласие и подтверждение родственников или родителей, — говорит мужчина, и я опускаю глаза в пол, чувствуя себя максимально глупо, хоть это и звучит слегка грубо. — Я ведь имею право скрывать свою личную жизнь, не так ли? — спрашивает, и я просто киваю. Он избегает прямых ответов, ведь для прямых пока нет смелости. Это с какой-то стороны смешно. Чонгук, который никогда ничего и никого не боялся, сейчас боится быть честным. Он хочет сказать правду, но сейчас не время.
— Где его тело? — спрашиваю я, меняя тему, не понимая, почему меня бросает из крайности в крайность. В одну минуту я ему верю, в другую сомневаюсь. В одной желаю, чтобы он оказался моим аджосси, в другой желаю ошибиться. Потому что я не знаю, что я сделаю, если мужчина окажется тем, кого искала много лет.
— Если захочешь, я отведу тебя завтра к его могиле, — серьёзно отвечает и более-менее расслабляется, переставая контролировать мои движения, когда я всё же вижу маленький шрам на его щеке, и ком подкатывает к горлу. Мужчина идёт к кровати и оттуда берёт пластырь, осторожно подходя ко мне. Я втягиваю полной грудью его запах духов — это не тот запах, но есть схожесть. Он тёплыми пальцами хватает мою руку и, осторожно раскрывая липучки, приклеивает пластырь, когда я инстинктивно делаю к нему шаг. Неосознанно сократив между нами расстояние. Он поднимает взгляд на меня, когда мои слёзы начинают катиться по щекам. Его взгляд неожиданно меняется, и я начинаю задыхаться. В его глазах появляется тепло, его эмоции, которые он сейчас проживает. Я не могу быть такой эгоисткой, ведь Канджун в первую очередь был его братом, а потом уже моим мужем. Его утрата больше, чем моя. — Не плачь, — так мягко, так ласково и нежно вырывается с его губ, что он сам напрягается. Секунда слабости.
Я стояла, смотря на него, видя, что и он ведёт борьбу внутри себя. И кажется, его эго сдаётся, что его нутро, его душа берёт верх. Он поднимает руки и хватает меня за щёки, большими пальцами стирая мокрые дорожки слёз.
Возможно, я встретил женщину, перед которой сдаюсь. Я встретил женщину, которой поддаюсь.
—
Вы его похоронили? — спрашиваю я, получая кивок.
— Поверь в меня, пожалуйста, — тихо просит, и тело вновь покрывается мурашками. — Я бы не поступил так с братом и ни за что бы не причинил тебе намеренно боли, — его голос звучит не так, как обычно. Он не из стали. Этот Юнги говорил, что он без души и сердца человек. Если это так, то что это? В его глазах боль, в голосе безысходность и страх. У железных людей нет всего этого и не проявляется моментами. Сейчас такой бесценный момент, когда мужчина то ли забывшись, то ли специально, показывает мне свою такую мягкую и ранимую сторону. Со стороны большой, страшный, холодный, грубый, взрослый мужчина сжался как маленький комок и просит поверить в него. Разве я могу отказаться? Когда что-то внутри подсказывает, что он тот, кого я искала?! Я подаюсь вперёд, обнимая его за талию, и кажется, он теряется.
— Я вам верю, — шепчу в его крепкую грудь, разрываясь вновь слезами. Почему это так тяжело? Я планировала свою жизнь не так. Я в школе мечтала о тайном анониме, желая быть с ним, увидеть и любить его. Стать его женщиной, делить себя и ложе. Быть бок о бок. Он бы был рядом, когда я заканчивала школу, а потом полетел бы со мной в Париж. Мы бы там жили, пока я училась, а потом и поженились бы. Жили бы счастливо. Но у жизни и судьбы свои планы. Вместо моего анонима в мою жизнь вошёл Канджун. Я мечтала с ним о долгой и счастливой жизни, а теперь и его отняли. Я так хотела ребёнка, а сейчас как я его сделаю без него? Меня один за другим оставляют любимые люди. Сначала родители, потом бабушка с дедушкой, а сейчас и муж. У меня во всём белом свете остался только деверь. Который не обнимает, но успокаивающе поглаживает мои плечи. — Простите, — говорю я, подняв голову и смотрю в его глаза, решая поделиться своими предположениями. — Я так долго вас искала... аджосси, — говорю я, когда из уголков глаз вытекают слёзы, вызывая у старшего табун мурашек по телу, и он застывает. Его застывшее сердце пропускает удар, и вся нутро подрагивается.
— Джерен, я не твой аджосси, — почему-то врёт мужчина, словно боится признаться.
— Что? — глупо хлопая глазами, спрашиваю.
— Я не он, — басистым голосом повторяет, и становится так обидно. Неужели я ошиблась? Я вздрогнув, отстраняюсь от него, чувствуя себя неловко.
— Но ваш шрам, — говорю я, и только тогда он понимает, почему я пыталась становиться левее от него. Он говорил об этом шраме ей. Светлячок помнит. Она помнит всё, о чём писал Чонгук. — Разве это не Канджун сделал, ударив машинкой в детстве? — он хочет согласиться и сказать «да», но неизвестность пугает. Чонгук не хочет потерять Джерен. Если она узнает, что Чонгук её Длинноногий аджосси, то она, возможно, будет к нему тянуться, будет находиться рядом, а это для неё опасно. Если даже он будет её защищать, не сейчас, когда Юнги гуляет на свободе и может приходить в дом. Возможно, когда станет спокойно, может быть, он признаётся, но не сейчас. А ещё он боится самого себя и своих желаний, когда Светлячок рядом. Если она будет его обнимать, как это было недавно, Чонгук начнёт хотеть её прикосновений, потом поцелуев, а потом захочет перешагнуть рамки дозволенного и сделать её своей единственной и любимой женщиной. Он отрицательно мотает головой, и я краснею. — Извините, — Чонгуку неприятно, что Светлячок уже во второй раз просит у него прощения.
Я отворачиваюсь и выхожу из комнаты, спускаясь вниз. И только когда дохожу до двери, чтобы выйти во двор, слышу мяуканье. Я опускаю взгляд, видя Персика. А потом в спину слышу:
— Персик, иди ко мне, — просит мужчина, и сразу получает негодование от кошки: так на него шипит и, швыряя хвостом, выходит. — Джерен...
— Я просто посижу, — говорю я, тоже следом выходя, а Чонгук выходит за нами. Он пытается взять кошку на руки, что она, показывая свои клыки, шипит на хозяина, и мужчина удивляется такому поведению. — Дайте мне её, я посижу с ней.
— Бери, если не цапнет, — говорит Чонгук, и я просто наклоняюсь, поднимаю кошку, которая облизывает мой подбородок, и я грустно улыбаюсь, а потом сажусь на качели.
— Я совсем отчаялась, раз вижу в нём своего аджосси? — спрашиваю, получая мяу. — Это да или нет? Что мне делать? — вновь спрашиваю, получая ответ от кошки. — Персик, вот бы ты говорил, ты бы рассказал мне всю тайну этого дома, а особенно его, — говорю я, мягко поглаживая его шерсть. — Я улечу обратно после похорон.
Я смотрю в сторону дверей, а его уже там не было. Я откидываю голову к спинке качели и прикрываю глаза, когда вновь текут слёзы. Я только обзавелась надеждой, что мужчина — мой аджосси, как оказалось, нет.
От всего этого грустно и одиноко.