Шанс на жизнь

– Хё-ё-ён, – уже как пять минут висит на шее старшего, как осьминог, зацепившись за брата всеми конечностями, пока мужчина спокойно стоит, держа тушу младшего. 

– Канджун, ну всё, твоя жена на нас странно глядит, не стыдно тебе перед ней? – низким хриплым басом спрашивает мужчина, от чего тело реагирует мурашками. Я услышала его голос впервые за своё присутствие здесь, с тех пор как мы приехали. Я смотрела на него с неким неприятным осадком внутри – не нравится мне этот мужчина, хоть он и старший брат моего мужа. Слишком какой-то странный, мрачный, замкнутый и подозрительно опасный. Некая неприятная аура от него исходит, что неспокойно внутри. Неспокойно с того момента, когда он позвал нас в Корею. 

– Канджун, я пойду в наш прежний дом, – говорю я за спиной мужа и вздрагиваю, когда ловлю зрительный контакт с мужчиной, который поднял глаза на меня с нечитаемым взглядом и так пристально смотрит, будто знает, почему я хочу туда пойти, или даже вместо моего мужа запретит идти туда. 

– Почему? – Наконец отпустив брата, спрашивает Канджун. 

– Хочу кое-что посмотреть, – говорю я, разрывая зрительный контакт и теперь смотря на мужа, получая от него кивок. – Я тогда быстро вернусь, – заканчиваю, а Канджун, подходя ко мне, целует в лоб, и я киваю мужчине, а потом, отвернувшись, ухожу. 

– Иди в мой кабинет, – говорит мужчина младшему, а когда тот уходит, широкими шагами движется вслед за невесткой. – Не иди одна, – в спину слышу этот низкий бас и, повернувшись, вижу идущего мужчину, который как огромный шкаф. От его серьёзного, безэмоционального лица страшно, словно какой-то маньяк с опытом, шаги твёрдые, широкие, что казалось, он раздавит. Такие мощные руки, которыми он запросто сможет отобрать чью-то жизнь, возможно, и мою, пугают. 

– Вы же знаете, мой прежний дом – это недалеко, – говорю я, когда он останавливается передо мной, и мне приходится откинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. 

– К чему такая надобность? – спрашивает серьёзным тоном. 

– Хочу посмотреть кое-что. 

– Там нет того, что ты ищешь, – срывается с губ мужчины так неожиданно для него самого, что я слегка теряюсь, следом нахмуриваясь. 

– Откуда вам знать, что я ищу? – смотря на него, спрашиваю. Он же раньше не мог за мной следить – до его заключения мы какое-то время жили здесь с ним, и я раньше уходила на почту, чтобы забирать письма «Длинноногого аджосси» – так я называла своего тайного благодетеля, который анонимно мне писал письма от руки и во многом мне помогал. Он помогал мне со школьных времён ещё, поэтому спустя пять лет, когда я наконец вернулась домой, хочу забрать все его письма и вспомнить все те тёплые чувства, которые он мне дарил. Я чувствовала всё от простых строк, в которые мой аджосси вкладывал, кажется, свою душу, передавая все эмоции, которые он чувствовал. 

– Давид, сопроводи госпожу до нужного места, – указывает мужчина и сразу отворачивается. 

– Вы не ответили, – говорю я, смотря на его широкую спину, пока он застыл на месте. Он вообще дышит? Вообще незаметно, как он дышит, даже по его широким, напряжённым плечам незаметно. 

– Я видел, как ты раньше читала письма, – утаив правду, говорит мужчина. – Никто бы не стал писать письма столько времени. 

– Вам не знать моего аджосси, как знаю его я, – говорю я, всё ещё смотря на его напряжённую спину, но не видя ухмылку на его лице, пока сам вспоминает строку из ответного письма: «Я вас узнаю, когда мы случайно встретимся». Он вспоминает эти слова, когда в голове проносится грустное «Не узнала». – Он бы ни за что не перестал писать, он мне обещал, – говорю я, пока мужчина беззвучно согласен со словами своей любимой женщины. 

Не перестал... и обещание своё держит. 

До сих пор пишет. Вкладывает все свои чувства в эти строки письма, в котором несёт всякую чушь, затаивая правду о себе, о своей жизни, о причине, по которой он объявился и помогает ей, оберегает и многое чего.
Хотел бы он назвать это чушью, но ведь это не так. Там его чувства, которые он не смог сказать ей в лицо, когда она была одна. Скрылся и стал анонимом для неё, стал для неё «Длинноногим аджосси», но не мужчиной, которого она могла бы полюбить. Разве его можно такого полюбить? Какая красивая, нежная и ранимая девушка сможет любить такого грубого, страшного, с рубцами на теле, опасного, старого мужчину, как он? Это его вина, что влюбился в ребёнка, но тогда это было просто невозможно. Его тогда больно прижало к жёсткой земле, когда на него влетела школьница в школьной форме, которая спасла, но также боялась. Она спасла его от смерти, когда хотели раздавить машиной, чтобы избавиться, но кто знал, кто ожидал, что в такой момент, в неожиданный, появится девушка и спасёт? Она упала на его крепкое тело, сильно сжимая его футболку у груди пряча лицо, когда он всего лишь поднял глаза на нее и влюбился. Его тогда интересовала кто она, пока в грудь пронзила любовь, что в голове пронеслась :

- Я пуленепробиваемый, сердцем из стали, глазами холодней тысячи Антарктид. Её руки так нежно касались, что зверь во мне Был убит.

А его тогда интересовало, кто она, пока в грудь не пронзила любовь, а не боль от падения и трения о землю. Он просто влюбился впервые, так сильно, безвозвратно, что другое его не волновало. Судьба у него такая – глупая и неправильная. 

Безжалостная.

– Теперь скажите, Канджуну, что его жена читает анонимные письма от неизвестного мужчины и присылает ответ? – спрашиваю я, и он поворачивается ко мне, вновь испытывая на себе его тяжёлый взгляд. 

– Нет. 

– Почему? 

– Каждый имеет право на маленький секрет, пусть и это будет секретом, – говорит мужчина, и я не знала, как и что ему ответить. – Забери свои письма и возвращайся, – говорит он, и всё, на что я смогла ответить, это просто кивок. Он кивает в ответ и поспешно уходит. Я выхожу во двор, когда мне кланяется мужчина, видимо, тот, кого Чонгук назвал Давидом. 

– Пойдёмте, – говорит он, и послушно иду за ним. 

Чонгук врывается в свою комнату, идя к сейфу возле спальни, быстро набирает цифры на замке и, открыв дверцу, быстро хватает пачку писем в конверте. Захлопнув дверцу, услышав щелчок, выбегает из комнаты, видя в недоумении брата. 

– Ты куда? - лишь успевает спросить младший, слыша в ответ: «Скоро вернусь». 

Чонгук быстро спускается вниз и бежит к машине. Он видит, как машина с Джерен выезжает из особняка, благодаря чему он быстро и незаметно садится в свою машину и, наслаждаясь ревом, следом выезжает из особняка, но сворачивает в противоположную сторону, чтобы сократить путь. Ему нужно успеть положить письма обратно. Какой чёрт попутал его, что он забрал письма оттуда? Почему-то он был убеждён, что Джерен забыла своего тайного аджосси и больше не захочет читать его письма, тратя своё драгоценное время. Почему-то Чонгук думал, что за эти пять лет она его забыла, но и дня не успело пройти с тех пор, как она приехала, как она сразу помчалась за письмами, точно зная, что аноним писал и оставлял их. Чонгук не надеется и не хочет этого, не хочет верить, что для Джерен аноним что-то значит, что возможно, она что-то чувствует. Если Чонгук начнёт так думать, эти мысли посеют в голове, в сердце ещё большую надежду на хотя бы малюсенькую взаимность. Но так бывает лишь в сказках, а мы, увы, в самой жопе реальности. 

Джерен если узнает, что анонимом является не кто-то, а он, Чон Чонгук - старший брат её мужа, то она впадёт в ступор, это ещё легко сказано. Он даже предположить не может, что она сделает или скажет, когда правда всплывёт. А что он скажет, если она вдруг спросит: «Почему вы мне вообще писали?» Чонгук ведь не сможет так просто, открыто сказать, что он её любит, влюблён уже как десять лет, увидел её и полюбил раньше Канджуна. Если бы у Чонгука была такая смелость в сердечных делах, то он эти десять лет жил бы с ней, а не воображая её в своих грезах, когда сердце и разум сдаются и устают от вечной борьбы. Она и так его сторонится, но он, даже зная об этом, говорит:

«Я даже взгляд твой недовольный... люблю».

Узнай она о том, что в неё влюблён такой страшный человек - она запросто сбежит. Скажет «не дай бог» и убежит, а Чонгук этого не хочет. Пусть если даже нет возможности дотрагиваться до неё руками и губами, чтобы утолить жажду всех внутренних демонов, пусть хотя бы глазами он насладится. Если у него и это отберут, то в чём смысл вообще жить?

Чонгук давит на газ, так что стрелка на спидометре переваливает за сто восемьдесят и всё ещё растёт. Главное - успеть доехать и положить письма обратно, чтобы Джерен без проблем забрала адресованные ей письма и благополучно добралась до дома. Он приезжает в её прежний дом, где она жила до переезда в другую страну. Он доходит до почтового ящика и, открыв его, кладёт все письма, которые писал в течение нескольких лет, а потом убегает, садится в свою машину и ждёт, когда она приедет, заберёт письма и уедет домой. А он после уедет, убедившись, что она благополучно едет обратно. Чонгук сидит в машине где-то минут тринадцать, когда сворачивает знакомое Audi. Он слегка откидывается на сидение, чтобы наверняка его не заметили. Машина останавливается прямо перед воротами дома, и ровно в эту секунду у Чонгука перехватывает дух, когда Джерен выходит из машины. Она останавливается прямо перед почтовым ящиком, где ранее стоял сам Чонгук, и пальчиками гладит грубую, старую железяку, что хранит письма от её тайного друга. Она открывает красную дверцу ключиком и так быстро забирает письма, прижимая к груди, мягко улыбаясь. На лице старшего играет улыбка, а внутри становится легче. Значит, не зря писал, не зря мчался сюда и оставил письма. Всё стоило того, чтобы увидеть на её лице улыбку. Долгожданную, любимую и тёплую, что греет душу... его холодную, черствую и грубую.

Ни сотни комнат,
Ни десятки каминов
Не согреют от холода, промёрзшего до костей.
...а одна мягкая улыбка сотворит чудеса.

Чонгук видит, как Джерен быстро прячет письма в сумочку, запирает дверцу ящика и налегке садится в машину, которая в свою очередь плавно отъезжает, чтобы свернуть на главную дорогу и влиться в поток. Чонгук тоже не сидит больше, заводит свою машину и оставляет место преступления, словно его тут и не было.

***

Я возвращаюсь домой, не замечая никого вокруг. Все мои мысли, всё моё желание - наконец-то открыть первый конверт, достать оттуда лист с письмом, почувствовать его на ощупь, ощутить его запах, который по-своему пахнет, и наконец прочесть. Увидеть его почерк - конечно, не такой ладный и красивый, хотя для мужчин вполне даже нормальный. Почувствовать его эмоции, его трепет и нервозность в начале строк, словно он писал эти письма прямо передо мной, что мне известны те эмоции, которые он проживал, заполняя пустой лист письмом. Я скучала, я так скучала по его письмам, что не терпится. Я терпела пять лет, терпела столько дней, а считанные минуты до желанного кажутся нестерпимыми - вот-вот сяду прямо на холодном дворе и, усевшись по-турецки, начну читать его письма.

- Дорогая, - кто-то зовёт, но я, погружённая в толщу мыслей, словно под водой, не слышу и быстрыми шагами иду в особняк. - Джерен... - чуть громче и твёрже звучит голос, и я мёртвой хваткой вцепляюсь в свою сумочку, застывая на месте, словно её собираются отобрать, а там - моя жизнь или драгоценность всей моей жизни, которую никому не хочется отдавать. Я встряхиваю головой, видя идущего Канджуна, и, собрав мысли воедино, глотнув, с усилием поднимаю уголки губ, смотря на него. - О чём ты так задумалась, что даже не услышала меня? - спрашивает муж, а я просто улыбаюсь, получая ответную улыбку, после которой меня обнимают. - Видела дом?

- Да, - говорю я, одной рукой обнимая его за талию и поглаживая спину. - Всё стоит на месте, всё по-прежнему.

- Теперь успокоилась? - спрашивает Канджун, получая кивок. - Присядешь к нам? - отстраняясь, спрашивает он, а я поглядываю через него, и волна мурашек вновь пробегает по телу от одного лишь взгляда на этого человека. Я со страхом в глазах смотрю в его чернеющие глаза, в которых таится чернота, неизвестность, что-то такое страшное, что внутренности сковывает дрожь. А ещё страх, что он всё же скажет Канджуну о моих письмах, которые, возможно, отберут, если узнают. Этот мужчина - единственный, кто знает, куда я ехала и почему. Ему известно, что меня вообще не волнует дом и тем более что-то связанное с ним. Цель моей поездки в старый дом - это письма, которые хранятся в почтовом ящике, и всё. Мой брак, моя честь - всё держится на брате моего мужа, который может поменять решение и сказать правду младшему. А узнай Канджун об этом, он точно сожжёт мои письма, а я так и не успею прочесть изложенное на бумаге, так красиво и трепетно обёрнутое в конверт. А я так и не узнаю, о чём мой аджосси писал в течение стольких лет.

- Нет, я хочу отдохнуть немного, - говорю я, не разрывая зрительный контакт с мужчиной, с лица которого не считывается ни единая эмоция или мысль, что мелькает в его голове.

- Хорошо, любимая, - говорит Канджун, поцеловав мой висок, и сразу же, отвернувшись, идёт к брату. Сердце в страхе стучит так, что, кажется, его услышат. Канджун садится на своё место, а я случайно замечаю, как мужчина кивнул головой, словно говорил: «Я ведь говорил, что не скажу». Я крепко сжимаю сумочку и, гулко глотнув, убегаю под его пристальный взгляд. - Ну так что будем делать? - спрашивает младший.

- Будем идти напролом, но своё вернём, - низким, хриплым басом говорит мужчина.

- Ты всё обдумал, что хочешь сделать?

- Разделимся: я пойду в одно, а ты в другое, - говорит Чонгук, получая кивок. - Просветим в план парней, чтобы подстраховались, но нападём ночью, когда никто не будет ожидать, - говорит Чонгук, смотря на бумаги, что лежат на стеклянном столе.

- Когда начнём действовать? - спрашивает Канджун, взяв со стола бумаги, на которых изображены их гаражи с машинами, которые нечестным путём отобрали.

- Послезавтра, - говорит Чонгук, получая кивок. - Отберём своё, и я разделю наше имущество, - говорит Чонгук, имея в виду между ними. - Как сделаем, ты потом можешь возвращаться. Твоё будет твоим, и я присмотрю за твоей частью, а свои деньги будешь получать на свою карту. А если нет... - делает паузу мужчина, случайно посмотрев на второй этаж, где на балконе библиотеки сидит Джерен с одним конвертом. Видимо, девушка слишком торопится прочитать письма, что не заметила или забыла, что балкон выходит во двор, и по крайней мере Чонгук её видит. Конечно, и Канджун увидит, если обернётся. - ...оставайся и занимайся своим бизнесом сколько хочешь, - заканчивает поспешно Чонгук и встаёт с места. - Кстати, ты видел новые машины в гараже? - спрашивает мужчина и, схватив брата за локоть, тянет, а потом, закинув руку на его плечо, уводит совсем в другую сторону, откуда Джерен не будет видно.

- Да, я увидел, - говорит Канджун, который, увидев прошедшую жену, теперь хочет к ней.

- Ещё раз посмотрим. Там одной нужна починка. Удиви меня своими знаниями - не забыл ли за столько лет, каково это - быть под машиной и ласкать её, - хмыкнув, говорит Чонгук, видя усмешку младшего, а потом, открыв дверь гаража, они исчезают там, чтобы последние несколько часов пропасть. Это дело затягивает так, что о времени забываешь. Чонгук даёт Джерен время, чтобы хоть несколько писем она успела прочесть, прежде чем её муж пойдёт к ней и будет отвлекать. Пусть она будет наедине с письмами от аджосси.

***

– Дорогая, светлячок, - начинается с абзаца первое предложение, и сердце в груди сжимается. Столько времени прошло, как я не читала писем от руки. – Мои мысли в каждую секунду меняются со скоростью света, - читаю я и хмыкаю. – Нет, это не значит, что я легкомысленный. Чёрт, ты сейчас именно об этом и подумала, да? И сейчас сидишь и смеёшься надо мной? - читаю я и невольно улыбаюсь. Если я даже улыбаюсь, то делаю это из-за того, что он очень милый и смешной, а не из-за других качеств. Я знаю наверняка, что мой аджосси - серьёзный и адекватный мужчина. – Не знаю почему, я каждый раз нервничаю, стоит начать писать тебе письма. Я собираюсь с мыслями и, точно решив, что напишу, сажусь, но стоит чернилам коснуться бумаги - всё в голове путается, - читаю я и думаю: он в тот момент наверняка сжимал губы в тонкую линию и тяжело вздыхал. – Недавно прочёл один стих и решил с тобою поделиться, быть может, наши вкусы совпадут.

Я гордо кричал,
Что смогу, что сумею,
И заменил тебя сотнями карих глаз.
Я молча смотрю на себя и бледнею...
Я ищу тебя в каждой.
Каждый раз.

Я ищу тебя в пальцах
Мной нецелованных,
Я ищу тебя в смехе губ чужих,
Я встретил сотни женщин
Судьбой посланных,
И ни в одной не нашёл
Чувств своих к тебе.

Я ищу тебя молча,
Сам не понимая,
В какую игру я вошёл с головой.
Потеряв тебя, другими заменяю,
И всё равно чувствую,
Что я — твой.

- Красиво, не так ли? - спрашивает аджосси, а моё сердце в тисках сжимается от мысли, что стихи вовсе не написаны из-за того, что они ему просто понравились, а словно тихий шёпот, говорящий о том, что слова направлены на меня и речь идёт вовсе обо мне и его чувствах ко мне. - Мне бы знать, о чём ты сейчас подумала. Хотел бы я увидеть твои глаза и получить ответ на все свои вопросы.

- Так почему не появитесь передо мной и не взглянете в мои глаза? Вы же знаете, как я выгляжу, а я даже не знаю, с какого уголка мира вы пишите мне письма, - говорю я, смотря на его почерк, а в глазах наворачиваются непрошенные слёзы. - Я даже не знаю, как вас зовут, не знаю, как вы выглядите, сколько вам лет, какого цвета ваши глаза. Я ничего о вас не знаю, кроме того, что вы мужчина и что вы старше меня. Это нечестно, аджосси, - говорю я, когда с глаз срываются слёзы, оставляя горячие, мокрые дорожки на моих щеках.

- Просто знай, я всегда рядом. И чтобы знать это, тебе необязательно меня видеть. Просто чувствуй меня. Твой аджосси.

Я кладу другие письма на стул, а сама, взяв то, которое читала, встаю с места, подходя к стеклянным бортикам балкона, смотря вдаль, где видны деревья леса. Лицо ласкает прохладный ветерок, особенно целуя мои мокрые щёки, покрасневшие губы, которые я кусала, а у меня в голове вертится лишь один вопрос. О котором стоило задуматься раньше, но почему-то не обращала внимания. Я была ребёнком, не особо знающим и понимающим о таких вещах, которые сейчас я не упущу из виду. Здесь играет роль возраст, и он сейчас мне подсказывает об одном.

«Быть может, вы в меня влюблены?»