«Город длиною в жизнь»

Интернат — это не дом. Но и не тюрьма. Это просто место, где живут те, кому некуда идти. Здесь никто никого не любит, но и не ненавидит по-настоящему. Никто не играет в добрых воспитателей, никто не пытается заставить чувствовать себя «как в семье». Тут всё просто: выживаешь — живёшь.

У нас типичная смешанная школа-интернат. Это своего рода трёхслойная конструкция. Не совсем детдом, а скорее учебно-воспитательное учреждение с проживанием, где часть детей живёт, а часть приходит только на занятия.

В коридорах всё чисто, хоть и по-советски: стены крашены в бежево-зелёный, как в поликлинике, пол линолеумный, местами в пузырях. Трубы не гремят, плитка на месте, свет есть. А главное — никто не пытается выбить из тебя душу за лишний вдох.

Те, кто проживают на постоянной основе — это сироты, полусироты или социально неблагополучные дети. Государство полностью берёт на себя ответственность и обеспечивает их всем необходимым. Круглый год они живут в общежитии интерната. У них есть кураторы, опекуны — по идее — и психологи, но на деле это обычная тётя Галя, воспитатель.

Есть малоимущие семьи — в эту категорию попадаю как раз я. Мы не признаны как «неблагополучные», но живём крайне хреново. Поэтому государство помогает нас кормить горячей едой, даёт крышу над головой и присмотр, если это требуется. У нас всё не так строго с контролем, как у других детей. Это потому, что наши родители не лишены родительских прав. Поэтому мы находимся на временном проживании. То есть я могу спокойно покидать интернат под расписку. Как я уже говорила ранее, все просто копируют документ, меняя даты.

И, конечно, наша элита — обычные школьники. Они учатся в этом же здании, но живут дома. У них часто лучше одежда, гаджеты — и вообще, они выделяются из остальной толпы. В интернате таких немного, но они всё же присутствуют. Скорее всего, родителям лень отправлять их в школу подальше от дома, и, не имея иного выбора, они учатся вместе с нами. Для нас они просто гости, а мы — те, кому здесь оставаться до конца. Пока не выкинут. Я тут не первый год и поэтому  за это время выучила всех по походке и по хрусту пола.

Как всё у нас устроено? И как всё работает внутри? Сейчас объясню.

Есть образовательный блок — собственно, как в обычной школе: классы, расписание, предметы и учителя. Учебная часть идёт общая для всех детей — и «домашних», и интернатских. Ничем не отличается от любой другой школы. Но есть ещё и воспитательский блок — своего рода общежитие. И, конечно, он предназначен для тех, кто проживает на территории интерната.

У нас есть отдельные спальни — по два или четыре человека. Есть режим дня и дежурства, также имеются свои воспитатели и отдельный медицинский пункт. После уроков мы возвращаемся в свою зону жилого крыла. Там проходят вечерние мероприятия, самостоятельные работы или кружки с прогулкой. Государство выделяет деньги на посещение разных занятий под присмотром воспитателя — вне территории интерната. Отбой проходит по-разному: в будни мы ложимся спать в девять, а на выходных — в десять.

Есть дежурный по корпусу — это своего рода «патруль», который вахтенно сидит у входа, проверяет порядок, ловит «ночных гуляк» и следит за отбоем. Дежурный воспитатель — как собака на входе: сидит, уставившись в журнал. Но стоит тебе пройти мимо — и сразу включается режим «а кто ты и куда».

С нарушениями у нас всё строго: если кого-то заметят блуждающим по коридорам после отбоя — ждёт выговор или дополнительное дежурство. Самое унизительное — это когда тебя ставят «мыть туалеты» или «чистить харчи после младших». Но хуже всего — когда запрещают покидать территорию под расписку. Тогда мы дохнем от скуки и не можем выбраться из этой чёртовой казармы.

Воспитатели нам вроде как заменяют родителей, но на деле они скорее надзор — чтобы мы не натворили делов. У каждого воспитателя есть своя группа: младшая, средняя и старшая. Все находятся в разных корпусах, и никто не суётся на чужую территорию.

В младших и средних группах есть зарядка в шесть сорок — под ор «раз-два». Пока ты слипшимися глазами ищешь носки, они вовсю уже занимаются в зале. Я в старшей группе, и на нас строгие правила не так сильно распространяются. Просто они понимают, что мы подростки, и нам тоже хочется глоток свежего воздуха от вечной дрессировки.

Что происходит между детьми в интернате?

Дети, живущие на территории, часто воспринимаются как «второй сорт» по сравнению с приходящими. Мы делимся на некие иерархии: есть «альфы», «шестёрки», «изгои» и «блатные». Каждый держится возле своей группы, и поэтому никто не лезет к тебе, если ты не лезешь к ним. Почти.

Проблема интерната — не стены, не правила, не усталые взрослые, которые просто хотят дожить до пенсии. Проблема — шайка Дэна.

Дэн — местный дворовый пёс, который вообразил себя альфой стаи. Шерсти нет, хвоста нет, но орёт так, будто вся территория — его «будка». Ему шестнадцать, и он считает, что это даёт ему право править всем, что здесь происходит. Острая челюсть, хищный прищур. Любит носить чью-то старую кожанку, которая ему велика, но делает его массивнее. Он и его компания — «домашние» — не живут с нами, но приходят в интернат как к себе домой.

Рядом с ним всегда его четыре хвоста: Глеб, Кирюха, Санёк и Ромка. Без него они как без вай-фая — тупят, зависают и ищут сигнал. Если Дэн смеётся — они смеются. Если Дэн идёт пинать кого-то в углу — они пинают вместе с ним. Если Дэн решит, что кто-то ведёт себя слишком нагло, что-то сказал не так или просто не так посмотрел — он получит. Неважно, был ли ты хорошим или плохим. Неважно, насколько ты слаб или насколько ты молчалив. Если ты попал в их поле зрения — можешь сразу начинать считать свои синяки.

Их боятся. Почти все.

Они орут в коридорах, толкаются, ставят подножки младшим, пинают стулья, чтобы те падали. Издеваются над теми, кто меньше и слабее. Но меня не трогают. Не потому что уважают. Просто потому, что знают — в ответ может прилететь. Я — проблема, которую проще обойти стороной. Но есть самая сладкая жертва — Костя и Вика.

Костя — худой пацан, которого можно сломать, если дунуть сильнее. Мелкий, с русыми волосами, обритыми почти под ноль. За это его называют Костлявым.

Вика — его сестра. Оба бледные, тёмноглазые, привыкли к тому, что любое движение может стоить им покоя.

Они ведут себя тихо. Никогда не отвечают. Никогда не дерутся. Никогда не поднимают голос.

Когда Дэн идёт мимо, Костя и Вика становятся плоскими. Настолько, что кажется — скоро сольются с линолеумом. Как маленькие подворотные крыски, которые знают: на этот раз могут не убежать. Они даже не просят. Явно уже поняли — помощи не будет.

И это бесит.

Не их страх — он логичен. А то, что эта пятёрка отбросов думает, будто так и должно быть.

А остальные? Остальным плевать.

Весь интернат — это сотня нейтральных людей. Серое стадо, которое живёт по своим правилам. Они просто существуют: делают уроки, играют в карты, пялятся в телефоны, толпятся в курилке. Они не лезут ни к кому, потому что не хотят неприятностей. Даже когда Дэн с пацанами снова топчут кого-то ботинками за углом, и очередной мелкий снова прижимается спиной к стене — никто не вмешивается.

Все знают: если не видишь — значит, этого не существует. Но я вижу. И мне не нравится то, что происходит. Пусть они считают нас мясом. Но однажды кто-то из нас вырвется и начнёт кусаться. И скорее всего это буду я.

Интернат — это не дом. Это просто клетка с разными зверями. Но даже здесь, в этом вонючем вольере, я не дам этим тварям делать, что вздумается .

*   *   *

В классе царил привычный хаос. Ольга Николаевна – или, как её все называли, мымра – безуспешно пыталась навести порядок. Но её крик тонул  в общем гуле. Кто-то пулял бумажки из ручек, кто-то дёргал девчонок за косички, кто-то ржал, будто находился не на уроке английского, а в цирке.

Саша сидела на самой последней парте у окна, откинувшись на стул, лениво наблюдая за этим балаганом. Её это не раздражало, но и участие в происходящем она принимать не собиралась.

Просто ещё один день в интернате.

Справа, за соседними партами, сидели Костя и Вика. Они шептались о чём-то своём, периодически прыская в кулак. Их никто не трогал – пока что. Саша перевела взгляд дальше. Парень с переднего ряда, весь урок что-то рисовал в тетради, внезапно метнул скомканный лист прямо в спину девчонки перед собой. Та дёрнулась, резко развернулась и без колебаний засветила ему по затылку учебником.

— Достаточно! – взвизгнула Ольга Николаевна, хлопнув по столу руками. – Я сейчас вызову директора! Класс ответил лишь приглушённым смешком. Да кому ты, нужна , старая мымра?

Саша медленно крутила в руках зажигалку, не отвлекаясь на происходящее. Этот цирк её не касался. Она давно поняла, что нет смысла обращать внимание на таких, как Ольга Николаевна. Те, кто действительно имеют власть, не орут, не угрожают директором. Они просто делают. Саша подняла глаза, наблюдая, как училка, красная от злости, тычет пальцем в дневник, что-то яростно записывая туда, словно кому-то от этого будет хуже.

Ещё один бесполезный урок.

* * *

Обеденный перерыв. Двадцать пять минут бессмысленного существования.

Я сгребла поднос и покосилась на остатки еды. Отвратительно. Каша прилипла к стенкам тарелки, напоминая строительный клей, а сверху возвышался кусок хлеба, столь обильно смазанный маргарином, что он сиял под светом ламп. Я выбросила всё это в общий бак и вышла в коридор, стремясь поскорее покинуть столовую.

Куда идти?

Вариантов немного. На улицу? Холодно. В холл? Там Дэн со своей шайкой, не хочу. Туалет? Ну вот, идеальный курорт. Закроюсь и пересижу.

Я поднялась по лестнице, затасканные ступеньки поскрипывали под ногами. Ещё несколько шагов – и вот он, поворот в женский туалет. Но тут я остановилась.

Справа от входа в мужской туалет стоял Костя, ссутулившись и прижав руки к груди, подбородок упёрся в пол. Маленький комочек нервов и страха.

Всё было ясно без слов: Дэн со своей сворой снова взялись за старое — четверо против одного. Господи, опять.

Они выстроились полукругом, напоминая стервятников над добычей. Впереди — Дэн: худощавый, высокий, с вечной наглой усмешкой, словно хозяин жизни, наслаждающийся давлением на слабых.

Рядом — Рома с прыщавым подбородком, вечный подхалим и заводила, громче всех подстрекающий толпу.

Далее — Глеб: молчаливый, но бьющий больно и без раздумий, всегда первый в драке.

И Санек по кличке Щука . Молчун, но всегда смеялся в нужный момент.

Я прислонилась плечом к стене делая вид, что рассматриваю коридор. Но я всё подслушивала.

— Ты чё такой кислый, а? – Рома ткнул Костю в плечо.

Не сильно. Пока.

Костя не пошатнулся. Просто опустил голову еще ниже, словно надеялся стать незаметным. Щука хмыкнул:

— Сирота загрустил, пацаны.

Мразь.

Где-то сбоку кто-то проорал в коридоре и хлопнула дверь в класс. Но здесь, в этом углу, было своё время. Они ещё толком не начали, но я видела, куда это идёт.

Ну, блядь. Если никто не остановит это сейчас – придётся мне. Ведь глубоко внутри уже нарастало это мерзкое чувство – злость.

Дэн говорил что-то тихо, почти ласковое. Но Костя вжимался в себя всё сильнее, его руки дрожали. Он даже не пытался защититься.

Ну давай, давай... только попробуй.

Рома прыснул, Глеб сузил глаза – эти двое были самыми активными. Щука зевнул, но ухмылка никуда не делась. И вот он, момент. Дэн поднял руку для удара. Всё!

Я оттолкнулась от стены и пошла прямо к ним.

— Слышь, Дэн, тебя не учили, что слабых обижать нельзя?

Сразу тишина. Они разом обернулись – как одна тупая многоголовая гидра. Костя застыл, теперь он оказался между двух огней. Не понимал, что делать, только растерянно метался глазами в разные стороны.

Дэн вскинул бровь и ухмыльнулся:

— А кто это там крякает ?

Гордо скрещивая руки, отвечаю:

— Я.

Он скептически хмыкнул и чуть прищуриваясь воскликнул:

— Пацаны поглядите . – кивая подбородком ко мне, улыбается своим гадким ртом. – Рыжая тут у нас.

Щука захрюкал от смеха. Глеб скалится, а Рома уже открыл рот, чтобы вставить свою тупую фразу, но взгляд Дэна быстро заставил закрыть пасть на замок.

Дэн, разглядывает меня, как какую-то диковинку.

— Слышь, солнце, ты куда лезешь? Может, тебе комплимент сделать, раз ты такая яркая?

Ох, блядь...

Я скривила губы, сделав шаг ближе, так что между нами осталось всего ничего.

— Да? Ну так сделай. Скажи что-нибудь умное. Хотя нет... с твоими мозгами это слишком сложная задача.

Щука подавился смешком.

— Ой, Дэн, она тебя сейчас вынесет.

— Заткнись, Щука, – рыкнул тот, но я не дала ему времени очухаться.

— Или, может, ты просто доебался, потому что у тебя яйца маленькие? Хоть перед кем-то решил самоутвердиться ?

Глеб аж поперхнулся, Рома захлопал глазами,не веря, что я это сказала.

Не дожидаясь ответа, я плюнула. Прямо в лицо Дэну. Густая тишина застыла среди пустого коридора, где были только мы.

Дэн оцепенел. Он медленно провёл тыльной стороной ладони по лицу, размазывая плевок, выдохнув медленно, почти вымеряя секунды, пока его челюсть не сжалась до хруста.

— Ты охуела, рыжая?

Голос был низким, приглушённым, но в нём чувствовался накал. Он даже не дал себе времени подумать – схватил меня за ворот толстовки.

Рывок – меня дёрнуло, воздух вышибло из лёгких.

— Сейчас я тебе, тварь, покажу...

Я только успела заметить, как его рука сомкнулась в кулак и мышцы напрягаются для удара. Всё было быстро – слишком быстро.

Но не быстрее, чем топот по коридору.

— Ты что, делаешь?!

Голос пронзил пространство, как кнут. Дэн не успел. Я услышала его тяжёлое дыхание, его рука зависла в сантиметрах от моего лица. Голова дёрнулась на звук, и перед нами возникла учительница. Лицо полностью налито злостью. Ну и помидор!

Дэн отпустил воротник, но слишком грубо, так что я пошатнулась.

— Все – к директору. Немедленно!

Тишина. Все окаменели.

Я осторожно  выдохнула, ощущая, как шея ноет от грубого захвата. Глаза Дэна всё ещё прожигали меня насквозь. Но он не сказал ни слова. Только развернулся, толкая меня плечом и рванул первым. Щука, Рома и Глеб двинулись следом.

Я ещё секунду смотрела им вслед, а потом невольная улыбка растянулась внутри меня.

Ну, Сашка, вписалась ты, конечно, конкретно. Но, блядь, оно того стоило!