М. Митчелл "Детство Скарлетт"

Глава 1

Год проходил за годом, похожие один на другой.

Дети росли.

Джеральд О'Хара и его жена Эллин не успели оглянуться, как старшей дочери Скарлетт исполнилось восемь лет.

Климат Джорджии, благоприятный во всех отношениях, способствовал урожаю, а неутомимая работа тоже приносила свои плоды.

Состояние Джеральда О'Хара увеличивалось не очень быстро, но неуклонно.

Он мог позволить себе смотреть на многих своих соседей свысока. Даже гордые и надменные Макинтоши относились к нему с неизменным уважением и восхищением.

Правда, Джеральд О'Хара, прожив столько лет в Таре, ни на йоту не изменил своих привычек. Он был также груб в разговоре, мог оборвать на полуслове своего собеседника. Но теперь многое ему прощалось.

Ведь тут уважали человека не столько за его благородное происхождение, сколько за умение делать деньги.

Он был так же шумен, так же любил играть в карты, а, выпив иногда, любил попеть песни своей родины.

И тогда над холмами Джорджии разносились гортанные звуки ирландских песен.

Но счастье и удача никогда не бывают вечными. И в жизни Джеральда О'Хара случались черные дни.

Однажды вечером Скарлетт, воспользовавшись тем, что Мамушка ушла на кухню распекать новых кухарок и совсем молодого поваренка, спустилась в гостиную.

Еще на пороге она услышала возбужденные голоса своего отца и управляющего поместьем Джонаса Уилкерсона. Скарлетт была сообразительной девочкой и сразу же поняла, что отец отошлет ее, чтобы она не слушала разговоры взрослых, а ей было чрезвычайно любопытно, хотелось послушать, о чем же говорит отец с управляющим.

Она остановилась на пороге возле дверей и опустилась на маленький пуфик, который использовал Джеральд О'Хара, когда Порк снимал ему сапоги.

Джеральд и Джонас сидели за столом, между ними стояла бутылка виски, два стакана и ваза с уже засохшими цукатами, которыми мужчины закусывали крепкий напиток.

Лицо отца уже покраснело от выпитого, но в глазах не читалось обычное для таких случаев веселье.

Джеральд выглядел уставшим и озабоченным.

Управляющий поместьем Джонас Уилкерсон тоже не лучился счастьем, он то и дело подливал себе виски, нервно пил спиртное мелкими глотками, а потом, откашлявшись, говорил:

— Мистер О'Хара, я знаю, это настоящая напасть.

Джеральд согласно кивнул головой и отпил виски из своего стакана.

Скарлетт не поняла, о чем идет разговор. Она думала, что в здешних краях появилась какая-нибудь болезнь скота, завелся какой-нибудь вредный жучок. Взрослые часто говорят о такой ерунде и при этом еще спорят, пытаются друг другу что-то доказать.

Она не понимала, почему так серьезен отец и почему так озабочен управляющий.

— Да, мистер О'Хара, — продолжал управляющий, — это настоящая напасть. Уж можете мне поверить, я не впервые вижу подобное.

Джеральд почесал затылок и вновь приложился к стакану с виски.

— Да, Джонас, но в наших краях такое случается не часто. За то время, что я здесь, они никогда не прилетали. В соседнем графстве, я слышал, случалось подобное. Они съели двести, акров хлопка.

Ну, двести акров это немного, мистер О'Хара. Это, почитай, что капля в море. Ведь урожай остался цел.

И Джонас Уилкерсон подпер голову руками.

Скарлетт никак не могла взять в толк, о ком же говорят взрослые. Кто-то съел двести акров хлопка. Что же это за чудовище такое? Ей вспомнились сказки Мамушки о страшных людоедах, о черных пауках, о всякой чертовщине и нечисти.

Она уже представляла себе огромное крылатое страшилище, которое прилетело ночью на плантацию и сожрало на корню весь хлопок.

От таких мыслей у девочки побежали мурашки по спине. И она с еще большим интересом стала прислушиваться к разговору отца и управляющего поместьем.

Управляющий глубоко вздохнул и, словно бы решившись, ударил кулаком по столу.

— Мистер О'Хара, последний раз саранча в Джорджии появлялась двадцать лет тому назад.

— Двадцать лет, — покачал головой О'Хара, — живя на побережье, мы ничего не слышали об этом.

— Вот именно, двадцать лет, благодатные места, — задумчиво и мечтательно произнес управляющий, — а там, где приходилось бывать мне, саранча появлялась каждые четыре года с завидной регулярностью. Даже случалось, стаи налетали по два раза на год. Как раз тогда появились новые переселенцы из Европы. Цены на хлопок сильно поднялись, и они все мечтали сколотить огромное состояние.

Управляющий громко засмеялся, вспоминая свое далекое прошлое.

— Но ведь Аргентина, это черт знает где, — не церемонясь в подборе выражений, сказал подвыпивший Джеральд О'Хара.

— Ну, не только черт, но и я знаю, где это. И в конце концов, мистер О'Хара это в Америке, а не в Европе.

И вот, когда все уже подсчитывали барыши от проданного урожая, когда были заключены выгодные контракты и даже выплачены деньги вперед, появилась эта нечисть. Она сожрала весь урожай на корню. На полях остались лишь нераскрывшиеся коробочки с хлопком и стояли голые черные стебли, как после пожара. Это ужасно, сэр.

Мой хозяин, у которого я служил, просто плакал. Он упал на колени и рыдал посредине поля, словно бы у него кто-то из родственников умер. А ведь он взял огромный кредит под свой урожай и часть его успел потратить на новый инвентарь, на рабов. И достался ему этот кредит чрезвычайно легко, ведь урожай обещал быть просто фантастическим.

И вот представьте себе, мистер О'Хара, что случилось с этими европейцами. Они все убежали домой, бросив землю, продав ее за бесценок. Остались лишь крепкие люди.

— А твой хозяин? — спросил Джеральд О'Хара, глядя куда-то поверх головы своего управляющего.

— Он тоже уехал куда-то в Европу со своими сыновьями.

— Слабак, — сказал Джеральд О'Хара с явным осуждением в голосе и сделал большой глоток, давая понять, что он сам никогда бы не бросил землю.

Джонас Уилкерсон тяжело вздохнул.

— И мне пришлось перебраться в эти края. Но, слава богу, это моя родина.

— Ну, давай выпьем за нашу милую родину, — и Джеральд О'Хара поднял стакан, посмотрел сквозь стекло на своего управляющего.

Тот морщил лоб, то и дело прикрывал глаза руками, словно бы из них вот-вот готовы были политься скупые мужские слезы.

— Как вспомню, мистер О'Хара, то делается страшно. Я никогда ничего более жуткого не видел. Хотя пережить мне пришлось, поверьте, достаточно.

— Расскажи, Джонас, и тебе станет легче.

— Это было в середине июля после уборки, — довольно спокойно начал управляющий, словно бы рассказывал о том, что произошло с кем-нибудь, а не с ним. — Хуже всего, если саранча появляется между октябрем и январем, когда хлопчатник уже отцвел, а для нового сева уже поздно.

— Говоришь, когда хлопчатник уже отцвел? — изумился Джеральд О'Хара.

— Да, это самое страшное время, если случается нападение саранчи, в это время в Аргентине она устремляется на юг, на пшеницу и на апельсины. Одно насекомое, их называют лангоста, откладывает от девяноста до сотни яиц, и каждое величиной с рисовое зернышко. Такое маленькое яичко, но их жутко много, и из каждого вылупится прыгунчик.

Джеральд О'Хара задумчиво покачал головой. Он явно пытался вообразить, как выглядит молодая саранча.

Скарлетт смотрела сквозь застекленные двери на своего отца и ей было страшно, что он вот-вот обернется, и тогда ей не удастся дослушать про страшных попрыгунчиков.

Но отец был так озабочен рассказом управляющего, что даже и не думал оборачиваться.

— И вот, сэр, — продолжал Джонас Уилкерсон, — через восемнадцать дней, после того, как отложены яйца, появляется молодняк, попрыгунчики. Их не берет, ничто, мистер О'Хара. Был случай, когда земля была полностью покрыта этой дрянью — и настали морозы. Мы с хозяином обрадовались, что мороз нас спасет. Однако в полдень все равно весь этот поток выступил в поход. Их не погубил даже мороз, а ведь вода ночью заледенела.

— Представляю, — покачал головой Джеральд О'Хара, — это в самом деле, мерзость.

— Когда они молодые, то зеленого цвета, — продолжил управляющий, — в это время у них еще нет крыльев и поэтому с ними еще можно бороться.

— А что вы делали? — поинтересовался плантатор.

— Мы строили против них плотные заборы, ставили сплошные барьеры по несколько миль в длину. Работали все, все, кто был на ногах. Вдоль забора мы выкапывали ямы, и саранча молодая, которая еще не умела летать, падала в эти ямы, заполняла их. Мы тут же сжигали их или заполняли землей.

— Сколько же их было? — спросил Джеральд О'Хара.

— А разве можно посчитать звезды на небе? А саранчи еще больше. Их целые полчища, миллионы. Мы копали ямы днем и ночью, все, у кого были руки, даже дети. Мы выкапывали ямы шириной в три ярда и в длину столько же, а в глубину почти в человеческий рост, ярда два. В такой яме, сэр, человек может стоять, совершенно свободно выпрямившись. А через час ямы были полны, а саранча все еще ползла.

— В это трудно поверить, Джонас, — сказал Джеральд О'Хара.

— Конечно, поверить трудно. Но если видишь ее своими глазами, вот этими руками сгребаешь ее с поля, то забыть это невозможно.

— Говорят, ее можно пугнуть, даже тогда, когда она сядет на хлопок.

— Да, сэр, иногда это помогает. В поле выгоняют тогда все живое, лошадей, собак, рогатый скот. Саранча иногда поднимается и опускается рядом на поле соседа.

Джонас Уилкерсон засмеялся, но взглянув на лицо хозяина, смолк. Джеральд сидел, прикусив губу и думал.

— Я понимаю, это смешно, если саранча съела поле твоего соседа, — сказал он, — но представь, прилетит саранча, сядет на поля Макинтошей, они выгонят всех своих лошадей, рабов, собак. Саранча поднимется и опустится на мои поля, а, Джонас? Что ты тогда будешь делать?

— Мне, наверное, придется вернуться в Аргентину, — горько пошутил управляющий.

Но Джеральду О'Хара не понравилась его шутка. Он молча налил стакан себе и Джонасу Уилкерсону. Ведь он считал своего управляющего толковым и расторопным. А потерять такого, можно сказать, товарища было бы непростительной оплошностью.

— Так говоришь, ее уже видели в Джорджии? — с раздражением в голосе спросил Джеральд О'Хара, так, словно бы это его управляющий был виноват в появлении насекомых.

— Да, она идет с юга, — заметил Джонас Уилкерсон.

Тут неожиданно рассмеялся сам Джеральд О'Хара.

— Наверное, эта саранча — это единственное, в чем нельзя обвинить янки. Может, она все-таки пролетит мимо?

— Сэр, я думаю, лучше приготовиться к ее нашествию, хотя это мало что изменит.

Скарлетт уже невмоготу было сидеть, скорчившись под дверью, и девочка встала.

Отец, услышав шорох, обернулся. Но Скарлетт прижалась спиной к стене и замерла.

Джеральд недоуменно пожал плечами и вновь поднял стакан с виски.

— Так ты говоришь, Джонас, что это очень страшно?

— Да, сэр, большего страха я не испытывал. Однажды мы с двумя работниками поехали в один небольшой поселок. Это было там, в Аргентине. Поселок, как сейчас помню, назывался Токураль.

— А зачем вы туда поехали? — осведомился Джеральд О'Хара, прикладываясь к стакану.

— Я уже, честно говоря, не помню зачем. Были какие-то дела. Но вот когда мы ехали туда, то на горизонте появилась темная туча. Было почти безветренно, солнце уже давно перешло в зенит. На дороге были длинные тени от деревьев. И где-то через час стало понятно, что это не простая туча. Я тогда видел саранчу впервые. А вокруг, самое интересное, небо было совершенно ясное, и я еще тогда подумал: какой величины должно быть стадо животных, если оно подняло столько пыли, чтобы закрыть половину горизонта? Солнце вдруг исчезло и сейчас же раздались какие-то странные звуки, странный скрежет. От этого сухого шелеста, жужжащего треска и гудящего шума, мгновенно заполнившего все вокруг, у меня мороз пробежал по коже. В одну секунду вокруг вся земля была покрыта темно-зелено-коричневой массой крылатых насекомых. Деревья исчезли под их покровом. Саранча окутала все.

— Что, действительно это было, как дождь? — спросил Джеральд О'Хара.

— Да, можно назвать это дождем, но это страшный дождь, смертельный. Знаете, сэр, некоторые люди смертельно боятся мышей. Я знаю женщин, которым стоит показать маленькую мышь, и она тут же упадет в обморок, свалится как подкошенная. Представляю, как бы бедняжек женщин пугал во сне вид этой марширующей мерзости! Куда ни глянешь, все в движении, какой-то саранчовый генерал дал приказ выступить в поход — и все двинулось, не считаясь с препятствиями, через горы, реки, долины... Все эти маленькие насекомые полезли друг через друга, наступая на головы товарищей, неуклонно двигаясь вперед, покрывая дюймы пути. Как ни странно, сэр, в этом увлечении маршем животные не думают об обеде. Если на мгновение остановишься, то все это лезет по твоим ногам, падает со штанин, а потом продолжает двигаться. Сделаешь шаг — зелено-коричневая каша крыльев и тонких ног расступится на метр от тебя, но в тот же момент пустота снова заполняется, смыкается вокруг.

Скарлетт, стоя за дверью, уже представляла себе, как движется копошащаяся шелестящая масса насекомых. Саранча ей казалась огромной, величиной с ладонь, а с растопыренными крыльями еще больше.

— Какая же это мерзость! — сама себе сказала девочка.

Но в то же время ей хотелось увидеть хотя бы одно насекомое. Ей очень не терпелось расспросить отца о том, как же конкретно выглядит саранча. Но она пока еще не решалась войти в гостиную и прервать мужчин. Ведь теперь она уже понимала, что для того, чтобы ее считали воспитанной и умной девочкой, ни в коем случае нельзя перебивать взрослых, даже если тебе очень хочется и очень не терпится задать вопрос.

— А потом, где-то через полчаса саранча вдруг медленно поднялась и полетела. И самое интересное, что все осталось таким, как и было до ее прилета: нетронутой была трава, кусты, деревья, камни — все осталось абсолютно целым.

— Неужели, такое бывает? — воскликнул Джеральд О'Хара.

— Да, если бы я не видел это своими глазами, то, возможно, и не поверил бы. Но я все это пережил. Но знаете, сэр, такое чудо случается редко. Иногда она после продолжительного полета нуждается в отдыхе. Но если бы вы только видели, что она оставляет после себя, когда голодна! Настоящее пожарище!

— Представить мне это, Джонас, тяжело, ведь я никогда не видел нашествия саранчи. И слава богу, — сказал Джеральд О'Хара, подливая виски своему управляющему.

— Потом, где-то через неделю, я побывал в соседней провинции, как раз там, куда опустилось это облако саранчи. Боже, что там было! Казалось, саранча уничтожила все, что только возможно. Было съедено все — трава, кусты, листья на деревьях, весь урожай. Она съела тысячи акров хлопка.

— Это ужасно! Упаси нас бог от этой нечисти! — сказал Джеральд О'Хара.

Скарлетт сделалось невтерпеж. Она зашла в гостиную.

Но тут же, обернувшись, Джеральд замолчал. Ему не хотелось пугать дочь разговорами о страшной саранче и поэтому он, улыбнувшись, спросил:

— Ну, как дела, Скарлетт? Чем занимаются твои сестренки?

Скарлетт немного виновато улыбнулась, потому что оставила своих сестер одних. А ведь те всегда любили играть с ней и рассказывать ей свои секреты.

— Они заняты куклами, отец, — ответила Скарлетт.

— Ну что ж, это хорошо.

Джеральд О'Хара вытащил часы, щелкнул крышкой и долго всматривался в циферблат, словно бы не мог сообразить, который сейчас час.

Тогда ему на помощь пришел управляющий. Он тоже вытащил часы и посмотрел на них. Правда, часы у него были куда попроще, чем у хозяина, не золотые, а серебряные.

Джеральд О'Хара рассмеялся.

— Мы выглядим с тобой, как дураки. Оба смотрим на часы — и никто не может сказать, который час, а ведь времени, дорогая, уже достаточно, чтобы ты была в постели.

— Извини, отец, но подходя к гостиной, я слышала, вы говорили о саранче.

Джеральд О'Хара тут же сделался мрачным.

— Лучше тебе, дочь, о ней совсем ничего не знать, дай бог, стая пролетит мимо.

— А мне бы хотелось посмотреть на нее, — призналась Скарлетт.

И мужчины рассмеялись, понимая любопытство девочки.

— Она такая же, как кузнечик, — сказал Джонас Уилкерсон, — только немного больше и куда прожорливей.

— Но ведь кузнечики совсем не страшные, их тоже много скачет в траве, и они не приносят никакого вреда.

— Каждый из них что-то ест, — сказал управляющий, — а когда их миллионы, они сжирают все.

Джеральд О'Хара вновь напомнил дочери, что ей пора спать.

— Где это Мамушка? — разозлился он. — Почему я должен думать о распорядке в доме?

И тут же, схватив колокольчик с каминной полки, Джеральд принялся отчаянно звонить так, словно собирался разбудить спящих.

И буквально тут же на пороге гостиной возникла Мамушка, хотя она прямо-таки бежала по всему дому, чтобы поспеть на вызов своего хозяина. Но за несколько шагов до двери, она перешла на степенный шаг.

— Слушаю вас, сэр, — сказала негритянка.

— По-моему, Мамушка, Скарлетт уже давно пора спать, — язвительно сказал Джеральд О'Хара.

Но служанка и не собиралась извиняться и просить прощения.

— Да, сэр, — просто ответила она.

А Скарлетт не дала отцу дальше делать замечания своей воспитательнице. Она хоть и была уже довольно большой девочкой, схватила Мамушку за руку и потащила ее из гостиной.

Уже на лестнице, не утерпев, Скарлетт спросила у Мамушки:

— А это правда, что к нам летит саранча?

— Не дай бог, милая, — ответила негритянка, — не дай бог, чтобы она прилетела в наши края.

— А это очень страшно? — спросила Скарлетт.

— Страшнее и не бывает.

Девочка и женщина медленно поднимались по лестнице.

Скарлетт остановилась на повороте лестничного марша у окна и посмотрела за залитое чернотой стекло. Лишь слегка угадывались силуэты холмов и ровные ряды на хлопковом поле. Скарлетт казалось, что в этой темноте таится какая-то скрытая угроза, готовая вот-вот вырваться наружу.

Она вся сжалась и прильнула к Мамушке.

— А с нами ничего не случится?

— Нет, дорогая, с нами будет все в порядке, но урожай может погибнуть, — голос Мамушки задрожал.

Ведь все благополучие в Таре держалось урожаем хлопка и табака. И Мамушка прекрасно понимала, что, не дай бог случится какое-нибудь несчастье, всем рабам придется голодать и ждать следующего урожая.

Но женщина также понимала, что как бы плохо ни пошли дела, мистер О'Хара все равно не позволит себе продать ни одного раба. Ведь сколько она уже жила в Таре, а ни один раб не был продан с торгов. Только однажды хозяин, разозлившись, приказал выпороть нерадивого раба за то, что тот не досмотрел как следует лошадь после того, как он вернулся с охоты, и лошадь заболела. Да и то это случилось лет шесть тому назад, и это оказалось хорошим уроком для всех остальных рабов и слуг в поместье Тара.

Мамушка обняла Скарлетт и повела ее наверх, где располагалась ее спальня.

— Идем-идем, дорогая, а то твой отец будет сердиться.

— Он меня любит и не будет сердиться.

— Да, дорогая, но он будет сердиться на меня, ведь ты этого не хочешь?

— Тогда пошли, — и Скарлетт сама уже повела Мамушку в свою спальню.

Когда Мамушка раздела Скарлетт, а та устроилась в постели, девочка посмотрела на свою служанку и попросила ее:

— Мамушка, расскажи мне сказку, как раньше. Ведь ты же мне всегда рассказывала сказки.

— Хорошо, Скарлетт, — старая негритянка явно обрадовалась. — Ложись-ложись поскорее, а я расскажу тебе сказку про черного паука.

— О, про черного паука? Я очень люблю сказки про пауков. Мамушка, а кто страшнее — черный паук или саранча?

— Ну, саранчи-то я в общем, не видела, только слышала о ней.

— А пауков ты видела?

— Конечно, — очень весомо призналась служанка, хотя по ее лицу было не трудно догадаться, что пауков она тоже не видела, тем более, легендарных пауков, о которых она любила рассказывать сказки своей воспитаннице.

— Ну давай же, я жду, — наставительным тоном произнесла девочка.

— Ладно, я расскажу тебе сказку про черного паука и его детей.

— Хорошо, — кивнула головой Скарлетт, удобнее устраиваясь в постели.

«Это было очень давно. И случился тогда на всей земле большой голод».

— А что значит большой голод, Мамушка?

— Это значит, что людям совсем нечего было есть.

«А у паука в то время было очень много пищи. У него, и у его соседа по участку все хорошо уродилось».

— Это как у нас и Макинтошей?

— Ну да, можно сказать и так.

«Но паук был очень жадным до денег и не хотел заботиться о своих детях. А их народилось у него так много, что невозможно было всех сосчитать. И когда он продал то, что собрал на своем поле, у него оказалось очень много денег.

Но в это время голод уже подкрадывался к его семье».

— Мамушка, а как это голод может подкрадываться?

— Просто наступил голод, есть становилось нечего.

«Тогда взял паук деньги и пошел к своему соседу, чтобы купить у него еду. Но тот отказался продавать ему. Паук очень опечалился и стал размышлять, как бы раздобыть пищу. А детям своим он сказал, чтобы они похоронили его, когда он умрет, на старом поле, в таком большом гробу, чтобы в нем можно было стоять во весь рост, и чтобы в гроб положили огонь, воду, соль, жир, горшок для варки пищи, деревянную ложку, ступку и пестик».

— Зачем ему все это, Мамушка?

— Скарлетт, я тебя просила никогда не перебивать старших. Скоро ты все поймешь.

— Ладно, — согласилась девочка, с еще большим вниманием и восхищением глядя на свою служанку.

«И вот, через несколько дней, паук притворился мертвым, и дети похоронили его как он приказал им. Когда наступила ночь, паук выбрался из гроба, пошел на поле своего соседа, накопал ямса, вернулся в гроб, сварил еду и съел. Так он делал много раз, пока не съел все, что было на поле у его соседа. Не съел он только семь стеблей ямса».

— Мамушка, что такое ямс? Я у тебя уже спрашивала, но забыла.

— Ямс — это такие корни, их можно есть.

— Они вкусные? — воскликнула девочка.

— Конечно, они очень сладкие.

— Хорошо, рассказывай дальше.

«Опечалился хозяин поля, стал думать, кто же все-таки сделал это. Думал он думал, потом вырезал фигурку человека, обмазал ее клеем, поставил на поле и велел бить в барабан. Вот пришел паук снова на поле, выбравшись из гроба, увидел барабанщика и начал плясать, пока не приблизился к нему».

— А зачем он плясал? — спросила Скарлетт.

— Как зачем, услышал музыку и начал танцевать. Вот как наши работники — как только услышат музыку, сразу же танцуют, песни поют. Так и черный паук.

— А-а, — произнесла Скарлетт, потерла кулачком щеку и с вниманием посмотрела на рассказчицу.

А Мамушка тоже оперлась на подлокотники кресла и начала рассказывать дальше:

«Захотел паук поздороваться с этим человеком, который так хорошо гремит в барабан. Протянул руку, а рука и приклеилась к ладони барабанщика. Хотел паук освободиться, но клей держал очень крепко. До самого утра паук пробыл на поле, а утром пришел владелец, увидел паука и спросил, не его ли это проделки. А паук заплакал и попросил освободить его. И как только его освободили, паук тут же убежал и спрятался у своего соседа под самой крышей. Там он сидел и нюхал запах супа, которые варила жена хозяина дома. И это так понравилось пауку, что он сидит там до сих пор».

— Как сидит до сих пор? — воскликнула Скарлетт.

— Сидит, — ответила Мамушка, — больше не ходит на поле и не ворует чужой ямс. Сидит себе под крышей, живет.

— А-а, вот почему пауки живут в старых сараях, — обрадованно произнесла Скарлетт.

— Да, именно поэтому, — сказала Мамушка.

— А если бы к нам на плантацию пришло много-много больших черных пауков, что бы мы с ними делали?

Мамушка задумалась, но потом засмеялась.

— Наверное, мы бы вышли и начали бить в барабан и танцевать. И все пауки, испугавшись, спрятались бы под крыши.

— Значит, так надо будет сделать и с саранчой. Все мы выедем на поле, когда она будет прилетать, и начнем громко-громко петь песни, кричать... Саранча испугается и улетит от нас.

— А теперь спи, — как обычно сказала Мамушка.

Она погладила Скарлетт по голове, и та прикрыла глаза. Но старую служанку было трудно обмануть. Она прекрасно себе представляла, что девочка и не собирается спать, и лишь только она выйдет из комнаты, тут же сядет, зажжет свечу и примется читать.

И Мамушка пошла на уловку. Сделав вид, что уходит, она, не прикрыв за собой дверь, остановилась за порогом.

Лишь только она услышала, как Скарлетт садится на кровати, она вошла в спальню.

— Зачем ты меня обманываешь, милая? — спросила Мамушка, но в ее голосе не было и тени упрека.

Скарлетт растерянно смотрела на Мамушку, она не ожидала от нее такой хитрости.

— Ты почему не спишь? — строго спросила Мамушка.

Скарлетт пожала плечами.

— Не знаю, мне не хочется спать, вот и все. Я все время думаю про эту саранчу, прилетит она или нет.

— Нашла, о чем думать. Сколько ни думай, это все равно ничего не изменит. Лучше удобней укладывайся, закрывай глаза и спи.

— Я могу закрыть глаза, — сказала Скарлетт, — но все равно не засну.

— А вот если не будешь спать, — наставительно сказала Мамушка, — то не будешь и расти.

— Как это? — изумилась Скарлетт.

— Человек растет только во сне.

— Я этого не знала, — растерялась девочка, — ты меня не обманываешь?

— Нет, — абсолютно серьезно сказала Мамушка, ведь и она сама свято была уверена в том, что человек растет только во сне.

Но Скарлетт боялась, что ее пытаются провести. Она сперва задумчиво терла лоб, а потом все-таки сказала.

— Ты меня обманываешь.

— Я никогда и никого не обманываю, — сказала Мамушка.

— А вот и обманываешь, — рассмеялась Скарлетт, — ведь взрослые тоже спят, но они же не растут?

Мамушка растерялась. Она никогда не задумывалась над подобными вещами. Но ее трудно было сбить с толку.

— Если бы они не спали, когда были маленькими, то никогда бы не выросли.

— Так что, если все время спать, то и будешь расти? И я смогу вырасти выше всех? Но ведь ты же, Мамушка, не растешь, когда спишь? И мама не растет, отец и Порк... Никто-никто не растет, только я расту.

Негритянка заулыбалась.

— Конечно, милая, но тебе все равно надо спать, иначе не вырастешь.

— Так я уже и так большая.

— Но ты же, милая, хочешь носить такие платья, как носит твоя мать? А на маленьких девочек таких платьев не шьют.

— Конечно же хочу, и я обязательно вырасту большой и буду такая же красивая, как моя мама.

— Ты будешь еще красивее, — тихо сказала Мамушка и было непонятно, к кому она обращается — то ли к Скарлетт, то ли к самой себе.

— Мамушка, а ты тоже была красивой?

— Я всегда была такой, — ответила негритянка.

Она и в самом деле, казалось, не могла вспомнить себя молодой. Она уже так привыкла находиться в услужении, что не могла представить себе другой жизни.

— А почему у тебя нет мужа, нет детей? — спросила Скарлетт.

— Потому что у меня есть ты, твои сестры, есть твоя мама. Неужели мне кто-нибудь еще нужен?

— Вообще-то да, — сказала Скарлетт, — ты у меня самая любимая.

Растрогавшись от этих слов девочки, негритянка приложила край передника к глазам, чтобы промокнуть слезы.

— Что ты плачешь, Мамушка, разве я тебя обидела?

— Нет, ты очень хорошая девочка, — сказала служанка, — и самая умная и послушная.

— Но ведь ты сама говоришь мне, что я плохо себя веду.

— Но ты же не со зла, Скарлетт, ты же не специально это делаешь?

— Да, я сама не знаю иногда, что со мной происходит, — призналась девочка. — Посиди со мной еще немного, Мамушка, пока я ни усну.

— Но ведь ты уже большая, ты должна засыпать одна.

— А мне хочется.

— Ну что ж, только ты не говори, а то меня будут ругать, — сказала негритянка, устраиваясь возле кровати Скарлетт.

Та закрыла глаза и изо всех сил попыталась заснуть.

Но невозможно уснуть специально. Сколько ни старалась девочка, сон так к ней и не шел. Она ворочалась с боку на бок.

— Не можешь заснуть? — сочувственно спросила Мамушка.

Скарлетт кивнула.

— Тогда я спою тебе, и ты заснешь, — и Мамушка принялась петь какую-то совсем незнакомую Скарлетт песню.

Она не понимала слов, но мелодия убаюкивала ее. Протяжная, немного заунывная, она казалась очень грустной, но в то же время спокойной. Девочка забыла все свои страхи и опасения.

А Мамушка сидела возле своей воспитанницы, положив ей свою горячую ладонь на голову. Она ощущала своими загрубевшими пальцами шелковистую мягкость волос девочки и спокойно пела. Она пела песню, услышанную ею от матери. Мамушка редко вспоминала, что у нее когда-то были родители, что и она сама когда-то была маленькой девочкой, впервые познавала мир.

А Скарлетт, убаюканная колыбельной, постепенно засыпала. Звуки песни доносились до нее, словно издалека. Казалось, кровать под ней слегка раскачивается...

Наконец, уверившись, что Скарлетт заснула, Мамушка убрала ладонь с ее головы. Она еще долго сидела возле кровати девочки, глядя на ее темные волосы, рассыпавшиеся по высокой подушке.

— Спи, моя милая, — шептала Мамушка, — спи, и пусть тебе снятся хорошие сны — будь счастлива, пусть все у тебя будет хорошо.

Нежность захлестнула старую служанку, и она даже заплакала. Ей было хорошо, что она сидит в темной комнате и никто не видит ее слез. Она желала своей воспитаннице всего, что только можно пожелать дочери богатых родителей. Она желала ей хорошего мужа, здоровых детей, как будто уже завтра Скарлетт предстояло выйти замуж и одеть белое подвенечное платье.

Мамушка даже заулыбалась, представив себе Скарлетт в белом подвенечном платье, стоящую перед алтарем. Но как ни старалась Мамушка, она не могла представить себе лица жениха своей воспитанницы. Она не знала ни одного человека, достойного стать мужем Скарлетт.

Но, наконец, Мамушка тяжело поднялась.

— Это будет еще так не скоро, — вздохнула женщина, — и неизвестно, доживу ли я до этого дня...

Глава 2

Слухи, доходившие до Тары, были один ужаснее другого.

В соседнем графстве саранча на корню съела все посевы хлопка. Правда, кое-кому из плантаторов повезло, ведь главная стая пронеслась мимо, и пострадали лишь отдельные участки плантаций. У кого-то саранча сожрала двести акров, а у кого-то десять.

Но все равно, все в Таре и в соседних поместьях надеялись на лучшее, все верили в то, что прожорливая туча не опустится на их землю.

А дожди в тот год были хорошие и шли как раз тогда, когда было нужно для урожая. Об этом говорили все, и урожай обещал быть отличным. Правда, его могла сожрать саранча, но ведь человеку свойственно надеяться на лучшее даже в самых безвыходных ситуациях.

И поэтому все плантаторы каждый день смотрели на небо, откуда дует ветер. А ветер в это время дул с юга, как раз оттуда, где хозяйничала саранча.

И постепенно известия стали приходить со все более и более ближних мест.

Эллин, которая выросла в городе, мало понимала в сельском хозяйстве. Она больше полагалась на интуицию, чем на свои знания. Она толком и не разбиралась в погоде, какая пригодна для урожая, какая нет. Она даже плохо ориентировалась, где юг, где север, и если бы не подсказки Джеральда, то она бы и не знала, с какой стороны надвигается саранча.

Она всегда полагалась в сельском хозяйстве на слова мужчин, говоривших, что погода стоит хорошая для урожая и можно начинать сеять. Или же наоборот, начинается засуха, и семена сгорят в раскаленной почве. У нее никогда не было своего мнения о погоде. Ведь для того, чтобы судить о такой, казалось бы простой вещи, как погода, нужен немалый опыт. А его-то у Эллин не было. Ведь ее муж Джеральд и управляющий Джонас Уилкерсон уже издавна хозяйничали на земле, знали здешний климат и могли часами спорить, разорят ли их дожди в этом году или же принесут богатство.

Эллин прожила в усадьбе уже без малого девять лет. Она никак не могла понять, почему это мужчины ни разу добрым словом не помянули ни погоду, ни землю, ни правительство.

Но Эллин за это время уже прекрасно изучила язык земледельцев.

Ведь люди, хозяйничающие на земле, как правило, не разорялись и не слишком-то богатели, если не считать ее мужа Джеральда.

А тот основное свое богатство получил благодаря выгодной торговле. Остальные же земледельцы и мелкие арендаторы тянули лямку и жили довольно сносно, довольные тем, что смогли выручить за проданный урожай.

Усадьба Тара и прилегающие к ней земли располагались среди холмов, которые тянулись к западу, в довольно низкой местности, обдуваемой ветрами. Сейчас их окутывала горячая дымка, поднимавшаяся над пожелтевшими полями. Тара была на удивление красива: вверху сверкающий голубой простор, внизу яркие зеленые и желтые складки, впадины, а вдали за рекой холмы, выжженные солнцем, с редкими деревьями.

От голубизны неба ломило глаза, и Эллин, как ни старалась, не сумела привыкнуть к пронзительной голубизне неба. В Саване, откуда она приехала, так часто не смотрели на небо. Все жители города были заняты торговлей, приемами, у них просто не хватало времени, чтобы просто так постоять и посмотреть вверх.

А Скарлетт, наоборот, родилась и выросла в Таре, поэтому все ей здесь было родным и близким, знакомым и понятным. Ее не удивляли ни зелень, ни голубизна неба, ни блеск далекой реки. Она чувствовала природу своей душой, прекрасно понимала, какая будет завтра погода, откуда подует ветер. Ее никто специально не учил этому, разве что отец иногда по вечерам, сидя с ней в гостиной, рассказывал, как идут дела в поместье.

Но больше всего она узнавала из разговоров, ненароком подслушанных у дверей гостиной, когда ее отец приглашал к себе в гости соседей, и они пускались в пространные рассуждения о видах на урожай, о погоде и о ценах на хлопок...

...И вот, страшный день нашествия саранчи приблизился. Джеральд однажды вечером, вернувшись с дальних плантаций, сказал:

— Она уже появилась в нашем графстве.

Эллин, заслышав его слова, невольно оглянулась вокруг, словно саранча могла появиться здесь в гостиной.

Вздрогнула и Скарлетт. Это страшное слово могло стать реальностью.

— Саранча, тучи саранчи, это ужасно! — говорил Джеральд.

Ему вторил управляющий Джонас Уилкерсон.

Хоть и было уже поздно, но хозяин и управляющий вышли на крыльцо. Джонас Уилкерсон смотрел на покачивающиеся верхушки деревьев.

— Да, мистер О'Хара, ветер дует с юга.

Джеральд, задрав голову, посмотрел на лениво плывущие облака.

— Да, двадцать лет, не было саранчи, — задумчиво произнес мистер Уилкерсон. — А она появляется периодами. Наверное, пропал ваш урожай в этом году, сэр.

Но Джеральд О'Хара не был настроен так пессимистически.

— Может, пронесет? — сказал он не очень-то уверенно.

Управляющий покачал головой.

— Если только изменится ветер и ее понесет в другую сторону.

— Дай-то Бог, — вздохнул Джеральд и вновь принялся смотреть на небо, как будто от его взгляда облака могли поплыть в другую сторону.

Скарлетт тоже вышла на крыльцо. Она смотрела на глубоко-черное небо, по которому лениво плыли облака, освещенные луной.

Ночь дышала спокойствием и запахами растений. Казалось, ничто не предвещает беды, но та дрожь в голосе, с которой говорил отец, приводила Скарлетт в содрогание.

— Да, наш урожай может пропасть, — говорил сам себе Джеральд О'Хара.

— Но будем надеяться, — возражал ему Джонас Уилкерсон, — мы сделаем все необходимое, чтобы отпугнуть саранчу.

— Я уже распорядился подготовить все железо, которое только есть в имении.

Скарлетт подбежала к отцу и дернула его за рукав.

— А можно и я буду чем-нибудь махать, отпугивая саранчу?

— Нет, дочка, — ласково сказал Джеральд, — тебе придется остаться дома.

Джеральд О'Хара этой ночью даже не лег спать. Он сидел вместе с управляющим в гостиной. Мужчины пили виски, не пьянея, курили и через каждые четверть часа выходили на крыльцо взглянуть на небо, не изменился ли ветер.

Но флюгер на крыше дома застыл, показывая южный ветер.

Утро в Таре началось как обычно. Рабы были на плантациях, Джеральд уехал осматривать поля. Но вернувшись в полдень домой завтракать, он вдруг остановился и замер. Потом подозвал к себе управляющего и показал пальцем в сторону горизонта.

— Смотри, Джонас, смотри, вот она.

Тот, сощурив глаза, попытался рассмотреть на горизонте то, что видел его хозяин.

Но Джонас Уилкерсон словно бы отказывался верить увиденному.

— Может, это просто пыль? — недоверчиво спросил он. — Может, через наши земли прогоняют скот?

— Нет, — покачал головой Джеральд, — наверное, это она. Никакое стадо не поднимет столько пыли, чтобы она закрыла полгоризонта.

Эллин, услышав разговор мужчин, выбежала из дома и тоже стала смотреть на холмы.

Выбежала и прислуга из кухни.

И так все стояли, пристально всматриваясь.

Над пологими склонами холмов повисло ржавое облако.

— Вот она и прилетела, — мрачно сказал Джеральд.

— Это саранча? — спросила Скарлетт, указывая на ржавое облако, разраставшееся над холмами.

Но ей никто не ответил. Девочка и сама поняла, что настал страшный день, когда их поместье может быть опустошено полчищами прожорливых насекомых.

Джонас Уилкерсон тут же закричал на поваренка.

И оцепенение слетело с людей.

Поваренок бросился к старому лемеху, висевшему на дереве для того, чтобы созывать работников, и стал изо всех сил колотить по нему. Дребезжащий звук железа откликнулся эхом, отразившись от холмов.

Работники быстро подтягивались к дому.

А мальчишка из последних сил колотил по старому лемеху. Другой негритенок побежал в сарай за кусками жести и старым железом. Сбегались рабы, и по всей Таре уже разносились удары гонга.

Люди бегали, возбужденно крича и показывая руками на холмы.

Вскоре все собрались у дома. Джеральд и Джонас начали отдавать приказания.

— Быстрее! Быстрее! — поторапливал рабов управляющий. — Скорее всем рассыпаться по полям и колотить в железо, что есть силы, кричать, петь, отпугивать саранчу, не давать ей опуститься на наши поля.

— Слушаемся, сэр, — отвечали рабы и группами разбегались каждый к своему участку.

Скарлетт испуганно жалась к матери. Она понимала, что ничего не может помочь в этой страшной беде.

Когда все разбежались, а вместе с ними ушли и мистер О'Хара и мистер Уилкерсон, женщины остались одни.

И тогда Скарлетт увидела, как со всех концов плантации поднимаются вверх дым костров. Джеральд О'Хара приказал всем слугам тоже идти на плантации.

В доме остались только Эллин, Скарлетт, Сьюлен, Кэрин и Мамушка.

Старая служанка с ужасом смотрела на происходящее. Она сложила перед собой ладони и принялась молиться.

Скарлетт показалось, что ничто не сможет вывести старую негритянку из оцепенения. Та словно дождалась пришествия страшного суда и только ожидала, когда затрубят судные трубы. Она мерно покачивалась, стоя на коленях, и шептала слова молитвы.

Повсюду на плантациях уже давно были приготовлены охапки хвороста и влажной травы. Все было поделено на семь расчищенных участков — желтых, темно-бурых и зеленых, там, где зеленел хлопок, и нежно-зеленых, где рос табак. И над каждым участком поднимались густые клубы дыма.

Рабы теперь уже бросали в огонь сырые листья и дым становился черным и едким.

— Мама, — спросила Скарлетт.

— Что, дорогая?

— А саранча может съесть наш дом?

— Нет, дом она не съест, там мы спрячемся. Не бойся, маленькая.

— Я боюсь, мама.

Эллин прижала дочку к себе.

А из-за холмов двигалась продолговатая низкая туча, по-прежнему ржавая. Она на глазах разрасталась и приближалась.

Из дому выбежали Сьюлен и Кэрин. Они тоже с ужасом смотрели на приближающуюся ржавую тучу.

— Что это? — спрашивали они у мамы.

Мамушка, заслышав детские голоса, тут же нашла в себе силы подняться, схватить девочек и увести их обратно в дом.

Только Эллин и Скарлетт оставались на крыльце.

В этот момент раздался бешеный топот на аллее, и к самому крыльцу подлетел верхом мальчишка-негритенок из поместья Макинтошей.

— Миссис О'Хара! — кричал он. — У наших хозяев она все сожрала дотла! Скорее зажигайте костры! — кричал он, хотя и так к небу тянулись уже черные шлейфы дыма.

— Боже мой! — всплеснула руками Эллин.

А негритенок, развернув коня, скакал уже дальше, чтобы предупредить других соседей.

Конечно, каждый надеялся, что саранча минует его плантацию и направится дальше. Но честность требовала предупредить соседа.

Теперь по всей округе поднимался дым, и десятки всадников мчались в разные концы, чтобы предупредить других землевладельцев.

Эллин и Скарлетт, как завороженные, стояли на крыльце и наблюдали за саранчой.

Воздух темнел. И странная это была темнота, ведь солнце ярко светило, темнота же была такая, какая бывает во время пожара, когда воздух густеет от дыма, и солнце сквозь него проглядывает, как раскаленный апельсин.

И было в этой темноте что-то страшно-гнетущее, будто надвигалась буря.

Саранча быстро приближалась. За красноватой завесой, которую образовывали передовые отряды, тяжелой черной тучей двигалась главная стая и казалось, эта туча поднимается к самому солнцу.

— Как страшно! — воскликнула Скарлетт.

— Давай пойдем в дом, — заторопила ее Эллин.

— Нет, мама, я не буду бояться.

— Пойдем в дом, закроем дверь, окна, ставни, Мамушка, закрывай все окна! — отдала приказ Эллин.

И старая служанка заспешила опускать рамы, закрывать ставни. Она даже задергивала шторы, словно это могло помочь беде.

Сама Эллин тоже хотела чем-нибудь помочь, но понимала, что бессильна. Она не знала, что может сделать.

Но вот вновь заслышался цокот копыт, и Джеральд на взмыленной лошади остановился возле крыльца.

— Дьявол! — закричал он.

— Что? Что? — спрашивала его Эллин, а Скарлетт даже боялась задавать вопросы.

Она смотрела на измученное задымленное лицо отца, на его всклокоченые волосы, на трясущиеся руки. Ей казалось, что пришел конец света.

— Что? Что? — спрашивала Эллин.

— Мы пропали, — спокойно сказал Джеральд, привязывая коня.

— Она уже опустилась на наши поля?

— Нет, пока еще нет, — вздохнул Джеральд, — но все наши усилия, наверное, бесполезны. Эти гады за полчаса могут сожрать все до последнего листика, до последней былинки на плантации.

— Мне рассказали, что случилось у Макинтошей, — сказала Эллин, — там саранча сожрала все.

— Я уже знаю, — сказал Джеральд, — там как после пожара, и теперь саранча направляется к нам.

— Боже! — воскликнула Эллин.

— А ведь день только начинается, — вздохнул Джеральд. — Если нам удастся вот так дымить и шуметь до захода солнца, то стая, может быть, опустится где-нибудь в другом месте.

И он добавил:

— Скажи Мамушке, чтобы поставила много воды. После такой работы ужасно хочется пить, нужно напоить рабов.

— А где Джонас Уилкерсон, — спросила Эллин.

— Он в поле, руководит работами.

Скарлетт хотелось зажать уши — такой грохот стоял над всей их землей. Звенело железо, слышались крики, тяжелые столбы черного дыма вздымались в небо и уносились на север. А с юга небо стало уже совсем черно-рыжим.

Эллин и Мамушка бросились на кухню ставить на плиту воду. А Джеральд О'Хара подошел к буфету, достал бутылку виски и, даже не наливая спиртное в стакан, принялся пить из горлышка.

Скарлетт впервые видела своего отца растерянным и настолько расстроенным.

Страх передался и ей. Она подбежала к нему и сказала:

— Папа, папа, я боюсь.

Джеральд О'Хара опустился на колени рядом с дочкой и крепко прижал ее к себе.

— Ничего не бойся, Скарлетт, они не тронут дом, они набросятся только на поля. Я найду выход, даже если она сожрет весь наш урожай.

— Хорошо, отец, я постараюсь не бояться. Но ее так много!

— Да, ее дьявольски много, — и Джеральд вновь отправился на крыльцо.

Эллин и Мамушка уже затопили плиту и кипятили воду.

И тут Скарлетт услышала, как о крышу дома ударяется и с гулким шумом падает саранча, царапаясь и скатываясь вниз. Это напоминало грохот ливня, только еще при этом слышался какой-то мерзкий шорох, от которого мурашки бежали по спине девочки.

— Вот и первые вестники, — спокойно сказала Эллин Мамушке.

С полей доносились грохот и лязг железа. Приехал на двуколке Джонас Уилкерсон с двумя неграми. Он нетерпеливо ждал, пока рабы перельют оранжевый чай в баки.

Появился и Джеральд О'Хара. Он, не говоря ни слова, протянул бутылку с виски управляющему. Тот жадно сделал несколько глотков и вытер рот рукавом.

— Это дьявольское наваждение, — сказал управляющий.

— Да, я такого никогда не видел, — согласился с ним Джеральд О'Хара.

— Я видел подобное и знаю, чем это кончается.

Пока рабы носили чай в двуколку, он принялся рассказывать Эллин и Мамушке, как во время его работы в Аргентине, полчища саранчи сжирали все посевы и тем разорили его хозяев.

И, не переставая рассказывать, он нервно отпивал из бутылки, даже не замечая этого.

Когда баки были установлены в двуколки, управляющий поехал к мучимым жаждой людям.

Теперь уже саранча сыпалась градом на крышу дома. Казалось, что там снаружи бушует буря.

Скарлетт осторожно отодвинула штору в своей спальне и выглянула через щелочку между ставнями наружу. Она увидела, что воздух потемнел от сновавшей во все стороны саранчи.

Эллин тоже смотрела в окно. Ей были отвратительны эти страшные насекомые, бьющиеся в стекло кухни.

А Мамушка не переставая крестилась и шептала слова молитвы.

Эллин поняла, что не сможет усидеть в доме. Она обязательно должна помочь мужчинам. И мужественная женщина, стиснув зубы, выбежала на крыльцо.

— То, что могут делать мужчины, смогу делать и я! — воскликнула Эллин.

Над ее головой воздух был густой. Повсюду сновала саранча. Насекомые налетали на нее, она сбрасывала с себя тяжелые красновато-коричневые комочки, смотревшие на нее бусинками глаз и цеплявшиеся за ее платье, за кожу своими жесткими зазубренными лапками.

Вся решимость Эллин тут же улетучилась. С отвращением сдерживая дыхание, потому что несколько насекомых ударилось ей прямо в губы, она забежала в дом.

Крыша содрогалась, а грохот железа на полях напоминал гром.

Скарлетт, не выдержав испуга, сбежала вниз к матери. Они на кухне уселись рядом на низенькую скамеечку и смотрели в окно.

Все деревья стояли какие-то странные, не шелохнувшись, хоть и дул ветер. Покрытые темно-рыжими сгустками, ветки пригнулись к земле. А сама земля, казалось, шевелилась, повсюду кишела саранча. Полей совсем не было видно — такой плотной была стая. Холмы вдали виднелись, будто сквозь завесу проливного дождя.

— Сколько же ее, мама?

— Не спрашивай, — еле слышно ответила Эллин, обнимая дочь.

— А она не съест отца? Ведь он на поле...

— Нет, не бойся, он победит саранчу.

— А мне все равно очень страшно. Хоть я себе и говорю «Скарлетт, не бойся», мне все равно страшно, — девочка сжала ладони матери и та ощутила, что она вся дрожит.

— Успокойся, — просила Эллин и тут же ловила себя на мысли, что сама вся дрожит от страха и отвращения и сама готова расплакаться от собственного бессилия.

И тут новая туча заслонила солнце. Стало темно как ночью, все заволокла какая-то неестественная чернота.

Вдруг раздался громкий треск — это сломалась ветка.

Эллин вскочила и отпрянула от окна. Было просто ужасно видеть, как под тяжестью саранчи ломается дерево.

Скарлетт заплакала.

За первой веткой сломалась вторая, и дерево возле самого дома накренилось и тяжело рухнуло на землю.

Сквозь сплошной град насекомых прибежал негр.

— Мистер О'Хара просил прислать еще чая, еще воды.

Мамушка и Эллин принялись наливать воду и чай в кувшины — это единственное, чем они могли помочь мужчинам. Мамушка поддерживала огонь в плите и разливала кипяток. Было уже четыре часа дня, два часа над Тарой бесновалась саранча.

И вновь пришел управляющий Джонас Уилкерсон. На каждом шагу его сапоги давили саранчу. Он сам весь был облеплен насекомыми. Джонас ругался, клял ее, отмахивался от саранчи своей шляпой. На пороге он остановился, торопливо срывая и стряхивая с себя насекомых, а затем прошел в кухню.

— Урожай погиб, мэм, — коротко сказал он, — ничего не осталось.

Но железо все еще грохотало, и люди продолжали кричать.

Эллин, изумившись, спросила:

— А почему же мы тогда продолжаем воевать с ней? Ведь если урожай погиб, то все напрасно.

— Главная стая еще не села, — ответил управляющий, — она собирается откладывать яйца и ищет, где бы ей сесть. Если мы сможем помешать главной стае опуститься на наших плантациях — дело будет в шляпе. А если ей удастся отложить яйца, то позже у нас все сожрут попрыгунчики.

Он снял насекомое, прицепившееся к его рубашке и раздавил ногтем: внутри оно было полно яиц.

В кухню вошел Джеральд. Он тоже с омерзением смахивал с себя цепляющихся за одежду насекомых.

Он с ужасом посмотрел на раздавленное насекомое в руках управляющего.

— Видите, сэр, сколько яиц? Если их еще увеличить в миллион раз? Вы когда-нибудь видели, как движется стадо попрыгунчиков? Тогда она обоснуется здесь на несколько лет. Я, конечно, точно не знаю, — сказал управляющий, но они могут обосноваться, отложив яйца. Главное — не дать сесть основной стае, иначе будет еще хуже.

«Куда же уже хуже?» — подумала Эллин.

За окном теперь земля была освещена бледно-желтым рассеянным светом, в котором мелькали тени. Тучи саранчи то густели, то редели, подобно ливню.

Управляющий сказал:

— Их подгоняет ветер, это хорошо. Если бы ветер стал еще сильнее, возможно, он перенес бы саранчу дальше.

— Да? — невесело усмехнулся Джеральд О'Хара. — И она попала бы на поля соседей? В этом тоже мало радости.

— Что, это очень сильный налет, бывало и хуже? — со страхом спросила Эллин.

Управляющий ответил ей.

— Дело пропащее. Эта стая может пролететь мимо, но уж если они начали лететь, то теперь будут появляться с юга одна за другой. А еще попрыгунчики... от них не избавишься и в два, и в три года.

Эллин в отчаянии опустилась на стул и смотрела, как Джеральд и Джонас пьют виски. Мужчины передавали бутылку из рук в руки, пока не прикончили ее.

«Ну что ж, конец так конец, а что будет дальше — только Богу известно».

И тут она взглянула на мужа. Джеральд был бледен, а между его бровями пролегла глубокая вертикальная складка. Он напряженно думал, и Эллин поняла, что ее муж никогда не покинет землю, даже если эта саранча разорит их. Ведь он вложил столько сил и умения в эту землю! Он уже сроднился с ней — и ничто не заставит его оставить здешние края. Больше он никогда не вернется в контору, ведь он уже почувствовал свободу землевладельца, ведь он уже стал настоящим плантатором.

У Эллин сжалось сердце. Лицо мужа было таким усталым, заботы проложили еще вдобавок и глубокие складки у рта.

«Бедный Джеральд!» — подумала Эллин.

Мужчина почувствовал на себе взгляд жены и попытался улыбнуться. Но эта улыбка получилась какой-то вымученной и даже страшной, потому что лицо Джеральда было перепачкано сажей, как будто он вернулся с большого пожара.

Внезапно мистер О'Хара сунул руку в карман и вытащил оттуда насекомое. Он держал его перед собой за лапку.

Эллин отшатнулась.

Но Джеральд вдруг обратился к саранче:

— Твои лапы сильные, как стальная пружина, — проговорил он вполне добродушно.

И это простое обращение и нехитрые слова словно образумило Эллин. Она вдруг поняла, что саранча — тоже божья тварь, которая тоже хочет есть, жить, которой тоже нужно плодиться.

А потом Джеральд О'Хара, хоть он вот уже четыре часа воевал с саранчой, давил, кричал на нее, сметал в большие кучи и сжигал, подошел к двери осторожно выпустил саранчу к другим, как будто боялся сделать ей больно.

И это внезапно успокоило и Эллин, и Скарлетт. Они обе внезапно приободрились.

— А зачем отец выпустил саранчу? — шепотом спросила Скарлетт у Эллин.

Мать пожала плечами.

— Отец добрый, — сама ответила на свой вопрос Скарлетт.

— Дай-ка мне еще виски, — обратился Джеральд к Эллин и устало опустился на трехногий табурет.

Та бросилась к буфету и поставила перед ним бутылку.

А в это время там, за домом, среди урагана беснующейся саранчи, рабы колотили в гонг, подбрасывали в костры сырые листья, все с ног до головы облепленные насекомыми.

Видя это в окно, Эллин содрогнулась от отвращения.

— И как только им не противно, когда они садятся на тело? — спросила она мужа.

Джеральд осуждающе посмотрел на нее.

— А что остается делать? Человек ко всему может привыкнуть, даже к этой гадости.

И Эллин внезапно оробела точно так же, как и тогда, когда впервые приехала в Тару. И муж тогда словно бы впервые увидел ее в другом свете. Ее, горожанку, с завитыми волосами, с отполированными острыми ногтями...

«Может, и мне не будет со временем противно, когда саранча сядет на меня?» — подумала Эллин.

Пропустив стаканчик-другой, Джеральд О'Хара вернулся к месту боя, пробираясь среди сверкающих коричневых полчищ саранчи.

Уже прошло пять часов с того времени, как стая опустилась на земли Тары. Через час должно было сесть солнце. Тогда опустится на землю и вся стая. Она висела над головами людей все такая же плотная, деревья сплошь были покрыты сверкающими коричневыми наростами.

Эллин плакала. Никакого просвета. Саранча, саранча, саранча, словно пожар. И Сьюлен и Кэрин плакали наверху, прижавшись к Мамушке. А та пыталась их успокоить.

Но шелест полчищ саранчи напоминал шум большого леса в бурю. По крыше словно дождь барабанил, земли не было видно, по ней текли блестящие коричневые потоки. Того и гляди, людей проглотит отвратительный коричневый водоворот.

А Скарлетт, сидевшей с матерью на кухне, казалось, что крыша может провалиться под тяжестью саранчи, дверь не выдержит ее напора, и насекомые наводнят дом. Они ворвутся, и заполнят собой все — кухню, гостиную, спальню, коридоры. Весь дом будет полон шуршащими насекомыми.

Становилось совсем темно.

Эллин взглянула в окно на небо. Воздух стал прозрачнее, среди темных быстрых туч показались просветы. Эти голубые кусочки неба были прохладные и хрупкие. Солнце, должно быть, садилось.

Сквозь саранчовую завесу она увидела приближающиеся фигуры.

Впереди группы рабов бодро шагал Джеральд. За ним управляющий, измученный и осунувшийся. Позади шли негры. Все они с ног до головы были покрыты саранчой. Грохот уже прекратился и женщины слышали только шелест неисчислимого множества крылышек.

Джеральд и Джонас стряхнули с себя на крыльце насекомых и вошли в дом. Джеральд, немного поколебавшись, подозвал к себе двух рабов и отдал им приказание выкатить из подвала всем работникам бочку рома. Негры, уже не обращая внимания на саранчу, бросились выполнять указание.

— Ну вот, — сказал Джеральд, целуя Эллин в щеку, — главная стая все-таки пролетела мимо, мы своего добились.

— Боже мой! — воскликнула Эллин, не в силах сдержать слезы. — Хватит и того, что они натворили здесь.

Но муж был настроен радостно.

— Ты не можешь себе представить, Эллин, какое это счастье, что главная стая пролетела мимо. Они не отложат здесь яиц, и это больше здесь не повторится, во всяком случае, в ближайшие годы.

— А куда же они полетели? — спросила Эллин.

Джеральд пожал плечами.

— Трудно сказать. Не дай Бог, чтобы они опустились на плантации кого-нибудь из наших соседей.

Вечерний воздух больше уже не был черным и густым, а стал чистым и голубым. Только отдельные стайки со свистом носились туда и обратно.

Все вокруг — деревья, постройки, кусты, земля — все было покрыто густой коричневой массой.

Джеральд посмотрел в окно и тяжело вздохнул.

— Если ночью не пойдет дождь, и они не отяжелеют от воды, то на заре вся стая улетит.

В разговор вмешался Джонас Уилкерсон.

— Но попрыгунчики-то у нас, конечно, будут. Однако, главная стая пролетела мимо нас — и то слава Богу.

Эллин поднялась, вытерла глаза, сделав вид, что вовсе и не плакала. Поваренок и кухарка уже вернулись на кухню и принялись готовить ужин. Все рабы буквально валились с ног от усталости, и Джеральд сказал, что все они могут отдыхать до утра.

Подкрепившись ромом, негры разбрелись по своим хижинам.

Когда на столе стоял ужин, Эллин стала слушать, что же говорит Джеральд. Скарлетт тоже было интересно, что же уцелело на полях.

И женщины узнали, что не уцелело ни одного ростка табака, ни одного ростка хлопка — ни одного. И придется сеять все заново, как только улетит саранча.

— Ты не можешь представить, — обращаясь к Эллин говорил Джеральд, — коробочки хлопка, еще не раскрытые, валяются на земле, а все вокруг выглядит, словно после пожара.

«Но какой смысл сеять заново? — подумала Эллин. — Ведь если земля будет наполнена попрыгунчиками, они все сожрут».

Но она не стала спрашивать об этом мужа, и так ему довелось тяжело, а продолжала слушать, что советовал для борьбы с саранчой Джонас Уилкерсон.

— Говорят, нужно дождаться, когда они выведутся, и шарить в траве, следить, не зашевелится ли в ней что-нибудь. А когда нападешь на выводок попрыгунчиков — малюсеньких, юрких, похожих на сверчков, надо окопать это место канавой или же сжечь их живьем. Саранчу нужно уничтожать в зародыше, только так ее можно победить.

Джеральд тоже делал кое-какие замечания. Мужчины говорили так, словно разрабатывали план боевых действий, а Эллин, пораженная, слушала их.

Ночью же все было спокойно, снаружи не доносилось никаких звуков, только изредка трещала ветка или падало дерево под тяжестью насевшей на него саранчи.

Скарлетт не могла заснуть. Она беспокойно ворочалась с боку на бок, она все еще боялась, что саранча, улучив момент, заберется в дом. И сколько ни успокаивала ее Мамушка, отдыхавшая рядом с ней в кресле, девочка никак не могла заснуть.

Но потом, изнуренная тяжелым днем и бессонным началом ночи, она забылась беспокойным сном.

Утром Скарлетт проснулась от яркого солнечного света, заливавшего кровать, яркого света, изредка омрачавшегося промелькнувшей тенью.

Мамушка спала, запрокинув голову, в кресле. Скарлетт вскочила с кровати и подбежала к окну.

Она увидела своего отца, который стоял в начале аллеи и не отрываясь смотрел на деревья. Скарлетт поняла, что он даже не ложился спать. На нем была та же задымленная одежда, и девочка засмотрелась, пораженная видом своего отца, и в то же время восхищенная им.

Эллин вышла на крыльцо и замерла. Каждое дерево, каждый кустик, вся земля, казалось, были объяты бледным пламенем. Саранча махала крылышками, стряхивая ночную росу. Все было залито красновато-золотистым мерцающим светом.

Она стала рядом со своим мужем, стараясь не наступать на саранчу. Так они стояли и смотрели. Над их головами небо было голубым-голубым и ясным.

— Красиво, — внезапно сказал Джеральд О'Хара. — Пусть погиб весь урожай, — сказал он, вздохнув, — но не всякому случается видеть, как полчища саранчи машут крылышками на заре.

Эллин удивилась, услышав подобное от мужа. Она всегда считала его слишком прагматичным для таких высказываний.

Вдалеке, над склонами холмов, в небе показалось бледно-красноватое пятно. Оно густело и растекалось.

— Вон она летит, главная стая полетела на север.

Теперь с деревьев, с земли, отовсюду поднималась саранча. Казалось, в воздух взлетают стрекозы. Саранча проверяла, высохли ли ее крылышки.

Она снова пускалась в путь. На много миль вокруг над кустами, над полями, над землей поднимался красновато-коричневый туман. Снова померкло солнце. Покрытые наростами ветки расправлялись, облегченные. Они были совершенно голыми, остались лишь черные остовы стволов и веток.

Все утро хозяева усадьбы и рабы наблюдали как коричневые наросты редели, распадались и исчезали. Саранча устремлялась к главной стае — красновато-коричневому пятну на севере.

Поля, еще недавно зеленевшие хлопком и табаком, стояли мертвые. Все деревья были обнажены — полное опустошение, нигде ни былинки, ни листика.

К полудню красноватое облако исчезло. Лишь изредка падало отставшее насекомое. На земле валялась дохлая саранча. Рабы-негры сметали ее ветками и собирали в мешки.

Эллин удивилась, зачем они это делают, ведь можно сжечь саранчу прямо на месте. С этим вопросом она и обратилась к управляющему поместьем Джонасу Уилкерсону.

Тот криво улыбнулся. Его глаза покраснели от бессонницы, и ему не хотелось объяснять такой утонченной женщине как Эллин, зачем негры сметают саранчу в мешки.

Но Эллин тут же все объяснил большой Сэм, который руководил уборкой саранчи. Его толстые африканские губы расползлись в улыбке.

— Я понимаю, мэм, вам никогда не доводилось есть сушеной саранчи, — сказал большой Сэм.

— Как есть? — изумилась Эллин.

— Это было двадцать лет назад, — улыбнулся негр. — Тогда я жил на юге, и у нас тоже появилась саранча. Целых три месяца всем рабам пришлось жить на одной кукурузе и сушеной саранче. Недурная еда, мэм, похожа на копченую рыбу.

Но Эллин даже тошно было слушать об этом. Она заспешила в дом, прикрыв рот рукой.

После завтрака все мужчины отправились в поле, ведь все нужно было сеять заново.

«Если повезет, — думала Эллин, — то следующая стая не полетит тем же путем».

Она надеялась, что скоро пойдет дождь и зазеленеет новая трава, ведь иначе нечем будет кормить скот. А ведь на земле не осталось ни единой травинки.

Скарлетт подошла к матери.

— Мама, а она не вернется больше?

Эллин пожала плечами.

— Надеюсь, что нет. Но если и вернется, то мы знаем уже как с ней бороться.

— Мы опять будем стучать в железо и жечь костры?

— Да, наверное, — вздохнула Эллин, ведь она уже примирилась с мыслью, что саранча может прилететь через несколько лет, ведь саранча как засуха, она неизбежна время от времени.

И Эллин, и все остальные в Таре чувствовали себя как люди, уцелевшие после разорительной войны.

А вернувшись с поля, Джеральд на удивление ел с аппетитом.

— Могло быть и хуже, — говорил он, — могло быть гораздо хуже.

И Эллин и Скарлетт изумленно смотрели на него.

«Что же может быть хуже? — думала Эллин. — Неужели может быть что-нибудь хуже этой выжженной, потерявшей зеленый цвет земли?»

А Скарлетт боялась выходить на улицу. Правда, это не помешало ей поднять с земли одну еле живую саранчу и принести ее в свою спальню. Она посадила насекомое на столик и подталкивала его пальцами. То нехотя перебирало своими ножками с зазубринками, цепляясь за выступы, и пробовало расправить крылья.

Скарлетт подняла раму и, посадив саранчу на ладонь, выпустила ее. Она смотрела, как насекомое, расправив в полете крылья, подхваченное ветром, устремилось на север, туда, где исчезла главная стая.

«Может быть, она еще догонит своих», — подумала Скарлетт удивляясь тому, что она может думать о саранче с сожалением.

Мамушка зашла в комнату.

— Скарлетт, ты зачем подняла раму? — служанка бросилась к окну закрывать его.

— Мамушка, а я выпустила одну саранчу на свободу.

— Ну и правильно сделала, — сказала старая служанка и погладила девочку по голове.