Беспамятный Пленник

Самым простым было объяснить малышке Чеён, кто такой Тэхён, — она приняла появившегося ниоткуда брата как должное. Потом они долго решали с матерью, как же Тэхёна представить людям. Решили, что как сына сестры, племянника Дживон. Тогда не должно было возникнуть вопросов, если Тэхён назовет Дживон мамой на людях. Уже под вечер решали, как представить его Хёнбину, когда тот вдруг вошёл в дом и увидел волшебника…

Глаза Тэхёна опасно сузились, он оценивающе разглядывал мужчину. Тот был высок, значительно выше парня и несоизмеримо шире в плечах. В пару матери, моложав и строен, с сильным волевым лицом и добрым взглядом. Частично проснувшаяся память заставила Тэхёна максимально подозрительно отнестись к данному субъекту.

— Опа… — сказал Хёнбин, увидев волшебника. — Какие у нас гости… Так вот о ком жужжит вся деревня?

— Хёнбин! — Дживон поднялась, поцеловала мужа. — Что ты так рано? Ты же должен был только завтра вернуться, или я ошибаюсь?

— Дживон … — Муж ласково обнял жену. — Мы закончили раньше, наших лошадей скупили в императорские конюшни, ребята остались пьянствовать, а я — сразу домой.

Дживон высвободилась из могучих объятий мужа и обняла за плечи сидящего волшебника.

— Хёнбин, познакомься, это Тэхён, сын моей сестры. Он только что вернулся с войны.

— Да? — сказал мужчина, вешая на крючок куртку. — И надолго к нам сей гость?

— У него нет другого дома, Хёнбин, — негромко сказала Дживон.

Хёнбин мгновенно растерял всю доброжелательность, став очень неприветливым. Подойдя к волшебнику, он протянул ему руку. Тэхён протянул свою, поднявшись с лавки. Хёнбин сжал руку мага со всей силой, но ему показалось, будто эта хрупкая на вид, тонкая ладонь, затянутая в черную перчатку, отлита из гномьей стали. Взгляд Тэхёна, снизу вверх, был слегка насмешливым.

— Хёнбин, — представился мужчина, как положено. — Хозяин этого дома.

Глаза юноши недобро сверкнули.

— Тэхён, — ответил он в свою очередь. — Ветеран великой войны.

Хёнбин снова вернулся к повешенной на стену куртке, стал что-то вытаскивать из карманов. Про себя мужчина фыркнул. Мальчишка, что он о себе возомнил?! Наверняка ведь ушел на фронт к самому концу войны, поучаствовал в одной-двух битвах, а то и просто посмотрел издалека, и уже считает себя героем! Мнение его по поводу таких вот «ветеранов» было однозначным — зарвавшиеся молокососы.

— Раз уж ты тут остаешься, — проговорил Хёнбин, — то хочу, чтобы ты сразу уяснил несколько правил. Первое: в моем доме не будет никаких гульбищ с дружками. Не будет никаких девок, утром убегающих с сеновала. Никаких разборок и неприятностей. Бездельников и нахлебников я тоже не потерплю. Нарушишь, — мужчина исподлобья посмотрел на юношу, — пожалеешь.

Зрачки Тэхёна вытянулись на манер кошачьих, окаймляясь желтым в синих глазах. Хёнбин только успел услышать короткий звериный рык. Тэхён двигался так быстро, что никто не успел заметить, как он, только что сидящий у стола, вдруг оказался у стены, прижав меч к горлу побледневшего Хёнбина. Мужчина краем сознания отметил, что меч у парня необычный, полуторной заточки на треть лезвия. Глаза юноши полыхали жутким, доводящим до обморока жёлтым блеском.

— Запомни, — прошипел он Хёнбину в лицо, — я — Тэхён, архимаг Белого Пламени, высший боевой магистр ордена Грифона, герой великой войны империй, кавалер Семиконечной Серебряной Звезды и ордена Славы Сильены, Белый командор, и никто не смеет приказывать мне. Даже сам император! Я Зверь, которого лучше не злить. Запомни раз и навсегда, человечек, крыса тыловая, я пришел сюда не по своей воле, будь моя воля, меня бы здесь уже не было. Это дом Дживон, а не твой. Пока она желает меня видеть, я буду здесь, и не считай себя старшим. И еще…

Тут его облик неуловимо изменился мысленно произнесенным заклятием, и проявилось почти то же лицо, но другое, и на шесть лет моложе. Отняв меч от горла мужчины, юноша отступил на шаг. Хёнбин пораженно выдохнул:

— Г-грань и Купол! Быть не может… Глазам не верю…

— Да уж поверь.

Хёнбин назвал его тем же именем, что и мать при первой встрече.

— Ты ли это? — поразился мужчина.

— Возможно, когда-то меня звали так. — Неуверенность и горечь прозвучали в словах волшебника, впрочем, быстро сменившись обжигающей яростью. — Но ни ты, ни кто другой отныне не будет меня называть прежним именем. — Иллюзия рассеялась, и перед Хёнбином вновь стоял тот, кого он встретил, войдя в дом. Голос дрожал низким рыком: — Я — Тэхён. И никак иначе. И если кто-нибудь узнает о том, кем я был до войны… я буду убивать.

Хёнбин смог только кивнуть, окончательно потеряв дар речи. Дживон молча смотрела, ни во что не вмешиваясь. Тэхён повернулся к матери.

— Мне надо руку залечить и отдохнуть — я в Пук-гу умертвие извёл и не восстановился до сих пор. Так что я наверх. А вы тут поговорите…

Тэхён повернулся и пошёл в сторону лестницы, стараясь не показывать, как сильно его шатает. Едва сдержанный приступ звериной ярости вымотал юношу окончательно. Впадая в гнев, он не мог успокоиться, не попробовав крови, и благодарил богов, что в этот раз удалось сдержаться. Он не стал говорить о том, что меч, порезавший руку, недавно отрубил голову нежити, после чего не был продезинфицирован.

— Тэ, может, лучше в своей комнате ляжешь? — спросила мать.

— Не, мамуль, я лучше наверх, — отмахнулся парень.

Он дошёл до койки и тут же рухнул сверху на одеяло, не раздеваясь. Уснул почти мгновенно, едва успев шепнуть слова заживления и восстановления.
Пока Тэхён спал тяжелым беспокойным сном, между мужем и женой состоялся обстоятельный разговор.

Хёнбин был уверен, что его пасынок не в себе. Дживон отвечала, что она не слепая и всё прекрасно видит. Просто её старшему ребёнку нужно было время, чтобы прийти в себя, распрощавшись с войной. А ещё немного поведала о том, что Тэхён рассказывал ей о войне.

— Там было страшно, Хён. Так страшно, как никто из нас и представить не может. И этот страх шесть лет длился. О сотне Грифона слышали все мы. Легендарная сотня, самые лютые, самые сильные. Их боялись и свои, и чужие… — говорила Дживон, убеждая мужа.

Хёнбин молчал, не глядя на жену.

— Хорошо, — в конце концов кивнул он. — Я помогу чем смогу и как смогу.

— Ты, главное, не препятствуй, Хён, — попросила Дживон.

На этом разговор они закончили. Дживон уложила спать маленькую Чеён. А Хёнбин ещё долго сидел и смотрел в никуда, размышляя о том, сколько же ещё таких страшных, кровавых осколков войны разбросано по миру. Их считают героями. На самом деле, они — изгои…

Тэхён не вставал семь дней. Его сжигала жестокая лихорадка. Царапина на шее воспалилась и нестерпимо болела. То же было и с рукой.

— У меня же иммунитет… — стонал в горячечном бреду маг. — Иммунитет… я не могу заразиться… я не могу болеть… иммунитет…

Но он осознавал: огромной затраты энергии потребовало лечение маленькой Лии. Почти все силы ушли на медленное и филигранное удаление опухоли, прораставшей внутрь печени девочки. На умертвие сил просто не хватило. Тэхён чудом победил в том поединке. Обессиленный, он не смог до конца сдержать заразу смерти. Его тело ослабло и поддавалось страшному проклятию мертвой магии.

Раздев слабо сопротивляющегося сына, чтобы сбить жар, Дживон расплакалась. Жуткие шрамы, которыми было иссечено все его тело, стали наименьшей причиной её слез. Весь живот представлял собой один сплошной шрам, как будто его собирали по кускам — кривые белесые швы и неровно сросшиеся мышцы. Страшнее всех шрамов была татуировка на плече — бело-серебристый грифон в кольце светился, обведённый угольно-черными линиями. К татуировке невозможно было прикоснуться, не причинив Тэхёну невыносимой боли.

Дживон плакала навзрыд и не могла успокоиться всю ночь, увидев на теле сына следы изменения генетического кода и полного переформирования. Это было ужасно. Он был искалечен навсегда. Полное переформирование без ущерба (вернее, относительно без ущерба) для живого существа можно было проводить только в утробе матери до двадцати недель. Если ту же операцию сделать взрослому человеку или неоформившемуся подростку… получается Тэхён.

И хотя переформирование было запрещено, к нему всё же нередко прибегали.

— Иммунитет… — шептал в бреду волшебник, а вирус смерти выгрызал изнутри его тело.

На восьмой день, едва начало светать, Тэхён вышел из дома. Бледный и сильно отощавший, он добрел до колодца, с трудом набрал ведро ледяной воды. Кое-как умывшись, он тщательно, морщась от боли, то и дело поминая демоническую Когорту и посылая божественный Купол за Грань, промыл царапину на шее и рану на руке. Прошептав заклятие слабым, срывающимся голосом, он провел пальцем сначала по царапине, потом по ране. Обе стали черными и будто обгоревшими. Но воспаление при этом сошло.

Старый пёс, заскулив, вылез из своей будки и ткнулся хозяину в колени.

Не в силах больше ничего делать, Тэхён сел на землю, привалился спиной к стоящей у колодца бочке и смотрел в светлеющее небо. Рука сама собой нащупала свирель. Чистая мелодия полилась над двором и домом.

Музыка взывала к небу. Она ни о чем не просила, только пела о небе, его красоте, вплетая в себя зарождающийся свет, дыхание утреннего ветерка, тихую песню жаворонка…

От музыки сводило сердце в груди, хотелось смеяться и плакать одновременно. Музыка была величественной и нежной, она звала в неведомую даль, повелевая любить и защищать свой мир, такой огромный и маленький. И всё едино было под этим огромным неповторимым небом…

Хёнбин проснулся. Прижавшись к нему, с широко открытыми глазами лежала Дживон, не смея дышать.

Солнце всходило над миром, и музыка достигла пика своего величия. Когда жёлтый диск светила оторвался от кромки горизонта, мелодия пошла на убыль и постепенно совсем затихла.

Муж и жена переглянулись.

Хёнбин еле слышно шепнул прежнее имя волшебника.

Дживон кивнула и, выскользнув из объятий мужа, поднялась с постели. Начинался новый день, было много дел, и во дворе находился едва оправившийся от тяжелой болезни ее вернувшийся из пасти Кошмара сын.

Маленькая Чеён наблюдала из своего надёжного укрытия на дереве за магом. Тот сидел на берегу пруда и кидал в воду камешки. Камешки скакали «лягушками», и каждый круг, расходившийся по воде, был своего цвета. Первый — красный, потом оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый. Больше у волшебника бросить не получалось, на седьмом прыжке камешек тонул.

Сегодня был уже шестой день, с тех пор как Тэхён встал, шестнадцатый, с тех пор как вернулся в родной дом, сорок восьмой, как начал путь домой, и сто восемьдесят третий, с тех пор как закончилась война. Силы медленно, но верно восстанавливались.

Чеён наблюдала с большим интересом, но все еще немного побаивалась волшебника, поэтому не подходила. Мать, конечно, объяснила малышке, что Тэхён — ее старший брат. Чеён поверила матери, но все равно не до конца поняла, кто такой этот брат и откуда взялся.

Тэхён давно заметил девочку, но не подал виду. Цветные «лягушки» быстро надоели магу. Он сжал кулак, что-то шепнул, потом раскрыл ладонь и дунул на нее. На воду легли серебристые тени, которые превратились в маленьких танцующих фей. Прелестные маленькие крылатые девушки привели Чеён в полный восторг. Она полезла по ветке дальше, цепляясь за тоненькие веточки, чтобы рассмотреть фей получше. Подгнившая ветка внезапно надломилась, и девочка с отчаянным воплем полетела вниз.

Движения юноши смазались от огромной скорости, с какой он рванулся к дереву, едва успев подхватить малышку.

— Уф-ф… — с тихим стоном выдохнул Тэхён, больно ударившись спиной. — Ты не ушиблась, котенок? — спросил он, ласково улыбнувшись перепуганной девочке.

— Не-а, — неуверенно ответила малышка. — Вроде бы…

Тэхён опустил девочку на землю и неторопливо поднялся.

— Ты ушибся? — спросила
Чеён серьезно. — Только не говори, что нет. Я же вижу, что ушибся. Вон какая каменюка у тебя под спиной лежала!

Девочка ткнула пальчиком в большой серый камень. Тэхён чуть растерянно поглядел на кусок скалы и потёр плечо.

— Пройдёт, — улыбнулся он. — Я же волшебник. У меня всегда всё заживает.

— А можно, я на фей поближе посмотрю? — приплясывая от нетерпения, спросила девочка.

— Конечно, можно, малыш! Я для тебя их и сделал, — сказал Тэхён, и девочка, на миг крепко обняв брата, бегом припустила к пруду.

С того дня Чеён перестала его бояться.

Достаточно оправившись после болезни и набравшись сил, Тэхён целую неделю «приводил дом в должный порядок», как он сам выразился. По словам матери и отчима, он практически полностью избавил их от домашних обязанностей.

Напрочь отметая такие вещи, как заговоренное ведро с тряпкой и самометущий веник, маг долго и обстоятельно накладывал на стены дома заклятие, которое вообще не допускало в дом пыль и грязь. Кухонную утварь матери так вообще раскритиковал самым скверным образом. Посчитав, что подчиненные желанию Дживон кастрюли, ножи и прочее работали из рук вон плохо, усовершенствовал их в «достаточно сносной степени».

Закончив с домом, Тэхён принялся за огород и поле. Современная агрономия позволяла без особых усилий избавляться от сорняков и растить великолепные урожаи, но Тэхёна и это не устроило, и он сильно сократил сроки роста, так что можно было снимать урожай по два-три раза за сезон.

С животными волшебник работал еще основательнее, улучшая генокод породы лошадей, разводимых Хёнбином, делая элитных тонконогих скакунов еще и «двужильными». Он бы им и вместо шкуры чешую вырастил, и копыта из стали отлил, но тут уж Хёнбин уперся. Химероидные кони, по его мнению, были, по меньшей мере, неэстетичными. У Тэхёна на то было свое мнение, но он решил не спорить. С печалью вспоминался ему рыжий эфирный пегас, полуматериальная крылатая лошадь, погибшая в последнем бою. Эфирные пегасы были огромной редкостью, а какие это были кони! Ну и что с того, что химеры?!

Если уж так смотреть, то и сам Тэхён был химерой, и половина империи — тоже. Оборотни, въерчи, или, по научному, врожденные полиморфы, чем не химеры? Те же мутанты.

Тэхён творил. Его книжка для записей вновь была исписана заклятиями, каждое из которых стало своего рода шедевром. Он был художником своего дела и никогда не брался без должной подготовки и вдохновения. Каждое его заклятие было эстетически совершенным, абсолютно законченным и становилось с зачарованным предметом единым и неделимым целым.

В деревне слухи расходятся быстро, и к Тэхёну стали обращаться за помощью сначала подруги матери, потом и другие люди. Он никому не отказывал и никогда не брал платы.

Тэхён словно заново знакомился с людьми, которых его предшественник знал с детства. Никто не узнал в нем того, кем он был до войны.

Он снова начинал жить, понемногу пытаясь осознать, что такое жизнь без резни, гор трупов, рук по локоть в крови. Пытался понять, зачем ему жизнь, для него не предназначенная. Он искал и по крупицам вспоминал самого себя.

Оставаясь в одиночестве, Тэхён часто задумывался об этом мире. Очень давно карта империй представляла собою лоскутное одеяло: сотни мелких королевств, баронств, княжеств, общин, народов… Со временем образовались две империи. И если Нимадорг был более-менее однородной страной, то Сильена по-прежнему вмещала в себя гремучую смесь культур, традиций и нравов, разве что религия была одна.

Две сверхдержавы занимали практически весь континент, по форме напоминавший крылья бабочки, разделенные посередине непроходимой горной грядой. Было всего два места, где можно было пересечь эту границу, — Большой тракт и перевал Ста Королей. Был еще третий путь, в обход горной гряды с юга, но тем обходом разве что самоубийцы пользовались. Большой тракт — удивительной красоты долина, лежащая меж двух гор, которую перегораживали шесть Больших Врат. Первые Врата со стороны Нимадорга и Первые Врата со стороны Сильены представляли собой два форпоста, крепости, построенные в узких местах долины на входе и выходе. Четверо внутренних врат являлись, скорее, символами границы, чем реальной преградой.

Все западное крыло занимал Нимадорг, империя тирании и дикости, на взгляд любого сильенца. Владыка-тиран и всем заправляющий орден Оборотной Стороны или Магии Смерти. Некроманты в империи почти не знали ограничений и подчинялись напрямую владыке и верховному магистру ордена. Бесправные жители «нижних слоев общества». Со стороны Нимадорга находился остров Мёртвых, земли демонов, с которыми нимадоргцы имели тесный контакт, как и с любым созданием нижнего, подматериального мира. Велимор, земля богов и созданий надматериального мира, лежал к югу от обоих крыльев и был почти недоступен для простых смертных.

И Сильена, Серебряная Империя, — полная противоположность Нимадорга. Император — мудрый правитель, никакой тирании, развитое магическое общество, система образования на высоком уровне, совсем неграмотных не было вообще. Равноправие проживающих здесь рас. Процветающая магия жизни во всех ее проявлениях. Боги вместо демонов. Но вот странно, несмотря на то что Серебряная Империя была более обширна, проживало там вполовину меньше народа, чем в Нимадорге. Если в Нимадорге в семьях было по пять-шесть детей, то в Сильене редко было даже трое, чаще — всего один. Другие приоритеты и принципы жизни. Другие стремления.

А южную оконечность восточного крыла континента занимали эльфийские леса и высокие дворцы. Горные же гряды принадлежали гномам, подгорному народу великих мастеров. Сильенцы ухитрялись жить в мире даже с орками, занимавшими часть архипелага с восточного края и небольшую часть самого крыла. Четких границ между державами восточного крыла не было. Условные границы в открытую не нарушались, а если нарушались, то никто не делал из этого большой проблемы. Менестрели и странники — так те вообще ходили где хотели, и никто их не останавливал.

Эльфы приняли участие в войне на стороне Серебряной Империи сразу и без лишней политической тягомотины. Даже орки решили выступить на стороне Сильены, что было немного удивительно для остальных, но никто даже не подумал отвергнуть помощь этих бешеных воителей.

Часто Тэхён с какой-то мучительной отчаянностью пытался понять причины вспыхнувшей войны, как-то оправдать её… не получалось. Но он все равно старался подавить в себе ненависть и разобраться, что же происходило на самом деле.

Местная молодежь с восторгом приняла волшебника, а вот Тэхён сторонился шумных компаний и каких бы то ни было друзей. Хотя и не отказывал ребятам, когда те звали его с собой.