За пределами устоявшегося порядка

Азирафаэль проснулся раньше обычного. Ночь уже отступила, и мягкий рассвет разрезал комнату тонкой полосой сквозь щель в шторах. Было тёпло, тихо. Квартира дышала редкой утренней неподвижностью, когда город ещё не успел проснуться.

Он осторожно встал, умылся прохладной водой и, поправив на себе халат, прошёл мимо зала. Но шаг замедлился, когда взгляд зацепился за диван.

На нём, словно забыв про весь мир, спал Кроули. Мужчина скомкал одеяло в длинный клубок и обвил его руками и ногами, будто это был кто-то живой. Рыжие волосы растрепались, одна прядь упала на лоб и двигалась едва заметно при каждом вдохе. Лицо — расслабленное, тихое, даже выражающее уязвимость, которую Кроули днём никогда бы не показал.

Фелл задержался дольше, чем хотел. В груди что-то кольнуло странным теплом.

Он осторожно двинулся к балкону, чтобы прикрыть шторы, но предательски заскрипела половица. Кроули вздрогнул, резко распахнул глаза. Несколько секунд смотрел настороженно, будто готовый защищаться, — а потом, заметив виноватое выражение лица хозяина квартиры, медленно потянулся и подарил новому дню кривоватую ухмылку.

— Нравится вид? — хрипло пробормотал он, снова обнимая одеяло.

Азирафаэль густо покраснел.
— Я вовсе не… — он запнулся, кашлянул и быстро ушёл на кухню.

Кроули довольно хмыкнул, снова прикрыв глаза.

На кухне запах был домашний — свежезаваренный чай, масло на горячей сковороде. Азирафаэль двигался по комнате медленно и привычно: достал чашки, аккуратно разложил приборы, проверил, чтобы хлеб не подгорел в тостере. Он всегда начинал день так, с упорядоченных мелочей.

Засвистел чайник, и в этот момент в дверном проёме появился Кроули. Волосы торчали в разные стороны, глаза сонные и прищуренные. И — да, без водолазки, в одних лишь чёрных джинсах.

Фелл замер с лопаткой в руке. Белая кожа, длинные ключицы, тонкая линия мускулов. В груди кольнуло опять. Он поспешно отвернулся к омлету.

— Доброе утро, — сипло сказал Кроули, потирая затылок. Помолчал и вдруг: — Секунда… — и тут же развернулся обратно в коридор.

Азирафаэль выдохнул и, едва слышно для самого себя, усмехнулся.

Через минуту Кроули вернулся — уже в чёрной водолазке. Словно так и надо. Ухмылка на месте.
— Доброе утро ещё раз. Ты так светишься на солнце, будто ангел.

Азирафаэль закатил глаза, но улыбку скрыть не смог.

Они сели за стол. Некоторое время звучал только стук вилок да запах омлета, смешанный с ароматом чая. Утро текло размеренно, будто стараясь продлить их редкое спокойствие.

— Ну так что, — вдруг начал Кроули, откинувшись на спинку стула, — ты всё ещё отрицаешь нашу дружбу?

Азирафаэль чуть замер.
— Кроули, я уже говорил: это… непросто для меня.

— Да ладно. Мы же почти каждый день вместе. Секреты друг другу рассказываем. Помогаем. Это если не дружба, то что? — он хмыкнул, но взгляд его задержался на Фелле чуть дольше обычного.

Азирафаэль положил вилку.
— А если всё закончится?

В голосе прозвучала осторожная боль.

Кроули приподнял бровь.
— С чего бы?

— Я боюсь позволить себе довериться, — тихо сказал Фелл. — Мне нужно время, чтобы это понять.

Тишина за столом стала густой. Лишь тихо щёлкнуло радио, переключив станцию, и скрипнула ножка стула.

Они собирались молча. В прихожей каждый натягивал своё пальто — Кроули чёрное, Азирафаэль молочного оттенка.

Уже на пороге Кроули вдруг заметил на коричневом ботинке Фелла грязное пятно. Прежде чем тот успел что-то сказать, Энтони опустился на корточки. Длинные пальцы уверенно скользнули по коже ботинка, стирая след.

Азирафаэль замер. Его дыхание сбилось от этого неожиданного жеста — слишком близкого, слишком интимного. Кроули был прямо у его ног, почти касался их головой, и тепло от него ощутимо поднималось вверх.

Фелл опустил взгляд. Кроули поднял свой — медленно, прямо в глаза. Их взгляды встретились.

Время застыло. Секунда, две, три — а ощущение, будто их держит в этой позе целая вечность. Взгляд Кроули был ленивый, раскатистый, но за ним пряталось что-то другое: хищное внимание, играющее напряжение, будто он проверял, как долго Фелл выдержит.

У Азирафаэля пересохло в горле. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. Хотел сделать шаг назад — но почему-то не сделал.

Кроули медленно выпрямился, слишком близко проходя мимо, и только тогда позволил уголкам губ изогнуться в короткой ухмылке.

Фелл поспешно прочистил горло, когда его щеки загорелись розовым. Но дрожь в груди оставалась, не отпуская.

На улице стояла удивительная тишина. Воздух был неподвижным, а с серого неба падали крупные хлопья первого снега, которые успели накрыть землю тонким ковром. Снег ложился на ресницы, на плечи, на волосы.

— Чудо, — выдохнул Азирафаэль, подставив ладонь под мягкий холод.

— Бр-р, мокро и холодно, — проворчал Кроули, но взгляд всё же задержался на снежинках. В них отражался яркий свет солнца, и он задержал дыхание, словно сам не заметив.

Когда они дошли до машины, Фелл отметил: белые хлопья на чёрном пальто Кроули смотрелись как россыпь звёзд на ночном небе. Этот контраст был невыносимо красивым.

— Ты даже сейчас в очках? — мягко спросил Азирафаэль.

Кроули чуть повернул голову.
— Ага. Яркий свет… не моё. Даже снег слишком режет глаза. Предпочитаю полумрак.

Фелл на миг задумался.
— Странно… — он улыбнулся так, будто пытался скрыть собственное волнение. — Мне казалось, ты наоборот, любишь сиять.

— Сиять — да, — ухмыльнулся Кроули. — Но только в темноте это смотрится эффектнее, не находишь?

Снежинка упала прямо на волосы Азирафаэля, блеснув крошечной искрой. Кроули замер, потом молча протянул руку. Его пальцы легко коснулись локона, стряхнули снег. Жест был до смешного простой, но между ними словно проскочило что-то мимолетное.

Азирафаэль не отстранился, и он позволил пальцам Кроули задержаться на миг дольше, чем требовалось.

— Спасибо, — прошептал он почти беззвучно.

Кроули лишь усмехнулся.
— Поехали уже, пока из нас двоих не получились снеговики.

Но взгляд из-за тёмных стёкол задержался на нём.

В машине повисло молчание. Дорога тянулась под мерный скрип дворников. Кроули включил музыку негромко — почти шёпотом на фоне.

Азирафаэль смотрел в окно, на падающий снег, и вдруг решился.
— Мы с тобой друзья.

Кроули резко повернул голову.
— Правда? Ты серьёзно?..

Азирафаэль хотел ответить, но заметил девушку на переходе.
— Осторожнее! — воскликнул он.

Кроули резко вырулил. Девушка осталась позади.
— Она сама виновата, — буркнул он. — Так что ты там сказал?

Фелл медлил, но всё-таки заговорил, глядя в окно на тающий снег:
— Раз уж мы делимся прошлым… меня предали. И с тех пор я боюсь позволять себе сближение.

Кроули скосил взгляд, но не перебивал.

— Помнишь мужчину, которого мы встретили в библиотеке пару месяцев назад? — голос Фелла чуть дрогнул. — Мне изменили с ним.

Он замолчал, будто решался на самое трудное.
— Я узнал об этом в день важной операции.
– Тебе делали операцию? – уточнил Кроули.
– Я ее проводил. – немного резко объяснился Азирафаэль. — Я узнал об этом в день важной операции. Мой партнёр исчез, а я наткнулся на них. И всё внутри оборвалось. Я всё равно пошёл в операционную — думал, смогу справиться. Но… — он выдохнул, пальцы сжались на колене. — Я потерял пациента. Он умер у меня на столе.

Кроули медленно выдохнул, но молчал.

— После этого я больше не мог. Ни в операционную, ни в какие отношения. Будь они дружеские или...ну понимаешь. — Фелл отвёл глаза. — Ушёл из хирургии. Я ведь стал врачом потому, что когда мне было тринадцать, моя мама умерла на таком же операционном столе. Тогда я поклялся спасать людей. Но теперь… — он покачал головой, и на губах промелькнула усталая горечь. — Теперь я сам повторил её историю.

Музыка стихла до едва слышного фона. В салоне царила тишина, которую Кроули не стал нарушать. Он вцепился в руль так, что побелели костяшки, но ни слова не сказал — потому что слова были лишними.

У клиники Кроули остановился.

— Мы можем поговорить вечером? — тихо сказал Азирафаэль, застёгивая пальто. — Если ты не против.

Энтони кивнул, смотря на Азирафаэля нежным взглядом. А второй, в свою очередь посмотрел на Кроули с осторожной теплотой и вышел. Дверь захлопнулась, оставив после себя лишь запах его одеколона.

Кроули остался сидеть, глядя перед собой. Мысли путались: измена, предательство, операционная, смерть. И при этом — мягкий голос Фелла, его взгляд, просьба о встрече вечером. Слова резали внутри, и странным образом — хотелось защитить его, как будто можно было стереть прошлое прикосновением.

Он уехал в мастерскую, но весь день чувствовал, что вертится в голове только одно: Азирафаэль.

А вечером всё перевернулось: Азирафаэль появился в мастерской. Закончил работу раньше обычного, и вместо того, чтобы поехать домой, приехал к нему. В пальто, с лёгким налётом снега на плечах, он выглядел так, будто его вела не мысль о собственном доме, а о чём-то другом.

Машина вырулила с боковой улицы на проспект, и сразу стало ясно: они влипли. Ряды фар тянулись бесконечной лентой, вяло перебираясь через кашу из снега, луж и грязи. Дворники машин взмахивали синхронно, отгоняя мокрый снег, но даже в этом движении чувствовалась усталость города, застрявшего в вечере.

Кроули убавил скорость и тихо выругался, склонившись к навигатору. Красная линия тянулась на километры.

— Пятьдесят девять минут, — процедил он, как будто враждебный приговор.

Азирафаэль посмотрел на это с тревожным недоумением, потом — на самого Кроули. В тёмных очках отражались полоски фар. Он сидел расслабленно, с одной рукой на руле, но в его движениях чувствовалось раздражение.

— Если мы поедем дальше, застрянем тут надолго, — сказал Кроули.
– А есть еще какие-то варианты? – произнес Азирафаэль.
— Нет ну если ты хочешь слушать целый час как я ругаюсь на идиотов, то милости просим. А вообще, моя квартира через пару поворотов. Там тепло, спокойно. Сидеть в пробке — удовольствие... сомнительное.

Он произнёс это тоном, будто предложил самое очевидное решение. Но для Азирафаэля в этих словах было что-то другое: приглашение, шаг навстречу.

— Поехали, – коротко бросил Кроули, и руль уверенно повернул вправо.

Комплекс, куда они свернули, был почти стерильным в своей новизне: гладкие фасады, строгие линии, ровные ряды окон, будто нарисованные линейкой. Ворота во двор открылись еще в тот момент, когда они не доехали.

Кроули оставил машину у своего подъезда, и они вышли.

В лобби пахло свежим бетоном и кофе из круглосуточного автомата.

Они вошли в лифт. Тишина кабины нарушалась гулом, который доносился из стены, и легкий джаз из динамиков. Азирафаэль поймал своё отражение в зеркальной панели. А рядом — тёмная фигура Кроули, которая сделала шаг ближе и вновь стряхнула с чужих волос остатки снега.
– Снежный ангел, – почти полушепотом донеслось из губ напротив, и так же быстро пропало, когда лифт остановился, и Кроули вышел.

Квартира встретила их прохладным воздухом и ощущением тишины. Просторные окна в пол, за которыми поднимались серые стены соседних башен. Снег мягко ложился на стекло, и от этого казалось, будто весь город за пределами застыл.
Гостиная была выдержана в тёмных оттенках: графитовый диван у стены, толстые плотные шторы, серый ковер. Минимум деталей — никаких кружевных скатертей, никаких старых книг с пожелтевшими страницами. Всё новое, лаконичное, сдержанное. Лёгкий запах дорогого кофе и металла.

Но даже в таком, казалось бы вылизанном помещении была частичка хозяина квартиры.
На подлокотнике дивана лежала кожанная куртка, рядом на столике — беспорядочно оставленные очки в тонкой оправе. У стены стояла колонка, а рядом винил.

Кроули положил ключи на столик, обернулся. Его жесты были чуть неловкими, нехарактерными.

— Обычно я никого сюда не вожу, — признался он после короткой паузы. — Почти год никто не заходил.
Он посмотрел прямо на Азирафаэля и добавил:
— Но тебе можно.

Азирафаэль не двинулся. Ему показалось, что впервые за долгое время чужая квартира перестала быть чужой, так быстро.

Фелл замедлил шаг у барного стола, мимоходом коснувшись пальцами холодного бокала. След вина выглядел, как застывший след прошедшего вечера — без суеты, но и без компании. Всё говорило о том, что хозяин квартиры больше привык быть здесь один.

И именно поэтому он остановился, когда взгляд зацепился за панорамное окно. На фоне стеклянной стены возвышался стеллаж из тёмного дерева, заставленный десятками горшков. Разные формы, разные оттенки зелени: от вытянутых алоэ и юкки до мягких, почти пушистых папоротников. Они создавали собственный маленький сад, обрамлённый городскими огнями за окном.

— О… — только и выдохнул Азирафаэль. — Я… не ожидал.

Кроули уже успел снять пальто и бросить его на спинку дивана. Он заметил взгляд Фелла и криво усмехнулся, будто оправдывался за сам факт этих растений.

— Ну… я не больной на голову, если ты об этом, — сказал он, подойдя ближе. — Просто… они молчат. И растут. Им не нужны лишние слова.

Он провёл рукой по листу монстеры — большим, с вырезами, словно выточенными кем-то специально. Лист слегка качнулся, блеснув каплей воды на кончике.

Азирафаэль подошёл ближе. На его лице мелькнуло то редкое выражение — не удивление даже, а что-то вроде трепетного одобрения. Он осторожно коснулся одного из горшков, словно боялся нарушить чужое пространство.

— Это… очень красиво, Кроули. По-своему… по-настоящему.

— Не приписывай мне романтики, — фыркнул тот, но в голосе сквозило смущение. — Просто… легче, когда есть что-то живое рядом.

На мгновение они оба замолчали. За окном мерцали окна соседних башен, а в квартире стояла тишина, мягкая и тёплая, как будто все звуки внешнего мира отрезали тяжёлые шторы.

Кроули первым отвёл взгляд, пошёл к кухне.
— Хочешь что-нибудь? Чай, кофе… или, может, вино? — Он открыл шкафчик, достал бутылку, не дожидаясь ответа. — Хотя, ты скорее за чай, да?

Азирафаэль улыбнулся.
— Сегодня… чай будет в самый раз.

Кроули кивнул и занялся чайником, но взгляд то и дело возвращался к фигуре, которая стояла у окна, медленно проводя пальцами по краю одного из горшков.

И Кроули поймал себя на мысли: впервые за много месяцев его квартира выглядела так, будто в ней действительно кто-то должен был быть — кроме него самого.

Когда чай был готов, они сели на диван. Чашки стояли на низком столике, из колонок тихо тянулись мелодии, ленивые и глубокие, будто специально созданные для вечерней тишины.

Азирафаэль по привычке сел прямо, чуть придвинув чашку ближе к себе, тогда как Кроули развалился в пол-оборота, закинув руку на спинку дивана. Их позы были слишком контрастными, и от этого даже смешными — если бы не воздух, насыщенный чем-то едва ощутимым.

— И всё-таки, — начал Азирафаэль, осторожно, как будто боялся задеть что-то личное, — почему ты никого сюда не приводишь?

Кроули криво ухмыльнулся.
— Потому что я почти такой же, как ты. Люди оставляют следы. В памяти, в пространстве. И если они уходят — всё это напоминает. — Он пожал плечами, и на секунду стал непривычно серьёзным. — Проще не впускать.

Азирафаэль чуть склонил голову, вглядываясь в него. Хотел что-то сказать, но вместо этого мягко улыбнулся:
— Ты же понимаешь, что звучишь сейчас совсем как я?

— Вот именно. — Кроули наклонился, взял чашку и отхлебнул.

Они оба тихо рассмеялись, и напряжение чуть ослабло.

— Знаешь… — начал Азирафаэль после паузы, не глядя прямо на собеседника, — я всегда думал, что у тебя, ну… должно быть полно поклонниц.

Кроули вскинул бровь, ухмылка стала шире.
— Только поклонниц? – усмехнулся он, этим предложением намекнув и на второй вариант. – Ага. Потому что я выгляжу как стереотипный «богатенький герой» из фильма, да? Тёмные очки, дорогая машина, квартира с панорамными окнами? — он усмехнулся и сделал вид, что рассматривает кружку Фелла на столике. — Но, знаешь, это ещё не значит, что я опустился до хаоса в жизни.

Азирафаэль всё же взглянул на него — удивлённо, с оттенком смущения.
— Ты хочешь сказать, что…

— Что у курьера из доставки куда больше шансов попасть в эту квартиру, чем у какой-нибудь «поклонницы», — перебил Кроули, хмыкнув.

Фелл прикрыл рот рукой, но смех всё равно вырвался. Кроули, довольный собой, откинулся назад и заложил руки за голову, как будто специально демонстрируя эту свою самоуверенность.

— Ты невозможен, — выдохнул Азирафаэль, всё ещё улыбаясь.

— А ты только сейчас заметил? — лениво бросил Кроули и склонил голову чуть ближе.

Музыка потекла мягче, будто подыгрывая моменту. Чашки остывали, но они не спешили пить дальше — будто разговор был куда важнее.

— Так что там, — протянул он, чуть сузив глаза, — ты расскажешь поподробнее про своё прошлое, друг?

Последнее слово прозвучало чуть с нажимом, почти насмешкой, но без злобы. Больше — как осторожный укол, проверка реакции.

Азирафаэль замялся. Сжал ладони, будто хотел удержать тепло кружки, но та уже успела остыть.
— Моё прошлое?.. — он повторил, стараясь выиграть секунду. — Оно… довольно скучное, если честно. Работа, книги, пациенты, снова работа.

— О, да, прямо скукотища, — фыркнул Кроули. – особенно то, что было утром в машине.

Кроули хмыкнул, чуть наклонился вперёд.
— Но знаешь, мне не кажется, что ты такой уж скучный. Скорее... осторожный. Слишком осторожный. Будто боишься, что кто-то увидит лишнее.

Эти слова прозвучали неожиданно мягко, почти серьёзно. Азирафаэль почувствовал, как будто кто-то коснулся самого защищённого уголка его души. Он попытался перевести разговор:
— А ты? Неужели твоё прошлое так идеально чисто, как твоя квартира?

— Ха, — Кроули криво ухмыльнулся, откинувшись на спинку дивана. — Ты бы удивился, сколько там грязи. Просто я умею заметать её под ковёр.

Он кивнул на серый ковер под ногами, и оба рассмеялись. Смех, как и раньше, растворил неловкость, но за ним оставалось ощущение, что разговор всё ещё балансирует на грани чего-то большего.

– Ну так... – Кроули снова намекнул на утренний разговор.

Азирафаэль говорил ровно, но голос дрогнул уже на первых словах.
— Ну в общем… как я уже сказал, я был хирургом. Всё было хорошо. Потом у меня появился партнёр. Парень, пациент, на год младше меня. Мы встречались долго, по меркам моих первых отношений два года — это уже хороший срок.

Кроули не перебивал, только чуть наклонил голову, взгляд его был почти слишком внимательным.

— А потом всё начало ломаться. У меня — больше обязанностей, я встал вровень с лучшими специалистами. А тот парень… как будто не понимал. Был эмоционально слишком юн. И всё, что он хотел, это большего внимания от меня. А чего хотел я… он понимать не хотел.

Азирафаэль вздохнул, опустил глаза, будто смотрел сквозь собственные пальцы, сжавшие кружку.
— Мы меньше виделись. И в один из дней он пришёл в больницу. Принёс контейнер с едой, сказал пару банальных фраз — типа «как дела», но я убежал, потому что было много дел. Куча клиентов. Я лишь поцеловал его на прощание и попросил подождать минут тридцать.

Пауза. Фелл медленно выдохнул, будто собирался с силами.
— Но когда я вернулся, в ординаторской никого не было. Я подумал: «Ну всё, вечером снова будет истеричный разговор, как и последние три месяца». И пошёл к Эндрю. Моему лучшему другу. Он был главным врачом отделения. И это был первый раз, когда я не постучал. Просто открыл дверь.

Кроули чуть напрягся, будто заранее знал, чем закончится эта история.

— Я увидел то, что не должен был видеть. — Голос Азирафаэля дрогнул сильнее. — Они забыли закрыть дверь. Или думали, что закрыли. Я потревожил их именно в тот момент, когда Эндрю… — он запнулся, скосил глаза на Кроули, лицо покраснело, — …когда он его, в общем, на столе…

Тишина повисла тяжелее, чем до этого. Музыка из колонок играла где-то далеко, отстранённо.

— Всё рухнуло внутри. — Азирафаэль захлопнул воображаемую дверь перед собой жестом руки. — Я захлопнул дверь, и словно слух пропал, зрение потемнело. Но мне уже было пора на операцию.

Он замолчал на миг, а потом заговорил глуше, будто признавался в грехе:
— Я вроде пришёл в себя, операция шла как надо. Но перед глазами снова и снова всплывал тот момент. И именно тогда… я не уследил за состоянием пациента. Он умер на последней стадии. Мы ничего не смогли сделать.

Фелл сжал руки крепче.
— После этого я понял, что больше не могу. Меня никто не гнал, никто не ругал, но я сам решил. Нужна была сфера, где я смогу всё держать под контролем. Стоматология. Я переучился. Всё удалось. Но теперь… вот я здесь. С тревожностью. И с проблемами с доверием.

Он умолк. На этот раз окончательно, будто выложил из себя то, что так долго держал под замком.

Кроули молчал. Несколько секунд, может быть минуту. Смотрел на него, на его руки, которые дрожали еле заметно. И потом тихо, почти хрипло, сказал:
— Чёрт, Ты держал всё это внутри? Один?

Азирафаэль пожал плечами, слишком резко, чтобы это выглядело равнодушием.
— А кому было рассказывать?

Кроули коротко фыркнул, но не со злостью.
— Ну, вот теперь хотя бы одному живому человеку рассказал. — Он откинулся назад, но в глазах мелькнуло что-то очень тёплое. — И я тебе скажу: ты не стал слабее. Ты стал… чертовски сильным в моих глазах.

Фелл удивлённо посмотрел на него. В глазах — удивление, а вместе с ним где-то внутри — искра облегчения.

— Ну… — Кроули качнул головой и ухмыльнулся, — у меня, конечно, не так интересно. Без предательств на столе и драм в ординаторской. — Он сделал паузу, будто хотел остановиться, но потом всё же продолжил, глядя куда-то мимо. — Но… всё равно есть что сказать.

Он провёл ладонью по колену, будто отмахивался от мысли, но слова сами прорвались:
— Ты знаешь, я ж не особо в этом разбираюсь… Но большая часть тех, кто вырос в детдоме, как я, обычно потом идут по одному и тому же сценарию. Таскают за собой свои детские трещины. Доверие, близость… всё это либо чужое, слишком болезненное. — Он хмыкнул. — Ну, в общем, похоже на то, о чём ты говорил.

Азирафаэль чуть склонил голову, внимательно слушая.

— А я… — Кроули пожал плечами, — я как будто сломался иначе. У меня всё как-то спокойнее. Не знаю, почему. Может, повезло, что были взрослые, которые хоть как-то показали, что такое забота. Пусть не родители, но всё же.

Он замолчал на секунду, потом добавил тише, но увереннее:
— Но да, я не разбрасываюсь добротой и доверием направо-налево. Оно у меня, знаешь ли, не массового производства. — Уголок его губ чуть дрогнул. — Я ищу тех, кому могу доверять. Но когда нахожу… бывает, что даже слишком сильно привязываюсь. Иногда это пугает людей.

Азирафаэль сжал пальцы на колене и посмотрел на него — взглядом, в котором не было ни тени осуждения. Наоборот — будто он впервые увидел, что под колким юмором Кроули есть что-то очень настоящее.

— А сейчас… ты нашёл кого-то кому доверяешь? — осторожно спросил он, и в голосе прозвучала вежливая любознательность, а где то внутри трепетала и... надежда?

Кроули перевёл взгляд на него. Долго не отвечал, будто раздумывал. Потом уголок его губ дёрнулся в едва заметной усмешке.
— Может быть. — Голос его был протяжным, но взгляд задержался на Фелле.

В этот момент музыка в колонке внезапно сменилась на лёгкий рок — бодрее, чем всё, что звучало раньше. Кроули откинул голову и фыркнул:
— Так, даже техника намекает уже хватит нытья. Пора переключиться.

Он встал, прошёлся к окну. За стеклом город мерцал мягким золотым светом, снег стал меньше идти. Кроули обернулся через плечо, прищурился:
— Красота, а? Для такого вечера откровений самое то.

Азирафаэль подошел следом, и от вида он одну руку положил себе на грудь, а вторую на плечо Кроули. Тот жест которым человек пытается ощутить, видит ли он это все в реальности или нет.
– И правда красота.

Экран телефона мягко вспыхнул в его руке. Кроули скользнул взглядом по карте и тихо выдохнул:
— Ну что ж… пробка рассосалась. Дорога свободна. — Он убрал телефон в карман и чуть приподнял уголок губ. — Для первого визита, пожалуй, достаточно. Но, — голос его прозвучал небрежно, хотя глаза выдавали иное, — я бы не отказался от продолжения.

В этих словах сквозило лёгкое сожаление, словно ему самому не хотелось ставить точку в этом вечере. Азирафаэль уловил это сразу и, почти машинально, ответил мягкой улыбкой — такой, где было больше обещания, чем просто согласия.

Когда они поднялись, Кроули взял пальто и протянул его, будто между делом, но движения его были на редкость внимательными, почти заботливыми. Азирафаэль, надевая его, ощутил странное — как будто оставлял в этой квартире что-то своё, незримое, и в то же время уносил с собой тепло чужого пространства.

На пороге, прежде чем выйти, он задержался всего на миг. Внутри у него отозвалось тихое, но ясное чувство: этот вечер ещё не закончился. Он лишь сделал первый шаг к чему-то большему.

И, может быть, Кроули думал о том же самом, хотя в его взгляде сквозила осторожность, тщательно скрытая под привычной иронией. А в улыбке Азирафаэля таилась не только благодарность, но и тень тревоги — словно оба они понимали, что каждый шаг ближе несёт с собой и новые риски.

Но пока дверь за ними закрывалась, это не имело значения. Был только город за окном, свежий воздух улицы и общее чувство — зыбкое, как дыхание зимнего вечера, — что они движутся туда, где их ждёт нечто большее.