Бесов не страшатся
— Что ж, снова здравствуй, моя личная головная боль.
Авет вошёл в свои новообретённые покои. Голос его был тих и осторожен, почти снисходителен:
— Надеюсь, ты помнишь меня?
Отныне — твой официальный опекун...
Он не успел договорить — серебристая прядь упала на лицо, когда ребёнок, сидевший в дальнем углу, сорвался с места.
Девочка врезалась в него с силой, какой обладают только дети, свято верящие, что могут победить целый мир. Маленькие кулачки обрушились на его грудь — быстро, беспорядочно, с отчаянной злостью.
— Я ненавижу вас! — выкрикнула она, захлёбываясь от гнева. — Вы убили моего отца! Забрали всё, что было моим! Мой папа был лучшим, это он заслуживал престол, а не вы, чудовище! Даже если вы мертвы — я убью вас, слышите?!
Голос сорвался на визг. Она била его, как могла, будто каждое движение способно стереть его с лица земли. Будто каждый удар разрушает его.
И вот — резкий хруст.
Рука обернулась под неестественным углом. Боль пронзила её, но она не закричала. Лишь пошатнулась, но не отступила. Лицо исказилось, зубы сжались до скрипа, слёзы застилали глаза, но взгляд оставался прежним — полным упрямой, безрассудной веры: ещё один удар — и он, он исчезнет.
Авет медленно наклонился, не защищаясь. Он смотрел на неё молча. Он не знал как будет лучше себя повести,не много общения с детьми было в его бытие.
— Можно посмотреть? — спросил он холодно. — Похоже на перелом.
Она не ответила. Лишь дышала тяжело, прижимая руку к себе. Тогда, не делая резких движений, он осторожно присел рядом и взял её за локоть.
— Вывих, — пробормотал, нахмурившись.
Молча он вытащил из внутреннего кармана тонкий шёлковый платок и начал аккуратно фиксировать её руку. Движения были уверенными, почти профессиональными, но в лице читалась растерянность. Он всё ещё не понимал, как это — быть объектом ярости у мелкой девчонки.
Когда перевязка была закончена, он встал и, поправляя рукав, произнёс:
— И, всё-же может выслушаешь?
Боль немного утихомирила её ярость. Девочка села на край новой кровати, стараясь выглядеть собранной, даже важной.
— Слушаю вас, — с серьёзностью, подражая отцовскому тону, ответила она.
— Отныне твой родитель я. Поверь сам не особо рад. — мужчина скрестил руки на груди.
У тебя будет шанс отомстить мне, мисс Ариадна. Но запомни: от твоего послушания зависит твоя сила.
Если будешь внимать каждому моему слову — я сделаю из тебя воина.
Авет строго произносил слово за словом а взгляд был тем же «доброжелательным»,впрочем он всегда без особого энтузиазма разговаривал с людьми высокого статуса.
Он приоткрыл дверь, и, бросив на прощание кривую усмешку, добавил:
— На адаптацию даю две недели. Скоро увидимся, наследница престола.
━━━━━━━━━━━━━━━━━━━━
Ночь. Пора звёзд. Но что же значат звёзды?
В эпоху живых мертвецов мало кто задумывался, почему Ариа всегда смотрит на самую яркую из них. Может, это насмешка небес: те, кто не упокоен дважды, могут лишь смотреть... но никогда не дотянуться.
— Сияй для меня и оставайся таким же ярким. Всегда... папа.
Слеза бесшумно скатилась по щеке, как бы сильно девушка ни пыталась её сдержать.
— Нам пора, Риа, — раздался голос. Рыжая девушка подбежала с кольчугой в руках. — Надевай. Сначала будет непривычно, но ты быстро привыкнешь.
— Спасибо, что помогаешь мне, Ясодея, Ариадна накинула на плечо кортик, надеясь, что тот не пригодится. Граница уже близко — здесь можно не бояться мертвецов, подвластных Тьме.
— Если бы не ты, меня бы казнили через три месяца. Я в вечном долгу перед тобой.
— Ох, Риа, не стоит таких громких слов. Ты никогда не была в этих землях... даже не представляешь, насколько здесь всё... иначе?
— Всё. Я готова, — твёрдо сказала Ариадна. Она подсадила Ясодею на ее коня, села следом и направила своего к границе. С каждым шагом облаков становилось меньше, и сквозь листву пробивалось солнце.
⸻
Они ехали молча.
Копыта осторожно ступали по каменистой тропе, будто чтили границу между странами — ещё мгновение назад они были в вечной мёртвой тени, а теперь под копытами зазеленела трава, и в воздухе почувствовался терпкий запах жизни.
Ариадна сидела прямо, напряжённо, но каждый новый шаг казался ей слишком громким. Мир за гранью был необычно... живым?
Звуки здесь были отчётливее, краски — насыщеннее, даже ветер казался другим: не выл, а пел, перекатываясь по холмам и играя с рыжими волосами Ясодеи.
Вскоре тропа сузилась, деревья расступились, и перед ними открылась первая деревня. Скромные деревянные дома с потемневшими крышами, палисадники, в которых благоухали лекарственные травы. Из труб вился дым, дети резвились у колодца, женщины стирали бельё в медных чанах, старики покачивались на лавках.
Мирная, тихая жизнь.
Но стоило копытам коснуться улицы, как всё застыло.
Дети замерли, обернувшись. Женщина выронила яблоко — оно покатилось по камням и остановилось у ноги коня Ариадны.
Люди смотрели.
На неё.
Смотрели презрительно.
С недоверием.
— Риа... не пугайся, — шепнула Ясодея. Но Ариадна и без того застыла, будто камень. Она старалась не двигаться.
Она знала, как выглядит. Черные волосы с серебристыми прядями спадали на плечи, как струи ночного дождя. Кожа — бледная, почти прозрачная, ведь солнце не касалось её годами. А глаза... тёмные, бездонные. Чернее самой Тьмы.
— Это... мертвячка? — прошептала старуха, перекрестившись.
— непохожа она на дохлую, скорее ведьма? — выдохнул мальчишка. — Я таких глаз не видел никогда.
— Откуда ты ее достала, странница? — уже громче спросил кто-то. — Из какой дыры вылезла, девка?
Ариадна резко осадила черного коня, подняла голову и с вызовом оглядела толпу:
— Мортен вам о чем то говорит?
Тишина. Несколько долгих мгновений — и деревня, словно по команде, опустела. Люди отступили, кто-то отвёл взгляд, кто-то — зашептался, но дорога перед ними очистилась.
— Первое время будет сложно, — тихо сказала Ясодея, когда они проехали мимо.
— Я выгляжу как проклятие, да? — хрипло спросила Ариадна, не оборачиваясь.
— Нет, — твёрдо ответила Ясодея. — Ты выглядишь как житель Мортена. А это пугает их сильнее любого проклятия.
Ариадна заметно озадачилась. Прошло секунд десять, прежде чем она снова заговорила:
— Ясодея... это значит, мы сегодня без ночлега?
— Похоже на то, — на физиономии рыжей появилась гаденькая ухмылка.
Лицо Ариадны стало серьёзным. В голове она быстро перебирала варианты ночлега под открытым небом.
— Да шучу я! Вроде княжна, а ведёшься как ребёнок, — хихикнула Ясодея, подначивая.
— У меня тут живёт один знакомый. Без проблем переночуем у него.
Рыжая повела Ариадну к последнему дому на окраине села. Постучала.
Дверь открыл блондин. Его зелёные глаза радостно вспыхнули при виде Ясодеи.
— Какими судьбами, рыжая? — начал он, но, отведя взгляд, наконец заметил Ариадну. Его лицо резко изменилось. — Ну ни хрена себе...
На пару секунд парень совсем забыл про манеры, уставившись на необычную девушку. А спохватившись, кашлянул и продолжил:
— Я Нерев. Извини за мою реакцию, я не ожидал, что...
— Что на твоём пороге появятся такие обворожительные дамы? — с усмешкой перебила его Ясодея, перехватывая инициативу. Она без церемоний вошла внутрь, увлекая за собой Ариадну.
Когда они переступили порог, в лицо ударил запах прелого дерева, запечённых трав и копоти. В доме было прохладно, но не холодно, словно он сам держал в себе дыхание — не для уюта, а из привычки. Легкий полумрак, старые балки, низкий потолок, выбеленные стены и одна полка над печкой, на которой стояли банки с чем-то настоянным, высушенным, мутно-жёлтым.
Пока Ариадна осматривалясь на пороге, Ясодея быстренько скинула сапожки и прошла внутрь.
— Ничего не изменилось с тех пор что я привела тебя сюда,Нерев — мягкая улыбка сменила серьезные лица Нерева с Ариадной,в то время как конопатая ностальгично всматривалась в трещинки на стенах.
В доме стояла тишина, не пустая — теплая, немного недосказанная но очень родная.
Огонь в печи потрескивал, бросая живые отсветы на стены. Ариадна устроилась у края лавки, стараясь быть незаметной.
Нерев снял с полки пузатую бутылку с мутно-вишневой жидкостью. Протёр горлышко краем рукава, поставил на стол три тяжёлые глиняные чарки.
— Помнишь эту? — спросил он, повернувшись к Ясодее. — Ты тогда смеялась, что вишни больше в траву попадали, чем в бутыль.
— А ты — как сейчас — всё аккуратно раскладывал, — усмехнулась она. — Как будто не настойку делал, а лекарство от тоски.
— Может, и делал, — спокойно отозвался он. Налил. Тёмно-красная жидкость легла в чаши, как жидкий янтарь, как лето в настое.
Ясодея взяла чарку двумя руками, вдохнула аромат.
— Всё такой же запах. Солнце, дерево и чуть-чуть огня.
— А вкус? — уточнил он.
Она сделала глоток. Морщиться не стала — напротив, прикрыла глаза на миг, как будто поймала нить чего-то далёкого.
— Вкус... как тот вечер у мельницы. Помнишь? Мы в воду тогда уронили пирог, а ты сказал: «Значит, мельник будет сыт».
Нерев усмехнулся, тоже отпил.
— Я ещё полдня сушил тот мешок с мукой. Сидел на солнце, пока ты бегала за крапивой для травяника.
— А потом ты сварил тот самый первый отвар, от которого у меня язык онемел. — Ясодея засмеялась, легко, как будто смеялись сами одуванчики. — Ты сказал: «Зато теперь помолчишь хоть немного».
Он кивнул, усмехаясь в ответ. Безо всякой тяжести, без намёков. Просто они. Просто вечер, настойка и воспоминания, что всплывали, как рыбы в тихом пруду — лениво, но ярко.
— Я скучала по этому, знаешь? — уже тише, сказала Ясодея. — По простым вещам. Когда ничего не надо объяснять.
Нерев молча протянул ей ещё одну чарку. Она аккуратно взяла.
— Скучал по мне? — спросила она уже не из шалости, а мягко, как будто мимоходом.
— По тебе — нет, — он сделал глоток, задержал дыхание. — Я просто каждый день думал, куда занесло тот ветер.
— Вот так бы всегда — с настоечкой да у печечки, — сказала она, сев ближе, подтянув ноги на лавку. — А то я вечно между костром и дождём. Ноги сами ведут,плевать град или снег.
— А ты останешься, — просто спросил он. — Хотя бы на ночь. Не убегай так надолго,прошу.
— Больше не буду бежать,— с усмешкой ответила она. — Очень уж устала бежать, сама не знаю куда. Слишком много огня во мне. Сама боюсь, что сожгу что-нибудь.
Он взглянул на неё, и в том взгляде не было страха. Только принятие.
— Тут, и зола найдётся. И крыша крепкая. Дом выдержит.
Они замолчали, и снова в доме повисла тишина — теплая, напитанная. Не пауза — дыхание. И Ариадна, сжимая в руках глиняную чашку, поняла: быть здесь — это как сидеть у огня, что не зовёт, но и не гаснет. Она чувствовала себя лишней — не потому, что её не ждали, а потому, что это — их. Их старая рана, их молчание, их настойка из вишни и лета.
И всё было правильно.
Когда вечер окончательно опустился, словно лёгкий прохладный плащ на плечи, Ясодея зевнула и резко поднялась.
— А давай разведём костерок. Ну что это за вечер без костра? — сказала она, уже выскальзывая на крыльцо босиком, будто ночь сама её позвала.
Нерев взглянул на Ариадну и чуть улыбнулся, кивнув на её пустую чарку:
— Возьми плед, не стесняйся. Тот что у печи. С ночной свежестью шутки плохи.
Во дворе, возле старой, почти заросшей травой ямы, где когда-то коптили рыбу, уже плясали языки пламени. Ясодея, в одной только расшитой рубахе до колен с подвернутыми рукавами, шуровала в углях палкой. Её волосы, ставшие медным венцом в свете огня, казались живыми.
— Вот теперь — другое дело, — довольно протянула она, когда он поджег бревна. Ариадна вышла следом с пледом и бутылкой клубничной настойки. Темная, с холодным, немного пьянящим запахом ментола.
Они сели вокруг пламени, укрыв ноги. Тишина была не глухой, скорее густой — как мёд на ложке. Тянулась медленно. Потрескивание поленьев, далёкое уханье сов, да ветер, сухой и теплый— всё слилось в одно дыхание.
Первой заговорила Ясодея:
— Помнишь , как я потерялась возле болота?
— Не потерялась, а полезла туда нарочно, — буркнул Нерев, уже зная, куда ведёт. — Всё ради какого-то цветка.
— Это был цветок сновидений, — важно заявила Ясодея, отпивая из чашки. — А ещё у меня был спор с одной бабкой: она говорила, что он в наших краях не растёт. Я доказала.
— А потом три дня бредила и разговаривала с курицей, — добавил Нерев.
— Это была прекрасная курица, — невозмутимо сказала Ясодея. — Она знала старинные сказания. До сих пор помню, как она сказала мне: «Клюй зерно истины»
Ариадна рассмеялась. Смех вырвался неожиданно — как будто чужая история вдруг задела что-то своё. Это был тот самый момент, когда понимаешь: тебе здесь рады. Тебя не просто терпят — тебя пригласили в круг.
— А вы давно знакомы? — спросила она, закутавшись потуже. Настойка слегка жгла горло, но грела внутри.
— Да уж... лет пятнадцать, наверное, — сказала Ясодея, глядя на Нерева. Не для ответа — для взгляда.
— Почти с детства, — кивнул он. — Она появилась тут как буря. Сначала украла у меня нож.
— Красивый был нож! Ты сам его на лавочке оставил. Не моя вина.
— Потом — мешочек с солью. Потом — коня. А потом вернулась и сказала, что всё это «для дела».
— И всё вернула! — Ясодея всплеснула руками. — Только конь был уже седой, правда...
— Он и до этого был седым, — усмехнулся Нерев. — Просто ты вернула другого.
Они оба рассмеялись. И в этом смехе не было притворства или масок — только что-то старое, крепкое, как корень в земле. Ариадна вдруг почувствовала: она — не лишняя. Она в этом моменте. Свидетель. А может, уже и часть.
— Расскажите ещё что-нибудь , — тихо сказала она, и Нерев, взглянув на неё чуть серьёзнее, кивнул, разливая по новой.
— Только ты сначала скажи что-нибудь. Доброе. Таков обычай — у ночного огня.
— Один за всех, все за чайную байку, — подмигнула Ясодея.
Огонь потрескивал. Пламя плясало. Настойка грела. И в этот самый миг, когда голос Ариадны ещё не сорвался в воспоминание, а ночь только начинала обнимать по-настоящему, ей вдруг захотелось остаться в этом круге как можно дольше.