Эрос

Я не слишком увлечённо штудировала немецких философах, когда к нам пришли гости. А точнее гость. В нашей библиотеки стоял мягкий свет, вечерние сумерки давно опустились на дом и в эти секунды мне как никогда была уютно и тепло в этом огромном кресле. Я сделала глоток уже остывшего какао и рассеяно подняла взгляд на вошедшего дворецкого, оторвавшего меня от Иммануила Канта.

— Мисс, в гостевой комнате вас ожидает мистер Райх, он хотел бы вас познакомить с почетным гостем.

Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить упоминал ли отец, о том, что сегодня кто-то придёт. Но ничего подобного не пропинаю, поднимаюсь с кресла и отдергиваю старую рубашку. Какую-то секунду раздумываю, стоит ли переодетая что-то в более официальное, чем просто домашние штаны и простая клетчатая рубашка, но тут же откидываю эту идею, направляюсь в гостиницу.

Уже через минуту, я стою в дверях и натягиваю вежливую улыбку, отец сидит в кресле, его лицо лучезарно светится, ладони открыты, ноги широко расставлены, все его жесты, голос и морщинки вокруг глаз говорят, что он доверяет собеседнику. Гость, молодой парень, в легкой футболке и обычных джинсах. Можно было его принять даже за обычного молодого человека, но то как он держит себя, дорогая, хоть и простоя одежда, уверенный взгляд - перед нами кто-то, кто определенно никогда не глотал пилюли бедности или вообще горькие пилюли.

— О, а вот и она, — мой отец поднимается, я встаю около него и он знакомит меня с гостем. — Эрика познакомься с сыном моего дорого друга мистера Байрона, это Ной. Ной, — обращается уже к блондину. — Это моя дочь Эрика Райх.

Я хотела пожать руку этому незнакомцу, но вместо пожатия он оставляет на кончиках пальца поцелуй, от чего в моей груди нарастает смущение и насторожённость. Я отдергиваю ладонь.

— Мы что в 19 веке? Может вы ещё про феминисток не слышали? Они за это вам бы сломали яйца.

— Эрика!

Я поджимаю плечами и затыкаюсь, сама не понимаю, что я несу, но этот блондинистый качок в белоснежной футболке похож на мажора, а меня раздражают мажоры.

— Прошу прошения сударь, — я изображаю реверанс в выдуманном платье. — Надеюсь вы хорошо доехали, нынче погода переменчива, вы не гнали лошадей?

Что. Я. Несу?

Да мой юмор иногда на грани идиотизма, но не я начала этот спектакль.

— А вы забавная.

Вместо едкого комментария, я лишь изобразилась кривую улыбку. Как же он меня раздражал.

— Эрика, Ной будет присматривать за тобой, когда меня не будет рядом, доверься ему, он хороший человек и отличный работник, думаю вы поладите.

Слух резало только одна фраза и я тут же поторопилась ее исправить.

— Не когда, а если.

Отец бросил на меня вопросительный взгляд, он явно был сосредоточен на чем-то другом.

— Если тебя не будет рядом.

Кажется он мне тут же хотел, что-то ответить, но этот придурок Ной с белобрысой гривой его перебил:

— Вы правильно заметили, мисс Райх, но думаю вам все равно стоит привыкнуть к моего присутствию, я теперь часто буду появляться в вашей жизни.

Боже упаси.

***

— Пап? — я иду по коридору в сторону гостиные, где на корточках перед окном стоит мой отец и что-то высматривает в бинокли. — Слушай, ты...

Я замолкаю когда он поднимает руку жестом говоря "заткнись". Я прищуриваюсь, но тут мой отец резко дёргается и падает.

Просто падает, как будто ему только что врезали.

И я в шоке смотрю на окно которое покрывается тысяча трещин, но не рушится. Я смотрю на кровь по стенам и ковру и на своего папу.

Кажется я закричала.

Я опускаюсь на колени перед моим отцом и понимаю, что у меня кончился воздух.

Я паникую.

Нужно сделать массаж сердце.

Я хватаюсь за эту мысль как за спасательный круг. Ведь можно ещё спасти человека в течение шести минут после остановки сердце.

Я ставлю руку ему на грудь и накрываю второй и наваливаюсь всем телом. Я нажимаю снова и снова и снова, но он не приходит в себя. Слезы заливают мое лицо, мне так сложно дышать, мне так сложно связанно думать, говорить и в голове только бьется одно:

Это не на самом деле.

Массаж сердце не срабатывает потому что во лбу у него аккуратная чёрная дырка.

И тут я схожу с ума.

Все внутри отрывается и опять натягивается, я не могу ничего сделать и я видела его только что такого живого родного и тёплого, а сейчас он молчит и смотрит на меня пустыми глазами, но не видит не видит не видит. И рот наполняет крик и всклип и я падаю с огромного обрыва, я врезаюсь на скорость сто миль в час в столб, я хочу дышать, но не могу не могу не могу не могу.

Меня пригвоздили приклеили прицепили к телу отца и не отпускает.

И вокруг происходит что-то, но я не могу сосредоточится не могу не могу не могу.

Я вообще никогда ничего не смогу и мне так страшно одиноко и плохо, что я умру сейчас же, уйду в след за отцом.

И кажется я задыхаюсь.

Это не на самом деле.
Это не на самом деле.
Это не на самом деле.

Кто-то бьет меня по щекам, но мне так сложно сфокусировать взгляд. Я как будто под мутной водой. Кто-то кричит на меня, зовёт и умоляет. А теперь меня хотят забрать от отца, а я не могу от него уходит, я опять кричу.

Убирайтесь все к чертовой матери

Убирайтесь все из моего дома, подальше от моего горя.

Меня кто-то мягка погладил по голове и это хуже чем пощёчина. Я смотрю мутными глазами на человека с нежными руками и мне снова тяжело дышать.

Бабушка.

И я не могу остановить себя, я обнимаю бабулю и плачу ей в грудь и меня бьет озноб. В мое сердце только что всадили гвозди и оно еле-еле стучит. Бабушка уводит меня а комнату и отпускает только когда я успокаиваюсь. Она приносит мне снотворное и обезболивающие, а мне хочется смеяться, потому что такую боль, не лечат таблетки.

Только на следущий день я понимаю зачем она дала мне обезболивающее.

Все мои руки в порезах от собственных ногтей.

Я проснулась на следущий день поздно, но даже не пыталась встать, я продолжила лежать и смотреть в потолок и думать думать думать. Бессвязно, не останавливайся на чем то конкретно.

До тех пор пока руки не заныли. Я разодрала кожу до мяса.

Я что-то невнятное прохрипела, горло садило и мне жутко захотелось пить. Раны включили меня, а включившись, я снова начала чувствовать, запахи, стены, боль и чувство жажды. Но я никак не могла включить чувство жизни.

Шон входит в мою комнату, он не смотрит на меня, его плечи опущены, как и голова, он выглядит, как нашкодивший мальчишка. Он стоит у моей кровати и ждёт указаний. Растерянность и неверия - в его глазах, и я разделяю эти его чувство. Мне хочется выть.

— Принеси воды и позови врача, — Шон бросает быстрый взгляд на мои руки и снова отводит. — Я жду отчета происшедшего.

Мой голос хриплый и отчужденной. Я вся высохла и я уже не я, я кто-то лишенный эмоций.

— Звонил детектив... — Шон снова кидает быстрый взгляд на меня, как будто не уверен, что я могу нормально соображать и кинусь на него. — Он хочет с вами встретиться.

— Передай ему, что завтра утром я готова поговорить.

Шон кивает и разворачиваемся на носках, покидает мою комнату. Я сосредоточилась на его широкой спине, потому что не знаю на чем ещё сосредоточится. Шон покидает комнату и мне удаётся сосредоточится на секундах, пока он снова не возвращается, но уже с незнакомой мне женщиной, наверное это врач.

Доктор задаёт стандартные вопросы на которые я отвечаю ложью.

Как себя чувствуете? Прекрасно.
Что нибудь болит? Нет.
Как ваши руки? Прекрасно.
Оцените боль по десятибалльной шкале.

За тысячу.

— Шесть.

— Я наложу повязки, порезы очистили от инфекций, останется несколько маленьких шрамов и выпишу обезболивающие. Головные боли? — её голос мягкий и деловой, как у всех врачей, у меня возникло ощущение, что ей в какой-то степени наплавать на мои головные боли.

Я качаю головой и прощаюсь с доктором, но не отпускаю Шона. Мне кажется, если я останусь одна, то сойду с ума.

Шон садится на стул, около моей кровати и молчит, я тоже молчу, изучаю его.

Мой телохранитель не носит делового костюма и солнцезащитных очков, он говорит, что тёмное стекло лишь мешает чётко видеть, а костюм сковывает движения и вообще я пересмотрела кино. Он одет как солдат: футболка цвета хаки, штаны с множества карманов заправленные в высокие военные сапоги и наплечная кобура с двумя пистолетами по бокам. На шеи шрамы, которые тянуться за футболку. Тёмные короткие волосы и карие глаза, спокойное суровое лицо солдата, на котором сейчас читается скорбь. Скорблю не только я, но и люди моего отца.

— Он видел своего убийцу.

Телохранитель молчит на это заявление.

— И я виновна в его смерти.

Шон поднимает на меня ошарашенные глаза: в смерти отца виновата его собственная дочь. Он молчит и я молчу, мне больше нечего сказать. Через минут пятнадцать он поднимается и выходит из комнаты, а я выпив обезболивающие, снова засыпаю.

Я проснулась в 4:30 утра и не смогла снова уснуть. Кажется мне что-то снилось, но сновидение исчезло стоило мне встать с кровати. Руки уже не так болят, но я все равно ничего не могу делать, у меня нет сил. Я чувствую себя неуклюжей и беспомощной, я инвалид. Я не могу даже застигнуть пуговицу. Мне приходится сжимать зубы чтобы не завыть. Я намерено не принимаю обезболивающие, пока руки жжёт я могу сосредоточится на этом. Когда я выхожу из комнаты, Шон на своём посту. Интересно, он только что встал или вообще не спал? И долго он ещё будет бегать за мной? Меня слегка напрягает, то что телохранитель на паранойи. Видимо как и все в этом доме. А ещё у всех паника, не только у нашей охраны, но и у всех рабочих которые так или иначе были касались компании моего отца.

— Мисс Райх, — в столовой меня ожидает уставшая бабушка, юристы и заместитель отца. Шон мне кратко уже описал ситуацию: в завещание все акции отходят мне, также как и компания, все в растерянности, особенно партнеры. Что же будет делать девчонка, которая сейчас владеет 50 процентами акций?

Я вздохнула и поправив идеально выглаженную юбку, начала разгребать кавардак.

Спустя два часа переговоров и отчетов бабушка отправилась в свои апартаменты. Она гордо улыбнулась мне на прощения и прошептала, что то про свою старость и боли в суставах. Я накинула на себя напыщенный важный вид и постаралась сделать лицо отстранённым и строгим, я дочь своего отца, я справлюсь.

Когда ушли юристы, пришёл детектив и вот здесь начался ад.

— Мистер Альварес, здравствуйте.

Детектив оказался слишком молодом, послали новичка? Он был наверно года на три старше меня. Идеальный дорогой бежевый костюм с красным галстуком и красными кожаными туфлями. Пронзительно серые глаза и тёмные волосы в идеально уложенной причёски. Он оказался слишком красивым и пафосным. И слишком слишком слишком радостным.

— Мисс Райх? Добрый день, — немецкий акцент? У меня пробежали мурашки по спине, что-то этот тип вызывал у меня антипатию, не смотря на тот факт что выглядел он на удивительно располагающее. — Как поживаете?

Я поднимаю одну бровь, говоря тем самым: как можно поживать, когда на ваших глазах застрелили отца?

— Замечательно.

Я убираю руки под стол, сегодня я ещё ничего не ела и уже жутко устала.

— Ваш телохранитель может оставить нас?

Я кидаю взгляд на Шона, потом перевожу на детектива.

— Он чем-то вас обеспокоил?

— Нет, но возможно, что разговор примет откровенные детали которые не положено знать персоналу.

Я пытаюсь обдумать ситуацию, вряд ли детектив сюда убить меня пришёл. Я подаю знак Шону, чтоб он покинул комната и когда дверь за спиной захлопывается детектив продолжает.

— Можно задать несколько вопросов? — он достаёт небольшой диктофон и включает его, меня тошнит от его неуместной вежливости. Он сидит тут весь такой радостный, готовясь втоптать тебя в грязь и вытащить все грязное белье. — Какие у вас были отношения с погибшим?

Были.

— Отличные.

— Много ли вам рассказывало мистер Девид Райх?

— Достаточно.

Мои ответы сухие и туманные, я слишком расстроена для этого разговора.

— Почему мистер Райх завещал все вам и не оставил ничего сыну?

Ох, святое дерьмо.

— Беннет не поддерживал связь с отцом.

— Почему? — он смотрит на меня как кот на мышь.

— Они сильно и давно поругались, Беннет хотел стать его правой рукой, но ничего для этого не делал.

— Ваш отец не пытался настроить отношения?

— Нет.

— Но при этом заботился о вас как о родной дочери?

Приплыли.

Я делаю такой усталый вдох, намекая на: ого вы и-это-дерьмо-нашли, но мы это уже проходили, не удивили.

— Да.

— Вы никогда не пытались найти своих настоящий родителей?

— Нет.

Я чувствую как сердце начинает биться быстрей.

Раз, два, три, четыре, пять,
Я иду тебя искать.

— Почему?

— Потому что я и без поисков знаю кто мои родители.

— Они живы?

Как найду тебя - беги:
Вырву сердце и кишки.

— Понятия не имею: возможно да или нет.

— Значит вы не сирота?

— Это имеет отношения к делу?

Раз, два, три, четыре, пять,
Я сошла с ума опять.

— Конечно, или вам сложно ответить на вопрос?

— Послушайте, я понятия не имею, что стала с моими биологическими родителями и мне глубоко наплевать.

Скоро буду убивать,
Скорей ты прячься под кровать.

— Есть этому причина?

Ох блять, вот тупица.

— А вы что не нашли ничего особенного? Или это был риторический вопрос?

Раз, два, три, четыре, пять,
Начинаю я играть.
Скоро будет жертва три,
Заготовлю алтари.

Он так улыбнулся и мне сразу стало понятно, знает, но хочет услышать от меня. Возникает ощущение как будто он здесь не ради отца, а ради меня.

Скотина.

— Убирайтесь, — я говорю спокойно и суха, я пыталась быть терпеливой, но становится очевидно, что он просто тратит мое время.

— Если захотите продолжить этот разговор, только позвоните.

Обязательно.

Он забирает свой диктофон все с той же вежливой улыбкой от которой у меня крутит желудок, кладёт визитку на край стола и когда он уже почти ушёл все-таки бросил напоследок:

— Я смотрю вы ещё не готовы к правде, вы даже не готовы к тому факты что ваша отца больше нет. А тот кто его убил сущий ангел, в отличии от тебя моя дорогая Рика.

Его слова вбиваются в мой мозг, в каждую клетку, образуют желчь в желудки и я оставаясь сидеть. Сидеть и думать, что вот прямо в эту секунду моя жизнь разделилась на до и после. Как же хочется закрыть уши и сделать вид, что этих слов не было, я так и делаю.

Я смотрю на белый квадрат на котором большими буквами написано.

ДЕТЕКТИВ РАЙНЕР АЛЬВАРЕС

Я воля-неволей запоминаю номер телефона прежде чем выкинуть визитку.

Я выдыхаю и покидаю комнату "допроса".

Я иду в то самое место где все случилось, чтобы понять что именно случилось.

Я стою там же где стояла и звала отца. Вот он чуть поворачивает ко мне голову. Он стоит пригнувшись, на корточках и с помощью бинокля высматривает что-то высоко в небе.

«Птиц?» думаю тогда я.

Я подхожу к окну, стекло с одной единственной дыркой и паутиной трещин. Я сажусь на корточки, как вчера здесь сидел отец и смотрю в окно. Представляю как в замедленной съёмке под какой траектории должна была лететь пуля.

— Шон, принеси бинокль.

Я поднимаюсь и наблюдаю как со стороны вчерашний эпизод. Снова и снова смертельная пуля навсегда забирает моего отца. Я смотрю на себя, на свою истерику и все думаю думаю и думаю.

В какой момент появилась пуля?

Я снова возвращаю все на места

Пап? Слушай ты...

Он смотрит в мою сторону и не успевает отстранится от окна.

Пап?

Он смотрит на меня, дыхание учащенное и он боится.

Страх, это точно был страх.

Он машет рукой. И снова поворачивается к окну.

Пап?

Он смотрел вверх, стоит на карточках и смотрит вверх, но отодвигается и смотрит на меня. Вот здесь он начинает трястись от страха, взмахивает рукой и его буквально объял ужас. Он снова поворачивается к окну но не успевает больше ничего сделать.

Пап?

У меня взрывается мозг. Мысли запахи ощущения. И только одно не даёт мне покое.

Ты знал, но не пытался отстранится, почему?

Почему почему почему?

Я задыхаюсь, я под водой, я кричу, я пытаюсь спасти отца, но он смотрит на меня и больше не видит.

Я горю горю горю.

И я снова останавливаюсь.

Я стаю на том месте где вчера сидела на коленях и кричала, ковёр новый и совершено чистенький. Я поднимаю голову и цепенею - на потолке чёрные следы от дыма. Я убираю ковёр и забываю что нужно дышать. Паркет обуглен ровно там, где я сидела. Мне становится тяжело двигаться и я возвращаю ковёр на место.

Шон возвращается с биноклем, а я опять схожусь на корточки, стараясь повторить позу отца. Я смотрю в бинокль, но нет достаточно высоких и далеких домов. С моего место вообще видно только одно небо и я не пойму откуда стреляли. И возникает ещё один вопрос, почему киллер выбрал такую высокую точку? Это же как минимум не удобно. И почему отец вовремя не поднял тревогу когда заметил опасность? И ещё этот проклятый телефон и идиотское обещание которое он не смог исполнить. Я оседаю на пол и прижимаю к себе коленки свернувшись под окном.

Руки в бинтах выглядят нелепо, хорошо что уже не так болят.

Интересно, если бы отец не погиб, долго я бы прожила?

Пап? Слушай, ты...

Что я тогда хотела сказать? Слушай, ты... Что? О чем я тогда думала?

— Уйди.

Я говорю тихо-тихо, но телохранитель кажется умеет читать по губам и оставляет меня одну. Я прижимаю колени к груди и начинаю считать: раз, два, три, четыре, пять.

На тебя я зла опять.
Этой ночью берегись,
В последний раз-ка помолись.

Я считаю свои вдохи и выдохи, считаю секунды, минуты, часы. Пятнадцать лет назад, это произошло пятнадцатилетний гребных лет назад, почему именно сейчас? Почему блять опять все повторяется? Я закрываю глаза и опускаю голову.

Раз, два, три, четыре, пять...

15 лет назад.

Я смотрю на часы и считаю секунды, я не умею определять время зато я знаю сколько секунд прошло пока я здесь сижу. Я посчитала до тысячи три раза.

Со мной разговаривал доктор и красивая миссис Нэт, она сказала, что хочет стать моим другом, а я ответила, что взрослые не умеют дружить. Миссис Нэт так сильно расстроилась, что чуть не заплакала и мне стало её чуточку жалко. Меня намыли и одели в красивое розовое платье. Мистер в форме - детектив, посадил меня на стул и вежливо попросил посидеть. И вот я сижу уже тысяча секунд по три.

Полицейский кидает на меня взгляд и тихо разговаривает с мистером без формы, они думают что я не слышу, но я все слышу, правда не понимаю почему они шепчутся.

— Когда пожарные приехали, она сидела в шкафу и играла с куклой, — пауза. — Она сидела в огне и играла с куклой, — снова пауза. — И считала. Парень который её нашёл, сказал, что ничего ужаснее не видел. Она напевала считалку, что-то типа: раз, два, три открывайте дверь в квартире.

— Вообще-то считалочка другая, — я говорю громко, чтоб господа меня услышали, а то иногда я всех слышу, а меня никто не слышит.

Оба мистера дёргается и смотрит на меня, как мама иногда смотрит на меня. Как будто я самое ужасное, что с ней случилось.

— Считалочка такая:
Раз, два, три, четыре, семь,
Мне искать тебя не лень.
Прятаться ведь нет нужды.
Не миновать тебе беды.

Раз, два, семь, четыре, три,
Ты на месте-ка замри.
Скоро будет крови много,
Не учесть тебе урока.

У господ так странно округляется глаза и это так смешно, но я стараюсь сдержать смех, потому что мама однажды сказала, что смеяться над взрослыми плохо и стукнула меня сильно-сильно.

Один из них кивает и опять дёргается, а потом так улыбается, как улыбаются психи.

— Милая, а как тебя зовут?

— Рика.