Разговорчики
Бенджамин пребывал в тяжелом и сумрачном забытье, из которого ему далеко не сразу удалось вернуться в сознательное состояние. Придя в себя, он обнаружил, что все это бессознательное время лежал на груди у альфы. И тотчас пожалел о том, что дурное сумасшествие, что несла за собой течка в разум омеги, схлынула с него как вода.
Мужчина густо залился краской стыда, осознав протрезвевшим умом, что сейчас произошло, и в каком положении он в настоящий момент находился.
Когда внутри него распустился узел, он испытал оргазм, который испытывали только омеги — он настолько сильно отличался от оргазма альфы, что это захлестнуло его волной цунами. Сказать, какой из них был сильнее, ярче и круче, Бенджамин не смог бы, если его кто спросил об этом. Он вообще понял, что сравнивать их было бесполезной затеей.
Но, так или иначе, от испытанного удовольствия и собственного шока, мужчина впал в бессознательное состояние — и это стало весьма смущающим фактом.
— Ты как? — заметив, что Бенджамин пришел в себя, Гин подал голос.
То, как тихо и хрипло он прозвучал, вызвало табун будоражащих мурашек по телу омеги, заставив Бенджамина мелко вздрогнуть. Гин лениво, не без улыбки, удивился его реакции и лишь крепче обнял парнишку за талию.
Только сейчас Бенджамин осознал, что альфа все это время очень ласково поглаживал его по спине, обнимая обеими руками. Легкие прикосновения его рук успокаивали мятежный дух, и Бен расслабленно прикрыл глаза. Это и впрямь оказалось очень приятно.
В комнате стояла полная тишина, и в ней отчетливо были слышны удары сердец и мерное, но тяжелое дыхание. Бенджамин не знал, где найти объяснения этому всему, но сейчас он ощущал неописуемое чувство особого уюта. Казалось, его сознание, придя в себя, настолько обострилось, что цеплялось за каждую мелкую деталь. Малозаметное мерцание теней на стенах, легкое шевеление занавесок от приоткрытой форточки, ход стрелки часов на прикроватной тумбе, тепло кожи альфы под щекой, трепетные прикосновения его подушечек пальцев к пояснице, собственная тяжесть внизу живота от ощущения внутри узла. Все эти детали, каждая по отдельности, врезалась копьями в обостренное сознание, заставляя мужчину чувствовать себя так, как никогда еще не чувствовал.
Он с особым трепетом допустил мысль, что сейчас в его жизни что-то наконец пошло правильно. Так, как и задумывалось с самого начала.
Мужчина удобнее устроился щекой на груди альфы, держась руками за его плечи. Казалось, он дрейфует на плоту посреди бушующего океана — но плот был настолько надежен, что буря ощущалась полным штилем. Настолько сильным было чувство безопасности и комфорта, что исходило от альбиноса, убаюкивая Бенджамина и позволяя забыть обо всем внешнем мире и своих проблемах.
— Это... — отчего-то прошептал Бенджамин даже с какой-то загадочной интонацией. — Как прошло собеседование?
Почему-то хотелось послушать этот низкий хрипловатый голос еще. Вот просто так лежать, пригревшись в чужих руках, закрыть глаза и гонять мурашки по всему телу от звука голоса этого парня.
— Меня взяли, — без лишнего пафоса ответил Гин, и так счастливо улыбнулся, что заметь это сейчас Бенджамин, то точно бы ослеп.
— О? — немного оживился Бен, все же подняв голову и встречаясь взглядами с парнем, в чьем взгляде моментально утонул.
— Думаю, во многом это твоя заслуга.
— Моя? — слегка изумился он и в следующий момент почувствовал, что парень обнял его теснее, чтобы затем слегка поправить их положение из лежачего в полусидячее.
Бенджамин поморщился. Передвигаться с одной определенной затычкой в кое-каком месте было удовольствием весьма своеобразным.
— А моя течка... Она же не помешала тебе? Тебе завтра выходить? — вдруг спохватился он.
— Нет, не волнуйся. Мне сказали приходить через день, так как завтра ресторан закрыт на запланированную сантехническую обработку и проверку. Так что все удачно сложилось. Эти два дня я буду с тобой.
Бенджамин догадался по его словам и контексту, что в случае с этим телом его течка длилась два дня, как он и предполагал. Будь он, как и раньше, альфой, то точно бы обрадовался — два дня течки с омегой, о чем еще можно желать? Но теперь он был по другую сторону баррикады, и у него появились справедливые сомнения насчет своей точки зрения. Сейчас ему казалось, что те парнишки, у которых это мучение шло всего один день, вытянули джек-пот.
— А теперь, когда ты никуда не можешь от меня убежать...— прервал ход его мыслей Гин, улыбаясь какой-то неоднозначной, даже грустной улыбкой. — Бенджамин, какого черта ты целуешься как заправский сутенер? Где и когда ты успел этому научиться?
Бен ощутимо вздрогнул и завис. Он как-то не подумал даже о том, что может проколоться на подобном. Он целовался, совершенно не задумываясь ни о чем, так, как привык. Так, как целовал всех своих бессчетных любовников. И, видимо, пронес этот навык с собой из старого тела в новое.
И как ему было объясниться с альбиносом?
— Я... — пробормотал он в растерянности, — не знаю, что тебе на это ответить...
Что ж, иногда стоило быть хоть немного честным. Он действительно не знал, что сказать, застигнутый врасплох в своей клетке из условностей и ограничений.
Гин невесело усмехнулся. Бенджамину оставалось только гадать, какие мысли витали в голове у альбиноса, и что-то подсказывало мужчине, что это могло бы сейчас откатить их взаимоотношения на десятки километров назад. А этого он допустить не мог, раз все уже зашло настолько далеко для него самого.
— Слушай, это, правда, сложно объяснить. Я очень боюсь, что услышав всю правду, ты решишь, что я окончательно слетел с катушек, и насильно утащишь меня к психиатрам. Те стопроцентно поместят меня в дурку. И что я буду делать? Мне нельзя туда! — попытался объясниться Бенджамин.
— Ты мне настолько не доверяешь, что не можешь даже поделиться тем, что тебя тревожит? — улыбка на лице альфы стала еще шире и вместе с тем еще грустнее.
— «Вообще-то да. Я тебя еще слишком мало знаю», — подумал Бенджамин, но вслух этого, конечно же, не сказал.
— Просто ни ты, ни я, никто из нас пока еще не готов узнать правду, — попытался извернуться мужчина, на что альбинос выдохнул и покачал головой.
— Бен, я не собирался читать тебе нотаций. Меня просто это удивило. Как и многое прочее. В последние три дня ты стал... таким классным. Я вообще хотел сказать спасибо тебе за то, что поддержал меня сегодня утром. Моя гордость уже так давно была слита в унитаз, что я окончательно утратил веру в себя. А тут ты вдруг кардинально меняешься, и у меня все резко начинает получаться. Я уже боюсь думать о том, что случилось, но главным образом, что будет дальше.
Бенджамин вновь ощутил болезненный укол совести. И почему всю вину за все совершенные поступки по отношению к этому парню испытывал именно он? Да, он теперь хозяин этого тела, но не он же топтался по гордости альфы как танцующий чечетку слон!
Будь он на месте Гина, он ни за что бы не дал омеге топтать его гордость. Уважение уважением, любовь любовью, а эгоизм у него стоял превыше всего, и чуть что начинался этот тухлый запашок токсичных отношений, Бенджамин разрывал их без лишних размышлений и больше не задумывался о судьбе брошенных им парнишек. Но, видимо, такой путь был вовсе не для Гина.
Мужчина умастил на его плече локоток и подпер рукой голову, задумчиво поглядывая на альфу.
— А ты очень любишь меня, да? — спросил он, пытаясь понять этого парня и его чувства, которыми тот руководствовался все это время. — Будь я на твоем месте, я бы не смог терпеть столько дерьма и унижения.
И то ли послевкусие после первого раунда течки настолько разморило его, то ли сама обстановка была такой располагающей к диалогу, что Бенджамин совсем забыл, что все это время говорил о своей новой оболочке, о том, кем он притворялся. То есть, фактически, о самом себе.
— Ой, забей... — нервно посмеялся он, пряча взгляд от внимательных голубых глаз и ощущая себя маленьким вором, которого застукали за кражей леденцов с кухонной полки.
— Нет, не забей. Давай поговорим об этом, раз уж ты начал, — возразил Гин, который, несмотря на сложность их беседы, не переставал ласково поглаживать лежащего на нем омегу.
Раньше Бенджамин всегда игнорировал его попытки завести об этом разговор, старался задвинуть как можно дальше или показательно истерил. Но раз теперь он сам первым начал, Гин своего упускать не собирался.
— Насчет наших отношений. Давай начистоту. Сколько мы с тобой уже встречаемся? Мне было 17, а тебе 15, когда мы начали эти отношения. Ты ведь прекрасно знаешь, что ты мой первый и единственный омега, все эти годы я оставался верен тебе, продолжал на что-то надеяться. Но последние годы все идет к черту. Не знаю... Я прекрасно осознаю, что все это держится сейчас на одном мне. Но я уже не понимаю, почему все изменилось? Неужели в какой-то момент я стал таким никчемным, что заслужил от тебя такое отношение? Черт, ты же знаешь, как мне было сложно закончить этот чертов универ по ускоренной программе, мне казалось, мои мозги вытекут из всех щелей от усталости. И все ради работы. Все ради того, чтобы у тебя были твои любимые украшения, одежда, чтобы я мог исполнить любой твой каприз. Так... Почему?
Все это явно давно накипело на душе у альбиноса. Бенджамин даже не пытался что-то вставить или сказать, молча лежа и слушая, тонущий в праведном гневе и душащем сожалении.
— Мы оба больше никому не нужны в этом мире. Мои родители бросили меня, твои, кажется, вовсе забыли о твоем существовании. У меня никого, кроме тебя, больше нет.
Гин немного помолчал, успокоившись, когда высказал как на духу все наболевшее.
— Прости. Это не самое подходящее время для таких разговоров, — извинился он. — Просто не мог уже держать все это в себе. Мы уже давно перестали быть детьми, и те детские фантазии, конечно, уже канули в лету, оставив после себя лишь реалистичные желания. И ты прекрасно знаешь об этих моих желаниях. Но... Мне кажется, что ты уже совсем не хочешь со мной быть. Не хочешь выходить за меня замуж, не хочешь от меня детей. В прошлую течку ты вообще заявил мне, что я калека, как все вокруг и думают про меня. Хах... — усмехнулся он. — Видимо, я слишком разбаловал тебя. В личной жизни вообще ничего не клеится, а я ведь всего-то хочу, чтобы ты меня любил. Неужели мне нужно с моста спрыгнуть, чтобы ты хоть на секундочку что-нибудь почувствовал?
Бенджамин встрепенулся. Никаких чертовых мостов. Он уже проходил через это.
— Мне чертовски обидно, что после всего, что между нами было, ты — мой омега, — подчеркнул он последнее, и в голосе альфы прорезались ревнивые собственнические нотки, — течешь на какого-то хренового бизнесмена по телеку. Как там его звали?.. Твой тезка... Бенджамин... Бенджамин.... А! Бенджамин Кидд!
Альфа снова замолчал, поджав губы, а потом устало прикрыл глаза.
— Твою ж налево. В твоей заднице застрял мой узел, а я лежу и ною, как маленький ребенок. Надо ж было взорваться спустя столько лет именно в течку, — начал корить Гин сам себя, совершенно не замечая выражения лица омеги.
Сказать, что Бенджамин был в ауте, это ничего не сказать. В голове смутные воспоминания подкинули картинку первого дня в новом теле, когда он столкнулся с самим собой у главного входа в офис собственной компании. Тогда тот второй Бен что-то упоминал про мечту с ним встретиться, неужели он имел ввиду, что все это время мечтал стать его любовником?
Вот так сюрприз!
И вместо того, чтобы мысленно разгневаться, а внешне сделать вид ничего не знающего, ни в чем не виноватого паренька, Бенджамин вдруг взял да и заржал.
— Вот уж о чем тебе не стоить переживать, так это о том, что я захочу лечь под самого себ... — мужчина вовремя прикусил себе язык, и поняв это, постучал себе ладошкой по губам. — Не то говорю. Раз уж я — это я, тот который я сейчас, последние три дня... Я знаю, что я говорю херню, которую ты не понимаешь, не смотри на меня так... Что я хочу сказать... Тебе точно не стоит об этом беспокоиться.
Гин явно ничего не понимал, но Бенджамин и не собирался вносить ясность. Наоборот, выслушав альфу, он пришел к некоторым выводам в своей душе. Например, он еще раз убедился, что пусть по-разному, но они оба оказались в одной лодке, смертельно поранившись об омег и отношения с ними. А раз так, может им стоило быть вместе? В конце концов пока что Бенджамину было вполне себе комфортно и даже весело с этим парнем. Может, гетеросексуальность вообще не их конек? Хотя, конечно, если вспомнить, что Бенджамин торчал в теле омеги, с гетеросексуальностью как раз все полный порядок.
— Слушай, — решился он наконец, нависая лицом над альбиносом и хватая его лицо в объятия своих ладоней. — Я честно скажу. Я действительно ударился головой. Так сильно, что мне частично отшибло память. Сейчас я начинаю что-то потихоньку вспоминать, но у меня в душе уже зреет пугающая мысль, что я до отшиба и я после — это совершенно разные люди. Две различные, полностью сформированные личности. Понимаешь о чем я? Скажи я такое врачу, мне тут же влепят раздвоение личности и пиши пропало. Я к этому не готов. Однако в любом случае... Сейчас я это я. Не тот, каким ты меня знал и помнил. Я другой. И я не хочу быть мразью. Я хочу исправить все то, что сделал я до потери памяти. Ты говоришь, когда-то давно, в детстве, мы были счастливы вместе. Тогда какова вероятность, что мы снова будем счастливы, если попробуем все сначала, с новым мной?
Бенджамин говорил все это серьезно, упрямо глядя в глаза ничего непонимающему альбиносу. Какая-то часть его сознания продолжала сопротивляться и причитать, что он только что предложил альфе встречаться с ним, с самим Бенджамином Киддом, и неважно, что в данную минуту этот самый Бенджамин Кидд прикидывался омегой с сочной и текущей задницей.
— «Потрясающе», — съязвил он сам себе, но раз уж решил играть до конца, то играй, как следует.
Он улыбнулся Гину и, больше ничего не объясняя, очень ласково, но вместе с тем пылко поцеловал того в губы. Именно такими поцелуями он обычно целовал тех омег, которые ему нравились, с которыми он встречался, которым открывал частичку себя, а те предавали его один за другим. Может, если он будет дарить частички своей заботы и тепла этому несчастному парню, то наконец-то получит хоть что-то равноценное взамен?
Ярый любитель омег в нем рвал и метал в этот момент, но логика была упрямее и пользовалась омежьим мироощущением, которое всецело одобряло этого альфу для своего тела.
Бенджамин все сильнее загорался идеей попробовать это. Может, он действительно сумеет полюбить альфу? Ведь если шанс возвращения в родное тело был настолько не велик, то ему всю оставшуюся жизнь придется провести в теле омеги с таким же именем. И тогда будет гораздо лучше, если он примет любовь того, кто уже любил это тело. Тогда же и получится построить настоящее счастье, завести семью, детей...
— «Так! Стоп! Попридержи коней, Бен! Семья, дети! Ты не забыл, что омега тут ты?» — спросил он сам себя, нехотя отрываясь от поцелуя и несколько пьяно глядя в глаза альбиноса.
— Твой узел, — заявил он, убирая прядку выбившихся локонов обратно за ухо. — Он ослаб.
И действительно. Одним легким движением Бенджамин соскользнул с бедер альфы.
— Я так понимаю, меня через какое-то время снова накроет. Пойду-ка я быстро сбегаю в туалет, а то ты мне весь мочевой пузырь изнасилуешь такими темпами, — весело хмыкнул мужчина, припоминая, как глубоко в него проникал отнюдь не маленький, особенно для его, Бена, низенькой и щуплой комплекции, член альфы.
Обнажив в улыбке совершенно небольшие и неострые омежьи клычки, Бенджамин лениво сполз с кровати. Однако не рассчитав своих сил, моментально повалился на пол, ибо совсем никак не ожидал, что его ноги возьмут да и не сойдутся.
— Да епт твою налево!.. — по инерции вырвалось у него, после чего он запоздало прикусил язык, резко подскакивая обратно. — Ты ничего не слышал! — велел он альбиносу, который все еще смотрел на него с полным непониманием на лице.
Кивнув чему-то, Бенджамин маленьким пингвиненком похромал в сторону ванной. Там он справился со своей нуждой, умыл руки и лицо, глядя на себя каким-то ошалевшим взглядом в зеркале. В горле было сухо, и потому он зашел еще и на кухню, смачивая сухость во рту.
В голове, по мере возвращения этого состояния, когда хочется секса, а все остальное уходит на задний план, все сильнее и отчетливее сияла мысль отбросить все свои печали и заботы и вместо этого просто попробовать развлечься, как это сделал бы омега. В конечном итоге, любопытство окончательно брало над ним верх, теперь, когда последняя граница, удерживающая его от принятия нового себя, была пересечена.
Вернувшись, он не спеша заполз на кровать, отвлекая альфу от задумчивости. Сексуально изогнувшись, он кошкой подполз к тому, седлая его бедра и вновь инициируя поцелуй, получившийся в этот раз ещё более пылким.
Течка вновь набирала обороты, и уже вскоре Бенджамин сам, добровольно, насадился на член, прикусывая кукольные алые губы, прикрывая глаза и сладко постанывая. Сразу он обнаружил, что его новое тело было чересчур чувствительным, но это не являлось недостатком. Наоборот, Бенджамин только воодушевился, ведь удовольствие от всего происходящего обещало стать троекратным.
Конечно, все еще было непривычно осознавать и принимать тот факт, что он испытывал удовольствие от того, что его трахал огромный член другого мужика, но, кажется, Бенджамин уже начал входить во вкус.
— Ну давай, — прошептал он в самые губы Гину, который пока никак не пытался перетянуть одеяло доминирования на свою сторону. — Отпусти себя. Трахни меня так, как шепчет тебе твоя фантазия, — обольстительно улыбнувшись, он прикусил нижнюю губу альфы.
Подобный маневр он всегда желал испытывать на себе, будучи альфой, но, к его сожалению, отнюдь не многие омеги-любовники были настолько раскрепощены, чтобы баловать его подобными радостями. А зря. Они совершенно не знали, как это способно было действовать на альф. А вот Бен знал. Он прекрасно осознавал, что подобная провокация работала, словно красная кнопка на пульте управления. И, судя по хищно сузившимся глазам Гина, эту самую кнопку Бен только что нажал, допуская мысль о том, как именно выглядел сейчас в глазах альфы — в этом невозможно сексуальном теле с этим невозможно красивым лицом.