Глава 13: Вера
Я вошла внутрь. Мне в ноздри ударил едкий запах хлорки, каких-то лекарств и давно не чищеных кондиционеров. Встроенные в потолок энергосберегающие лампы заливали холодным светом простенькую, незатейливую обстановку. Песочные стены без картин или часов. Зарешеченное закрытое окно без ручек и шпингалетов. Жесткие стулья с высокими спинками. Десять однотипных кроватей, застеленных покрывалами из тонкой желтоватой шерсти. На одной из них сидели две девочки, поджав под себя ноги в растянутых серых трико. Та обитательница комнаты, что разглядывала меня через дверь, замерла у стены, скрестив на груди худые узловатые руки. Взгляд её ничуть не смягчился, напротив, стал настороженнее и злее. Так смотрят уличные изголодавшиеся собаки на отгоняющих их горожан. На долю секунды мне показалось, что девочка вот-вот оскалит зубы и зарычит на меня.
Её соседки по комнате, ничуть не стесняясь, разглядывали моё лицо и одежду. Все они хранили молчание, ожидая, что я сделаю дальше. Я прислонилась спиной к стене справа от двери, дожидаясь, пока в коридоре смолкнут шаги. Надеясь, что смолкнут шаги. Что обладательница каблуков по ту сторону пройдёт мимо. Мерное цоканье утвердило меня в мысли, что это женщина.
Мне повезло, и она миновала мою безмолвную комнату. Едва слышно открылись в конце коридора двери лифта, и работница питомника отправилась на другой этаж. Моим первым стремительным желанием, конечно, оказался побег. Хватило бы минуты, чтобы выскочить наружу, вернуться в кабинет госпожи Сои, засунуть карточку в карман ее безразмерного пиджака и усесться рядом с мамой, скрывая сбившееся дыхание. Но любопытство взяло верх, и я выдавила фальшивую улыбку.
- Привет, - поздоровалась я. Девочки продолжали молчать. Те, что сидели на кровати, едва заметно переглянулись. В голову мне пришёл совершенно глупый вопрос, но даже он был лучше бестолковой тишины. – Где все остальные?
- Где ваша форма? – с вызовом парировала девочка у стены.
- Внизу, - неловко ответила я, и моя собеседница сдержала скептическое движение бровью. – Как тебя зовут?
- 517, - откликнулась она, нахмурившись. – Вы – новая смотрительница?
- Можно и так сказать, - я пожала плечами, украдкой взглянув на часы. Я отсутствовала в кабинете госпожи Сои четыре минуты. – Что у тебя с руками?
Я заметила, что вены девочки под бледной, сероватой кожей покрывают точки уколов. Она вновь скрестила руки на груди, скрывая локтевые сгибы. Уголки её губ сжались в недоверчивой ухмылке.
- Вы точно работник питомника? – хмыкнула она, вскинув мягкий подбородок с ямочкой.
- Ты знаешь Боча? – в моей памяти всплыло имя, которое называла Трина.
- Что с ним? – глаза 517 расширились, но она всё ещё пыталась казаться сдержанной и равнодушной. Девочки на кровати подались вперёд.
- С ним всё нормально, - замявшись, соврала я.
- То есть, вы его нашли? – она сделала шаг в мою сторону, опустив руки. Мне показалось, что я слышу в её голосе обреченность.
- Нет, не нашли, - я поймала её взгляд и предприняла ещё одну попытку получить ответы. – Почему Боч решил убежать?
- Вы шутите? – гневный смешок вырвался из горла 517, и она подошла ещё ближе.
- Ни капли.
- Тогда зачем задаете вопросы, ответы на которые и так знаете? – она чуть склонила голову, похожую на пушистый шарик, благодаря пышности прически.
- Потому что я не знаю ответы, - я решила, что продолжать диалог в подобном ключе бесполезно. Моё время было на исходе. Девочки не доверяли мне, боялись и явно не понимали, что я от них хочу. Стоило ли мне рисковать? Наверно, нет. Но я опустила руку в карман и включила диктофон в своём телефоне, с заблаговременно настроенной кнопкой быстрого запуска. – У меня есть две минуты, чтобы выслушать вашу историю. Потом я уйду и буду крайне признательна вам, если никто не узнает о моём визите. Я не работник питомника, но очень хочу понять, что здесь происходит.
- А кто вы тогда? – 517 подошла ещё ближе, впившись в меня внимательным не детским взглядом.
- Это не важно. Если вы не хотите говорить, я ухожу, - я сделала вид, что разворачиваюсь к выходу.
- Постойте, - меня окликнула на вид самая младшая из девочек. Её живот еще сохранил детскую выпуклость. Короткими ручками она уперлась в спинку кровати и смотрела на меня. – Вы хотите нам помочь?
- Никто не хочет нам помочь, - грубо одёрнула её 517, заслонив от меня младшую подругу своей тощей фигуркой.
- Я хочу понять, могу ли я вам помочь, - быстро ответила я, заглядывая через плечо юного неформального лидера.
- Я не хочу на операцию, - в голосе разговорившейся девочки появились плаксивые жалобные нотки.
- На какую операцию? – я отчаянно пыталась добиться хоть чего-то конкретного. Мои семь минут вышли.
- Медсестра сказала, что у меня вырежут почку. Но она говорит, что с этим можно жить. Что это не страшно, - будто почувствовав моё настроение, девочка тоже заговорила быстрее. Она немного заикалась.
- Зачем тебе вырежут почку?
- Потому что она нужна какому-то жителю больше, чем мне, - она захлюпала носом, и девочка, тоже сидевшая на кровати, схватила её пухлую ладошку, крепко сжав в своей. Мой желудок сократился, и что-то под ребрами отчаянно зачесалось, зацарапалось, точно желая выбраться наружу и сбежать.
- И часто здесь такое происходит? – мой голос прозвучал сдавленно и неестественно.
- Постоянно, - глядя мне в глаза, 517 задрала вверх серую майку, демонстрируя мне свежий шрам под правой грудью. – Только чаще всего в живых мы не остаёмся. У Боча должны были вырезать сердце. Мы – доноры по умолчанию. Так они говорят.
- Кто они?
- Смотрители.
- Так вы нас спасете? – младшая девочка встала на колени, чтобы разглядеть моё лицо за спиной 517.
- Я, - я запнулась на секунду и дала расплывчатое общение, право на которое, наверно, не имела, - я постараюсь сделать так, чтобы люди об этом узнали.
Девочки недоверчиво переглянулись. Можно было подумать, что они ведут какой-то мысленный разговор, понимая друг друга без слов. На секунду лицо 517 смягчилось, и она ободряюще подмигнула младшей подруге.
- Вас учат? Чем вы занимаетесь днём? – спросила я. Деньги маминого фонда, конечно, были чем-то побочным на фоне того, что открылось передо мной в песочной комнате со спертым воздухом.
- Шестилеткам объясняют основы Конвенции. А так гуляем два раза в день, едим, проходим медицинские обследования, сдаём кровь, - без выражения ответила 517 и настороженно повернулась к двери. Теперь и я тоже услышала шаги. Кто-то двигался по коридору, открывая двери одну за другой. Мой телефон завибрировал и отразил на экране мамину фотографию. Меня начали искать. 517 указала мне глазами на кровать в дальнем углу, и я, не мешкая, забралась под неё, спустив покрывало до самого пола. Пол был чистым и достаточно тёплым. От грубых ворсинок ковролина немного чесалась спина, на которую я и улеглась, уставившись на деревянную основу кровати. Выключив вибрацию, я спрятала телефон в карман.
Я услышала, как девочки перемещаются по комнате. Кто-то резко распахнул дверь, сильным толчком ударив её об стену с неприятным хрустом.
- К вам кто-то заходил? – высокий женский голос срывался от волнения. Но никто не торопился отвечать. Моё воображение нарисовало 517, указывающую глазами на моё местоположение, и я инстинктивно сжалась. Ногти впились в кожу ладоней, но я не чувствовала боли, прислушиваясь, ловя каждое движение.
- Вы слышали меня? Здесь кто-то был?! – гневно закричала вошедшая женщина.
- В смысле? – я различила холодный голос 517.
- Чужой?! Чужой к вам кто-нибудь заходил?! – нетерпение работницы питомника будто наэлектризовало воздух.
- Да вы нам все как-то не особо родные, - фыркнула 517.
- Сколько тебе, 517? Вот-вот будет четырнадцать? Может, хочешь стать суррогатной матерью в этом году? Так я устрою, - прошипела женщина, и я невольно коснулась пальцем телефона. Когда мамин звонок завершился, диктофон продолжил писать.
- Я не понимаю, чего вы хотите! – воскликнула 517, и её голос зазвенел от злости.
- Тупица! К вам в комнату заходил кто-то, не работающий здесь?
- Нет, - прошипела девочка.
Женщина шумно выдохнула и с силой хлопнула дверью. Какое-то время я лежала под кроватью, затаив дыхание, боясь пошевелиться. Моё неуемное любопытство забрасывало мозг вопросами о том, что бы со мной сделали, обнаружив в комнате с этими детьми.
Покрывало откинули, и надо мной свесилось личико 517. В её глазах блеснули слёзы. Но это не были слёзы обиды или грусти, свойственные её возрасту. Это были слёзы гнева. Слёзы ярости. Она протянула мне руку, помогая выбраться. Её ладонь была потной, узкой и хрупкой. Казалось, сдави я пальцы чуть сильнее, и крошечные суставы рассыплются пылью. Покинув своё укрытие, я уставилась на девочек, пытаясь уложить в голове услышанное.
- Суррогатной матерью? – переспросила я, скользя взглядом по детской фигурке.
- Ага, - 517 скривила губы и закатила глаза. – Мы – живой товар. У нас много назначений.
- Например?
- Девочек постарше отдают в дома удовольствий.
- Что? – я потерла правый висок, пытаясь справиться с навалившейся пульсирующей головной болью.
- А вы думали, откуда берутся проститутки? – она ехидно улыбнулась. - Те, чьи органы никому не подошли, могут принести другую пользу организмам жителей.
Я не нашлась, что ответить. Внутри моей черепной коробки бешено стучал гигантский молот. Я не могла избавиться от мысли, что вижу страшный не заканчивающийся сон. Услышанное мной не могло быть правдой.
– Спасибо, что не выдали.
Я хотела улыбнуться, но это движение губ показалось мне лишним, чужим и не правильным в этом здании. Здесь не было места тёплым приятным эмоциям. И мне требовалось немедленно уйти отсюда, что явно стало затруднительным с учетом паники персонала.
- Как мне отсюда выйти? У меня есть электронный ключ директора.
- Лифт – не вариант. Вам нужно добраться до пожарной лестницы. Это направо от нашей комнаты, и до конца коридора. С лестницы есть выход на улицу, на обратную сторону, - быстро сообщила 517. Наверно, она решила, что проникла я сюда тайно.
- Спасибо,- когда я, дождавшись возвращения смотрительницы в лифт, подошла к двери, ощутила на своей спине три долгих тяжелых взгляда и обернулась. Девочки смотрели на меня, и в их глазах теплилась пугающая отчаянная надежда. Я пробормотала очередное едва выполнимое обещание что-нибудь придумать и, убедившись, что снаружи никого нет, вышла из комнаты.
Я побежала по коридору так быстро, как могла. Спорт и все его проявления никогда не были моей сильной стороной. Скорость оставляла желать лучшего, но я упорно отталкивалась ногами от шершавого пола. Замирала у поворотов, прислушиваясь, проверяя, нет ли там других смотрителей. Наверняка, кто-то из детей видел, как я бегу, и мне оставалось надеяться, что никто из них ничего никому не расскажет. Лихорадочный стук сердца отдавался в ушах. Телефон в кармане вновь завибрировал. Я не знала, что мне делать. Выйти на улицу означало признаться в похищении карточки. Возвращение в кабинет теперь оказалось бессмысленным. Очевидно, моё отсутствие в туалете уже обнаружили, равно как и пропажу электронного ключа. Ситуация была абсолютно тупиковая.
Открыв дверь на лестничную клетку, я выбежала из коридора и устремилась вниз по лестнице. Мои шаги гулким эхом разносились по пролетам, бились об стены и казались мне оглушительно громкими. Пробегая очередную дверь в коридор, я всё ждала, что увижу разъярённое лицо госпожи Сои или суровых полицейских. Но за стеклом никого не было, и я спускалась всё ниже, пока не достигла второго этажа.
Оказавшись у двери в туалет, я перезвонила маме. Она взяла трубку после второго гудка, и я приготовилась к худшему. К раздраженным крикам госпожи Сои на заднем фоне. К обреченной констатации того факта, что директор питомника уже вызвала полицию, обнаружив, что похищен электронный ключ. Я отсутствовала семнадцать минут, что могло свидетельствовать либо об отвратительном состоянии моей системы пищеварения, либо о нарушении правил, которое я и допустила без зазрения совести.
- Вера, у тебя всё в порядке? – мамин голос звучал взволнованно, но без паники или чего-то подобного.
- В общем и целом, - пробормотала я.
- Ты к нам присоединишься, или мне попросить госпожу Сою отвести тебя в больничное крыло?
- Присоединюсь, - неуверенно ответила я. Если мама и директор питомника продолжали обсуждать бюджет, почему местные сотрудники бегают по этажам, разыскивая чужака?
Я добралась до двери в кабинет госпожи Сои и позвонила в звонок, как и подобает любому посетителю вроде меня. Я стояла строго напротив камеры, чтобы Люси могла меня разглядеть. Оказавшись в приемной, я улыбнулась девушке, лицо которой оставалось абсолютно непроницаемым. Она даже не взглянула на меня, изучая что-то на экране своего монитора. Проследовав дальше, я стремительно открыла шкаф и дрожащими руками запихнула электронный ключ в карман пиджака, который все ещё висел на вешалке, дожидаясь хозяйку. Краем уха я услышала, как Люси включает рацию и отчетливо произносит:
- Всем подразделениям. Код красный - отмена. Код красный – отмена.
Я вошла в кабинет и изобразила вымученную улыбку. В моём воображении как-то так должен был выглядеть человек, только что расставшийся с завтраком или обедом не самым приятным способом. Хищные глаза госпожи Сои впились в меня, и я нутром ощутила, что она подмечает испарину на лице, взмокшие от пота волосы. К счастью для меня, эти дефекты образа могли быть вызваны с равным успехом и тошнотой. Я присела на краешек стула и пробормотала короткие невразумительные извинения за долгое отсутствие.
- Госпожа Файт, вы желаете воды? – спросила она, и я заметила, как она смотрит украдкой в лежащий рядом телефон. На экране высветилось какое-то сообщение.
- Да, пожалуйста, - я смотрела на эту женщину, на разложенные перед мамой листы бумаги с цифрами, которые теперь для меня утратили всякий смысл. Мне хотелось одного. Покинуть это место как можно скорее.
По дороге домой мама несколько раз уточняла, все ли со мной в порядке. Она поглядывала на меня взволнованно, и вместе с тем недоверчиво. Наверно, материнский инстинкт подсказывал ей, что моё физическое самочувствие в полном порядке. Да я и не пыталась изображать недуг. Смотрела в окно, но не различала мелькающие пейзажи. Мне не удавалось сосредоточиться на чём-то кроме зацикленных воспоминаний о детях из питомника. Я снова и снова прокручивала в голове наш разговор. Ловила себя на постыдной мысли, что рада тому, как далека моя жизнь от этого ужаса.
Ближе к девяти часам вечера мы поднялись на своё крыльцо. Темнело теперь рано, и свет фонарей выхватывал по углам тёмные кучки осенних листьев. Кроны деревьев будто украсили сусальным золотом. Наш двор наполнился щемящей тоскливой красотой, которая очаровывала и вместе с тем гнала промозглым ветром в тепло и уют.
Массивные распашные ворота с декоративной ковкой открылись, впуская на подъездную дорожку папин элегантный седан. Отец возвращался из аэропорта на пассажирском сидении. С возрастом ему всё меньше нравилось находиться за рулём, к тому же, время в дороге он использовал для работы или чтения новостей. Гравий мягко хрустел под толстыми колесами. Машина остановилась. Папа ступил на дорожку, оставив в салоне чемодан и портфель.
Когда он только открыл дверь со своей стороны, я кинулась к нему с крыльца. В детстве это было нормальным явлением. Только завидев его в окно, я бежала вниз, сбивая на своём пути всё и всех, чтобы первой обнять папу, первой рассказать все самые важные новости. Последние десять лет я так не делала. Папа сделал шаг ко мне навстречу и крепко прижал к себе, одной ладонью поглаживая мой затылок.
- Привет, дружок, - он поцеловал меня в лоб и чуть отстранил, чтобы заглянуть в глаза. – Что с тобой? Всё хорошо?
- Не знаю, - я уткнулась лицом ему в плечо, вдыхая знакомый запах туалетной воды с древесными нотками.
Следом за мной подошла ближе мама. Она зябко куталась в шерстяное пальто, запахнув его на груди одной ладонью. Какое-то время родители молча смотрели друг на друга. Папа продолжал сжимать моё плечо, стиснув пальцы чуть сильнее. Только когда мама протянула к нему руки, он заключил её в объятия, закрыв от ветра полами серого плаща. Они стояли, не произнося ни слова. Высокие, взрослые и словно безмолвно простившие друг друга за что-то в эту самую минуту.
Наш с папой разговор состоялся ближе к ночи. Он вошёл ко мне в комнату немного усталый, в домашних джинсах и уютной фланелевой рубашке, ещё сохранившей запах кондиционера для белья. Присев в кресло у окна, он какое-то время смотрел в одну точку на полу, после чего перевел взгляд на меня. Я сидела под одеялом, привалившись спиной к груде пухлых подушек.
- Ну как ты? – спросил он, наконец.
- В смятении, - я отложила в сторону телефон, прервав колкую, болезненную переписку с Алексом. Он всё ещё злился на меня, отвечал резко и зло.
- С дебютом тебя, - папа улыбнулся уголком губ.
- Ты уже видел? – я тяжело вздохнула.
- Да. Мама отправила мне ссылку на почту. Посмотрел, пока ехал из аэропорта.
- И что думаешь? – чтобы чем-то занять руки, я заплетала и расплетала косичку.
- Думаю, что вырастил замечательную дочь, - он произнёс эту фразу абсолютно серьёзно, без тени улыбки.
- Они позвали меня, чтобы очернить тебя, пап. Мне не стоило участвовать, - горячая волна прилила к моему лицу.
- Не стоило, - папа спокойно кивнул. – Но ты участвовала. И участвовала достойно.
- Я наговорила лишнего.
- Ты всё сказала правильно. Я бы не посоветовал тебя забрать назад ни единого слова.
- Почему они хотят привлечь внимание к твоим действиям?
- Потому что я веду себя не так, как хотелось бы некоторым высокопоставленным людям.
- Что ты делал в командировке? – я прикусила нижнюю губу, не надеясь на честный ответ.
- То, что считаю правильным, - папа грустно улыбнулся, уставившись в свои раскрытые ладони.
- Та страна, куда ты ездил. В ней всё, как у нас? – я задала вопрос, который вертелся у меня на языке почти месяц, и вот я его сформулировала.
- Нет, - папа смотрел мне прямо в глаза. – Ещё правильные вопросы подготовила?
- То, что Конвенция носит международный характер – ложь?
- Да, - когда папа коротко кивнул, моя спина покрылась мурашками. Мир, который я знала, оказался всего лишь тесной коробкой в огромном не понятном мне чужом пространстве. Всё, что меня окружало, было ложью.
- В других государствах есть кастовая система?
- В некоторых есть, - папа смотрел на меня строго и внимательно, словно он был моим учителем, принимающим сложный экзамен.
- В других государствах введена казнь за бездетность?
- Нет.
- Людям из других государств можно путешествовать? Менять гражданство?
- Да, и снова да, - папа ничего не пояснял, только ждал от меня новых вопросов.
- В других государствах внебрачных детей используют как доноров или суррогатных матерей?
- Что? – папа упёрся ладонями в колени и подался вперед. Его спокойствие словно вынес в форточку пробивавшийся с улицы сентябрьский сквозняк.
Я молча нажала на кнопку воспроизведения и проиграла папе запись, сделанную днём в питомнике. Он хмурился, вслушивался в тихие детские реплики, прерываемые помехами и шуршанием. Когда запись закончилась, папа поднялся с места и отвернулся лицом к окну. Комнату охватила тишина, и я могла различить его размеренное дыхание.
- Как ты сделала эту запись? – он вновь повернулся, и от его серьезности мне стало не по себе ещё больше.
- Мама взяла меня с собой в питомник.
- И?
- И я пошла прогуляться.
- Кто тебе это разрешил?
- Никто.
- Вера, что ты сделала? – папа не повышал голоса, напротив, заговорил тише, вкрадчивее.
- Я взяла ключ директора питомника из кармана пиджака, села в лифт и поехала.
- Ты взяла или украла?
- Взяла на время.
- Тебя кто-то видел?
- Кажется, здесь я задавала вопросы.
- Ты не понимаешь, насколько это серьезно? Ты незаконно проникла в закрытые помещения. Ты в курсе, что с этими детьми запрещено контактировать? Быстро и подробно расскажи мне, что ты там делала. Со всеми, даже малейшими деталями.
Он сел на краешек кровати, склонился к моему лицу и перешёл на яростный шепот. Я вжалась в подушки, и все жутковатые мысли, что я успела перебрать за время возвращения из питомника домой, обрушились на меня с новой силой. Я проигрывала в голове сценарии, один страшнее другого, о том, что повлечет за собой мой поступок. Среди ночи к нам постучат полицейские? Папу обвинят в попытке получить секретные сведения, привлекая дочь? Меня посадят в тюрьму за нарушение Конвенции?
Я пересказала папе свои приключения, не забыв сообщить о том, что на территории питомника не ведется видеонаблюдение. Вспомнила до мельчайших подробностей последующий разговор с госпожой Соей, в котором не было ничего, не связанного с бюджетом. Еще раз прокрутила записи в той части, где смотрительница питомника допрашивает девочек. Упомянула странное сообщение Люси со словами «красный код».
- Всё плохо? – заискивающе улыбнулась я в конце своего повествования.
- Не знаю. Вера, какого черта ты вообще туда пошла?
- Кое-кто шепнул мне, что в питомнике творятся страшные вещи.
- И что? Это не твоё дело, - папа вновь поднялся с кровати и заходил по комнате из стороны в сторону, напоминая Алекса.
- А что ещё не моё дело? – я вспылила и повысила голос. – Всё, что я знала – ложь. Детей используют, как будто они личные вещи государства. Сестру моей лучшей подруги казнят через день. И тут выясняется, что за чертовой границей другая жизнь. Нормальная. Безо всех этих глупых правил.
- Дружок, - папа болезненно поморщился. – Пожалуйста, просто живи своей обычной жизнью. С каких это пор ты у меня стала борцом за справедливость? Забудь о походе в питомник, и занимайся привычными делами. Помирись с Алексом. Поддержи Трину. Издай какой-нибудь ошеломительный роман.
- Ты знал, что творится в питомниках? – я проигнорировала его просьбу.
- Знал.
- А мама знает?
- Мама не знает, и не узнает впредь, - он взглянул на меня строго, предупреждающе.
- Но почему ты ей ничего не сказал? Она отдает столько сил, времени, денег не понятно на что! Да куда они вообще тратят эти деньги?! – я почти перешла на крик, растеряв привычное самообладание.
- Я не могу лишить маму того, во что она верит, - папа прилёг рядом со мной и обнял, как в детстве. Можно было подумать, что сейчас он протянут сильную руку, возьмёт с тумбочки книгу сказок и начнёт читать своим бархатным голосом: «Давным давно...».
- Почему ты ничего не делаешь, если знаешь? – я притихла, уткнувшись носом ему в шею.
- Я делаю. Просто не так быстро и не так много, как мне бы хотелось.
- Что ты делаешь? Ездишь в командировки? Путешествуешь по прекрасным странам и городам?
- Спасибо за высокую оценку моей продуктивности, - папа иронично хмыкнул. – Вера, не думаю, что ты бы хотела, чтобы я действовал более открыто. Это бы сказалось и на тебе, и на маме, и на всей нашей семье. Но, поверь мне, я делаю. Нельзя изменить систему изнутри. Нужна помощь извне. И я ищу поддержку там. В других прекрасных странах и городах. Есть люди, которые разделяют мои идеи, которые помогают мне.
- Кто, например? Может быть Артур Ло? – я скептически скривила губы.
- Почему ты говоришь о нём в таком тоне? – папа недоуменно отстранился.
Я рывком отбросила в сторону одеяло, в один шаг добралась до комода и выхватила оттуда книгу, найденную в библиотеке семьи Ло. Я швырнула роман папе в ноги и победно вскинула голову, точно пробежала стометровку в рекордный срок, а не принесла отцу печальные новости о его лучшем друге. Он осторожно взял в руки книгу. Какое-то время тихо листал страницы, пока не добрался до моей фотографии. Сжав её между пальцами, папа недоуменно уставился на меня, ожидая пояснений.
- Я нашла это в библиотеке отца Алекса. Вместе с фотографией. Юджин говорит, что это та самая книга. Та, что ты купил мне незадолго до ранения.
- К чему ты клонишь? – раздраженно спросил папа. Глаза его чуть расширились от гнева, на щеках заиграли едва различимые желваки.
- Артур Ло отговаривал маму обращаться в полицию. Артур Ло был последним, кто видел тебя перед ранением. Ты не знаешь, кто в тебя стрелял. Ты не видел своих похитителей. «Убить пересмешника» с моей фотографией отец Трины нашёл возле твоего тела в ту ночь. Брэдбери тоже был с тобой тогда?
- Да, но это глупость какая-то, - папа озадаченно потер подбородок.
- Это не глупость, это доказательства, - с горечью ответила я. На меня навалилась нечеловеческая усталость. Ноги отяжелели и будто перестали гнуться. Мне казалось, что мне под веки невидимая рука натолкала мокрой ваты. Я больше не могла отталкивать от себя гнетущие мысли. Отец моего жениха пытался застрелить моего папу. Конвенция, которую мои знакомые чтили больше Библии, была всего лишь лживой бумажкой, сочиненной кем-то для собственного удобства.
- Артур – мой лучший друг, Вера. Никогда не смей подозревать его в чём-то подобном, - холодно вымолвил папа.
- Но...
- Никаких «но», - папа поднялся с кровати и одернул сбившуюся рубашку. – Если не хочешь проблем, забудь, всё что видела и слышала.
- Позволь мне помочь тебе. Не думаю, что смогу оставаться в стороне теперь, - попросила я, смягчив свои интонации. Что-то подобное я чувствовала, когда много лет назад к родителям приходили красивые взрослые гости в изысканных смокингах и платьях. Они танцевали, смеялись, пили шампанское из высоких фужеров и так и манили к себе. Но меня отправляли в спальню, и я смотрела из окна, как все эти люди выбирались в увитую нежными цветами беседку подышать свежим воздухом. Слышала через открытую форточку мелодичные голоса женщин, лёгкую инструментальную музыку, взрывы смеха. Мне хотелось быть причастной к их обществу, мгновенно вырасти и стать одной из них. Сейчас же отец находился у руля возможных перемен. Перемен, которых я успела пожелать всей душой, вопреки комфорту и беспечности своей жизни. Но он не хотел брать меня на свой корабль.
- Я не разрешаю, Вера. Это слишком большой риск. Я не могу позволить тебе попасть в беду.