Зеленая ласточка

После ужина Полли отвалилась спать. Сказала, что накануне не выспалась, а тренировка и болтовня ее слишком измотали. Сондра искренне надеялась, что это не означало «Ты меня задрала со своими вопросами, у меня болит голова». И был смысл надеяться. Полли бы такое в лицо сказала.

В общем, вечером Сондра оказалась предоставлена самой себе. В отличие от подруги, она утром выспалась, да и разгоряченное любопытство не дало бы уснуть. Так что Сондра решила до отбоя походить по коридорам, остудить кровь.

Она редко выходила после ужина. Обычно ее время занимала болтовня с Полли и ее приятелями, иногда чтение и рисование, но чаще Сондра просто вырубалась до подъема. Но сегодня вообще день странный. Ночью она не спала, утром не завтракала, на тренировке тренировалась, а сейчас, вон, бродит по пустым и очень смутно знакомым коридорам. Или не очень смутно? Сондра пригляделась к кривым изразцам на стенах – и резко свернула.

Есть! Она угадала. Через десяток шагов, за поворотом, разлился уже известный зал. Сондра не была здесь с первого дня, и сейчас чувства были такие же, как от встречи с Виртом – приятно-неожиданные. Сондра улыбнулась и пошла к барельефу с Нафтии.

Несмотря на то, что до отбоя еще было время, тут никого не оказалось, так что Сондра позволила себе постоять немного и полюбоваться. Видимо, Агата права. Этого места сторонятся.

Чудовище окутывало щупальцами и нависало волной. А волны настоящие - пусть и каменные, - врезались во взор, острые и резкие. Сондра рискнула подойти вплотную и провести по ним пальцами. И впрямь острые. Надавишь посильнее – поранишься. Сондра повела рукой по выдающемуся гребню и представила, как за ней остается карминовый след, растекается мраморной паутиной по розовому граниту. Пугающе красиво.

Вдруг гребень кончился, и под пальцами словно и впрямь разлилась вода, мягкая, ласковая, разве только неживая. Сондра оглядела барельеф. Ее рука лежала на гибком изгибе щупальца, а распахнутая морда чудовища нависла прямо над ее головой, пуская каменные слюни ей на макушку.

Сондра отскочила. Чудовище не шевелилось. Еще бы ему шевелиться! Сондра усмехнулась и обратно протянула руку. Морда была оскалена и осталась таковой, когда Сондра коснулась щупальца и осторожно его погладила. Камень под ладонью был теплый и твердый, как напряженные мышцы. Сондра продолжила гладить чудовище, и показалось, что эти эфемерные мышцы немного расслабились, а морда скалилась уже не злобно, а настороженно.

Раздался цокот, и Сондра снова отдернула руку. Цокот замер. Сондра обернулась. Морбиен стоял в конце одного из коридоров, ведущих к этому залу. Смотрел прямо на нее.

Сондра уставилась на него в ответ. И живо спрятала руку за спину. О господи, как стыдно! Он же не видел, что за ерунду она сейчас делала, да?

По лицу Морбиена невозможно было понять, видел он что-то или нет. По нему вообще сейчас ничего невозможно было понять. Пялился просто, как будто даже сквозь Сондру, на барельеф. Сондра тоже обернулась, но ничего нового не увидела.

Цокот продолжился, и она резко повернулась.

- Погоди!

Цокот ускорился. Сондра рванула с места, но, когда она добежала до конца коридора, за поворотом скрылась только тень плаща. А цокот стал таким быстрым, что почти слился в один звук. Сондра замерла.

...Морбиен сбежал от нее?

Да он что, охренел?

Сондра фыркнула и бросилась следом. Но момент был упущен – даже эхо растворилось в каменных ходах. Сондра припустила наугад, но очень быстро поняла, что ошиблась. Блин! Последние звуки угасли, света стало меньше, и на всем протяжении коридора не было видно и намека на Мора. Как он так носится на каблуках?

Но подумать над этим Сондра не успела. Не было не только Мора. Не было вообще никого. Ни единой души.

Сондра поколебалась чуть-чуть и медленно зашагала дальше. Путь тут только один, так что не заблудится. Но вот отсутствие людей тревожило. Сондра всегда ходила безлюдными коридорами, избегала ненужных встреч и не искала ремма без причины – привычка бояться людей. Но всегда обитатели острова были где-то рядом. В отзвуке шагов. В шуме голосов. В окликах. В воздухе. В невидимых взглядах на коже. Карандашные линии, просвечивающие под акварелью. Но сейчас не было ничего, чистый лист. По плечам пробежал холодок. Сондра остановилась, огляделась.

И догадалась, что же не так. Тени от старых барельефов дрожали, блики соскакивали с ребра на ребро, как будто не находили себе места, а тусклые кружки ламп, уже привычные и незаметные на взгляд, рябили и мерцали. Сондра подошла к одному из них. К лампе так же, как и везде вел красный провод. Пропадал под креплением и выходил с другой стороны, струился по неровным стенам. Но что-то было иначе.

Что-то было... правильным.

То, что резало глаз все это время и смущало, пропало. И у Сондры не заняло много времени догадаться. Не даром она столько рисовала с натуры! Свет был не электрическим. За мутным стеклом горела не лампочка, а свеча.

Вверх от лампы шла тонкая трубка. Такое было в некоторых частях Реммы, и Сондра приняла их за порыв дизайнерской мысли, но теперь не оставалось сомнений, что это такое. Она потянулась и дотронулась кончиками пальцев до трубки. Горячая. И закопченная изнутри. Это вытяжка!

- Но зачем жечь свечи, когда есть электричество? – спросила саму себя Сондра.

В ответ что-то звякнуло сзади. Сондра резко обернулась, и ее взгляд столкнулся со взглядом из тени. Неизвестный ремма в плаще с капюшоном, натянутым так глубоко, что только глаза и сверкали, крался вдоль противоположной стены и прятал что-то под полами. Сондра вздрогнула и приготовилась бежать. А потом поняла, что это не ее поймали с поличным. И вот тогда уже ремма вздрогнул – снова звякнуло добро под плащом, - и бросился наутек.

Мгновение в Сондре боролась воровская солидарность и любопытство. Борьба была проиграна всухую.

- Стой! – громко шепнула она и побежала следом.

Господи, ну кому, как не ей, знать, что никогда эти оклики не работают!

Черный плащ свернул в такой же черный коридор. Сондра (видимо, как Антиплащ) следовала за ним. Свет от свечей был тусклее, а в некоторых местах их и вовсе зажгли через одну, так что силуэт пропадал, растворялся, появлялся вновь и, испуганный, скрывался в очередной тени.

Но зрение у Сондры было таким же хорошим, как навык давить на пятки. Правда, обычно это ее преследовали, а не она. Ремма как раз начал выдыхаться, и Сондра, в два прыжка сократив расстояние, набросилась ему на спину.

- Кому говорю, стой!

Пацан под ней запыхтел, закачался, взмахнул руками – и на весь коридор раздался оглушительный грохот посуды!

- Ай! – пискнул ремма, и непонятно, от чего ему было больнее: от тушки Сондры на спине или от потери навара.

Сондра слезла и оглядела место задержания. Света все еще было немного, но среди обломков глиняной посуды и погнутых вилок можно было разглядеть ту кашу, которую давали сегодня на ужин.

- Ты!.. – ремма отдышался, выпрямился и запыхтел сильнее. – Ты.. ты... а ты кто вообще?

- Сондра, - тупо представилась Сондра. Она протянула руку, но заметила на ней следы каши и убрала обратно. – А ты?

- Не твое дело, - буркнул пацан и сел на корточки.

Он поводил руками над полом, как будто примеривался, с чего начать собирать. Собирать было нечего.

Сондра присела рядом, так же поводила руками и, не придумав ничего лучше, подняла более-менее уцелевшую вилку.

- А ты чего воруешь?

- Не ворую я! – пацан вырвал вилку и сныкал под полу плаща, как нищий попрошайка. – Эти порции ничейные. Были. Пока ты на меня не набросилась!

- Так ты убегал!

- Так ты за мной бежала!

Парнишка насупился еще сильнее и спрятал под полу и другие приборы. Он посмотрел на смесь черепков и каши так, словно всерьез задумался, сможет ли он их утащить, и с тяжелым вздохом оставил на месте.

- Теперь новое добывать. А скоро отбой. Поймают – и хана.

- А ты чего, ужин пропустил? Или не наелся?

Ремма натянул капюшон поплотнее и съежился так, что Сондра пожалела о вопросе.

- Я не себе, - тихо-тихо ответил он.

Стало еще более неловко. Сондра подпихнула ногой глиняный черепок, стерла кашу с руки и огляделась.

- Давай я принесу!

Парнишка приподнял капюшон. Сондра улыбнулась и ткнула на пол.

- Ну, я же виновата или вроде того. Давай я принесу с кухни несколько порций. Мне-то ханы после отбоя не будет, я не солдат.

Капюшон поднялся сильнее. Сондра увидела глаза, такие огромные, что в них смешивались сразу несколько оттенков – не то серо-карие, не то каре-серые, - и замотанный бинтами нос. Так Лекси бинтовала, когда Сондре нос расквасили. Вот только у парнишки не было ни фигналов, ни отеков. Наоборот, кожа казалось выбеленной, разъеденной белизной.

- Принеси, - с вызовом сказал он и крепче закутался в плащ. – В отстойник. Если не струсишь.

- Принесу! – кивнула Сондра, подумала и менее уверенно спросила. – А отстойник – это где?

Пацан посмотрел на нее как на идиотку.

- Да я новенькая просто! – поежилась Сондра.

Пацан посмотрел на нее как на еще большую идиотку.

- Принеси сюда тогда. Объяснять замучаюсь. Отсюда до отстойника рукой подать, да и не ходит никто. Даже после отбоя не заметят.

Сондра прикинула в голове, как она сюда пришла, и согласилась. Кажется, не заблудится. На счастье, пути она запоминала хорошо. А иначе в Дэнтовских подворотнях было не выжить.

Парнишка провел ее до основного коридора и остался в тени, а Сондра поспешила в сторону столовой. Теперь она явно заметила разницу в освещении. В один момент лампы сменились обычными, электрическими, да и барельефы здесь были куда чище и свежее. А еще тут был затертый пол. Этими ходами пользовались куда чаще, чем тем, со свечками.

«И все же, провода там есть», - заметила про себя Сондра.

Да уж, странности. Агата ей на экскурсии ничего такого не показывала, Полли тоже не упоминала. Она, конечно, говорила, что время от времени где-то в Ремме случаются перебои и отрубается система оповещения – а с ней, догадывалась Сондра, и свет. Но такие перебои обычно резво чинят. Иначе не объяснить, почему Сондра за все свое пребывание на Ремме ни разу не видела этих перебоев. Не могли же они случатся именно там, куда она не ходит? Или же ей просто несказанно везло?

Сондра добралась до столовой, прошла чуть дальше и остановилась у двери в раздаточную. По крайней мере, она надеялась, что это раздаточная. Таблички на двери не вешали, а деревянные узоры, как и везде отражали просто морской мотив.

Внутри были темно, тепло и пахло едой. Помещение оказалось и впрямь небольшим, заставленным столами, на части из которых лежали грязные миски, на части – чистые, а в дальнем углу – вот оно! Нетронутые порции.

Сондра быстро обшарила шкафчики, нашла объемный горшочек с крышкой и соскребла туда всю кашицу, в том числе – и из общего чана. Спасибо дежурному, который забыл помыть кастрюлю.

Кстати, почему нет дежурных?

Сондра прислушалась. Шаги гремели где-то далеко, в спальном крыле. Похоже, до отбоя и правда осталось не так много времени. Надо бы поторопиться. Сондра, конечно, не солдат, и хана ей не грозит, но и удачу испытывать лишний раз не хотелось.

Но вместо темного коридора с кухни она побежала прямиком к себе в спальню. Там она, недолго думая, нахватала шоколадок и печенья, которыми ее забрасывал Вирт, и помчалась обратно. По пути ей не раз встретились ремма, но никто не сказал и слова. Только парочка обернулись в недоумении. Но Сондра приветливо им махала и бежала дальше. Помимо быстрого бега у нее был еще один полезный навык – прятать вещи так, что даже полицейский не прочухает. Семнадцать этюдников пронести было куда сложнее!

Со всей снедью Сондра вернулась в коридор со свечками. Парнишка стоял на том же месте и метался между стен, как запертая черная птица.

- Ну наконец-то! До отбоя несколько минут, - зашипел он вместо приветствия.

Сондра выставила перед собой все добытое добро. Пацан застыл и уставился своими непонятными, непонимающими глазами. Но спрашивать не стал: замотал головой, выхватил горшочек и побежал в темный проход. Сондра, не будь дурой, припустила за ним и всучила пакеты и упаковки.

- Держи!

- Откуда это? – парнишка на ходу весь съежился, как слизняк возле горки соли.

- От меня. Да не боись, никто не узнает.

- Нам лишнего не надо!

- Бери уже!

Сондра все-таки впихнула сладости ему в руки. Парнишка явно попытался вернуть их обратно, но для этого пришлось бы отпустить горшок. А от этой добычи он отказываться не собирался.

- Это подарок, - мягче сказала Сондра. – Ты же явно не от хорошей жизни еду решил стащить. А сегодня на ужин такую гадость давали – холодной так вообще жрать невозможно. Хоть трапезу себе скрасишь.

Парень неуверенно поворчал.

- Я говорил же, не себе...

- Ну, кому ты там тащишь, - пожала плечами Сондра.

Ремма хотел ответить что-то еще, но далеко загудел горн. Отбой. Сондра прислушалась к шагам поблизости, но парнишка ускорился, и пришлось поспешить за ним. Пацан не оценил и шарахнулся, как от прокаженной.

- Иди в спальное крыло, - пробормотал он. – Отбой же. Если поймают...

- Да я же говорила, ничего мне не будет, - отмахнулась Сондра и попыталась заглянуть в его лицо. – А ты чего, не в спальное крыло? Куда ты идешь?

- В отстойник, очевидно же...

- Точно, ты говорил. Так что это за отстойник такой?

Парнишка цыкнул и извернулся все телом, словно вопрос прилип к его коже скотчем.

- Издеваешься, что ли? Как можно не знать, что такое отстойник?

- Я тут недавно.

- Да тебе бы первым делом сказали, куда соваться не стоит. На Ремме всего три таких места.

Сондра снова вспомнила экскурсию Агаты.

- Я знаю, что нельзя к роторам ходить. Ну, без сопровождения.

- Это только одно место.

- А какие еще два?

Парнишка прижал еду к груди и поколебался пару секунд. Света тем временем вокруг становилось все меньше. Сондра видела только его черный силуэт на фоне алеющих стен. У парнишки был амулет, он и излучал красное сияние. Только сейчас, в холодном мраке, до Сондры дошло, насколько тревожным выглядит это мерцание.

- Второе – это кабинет авитара. Точнее, уже кабинет мажортесты. Короче, где сидит... он, - голос мальчишки дрогнул и обратился в шепот, тревожный и мерцающий, - голубоглазый монстр.

Сондра хотела сказать, что прошлой ночью она побывала у голубоглазого монстра и осталась жива-здорова, но пацана так трясло, что она решила промолчать.

Они остановились. Света тут почти не было, если не считать красных отблесков амулета и зарева из-за закрытой двери. Косые лучи прорывались из щели над полом, пытались добраться до противоположной стены, но могли только беспомощно царапать пол на полпути.

- А третье – это отстойник, - коротко закончил пацан и постучал по закрытым створкам.

Дверь открылась мгновенно. Выпущенный свет рванул прочь, но так и не добрался до стены – его прорезала высокая тень. В проеме стояла не такая уж и высокая девчонка. На взгляд Сондры, вообще девочка.

- Ты долго, - шепнула она писклявым голосом.

- Задержали, - буркнул парень. На фоне писка его голос показался гнусавым. Ну еще бы, с перемотанным носом!

- Никто не видел?

- Да как сказать...

Он дергано кивнул на Сондру и отскочил в пятно света. На секунду лучи залились ему под капюшон, и стало лучше видно его белую, почти синюю кожу. Нос под повязкой странно проваливался, словно его там не было вовсе. Как он вообще дышит с таким бондажом?

Девочка вытянула шею, как уточка, и закачала головой. На ней тоже был черный плащ с капюшоном. И к ней тоже был вопрос – как она видит? Ответ нашелся сразу.

- Тут кто-то есть? – пискнула она.

Не видит.

- Привет, - отозвалась Сондра.

Девочка взвизгнула. В тишине Реммы этот визг зазвенел сиреной. Пацан зашипел и потянулся дать девочке подзатыльник, но руки у него все еще были заняты.

- Не ори, - гнусаво шикнул он. – Она не выдаст. Она помогла мне еду достать. Возьми лучше.

И вместо того, чтобы пихнуть ей горшочек, скрылся в проходе.

Девочка осталась стоять за порогом, вытягивая шею. Сондра помялась и подошла ближе. В проеме видно было немного. Свет излучала только обгоревшая свечка возле входа и красный амулет слепой девочки. Дальше стояло несколько узких столов и стеллажей. На полках дрожали блики, пойманные в стеклянные тюрьмы банок и бутылей. Мебели было столько, что взгляд никак не мог сквозь нее пробиться. Но чувство пространства подсказывало Сондре, что там, за этими склянками, ящиками и столами таится целый мир.

- Это и есть отстойник? – удивилась она. Сондра-то уж подумала, что тут будут какие-нибудь изгои-рецидивисты, а здесь тише, чем где-либо на Ремме. – Можно зайти?

Девочка снова пискнула и затряслась.

- Зачем? Ты кто?

- Сондра. Ну, мне просто интересно. Не бойся, я ничего не трону!

Девочка затрясла головой:

- Да кто в своем уме пойдет в отстойник!

- С чего ты решила, что она в своем уме? – пацан вернулся ко входу, уже без снеди, и втянул девочку внутрь. – Иди лучше раздай еду.

Девочка пофырчала и, удивительно ловко, скрылась в полумраке отстойника. Пацан же остался у дверей, пялясь на Сондру глазами – почти красными в таком освещении. Сондра потопталась, но снова попыталась заглянуть за его спину. Но девочка унесла свечку с собой, и теперь виднелись только редкие всполохи между черных досок и теней.

- А зачем слепой свечка? – спросила Сондра и только после этого поняла, что спросила вслух.

- Тои не слепая, - ответил пацан. – У нее катаракта, - он протянул руку. – Ката.

- ...ракта?

Пацан перестал моргать.

- Меня зовут Ката.

Если бы Сондра могла прогрызть мрамор, залезть в стену и замуровать себя там на ближайшую тысячу лет, она бы так и сделала.

- Извини. Сондра, - она ответила на рукопожатие.

- Без проблем, Извини, - хмыкнул Ката и вытянул ладонь так быстро, словно Сондра его обожгла. – Я услышал, как тебя зовут. Ты вообще откуда такая взялась?

Пришлось вспоминать то мудреное слово, которое упоминали Агата и Полли.

- С... Недивинов? Так называется?

- С Недивинов? – переспросил Ката так, что Сондра поняла, что не ошиблась. – Ты что здесь делаешь?

- Живу. Временно. Ну, я тут, вроде как, в гостях.

Сондра коротко рассказала о встрече с Виртом, о своих способностях, о решении остаться на Ремме и о желании Агаты ее обучать. Прошлось опустить кучу деталей (как, например, объявление в розыск и конфликт с Морбиеном), но Кате они и не были нужны.

Он и без них пребывал в шоке.

- Вот черт. Новый опенул, - пробормотал он. На языке крутились слова покрепче, но Ката, видимо, не рискнул выражаться. – Дежурные хоть бы намекнули! Ремма потонет, а мы не узнаем.

Сондра усмехнулась:

- Ну, это-то точно заметите. А что, вы другими реммами не общаетесь?

- «С другими ремма», - хмуро поправил Ката. Сондра извинилась, и он продолжил. – Мы иногда пересекаемся с дежурными, когда на посту кто посмелее. Но обычно они брезгуют.

- Почему? Что за место вообще такое – отстойник?

- Да ты... Ах да. Ты не отсюда, - Ката зыркнул исподлобья, разочарованно. – Если бы знала, ты бы не стала помогать.

- А ты за меня не решай, - Сондра хмыкнула и шагнула ближе, в свет красного амулета. – Расскажи – и увидишь, я о своем решении не пожалею.

Ката поколебался и отошел вбок. Сондра протиснулась в проем и уже хотела под шумок скользнуть подальше, но замерла у входа.

- Господи, у вас тут сдох кто-то?

Со стороны шкафов так невыносимо несло гнилью, что оставалось только удивляться – как эта вонь в коридор не просочилась. Сондра захлебнула более-менее чистого воздуха и сделала пару шагов. Глаза начало резать.

Ката спокойно прошел мимо нее и подтащил стул. Сондра, конечно, не из брезгливых (и не такое за время «работы» повидала), но стул на всякий случай ощупала через рукав. Ката же плюхнулся на свой без опаски. Единственным источником света оставался его амулет, и ремма повернул руку ладонью вверх. Снизу его перебинтованное лицо выглядело неживым. Сондра прекрасно знает, как падают тени на лицо. И лоб Каты был освещен уж слишком хорошо: нос не мешал.

Зато понятно, чего он заматывается! Сондра бы и сама с удовольствием зажала бы ноздри.

- Сегодня всего двое.

- Чего?

- Сдохло всего двое.

Идея с прогрызенным мрамором все еще звучала соблазнительно.

- Соболезную.

Ката махнул рукой; в мигнувшем свете его глаза блеснули.

- Чего уж. Они хотя бы отмучались. А остальным придется прожить еще один день в подступающей агонии и боли, - он хрипло вздохнул. – Отстойник – это последнее пристанище для обреченных. Люди тут не живут, они доживают. Для лагеря они уже мертвецы. Вот к нам никто и не суется. Легче похорон дождаться – захоронения хотя бы не воняют.

Сондре стало стыдно за свою брезгливость.

- У вас тут лежат смертельно больные?

- Смертельно больные, раненные, безвозвратно искалеченные, инвалиды. Те, кому даже лекари не помогут. И кто бесполезен для работы, - Ката чертыхнулся. – Сбрасывают сюда, как мусор. Догнивать.

Да уж, название намекало. Сондра еще раз огляделась. Организм привык к вони, и глаза больше не так резало. Но различить что-то все равно было невозможно.

- А что у вас с электричеством случилось?

- Отрубили.

- Как? Это же, вроде как, больница. Или хоспис. Разве вам не нужно питать оборудование?

- Какое оборудование? – Ката то ли возмутился, то ли и вправду не понял, о каком оборудовании речь. – Здесь никого не лечат. Это же не лазарет и не остров лекарей. Говорю же, люди тут не живут. И выход отсюда только один.

- Но вам же нужен свет!

- Мертвецам свет не нужен, - съязвил Ката и указал на дверь. – Очевидно, голубоглазый монстр так считает. Он же распоряжение отдал.

Морбиен? Нет, ну он, конечно, все еще козлина, но человек, которого она видела ночью, никак не мог лишить света смертельно больных людей. Сондра не верила.

- Отрубить вам электричество? Зачем ему это?

- Вот и спроси у него! Он просто перед фактом поставил: мол, теперь энергоснабжение в ваш сектор приостановлено. Да и то через солдат передал, даже не пришел к нам в глаза посмотреть. Совсем с катушек слетел. При мажортесте все было иначе...

- При Тее?

- При нем, при ком еще. При нем и отстойник появился. Точнее, он тогда не отстойник назывался, а сектор последних дней. «Дадим обреченным шанс на достойное существование!» Теперь тех, кто больше не мог выполнять свои обязанности, не ссылали лекарям и не оставляли на произвол судьбы, а обещали им те же условия, что и здоровым, а после и достойное прощание... Ложь! С самого начала, ложь и лицемерие! Как будто до обреченных хоть кому-то есть дело..., - Ката облокотился на стеллаж; звякнули склянки. – Когда я пришел сюда добровольцем, все было иначе. Мы все верили, что все будет иначе. Мы действительно поверили, что людей, которые больше не служат на благо лагеря, не списывают со счетов. Думали, что каждая жизнь важна. Что наши товарищи достойны последних дней в тепле и заботе. Мы верили...

Сондра охнула.

- Так ты...

- Я здесь трудился, ага. В свободное время, на добровольных началах, как и некоторые мои приятели. А потом, - он указал на лицо, - прописался. Не совсем на добровольных.

Он рассмеялся, и именно в смехе стало слышно лучше всего, как воздух забивается в пазухи и булькает возле голосовых связок. Сондра искусала в кровь губы. У нее было слишком много вопросов, и почти все из них задавать не стоило. Ката прекратил смеяться. Настала такая тишина, что спрашивать все-таки пришлось. Только бы не сидеть в молчании, в окружении гнилостного запаха и обреченности.

- Что с тобой случилось? – неуверенно шепнула Сондра.

Ката пожал плечами, и выражение лица у него стало еще больше походить на мертвяцкое.

- То же, что и с большинством здесь, - уклончиво ответил он. – Как видишь, дела неважные. О, нет, Сондра, не смотри так. Я знаю этот взгляд. Мне никак не помочь, мои дни уже все. Уже давно все. Но пока могу бегать, видеть и кое-чего соображать, стараюсь помочь ребятам. Я пришел сюда помогать, и уйду, помогая.

Сондра потерла шершавое пятно от еды на одежде.

- Ты извини, что я набросилась. Я не знала.

- Да ладно. Ребята накормлены – и это самое главное. Нас вообще дежурные должны кормить. Но они частенько побаиваются. Вот и приходится самим вылезать.

- Вам и еды не дают?

- Говорю же, должны давать. Просто никто за этим не следит.

Сондра заелозила на неудобном стуле. Перед глазами снова возник облик Морбиена. Он же тут главный! Как он может это допустить?

- Я ему сообщу, - со всей серьезностью заявила Сондра. – Наверняка это просто недоразумение. Он поправит что-нибудь в законах, и...

Ката рассмеялся. Гулко, гнусаво и фальшиво, как смеется оживший труп в ужастиках категории «Б». Сондра, как и при просмотрах этих ужастиков, не знала, пугаться ей или смеяться тоже.

- – Ката все хохотал и хохотал, и точно бы лопнул, если бы его не разбил кашель. Такой же гулкий и гнусавый, но уже настоящий. В груди у него что-то булькало. – Кхе-кха... Поверь, Сондра, монстру плевать на нас. Ему вообще на всех плевать.

- Но он же главный!

- Главным у нас был господин мажортеста. Когда его не стало, мы лишились всей правящей верхушки. А рыба без головы не живет. Так что наши дни уже все...

Он закашлялся еще сильнее, и Сондра протянула руки, чтобы постучать ему по спине. Но не успела она даже подняться, как из темноты вынырнула Тои, девочка с катарактой, и вслепую пошарила в метре от стула.

- Ката, ты снова себя не жалеешь. Тебе нельзя столько говорить.

- Не учи ученого, - беззлобно отозвался Ката, хрипнул и потянулся к Тои. – Иди сюда. Чего ты там принесла?

В кулаке у девочки и правда был пузырек. Ката неудобно изогнулся, забрал его и откупорил. Через запах гнили прорезался аромат свежескошенной травы.

- Это что? – сорвалось с языка Сондры.

- Лекарство, что непонятного, - Ката отложил пузырек и принялся разматывать слипшиеся бинты. Сондра жадно смотрела на то, как оголяется кожа.

И скоро пожалела.

Сондра всякого навидалась, но все равно передернуло. У наркоманов иногда чернели и отваливались конечности – такого в Дэнтовских подворотнях навалом. А еще Лекси показывала мерзкие картинки из своих учебников, когда Сондра особенно ее выбешивала. Но видеть нечто подобное на лице человека, который сидит рядом, который разговаривает с тобой и кажется вполне себе милым парнем – Сондра бы никогда больше не хотела.

Ката не прижимал нос бинтами. У него вообще не было носа.

Она отвернулась и позволила Кате залить лекарство на бугристый, изъеденный язвами отросток, который больше походил на полип, чем на орган. Черные ноздри заросли какой-то дрянью и исторгали из себя зеленую гниль – или же остатки прошлой мази. Сондра старалась не пялиться. Но отвернешься – интересно. Посмотришь – страшно.

Ката скоро закончил процедуру и замотал лицо тем же бинтом.

- Расходники до нас тоже не доходят, - сказал он, прежде чем Сондра вопрос успела задать. Голос у него стал еще более гнусавым, но пободрее. – Все приходится экономить.

- А откуда у вас лекарства?

- Что-то сами выращиваем и запасаем. Что-то приходится подворовывать. Но тащить из лазарета куда сложнее, чем из столовой: все лекарства под строгим учетом, и все сразу поймут, кто виноват в недостаче. Если повезет, глаза закроют. А если не повезет..., - он поежился, - лучше не представлять.

Сондра и сама поежилась, хотя представить не могла.

- Так ведь у вас антисанитария. Как можно лечить...

- Сондра, мы не лечим, - в который раз повторил Ката и поднялся. Его чуть-чуть мотало, поэтому красный свет тревожно болтался. – Люди здесь умирают. А сдохнуть от инфекции – далеко не худшая участь, которая их здесь может ждать.

Эхо донесло хриплый кашель. И Ката, и Сондра резко повернули головы. Кашель превратился в гнилостное бульканье, густое и болотное, и резко прервался. Наступившая тишина была дикой и неправильной, как огромное черное пятно посреди полотна.

- Тебе пора, - сверкнул Ката. – Скоро отбой.

Сондра не могла отвести глаз от темноты между полками стеллажа.

- Может, вам помощь нужна? Приносить что-то? Или поговорить с авитаром?

- Себе лучше помоги.

Ката поднялся. Сондра встала тоже и, пользуясь темнотой, улыбнулась. Ну, он не сказал «нет»! Надо будет только придумать, как не попасться Полли на глаза.

Они вышли в коридор. Даже после полумрака отстойника свечи казались слишком тусклыми. Сондра украдкой глянула на лицо своего спутника, но плотный бинт все так же надежно скрывал язвенный провал.

- Вас тут много?

- Тебе зачем?

Сондра пожала плечами. Если она соберется помогать, надо знать, сколько еды брать. Ката поежился.

- Больше, чем хотелось бы.

- У вас так много неизлечимо больных? Странно как-то...

- У нас так много «непригодных», - Ката показал пальцами кавычки.

Сондра снова представила лицо Морбиена – то самое, дневное, «я вас за людей не считаю» лицо.

- Уж могли бы как-нибудь пригодиться, - нахмурилась она. – Ты, вот, вполне себе дееспособен. Та девочка с катарактой тоже неплохо ориентируется. Уверена, вы не одни такие. Вас незачем списывать со счетов.

Ката улыбнулся. Вдруг он подался вперед, словно хотел обняться, но в последний момент передумал, отступил и неловко замотал руками, не зная, куда их деть.

- Может, на мирной Ремме нам было бы место, - проговорил он так тихо, что это можно было бы принять за сиплое дыхание. – Но пока что наше место – здесь, у смерти под крылышком.

Сондра открыла рот, но Ката так на нее посмотрел – и она закрыла. Ката смотрелся в нее, как в зеркало. А отражение не задает вопросов.

В пляске теней от полупотухших светильников воображение стерло с его лица бинт, дорисовало черты – и Сондра вдруг увидела перед собой мальчишку, молодого и полного жизни, с горящими глазами и руками, полными лекарств и снеди для тех, кому они уже не помогут. Она увидела, как этот мальчишка растет, мужает, смеется и плачет, любит и ненавидит, как на его кожу ложится солнечный свет, как ветер треплет его волосы, а птицы подпевают его звонкому голосу, как он любит этот мир, а мир любит его. А потом моргнула. И снова перед ней был Ката с замотанным гнойником на лице и мертвым взглядом, заживо загнанный в братскую могилу, где застоявшийся воздух вонял гнилью, а из света была одна несчастная свеча.

- Все наверняка наладится, - мотнула головой она и улыбнулась. – Ну, как-нибудь. Точно наладится!

Уголки губ Каты даже не дернулись.

Далеко-далеко прогудел повторный горн к отбою. Куда ближе закашлялся кто-то в отстойнике. Пора бежать в комнату.

- Себе помогай, Сондра, - повторил Ката, когда Ремма снова замолчала. Он отступил в темноту отстойника, но остановился и добавил. – В шторм либо один выплываешь, либо тонешь со всеми.

В груди похолодело. Коридор, полный огня, ощущался по-могильному промозглым. Сондра пожалела, что не взяла куртку. Видимо, об этих зимних холодах и предупреждала Агата.

- Я приду завтра, - шепнула Сондра, когда Ката прикрыл дверь. – Принесу еды. И, может, чего-то теплого.

Ответом ей был очередной приступ кашля завтрашнего мертвеца. Сондра потопталась у входа, но задерживаться после отбоя было опасно. Она вздохнула и развернулась.

И, когда она уже побежала прочь, до спины долетело тихое, гнусавое, но, наконец-то, полное надежды:

- Спасибо.

Сондра обернулась, но дверь уже была плотно закрыта. Свечи продолжили равнодушно прятать отстойник в тени.