Золотая птица

«Человек — единственное животное, которое причиняет другим боль, не имея при этом никакой другой цели»

Артур Шопенгауэр

* * * * * *

— Пиши, — Чонгук кидает перед Тэхёном те проклятые бумаги, которые в порыве гнева были разбросаны ещё пару дней назад по всей комнате. В его глазах холод и непоколебимость. Они вызывают в душе только злобу, что колет под рёбрами стрелами несправедливости.

Тэхён смотрит на листы перед собой. Прожигает глазами физическое воплощение его прав, подавляя в себе желание разорвать этот мусор на куски. Разумно ли ему чувствовать эту гамму из отвращения и боли? Чонгук купил ему вторую жизнь. Буквально.

Но одновременно лишил той, которой он существует сейчас, не наученный действовать иначе. Научится ли? Сможет ли? Такие вопросы гложут его, ведь самое страшное в сложившейся ситуации именно то, что он может не суметь адаптироваться к другим реалиям. Эти бумаги ощущаются ножом на шее. Поставишь подпись — он перережет горло. А выживешь или нет — дело удачи.

— Не буду, — озвучивает сквозь стиснутые зубы, отворачивая от Чонгука голову. Смотрит вниз, волосы свисают на глаза, закрывая побледневшее лицо. Все эти дни он не мог спать. Просыпался и ходил по комнате. Просыпался и готовил еду. Просыпался и убирался по дому. Просыпался и мылся, мылся, мылся. Хотелось смыть с себя всю грязь, все воспоминания. Всю жизнь.

— Заставлю, — Чонгук хлопает ладонью по столу, представляясь перед Тэхёном жестоким и отчуждённым. Редко он появлялся перед ним в подобном амплуа, ведь обычно у него был глуповатый образ человека, ведущего праздный образ жизни. И лишь изредка в нём появлялась подавленная агрессия и жестокость, которую он не хотел распространять на окружающих, но которую иногда приходилось выпускать наружу, чтобы добиться желаемого. Как сейчас.

— Я не хотел манипулировать, Тэхён, правда. Но ты не оставляешь мне выбора.

— Это Вы не хотите мне его предоставить, будучи свято уверенным в том, как мне будет лучше поступить, — разбито. Сил бороться нет. Сил повышать голос нет. Сил злиться нет. В душе ничего нет — пусто. Все эмоции испарились, потому что было так больно, что пришлось сжечь внутренности, чтобы пережить происходящее.

— Тэхён. Не зли меня.

— Это не я Вас злю, а Вы злитесь на меня.

— Подписывай. Иначе подам жалобу. Как думаешь, где ты окажешься после неё?

— И пусть. Много ли я упущу? — голос теряет цвет. Он становится серым и тихим, чуждым. — Может, подальше от Вас, в закрытой комнате, я бы понял, что значит быть собой. И сошёл бы счастливый с ума.

Чонгук молча протягивает ему ручку.

— Подписывай.

Тэхён принимает эту ручку, как петлю на шею. Смотрит на строчку, где необходима его подпись и напоследок спрашивает:

— Зачем?

— Без подписи я не смогу снизить над тобой контроль. Не смогу убрать камеры или предоставить тебя самому себе в другом доме. Если же ты подпишешь эти бумаги, то у тебя появятся права на конфедициальность, слежку за тобой можно будет прекратить, поскольку выдача паспорта — это признание тебя, как человека вменяемого, который не будет вредить окружающим. Боюсь, если и решишься навредить, попадёшь на подпольный рынок.

— А земли? Деньги? Кем я буду без них?..

— Ты будешь моим, — слова как выстрел в голову. — Думаешь, я тебя брошу вот так? В наше время на обычной работе на недвижимость ты не накопишь. Поэтому, у меня есть решение твоей проблемы.

Тэхён нервно усмехается, не веря, что это действительно единственное, что ему остаётся. Это какой-то сюр.

— Что Вы предлагаете?

— Переписать всё твоё имущество на меня.

— Вы сошли с ума, если думаете, что я в состоянии это сделать. Думаете, я Вам настолько доверяю, что пойду на это? Вздор.

Хоть Тэхён и произнёс эти слова, в душе всё смиренно опустилось, и рука на автомате вывела пару красивых букв. Он знал, что ему не оставили выбора. И ему было страшно менять устоявшийся порядок дел. И даже если Чонгук им просто воспользовался, он открыл ему новый курс.

Правда, позволит ли он по нему ступать?

Так Тэхён и понял, что ловушка захлопнулась, а он остался полностью зависим от Чонгука.

— Я хочу Вас ударить, — ручка скатывается со стола, как слова бренно скатываются с понурых губ.

— Так ударь.

Чонгук садится перед ним на одно колено, беря его ладонь в свои горячие руки. Закрывает глаза в ожидании обжигающей боли, но ничего не происходит. Они просто продолжают сидеть в тишине, а Тэхёну противно смотреть на это лицо напротив.

Хотя, может, он только хочет убедить себя в том, что ему противно на него смотреть. Ненавидеть Чонгука было бы куда проще, но надежда, цепко зацепившаяся корнями за рёбра, скребёт по лёгким и вызывает тошноту, будто пытается вылезти через горло и сказать: «Я так хочу верить, но это невыносимо».

Тэхён не любит питать ложных надежд. И он совсем не верит в то, что Чонгук его отпустит. Он и не отпустит, ведь Тэхён по-прежнему его раб. Просто более «свободный». Свободный раб. Оксюморон.

* * * * * *

Эмоция яркая, как вспышка. Тэхён сгорел в ней, когда проанализировал случившееся. Ему хотелось в ту же секунду поехать в банк, удостовериться, что все деньги всё ещё там…

Система золотого рынка не позволяет рабам иметь собственный счёт. Он открыт на организацию, которая продаёт людей. Доступ к денежным средствам нужно запрашивать либо через владельца, либо через письменное обращение в саму организацию.

Если ты пройдёшь проверку, то удостоишься чести воспользоваться собственными деньгами. Тэхён прибегал к этой услуге один раз, когда выкупал территорию для… старости. И узнать, что он может её потерять — смерти подобно. Потому что это его личный капитал, даже не дарственное и не через фальшивый брак.

Как хорошо было, когда он стариков до инфаркта доводил. А что сейчас? Сейчас такими темпами до инфаркта доведут его, и до старости он не доживёт. Приятно жить в грёзах о свободном будущем, но… как же они далеки.

Нет-нет, да появится в голове шальная мысль, что Чонгук — это клещ, которого никак не достать самостоятельно. А клещ и не простой, а заразный: вирус по венам пускает, отравляя кровь.

Это прилипчивая дрянь. Только теперь Тэхён осознал, что Чонгук въелся под кожу. Из-под неё он не вылезет ни за что. Прибил гвоздями к своему телу, выкупил гражданство, чтобы лишить самостоятельности. Всё в нём так и кричит «Я сожру тебя, обглодаю каждую кость, растворю в собственной кислоте и не отпущу. Какждя твоя молекула принадлежит мне. Тебе не сбежать».

Тэхён чувствует эту зависимость. Ранее ему казалось, что стоит обольстить Чонгука, это сыграет на руку — тот кинется к его ногам, вымаливая любовь, а на деле…

Он ничего не будет вымаливать. Он поставит раком, трахнет на сухую и всадит в вены наркотик, сделав так, чтобы без этой рутины нельзя было выжить. Не буквально, конечно, фигурально: Чонгук в постели, напротив, нежен. И это именно тот инструмент, тот ключ, который всаживается ножом в сердце. А нож не вынуть — иначе сдохнешь.

Создавать для жертвы видимость свободы, ограничивая её в действиях не с помощью слов, не с помощью физического удержания. А с помощью обстоятельств. Тонко, очень тонко.

Вот так Чонгук свою больную привязанность проявляет. Не отпустит. Что изменится, попытайся Тэхён сбежать? У него обрублены крылья.

Чонгук не буквально переламывает ноги, сажает на цепь, истязает. О нет, он более искусен. Он фальсифицирует события вокруг себя так, чтобы все ниточки отчаяния вели к нему. Чтобы всё указывало не него: «Ну, чего ты страдаешь один? Иди ко мне. Я помогу».

Эта его покупка… перекрыла весь кислород. Тэхён раскусил чужой замысел. Он услышал мольбу Чонгука: «Приди ко мне. Я помогу. Даже не придётся лизать мои ботинки. Просто приди. Покажи, что я нужен».

Если удовлетворить его желание, можно ли будет довериться? Тэхён разгадал, прочувствовал тот вариант развития событий, который ему старательно подкидывал Чонгук. К которому его принудил. Вариант, где он доверяет свои деньги и земли ему. Что дальше? Теоретически, всё нажитое вернётся после получения гражданства.

Дальше, что б тебя, что?

Каким ещё извращённым методом Чонгук планирует держать его на поводке? Хочет устроить шантаж? «Останься со мной, тогда верну твои деньги. Заключим договор?».

Чем это будет отличаться от рынка? Это буквально схема «из одной тюрьмы в другую, но под соусом добровольности».

Отличный план. Замечательный. Ни сучка, ни задоринки. Гладко, как по маслу.

Тэхён смирился. Прозябая в своей комнате последние дни и измывая в мрачном одиночестве, он вдруг подумал, как в голове пусто.

Пусто.

Что такое «пусто» для него? Для него, человека, который находится в бесконечном режиме выживания, отставая из-за этого в эмоциональном развитии и эмпатии от других? Когда ему было развивать навыки чувственности, если заботило только одно — возможность выжить?

Непривычная тишина в собственной голове заставила его задуматься — а не конец ли это. В какой-то момент, совершенно для него неожиданный, он пришёл в точку невозврата. Это называется сломом или деградацией сознания?

Ведь если ты не рефлексируешь, а проживаешь жизнь на автопилоте, значит ли это, что твоё развитие закончилось?

Тэхёну не хотелось бы называть своё состояние «регрессом», однако как-то оно должно было называться, поэтому мысленно он дал этому такое понятие: пауза. Пусть пока всё постоит на паузе, иначе тот поток боли, сбивший с ног, утопит его.

В этот самый момент тишины Тэхён вдруг вспомнил, что главная его сила заключалась в адаптивности. Его чувства, его переживания — всё это ничто по сравнению с условиями, в которых главное правило — выжить.

В природе выживают не «сильнейшие». А адаптивные. Сила не пригодится, если не выдержать погодные условия.

Он не имел права злиться. Не имел права пререкаться и перечить. Да, мир рухнул. Но он же до сих пор не умер? Ему нужно продолжать жить. Научиться воздвигать в руинах что-то новое.

Он представил чисто гипотетически один из не самых благоприятных вариантов развития событий. Он — всё ещё раб Чонгука, но только без денег, статуса и земли. Что меняется? Стабильность.

Если Чонгук стал клещом, пролез под кожу, то он залезет ему под кожу в ответ. Будут оба заражены. Хороший финал истории? Чонгук пожалеет, что захотел получить от него любовь.

Так сильно пожалеет. Он будет молить, чтобы клещ отцепился. Тэхён постарается так въесться, чтобы была не просто «симпатия». Он тоже может «фальсифицировать» события.

Вернее, он может постараться, отдав всего себя. План — полный отстой. Это худший план, который когда-либо у Тэхёна был. Но иногда врагов надо бить их же оружием. Вдруг сработает? Уже нечего терять от этих попыток.

Просто нечего. Всего лишили.

Его стабильность и уверенность в следующем дне шатаются, но он всё ещё стоит на этой земле. Вот она — адаптивность. Тэхён часто думал о смерти, но никогда не желал её. Ведь чтобы желать смерти, нужно совсем не знать жизни.

Он знал. В моменты редкого счастья. В моменты поисков правды. В моменты своенравия и пререканий. Чонгук ненадолго позволил дышать, просто в какой-то момент отнял ингалятор, напомнив, что, вообще-то, до этого получалось справляться без него.

Тэхён почувствовал себя рядом с ним безопасно. Отрицать это после того, как пришло осознание, просто бесполезно. Заслуживает ли Чонгук знать, что действительно заставил такого человека, как Ким, немного расслабиться и открыться?

Если раньше Тэхён принимал истязания и насилие, как должное, то со стороны Чонгука проявление насильственных действий или неприятных решений он воспринимает более болезненно, вполне естественно для простого человека пытаясь оказать сопротивление для отстаивания личных границ и мнения.

Только вот, Тэхён забыл, что в этом мире у него нет ни границ, ни мнения. И он — не обычный человек. Чон-ним действительно приложил много усилий в попытках в этом разуверить, и обидно, что он попался. Опасался, тревожился, но потерялся, из-за чего его агрессия, его истинные мысли и желания, просочились наружу.

И всё это вылилось Чонгуку пощёчиной от спевшей в сердце обиды.

Дни апатии прошли для Тэхёна не впустую. Осознание слабости перед мнимым выбором заточения или свободы привело его к убеждению, что тот, кому не стоило перечить ни в чём точно — Чонгук.

Какую бы ахинею он ни сделал, как бы сильно ни обидел, единственным верным решением для выживания будет ему сдаться. С кем Тэхён борется? Это даже смешно — его попытки вылететь из-под его относительно безопасного и тёплого крыла просто ничтожно жалкие.

Да, присосался Чонгук. Да, сломал. А кто не ломал до?

Здесь прогибают иначе. Здесь делают рабом не физическим. Здесь делают рабом чувств. А что лучше? Вот этого-то Тэхён и не знает, а потому считает, что ситуация патовая. Что план — ужасный.

Что хуже физической несвободы, чем несвобода моральная?

А был ли он морально свободен? Проверить можно только рискнув. И даже в этом риске не остаётся выбора.

В погоне за идеалом, Ким забыл, что его не существует. И надо выбирать из того, что есть под носом прямо сейчас.

Сейчас из того, что есть под носом, Чонгук — наилучшее решение.

Чонгука нельзя убить. Нельзя ненавидеть. Нельзя любить. Что с ним делать? Только оставаться рядом и верить. Подстраиваться.

Теперь новая цель Тэхёна — получить как можно больше привилегий. Свести с ума? О, как бы он хотел свести с ума, но возможно ли это?

Может, он будет без денег. Может, будет без земли. Но он с этого начинал, и он этим не закончит. Он высосет из Чонгука душу, но получит от него гарантию возврата на свои богатства. Свои мечты. Надежды, может быть?

Имеет же он право на надежду? Или это слишком роскошно для того, кого заточили в моральную клетку? Ах, наверное, всё-таки роскошно. Рабы не надеятся. Они живут, веря, что их положение — и есть наилучшее из того, что может предложить жизнь.

Даже так… Тэхён получит гарантию, чего бы это ни стоило.

* * * * * *

— Ваш ужин, — Тэхён ставит поднос перед Чонгуком на стол. Тот отвлекается от телефона, заглядывая в холодное лицо напротив — ищет там что-нибудь тёплое и цепкое, но, нет, взгляд лишь скользит по мёрзлой и скользкой защитной стене чужого безразличия.

— Ты всё ещё обижен?

— А Вы юморист, мистер Чон. Как смею я обижаться на того, кто подарил мне свободу, — звучит на грани сарказма. Тэхён складывает руки у себя за спиной.

— Дни депрессии уже отступили?

— Я полностью здоров, — кивает.

Хотя сам в этом сомневается, раздумывая, как лучше склонить Чонгука к сексу. Как соблазнить его, вскружить голову, ударить в сердце? Как заставить трепетать рядом с собой и привязать, чтобы держать поближе?

Возможно, ему не нужно изобретать велосипед, и он уже добился того, в чём нуждается, но как это узнать? Можно догадываться, анализировать и слышать из уст Чонгука одно и то же хоть тысячу раз, но сомнения останутся.

Тэхён не уверен уже ни в чём. Но ему любопытно вот что — склони он перед Чонгуком голову, что тот будет с этим делать? Как распорядится или воспользуется? Ему интересно прощупать границы чужого эгоизма, чтобы найти в них слабое звено, через которое можно будет уязвлять эго или манипулировать.

Один из вариантов прощупать почву — проявить инициативу в сексе. Для Тэхёна это непростительная наглость — проявлять инициативу. Он всегда был в позиции ожидания, готовый к сексу, когда господы того пожелают, но показывать свою…

Да, забывая о гордости, он стелился под разных пижонов, именно таким образом показывая: «Я твой, тебе, для тебя». В случае с Чонгуком ему не нужно было прибегать к столь низким махинациям для укрепления доверия, но…

Раз в год и палка стреляет. Какова будет реакция Чонгука?

Чтобы это проверить, он не придумывает ничего лучше, чем забраться к нему на стол, помяв коленями бумаги.

Зрелище удивляет. Тэхён раздвигает ноги, выпрямляясь в спине. Пальцы ловко разделываются с пуговицами рубашки, открывая вид на бледную и тонкую кожу груди.

— Непохоже на тебя, — озвучивает очевидное Чонгук, наблюдая за тем, как рубашка лёгкостью пера падает с чужих плеч на пол. — Ты осознал ценность тех бумаг?

«Я осознал ценность своего существования, поэтому буду делать всё, пока не получу желаемое».

Чонгук прикрывает ладонью глаза, вздыхая.

— Прекращай это.

Тэхён поджимает губы, но выходить из положения, в которое сам же себя поставил, не собирается, чтобы сохранить хоть каплю гордости в своём внешнем виде.

— Разве Вы не желаете меня? — с напором спрашивает, очевидно подразумевая, что вопрос риторический. Конечно, желает. Но что останавливает его от того, чтобы любезно взять предложенное?

Оно само приплыло в руки и предложило себя. Есть ли смысл в бережливости? Тэхён не надеется на снисхождение, а жаждет секса не меньше, чем Чонгук, но не по причине безумного влечения. Причина — выражение покорности.

«Посмотри, к чему ты привёл меня. Я осознал, что сбегать от тебя было глупо. Возьми меня. Без тебя не выживу», — вот он открытый посыл чужих действий. Хотя не то чтобы Тэхён действительно хотел отвечать на действия Чонгука столь мерзким способом, показывая, что он понял, чего тот желает.

Зависимый ублюдок.

Осознание этой жертвенности в Чонгуке вызывает какое-то неистовое чувство вины. Он не распознаёт игры, а видит ответ на свои действия, ища «то самое», что повлияло на чужое поведение. Тэхён, который до последнего возводил между ними стену и держался своих целей, сложил оружие, сбросил оборону и предстал перед ним оголённым проводом с единственным посылом: «Бери меня».

Так не должно было быть. Чонгуку не нужен человек со сломанной гордостью, выражающий покорность. Хоть он и понимает где-то глубоко в душе, что та — напускная, и Тэхён всё равно не станет в широком понимании смысла «его» от кончиков до пят, включая душу, но смена жизненных ориентиров его настораживает и пугает.

Как так получилось? Почему Ким, находясь в одиночестве, вдруг решил, что именно таким способом он что-то получит? Разве Чонгук смог убедить его в своём «всевластии»? Не говорит ли вульгарное поведение о том, что главный вывод, который сделал Тэхён — его ждёт безопасность рядом с таким покровителем, как Чонгук.

Признание этой мысли в своей голове всё равно что сдаться защитному механизму, привязывающему тебя к своему мучителю. Таким ли образом проявляется стокгольмский синдром?

Чонгук не знает наверняка, но мысли о том, что Тэхён от своего курса отклонился на сто восемьдесят градусов, приносят головную боль и чувство вины. Это он сделал. И в первую очередь своим поступком.

Тэхён, читая в его глазах замешательство, сжимает на краях рубашки пальцы до побеления костяшек, едва ли не испытывая «ломку» от ликования. Дурить людей всегда было так легко?

Чонгук встаёт из-за стола. Поднимает с пола рубашку и накидывает её Киму на плечи со спины.

— Развернись.

Тэхён послушно поворачивается, свешивая ноги со стола. Чонгук надевает на него рубашку, начиная застёгивать на ней пуговицы.

— Меня настораживает резкая смена в твоём настроении, — признаётся честно. Ким же хмыкает. — Я был не прав, — произносит, и Тэхён распахивает от услышанного глаза. Он порывается что-то сказать, но в голове только: «Я был не прав».

Что значит «я был не прав»? Что это значит?

Тэхён все эти дни крошил себя на куски, чтобы смириться со своим положением и признаться в своей покорности, а теперь Чонгук мотает его на эмоциональных качелях, откатывая назад в точку, где он позволил себе вольности и проявление искренних чувств, таких как боль, ненависть и неприязнь.

Что Чонгук хочет сказать своим «я был не прав»? Ответ приходит следом:

— Ты верно подметил, что я жуткий эгоист. И я не собираюсь менять себя, потому что не имею представления, как это сделать. Но я хочу, чтобы ты понимал моё раскаяние, пусть я и не могу вернуть те бумажки или убедить тебя в том, что верну тебе нажитое за годы на рынке. Не ведись на это чувство, Тэхён, — искренне советует Чонгук, заканчивая застёгивать рубашку. Он протискивается между ног Кима, вставая к нему вплотную. — У тебя же прекрасно получалось держать между нами дистанцию. Не надо открывать себя, чтобы я начал тебя доламывать. Я ведь начну. И да, буду обжигаться, ведь ты похож на оголённый провод, но не упущу возможности подмять тебя под себя, если ты будешь это позволять. Таким образом несчастны будут все: ты, я, окружающие. Будь человеком: огрызайся, сопротивляйся, злись, бей меня. Не ставь меня выше себя — я ничем не лучше. Не говори открыто о том, что я могу взять тебя. Я возьму. Но что это тебе даст? Чувство ненависти ко мне будет только прогрессировать, как бы ты ни был убеждён в том, что я способен дать тебе желаемое и ты со мной в безопасности. Может, твой статус на рынке, твоя физическая оболочка — да, в безопасности. Но подумай о себе, Тэхён. Ты будешь в безопасности? Твои чувства? Я думаю, что нет, но почему-то ты никогда не рассматриваешь моральный аспект, когда думаешь, как улучшить своё положение в жизни.

Ах, вот как. Тэхён сжимает рубашку в районе груди, смыкая плотно губы. Вот, какие игры ведёт Чонгук. Неужели весь этот монолог — сладкий фарс для ушей? Для создания видимости, что клетка открыта? Как это подло.

Злость прошивает всё тело. Но Ким прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Может, все его размышления — пыль? Может, всё проще? Может, его паранойя обострилась?

Как понять и не сойти с ума?!

У Тэхёна начинает кружиться голова. Сладко, сладко, сладко. Будут ли его чувства в безопасности? Хер там плавал. Нет, он даже близко не поверит во всю эту чушь. С ним просто играют. Всасываются глубже, через слои кожи. Убивают клетки, цепляясь клешнями за мясо.

Как это низко. Как низко рассуждать о «безопасности его чувств», когда они никогда не будут в безопасности.

Так и где же в итоге правда?

Чонгук приблизился к Тэхёну и произнёс те слова… Они прозвучали как признание собственной неправоты, но на деле оказались манипуляцией. «Я был не прав» — это не раскаяние в жестокости, а сожаление о том, что Тэхён, осознав свою слабость, принял покорность. Чонгук признаёт свой эгоизм, но не желает меняться, вместо этого пытаясь убедить Тэхёна вернуться к прежней дистанции. Он даёт понять, что, несмотря на слова о раскаянии, не собирается возвращать Тэхёну ничего, что отобрал, и продолжит его подавлять, если тот позволит.

В его словах — горькая правда о ситуации: Чонгук понимает, что его владение Тэхёном принесёт им обоим лишь боль, но не может отказаться от своей власти. Он манипулирует чужими чувствами, напоминая о желании безопасности и лучшей жизни, предлагая выбор между иллюзией безопасности в его руках и болезненным, но возможно, более свободным сопротивлением.

Чонгук прямо говорит о том, что в любом случае возьмёт Тэхёна, подчёркивая бесполезность покорности: ненависть останется, а чувства Тэхёна по-прежнему будут подавлены. Он бросает вызов: бороться, огрызаться, не позволять себя сломать, не допуская к себе не только физически, но и эмоционально. Монолог Чонгука звучит как ультиматум, заставляющий Тэхёна задуматься о настоящей цене «безопасности» и выборе между иллюзией и борьбой за себя.

Проблема только в том, что «борьба за себя» — это тоже иллюзия. Если говорить о физическом теле. Но если, как сказал Чонгук, обратить внимание на моральное… возможно ли здесь выиграть?

«Если будешь слабым — я буду тебя ломать», — вот, что говорил Чонгук. Он будет этим бессовестно пользоваться, поэтому пытается предупредить: «Остановись и борись, иначе страдать от этого мы будем оба».

Тэхён смотрит Чонгуку прямо в глаза, задышав от груза его слов глубже. Он пытается собрать их смысл воедино, понять то, что сокрыто на глубине, но только запутывается в рыболовных сетях, распахивая ресницы на необъятный океан чужого посыла.

— Вы не понимаете, — наконец, произносит Тэхён, чувствуя, как остро колет внутри. — Я готов сдаться, чтобы ничего не чувствовать. В моих переживаниях и мыслях нет смысла. В этой системе им нет места, так почему бы не стать красивым трофеем, что будет блестеть подле Вас в покое и покорности. Смирение — это путь к выживанию для таких, как я.

Соврал ли он в этот момент или нет? Тэхён не знал, но, наверное, это просто горькая правда, посыпанная для Чонгука пудрой. Чтобы он уверился в том, что к нему упали в ноги. План «сработал» — жертва повержена, процесс паразитизма запущен, «слияние» началось.

Чонгук сверкает глазами, будто расценивает его слова как вызов. По залёгшей между бровями складкой можно сказать, что он очень недоволен выводом, который сделал Тэхён.

— Но ты не можешь сдаться, Тэхён. Это не твой путь. Ты просто перекладываешь ответственность на меня, как будто это я заставил тебя поверить, что бездействие — это выход. Ты и сам это знаешь. Не верю, что объясняю тебе эти вещи. Возвращайся и чувствуй себя «собой».

Опять манипуляция. «Ты и сам это знаешь». Нет, Тэхён не знает. Он уже совершенно ничего не знает и не понимает. Его штормит. О какой стабильности рядом с Чонгуком может идти речь, если тот так просто пресекает все правила, выбивая из-под ног почву, выверенную схему, а следственно и ту самую стабильность, которую хочется?

Рядом с этим человеком он думает о безопасности? И действительно ведь далеко не о душевной, а физической…

Душевное рядом с Чонгуком разобьётся вдрезбеги.

— А что тогда делать? Почему Вы не понимаете, что моя покорность — это мой способ выживания? — эти слова вылетают из Тэхёна равнодушно. В моменте он отключает все чувства, не в силах вытерпеть этого морального давления и попыток убедить его в неправильности собственных убеждений.

Ему надоело перекраивать себя. То «подчинись — я дам тебе всё, чего нет у других», то «не подчиняйся, иначе тебе будет больно». Как это вообще, к чёртовой матери, трактовать? Тэхён умный, бесспорно, но похоже сдвиги в его башке не позволяют понять здорового человека.

Но почему-то с каждым днём ему всё больше кажется, что здоров здесь он, а Чонгук — нет, походя на безумца со своими полярными фразами и попытками донести философию, совершенно не подходящую под реалии.

Сломанное однажды не сломается дважды. Если Чонгук так переживает о том, что будет его третировать, если выражать ему покорность — то пусть переживает дальше. Тэхён и не на таких эмоциональных качелях катался — переживёт. Лишь бы выжить и получить всё.

Как будто Чонгук от этой его покорности ни капли не пострадает сам.

— Потому что это не жизнь! — отвечает Чонгук, его голос становится громче. — Ты не просто инструмент в моих руках, и я не хочу, чтобы ты себя так чувствовал. Ты больше, чем просто мой раб. Я хочу, чтобы ты сражался за свои желания, за свои мечты, даже если они противоречат мне.

Как легко сказать подобную… глупость. «Больше, чем просто мой раб». Тогда кто же? Тэхён никогда не позволял взглянуть на себя не как на раба. Как он может иначе воспринять своё внутреннее я? Возможно ли вообще выйти за грань этого понимания. Кто он, если не раб?

Это его фактическое определение.

И тут у Тэхёна в глазах мелькает понимание. «Фактическое определение». Внутри системы, на бумагах, в этом доме, перед Чонгуком. Но он должен был быть изначально кем-то, чтобы его чем-то обозвали.

Незнакомец для тебя фактически незнакомец просто из-за отсутствия общения, но это не значит, что за этим «незнакомцем» не стоит другое определение. Тэхён понимает себя исключительно как «раба», теряя глубину под этим словом.

Он же ведь не раб. Он раб для кого-то. А кто он для себя?

Вот, что Чонгук пытается ему показать, предоставляя возможность это увидеть. И вот, о чём говорит, позволяя вести себя, как человек. Если он сам себя зароет в системе золотого рынка, то под красивой обёрткой растворится то последнее человеческое, что есть в нём.

Конфету съедят, останется только фантик.

И раб в действительности станет рабом что внутри, что снаружи. И Чонгук не хочет именно этого.

Как это безумно… забавно. Тэхён даже смеётся, запрокидывая назад голову. Кажется, это подступает истерика.

Чонгук в этот момент склоняет голову вбок, приближаясь к Тэхёну до того близко, что их носы почти соприкасаются и взгляд практически проникает в его душу.

— Я вижу в тебе желания, которые ты сам не замечаешь. Не позволяй мне или кому-либо ещё затмить это, иначе от тебя останется только обугленный скелет, и это будет по твоей собственной воле. «Бери меня», — усмехается, прищуриваясь так, словно ударили в ребро. — Ерунда. Просто ерунда. Не смей так больше делать.

Тэхён опускает голову, его мысли мечутся. Внутри бушует шторм противоречивых чувств: страх, ненависть, подавленность. И зарождающийся в груди смех. Как он хочет окунуться в эту истерику и расхохотаться от происходящего, но Чонгук кладёт ему на лопатки ладонь, приникая губам.

Он отстраняется только на мгновение, чтобы сказать:

— Я не ем красивые трофейные обёртки. Я люблю конфеты с золотом, — и раскрывает чужие губы своим языком, опираясь вальяжно руками о стол позади Тэхёна, который оказывается зажатым между ними.

Он закрывает глаза, вздыхая. Мирится, но только потому, что не знает — неприятно ему, приятно или безразлично. Не разобравшись в этом, он решает позволить Чонгуку.

Именно позволить. Чонгук уже достаточно сказал для того, чтобы Тэхён понял — именно он позволяет что-то делать в отношении себя. Именно в его доме ему это позволяют.

Получится ли этим выдрессировать Чонгука?

Да, он боится до сих пор чужого поведения, чужой реакции. Но если Чонгук вдруг решит, что он обнаглел, единственное, что ему останется — посадить в карцер или продать. От этого, наверное, многое уже не потеряешь, правильно? Тэхён не знает.

Он просто будет делать. Потому что Чонгук дал такую установку. Делать.

И не то чтобы она Тэхёна не устраивала.

Поцелуй Чонгука — это не нежность, а владение. Его язык проникает в рот Тэхёна настойчиво, требовательно, как будто он исследует добычу, а не целует любимого человека. Хотя, куда ж там до «любимого».

Речь скорее идёт об идее-фикс, об одержимости и причудах Чонгука, который почувствует себя значимым, если завоюет что-то такое сложное и видное, как Тэхён. Наверняка в глубине души он будет собой гордиться, рассуждая о том, что заслужил доверие и расположение.

А раз заслужил — то не пустое место.

Когда Тэхён это понимает, то невольно давит улыбку в поцелуй. Чонгук был прав: он имеет гораздо большее влияние на него, чем наоборот. Чувство окрылённости от осознания контроля такой пустяковой вещи, как чужое себялюбие — приятное.

Как же мало нужно Чонгуку, чтобы накормить его эго. Достаточно просто притвориться таким, каким он хочет его видеть. Вопрос лишь в том, распознает ли он игру.

А он должен распознать. Не глупый же? Или глупый?

Тем не менее Тэхён чувствует себя зажатым. Как пойманная птица. Но в этой скованности нет страха, есть лишь странное, притуплённое ощущение. Он не сопротивляется, не отвечает на поцелуй страстью, но и не испытывает отвращения. Это пассивное принятие, диссонанс между физическим ощущением и пустотой внутри.

Он чувствует чужую горячую ладонь на свой спине, и в какой-то момент поцелуй вызывает в нём першащее чувство предвкушения в лёгких. Он тянет руку к галстуку Чонгука, удерживая его ближе к себе и затягивая «поводок». Так он приводит Чон-нима к лёгкому удушью в процессе, и не слышит протеста или недовольства.

Он прощупывает границы, не заинтересованный поцелуем. Он заинтересован исключительно тем, сколько может сделать во время этого поцелуя.

И возможность держать Чонгука на «поводке» или отпустить в любой момент дарит щекотливое чувство в желудке. И от удовлетворения даже сосёт под ложечкой. Как будто вот так он может унизить.

Чонгук целует грубо, небрежно, но с каким-то холодным вниманием. Его губы влажные, настойчивые, а руки, опираясь о стол, держат Тэхёна в ловушке. Вкус поцелуя — рваный, освежающий, словно морозное утро ранней зимой. Вроде проклёвывается солнце, но оно не греет. И Тэхён чувствует, как Чонгук контролирует не только его тело, но и дыхание. Каждый вздох — это разрешение на продолжение. Разрешение, которое он даёт осознанно, а не на автомате.

И которым Тэхён сейчас пользуется, зная, что при великом неудовольствии может завязать галстук потуже и отпрянуть в нежелании впускать чужой язык в свой рот. Этого Чонгук хотел, когда намекал «делать»? «Не быть смиренным»?

Поцелуй заканчивается так же резко, как и начался. Тэхён отстраняется, но галстук не отпускает, наматывая его на кулак. Чонгук покорно стоит напротив него, очевидно, ожидая каких-то слов, но его держат в напряжении, не желая посвящать в свои мысли.

Тэхён не знает, что чувствует. Просто делает и позволяет. В пассивном позволении есть своеобразное успокоение. Успокоение от отсутствия нужды принимать решения. Успокоение в полном подчинении. Успокоение от мнимого чувства контроля.

Тэхён всё ещё понимает, что не может отпустить себя полностью, но первый шаг он к этому сделал. Да, со стороны всё так, как и прежде. Но внутри он не думал, что должен позволить. Он хотел позволить. А когда расхотел — прекратил.

В этом есть что-то интересное. Немногим раньше он бы загрыз себя от своеволия и страха, а теперь его открыто провоцируют, проверяя, на что он способен.

На многое. Но нужно себя всё-таки ограничивать, чтобы не перейти грань.

В этот момент Тэхён думает, что его свобода начинается там, где заканчивается страх перед выбором.

Чонгук отстраняется, выдыхая короткий смешок. Его взгляд скользит по лицу Тэхёна, задерживаясь на слегка припухших губах.

— Ну как? — спрашивает он, голос низкий и немного хриплый. Тэхён молчит, смотря чётко ему в глаза. — Не понравилось? — Чонгук наклоняет голову, ухмыляясь.

То, как дёргает его Тэхён за галстук, слегка будоражит. Возможно, все эти пафосные речи были, опять же, от своих низменных желаний. Ведь ему так хотелось, чтобы Ким посмотрел на него свысока, поставил на колени и сказал: «Я здесь главный». Это очень горячая фантазия, от которой Чонгук тает уже долгое время.

Тэхён хмыкает:

— Я не знаю. Безразлично.

— Безразлично? — Чонгук улыбается. Улыбка хитрая и немного жестокая. — Интересно. Значит, можно продолжить?

Тэхён снова опускает взгляд.

— Вы можете делать, что хотите.

— Опять двадцать пять, — Чонгук зарывается пальцами в волосы, нахмуриваясь. Тэхён… тянет уголок губ вверх. В его голове происходит что-то сумасшедшее, и он не может поймать ни одну мысль за хвост, оставаясь просто с этим ураганом наедине.

Чонгук снова заключает Кима в тиски. Ему нравится ощущать близость с ним. От касаний он буквально ощущает приятные покалывания, чувствуя как хочет «взять», но он знает, что если действительно возьмёт, то не простит себя. Он очень старается показать Тэхёну правильную динамику в выстраивании отношений. Но если б он ещё сам понимал, что правильно…

У них неправильно всё. Но это не значит, что они не имеют права на существование, верно?

— Ты когда-нибудь думал, к кому тебя влечёт больше? — задаёт Чонгук внезапно вопрос, теряясь в ресницах Тэхёна, вздёрнутых слегка кверху. В этот момент думается, что Киму с трудом удалось привести своё тело к гладкому состоянию без волос, ведь, судя по ресницам, в его организме достаточно тестостерона.

Внезапно, почему-то, эта мысль расстраивает. Даже в таком Тэхён идёт против своей природы, дабы угождать таким извращенцам, как Чонгук. Это ли не истинный ужас и трагедия?

— Меня не влечёт, — ровно отвечает Тэхён, поднимая взгляд к чужим глазам.

— А если выбирать между мужчинами и женщинами?

— У меня не было времени об этом думать.

Чонгук хмыкает:

— И всё же?

— Мне не нравится женская грудь, поэтому смею предположить, что мужчин я перевариваю лучше.

«Перевариваю». Он не выбирает выражений. Чонгук проводит рукой по его щеке, произнося:

— А со мной тебе нравился секс?

— Нет.

— Ладно, это неприятно, но меня радует, что ты откровенен.

— Но с Вами он был безопасным, — делает ремарку Тэхён, проявляя любопытство. Если он будет чаще выкидывать такие фразы, как отреагирует Чонгук?

У него же цель стать для него энцефалитным клещом, верно? Надо играть в «холодно-горячо», потакая желаниям Чонгука. Чтобы однажды он поверил, что обрёл над Кимом желаемый контроль.

Чонгук опускает взгляд в пол, позволяя улыбке тронуть его губы. Улыбка не самодовольная, а немного неверящая и смущённая.

Это… интересно.

— Давай я побуду сегодня твоим психологом? — предлагает Чонгук, медленно садясь перед Кимом на колени. — Хочу раскрыть твои потаённые желания. Ты ведь не знаешь, что тебе нравится в сексе?

Чонгук притирается к ноге Тэхёна щекой, беря его туфлю в свои руки.

— Что Вы делаете? — закономерный вопрос, но без единой нотки удивления в голосе.

— Мне кажется, что тебе понравится доминирование. Что ты чувствуешь, смотря на меня сверху вниз?

— Что Вы странно себя ведёте.

— Всего лишь повторяю за тобой, начиная внезапные интимные шоу, — фыркает, медленно поглаживая щекой гладкую кожу туфли. — Давай, Тэхён, ощути: Вы стоите, как застывшая скульптура, недосягаемый и равнодушный, а я у Ваших ног. Разве это не картина, которая должна была бы доставлять Вам истинное наслаждение? — вживается в роль, переходя на формальный стиль общения.

На удивление, это действительно слегка задевает Кима изнутри. В низ живота приходит тёплая волна. Кажется, в сексе ему бы действительно понравилось доминирование. А дошло бы до насилия? Тэхён отогнал эти мысли, поставив их на паузу. Испугаться своих размышлений не успел, потому что подумал, что от внутренней униженности многие готовы были бы убить.

А он… всего лишь отомстить, и, возможно, наступить туфлей на горло. А потом истязать тело так, как было с ним на протяжении всех пятнадцати лет. Принесёт ли это чувство удовлетворения?

В этот момент Ким находит вопрос, который не смог найти, когда был на сеансе у психотерапевта. Нет, не принесёт. Хоть его боль сильна, но он помнит её слишком хорошо, чтобы спроецировать на кого-то другого.

К сожалению или счастью, он не тот монстр, способный на подобное. А потому и к Чонгуку быть по-настоящему жестоким он бы…

Чонгук поднимает взгляд, пытаясь найти хоть искру эмоции в бездонных глазах Тэхёна, но там по-прежнему царит мёртвая тишина.

— Неужели ничего? — вкрадчиво. — Я думал, тебе понравится такая… покорность. Всё-таки, шанс выместить на обидчика злость выпадает не каждый день. Подумай, Тэхён. Ты можешь сделать мне больно, и я позволю.

— Я не делаю больно «с позволения», — с презрением вырывается из Тэхёна. — Больно становится тогда, когда не ждёшь.

Ким медленно отдергивает ногу, вынимая её из захвата Чонгука, и туфля остаётся у того в руках.

— В отличие от Вас, у меня уже есть «психолог», — встаёт со стола, направляясь к двери. У выхода тормозит, высчитывая секунды.

«Холодно-горячо». Оттолкнуть-притянуть.

Уголки губ Чонгука изгибаются в улыбке. Он бережно кладёт туфлю на пол, затем быстро поднимается, сокращая дистанцию, и подаётся вперёд, пока его лицо не оказывается всего в нескольких сантиметрах от лица Тэхёна.

— Теперь ты ведёшь себя по-настоящему. Это заводит.

Киму хочется облизнуться от этих слов. Каким же Чонгук порою бывает наивным. А, возможно, он специально притворяется слепым, игнорируя то, что если бы не обстоятельства, то Тэхён никогда бы так себя с ним не повёл.

По возможности он бы вообще никогда не попадал к нему в руки.

— Надеюсь, дрочить Вы будете, вспоминая этот приятный момент Вашей жизни, — язвит, открывая дверь из кабинета. — Мне нужно приготовить…

— Возьми меня.

Тэхён останавливается, расценивая это, как приказ. Как себя сейчас стоит повести? Понять-то, что Чонгук от него хочет, несложно, но когда он приказывает — это стоит безоговорочно выполнять или нужно поломаться для большего эффекта?

Чонгук хочет от него естественности, но загвоздка в том, что вся она упрётся в невзаимность, которая отдалит от цели «заразить» собой.

— А Вы готовы встать сейчас на колени?

Чонгук встаёт.

Тэхён знает, что должен был сейчас проявить доминантность, должен был потакать чужим желаниям, но искушение… соблазн… этот внутренний червяк… внутренний маленький озлобленный демон, заставил прошипеть:

— Надеюсь и впредь будете на них ползать, когда захотите трахнуться.

Дверь в кабинет закрывается. Тэхён не делает больно «с позволения». Отныне он делает больно тогда, когда того не ждёшь. Чонгук первый начал играть грязно, обставив всё так, чтобы у Тэхёна не было и шанса его покинуть. Что же ждёт дальше?

Придёт ли однажды момент, когда он откажется от него? Будет ли это «освобождением»? Тэхён не знает. Ему остаётся лишь проверять, какие из его действий будут сковывать Чонгука сильнее. Нежность? Хладнокровие? А может и то, и другое?

Чон-ним, с его типом привязанности, с удовольствием примет модель «кнута» и «пряника». Удовлетрит ли она его внутренний голод к желанию быть любимым и нужным?

Даже интересно, возымело ли унижение эффект? Пусть хоть разок порадуется внутренний садист.

А потом, конечно, Ким выполнит желание Чонгука — приласкает. «Тяни-толкай». Если перекрыли кислород ему — он начнёт перекрывать в ответ. Медленно и плавно, завладевая всеми мыслями в чужой голове. Один задыхаться он не намерен.

Так люди подсаживаются на иглу, заражая себя бактериями.

* * * * * *

«Словно буря, я разрушаю твой мир, но когда утихает ветер, остается только желание… простить тебя».