Золотая птица

«Причини мне счастье. Это просто. Проще — только причинить мне боль».

* * * * * *

В этот же день Тэхён предсказуемо мучается от бессонницы, но не сильно печалится по этому поводу. Как и положено, просто встаёт с постели в пять утра и идёт готовить завтрак. Его мысли слишком сильно были забиты ожиданием после слов Чонгука, и ему не удалось успокоиться.

В зеркальной панели внутри холодильника мелькает его лицо. Тэхён вздыхает, закрывая дверцу, и идёт в свою комнату, чтобы замазать синяки под глазами. После всё же готовит себе завтрак, стараясь не думать об опутавшей его тишине. Из-за странной тревоги, не имеющей причины, еда застревает в горле, и аппетит предсказуемо пропадает.

Постепенно наступают часы общего пробуждения.

Вилли лениво открывает глаза. С тумбочки берёт телефон и смотрит пару минут в экран, раздумывая, звонить ли маме или нет. Пускай он с Тэхёном это уже обсуждал, чувствовать себя брошенным и одиноким не очень приятно. Поэтому, конечно, он всё-таки маме набирает, но та предсказуемо не берёт трубку.

Что до отца? С ним они всю жизнь были больше похожи на нейтральных соседей.

Вилли выходит из комнаты, чтобы найти Тэхёна. Он успел удивительно к нему привязаться, и чувство этой привязанности иногда кажется чрезмерно сильным, будто на грани опасности. Хён — как лучший старший брат. Иногда холодный и колючий, но явно более открытый и добрый, чем родители, хотя в первую встречу казалось иначе.

Ему больно — это всё, что он чувствует, когда думает о себе. Совершая неразумные поступки, он не перестаёт себя за них винить. Снедаемый чувством страха и бесконечной тревоги, в нём начала копиться бессильная злоба ко всем вокруг. Порою наступали дни откровенных рыданий, когда тяжёлым грузом на плечи ложилось осознание своей никчёмности.

В нём нет ничего — ни авторитета, ни ума. Его не за что ценить, и всё его существование упирается в обязанность перенять права на компанию Чонгука. Единственное, чего он не понимает — почему компанию хотят передать ему.

Объективно — он бестолковый. Возможно, с точки зрения подросткового максимализма он гонится за невозможной для своего возраста мудростью и чувствует из-за этого угнетение, но вместе с тем он понимает, что ничего не стоит. В нём ноль навыков.

И единственный, кто не тыкал его в это — Тэхён. Сломленный жизнью человек, который запер себя в представлениях и ожиданиях. В нём много безысходности, и в этом Вилли чувствует с ним единение, пусть их ситуации в корне отличаются.

Когда испытываешь боль, проще всего поддаться тем, кто сочтёт нужным обратить на тебя внимание. Особенно тогда, когда ты подросток. Жизнь в душном доме, состоящему из правил и жестокости со стороны Чонгука, могла стать адом.

Но всё же не стала. Всё же существуют в бренном бытии компенсирующие муки моменты. Без Тэхёна, Вилли уверен, он бы потерялся в лабиринте гнёта и собственных страданий. Не то чтобы суицид выход, но иногда кажется, что да.

И даже думать о смерти было стыдно, ведь… смерть — это не круто, правда? Её все осуждают, и от этого по-смешному горько в глубине души.

Страдать — смешно. Ныть — смешно.

Существовать, видимо, тоже.

Вилли было невыносимо находиться в этом доме. Никто не спрашивал, хочет ли он жить у Чонгука, его поставили перед фактом: «Ты будешь, потому что являешься угрозой для психического здоровья Солы». Вилли ни в коем случае не осуждает отца за глубокую привязанность к жене и попытки её защитить от всех невзгод, но можно было бы хотя бы постараться выработать похожие чувства к нему, раз уж он его сын?

На документах.

Вилли прекрасно знает, чьим сыном на самом деле является. Это произошло не как в сериалах, где наткнулся на документы в тумбочке и узнал, что ты приёмный. Нет, это вскрылось из первых же уст — Сола сама ему рассказала под таблетками. Не в плане, что те лишили её рассудка, а наоборот — те сделали её безэмоциональной и ко всему равнодушной. В тот момент она выговорила всё, как было, как думает, потому что не переживала о последствиях и не испытывала тревоги.

Всё, чего ей хотелось в моменте — рассказать, как ей было плохо всю жизнь. От его существования в том числе. Вилли уже смирился с этим, и даже принял для себя решение не заводить детей, поскольку если ему в инцесте повезло не схлопотать аутизм или любое другое отклонение — в его детях может прекрасно вскрыться какая-либо мутация.

Что до отца. Возможно, он догадывается, возможно, Сола ему рассказывала так же, но он никак не подавал виду о своём знании, предпочитая безоговорочно следовать за женой везде и всюду. Вилли иногда это кажется странной одержимостью, но не ему судить. Ведь он и вовсе не знает, где отношения здоровые, а где нездоровые.

Тэхён удивительным образом находится на террасе. Он лежит на одном из шезлонгов, подложив под голову руки. Вилли, нависнув над ним, хмурит брови и ворчит недовольно:

— Весь дом обыскал. Отдыхаешь?

Тэхён кивает. Спустя пару минут около него стоит второй шезлонг с Вилли на нём.

— Здесь слепая зона, — поясняет. — На террасе обзор на происходящее прямой, — делает жест рукой вперёд. — Стен по бокам нет, есть только стеклянная дверь позади и камеры над ней. Видно только спинки шезлонгов. Для убийства, правда, место неподходящее — всё равно будет видно, если я решу Чонгука отсюда сбросить, — шутит достаточно безэмоционально, но Вилли считывает, улыбнувшись.

— Он ещё не проснулся?

— Нет. После алкоголя он всегда спит дольше, — после этих слов Ким вздыхает, принимая сидячее положение. — Ладно, засиделся. Нужно ему от похмелья что-то приготовить.

— Хён, — зовёт.

— Что?

— Ты его сильно ненавидишь?

«Ненавидишь». Это слишком сильное слово, когда зависишь от человека на подсознательном уровне. Но вместе с тем и слишком слабое. То состояние беспомощного смирения и мысленного сопротивления нельзя облачить в простое «ненавидишь».

Нельзя ненавидеть человека, который не вызывает ненависти. И вместе с тем, сколько же злости кипит в груди, когда понимаешь, что этот самый человек — причина бессонных ночей, беспокойств и навязчивых мыслей. Почему?

Почему тот, от кого яро хочется откреститься, как от дьявола, даёт ложное представление о надеждах и хорошем отношении.

Чонгук — манипулятор. Капризный ребёнок, уставший взрослый и отчаянный любовник, подсаживающий жертв на крючок из своей же зависимости от любви и внимания. Тэхён не мог не купиться на искреннее проявление особых чувств к нему, не мог не поверить в безопасность предлагаемого безумства (о взаимности), но и не мог так просто на них повестись, ужаленный множеством раз похожих случаев.

Чонгук не единственный. Он один из тех безрассудных влюблённых, пытающихся его убедить в светлом будущем и безоговорочном доверии.

Доверие — лживая приманка. И она, к сожалению, работает. Даже если всё понимаешь. Даже если осознаёшь, что Чонгуку не нужно проверять его списки продуктов, потому что вещи в том можно ограничить определёнными категориями; что мнимое предоставление личного мнения — сладкая западня, выход из которой может найтись в лечебнице; что речи о сильной влюблённости — очередная манипуляция к взыванию сочувствия.

Тэхён не может верить, но одновременно и не может поставить под сомнения все те вещи, которые делает или говорит Чонгук. Потому что тот осуществляет действительно безумное, опрометчивое и непонятное. Это семантическая ошибка в системе взаимоотношений «раб-владелец».

И именно по этой причине «ненавидишь» — мало. Как мало и слова «используешь» в контексте привилегий владельца в сторону раба, ведь Чонгук нечто большее, но одновременно и меньшее, чем «используешь».

Тэхён чужой вопрос обдумывает. Молчит, а потом пожимает плечами.

Вилли поджимает губы, провожая взглядом его спину. Даже если ответ «нет», сам он бы ответил безоговорочное «да». Потому что Чонгук — причина несчастий всех людей вокруг. Как его не считать плохим человеком? Сола не забеременела бы, Тэхён бы не бегал по поручениям, как собачка на привязи, он бы не рождался и глаза окружающим своим существованием не мозолил.

Разве неправильно ненавидеть Чонгука? Он заставляет страдать близких людей.

Вилли встаёт с шезлонга, хмуря брови. Чисто теоретически, если ликвидировать причину проблем, исчезнут ли сами проблемы? Или же они останутся, как корни, в почве? С точки зрения логики — уберёшь зерно, исчезнут его последствия. Но работает ли так в жизни? Если убить насильника, проблема жертвы не исчезнет — ей всё равно придётся проработать травму прежде, чем сказать, что последствия исчезли.

В таком случае, не было бы более справедливо доставить условному человеку-проблеме достаточное или равноценное количество страданий? Не слишком ли милосердно избавить его от жизни, а как следствие — мучений?

Вилли направляет взгляд вдаль. Сегодня ужасно пасмурное небо, едва видно город внизу. Пейзаж давным-давно не завораживающий, привычный.

Интересно, нормально ли сейчас желать помочь хёну с работой? С одной стороны, он не хочет выполнять поручения человека, которого терпеть не может (Чонгука). Но с другой стороны, помощь с исполнением этих поручений немного разгрузит Тэхёна от обязанностей. И что выбрать?

Всегда выбирали за него. Теперь он не знает, как самостоятельно решать простые вопросы, ведь всё всегда было готово раньше, чем можно было успеть об этом подумать. Тэхён не такой. Он всегда спрашивает о его мыслях или предпочтениях. Привязаться, пусть даже к его холодности, не составило труда.

В мире, где любой твой шаг порицаем, легко оступиться и попасть в руки случайного человека, тебя поймавшего. После из этих рук не захочется выходить, ведь отчаянно захочется верить, что те будут ловить тебя всегда. Тэхён спокойно реагирует на его рисунки в блокноте — не осуждает, на его истерики за изучением финансов — не кричит в ответ, на его желание запустить нож в стену — учит, как сделать это правильно.

Разве заслуживает такой человек этой жизни? В мире, где страдают невиновные, не существует справедливости. Но должен же быть кто-то, кто попытается её восстановить?

* * * * * *

Тэхён аккуратно будит Чонгука, присаживаясь на край кровати. Он тянется кончиками пальцев к его лицу, внезапно вспоминая вопрос Вилли.

Ненавидит ли?

Этот коктейль из чувств. Горький, с привкусом лимонной цедры. На дне стакана водка, смешанная со сладко-кислым соком вишни. Неоднозначно. Но нельзя сказать, что невкусно, хоть рефлекторно и морщишься.

С Чонгуком так же. Нельзя сказать, что невкусно. Но рефлекторно морщишься.

И продолжаешь делать маленькие глотки, потихоньку пьянея. Тэхён сам себя боится. Отвергает то, что просыпается в нём, стоит окунуться в мечту столь запретную — о тёплом солнце над головой, на той самой террасе, о голубом небе и высоких облаках.

Запретно мечтать. Стыдно. Вселенная не наградит его спокойствием и свободой действий. Над ним будет стоять «нечто». Этим «нечто», как обычно, окажется Чонгук. Заслонит солнце, пронзит своими чёрными глазами. Но хотя бы не сожмёт то в кулаке, рассыпав в труху и погрузив всё в бесконечный мрак.

У Чонгука мягкие, в каком-то смысле по-детски розовые губы. Тэхён старался, когда по вечерам наносил на них увлажняющую маску с эффектом заживления. Касался едва ли трепетно кончиками пальцев, но всё же думал, что есть в этом что-то интимное.

Между ними, определённо, есть что-то интимное — вот, что понял Тэхён. Не трепетное.

Это интимное не на уровне пошлости. Потому что пошлость не бывает интимной — она кричащая и звенящая, её видно всем. А интимность — это об уединении. Тишине. Осевших снежинках чужого дыхания на твоих пальцах.

Премерзкое чувство. От него хочется отмыться, потому что яды тоже бывают сладкими. А снежинки, хоть и красивые, холодными.

Чонгук — яд. Вкусный, спору нет, но в жизни не оставит, если привыкнуть. Владельцы рабам жизни не оставляют. Даже если Тэхёну в последние дни жутко хочется отравиться этим обманом. Может, чувствует, что будет очень больно. И радуется, потому что будет повод Чонгука ненавидеть.

Но его сложно ненавидеть. Хотя поводов много. Но всех недостаточно.

Не все ненавидят своих насильников. Не все ненавидят своих некомпетентных начальников. Тэхён вот это самое несчастное «не все». Потому что хочется, а вроде и…

А как иначе? В этой системе не бывает иначе. В этой системе Чонгука не за что ненавидеть, хотя хочется. И доводы есть. Но это как попробовать два отвратительных на вкус блюда: одно будет ужасным настолько, что вывернет, а второе терпимее.

Вот у того, что терпимее, нет поводов для ненависти. Не самое худшее же. Да и не выворачивает от него. Стокгольмский синдром так и появляется, да? Ужасно.

Тэхён, думая об этом, кладёт ладони на плечи Чонгука, чтобы сделать ему лёгкий массаж. Сползает ниже, на грудь, вздыхая как-то тяжко.

Просто на него смотрят изучающе, из-за чего руки в какой-то момент замирают, а после и вовсе отнимаются от чужого тела.

— Утренний поцелуй? — спрашивает в своей привычной спокойной манере, не отрывая взгляда. Тэхён едва не кривится, но, перебарывая себя, наклоняется к чужому лицу, оставляя на нём слабое касание губами. Чонгука это не устраивает, потому он вплетает пальцы в его волосы, притягивая за затылок к себе ближе, чтобы… просто потереться носами.

Ким моргает непонятливо. В его системе постоянно происходят сбои рядом с Чон-нимом. Он мог сделать буквально всё, что взбредёт в голову, потому что имеет на это право, но в итоге ограничивается… этим? Тэхён не может понять чужих действий. Они не должны быть такими.

— Тэхён, — обращается Чонгук, вдруг становясь донельзя серьёзным. — Я тебе скажу одну важную вещь: мне не нравится то, как ты ко мне относишься.

Ким вздыхает, принимая несколько обречённый и уставший вид. Что ещё? Всё-таки он сам должен был догадаться, что нужно было пролезть в чужой рот языком? Или Чонгука стоило будить с ложечки тортика? Что не так?

— То, что я прошу о чём-то, не значит, что я к этому обязываю, — спустя несколько секунд тишины озвучивает Чон-ним, принимая более ровное положение на подушках. Расправляет складки одеяла перед собой, поднимая взгляд. — Я спросил: «Утренний поцелуй?». Ты должен увидеть разницу между вопросом, просьбой и требованием. По этой причине мне не нравится, как ты относишься ко мне, — делает паузу. — Как к владельцу.

Тэхён чуть ли не открывает от глубочайшего удивления рот. Хотя, скорее это просто шок от услышанного. Потому что: «А кем ты можешь мне быть, если не владельцем?»

— Вы говорите какие-то несуразные вещи. Конечно, я отношусь к Вам, как к своему владельцу. Как ещё?

— Тэхён, — уже более жалобно и с некоторыми снисходительными нотками в голосе. — Скажи мне, отношусь ли я к тебе, как к рабу?

Тэхён, не обдумывая, кивает. Чонгук вздыхает, продолжив:

— Я даю тебе не видимость выбора, а выбор. Понимаешь? Я могу требовать от тебя чего-то только потому, что ты делаешь всё, о чём я попрошу. Я капризный, я жадный и люблю контроль. Но вместе с тем я понимаю, что из-за моих слабостей к тебе ты никогда не увидишь меня в другом свете. Я требую секса, потому что я хочу секса. С тобой. Понимаешь? И ты приносишь мой каприз на блюдечке, обвязывая бантиком. Но был ли хоть раз, когда ты подумал, что можешь мне отказать? А был ли хоть раз, когда я говорил, что ты не можешь этого сделать? Скажи мне, что тебе мешает послать меня нахер? — уже в открытую смотрит с поразительной холодностью и умиротворением в сочетании с тишиной, осевшей в комнате.

В эту секунду Тэхёна переполняет возмущением:

— Вы сами говорили, что я получу больше, если буду «на Вашей стороне». Подчинение приводит к положительному результату.

— Это рабская психология, Тэхён. Ты заключённый собственного разума, в котором есть чёткая система функционирования. Владелец заведует, раб выполняет. В твоём понимании отсутствие способности к конформности приводит к плачевным последствиям. В случае с тобой — к наказанию, принудительной отправке в карцер. Ты должен понять, что мыслишь так исключительно из опыта раба. Исключительно из пассивной позиции вечного ущемления. А если смотреть за её рамками? Если я не убью тебя, если ты скажешь на мой каприз «нет»? Сможешь ли ты произнести это «нет»? Ты хоть представляешь, сколько власти имеешь надо мной на самом деле? Взбрыкни ты — я не дам отпора. Я просто буду пожинать плоды собственной глупости и безумности от такой простой вещи, как влюблённость. Я ведомый. Ты осознаёшь, что я ведомый? Дай ты мне сейчас пощёчину, я не смогу даже пригрозить, потому что, может быть, я хочу, чтобы ты дал мне эту пощёчину и показал, что у тебя в этом доме, рядом со мной, есть своя воля, свобода выбора и слова.

Тэхён в ответ молчит. Искривляет губы в усмешке, и в глазах его мелькает нечто настолько горькое, что это трогает кое-что неизведанное и тонкое внутри.

— Это смешно, — тихо в ответ. — Я живу в этой системе. Мне не скрыться от авторитета — некуда бежать. У меня нет имени, нет своего «я» — есть образ и статус. И Вы говорите мне о «свободе выбора», — концентрирует в каждой букве последних двух слов всю существующую в нём неприязнь.

Чонгук встаёт с постели, нахмурив брови. Надевает самостоятельно рубашку, по-деловому расправляя на ней воротник. После и брюки с тяжёлым вздохом.

— Не так я хотел тебе преподнести этот подарок, — произносит негромко, вмиг делаясь безмерно уставшим. Тэхён внезапно понимает, что, возможно, Чон-ним искренне пытается «раздвинуть рамки». Если задуматься, разве он хоть когда-нибудь угрожал ему? Был ли способен на унижения и жестокость?

— Я понимаю, о чём Вы, — сдаётся в итоге Ким, принявшись заправлять постель. — Но и Вы должны понять, что птица, полюбившая клетку, не перестанет быть заключённой. Ей просто понравится несвобода и её условия.

Чонгук позволяет себе улыбнуться.

— Во-первых, если ей это понравится — она обретёт свободу с внутренним я и потребностями. Не обязательно жить в лесу, чтобы почувствовать облегчение, многие живут в своих однокомнатных коробках и именно они для них — свобода. Это момент нематериальный и для каждого свой. Во-вторых, ты отличаешься от раба, который искренне верит в превосходство господина над собой, так что вряд ли почувствуешь себя в своей тарелке независимо от того, сколько возможностей я тебе предоставлю. Ты сам пытаешься стать «господином», — озвучивает простую истину, вставая к Тэхёну почти вплотную. Тот вскидывает выжидающий взгляд из-под чёлки. — Копишь богатства, стремишься к независимости, в результате чего обретаешь бо́льшую несвободу. Я не говорил тебе этого, но из-за высокого статуса на рынке тебя могут просто так не отпустить. Тебя все хотят, и ты это знаешь. Так и добился ли ты того чувства превосходства над другими? Того мнимого спокойствия от осознания, что зависишь от чего-то или кого-то в меньшей степени?

— Да, — без колебаний, глаза в глаза. — Я уверен в двух вещах: за мной наследства и деньги. Я проживу безбедную и спокойную старость.

— Если доживёшь, — хмыкает Чонгук, бьёт больно словом, намекая на тленность бытия и бесполезность трепыханий в омуте рабского бизнеса. — Рабская позиция — это возможность пребывать попеременно в одном из двух состояний: ощущать себя выше и лучше других людей, либо, напротив, чувствовать себя слабым и раздавленным, — пробегается мягко пальцами по чужой шее, наклоняясь ближе к лицу, чтобы едва заметно мазнуть губами по коже, — Я знаю, что иногда ты чувствуешь себя жалким и ущемлённым. Ты сомневаешься в успехе своего плана, постоянно его корректируешь в зависимости от обстоятельств. И мне интересно, ты смирился с тем, что я — твой глоток свежего воздуха, или продолжаешь размышлять над тем, как избавиться от авторитетов, м?

Тэхён чуть отклоняется назад, отвечая вкрадчиво:

— Вы не мой глоток свежего воздуха. Вы — очередной инструмент, с помощью которого я могу добиться своих целей. Такой ответ Вам нравится? Искренний, честный, грязный и жестокий?

— Видишь? Я зависим от тебя, а ты — от меня. Это необратимые последствия системы «раба и господина». И я жду, когда ты выйдешь из состояния первого. И сделаешь меня своим рабом, — проводит ладонью по чужой щеке, прикрывая глаза. — Потому что ты мне нужен больше, чем я тебе.

Тэхён уходит от прикосновения, смыкая губы. Говорит:

— Как Вы себе это представляете? Я не могу быть уверен в том, что действительно не наткнусь на последствия своих решений. Похоже на то, что Вы проверяете меня на вшивость.

— На силу воли, — поправляет Чонгук, притягивая Кима к себе за талию, чтобы обнять.

— Не имеет значения, — безвольно помещается в чужие руки. — Я чувствую, что упускаю какую-то вещь, о которой Вы молчите. Именно она станет последствием, я прав?

— Последствием чего? — шепчет вопрос на ухо, отчего шея Тэхёна покрывается мурашками.

— Решений.

— Ты прав. Я расскажу тебе об этом чуть позже. Когда ты выйдешь за пределы «я должен, иначе потеряю всё, что получил путём подчинения». Я не лишу тебя твоих достижений и привилегий. Из-за этой вещи, которая «станет последствием», я действительно готов на всё, что ты мне дашь. Даже если убьёшь. Теперь понял?

Тэхён медленно кивает.

— Тогда самое время подарить тебе кое-что, — Чонгук отстраняется, улыбнувшись.

Ким смотрит на него, приободрившегося, и вздыхает, зарываясь пальцами в волосы. «Сделаешь меня своим рабом», — настолько Чон-ним мазохист? Что с ним не так? Правда ли он предлагает поменяться ролями?

Пусть смена ролей действительно частенько происходит очень быстро в куче подобных случаев. И Тэхён действительно множество раз был «господином». Когда заставлял от себя зависеть. Когда заставлял себя любить. Он был королём положения, но вместе с тем не переставал быть рабом.

Обычно есть несколько выходов из зависимой пассивной позиции. Некоторые заключаются в попытке самовольно уйти, то есть в бунте, некоторые в открытой агрессии, некоторые — в лжи.

Тэхён пользуется всю жизнь одним выходом — пассивной агрессией. Она практически незаметна для окружающих, но её легко замечает грамотный специалист. Это приспособление, подстройка путем психической защиты в виде «ложного я». Порою бывает, что субъект сам осознаёт своё «ложное я», но не может выйти за его пределы, подстраивается под объект и ощущает в себе нечто чуждое, мешающее, обременяющее психику непосильной ношей.

Эта ноша — рабство.

Иными словами, Тэхён осознаёт свой ложный образ, и его внутренняя настоящая личность ненавидит всех, кто им управляет. Он теряется между «я настоящий» и «я ложный», забывая о своих интересах и целях под гнётом окружающей среды. Несоответствие внутренних потребностей с транслируемыми потребностями вовне приводит к агрессии, ненависти и бессилию.

— Иди сюда, — Чонгук подзывает к себе рукой, после вводя код в панели к сейфу. Тэхён с опаской пытается заглянуть за чужое плечо, чтобы понять, что же там за подарок такой, но…

Видит просто бумажки.

— Что это? — не скрывает удивления в голосе, и Чонгук резко разворачивается к нему, подцепляя пальцами подбородок.

— Половина моего состояния.

— Вы решили подарить мне половину своих богатств? — с явным разочарованием в голосе.

— Нет, Тэхён, ты не понял, — Чонгук тянет в странной блаженной улыбке уголок губ вверх. Его глаза так сверкают безумством, что это заставляет сглотнуть слюну и почувствовать лёгкий ужас, завибрировавший под кожей. — Я потратил на тебя большую часть своего состояния. Я выкупил тебе это, — он достаёт из сейфа стопку бумаг, указывая на название сверху. — Читай.

Ким прирастает пятками к земле. Он стискивает ладонь в кулак в районе сердца, понимая, что внезапно его накрыла одышка.

— Читай, Тэхён, — более строго.

Тэхён и читает с дрожащими губами:

— Свидетельство о предоставлении частичной свободы и прав обычного гражданина государства, подтверждённое вышестоя…

— Достаточно.

Ким облокачивается о стену, потому что в какой-то момент ноги перестают его держать. Тремор, накрывший так внезапно, оставляет Чонгука довольным — у него получилось практически лишить Тэхёна чувств. Значит, впечатлил.

— А теперь я объясню по-человечески. Присядь, — кивает головой в сторону постели, усаживая Тэхёна самостоятельно, надавливая тому на плечи. — Денег на предоставление полной свободы у меня нет, я не всемогущий. Поэтому и сказал, что с рынка тебя просто так не отпустят: еле отбил эту жалкую стопку скудных прав. Но теперь, когда на последнем конгрессе тебя признают недееспособным, у тебя будет второй паспорт обычного жителя страны: сможешь устроиться на работу, когда снимут с рынка. Также ты сможешь получить образование в университете, водительские права на своё имя, самостоятельно записаться на курсы. Бонусом можно будет вести страницы в социальных сетях.

Страницы в социальных сетях. Это шутка такая?.. Чонгук вдобавок словно по-издевательски протягивает стопку, чтобы можно было ознакомиться с содержанием.

Тэхён моргает, пытаясь обработать тот пласт информации, который так внезапно обрушился на его многострадальческую голову. Что значит «после последнего конгресса»? А если он сдохнет до того момента? Неужели Чонгук действительно настолько нецелесообразно потратил деньги?

Ким судорожно начинает перебирать листы, и условия, которые он вычитывает в договоре, вводят его в состояние невероятной агрессии. «При получении паспорта обычного гражданина страны организация может взимать нажитые рабом средства в качестве компенсации за уход продукта с рынка».

Это что за бред? То есть если он без паспорта, при нём остаются все богатства, а стоит стать чуток похожим на человека, вся прошлая жизнь перечёркивается нахрен и живи, как хочешь?

У Тэхёна начинают дрожать руки. Его тело будто прошивает током, а изнутри начинает откровенно колотить. На листы падает пара капель слёз от шока.

«Предоставление рабу прав обычного гражданина означает его дееспособность и отсутствие необходимости в сохранении имущества».

Тэхён в ужасе. Если он подпишет эти сраные бумажки, он может лишиться абсолютно всего, чего добивался буквально через порванное очко столько лет. Нет, этого нельзя допустить. У него нет никаких гарантий. Никаких гарантий, что он доживёт. Никаких гарантий, что он сможет устроиться работать и начать жизнь буквально с нуля, будучи уже… сколько ему будет лет? Таких вообще берут на работу в обычном мире?

У него отберут всё — жильё, деньги… статус и… часть его жизни.

Он вновь будет никем. Чем лучше переход из состояния «никто» в состояние такого же «никто»?..

Он останется ни с чем, он…

Тэхён всхлипыет, ошарашенный происходящим. Он сидит неестественно прямо, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно на его безвольное тело действует любое дуновение ветерка.

— Не смотри на меня так, — хмыкает Чонгук, начиная перебирать бумаги в руках. — Это значит, что тебе выдадут мобильный телефон. Мечтал об этом с самого начала: не придётся больше кричать на весь дом, если чего-то захочу. Но, все эти права даны тебе с оговоркой: все страницы будут мониториться, без моего одобрения ты не сможешь самовольно записываться куда-то, из-за чего постоянно придётся оформлять договоры. Тем не менее, когда ты уйдёшь с рынка, то сможешь жить обычной жизнью: работать, учиться и делать множество других вещей. И, самое главное, — делает недолгую паузу для интриги, — теперь тебе позволено снять часть татуировки с щеки или изменить рисунок. Полностью, к сожалению, избавиться от неё будет нельзя, но, знаешь, теперь среди остальных рабов ты будешь выделяться ещё больше — все поймут, насколько ты роскошный и «люксовый».

Это всё так абсурдно. Такие бабки ради… телефона. Татуировки. Паспорта. Он действительно станет существующей личностью для государства, но сам перестанет функционировать как хоть какая-то личность.

И вот этого он хотел? К этому шёл столько лет? К этому придёт его жизнь? Это не может быть правдой. Это…

Это просто ужасный сон. Возможно, если он перережет себе вены, то проснётся в мире радужных пони и беззаботных бабочек. Это же не может происходить с ним взаправду?

Это всё не существует. Пожалуйста. Пусть ничего из этого не существует.

Пусть он будет мёртв.

У Тэхёна в уголках глаз появляются слёзы. Но не от счастья. И не от горя. А от пугающей пустоты, распространившейся по всему телу. Он словно стал легче в десять раз, готовый вот-вот раствориться.

Более пятнадцати лет жизни просто перечеркнули какими-то бумажками. Это хорошо, правда? Он жил ради того, чтобы однажды почувствовать свободу, но почему тогда внутри так страшно пусто? И почему он всё ещё не чувствует этой свободы?

Есть ли она вообще? Ведь он по-прежнему сидит у Чонгука в спальне. По-прежнему не может сделать и шага без его приказа. И это будет продолжаться до тех пор, пока…

Тэхён моргает. Это будет продолжаться вечность. Его могут снять с рынка только во время перепродажи. Под крылом Чонгука он может остаться и до старости, либо до момента, пока тот не станет инвалидом. Если он не захочет от него избавиться, то ни о каких правах речи быть не может.

Ему их просто не дадут, потому что он продолжит влачить своё существование в статусе безвольного человека.

В отношениях доминирования и подчинения «господин» испытывает чрезмерную потребность в признании, в то время как «раб» — в отвержении. Чонгук, кичась своим статусом, выводил его в свет, хвастался им и делал вид, что безумно к нему тяготеет. Хочет поменяться позициями? От его слов так горько, потому что все они — ложь.

Даже если Чонгук проявлял к нему благосклонное отношение, позволял больше, чем другие, это не отменяет мотивов и его прежнего поведения на публике — всё то же желание признания, непомерная жадность и склонность к роскоши.

Да, может, к дорогим и редким вещам он тяготеет из чувства собственной неуверенности и голоса из детства, который твердит, как нужно, а как нет, но…

Итог один: Тэхён — в очередной раз инструмент. Просто некоторые владельцы рвали на нём струны, оставляли сколы в попытках извлечь звук, а Чонгук его бережно увлажнял, хранил на видном месте и играл мягко.

Но итог всё ещё один. Он по-прежнему инструмент. Полезный, «люксовый». И, да, может, Чонгук действительно неравнодушен к нему.

Но «неравнодушие» не равно глубоким доверительным отношениям. А о каком доверии может идти речь, если он скрывает то, с чем Тэхён может столкнуться, если выйдет из-под контроля.

«Я даю тебе свободу», — так Чонгук сказал? Это чистого вида манипуляция. Потому что сделай что-то по-своему против него — отрикошетит в два раза сильнее.

Для господина важно получать похвалу и восхищение, а для раба — критику и осуждение. Однако, несмотря на кажущиеся различия, оба нуждаются во внимании другого.

И это болезненная правда, которую Тэхён так слепо игнорировал.

Да, Чонгук в чём-то прав. Но не во всём.

И это оставляет в груди чувство бессилия.

И, что Тэхён осознаёт внезапно, словно стрела пронзает разум: отсутствие любви заполнилось вот этим механизмом. Этой системой. Потому что там, где было пусто, должно было присутствовать подобие любви: восхищение, признание и благоговение, которых он никогда не чувствовал в детстве.

Но почувствовал, когда пришёл на рынок.

Хотел ли он подсознательно больше похвалы? Может, действительно хотел. Может, по этой причине он чувствует себя таким опустошённым — потому что отрицает свою наивность и мотивы некоторых действий. Может, по этой причине слова Чонгука так обескураживают, вводят в состояние прострации.

Потому что, возможно, Тэхён на одну сотую долю процента поверил в его искренность и поверил в своё благополучие рядом с ним.

Плохо или хорошо ухаживают за инструментом, это не влияет на конечную цель его использования. Он будет издавать звуки до тех пор, пока хозяин того хочет.

Но, ради справедливости — в хороших руках иногда захочется и подпеть.

Делает ли это легче? Нет.

Шок сменяется другими эмоциями. Пустота, словно кувшин, в который наливают воды — наполняется сначала слезами. Потом отрицанием. Злостью. Гневом.

Тэхён яростно кидает бумаги из рук в пространство комнаты, вскакивая с кровати. Те летят с характерным шелестом, оглушая.

Тишину разрывает крик:

— Да какое право Вы имеете?! — толкает Чонгука в грудь так сильно, что тот отшатывается назад. — Да разве же я просил?! — тычет пальцем в солнечное сплетение, наступая. Каждое слово гневно и четко вылетает из его рта, болью отзываясь в перепонках: так громко, что страшно. — Вы отобрали у меня всё! Мой мир рушится на глазах! У меня нет ничего! Ничего нет, слышите?! — толкает, толкает, толкает к стене. От крика вены на его шее вздуваются, он краснеет от ярости. Из глаз капают горькие слёзы. — Как Вы смеете говорить, что мне нужно делать?! Как?!

Чонгук упирается спиной в стену. Тэхён долбит кулаком в неё около головы, тяжело дыша.

— Я никто! И останусь на всю жизнь никем, сколько бы прав Вы мне не выкупили! Абсолютно всё это Вы делаете ради себя — не меня! Я не кинусь Вам в ноги просто потому, что Вы потратили на меня деньги! Знаете, почему?! Потому что это всё, что Вы для меня сделали — потратили! Всё, что можно для меня сделать — купить! Но ни разу никто меня не любил тем, чего у меня нет у самого — сердцем! Сердцем меня никто не любил! Только деньгами, бесконечными, мать вашу, деньгами! У меня у самого есть деньги, у меня есть всё и одновременно ничего! Вот здесь пусто! — показывает в область сердца ладонью, всхлипнув. Голос на последнем слове срывается.

Губы дрожат. На них горечью бесконечная грусть и очевидная несчастность.

Отходит от Чонгука, вжатого в стену, назад, опуская голову. Перед глазами расплывается пол. На него глухо капают большие солёные капли, развеивая резко повисшее гробовое молчание.

— Вы меня не любите, — поднимает резко взгляд, утирая рукавом рубашки нос. — Вы любите себя. И такими поступками балуете чувство собственного достоинства, собственную жадность и нездоровое чувство привязанности. В Вас нездорово абсолютно всё — от чувств ко мне до представления о том, какими должны быть отношения. Потому что у Вас тоже нет сердца. Только деньги. Бесконечные деньги, бумажки, выгода и собственное любование. На какие бы риски Вы ни пошли. Вы всегда себя обезопасите. Потому что не любите никого вокруг. Ваш риск — очередное тому доказательство. Даже если Вы умрёте, я уверен, что Вы останетесь в плюсе. Может, мы с Вами одинаково несчастны, но я знаю точно — я здоров больше Вас.

Тэхён подходит к Чонгуку вплотную. Смотрит долго-долго ему в глаза, пронзительно. Чувствует вибрациями исходящий от его тела страх и кладёт ладонь на щёку, проходясь по ней дрожащими пальцами. Благоговейно. Почти с обожанием. Осторожно, будто по коже ползёт молодая красивая бабочка.

— Может, Вы и правда беспомощны передо мной. И стань Вы моим «рабом» в системе ничего не поменяется. Потому что раб не любит своего господина. А господин не любит своего раба.

Он со всего размаху бьёт Чонгука. Хлопок, разрывая тишину. Молчание. Внушительный красный след ладони на щеке и сжатые от боли зубы. Наверняка место удара невыносимым страданием пульсирует. Наверняка жар и колючее чувство расползлись по коже, забрались в самую глубь, в каждую клетку эпидермиса.

Тэхён безжалостно обхватывает Чонгука за щёки одной рукой, вжав затылком в стену. Оставляет красные жгучие следы на коже от пальцев. Дышит, — нет, — скалится, словно собрался рычать. И со всей силы бьёт затылком о стену позади. Ещё раз. И ещё раз. Обхватывает за волосы и тянет на себя, словно неваляшку, — туда-сюда, увеличивая амплитуду.

Будь это сериал, позади стена пошла бы трещинами, а Чонгук замертво бы упал ошмётками перед его ногами. Но на его лице лишь приоткрытые губы, — те самые, что детско-розового цвета, такие неподходяще-свежие для его взрослого лица, зажмуренные от боли глаза и изображение страданий.

Таких лирически печальных, словно отсылающих к прошлому. Словно бьют не сейчас, а бьют долго. Годами. Десятилетиями.

Наверняка это не отрезвляет, а заставляет замереть с чувством чего-то бесконтрольно оборвавшегося внутри.

Наверняка это просто больно.

* * * * * *

Опустошение. Вот, что чувствует Чонгук каждый раз, когда в него всаживают поганое «мне не надо».

«Не просил».

А Чонгук, что ли, просил быть вот таким вот собой — зависимым от чужого одобрения и чувства нужности? Эти два слова — одобрение и нужность — неотделимы. От его личности. И от друг друга.

« — Я не просила, я хотела сама тебя защитить! — Сола плачет, стирая маленькими руками слёзы с щёк. Её хрупкое тело сотрясается в руках Чонгука, что прижимает её к себе крепко, стараясь передать тепло и любовь, которых они всегда были лишены.

— Тебе было бы больно, — шепчет он ей в волосы, поглаживая по мягкой макушке, от которой пахнет детским шампунем с принцессой. «Без слёз». Жаль, что жить жизнь, подобно этому шампуню, не получается.

Под глазом потихоньку начинает приобретать нездоровый цвет кожа — алеет и зацветает удар отца за то, что Сола плохо написала тест по математике.

Какой-то тест. Жалкие цифры, выскабленные на листке бумаги. Фингал под глазом эквивалентен плохой оценке? У этого мира высокие цены за проступки.

— А тебе не больно? — хлюпает носом, обнимая за шею. Такая маленькая. Трогательная. Ранимая.

— За любимых иногда приятно получать боль, — целует в висок, подхватывая на руки, хоть и не сильно больше своей сестры. Пусть и хочет быть этим «больше». — Я чувствую себя нужным и значимым, забирая часть чужих мук. Не плачь, — вытирает пальцем горячую детскую слезу. — Я всегда тебя буду оберегать, даже если стану тебе не нужен».

Эмоциональное отстранение от Солы сейчас — тоже своего рода забота, которую проявляет Чонгук. Он знает, что испортил ей жизнь. И чувствует себя глубоко виноватым. Ни дня не прошло без чувства, что он во всём виноват, хоть Сола так и не считает.

Её всё ещё нужно беречь. От себя. И даже если пользуется ею, глубоко в душе он надеется, что Сола поймёт это. Увидит это «пользование». Чтобы почувствовала боль. И перестала быть к нему привязанной.

Так правильнее.

Правильнее, чтобы она обиделась на него, обвинила во всех грехах мира и перестала обжигаться об «горячий чайник», который в детстве всегда пытался напоить её ромашковым чаем с толикой заботы и болезненного ощущения «выпей меня».

Выпей, чтобы растворился, слился с тобой и тепло расползлось по венам.

Потребность быть нужным — это глубокий и искренний поиск смысла в каждом шаге, который Чонгук делает, стремясь понять свою ценность в этом огромном мире. Он хочет обрести оценку своей сущности в рамках глобального контекста. Люди, движимые этой потребностью, зачастую выбирают путь соответствия общепринятым нормам, стараясь удовлетворить чужие ожидания и получить отклик на свои действия. Они ищут одобрения, похвалы и уверенности в том, что их место в жизни не пустует.

Чонгук всегда это делал — искал одобрения. В глазах отца. В глазах Солы. В своих глазах. Но каждый раз, смотря на своё отражение, он видел там не себя — что-то чуждое. Сплетение сторонних представлений о том, каким он должен быть. Так какой он на самом деле? Действительно ли такой недолюбленный, что пытается искать крупицы принятия в тех, кому это не нужно?

Быть нужным — это основа человеческого существования, заключающаяся в желании принадлежать к определённой группе и получать от неё принятие. Потому человек и является социальным существом. Никуда не уйти от соблюдения чужих ожиданий: своих, основанных на чужих, чужих, основанных снова на чьих-то чужих.

Всё сводится к тому, чтобы видеть свою значимость в глазах других, и этого порой достаточно, чтобы почувствовать полноту жизни. Но, кажется, Чонгуку мало. Глубоко внутри он желает пустить в чьём-то сердце корни так глубоко, чтобы их было не выдрать. Он так себе любовь и представляет: слияние.

Картинка стандартного сердца появилась благодаря соединению двух реальных анатомических сердец. Нарисованное сердце не одно — их два. Так Чонгук любовь и видит.

Когда мы ощущаем свою важность, жизнь не кажется бессмысленной: каждое наше действие обретает оправдание и значение. Однако разрушение начинается в тот момент, когда чувство собственной значимости начинает угасать, а близкий человек не демонстрирует, как он ценит нас.

Чувствует ли Чонгук свою значимость? Да. Когда покупает роскошные вещи. Когда спит с роскошными людьми, будто доказывая: «Я значимый, если заслуживаю этого». Когда добивается любви: «Я что-то значу, если он реагирует».

Я что-то значу, если меня есть, кому любить.

Тэхён разве близкий человек? Даже если нет, Чонгук бьётся головой о стену из его отчуждённости, пытаясь завоевать внимание. Для него это нормально: влюбляться в холодных людей, которым он не нужен. Потому что с теплом в детстве на него никто не смотрел, а, значит, этого тепла надо добиться.

Но каждый раз только крошится об эти стены череп.

Что приводит к болезненной привязанности и попыткам вымолить заветные слова одобрения с помощью манипуляций или давления. И в этом заключается настоящая трагедия.

А как Чонгуку по-другому влиять на Тэхёна? Ему хочется продавить его, как тонкую металлическую пластинку в руках. Оставить суть, но исправить под себя путём давления и манипуляций. Это работало на многих. Почему на нём — нет?

Само слово нужность в словаре трактуется как наличие у кого-либо потребности в чём-либо. Это можно рассматривать как зависимость одного человека от другого. В психологии данный термин — гарантия причастности, то есть отсутствие страха отвержения. Если кто-то в нас нуждается, то он точно не уйдёт и мы не останемся одни.

Приползи ко мне на коленях. Пожалуйста.

Привязанность партнёра также гарантирует проявление внимания, заботы и поддержки с его стороны, то есть закрывает целый ряд потребностей того, в ком нуждаются. Если это взаимно и не выходит за рамки приличия, то нельзя считать патологией — это норма. Совсем другое дело, когда один манипулирует другим с целью поддержания своей самооценки или извлечения выгоды без попыток отдать то же самое взамен.

Как будто их случай, да?

А всё потому что с раннего детства Чонгук являлся источником закрытия потребности быть значимым для родителя. Усвоил эту модель и пытается найти свой источник. Один. Чаще всего добиться любви от человека, который не способен это дать.

«Голос грубый. Низкий.

— Было так сложно сразу меня порадовать?

Чонгук чувствует на своей макушке тяжёлую горячую ладонь отца и опускает взгляд в пол. Его щёки становятся красными от смущения. Он боится улыбнуться, поэтому смотрит на носки своих туфель, подставляясь под поглаживания.

— Впредь, надеюсь, и дальше будешь хорошо учиться. Позволю тебе посмотреть, как я работаю в офисе.

Это сдавливающие чувство в груди — и есть радость?»

Чонгук прикасается к месту удара осторожно, ощущая на щеке фантомное покалывание. Как будто бьют в моменте. Долго и мучительно. Он опускается в джакузи, откидывая голову назад.

В груди висит странное напряжение и чувство, что он сделал что-то непростительное. С такой яростью на него не смотрели давно. Но больше всего коробят не её проявления, а сама реакция.

Почему? Почему, жертвуя всем, в ответ мы получаем только боль? Возможно, Тэхён был прав. И он продал большую часть земли в никуда, лишь бы побаловать своё эго. Но почему тогда так свербит, что в горле ощущается застрявший комок чужих слов? Или это просто вот-вот слёзы подступят?

Да нет, он слишком… слишком для этих драм. Неужели он правда настолько эгоист, что не видит мотивов своих же поступков?..

Он хотел его осчастливить. Подарить небольшую частичку той свободы, которой он хотел? Разве не такой свободы он желал? Чего так испугался? Чонгук не понимает. Может, Тэхён побоялся того, что у него могут отобрать деньги и земли? Да?

Этого обычные люди бояться больше всего, верно? И он этого не понял, правда? Но… но ведь…

Он хотел дать Тэхёну выбор между рынком и обычной жизнью. Он хотел стать в будущем спасательным кругом, потому что Тэхён, если пожелает, сможет переписать все свои богатства на его имя. И он бы смог ему их вернуть после получения паспорта. Но…

Но как бы Ким догадался до этого? Как бы доверился?

О нет, Чонгук начинает осознавать, насколько его подарок омрачил Тэхёну весь праздник.

Это действительно выглядит ужасно.

Чонгук тянется к панели в полу, включая розовую подсветку. Хотел, как лучше. Хотел честно. Хотел искренне. А получилось, как всегда. Он заторможенно смотрит на рябь, бегущую от его телодвижений по воде, и думает, что это что-то ему напоминает. Тот вечер в джакузи.

С Тэхёном и правда приятнее. Когда он есть. Когда можно просто смотреть на него и не чувствовать угнетения от жизни. Его существование вселяет в Чонгука странное умиротворение и… надежду? На покой. Хочется приклеиться к нему, чтобы было не отодрать.

Чтобы его вообще никто больше в этой жизни не смог от себя отодрать. Чтобы он забрался так глубоко под кожу, всочился в вены, чтобы жизнь без него была невозможна. Потому что от него всегда избавлялись, как от пластыря.

Может быть, он купил эти чёртовы бумажки, потому что хотел, чтобы Тэхён приполз к нему с просьбой о помощи. С просьбой дать кров, деньги и приютить. Может быть, в сердце. Всё может быть.

Что ж, это эгоизм. Но он просто хотел почувствовать себя нужным.

Он закрывал чужие раны, старался их лечить, но всегда оказывался в мусорке. Почему всё его стремление кого-то защитить постоянно упирается в ненужность?

Чонгук делает воду погорячее, включая гидромассаж. В голове подозрительно пусто. Он вслушивается в шум воды, рассуждая о том, почему же всегда… всегда оказывается за бортом. Не то чтобы он жаловался на собственную глупость, но…

Неприкаянным быть неприятно.

Может, он и купил Тэхёна из-за интереса. Из-за того, что его должен был кто-то «организовать». Из-за того, что он не может ухаживать за собой и вести быт. Боже, такая нелепица. Скрытый мотив был куда проще и человечнее — ему не хотелось наблюдать за чужим увяданием. Нравилась мысль о чужом благородном спасении, об избавлении от одиночества и о собственной человечности…

Наверное, отбеливание себя такими поступками через других и говорит о высокой внутренней греховности. Смешно. Купить, чтобы не купил никто другой и подарить условия лучше. Развязать войну, чтобы был мир.

Вот она — жестокая правда.

А входит ли сама покупка в эту человечность? Имел ли в виду Тэхён именно это? Ведь, если подумать, не будь людей, что покупали бы рабов, не было бы и рабов, ведь на них не шёл бы спрос. Замкнутый круг.

Было бы некрасиво с его стороны признать о проведённых с Мирэ параллелях, но… иногда горькой правде нужно смотреть в глаза — он зависим от мысли, что может вылечить чью-то боль.

«Ты мне кое-кого напомнил».

Вылечить боль. Это то, на что было нацелено его существование. С самого детства. Он вкладывал всего себя в Солу. Ему казалось правильным растворяться в человеке без остатка, отдавать ради него всё, что имеешь. Жертвовать, возможно, терпеть боль. Защищать.

Ему казалось правильным верить безоговорочно, даже если были все предпосылки для того, чтобы понять обман.

Но за своим стремлением найти место в чужой жизни Чонгук часто упускал то, что делал окружающим больно. Даже если старался наоборот эту самую боль не причинять.

Несусветный идиот, получается.

Чонгук стирает непрошеную капельку с щеки, расслабляясь. Капелька маленькая.

Никаких сожалений. Он уже купил эти бумажки. Уже испортил всё, что мог. Время не повернуть вспять. Мысли Тэхёна не прочитать. Тогда какой бы подарок обрадовал его хотя бы чуть-чуть?

Какая у него реальная мечта? Что для него «свобода»?

* * * * * *

— Что Вы почувствовали, когда сделали ему больно?

Тэхён долго не отвечает, уходя в себя. Взгляд, направленный в пустоту, говорит о внутреннем кризисе и тяжёлых противоречиях.

— Какое-то… пограничное состояние. Нечто, находящееся на грани эйфории. Мне вдруг подумалось, что… — говорит растерянно, сжимаясь, — что это справедливо. И приятно. Причинять боль. Что страдаю не только я. Что это чувство можно внедрить и заставить струиться по чужим венам. Как будто месть за всё, что я пережил. Почему я должен был терпеть все те вещи, и почему я не могу сделать их с другими? Почему меня грызёт совесть, но вместе с тем та радость, то необъяснимое чувство облегчения тенью мелькает в сознании, как маленький демон…

— Вы получали сексуальное удовольствие от осознания, что мстите, или это было удовольствие другого характера?

— Я не знаю, — отстранённо. — Как будто… аффект. Как будто я не совсем понимал, почему делаю так. Просто вдруг… проснулось.

— Проснулось?

— Это чувство. Я сталкиваюсь с ним иногда, когда кому-то больно или плохо. Вот здесь, — показывает пальцем на голову, — я сочувствую. А вот здесь, — опускает на сердце, — чернь и желчь, которая бурлит и подталкивает к… этому чувству.

— Как думаете, что послужило триггером?

Тэхён устало проводит ладонью по лицу.

— Я не знаю. Может, мысль, что… он слабее. Чувства — это самая уязвимая часть человеческой сущности, и как же порой просто бывает бить через неё в самое сердце. Знаете, сколько раз я так делал? Манипулировал, получал путём кокетства и подчинения деньги, наследства? Не сосчитать. И это единственное, что не вызывает во мне стыд, потому что я хотел давить и получать. Я делал это осознанно. И, в какой-то степени… это закрывало мою внутреннюю трещину.

— О чём Вы говорите?

— Трещина, это… через меня всегда добивались желаний. Осознание приходится довольно болезненным, поэтому мне хочется спрятать эту боль под мнимым контролем, под властью и хитрой жестокостью… Я всегда был средством и товаром. Почему мне должно быть стыдно, когда я применяю ту же схему на других? Почему другие не могут стать товаром для меня, через который я закрою свои потребности?

— Искренность — то, что Вас спровоцировало?

— Чонгук, он… иногда мне хочется наивно поверить ему. Но, — усмехается, — разве я похож на человека, который умеет верить? В тот момент он выглядел уязвлённым — открытым, честным. И это меня разозлило. Я не могу быть таким, мне не хватает… я хочу сказать, что искренность — отвратительное оружие против таких людей, как я. Она злит. Её хочется отрицать. Потому что собственная слабость, страхи и психотравмы ею вскрываются, словно ножом. И не остаётся ничего, кроме желания утвердиться в контролирующей позиции, дабы не показать… настоящего меня, — Ким отпускает взгляд в пол, сглатывая.

— Ваша злость — защитный механизм против внутренней слабости и страха. Вы не чувствуете себя безопасно рядом с людьми, которые пытаются быть с Вами искренними, поскольку Вас предавали множество раз. И это были те, кому Вы верили.

Тэхён молчаливо кивает. Его руки начинают мелко подрагивать — видно, от стресса подскочил уровень адреналина в крови. Тишина продолжается ещё какое-то время, пока не задаётся ещё один вопрос:

— Хорошо. Может, хотите поделиться чем-то ещё?

— Да… да, хочу. Скажите… когда люди влюбляются, нормально ли испытывать желание контролировать?

— А Вы влюбились?

— Я не знаю.

— Влюблённость тоже своего рода патологическое состояние. В процессе выработки гормонов вся психика человека концентрируется на объекте симпатии — лёгкая степень одержимости, назовём это так, эйфория, эгоизм. Эти чувства преобладают, но редко выходят за рамки, если человек изначально не был с отклонением. Например, низкая самооценка может повлиять на развитие эротомании или перерасти в сталкинг. Желание контролировать нормально, но смотря в чём оно выражается. Если это просто, скажем так, «подглядки», когда Вам интересно, например, рабочее расписание вашей пассии, и в этом Ваш контроль — Вы хотите знать, где она, то это в пределах нормы. Если под контролем подразумевается желание, условно, запереть объект у себя в подвале и никуда не выпускать из-за страха быть брошенным, можно говорить о нарушениях психики.

— Вы знаете, меня никогда не любили. Когда я почувствовал, что являюсь слабым звеном человека, мне захотелось на него надавить. Я вдруг почувствовал себя сильнее из-за слабости к себе, и это пробудило во мне какие-то садистские наклонности, о которых я не думал, поскольку находился всегда в позиции жертвы. В слабой позиции. И, когда… я ощутил это «возвышение»… я понял, что желание причинить боль тому, кто меня любит — это желание мести за всё, что я пережил. Я не стал сильным из-за открывшихся граней моей травмированности, наоборот. Я настолько ничего из себя не представляю, что, найдя человека, который легко подставляется под удар, мне хочется навредить ему сполна. Когда он ни в чём не виноват.

— Похвально, что Вы это осознаёте. Это то самое противоречие, с которым Вы боритесь, и это говорит о том, что Вы очень сильный человек. В Вас заложены крепкие этические нормы, которые Вы пытаетесь соблюдать. Потому что знаете, насколько больно переживать всё то, с чем сталкивались Вы. В то же время, эта боль не может найти выхода, ведь у каждого бывает свой предел.

Тэхён долго смотрит на своего терапевта, а потом заторможенно моргает, кажется, вообще не услышав, что тот ему сказал. Или не смог обработать из-за шока и большой нагрузки на нервную систему.

— Чонгук, он… знаете, возможно, я себя оправдываю, но… чего он хотел от больного человека? Что я полюблю его в ответ так же красиво, как и он меня?

— Что вы подразумеваете под «красиво»?

— «Правильно». Когда любишь и не хочешь причинять боли. Когда ждёшь ответного чувства. Когда ты терпелив к тому, кого любишь. Может, конечно, я совсем сумасшедший и не понимаю, какая любовь выглядит красиво, но… я точно знаю, что моя не такая.

— А какая ваша?

— Она… похожа на дремучий лес. Холодный. Сумерки. Сквозь ветви не видно солнца. Я опутываю своими чувствами, поглощаю. И убиваю. Своё внутреннее я. Как будто блок на чувства — я запрещаю отпускать себя, чтобы доверять. Ведь когда я испытывал чувства к кому-то, от меня уходили. Меня предавали. Меня больше не любили. И во избежание повторения, я хочу тот самый контроль. Я хочу делать больно. Я хочу вымещать свою злость, потому что чувствую превосходство. Я хочу контролировать, чтобы от меня не ушли. И одновременно с тем не хочу. Вечное противостояние моих внутренних… демонов встаёт рядом с рациональностью, и это так невыносимо. Так…

Тэхён внезапно захлёбывается слезами.

— Я не хотел причинять никому боли по-настоящему. Только там, где необходимо, а теперь, кто я? Я человек, которому нравится, когда другие страдают.

— Нет, Тэхён, поверьте, Вы не такой человек. В своей врачебной практике я встречал разных людей. От шизофреников до психопатов. И некоторые из них действительно могли жить только чужой болью — это было их стимулом к существованию. А что заставляет Вас продолжать жить дальше?

— Желание… желание. Я просто хочу узнать, что такое «жить». В тихом доме, где скрипит пол. На рассвете под пледом. Это моя мечта. Я один, вокруг никого. Ни камер. Ни моего расстройства в голове, которое бы шептало, что вокруг враги. Хочу освободиться. Надежда на то, что всё наладится, заставляет… жить.

— Видите? Временные трудности Вашей психики — всего лишь временные трудности. Вы не хотите причинять людям боль, просто Вы не можете справиться со своей. Вас не учили «красиво» любить, но Вы всегда сможете научиться, когда поймёте, из чего состоит само понятие «любовь».

«Любовь». Нет. Она не нужна Тэхёну. Он просто хочет исчезнуть и больше никогда не слышать навязчивых голосов, убеждающих его в том, насколько мир враждебен.

* * * * * *

День шёл медленно. Его не ускоряли ни деловые сделки, ни конференции, ни бесконечные звонки. Ни-че-го.

Чонгук чувствует каждую грёбаную минуту этого дня, рассуждая о том, когда он подойдёт к концу. Тэхён расправил ему постель. Принёс чай. Зажёг благовония. Всё по выверенной схеме, но между ними не было ни слова.

Ни.

Че.

Го.

Вот так по-настоящему ощущается быть отвергнутым? Начинать диалог не хотел ни он, ни Тэхён. А начинал ли Ким диалог когда-нибудь самостоятельно? Происходило ли однажды подобное? Чонгук не может сказать наверняка. Он смотрит на электронные часы, стоящие на тумбе.

«22:21» — светится зелёным.

Вот так, лёжа в темноте, прислушиваясь к тишине, которая окутывает комнату, голову заполнили мысли. Что Тэхёну нужно? Что ещё ему нужно?

Признаться, Чонгук не потерял многого, продав площадь. Напротив, это был его маленький план по завоеванию общественного внимания. Поступил бы он так, будь это ему невыгодно? Этот вопрос гложет изнутри. И об этом говорил Тэхён.

Вилли же он взял к себе тоже не потому, что так было лучше для Солы. Он и с этого поимел выгоду.

Согласно заключённому между ними договору, Сола обязалась передать Чонгуку права на своего сына в качестве будущего наследника его компании.

Грубо говоря, это бы договор о передаче прав на человека. Сола уступила Чонгуку исключительные права владения, распоряжения и контроля над Вилли. Чонгук, в свою очередь, обязался обеспечить его хорошим будущим и предоставить все материальные блага, которые бы тот только не попросил.

Одновременно с тем этот договор являлся документом о наследовании бизнеса и включал в себя определённые мелкие подпункты. Например: с содержанием Вилли, в качестве моральной компенсации, каждый месяц Чонгук получал от мужа Солы деньги.

Что касается самого мальчика: по договору он должен проявлять себя ответственным, компетентным и лояльным к Чонгуку. В случае несоответствия Вилли этим требованиям, Сола имеет право продать его Чонгуку или другим лицам на золотом рынке. А Чонгук, в свою очередь, оставляет за собой право в одностороннем порядке расторгнуть договор и найти другого наследника компании.

Таким образом, Сола фактически заключила сделку, по которой обменяла своего сына на его финансовое обеспечение и возможность избавиться от родительских обязанностей. Чонгук же получил возможность найти преемника, гарантией хорошего управления которого является продажа на рынок в случае невыполнения обязанностей.

Жестоко? Очень. Жалеет ли Чонгук? Немного, но игра стоит свеч — так он думает.

Тэхён был прав. Как же он был прав.

«Вы меня не любите. Вы любите себя», — немного искажённым голосом и не той интонацией, с другим выражением лица, но одной сутью, пролетает воспоминание совсем недавних событий.

А если и себя Чонгук не любит, что тогда?

Акции выросли в ту же секунду, как в прессу просочилась информация о том, что он купил своему рабу часть прав. Нет, он правда думал, что сделал несусветную благородность — подобный акт милосердия происходит очень редко. Но и убытки, Чонгук знает, компенсируются быстро.

Он думал, что они оба будут в плюсе. В конце концов, план по «встряхиванию» верхушки он вынашивал довольно долго. В итоге в плюсе оказался только он. А оказался ли? Без одобрения Тэхёна как будто всё это потеряло смысл.

Почему такая мелочь, как чужая реакция, буквально растоптала его? Почему по миллионам сердце не скребёт, а по нему — да?

Ещё и затылок болит.

Чонгук ворочается на подушке, вздыхая тяжело. Сон не идёт к нему. От самого себя в итоге становится мерзко. Сколько подобных «актов милосердия» за жизнь он совершил, которые обернулись ему плюсом? Это ли не двуличие.

Но он не злодей. И никогда не хотел им быть. Просто, видимо, душа начала гнить ещё в детстве, хоть того и не хотела. И получился он — Чонгук. Никогда не делающий что-то на благо другим, если это не приносит благо ему. А как иначе выживать? С рождения его учили искать во всём выгоду.

Он старался её искать и добиваться, но без ущерба окружающим. Иногда получалось, иногда нет.

Сейчас, вот, не получилось.

Лунный свет пробивается сквозь занавески. Тени таинственно танцуют на стенах в такт разрозненным мыслям. Не дают они ему покоя. Чонгук переворачивается набок.

И внезапно к нему приходит шальная идея.

«Свобода».

По прошлому контракту, заключённому с организацией, он не имел права оставлять золотую птицу без постоянного надзора. Почему? Потому что товар может без этого самого надзора сбежать, убиться или попробовать убить окружающих.

Однако, после обновления контракта, некоторые пункты вычёркиваются из него. По сути, Тэхёна он не может оставить без надзора, пока того не снимут с продажи, но выкуп на него прав делает его частично человеком.

Не только товаром. Как у «частичного человека», у него появляется право на частную жизнь, хоть и не полностью. Это значит, что организация, лечащие врачи и другие инстанции признают его безопасным для обычных физических лиц, что снимает в какой-то степени опасения об умышленном суициде или попытке лишить кого-то жизни.

Соответственно, если Ким будет находиться в другом месте, подальше от него, потребность в камерах отпадёт, и единственной вещью, которая понадобится для соблюдения пункта, может оказаться браслет с GPS для отслеживания местоположения.

Чонгук выдыхает. Такой подарок Тэхён оценит? Возможность побыть одному. Возможность почувствовать себя свободнее: никто не следит за тобой, никаких камер. Можешь хоть яд намешать на будущее — пожалуйста. Сведёт ли это с ума?

Воспользуется ли Тэхён возможностью?

Это становится таким интересным. Неужели Ким действительно будет жить в другом доме? Недолго: неделю-две. Надолго Чонгук не пустит: соскучится и выкрадет себе его заново. И будет транслировать на него весь свой эгоизм, нездоровое желание внимания и одобрения.

Как же сладко будет. Сама мысль о том, что Тэхёну не придётся насильно вставать по утрам, готовить, убирать, готовить себя к сексу. Это сладко.

Расслабится ли он?

Заслужит ли Чонгук его расположение?

Но для начала стоит спросить, готов ли к этому сам Тэхён. Но не будет ли дураком, если откажется? Вот оно — ощущение свободы. Так близко. Чонгук даже расплывается в улыбке. У него всё ещё болит затылок, он не знает, на что Ким будет способен после подобной выходки, но ему так интересно, что это действительно начинает походить на безумие.

Он не дошёл бы до такого даже с Мирэ. Даже с той, кого любил. А любит ли он Тэхёна? Он был уверен, что да, но теперь в его голову закрадываются мысли, что он никогда никого не любил, а лишь был одержим мыслью о человеке и чувством нужности для него.

Будет ли он Тэхёну нужен?

По спальне прокатывается тихий смех. Да, очевидно.

Он сумасшедший.

Так он продолжил размышлять в тишине ночи, пытаясь найти баланс между желанием подчинить и необходимостью дать свободу. Время тянулось медленно, но мысли о том, в какой дом поселить Тэхёна для предоставления практически полной свободы действий, не давали заснуть.

В конце концов, он знал, что, идя на риск, можно многое получить. Делает ли он это ради себя? Да. Ради Тэхёна? Едва ли. Просто в очередной раз они оба могут выиграть.

Чёртов лицемер и эгоист. Пусть глубоко в душе скребётся вина, болит сердце и радуется душа.

Как она радуется? Сжимается так, что спирает дыхание.

Не бабочки. А удушье.