Часть 6
Уже приближалось начало июля, и как-то вечером девочки расположились под ивой у ручья, где низко свисали ветви, как навес над их головами.
Они отправили мальчиков домой за фруктовым льдом, так как солнце палило всё более безжалостно. И пока они лежали на лужайке, стрекозы пролетали мимо них, радостно жужжа у их ушей, прежде чем исчезнуть в поле в исступлении.
Гермиона рылась в траве, собирая жёлтые одуванчики, в то время как Джинни собирала белые и пушистые. Глубоко вдыхая и выдувая семена в воздух, Элеонора вспоминала более беззаботные времена, когда она была ребёнком. Времена, когда её единственной заботой было сорвать одуванчик с наибольшим количеством пуха. Её проблемы были так же малы, как эти семена.
Голоса парней эхом разносятся над холмом, пока они разговаривают, заставляя ближайшую стаю птиц взлететь. Не часто у девочек находилось время для себя, но как же они наслаждались, когда происходили подобные моменты. Было приятно отдохнуть от постоянного вмешательства и плоских шуток со стороны близнецов.
— Как тебе здесь? — Джинни расположилась рядом с Элеонорой, они обе лежали на спине лицом к небу, закрыв глаза. Несколько листьев падали тут и там с изогнутых ветвей, пока Гермиона вплетала одуванчики в пылающе-красные волосы Джинни.
— Я в восторге, — говорит Элеонора, и, хотя это был примитивный ответ, это было всё, что она могла сказать. Жизнь в Норе была, мягко говоря, другой, но Элеонора довольно быстро приспособилась к ней. Поздние ночи и сон, долгие дни у ручья. Это было намного лучше, чем любое другое лето, о котором она могла мечтать в своём семейном поместье или даже в Италии, если уж на то пошло.
Шаги, несущиеся к девушкам, вырывают Элеонору из её мыслей, когда тяжело ступают по земле, приближаясь. Их голоса были громкими и возбуждёнными, так же как и всегда. Независимо от причины.
— Посылка! — кричит Фред, без раздумий бросая коробку Элеоноре.
Она пугается, когда вещь летит в её направлении. Тяжело падая на землю и кувыркаясь ещё какое-то расстояние, прежде чем остановиться. Элеонора бросает на Фреда свирепый взгляд перед тем, как повернуться, чтобы взять теперь уже слегка помятую коробку, завёрнутую в коричневую бумагу и перевязаную бечёвкой. Что бы там ни было внутри, теперь наверняка всё было испорчено, благодаря грубому обращению Фреда.
Это было от её матери. Элеонора поняла это по завитушкам подчерка на лицевой стороне и изящной упаковке. Однако, Элла боялась, что если откроет её сейчас, то содержимое будет развалено и разбросано по всей коробке. Она сказала себе, что откроет её позже, чтобы избавить Фреда от чувства вины.
— Итак, Джордж сказал мне, что ты хочешь стать мракоборцем? — Гарри находит место на лужайке рядом с Элеонорой, и она поднимает взгляд на Джорджа. Он сидел напротив неё, лениво комкая в руках упаковку от мороженого. Притворяясь, будто он только что не слышал своё собственное имя.
Он говорил о ней?
— Ключевое слово «хочу», — говорит она, и брови Гарри хмурятся в замешательстве. Элла знала, что это звучало нелепо.
— Что тебя останавливает?
Её мать, конечно же, и это то, что она сказала ему. Скрыв несколько деталей, касающихся её склонностей к контролю. Страх не быть той дочерью, которую она хотела. Выражение лица её матери, если бы она сказала ей, что хочет чего-то другого. Будущего, которое было другим. Однако, Элеонора так и не осмелилась сказать ей ничего из этого. Как и Гарри. В этом не было смысла.
— Я сам планировал стать мракоборцем, если тебе когда-нибудь понадобится с кем-нибудь поговорить об этом, — говорит Гарри с улыбкой, и Элеонора кивает, хотя, скорее всего, никогда не согласится на его предложение. Временами ей просто нравилось подшучивать над этой идеей.
— О, да, Избранный. Вы, случайно, не могли бы дать нам урок о том, как защититься от нытья Рона? — поддразнивает Джинни.
Рон, который, на самом деле, безостановочно жаловался на жару, пихнул сестру. Затем, сжимая пучок травы в другой руке и отрывая стебли от земли, бросает их в её сторону. Гермиона резко садится, чтобы не попасть в перестрелку.
— Замолчи, — он хмурится, прежде чем его глаза загораются, будто ему в голову пришла блестящая идея. — Джиневра.
Джинни театрально ахает, и остальную часть компании накрывает приступ смеха, что ещё больше распаляет их препирательства.
— Мне напомнить тебе твоё второе имя? — он предупреждающе поднимает руку, но Джинни продолжает: — Биллиус. На случай, если тебе было любопытно, Элла.
Рука Рона шлёпает по её руке, и Джинни вскрикивает, проклиная его за то, что он попал в область, которая всё ещё была очень обгоревшей. Они ссорились, как дети, несмотря на свой возраст, но их незрелость и споры делали их такими забавными. Они могли бы издеваться друг над другом целую вечность, не уставая.
— Миона, контролируй своего парня, — Джинни вздыхает, указывая на кудрявую девушку, которая не могла удержаться от смеха. Контролировать Рона было так безнадёжно, что зачастую она даже не пыталась вмешиваться.
— Он твой брат.
И как только их ссора стала тише, они продолжили в пол голоса отпускать язвительные комментарии, Джордж наклоняется к Элеоноре, кивая в сторону завёрнутой в бумагу посылке.
— Ты собираешься открыть её? — спрашивает он, а в его зелёных глазах виднеется любопытство.
Обернувшись, Элеонора бросает взгляд на коробку, пожимая напряжёнными плечами. В её голове мелькали бразы, наверняка искажённого, содержимого.
— Я собиралась открыть её позже.
Джордж вздыхает, глядя на неё таким взглядом, который, как он думал, возможно, уговорил бы её, но Элеонору было нелегко убедить. По крайней мере, ей хотелось в это верить.
— О, да ладно тебе. Если бы кто-нибудь когда-нибудь прислал мне что-то из Италии, я бы уже распаковал это, — добавляет он. Любопытствуя и кряхтя, пока она, наконец, не сдалась.
Элеонора вздыхает, тянется за помятой коробкой, кладёт её себе на колени и развязывает бечёвку. Джордж внимательно наблюдает, как она начинает разрывать бумагу, складывая кусочки на траву.
Внутри был ассортимент красок, углей и холщовой бумаги. Они были дорогими, учитывая богатый шрифт и золотые надписи, наклееные на переднюю часть каждой отдельной коробочки. Их маркировка соответствовала содержимому внутри. Несомненно, её мать взяла всё это из какого-нибудь художного бутика. И хотя она знала, что Элеонора не очень-то интересовалась искусством, она продолжала тратить свои деньги в надежде, что дорогие материалы, такие как эти, вызвали бы у неё страсть.
— Как так вышло, что я не знал, что тебе нравится искусство? — спрашивает Джордж, пробегая глазами по материалам, которые казались ему чуждыми, учитывая складки между его нахмуренных бровей.
— Потому что оно мне не нравится.
Он знал это. Элеонора много раз говорила ему об этом раньше, но, как и её мать, он думал, что, возможно, если он будет вести себя так, будто забыл об этом, она сдастся. Что он каким-то образом убедит её в том, что она на самом деле художница, но та, что попросту потеряла страсть к этому.
Джордж качает головой, медленно приближаясь к Элле и перебирая всё, что было в коробке.
— Что это, чёрт возьми, такое? — спрашивает он, держа между пальцами чёрный стик, который украсил их в порошкообразный слой чёрного цвета. Иногда его любознательность и невежество были забавными.
— Уголь, — говорит она ему, ссылаясь на ярлыки, которые он, казалось, игнорировал.
Он на мгновение смотрит на неё, оттряхивая руку об джинсы, прежде чем потянуться за листом холщовой бумаги и с силой кинуть его в её сторону.
— Ладно, Ван Гог, — дразнится он, откидываясь назад, чтобы лучше её видеть. — Нарисуй мне что-нибудь.
Джордж был настойчив; это было то, что она узнала о нём. Он редко принимал отказы, но Элеоноре нравилось бросать ему вызов, а ему нравилось её упрямство.
— Нет, пока ты не научишься называть меня «Элла», — чего, как она знала, никогда не произойдёт. Это постоянно повторялось: она напоминала ему, что терпеть не может, когда её называют полным именем, и она была почти уверена, что именно поэтому он её так и называет. Но если бы она только знала, что он делает это исключительно потому, что ему понравилось, как прозвучало её имя, когда оно впервые слетело с его языка. Даже если ей не нравилось.
Джордж ещё раз бросает на неё взгляд, как бы взывая к её застывшему выражению лица, но она пожимает плечами, жестикулируя мороженым в руке.
— Я занята, — говорит она с улыбкой, облизывая лёд, как только он начал капать ей на руку.
Сытый по горло её упрямством, он тянется, чтобы взять бумагу из её руки, снова берёт тот же самый стик угля и неуверенно держит его между пальцами.
— Хорошо, тогда сиди смирно.
И он поднимает глаза, изучая её черты, пока беспорядочно строчит по бумаге. Наконец, так или иначе, занимая свои беспокойные руки, хотя, это выглядело так, будто его движения и мазки были неопределёнными. Словно он никогда не рисовал и не делал ничего даже отдалённо замысловатого за все его годы. Сосредоточенное выражение его лица, однако, заставило Элеонору улыбнуться. Она даже не заметила, что сделала это.
— Готово, — говорит он, разворачивая лист, чтобы показать свою ужасную работу. Уголь был размазан, а штрихи были грязными, но единственное, что он, казалось, уловил в малейшей степени, была форма её глаз. Всё остальное выглядело, как затуманенный, дымчатый хаос.
— Я, по-твоему, выгляжу вот так? — она качает головой, и он смеётся прижимая ладонь ко лбу.
— Я оскорблён, — чёрное пятно перемещается с его пальца на лоб, заставляя Элеонору хихикнуть. Он израсходовал добрую часть стиков, но она не возражала. В любом случае, она, вероятно, никогда бы ими не воспользовалась.
— Чёрт возьми, Джордж. Ты даже не старался, — дразнит Рон, и Гермиона смеётся рядом с ним. Хотя он на самом деле старался, но этого невозможно было понять, учитывая всю эту неразбериху. Это едва ли походило на человека.
— Возможно, ты выглядишь немного лучше, чем это, — говорит Джордж низким голосом, не поднимая глаз, чтобы не встретиться с ней взглядом.
— Немного?
— Намного.
Что-то в этом обмене словами заставило желудок Элеоноры затрепетать. Он что, сделал ей комплимент? Или он просто сказал это, чтобы компенсировать свои ужасные художественные навыки? Как бы то ни было, Элеонора не придала этому особое значение. Всё выглядело лучше, чем этот рисунок.
Фред прочищает горло, сидя около них на своём месте на траве и поворачивается, чтобы оглянуться на Нору. Все остальные ушли внутрь, тихо ускользнув, пока Джордж и Элеонора разговаривали. Они не заметили, что только они трое остались на лужайке.
— Думаю, я пойду в дом. Мама скоро должна начать готовить ужин, — говорит Фред, ухмыляясь своему близнецу, прежде чем повернуться и направиться вверх по холму.
Ни Элеонора, ни Джордж не встали, а вместо этого неопределённого посмотрели друг на друга. Неуверенные, должны ли они последовать за Фредом или украсть ещё один момент для себя.
— Мы тоже пойдём? — наконец спрашивает Элла, бесцельно выдёргивая травинку из земли и начинает крутить её между пальцев.
Джордж на мгновение смотрит на неё, прежде чем покачать головой. Его челюсть сжалась, делая линию ещё более чётче.
— Нет, давай останемся на минуту. Здесь так хорошо, — говорит он ей. Она надеялась, что он скажет это.
Она снова ложится, распластавшись на спине. Безмолвный ответ, который Джордж отражает. Он лёг достаточно далеко от неё, но достаточно близко, чтобы продолжить их разговор. Это действительно был прекрасный день, несмотря на жару, что окружала их, пробираясь сквозь прохладу тени, в которой они лежали. Не было практически никакого способа избавиться от дискомфортного, липкого ощущения.
— Что ж, раз ты не любишь искусство, что тебе нравится? Не играешь в квиддич, случайно?
Элеонора качает головой, хотя он не мог её видеть. Он был слишком сосредоточен на изучении очертаний облаков над головой.
— Мама всегда говорила, что это пустая трата времени. Не хотела, чтобы я получила травму или что-то в этом роде.
— Я мог бы научить тебя, — говорит он, наконец поворачиваясь на бок, чтобы мальком взглянуть на неё, и положил руку на ладонь. — Это довольно просто, если, конечно, знать правила.
— Может быть, — она улыбается, и он поднимает брови, глядя на неё.
Это было то, что ему нравилось — неоднозначность того, кем она была. Как у неё было так много планов на своё будущее, но она всё равно была в нём так неуверенна. Почти никогда не давала ему прямых ответов, развлекаясь его отчаянием получить то, что он хотел. Что ему было нужно. Это было то, что держало их обоих в напряжении.
— Я приму это как «да», — говорит Джордж, уголки его рта приподнимаются, пока он лениво срывает два одуванчика, протягивая один Элеоноре.
— Может, тебе стоит загадать желание? Возможно, это увеличит шансы, — она дразнится, и он ухмыляется, прежде чем сдуть белый пух. Они наблюдали, как он изящно плыл по воздуху и мягко опускался на землю.