Глава 24
Новое утро. Солнце, что вовсю билось через комнатные шторы, и неуютная пустая квартира, не имевшая ни чувства стиля, ни души. Оливия спала отвернувшись, не заговорив со мной ни разу за прошлый вечер. После приезда, из дома Бенджамина, она села на прохладный, шумный балкон и вырисовывала новые произведения, что потом воплотит на ткани и витрине, на которую с распахнутым ртом будет засматриваться любой прохожий, знающий, что такое ценность искусства.
Ее темные русые волосы закрывали лицо и шею, одна рука была поднята наверх так, что были видны ее красивые изгибы... ох, ну почему же я не способен полюбить это прекрасное тело? Почему мне так непотребны ее касания и ласки? Почему сердце мое отворачивается в не соглашение и отвращении, а главное в стыде?
А Грейс так же холодна в супружеской постели? Ее мучает опустошение или нелюбовь? Боже... а если она его любит? Хотя нет... как можно любить этого седеющего индюка? «Но любят и не за внешность» – снова вспомнил я. Да и Альберт был совсем не плох. Как я могу так эгоистично думать?
– Я уезжаю на стройку «Голубой долины», вернусь довольно поздновато, – мягко сказал я ей, но Оливия не ответила. – Прошу, не молчи, я знаю, что ты не спишь.
– Что же мне стоит ответить... – выдохнула она и медленно повернулась лицом. – Что я жду тебя? Что поддержу тебя? Что обед или ужин будет на столе? Попрошу потом рассказать, как тот наш дом, в который мы видимо будет въезжать со дня на день, или же...
– Прекрати это ребячество! – крикнул я, напугав ее вспышкой несдержанности. – Мы переедем туда – уже спокойно сказал я, – и точка...
Взявши чемоданчик и накинув шляпу, я старался не смотреть на растерянный вид Оливии и то, как она была мне в ту секунду противна. И ее сорочка, и лямка, упавшая с плеча... Я не хотел возвращаться, но все же успокоился, как оказался по ту сторону двери.
Через несколько часов я смотрел на зеленые просторы, что виднелись из всех окон отельных номеров. Умелое расположение было моей идеей. Я знал, что если, заселить этот пейзаж в сердца гостей, то вскоре, это и подкупит их к возвращению. Позади меня был шум, голоса, стройка, цоканье копыт. Воздух совершенно не чист, пылен и мог вызывать кашель, если сделать глубокий вдох.
– Вид из этих окон прекрасен, не так ли?
– Я лишь хотела сказать, чтобы ты перестал давать указания моим людям, что и куда ставить, – ответила Грейс, встав рядом со мной.
– О, ты разговариваешь со мной?
– По вынуждению обстоятельств.
– Неужели? И как ты видишь эти обстоятельства со своей стороны? – посмотрел я на ее впалые щеки, и пряди волос, что окутывали ее профиль лица, будто бы рама на портрете.
Ее взгляд устремился в зеленую даль.
– Интересно, почему эту даль назвали голубой...? – заговорила она. – Она так и заполнена, сверху до низу, зелеными просторами, лугами, лесами...
– Я бы мог сказать, что если приглядеться, то возможно увидеть, отлив цвета в лазурный, или еще какой-нибудь цвет, но на самом деле людям просто нравится голубой.
– Да? – бесчувственно спросила она, пытаясь показать удивление.
– Да, голубое небо, голубая вода, голубые глаза, якобы привлекают чем-то светлым.
– Ты ведь не веришь в эти сравнения, Джеймс? – с усмешкой спросила она.
– Ты во многом заставила меня усомниться.
– Заканчивай... ты должен прыгать от страха, как подбитый кролик, что встретил меня снова. Но ты упорно пытаешься захватить мое внимание. Какого черта ты вообще поддержал идею с домом?
– Если бы ты хотела обратиться в полицию и выставить себя дурой, ты бы уже это сделала. Твои угрозы, чтобы манипулировать мной, беспочвенны и пусты. И так, ты не ответила на мой первый вопрос, – сделал я шаг, и Грейс оказалась очень близка, затем впервые за столько лет взглянула на меня как раньше...
– Работа, и только, неприятное сотрудничество на семь месяцев, это даже не год, – качнула головой она, и промолвила со всей легкостью.
– А для меня безвыходность, – признался я.
– Выход есть всегда, но ты ведь не откажешься от работы, ведь так? Ты тоже, однако не ответил на вопрос, почему поддержал идею с совместным проживанием если видеть меня, для тебя безвыходность?
– Работа, – мой ответ и ее усмешка.
– Если так, то давай выполним свою работу на «отлично» и не будем отвлекаться на лишние разборки, – Грейс зашагала к выходу, хоть там не было и двери.
– Прекрасно, – ответил я.
– К слову... твоя жена мила, не хотелось бы ее расстраивать.
– О чем ты, Грейс? – насторожился я.
– Одни мои угрозы беспочвенны и пусты, а другие вполне реальны. Если ты захочешь поиграть на моих нервах или принесешь хоть малейший раздор в мой брак, я приведу в твой торнадо, и дело уже будет не в том, что мы значили друг для друга ранее.
– Все предельно ясно, – ответил я и проводил ее взглядом.
Только к вечеру я открыл дверь своего жилья, переступил порог и почувствовал запах жареной курятины и жар, исходящий из кухни. Когда я вошел, то увидел Оливию, что первый раз на моей памяти стояла у готовки. Я удивился и приподнял густую бровь.
– Мне определенно стоит извиниться, если ты начала готовить из-за нашей небольшой ссоры, – начал я разговор, и она резко обернулась в мою сторону.
– Это мне стоит извиниться. Этой курицы не хватит, чтобы излить мою благодарность к тебе и тому, где мы сейчас находимся. Благодарность за то, что мы не проводим свою жизнь там, откуда приехали пару лет назад. Я до сих пор теряюсь в догадках, откуда ты взял средства, но я никогда не давила на тебя, и если ты считаешь, что знать мне это не обязательно, то пусть будет так. Пусть все будет так, как ты считаешь нужным... – Оливия покачала головой, и я нехотя приобнял ее.
– Все будет хорошо. Тебе... понравится там, – сказал я, сам не зная, как смогу выдержать постоянное присутствие Грейс под одной крышей.
– Конечно... я не сомневаюсь. Я верю, что ты не сделаешь ничего такого, что сможет подорвать мое доверие и веру в тебя.
Мы слились в теплом, но бесчувственном для меня поцелуе.
– Разумеется не сделаю, – выдавил я ей на ухо, через ее доверчивое плечо.
Свой колкий взгляд, я уловил в отражении настенного зеркала... такой жестокий, что не мог он быть присущ хорошему человеку. Такой подлый и подлобный, что кидало в отвращение к самому себе. «Что за ужасный человек ты, Джеймс Уоллер? Зачем добровольно тянешь себя в мучения? Зачем все ближе сводишь себя с дьяволицей?»
На главные вопросы никогда не было ответов! Были только ошибки, ошибки... Вечные ошибки и терзания! К этому приводит омерзительная слабость, а слабость же была последствием свободы чувств вне рамок. Витающих чувств, что несправедливо тянут на самое дно... Как же я зол, как красно мое лицо, как с каждым днем мне становится противна жена. Как с каждым днем мое одиночество становится все невыносимее!
Я одинок и не способен найти наполнения от людей, что окружают меня. Одинок, что деться некуда, а еще я тоскую... не знаю почему тоска, но она тоже имеет место. Порой мне кажется, что счастье в пустоте... такой тихой, темной или же светлой? Не имеет значения... ведь ничего не имеет значения если нет того, ради кого не жалко вырвать сердце.
Свое я вырвал давно, если так можно определять конечно давность. Но для раненого человека ведь и минута кажется ужасающей вечностью. И вопреки несправедливости, и мне в отместку, из раны, причиненной ей, кровь хлещет рекой. А, когда я встретил ее... ее, что наслаждалась ломанием костей, когда речь доходила до позволения понять ее натуру...
О господи, давайте закончим эту жалостливость... пора уже спать, ведь прошел уж целый вечер с жареной курицы, что потеряла свой вкус от мысли о более важном. Прошло и еще пару часов, когда звезды начали светить ярче уличных Лондонских фонарей, а боль, сменила дрема, что унесла все невзгоды...
«Переночуй с этой мыслью, дорогой... – говорил мне отец, – а на утро, все станет проще».
***
Дорога заняла полтора часа, Оливия рассматривала местность и вертелась по сторонам как любопытный ребенок. Приехав, мы увидели перед собой отреставрированный двухэтажный особняк, обложенный темным кирпичом и потолочными, свисающими светильниками.
– Семья Донован уже в помещении. Вам рассказать, что находится поблизости и что касается персонала? – сказал незнакомый мужчина и мы с женой обернулись.
– А вы...? – хотел уточнить я.
– Извините, я от сэра Бенджамина. Мне назначено сопроводить вас и помочь с чем, то не было, по дому. Мистеру Доновану я все уже рассказал, но если вам понадобится информация лично от меня...
– Нет, думаю, того, что вы рассказали Альберту будет достаточно, вы свободны.
Мужчина поклонился и ушел с территории дома.
– Я вижу там садовника, – отрезала резко Оливия. – Ты не против, если я пойду сначала к саду?
– Конечно, иди, – погладил я ее по спине. – Я тогда пойду, зайду в дом, – она качнула головой и удалилась.
Я стоял в деревянной пристройке около порога, рядом даже стояли лавочка и небольшой стол. Двери были стеклянные, я видел, как была огромна кухня и как высока лестница ведущая на второй этаж. Не зашел в дом, а уже столько впечатлений.
Вдруг я услышал шаги и женский голос, тогда-то я понял, что пора впервые открывать эту дверь. Войдя, я поймал удивленный взгляд Грейс, кажись она и не ждала моего появления, хотя было это совсем наоборот.
– Здравствуйте, Джеймс, – сказала она, подойдя вместе с мужем.
– Здравствуйте... – замялся я вдруг так, будто бы уверенности моей вовсе и не бывало. – Вам понравился дом?
– Да, дом очень просторный. На втором этаже две спальные комнаты, а также одна общая комната для игры на рояле... и подсобка. На первом – кухня и гостевая... – увлеченно рассказывала она.
Что-то вдруг переменилось, сегодня она не побоялась останавливать свой взгляд на мне дольше, чем никчемную секунду. Что, однако, могло поднимать меня с колен день изо дня, и опускать туда с той же скоростью, если взгляд был неблагосклонен.
– Грейс, дорогая! – со спины я уловил мягкий голос Оливии. – Как вы доехали?
– Прекрасно, пойдем, я покажу тебе дом!
Они обменялись дружеским поцелуем и прошли дальше по дому, почти что за руки.
Кухня была просторна, белый цвет визуально делал ее свежее. На подоконниках и на столе стояли разрисованные, узорчатые вазы со свежими цветами, что росли вдоль дома и забора. Гостиная была рядом с лестницей на верхний этаж. Большой диван из серой, шелковистой ткани, напротив которого стоял винный стеллаж...
В горле будто пересохло, я поправил воротник темной рубашки, и молча пожелал, больше не заострять внимание на этой стене соблазна. «Нет, я не хочу» – твердо поставил точку я, и направился вверх по лестнице с деревянными перилами, резьба на которых была так аккуратна и профессиональна, что вызывала удивление.
Коридор, разделял две спальни будто бы по две стороны. Стены были исписаны Ирландской живописью в теплых тонах. Но было странным видеть в ряд развешанные ночники, в более большом количестве, чем пару штук. Вызывало чувство, что сам дом боится темноты.
Ближе к комнате супруг Донован, которую они уже успели занять, находилось просторное помещение с роялем и кирпичным камином... Я подумал, что вернусь туда, чуть позже и прошел дальше.
– Милый, пойдем разберем вещи, – подошла Оливия сзади. – Сегодня у нас, у всех выходной, думаю стоит воспользоваться этой прекрасной ситуацией, – улыбнулась она.
– Конечно, любимая, – бросил я, глядя на мимо проходящую Грейс, что немного смутилась, услышав мои признания.
Разобрав множество сумок, я с облегчением вышел из пыльной комнаты. Войдя в беседку, я широко вдохнул свежий воздух.
– Чувствуется чистота воздуха здесь, ведь так? – непонятно зачем спросил Альберт.
– Остроумно, – хмыкнул я, надеясь, что мы думаем про одно и тоже.
– Остроумно, это точно подмечено, друг мой! – выдохнул он едкий дым, и откинув сигарету, начал восхвалять сегодняшнюю погоду.
К вечеру, когда сумерки запеленали день, а спальни были готовы к своим первым хозяевам, мы с Альбертом вернулись после долгой прогулки по местности. Можно сказать, что забрели мы так далеко, что дошли до начала проезжей части. Неподалеку, краем глаза я даже увидел скамейку, что стояла у крутого склона видом на необъятный зеленый лес.
Войдя в дом, Альберт позвал дам, но те откликнулись только со второго раза. Они прибывали в гостиной, сидя на ковре, болтая и веселясь, понемногу отглатывая красное вино из широкого, округленного бокала. Заметив нас, улыбка Оливии стала еще шире, а вот Грейс плавно взгрустнула, проведя взглядом по всем нам, но быстро замаскировала это непринужденным оправданием.
– Новоселье, – сказала она, неестественно улыбаясь сквозь белоснежные зубы.
– Это хорошо, – странно произнес Альберт. – Не хорошо только то, что вы не дождались нас, – шутя добавил он, и неловкая пауза растворилась в облегченном хохоте. – О чем же разговаривали, девушки, что не обошлось без вина?
– О всяком, о девичьем, – призналась Оливия, пока Грейс притихла.
– Если о девичьем, то это однозначно должно остаться в секрете.
– Действительно, – ответила Грейс неловко мужу.
– Присаживайтесь, – пригласила нас Оливия и мы присели на диван.
– Прошу простить меня, – вдруг сказала Грейс, – но я чувствую, что мне стоит уже лечь, завтра рабочий день...
– Дорогая, с тобой все хорошо? – обеспокоено спросил ее муж.
– Да, все хорошо, но я немного увлеклась вином и меня клонит в сон, не хотелось бы заснуть прямо здесь, – аккуратно поднялась она с пола и отряхнула подол платья от напольной, невидимой пыли.
– Хорошо. Тебя стоит проводить наверх?
– Нет, милый, я дойду, не стоит беспокоиться.
Альберт скромно прикоснулся своими губами к уголку ее слегка бордовых губ и погладил по плечу. Я смиренно опустил взгляд.
– Оливия, спасибо за вечер, было очень интересно узнать тебя поближе.
– С большим удовольствием, Грейс, все было взаимно.
Грейс остановила на мне странный взгляд с широкой ехидной улыбкой, качнула головой и стуча каблуками по плитке, начала размеренно подниматься по лестнице.
– Честно говоря, Альберт, я была не без ума от идеи с переездом в этот дом. Жизнь в одном доме с партнерами мужа по работе чревато недопониманием и неизвестно, как могут отразиться такие тесные отношения. Но сейчас я довольно спокойна, вы очень приятный человек, и с вашей женой наши взаимоотношения даже лучше, чем того нужно было иметь. Поэтому, я рада, что так обернулось. Возможно жизнь уготовила Джеймсу не только хороших партнеров, но и совместно нам, хороших друзей, которых за свою жизнь мы еще не встречали?
Мы с Оливией переглянулись. По моим глазам для нее было видно, что я против того, чтобы в моем присутствии она заводила тему про неудовлетворительные опыты дружбы. И она быстро замяла эту тему.
Альберт улыбчиво кивнул, радуясь ее принятию всей ситуации.
– Пусть будет все как вы сказали, Оливия. Пусть будет так! – поднял Альберт рюмку коньяка и стукнул по ее бокалу, а мне любезно кивнул.
– За новоселье! – сказала она, допивая последний глоток.
Через пару минут, выключив свет на первом этаже, мы все начали удаляться по комнатам. Проходя мимо комнаты Донован я слышал шорохи и тихие, застеночные голоса:
«...Что я тебе говорил по поводу самовольностей...?»
«...Просто выслушай меня...»
Обрывочные фразы так и мелькали: «Нет, это ты послушай...» Неужели они ругались? Если да, то какая же это могла быть причина? За дверью стихло, и я совестливо удалился в новую спальню, в которой предстояло провести сегодня первую ночь.
Оливия заснула быстро. Быстро, точно так же, как я погрузился в бездну ночной тишины. Было так тихо, что мои громкие мысли могли пронестись эхом по всей комнате. Все было спокойно, но не во мне... ощущение, что время замерло, а ночь безгранична... звезды здесь ярче. Это все будто бы осталось со мной наедине, будто бы я выпал из мира действительности и праведности. Во мне растет некая тревожность, что не дает вдохнуть годами по ночам, в грудной клетке нарастает ком и дышать становится труднее, чем таскать тяжести. Как мне заснуть?
Я вышел в коридор. Проходя мимо комнаты, спящих супругов, я нежно провел рукой по деревянной двери, будто бы по ее волосам, и отдышавшись, тихо пошел дальше.
Лестница издавала небольшие скрипы, которые все больше и больше вызывали отвращение к собственным шагам. Свет везде был все так же выключен, и я был рад, что все так же нахожусь только с собой. Но к моему несчастью, даже ночью я встретил ту, которая будто бы хлестом секла по коже, наказывая за свое присутствие.
Увидев меня, она прислонила указательный палец к губам. На ней была все та же ночная сорочка, волосы, небрежной волной падали на ее плечи, а в ладонях она сжимала стакан с водой. Я подошел к столу и тоже налил себе воды. Тихо присев на стул, стал смотреть на нее, ничего не говоря.
– Уезжая, ты сказала, что любишь меня, – прошептал я.
– Не начинай... – раздраженно отпустила она и мотала головой, в знак отрицания того, что тема имеет места быть. – Ты можешь выставлять меня кем хочешь, упрекать за то, что выбрала твоего друга, а не тебя, за то, что уехала, да хоть за что. Мои поступки можно оправдать, а твои нет.
– Несправедливо, ты не знаешь, чего это стоило.
– Несправедливо то, что ты сейчас не за решеткой, вот, что не справедливо. И ты посмел еще согласиться на работу, в сфере которой обанкротил целую компанию моего отца, что была напрямую связана с тем, чем ты работаешь сейчас. Твои руки в крови, но ты живешь какими-то воспоминаниями о любви, которой и не было. Мне плевать чего стоило это тебе, но мне стоило это отца.
– Что мне сделать с этим? Грейс, что мне делать черт возьми?! – повысил я тон, но быстро утих.
– Ты мог отказаться от этой работы, ты мог отказаться от этого дома, но ты сделал все наоборот. Ты не задумался ни на секунду, какого мне будет жить, видя тебя.
– О чем вы говорили с Оливией?
– Быстро же ты сменил тему, не найдя ответа.
– Второй раз спрашиваю! О чем...
– О ней, о вас, о прелестях жизни, – улыбнулась она.
– У нас договор, – отрезал я.
– Я не нарушаю договор, и не нарушу. Она слишком хорошая девушка, чтобы ей разбивать сердце рассказом о твоем прошлом. Она ведь не знает на какие деньги вы жили там, где началась ваша фальшивая история? На какие деньги учились и пробились...
– Неужели твое сердце смягчилось? – произнес я, не поднимая на нее глаз.
– Мое сердце никогда не было каменным. Даже после того, что ты сделал тогда, я не считала, что ты бессердечен. Я знала, что тебе больно, и я знала, что ты любил меня, но я не любила тебя. То, что было сказано, было неоправданным всплеском эмоций, что заставил тебя подумать, что между нами было что-то большее, чем глушение моей скорби по отцу. Твой друг, как его...
– Гейб, – горько произнес я, имя предателя.
– Гейб был всего лишь пешкой, чтобы причинить тебе боль, поэтому я с ним...
– Поэтому ты с ним... – кивнул, понимающе я. – Очень умный ход, ему это было тоже на руку.
– Я не хочу продолжать этот диалог, Джеймс, прошло уже три года...
– Прошло всего три года, а ты говоришь, как не о своей жизни! – опять взбесился я тому, как она все быстро отпустила.
– Это и не моя жизнь! – мы мгновенно затихли, когда услышали шорохи вверху. – Мне уже не девятнадцать, сейчас я понимаю, что правильно все сделала, именно это моя жизнь. Я должна бежать, если Альберт встанет, придется оправдываться, – и она поторопилась, накинув на плечи тонкий халат.
Той ночью я понял, что лучше бы я остался во мраке, чем в настолько жестоком, болезненном озарении.