Глава 8
Бек
После того, как провел утро, беспокоясь о Виллоу, я был рад снова оказаться у нее дома, даже если это просто касалось буксировки ее машины.
Пока я стою у ее входной двери, беспокойно постукиваю пальцами по бокам своих ног. Этот район всегда тревожил меня: здесь люди всегда продают наркотики, а иногда и свои тела, и парочка орала друг на друга у переднего крыльца их квартиры... По крайней мере, я думаю, что это была их квартира.
Однако мои нервишки сгорали от нетерпения, когда я за дверью услышал разговор Виллоу с кем–то, как она пару раз произнесла мое имя и слово «секс». Я не был точно уверен, что обсуждалось, но слушая, как Виллоу говорит обо мне и сексе, от этого я улыбался, как придурок.
Когда она открыла дверь, я попытался скрыть свое ликование и эпически провалился. Честно говоря, мне действительно было плевать. В конце концов, Виллоу говорила обо мне и сексе. О сексе и обо мне.
Когда я думал о прошлой ночи, то не мог прекратить по–идиотски ухмыляться.
Потом я заметил беспорядок в гостиной, и мое хорошее настроение испарилось, когда мне болезненно напомнили, что я еще должен сделать сегодня: поговорить с ней.
Примерно через час Ари должен встретить нас на шоссе, что оставляет мне около тридцати минут, чтобы убедить ее уйти из этой чертовой дыры в центре города, и не просто уйти, а уйти со мной. Зная Виллоу, она не очень хорошо воспримет то, что я собираюсь сказать. Она будет упрямой, попытается отказаться. Я достаточно часто разговаривал об этом с ней, чтобы выяснить. Но я не готов сдаваться.
Мне снятся кошмары о том, что здесь происходит, о том, что шепчет Виллоу, когда она действительно напугана. Я знаю, что она утаивает все детали ... постоянно.
– Так, что на этот раз случилось с твоей мамой, раз она ушла? – спрашиваю я после того, как Виллоу показывает мне жестом проходить внутрь. Я поворачиваюсь вокруг на кухне, стекло хрустит под моими ботинками. Потом я поднимаю вверх голову и хмуро смотрю на разбитую лампу. – Кто–то разбил твою лампу.
– Я знаю, – она делает вес–всего–мира–на–моих–плечах вздох перед тем, как пересечь кухню и открыть холодильник. – И я не уверена в том, что заставило ее уйти. Я думаю, что она просто восстанавливается.
Я иду прямо позади нее, когда она опускает голову и всматривается внутрь пустого холодильника.
– Кто–нибудь беспокоил тебя после того, как я ушел? Дом казался пустым.
– Парень постучал в мою комнату, и это все.
– И это все? Ты говоришь, словно это не имеет значения.
– Это не так. На самом деле, нет. И, по крайней мере, он не вошел в мою комнату.
Я глубоко вдыхаю, когда мое разочарование возрастает, и напоминаю себе о том, что собираюсь поговорить с ней об этом, чтобы вызволить ее отсюда.
Она протягивает руку к пустой верхней полке, проскальзывает за нее пальцами и вытаскивает небольшую коробку заранее приготовленного бекона.
– Ты что–то там прятала? – я прислоняюсь к стене рядом с холодильником, наблюдая за ней: за тем как пряди ее длинных каштановых волосы нависают над ее большими глазами; за изгибом ее спины; за тем, как ее попка выпирает под низом пижамы...Если бы я подошел к ней сзади – была бы идеальная позиция ...
– Да, – она делает шаг назад и закрывает холодильник, выталкивая меня из моих грязных мыслей. – Мне приходится, потому что обычно друзья моей мамы съедают все, когда приходят... – она замолкает, когда смотрит на меня, склонив голову. – Что это за выражение на твоем лице?
– Какое выражение?– выражение, когда я думаю о том, чтобы трахнуть тебя сзади? Должен ли я ждать этого?
– Ты просто выглядишь... Я не знаю, – она чешет заднюю часть своей шеи. – Задумчивым или что–то в этом роде.
– Задумчивым, хм? – я подавляю смех. Хм, так вот как выглядит мое лицо, когда у меня грязные мысли о ней. – Интересный выбор слова.
– Ну, это то, как ты выглядишь, – она разрывает коробку бекона. – Но вопрос, почему? – она направляется к микроволновке, затем поворачивается назад с удивленным выражением на лице. – Я думаю, что ты либо под кайфом, либо у тебя что–то было этим утром.
– Ты знаешь, что я не сажусь за руль, когда под кайфом, – делаю паузу, оценивая ее реакцию. – А что касается того, что у меня что–то было этим утром, я, на самом деле, не занимался этим в течение довольно длительного времени.
– Насколько длительного? – ее зубы впиваются в нижнюю губу, ее взгляд вспыхивает на моих губах. – Неважно. Это не мое дело.
– Почему нет? – я выгибаю бровь. – Я рассказал тебе, когда потерял свою девственность.
Она снова чешет свою шею.
– Да, и я чувствовала себя довольно неудобно, когда ты рассказывал.
Я должен отпустить это, но не могу. Она ведет себя так изворотливо, и я хочу знать из–за чего, и имеет ли это что–то общее со мной.
– Почему?
Она ковыряет угол коробки бекона.
– Что почему?
Я выпрямляюсь у стены и пересекаю крошечную кухню, сокращая расстояние между нами.
– Почему тебя беспокоит, когда я говорю о сексе?
Она изучает меня, затем хмурится.
– Ты говорил с Винтер?
Хорошо, не то, что я ожидал, но я определенно заинтригован.
– Нет... Почему ты спрашиваешь?
– Просто так, – она поспешно отворачивается от меня и смотрит на микроволновку.
Я перехватываю ее за бедра, разворачиваю, и прислоняю к столу, отчего ее губы приоткрываются от шока.
– Ни за что. Ты не можешь просто спросить что–то подобное и не объяснять, – кладу ладони по бокам от нее, заковывая ее между своих рук, а затем наклоняюсь, пока наши тела не вспыхивают.
Ее грудь вздымается напротив моей, когда она панически вдыхает. Я жду, что она оттолкнет меня, но она поднимает свой подбородок, поддерживая зрительный контакт, ее нижняя губа дрожит.
– Почему странно, что я спрашиваю, разговаривал ли ты с Винтер? Вы двое постоянно говорите.
– Да, но ясно, что у вас двоих был разговор, – я опускаю свою голову ближе к ней, наши губы находятся в дюймах друг от друга. Так. Чертовски. Близко. – Я предполагаю, что она была обо мне и о сексе.
Ее щеки краснеют, и это, наверное, самое восхитительное, что я когда–либо видел.
– Почему мы должны говорить о твоей сексуальной жизни?
– Это то, что мне интересно, – я отклоняюсь немного назад, чтобы найти ее глаза. – Там, правда, не так уж много, что можно обсудить.
Она отводит от меня свой взгляд.
– Хотя, есть кое–что.
Я наклоняюсь вбок, вынуждая ее посмотреть на меня.
– Что это должно означать?
– Ничего, – ее румянец усиливается. – Пожалуйста, можем мы прекратить говорить об этом? Винтер уже заставила меня сегодня говорить с ней на очень неудобную тему.
– О сексе? – я делаю паузу, напряжение разрывает мое тело, когда кое–что приходит мне на ум. – Подожди. Возможно, у тебя... был с кем–то секс?
– Я так не могу разговаривать об этом, – она кладет руку мне на грудь и нежно отталкивает, но я перехватываю ее руку и удерживаю прямо над своим сердцем.
Тот факт, что она не дает мне прямой ответ, заставляет мой пульс зашкаливать от нервозной энергии, которую, я уверен, она может чувствовать. Мне не все равно. Я немного паникую. Я имею в виду, конечно, у меня раньше был секс, но не в последнее время, и не после того, как понял, что она мне сильно нравится. Насколько я знаю, Виллоу до сих пор девственница. Если это изменилось, то случилось недавно.
Она кого–то встретила?
– Почему ты не можешь поговорить со мной об этом? – я стараюсь, чтобы мой голос казался ровным. – Мы говорили раньше о такого рода вещах.
Она качает головой.
– Мы этого не делали.
Я поднимаю палец.
– В прошлом году, после того, как мы играли в пиво–понг на одной из моих вечеринок, мы пошли в спальню, и ты призналась мне, что все еще девственница. А я признался тебе, что спал с двумя девушками.
– Тебе не нужно мне об этом напоминать. Я очень хорошо это запомнила, – ее щеки загораются ярко–красным пламенем, и она отстраняет свою руку от моей груди. – Я также помню, что не могла смотреть тебе в глаза, примерно две недели, потому что ты... – она смотрит на все, кроме меня. – Но если тебе действительно нужно знать, то ответ – нет. У меня не было... с кем–то секса.
Прямо сейчас есть миллион вещей, которые я хочу сказать ей, большинство из них включает в себя слова «секс», «прикосновение» и «поцелуй», но я отстраняюсь, вспоминая последний раз, когда ее поцеловал. После этого наша дружба была похожа на шаткий канат, пока она не создала из этого правило не целоваться. Именно тогда я понял, насколько она хрупкая, как легко я могу ее потерять.
Я не хочу потерять ее.
Также я не знаю, сколько еще времени смогу следовать правилу – не целоваться... особенно после прошлой ночи.
– Ну все, прекращаем эту неловкость, – я вырываю коробку бекона из ее рук и бросаю на стол. – Иди, одевай свою хорошенькую попку, чтобы мы могли отбуксировать машину домой, а затем добудем тебе что–то приличное поесть.
Она благодарно мне улыбается.
– Звучит хорошо. Но тебе не нужно меня кормить. Я могу съесть бекон, – она ступает к столу, чтобы взять коробку, но я обхожу ее сбоку, блокируя путь.
– Тебе стоит съесть больше, чем это, – я следую своими костяшками вниз по ее боку, сдерживая стон, когда она вздрагивает. Боже, черт побери, я люблю, когда она так делает. Почему мы просто не можем делать это постоянно? – Ты уже слишком худая, – потому что ее чертова мать позволяет своим друзьям съедать всю пищу.
– Бек, ты, правда, не должен заботиться обо мне, – настаивает она, но вижу, как надламывается ее сила воли.
Я просто хочу, чтобы она полностью ослабила ее, полностью впустила меня. Прекратила бороться с совершенством.
– Знаю, что не должен, но я хочу, – говорю ей. – И прошлым вечером мы оба согласились, что должны позволить мне делать то, что я хочу.
– Мы никогда с этим не соглашались.
– Ну, тогда нам стоит это сделать, потому что это звучит, как очень хорошее согласие.
Она борется с улыбкой.
– Для тебя.
– Ни в коем случае, – я прижимаю руку к своей груди. – Ты однозначно извлечешь выгоду из этого соглашения.
Она поднимает брови.
– Как ты себе это представляешь?
Я ухмыляюсь.
– Потому что все, что я хочу делать, касается тебя.
Она затихает, глядя на меня с беспокойством, чувством вины, и немного со стыдом. Я ненавижу то, что она чувствует стыд за то, что принимает мою помощь. Я ненавижу, что она думает, будто сама должна заботиться о своих проблемах. Я ненавижу, что ее мать трахает ее голову.
Боже, я ненавижу ее гребаную мать. Единственная хорошая вещь, которую она когда–либо совершала – принесла в этот мир Виллоу.
– Хорошо, я пойду оденусь, – смягчается она. – И тогда мы сможем остановиться по дороге в каком–нибудь месте, где я куплю себе гамбургер. И я хочу, возместить тебе бензин за то, что ты два раза ездил отсюда.
– Звучит хорошо, – Нет. Если она попытается дать мне денег, я украдкой верну их обратно в ее сумочку, когда она не будет смотреть, как я поступал и раньше.
– Я именно это и имею в виду, – она пятится, направляя на меня свой палец. – Однажды, я отплачу тебе за все, что ты сделал.
– Окей, – я не говорю то, что она уже заплатила мне, впуская меня в свою жизнь...всегда говорит мне, какой я великолепный...никогда не дает мне сломаться из–за негатива моего отца...постоянно находится рядом со мной...дает себя обнимать...обманывает, чтобы всегда вызволить меня из беды.
За ... все.
После того, как Виллоу выходит из комнаты, я хватаю мешок для мусора из выдвижного ящика и начинаю собирать, казалось бы, бесконечное количество мусора. В действительности я никогда раньше не убирался, так как у меня есть горничная, это то, за что я очень благодарен, когда нахожу использованный презерватив и старую пару нижнего белья зажатую между стеной и холодильником.
Блять, гадость. Мне действительно нужно убедить ее покинуть эту дыру.
Как только большинство пивных бутылок и окурков убраны, я направляюсь в гостиную, чтобы поставить мебель в вертикальное положение, но меняю направление в сторону двери, так как кто–то стучится.
Я смотрю в глазок, чтобы узнать, кто это, но прихожу в замешательство.
– Что за черт? – я открываю дверь и выхожу на пустое крыльцо. – Я знаю, что слышал стук, – мой внимательный взгляд скользит по машинам на стоянке, группа людей слоняется у ржавой мебели для патио через несколько дверей в сторону, а затем попадает на мотель через дорогу, где припаркован Мерседес. Тот же, который я видел прошлой ночью.
Что, черт возьми, происходит?
– Что ты делаешь? – озабоченный голос Виллоу слышится за моим плечом.
Я разворачиваюсь и осматриваю ее. Она переоделась в обтягивающие джинсы и узкую черную рубашку, которая выставляет кусочек кожи, и большие сапоги, которые зашнурованы до колен. Ее волосы влажные, кожа чистая и безупречная, а блестящие губы умоляют, чтобы их облизали.
Я отрываю взгляд от ее рта и сосредотачиваюсь на глазах.
– Мне показалось, что я услышал, как кто–то стучит, но полагаю, что схожу с ума или что–то в этом роде, потому что здесь никого не было, – когда ее плечи опускаются, у меня сразу же начинает возрастать беспокойство. – Что не так?
– Ничего, – она накручивает на палец прядь волос, покусывая нижнюю губу.
– Очевидно, тебя что–то беспокоит, – я медленно двигаюсь к ней и легонько стучу по ее носу. – Иначе ты бы не выглядела такой взволнованной.
– Ты слишком хорошо меня знаешь, – она распутывает волосы со своего пальца. – Прямо перед тем, как ты появился, я заметила этого человека, стоящего через дорогу, и казалось, что он смотрел на мой дом.
Напряжение растекается по моим венам.
– Ты знаешь, кто это был?
– У него на голове была толстовка, поэтому я не разглядела, как он выглядел, – она наклоняется к дверному проему, выпуская напряженный вдох. – Возможно, я просто принимаю слишком близко к сердцу... Я просто была так расстроена, когда моя мать устроила вечеринку и приняла так много, – она понижает свой голос до смущенного шепота, – наркотиков...От них она совершает много поверхностного дерьма и выводит многих людей из себя, – ее глаза вспыхивают страхом, когда она тяжело сглатывает. – Иногда не тех людей.
– Раньше что–то случалось, да? – спрашиваю я. – Я могу сказать это по выражению в твоих глазах.
Она трет пальцами под глазами, будто пытается стереть этот взгляд.
– Пару раз случалось, когда она обманывала некоторых торговцев наркотиками, и они приходили и стучали в дверь, требуя денег.
– Что! – слишком громко восклицаю я, привлекая внимание со стороны соседей. Чтоб их. Это не их дело. Дело касается того, что Виллоу подвергает себя опасности, находясь здесь. – Почему ты не сказала мне об этом?
Она вдруг глубоко поглощена проверкой своих ногтей.
– Потому что знала, что ты будешь беспокоиться, а я не люблю тебя беспокоить... Это даже не твоя проблема. Ты не должен находиться здесь, убирая мой дом, и быть моим таксистом... Ты ведь даже ничего не получаешь взамен, – она опускает руку на бок, но удерживает свой взгляд, приклеенным к земле. – Это не правильно. И мне действительно следует прекратить так много полагаться на тебя.
Я кладу свой палец под ее подбородок и подниаю ее голову.
– Прежде всего, я делаю все это, потому что хочу, потому что ты – мой лучший друг. Не потому, что я должен. И во–вторых, я получаю кое–что от этого.
Ее брови сходятся, снова доказывая, какой невежественной она иногда может быть.
– Что ты получаешь?
– Тебя, – говорю я смело. Прежде, чем она может отреагировать, я говорю: – И как твой лучший друг, я не могу позволить тебе здесь больше оставаться. Не тогда, когда я узнал, что рядом с вами ошиваются разозленные торговцы наркотиками. Это не безопасно, Виллс.
– Больше ничто не будет в безопасности в моей жизни, – бормочет она, пялясь вниз на свои ступни.
– Тогда пришло время исправить это. Переезжай ко мне.
Она хлопает широко раскрытыми глазами и быстро качает головой.
– Я не могу этого сделать... Это слишком.
– Для меня или для тебя?
– Для... для нас обоих.
– Не включай меня в нас, потому что я очень доволен этой идеей. На самом деле, она мне очень нравится.
– Это ты сейчас так говоришь, – бормочет она. – Но, в конце концов, ты устанешь от меня.
– Это не правда, и думаю, что ты это знаешь, – говорю я, смягчая свою интонацию. – Я думаю, что есть другая причина, которую ты мне не говоришь.
– Я просто не хочу быть убогой, – ее голос надламывается.
– Ты – не убогая. Ты – мой друг...друг, который должен выбраться к чертям из этой жизни, которая тащит тебя вниз.
– Переезд в твой дом не спасет меня от этого.
– Это только начало.
Она поджимает свои губы, всматриваясь в меня своими грустными глазами. Я могу сказать, что она хочет согласиться поехать со мной, но над желанием господствует страх.
Чего ты так боишься? Уехать? Меня? Или это что–то другое?
– Пообещай мне просто, что подумаешь об этом? – прошу я умоляющим тоном. – Даже если ты не переедешь ко мне... Может быть, ты смогла бы переехать к Винтер.
Она обдумывает это, кусая свой ноготь.
– Может быть, я смогла бы это сделать... Она сказала, что ей, возможно, потребуется соседка... – ее плечи слегка расслабляются, а мое сердце немного умирает.
Так, это из–за меня.
– Хотя, не думаю, что смогу позволить себе половину ее арендной платы, – добавляет она. – Не тогда, когда я плачу арендную плату за это место.
Изумленно смотрю на нее.
– Тогда перестань платить арендную плату за это гребанное место. Платить за квартиру своей матери – это не твоя работа.
– Да, это так, – чувство вины наполняет ее глаза. – Если я не буду этого делать, то моя мать окажется на улице.
Я обхватываю ее щеку своей ладонью и вытираю своим большим пальцем слезы.
– Я знаю, что ты, может, не захочешь это услышать, но это может стать неплохим обстоятельством. Твоя помощь ... позволяет ей расслабиться.
Она хлюпает носом, затем удивляет меня, когда слабый смешок выскальзывает из ее губ.
– Откуда, черт возьми, ты узнал об этом?
– Курс психологии, – признаюсь я. – Это немного затрагивалось, когда мы обсуждали наркозависимость. Я услышал достаточно, чтобы знать, что это – правда.
– Это так, – говорит она. Когда я одариваю ее вопросительным взглядом, она добавляет: – Мне нужно было пару раз поговорить с врачом после того, как у меня было то расстройство во время нашего последнего года в старшей школе, – она вздрагивает от воспоминаний о том времени, когда сломалась на уроке английского из–за того, что получила «четверку» по домашнему заданию.
Хотя, на самом деле, паническая атака не была вызвана оценкой. Она едва спала, изнуряя себя двумя работами, учебой, заполнением заявок в колледжи и заботой о своей матери. Никто ничего о ней не знал, и начали насмехаться над ней из–за того, что она сошла с ума из–за оценки. К тому же хорошей оценки. Хотя, я знал. Я все знал и ненавидел себя за это, потому что чувствовал себя таким беспомощным.
– Но, в любом случае, – она переносит свой вес. – Я позволила ускользнуть некоторым подробностям своей жизни дома, в частности, подробностям о своей маме, принимающей наркотики, и обо мне, заботящейся о ней, и терапевт сказал, что иногда, помогая наркозависимому тем, что даешь ему деньги или оплачиваешь счета, на самом деле, причиняешь больше вреда, чем пользы.
– Тогда тебе обязательно стоит уйти, да? – пожалуйста, ради любви к Богу, просто скажи «да».
– Я не знаю, смогу ли... просто оставить ее таким образом. Я имею в виду, что произойдет, если однажды ночью она действительно сильно напьется, и никого здесь не будет, чтобы отвезти ее в больницу и промыть желудок?
Я напрягаю свой мозг для достаточно убедительного ответа.
– Может быть, ты могла бы приезжать каждый день, чтобы проверить ее. Ты можешь приезжать сюда до или после работы.
Ее кожа бледнеет.
–Ага, возможно...
–Также, ты могла бы брать на время мою машину, – игнорируя ее хмурое лицо, я добавляю: – Так было бы безопаснее, что–то типа причины того, чтобы тебе отсюда выбраться.
Она стучит пальцами по бокам своих ног.
– Может быть, я смогла бы одолжить машину Винтер или сесть на автобус.
Моя челюсть сжимается.
– Почему ты спокойно относишься к тому, чтобы заимствовать машину Винтер, но не мою?
– Я не отношусь спокойно к тому, чтобы брать что–либо на время, но с Винтер... – ее взгляд сталкивается с моим, и океан страха выливается из ее глаз. – Это просто не так сложно.
Мое сердце немного покалывает, и я массирую свою грудь.
– Про Винтер можно сказать что угодно, но не «не так сложно», – говорю я ей, стараясь не быть похожим на оскорбленную киску, но у меня получается лишь немного. – Но если это то, что заставит тебя убраться из этого дома, тогда все в порядке.
Она кивает, но я все еще не позволяю себе дышать. Нет, я не смогу снова свободно дышать, пока она не окажется далеко, далеко от своей матери и жизни, которая никогда не была для нее достаточно хороша.
Пересмотр списка ....