Лунная Волчица

Темнота. Вот, что окутывает мягкой дымкой затуманенное сознание. Она обволакивает, накрывая тело непроходимым куполом, несмотря на острые ощущения оставшихся органов чувств: осязания, обоняния и слуха. Мышцы налиты свинцом, и даже с удвоенными усилиями в первый раз девушка едва может пошевелить указательным пальцем. Это непривычно, будто её, как минимум, накачали нелёгкими наркотиками, после действия которых тело становится ватным облаком. Во второй раз Лилиан пытается подняться. Не выходит. Зато уже спустя мгновение она чувствует, как боль резкими импульсами резонирует по всему организму. Она морщится, крепко зажмурившись, и не может поверить, что тот крякающий, сиплый звук вырывается из её горла.

Под спиной плотный матрас с хлопковой, накрахмаленной простынёй, тело накрывает не купол, но тяжёлое одеяло, а голова утопает в перьевой подушке.

Запах медикаментов и спирта раздражает ноздри настолько, что застревает где-то в носоглотке, вызывая желание чихнуть минимум раз пять.

Первую фалангу пальца левой руки что-то несильно сжимает, и спустя мгновение она понимает: пульсометр.

А после на неё обрушивается оглушительный писк. Она почти физически ощущает, как сердце набирает скорость за считанные секунды, гулко стуча под рёбрами, и вместе с этим учащается и пищание аппарата позади.

Из груди бесконтрольно вырывается гневный рык, когда Лилиан снимает пульсометр с пальца,– если не сказать, что вырывает его, – и отбрасывает в сторону. Она распахивает глаза в испуге, когда понимает, что источником этого рычания является она сама. Паника незамедлительно накрывает её волной приближающегося приступа, а тот звук, с которым пульсометр падает на пол, не помогаетни разу, надавив на перегруженные ушные перепонки и заставив её зажать уши ладонями с тихим скулежом.

      Первая мысль: бежать. И плевать с высокой колокольни, что она находится в охраняемой больнице. Безопасности она не ощущает, а значит, нужно бежать без оглядки, найти укромное место, где её никто не сможет найти. Взгляд широко раскрытых горящих золотом, вместо привычного, человеческого, голубого, глаз мечется по палате в попытке зацепиться хотя бы за что-то незначительное, что в теории можетстать спасением.

      Окно. Широко раскрытое, впускающее внутрь прохладный ночной ветер. Приглашающее.

      Одеяло откинуто с такой силой, что то влетает в стену. Превозмогая ломоту в костях, очень похожую на озноб, Лилиан поднимается с кровати и подходит к подоконнику. Те, кто её сюда привезли, либо слишком наивны, чтобы думать, что она не попытается сбежать, либо слишком глупы по той же причине, потому что палата находится на втором этаже, и до земли всего метра три, которые в теории могли бы ей навредить, если бы дерево не росло аккурат рядом с окном.
      Сев на подоконник и свесив ноги вниз, Лилиан старается смотреть только прямо, на ветку, до которой может с лёгкостью допрыгнуть. Её собственное учащённое дыхание отдаётсяэхом в ушах. Во рту сухо. Пальцы до боли в побелевших от напряжения костяшках впиваются в оконную раму, от которой она должна оттолкнуться. Адреналин смешивается с достигшей своего пика тревогой, позволяя ей такое безрассудство.

      И она, задержав дыхание, прыгает.

      Хруст ветки, накренившейся под силой прыжка, не предвещает ничего хорошего. До земли в действительности недалеко, поэтому, не собираясь прихватывать с собой подобный груз, Лилиан скользит пальцами по коре ветви, оставляя ссадины на коже, и слетает вниз.
      Она приземляется на все четыре конечности, уперевшись ладонями в землю, при том твёрдо стоя на носках оголённых стоп.

      Времени на анализ и раздумья нет. Она будто физически ощущает, как опасность сипло дышитей в затылок, подгоняя спрятаться.

      Лес кажется идеальным укрытием в тот момент.

      Тем временем в отдалённом от большинства людей коридоре находятся трое: двое девушек-подростков, одна из которых нервно расхаживает туда-сюда, а вторая, на вид спокойно сидя на одном из железных сидений, разговаривает с женщиной средних лет, одетой в больничный лиловый халат.

      — У меня не было выбора, мам, — надломленный, полный вины голос Шарлотты едва ли доходит до слуха её матери.

      — Я знаю, Лотти. Лилиан была в ужасном состоянии, даже когда вы привезли её сюда. А она, на секундочку, уже в тот момент активно исцелялась, — вздохнув так, словно желая высвободить весь воздух из лёгких, Хелен садится рядом с дочерью. Бросив взгляд на её пальцы, ногти которых так стремились вырвать заусенцы, она мягко, но с необходимым нажимом, берёт ладони Шарлотты в свои, оглаживая подушечками больших пальцев кожу. — В этом нет твоей вины. Ты сделала это, чтобы спасти жизнь. Без тебя бедная девочка была бы уже мертва.

      — Но ведь из-за меня она стала той, кем в принципе не должна была быть.

      — Ты сделала это, чтобы спасти ей жизнь, — Хелен повторяет эти слова твёрже, сжимая пальцы дочери крепче.

      — Я не знаю, что делать, мам. Ощущение, будто это не пройдёт так легко, как хотелось бы, — хмурится та, нервными движениями покусывая губы.

      — Конечно, не пройдёт, — хмыкает Хелен, но всё же полуулыбку сдержать не может. — И мы с этим справимся. Как и всегда.

      Шарлотта не успевает улыбнуться матери в ответ, когда улавливает резкое движение и учащённое сердцебиение в той стороне, где располагается палата Лилиан. Её тело мгновенно напрягается.

      — А я говорила, «не надо её без присмотра оставлять», но кто меня слушать будет, да? —причитает себе под нос Офелия, быстрым шагом следуя за подскочившими Вейлами, и поправляет лямку сумки под ноутбук, спадающую с плеча.

      Когда они почти влетают в палату, ожидаемо увидеть там одного большого «никого» и настежь открытое окно в придачу. В тот же момент Шарлотта быстрыми шагами идёт к подоконнику, втягивая носом воздух.

      — Что-то чувствуешь? — Хелен стоит позади дочери, выглядывая из-за её плеча.

      — Только страх и панику, — бормочет она, поводив носом. — И гнев...

      — А я чувствую, где она может находиться и без ваших сверхъестественных фишек, — подаёт голос Офелия, что-то активно печатающая на клавиатуре раскрытого на кровати ноутбука. —«Не ставь жучок, Фел, нам это не нужно, Фел, она никуда не сбежит, Фел!».

      Шадоу с чувством передразнивает подругу, пародируя на разных тональностях её голос.

      — Ага, как же, — фыркает она и с громким стуком последней клавиши вопит на ломаном французском «вуа ла!». — Она сейчас у ручья Тенебра.

      — Он зовёт её... — догадывается без слов Шарлотта, стоит ей лишь взглядом пересечься с осознавшими то же самое глазами Офелии.

      — И чего мы ждём? Второго пришествия? Спойлер: пока не планируется. Поэтому ноги в руки и вперёд! — Хелен подгоняет их в удаляющиеся спины, а сама вновь оборачивается в сторону раскрытого окна, напряжённо вглядываясь в ночную мглу и упрямо поджимая тонкие губы.

***

      Ночной лес, словно величавый храм природы, окутан мягким, бархатистым мраком. Лилиан вертит головой в разные стороны в попытке понять, куда бежать дальше, и даже не обращает внимание на то, как хорошо ориентируется в почти беспросветной темноте. Лунный свет, пробивавшийся сквозь густую листву, никак не помогает. Он будто рассыпается серебристыми пятнами на земле, подобно жидкому драгоценному металлу, разлитому по ковру из мха и опавших листьев. Он не вызывает внутри ничего, кроме гнева, который бурлит в крови, кроме неконтролируемой злости, что ядовитым плющом в тиски захватывает сердце и лёгкие. Лилиан продолжает бежать, ломая всё, что считает помехой на пути. Ветви деревьев, находившихся на уровне её роста, оказываются откинутыми в сторону, остальные же, выше, словно старинные колонны, тянутся вверх, поддерживая небесный свод, усыпанный тысячами видимых этой ночью, мерцающих звёзд.

      Тишина ночи нарушается лишь шорохом листьев, когда лёгкий ветер, похожий на нежный шёпот, проносится сквозь лес, будто подгоняя Лилиан, пусть она и не понимает, к чему именно. Вдалеке слышится уханье совы, напоминающее о том, что лес живёт своей собственной жизнью. Этот звук заставляет Лилиан по-собачьи заскулить от того, насколько сильно режет по ушам. Она морщится, когда поворачивает голову в сторону источника продолжающегося уханья, но ветвления, переплетаясь, создают беспроглядные узоры, будто художник в то же мгновение рисует их на тёмном полотне ночи.

      В глубине леса, куда не проникает лунный свет, царит тьма, густая, чернильная. Здесь, среди теней, Лилиан останавливается, как если бы достигла места назначения. Присутствие чего-то ещё не покидает её, чего-то ещё, что с любопытством наблюдает за каждым её движением, за каждым вздохом. Это то место, где природа обретает свою истинную силу и непонятное обычному смертному величие. Каждый лист на ветви многовековых деревьев, каждое живое существо от мала до велика, каждая капля росы под ногами, каждый нераскрывшийся бутон мелких цветов становится частью вечного танца жизни и смерти.

      Среди этой тьмы, которая больше не пугает, раздаётся журчание течения. Слишком широкое, чтобы называться ручьём, слишком узкое, чтобы называться проливом или хотя бы рекой. Его воды, словно сапфировая лента, извиваются между обточенными течением камнями и выглядывающими из-под почвы корнями, отражая померкший из-за крон деревьев лунный свет. Шум этого течения, тихий и успокаивающий, зазывает к себе, заставляет делать короткие, неторопливые шаги в его сторону. Вода, касаясь камней, создаёт незамысловатую мелодию, которая сливается с шорохом листвы и стрекотанием сверчков где-то вдалеке, создавая симфонию ночного леса.

      Пальцев ног касается прохладная вода, настолько близко подходит Лилиан. Она садится на корточки, позволяя подолу больничной рубашки намокнуть. Протягивает руку к мерцающему течению, словно заворожённая, не замечая то, как изменяются её ногти: на месте подпиленных ноготков вырастают потемневшие, острые когти, царапнувшие камни на дне источника.
      Гнев внутри, подобный шторму, утихает так же стремительно, как и разбушевался. Спокойствие. Вот, какое чувство охватывает её, словно тело накрыли пуховым одеялом. Словно вечная борьба над тем, чтобы взять себя и свои эмоции под контроль, наконец закончилась. Словно больше не нужно притворяться спокойной и уравновешенной, она и есть такая теперь. Вода, скользящая меж пальцев, не похожа на обычную. Она ощущается, как вязкая патока, пока не вытащишь ладонь. Но Лилиан даже не хмурится, лишь продолжает окунать руку в воду, чтобы почувствовать её течение ещё раз.

      Стремительно приближающийся топот ног, становящийся всё громче шорох листвы под ногами чужака, ступившего на территорию, которая на некоторое время стала безопасной зоной, заставляет Лилиан встать на ноги в одно мгновение. Из её горла вырывается предупреждающее рычание, вибрацией отдающееся в груди. Этот звук вновь вызывает неукротимый страх перед самой собой.

      Из-за листвы выбегает Шарлотта. Её дыхание сбито, грудь вздымается с каждым вдохом и опускается – с выдохом. Она здесь не одна. Ещё одно движение Картер улавливает за спиной, но взгляда от капитана команды не отводит.

      — Лилиан, тебе нельзя в таком виде появляться на людях, — Вейл подходит ближе с каждым словом, но её шаги такие короткие, почти незаметные. Лишь листва хрустит под ногами, оповещающая, что она приближается, хоть и едва ли преодолела половину расстояния в сторону Лилиан.

      — Я даже больше скажу, ты могла неплохо так схлопотать от охотников, бегая тут в лесу, как умалишённая, — звонкий голос за спиной принадлежит Офелии.

      «Охотников?»

      — Лилиан, пожалуйста, послушай меня... — Шарлотта поднимает руки на уровень плеч, раскрытыми ладонями вперёд, словно показывая, что не собирается вредить. Словно подходит к дикому зверю с текущим по венам бешенством.

      — Не подходи! — рычит, мгновенно выставляя руки с растопыренными, согнутыми пальцами перед собой, и тут же совсем не угрожающе вскрикивает на высокой ноте, когда видит свои руки. С чёртовыми когтями вместо обычных ногтей.

      Это так сильно пугает, что Лилиан отшатывается на добрых три шага назад, лишь на подсознательном уровне ощутив, как Офелия пятится от неё на то же расстояние.

      Взгляд у Шарлотты до боли сочувствующий и глубоко раскаивающийся. От него начинает мутить.

      — Что со мной происходит?

      Её голос надломленный, почти на грани того, чтобы расколоться окончательно. Сломаться. Лилиан выглядит потерянной, когда оглядывает свои дрожащие от накатывающей паники руки. Подобное даже в самом реалистичном и кошмарном сне она не сможет выдумать. Глаза, в которых плещется страх, направленный на неё саму, встречаются с карими напротив, наполненными волнением и ещё чем-то нечитаемым, что Картер не в силах распознать.

      — Я всё тебе объясню, обещаю, — Шарлотта подходит уже ближе и даже осторожнее, чем до этого.

      Ей кажется, что она спит. Ей хочется, чтобы это всё оказалось простым ночным кошмаром. Но то, как ветер забирается под больничную сорочку и вызывает табун мурашек, ноги холодит влажная почва, в которой тонут оголённые ступни, а во рту чувствуется металлический привкус крови от чего-то острого, – «Клыков,» с ужасом осознаёт Лилиан, – не кажется сном. Слишком реальным это ощущается.

      — Что ты сделала со мной?! — кричит, надрываясь. Где-то вдалеке слышится шелест крыльев и уханье совы, упархивающей в небо.

      Слова ударяют по Шарлотте, словно на неё замахнулись хлыстом, да так сильно, что она делает шаг назад и вытягивается, словно струна. В её карих глазах ничего, кроме вины, и это пугает Лилиан до чёртиков.

      Но Шарлотта до сих пор молчит, поэтому Картер остаётся лишь проблеять:

      — Я умру?

      — Нет! — вскидывается Вейл, распахнув глаза в ужасе от этого предположения.

      «Ну... — с саркастичной усмешкой. — Теперь уже нет», Офелия благоразумно не произносит вслух.

      — Нет, ты не умрёшь, Лилиан, клянусь. Но тебе нужно успокоиться, потому что иначе ты можешь навредить другим.

      — Навредить... — повторяет эхом. — Почему? — ей только и остаётся, что задавать вопросы, пусть даже и односложные.

      — Потому что ты немного... изменилась, — с полминуты Шарлотта подбирает слово, которое смогло бы объяснить всё и одновременно не напугать ещё больше. — Как только ты придёшь в себя, я тебе всё расскажу. И даже предъявлю доказательства.

      От Лилиан разит скептицизмом за километр. Шарлотте приходится сдерживаться от чиханий из-за щекочущего ноздри химического сигнала, который подаёт организм Картер.

      — И... — неуверенно произносит Лилиан, всё ещё хмурясь растерянно. — И как мне это сделать?

      Шарлотта с готовностью кивает невпопад, собираясь с мыслями. Какой-то сладковатый запах волнами исходит от неё, но Лилиан не понимает, что это.

      — Вспомни то, что заставит тебя зацепиться за твою человеческую суть, — постановка предложения до того странная, что Картер морщится. — Тебе нужно подумать о самом важном человеке в твоей жизни, который тебя успокаивает. Заземляет, понимаешь?

      «Ты такая умница у меня, доченька.»

      «Я горжусь тобой, моя маленькая лилия.»

      «Мой ангел... Мы с папой тебя очень любим.»

      Дыхание выравнивается, перестаёт сбиваться, как у загнанной в ловушку лани. Пальцы рук больше не дрожат. Тело становится ватным, а ноги ослабевают. Лилиан медленно оседает на листву, сгорбившись. Плечи трясутся. Не от привычного гнева, а от удушающего страха, вцепившегося в рёбра без возможности вырвать. Взгляд неосознанно падает на ладони. Никаких когтей. Словно и не было никогда. На внутренней стороне виднеются зажившие следы в форме полумесяцев, вокруг которых запёкшаяся кровь, но ни одной царапины. Она проводит языком по зубам. Тупые, человеческие, обыкновенные, хотя привкус крови ощущается всё ещё на языке, вызывая слабую тошноту.

      Позади раздаётся судорожный выдох Офелии.

      Шарлотта опускается рядом с ней, всё также аккуратно и медленно, как подходила до этого. Она тянет руки к Лилиан, и Лилиан позволяет. Не ощетинивается, не выпускает когти, даже не рычит. Только вцепляется в плечи мягко обнимающей её Шарлотты и упирается лбом в плечо, зажмурившись. Тёплые ладони гладят по голове, словно расплетая спутавшиеся пряди волос. Это успокаивает. Иррационально успокаивает.

      — Мне страшно... — шепчет она куда-то в клетчатую рубашку Вейл, всхлипывая.

      — Знаю, — вторит ей таким же шёпотом Шарлотта, словно не желая разрушать то, что зарождается в этот момент. — Я знаю, Лилиан.

      «Но я рядом», оказывается невысказанным. Этого и не требуется.

      — Это всё, конечно, невероятно умилительно, учитывая вашу эту альфа-бета связь, но давайте поторопимся отсюда смотаться, окей? — Офелия нарушает этот купол обманчивого спокойствия. — Мы всё ещё у ручья, а по лесу всё ещё бегает эта махина, грозящаяся нас выпотрошить, как индейку на День Благодарения, поэтому поторапливаемся.

      Лилиан вздрагивает и отрывается от плеча Шарлотты, которая до сих пор сжимает её в объятиях.

      — Выпотрошить? — глухо переспрашивает.

      — Я обещала, что всё расскажу, правда? —раздражает до покалывания кончиков пальцев то, что Шарлотта разговаривает с ней, как с нерадивым ребёнком, но Лилиан в конечном итоге кивает, побуждая продолжать. — Я расскажу. Только не здесь.

      Шарлотта поднимается на ноги и смотрит на неё сверху вниз.

      Её глаза вспыхивают алым.

      Глаза Лилиан вспыхивают жёлтым в ответ.

      Это животный инстинкт.

      Шарлотта протягивает ей раскрытую ладонь:

      — Идём.

      Лилиан чувствует себя так, словно принимает какое-то судьбоносное решение, вкладывая свою ладонь в её и позволяя помочь подняться с влажной листвы.

***

      После всё происходит так стремительно, что Лилиан едва поспевает за тем круговоротом разворачивающихся событий. Её словно заточили в тот узенький и короткий калейдоскоп из детства, подаренный на новый год.

      Они идут к машине Офелии, простенький чёрный джип не первой свежести, который заводится не с первого и даже не со второго раза. Пока салон прогревается, Вейл и Шадоу предоставляют Лилиан подобие личного пространства на задних сиденьях, где она переодевается в запасную одежду. Она не спрашивает, откуда у них её в таком количестве, – но серьёзно, три сумки, доверху набитые сменной одеждой, в багажнике – это что-то новенькое, – лишь с благодарностью принимает возможность переодеться в спортивные штаны и растянутую кофту с длинными рукавами, прикрывающими костяшки пальцев. Обувь под передним сиденьем – её собственная, с облегчением понимает Лилиан, стряхивая со ступней листву и грязь, как может, прежде чем натянуть кеды и завязать шнурки покрепче.

      Притихнув, Лилиан остаётся на заднем сиденье, сцепив пальцы рук в замок на своих коленях, и старается не замечать тех обеспокоенных взглядов Шарлотты, которые она периодически на неё бросает в перерыве между яростной перепиской с кем-то.

      Первое, что она понимает, – её уж точно не похищают, хотя поздновато она об этом задумалась. За окном проносятся довольно богатые дома того респектабельного района, который Лилиан как-то проезжала на мотоцикле, изучая окрестности города.

      Они въезжают в квартал с высотками, несравнимыми, конечно, с Нью-Йорком, когда Картер решается подать голос:

      — Сколько я была в отключке?

      — Сутки, — незамедлительный ответ Шарлотты. Далее более неуверенно: — Ты... ты же помнишь, что случилось?

      — Я была на вечеринке, — начинает перечислять она, погружаясь в воспоминания того дня. — Потом я на спор решила проехаться на мотоцикле вокруг школы, но там был... этот...

      — Зверь? — подсказывает Офелия. В её голосе слышится насмешка, направленная не на само предположение, а на нечто иное.

      — Да, что-то вроде, — всё же подтверждает она после минутной паузы. — И потом мотоцикл... О, Боже, мой мотоцикл, с ним всё в порядке?

      Кажется, это смешит обеих девушек спереди, судя по тому, как прыскает Офелия:

      — Тебя вчера чуть не убили, и единственное, о чём ты беспокоишься, – это мотоцикл?

      — У вас с Лилиан больше общего, чем я думала, — Шарлотта усмехается. У этой шутки есть какой-то подтекст, значимый только для них двоих. Лилиан вспоминается Элисса.

      Атмосфера в машине из-за этого разряжается. Напряжение уходит с плеч Картер, и она несмело улыбается.

      — Это совсем другое! — защищается та, крепче сжимая руль. — Моя малышка спасала нам жизнь неограниченное количество раз.

      Шарлотта качает головой снисходительно, после чего обращается уже непосредственно к Лилиан:

      — Наш друг отвёз его в мастерскую. Скажем так, небольшое извинение за то, что случилось, — конец предложения немного теряется в шорохе гравия под колёсами машины и журчании мотора под капотом по мере того, как голос Шарлотты стихает. Носоглотку снова щиплет каким-то неприятным запахом.

      — Ты укусила меня тогда, — то ли спрашивая, то ли утверждая, нерешительно предполагает Лилиан, не в силах до сих пор различить реальность и вымысел.

      — Что-то вроде того, да... — Шарлотта прокашливается, словно сухость во рту мешает говорить.

      — На самом деле, она тебе жизнь спасла, — вмешивается Офелия, несмотря на протестующий звук, вырвавшийся из горла Вейл. — Если бы не она, лежала бы ты уже в морге после тех страстных объятий с мотоциклом.

      — Фел! — восклицает Шарлотта прежде, чем Лилиан просовывает голову между передними сиденьями.

      — Это правда?

      — От части, — уклончиво отвечает Вейл, смотря на свои колени, словно на них изображен интересный узор или что-то вроде того, вместо плетения джинсовой ткани. — Ты умирала, это правда. И я не знала, справится ли укус с теми... повреждениями, которые были у тебя.

      — Укус... — задумчиво повторяет Лилиан.

      — Я обещала, что расскажу, но не здесь. Я хочу сначала познакомить тебя кое с кем, чтобы ты не подумала, что мы больные на голову, ладно?

      «Я уже так думаю», — Лилиан всё же кивает, через лобовое стекло замечая высокое здание на этажей десять, перед которым они паркуются.

      Напряжения, как такового, уже нет, но она всё равно поднимается на пятый этаж с хмурым выражением лица. Виски нещадно сдавливает, а затылок пульсирует от того, насколько всё кажется громким: нажатие кнопки лифта, пиликанье раздвигающихся дверей, разговоры за дверью апартаментов, в которую долбит Офелия сжатым кулаком, по меньшей мере, четыре раза, а еще стуки. Много глухих стуков в разнобой, какие-то медленные, какие-то невероятно быстрые.

      Массивную дверь открывает брюнет, выглядящий лет на двадцать пять, с очень, очень, хмурым выражением лица. Лилиан едва сдерживает себя от того, чтобы попятиться, когда его серые глаза впиваются в её собственные голубые и затем осматривают с головы до ног и обратно, словно у этого парня рентгеновское зрение или типа того.

      — Это она?

      «Мать вашу, у него ещё и голос такой, будто он собирается меня пытать», — вздрагивает при этой мысли.

      — Да, это Лилиан, — Шарлотта оборачивается к ней, улыбаясь так тепло, что щемит сердце. — Тристан только кажется злым, на самом деле, никто не причинит вреда здесь. Я обещаю.

      И это обещание почему-то становится оплотом спокойствия в бешеном ритме этой ночи.

      — Тристан Хейз, — всё-таки представляется тот, когда заканчивает закатывать глаза. — Заходите.

      — Какой-то ты не особо разговорчивый сегодня, Трис, — голос Офелии такой беззаботный и даже озорной, что Лилиан невольно сомневается о наличии у неё инстинкта самосохранения рядом с этим Тристаном.

      И всё же спустя несколько мгновений сомнений Лилиан перешагивает порог апартаментов, тут же стопорясь и спотыкаясь на ровном месте, когда замечает несколько человек, которых действительно много, будто они занимают все десятки квадратов апартаментов.

      Первой в глаза бросается девушка с длинными ярко-рыжими волосами, которые контрастируют с изумрудным бархатом углового дивана. Она единственная не сканирует взглядом серо-зелёных глаз, лишь улыбается мягко уголками пухлых губ и держится кончиками пальцев за подол своего платья. Её присутствие почему-то успокаивает, будто старшая сестра пришла спасти тебя и забрать от надоедливых гостей, чтобы наконец отвести тебя в комнату, оставив родителей отдыхать. Лилиан внезапно осознаёт, что здесь она и есть гостья.

      Рядом с ней сидят двое.

      Мужчина, старше, намного. На висках уже пробивается седина, но её и не увидишь, если не приглядываться. У него такие же цепкие глаза, как у Тристана, серого цвета, оттенка штормовой бури. На тонких губах ухмылка, словно он наблюдает за шоу, на которое брал самые лучшие билеты в первом ряду. Его руки сложены на груди, позволяя сквозь тонкую ткань увидеть очертания рельефа мышц. Лилиан почти спотыкается, когда отводит взгляд, проходя дальше. Шарлотта, идущая рядом, приносит какое-то странное ощущение защиты.

      Другой парень сидит на подлокотнике дивана, упираясь босыми ногами в сиденье, прогнувшееся под их весом. На его губах лукавая улыбка, а стальные синие глаза прищурены так, что создаётся впечатление, что ему интересна не сама Лилиан, как, к примеру, тому мужчине, а то, что будет происходить дальше. Когда он замечает пристальное внимание, то склоняет голову к плечу на манер любопытного щенка, из-за чего его пшеничные кудри слегка смещаются на лоб.

      А после она переводит взгляд к столу, у которого, облокотившись поясницей, стоят ещё двое.

      — Парень с книгой? — Лилиан смотрит на лисий прищур карих глаз, слегка расширив свои в удивлении.

      — Вообще-то, Хикару, — его голос сочится весельем, когда он растягивает пухлые губы в усмешке, показывая заострённые клычки белых зубов. — Но рад познакомиться воочию, громко смеющаяся девушка.

      Лилиан фыркает на этот комментарий.

      — Вообще-то, Лилиан, — она его передразнивает, не замечая огонёк одобрения в его взгляде, потому что уже поворачивает голову к смущённо улыбающемуся Кайдену, словно его поймали с поличным. Он сжимает ладонями край стола.

      — Привет, Лилиан Картер, — он говорит так беззаботно, что Лилиан сначала даже не знает, что и сказать.

      — Ну, привет, Кайден Фолкнер, — она прищуривается.

      Замешательство от всей сложившейся ситуации раздувается в груди, словно шарик, наполняемый гелием.

      — Погодите-ка, — подаёт голос Офелия. — Если Кайдена попросили мы проверить Лилиан на эти оборотнические штуки, то как тогда вы увиделись с Хикару?

      — Кое-кто любит смеяться во время ланча как раз рядом с моим деревом, под которым я читаю, — пожимает плечами Хикару. И не жарко ему в водолазке в такой духоте? Или это жар прилил к лицу самой Картер?

      — Во-первых, это общественное место, — загибает пальцы Лилиан. — А во-вторых, где это написано, что оно твоё?

      — В следующий раз обязательно выцарапаю на дереве свои инициалы, — усмехается тот в который раз за этот вечер.

      — Так, брэйк, девчата, — недовольный взгляд Хикару Офелия явственно игнорирует. — Мы тут знакомиться пришли, да? Нам не нужно, чтобы Лилиан сбежала отсюда при первой возможности, ладно?

      Вопрос «А почему я должна хотеть сбежать?» так и норовит сорваться с губ, но Картер его проглатывает.

      Вместо этого говорит:

      — Просто Лили. Зовите меня Лили.

      — Вот и отличненько, Лили! — Шадоу с каким-то больным энтузиазмом хлопает в ладоши. — Пройдёмся по нашим членам стаи.

      «Стаи?» — хмурится Лилиан, мысленно находя это обозначение для группы друзей невероятно странным.

      — Я знакома с Шарлоттой, Офелия.

      — Но не с той стороны, с которой надо! — этот гиперактивный голос её когда-нибудь напугает до седых волос. — Если кратко, то знакомься – это Шарлотта Вейл, оборотень, альфа и самый лакомый кусочек для тех, кто хочет присоединиться к её стае, но также она – вот такенная, — Офелия встряхивает ладонями на расстоянии около сорока дюймов между ними, — заноза в заднице, когда это касается тех, кому не нравится её влияние. На сверхъестественную сторону этого мира, конечно же.

      Ступор, в котором пребывает Лилиан, позволяет Офелии оттянуть её в сторону дивана, чтобы продолжить рассказ:

      — Это Амели Харрис. Она банши, — Шадоунеправильно растолковывает взгляд Лилиан и поясняет: — Ну, знаешь, предсказывает смерть...

      — Предчувствую, — исправляет Амели со вздохом.

      — Одно и то же, — отмахивается Офелия, пожав плечами. — И ещё она может проделывать всякие крутые штуки своим голосом. Например, однажды, она своим криком вызвала ударную волну такой силы, что у того психопата не осталось половины черепа.

      Лилиан вздрагивает, дёргаясь. Амели, на каком-то подсознательном уровне чувствуя её дискомфорт и испуг, протягивает руку для знакомства.

      «Оливковая ветвь», — думает Картер, когда пожимает её ладонь.

      Офелия тем временем продолжает оповещать Лилиан о многих интересных и отчасти пугающих фактах в биографии собравшихся.

      — А это Орион Хейз, — пренебрежительно продолжает, махнув ладонью неопределённо в сторону закатывающего глаза мужчины.Знакомый жест. — Он тоже оборотень. Гемор всей стаи, который пару раз пытался нас всех тут прикончить за милую душу, но мы его вынужденно терпим, потому что он старший кузен Тристана. Тристан, кстати, тоже оборотень. Ну, оно и понятно, наверное, это у них семейное, потом расскажу как-нибудь.

      — Орион? — тупо переспрашивает, сдвинув брови к переносице. — Как сын Посейдона?

      — Ага, типа того, а ещё имя «Тристан» очень созвучно с «Тритоном», и, похоже, у этой семейки заскок на морскую тематику. Удивительно, как они ещё своих дочерей не называли всеми именами русалочек из мультфильма, — Офелия замолкает, только когда позади неё раздаётся приглушённое рычание. Вероятно, Тристана.

      А вот в глазах старшего Хейза, который предпочитает игнорировать словесные потоки самого раздражающего, по его скромному мнению, члена стаи, мелькает нечто, похожее на удовлетворение, когда он говорит:

      — Хоть кто-то из этих недалёких эрудирован настолько, чтобы знать мифологию Древней Греции.

      Про себя Лилиан отмечает, что правильно подметила сходство глаз у двух кузенов, за что мысленно ставит себе плюсик в колонку наблюдательности.

      — Блонди зовут Кристиан, — на прозвище этот самый Кристиан угрожающе рычит, скривив верхнюю губу. — Тоже оборотень. Моя личная головная боль, потому что он точно всем врёт, он не оборотень, а змеюка какая-нибудь, судя по тому, как часто плюётся ядом.

      — К слову, я не собираюсь тебе объяснять, кто кому кем приходится, потому что ты запутаешься, а нам нужно, чтобы ты уловила основную информацию о каждом, ладушки? — продолжает девушка, устремляя свои оленьи карие глаза к Лилиан.

      Она кивает, соглашаясь, больше на автоматизме, чем искренне.

      — Прелестно, ещё одна молчунья, — как-то разочарованно вздыхает Офелия и встречается глазами с Тристаном. — У тебя появилась компания, волче.

      Тристан не выглядит впечатлённым, даже когда Шадоу обезоруживающе улыбается. Выгибает бровь. Офелия на это фыркает и отворачивается, словно у них произошёл молчаливый диалог на этом их языке бровей. Он снова закатывает глаза, скрещивая руки на груди. Вот теперь родство между ним и Орионом более, чем очевидно. Как две капли.

      — Кайдена ты уже знаешь. По сути, он был охотником на всю эту сверхъестественную муть, но после Лотти ему пришлось переосмыслить все эти их кодексы охотников, и теперь Кай с нами, как и его отец. На самом деле, он у нас самый прелестный и тактичный человек из всех в этой комнате, — на мгновение задумавшись, Офелия всё же решает добавить: — Помимо меня, конечно.

      Кайден, кажется, второй человек в этой комнате, который замечает её потерянное выражение лица, поэтому сочувствующе морщится, но при этом в его глазах мелькает что-то вроде удовольствия. Судя по тому, как он улыбается, Лилиан понимает, что догадка буквально написана на её лице.

      «Мстительный говнюк радуется, потому что я опрокинула его с танцами», — думает Картер, удерживаясь от желания показать ему язык. Видимо, и это Кай читает в её мимике, поэтому прыскает от смеха.

      — Ну, и последний, — Офелия вздыхает так, словно устала от бесконечного представления каждого в этой комнате, и Лилиан сдерживает себя от того, чтобы напомнить ей, что это она сама вызвалась, и её, в общем-то, никто не заставляет. — Хикару Мацуока. И тут самое интересное... — она заговорщически наклоняется к уху Лилиан, хотя все люди в этой комнате могут её слышать до сих пор. — Ты видишь это наглое, хитрое, а главное – лисье лицо?

      Лилиан усмехается, когда видит приподнятые брови Хикару, так и говорящие «ну, мне действительно неинтересно, что ты там хочешь сказать, но флаг тебе в руки – продолжай».

      — Вижу, — отвечает она, когда понимает, что Офелия ждёт её.

      — И не забывай, потому что плут обведёт вокруг пальца, потом ещё и тебя обвинит!

      — Фел, я тебе уже говорил, что понятия не имел, что это был последний греческий йогурт, — устало вздыхает Хикару, словно эта тема не раз поднималась.

      Смешок сам собой вырывается, за что Картер награждают двумя взглядами: недовольным и почти преданным.

      — Да-да, ври больше, лисий чёрт! — Офелия отворачивается от него, так резко поворачиваясь к Лилиан, что ей приходится отступить на два шага.

      Позади раздаётся смешок, очень напоминающий тон Ориона.

      — В общем, Хикару – кицунэ. И, на самом деле, если не считать того, что он мелкий вор, то, в целом, неплох собой.

      — А ты кто? — недоверчиво спрашивает она, сжимая пальцами ткань спортивных брюк.

      — А по мне не видно? — в тон ей говорит Офелия. — Кентавр, конечно же.

      Выражение лица Лилиан всё ещё слишком говорящее само за себя, если судить по тому, как Шадоу и парочка парней у стола сдерживают смех.

      — Ну, и скажите мне на милость, почему никто не сфотографировал её лицо для компромата в будущем? — тон Шадоу похож на что-то вроде «я здесь одна, видимо, обладаю интеллектом и умею думать в перспективе, да?». — Я человек, как и Кай, — всё же поясняет она. — И та, кто по большей части составляет планы, вытаскивает волчьи задницы из лужи, вставляет мозги на место у чокнутых вервольфов, а ещё...

      — Я поняла, — перебивает её Лилиан, кивая, и отходит на несколько шагов назад.

      Если бы ей кто-нибудь сказал, что она окажется в ситуации, подобной этой, Лилиан бы вряд ли поверила. Может, ещё бы и в челюсть двинула, ну так, для профилактики, чтоб всякую ересь не несли. А по итогу вот оно: акт второй, действие третье; на сцене новые лица и Лилиан Картер. Она складывает руки на груди, но как только замечает Хейзов в таком же положении, встряхивает ладони, засовывая их в карманы брюк. В голове полная каша, в которую с потрясающей точностью добавили все ингредиенты из холодильника в равной пропорции, из-за чего вышло то, что есть невозможно.

      — Вы... — Лилиан даже не может подобрать слова. Пусть она и видела в лесу глаза Шарлотты, ставшие красными, как свет светофора, это ничего ещё не доказывает, ей просто могло показаться. — Вы, типа, тех чудиков, которые играют в Подземелья и Драконы, только со своими ролями? Если это не так, я вообще ничего не понимаю.

      Офелия возводит глаза к потолку, будто не ожидала, что после всего того шоу, которое она устроила специально для Лилиан, могут ещё сомневаться в правдивости происходящего. А вот Тристан другого мнения: он вскидывает ладонь с видом «вот, я же говорил».

      — Может, кто-нибудь сверкнёт глазами или типа того? — по правде говоря, неизвестно, к кому конкретно обращается Офелия, но её предложение принимают все разом, не сговариваясь.

      У Тристана и Ориона радужка глаз загорается лазурным.

      Лилиан отшатывается.

      У Хикару глаза горят огненно-оранжевым.

      Лилиан кажется, что она на грани того, чтобы потерять сознание.

      У Кристиана радужка сверкает золотом.

      Лилиан чувствует, как предательски ускоряется сердце и сбивается дыхание.

      И, наконец, Шарлотта. Ярко-алый в её глазах похож на маяк, зазывающий тебя подойти.

      Лилиан почти физически ощущает, как её собственные глаза загораются.

      Единственное, что она может выдавить из себя:

      — Почему у Амели нет этого?

      — Потому что я всё же человек, и я не могу обращаться в банши. Это просто живёт со мной. Во мне, — она подаёт голос, тут же привлекая жидкое золото глаз Лилиан. Её тон мягкий, обволакивающий, без намёка на давление или опасность. — Ты увидишь изменения, когда я использую свою силу. Мои глаза... белеют в процессе.

      Удивительно лишь то, что страха нет. Поднимающейся к горлу злости тоже. Лилиан просто в замешательстве. Вероятно, это самая странная реакция, которую она могла испытывать, учитывая все обстоятельства. В глубине души она в самом деле благодарна, что ей дают время, возятся с ней, как с ребёнком, чтобы она не сбежала в ужасе. Вот только Картер не уверена, что смогла бы сбежать, если учитывать, кем являются люди перед ней. Кем является она сама.
      Сквозь ткань в карманах брюк что-то впивается в бедро. Это не больно, просто ей приходится выдернуть руки из них, чтобы выявить причину. Другим взглядом она смотрит на свои пальцы. Человеческих ногтей нет, как и в первый раз, когда она почувствовала тянущую боль в районе кутикул. Завороженно Лилиан поворачивает ладони тыльной стороной вверх, а после снова вниз, наблюдая. С её губ срывается судорожный вздох. Она быстро моргает несколько раз, словно в попытках сбросить наваждение. Видение не проходит. Картер больше чувствует, чем видит, как тонкие пальцы её рук начинают дрожать.

      — Лилиан... — голос Шарлотты до щемящего чувства в груди мягкий, когда она пытается коснуться плеча Лилиан и сжать его. Та позволяет ей этот жест. — Я знаю, что тебе страшно. Знаю, что ты готова бежать, как только появится возможность. Но тебе не стоит этого делать, пока ты не разберёшься со всем. Мы здесь, чтобы помочь, а не навредить.

      И после Лилиан делает самую детскую вещь, на которую способен её перенапряжённый организм, – она всхлипывает. В ту же секунду жмурится от жалости к самой себе, в моменте пропуская тот факт, что не злится. Почему она не злится?

      — Я не... — очередной рваный вздох вырывается из горла сам по себе, и она сглатывает вязкую слюну. Во рту солоноватый привкус смолы. — Я не могу пойти домой, только не сейчас.

      Шарлотта вскидывает брови, и её глаза по-прежнему сочувствующие, когда она сбивчиво говорит:

      — Конечно, я понимаю. Ты можешь остаться здесь на ночь, я тоже не хотела приходить к родителям, когда это произошло со...

      — Моих родителей нет в городе, — запоздало перебивает её Лилиан, всё же скрещивая руки на груди, лишь для того, чтобы обнять себя.

      Вейл выглядит ошарашенной всего на мгновение, когда до неё доходит смысл слов. Лилиан правда ненавидит то, как её взгляд наполняется ещё большей жалостью, чем до этого.

      — Ты в любом случае можешь остаться, — альфа, – «О, боже, Лили, ты действительно собираешься верить в эту чушь с оборотнями и прочим, да?» – твёрдо кивает, прежде чем обратиться к Тристану: — У тебя есть место разместить нас?

      — Всех? — на хмуром лице внезапно появляется удивлённо-раздражённое выражение лица. — Пусть остаётся она, ты и Офелия. На других гиперактивных щенков у меня нет ни сил, ни места.

      Лилиан почти обиженно хмурится, – и нет, она не дует губы, ни за что на свете, – когда переводит взгляд на младшего Хейза. Стоит ли ей вообще оскорбиться из-за того, что её назвали щенком?

      Однако, пока она пыталась понять, как отреагировать, Офелия всё решила за них троих.

      — Отлично! — её энергичность когда-нибудь доведёт до ручки. Особенно этот донельзя громкий хлопок в ладони, от которого морщится минимум половина сверхъестественных существ, находящихся в комнате, включая саму Картер. — Тогда я действую на нервы Тристану в его комнате, а Лилиан и Лотти лягут на диване в гостиной.

      — Моя спальня тоже свободна, — с ядовитой ухмылкой на губах подал голос Орион.

      — Да-да, мы в курсе, просто никто не хочет проснуться мёртвым на утро, — закатывает глаза Шадоу, попеременно с этим сгоняя каждого с дивана, чтобы раздвинуть его.

      — Мёртвые не просыпаются, Фел, — этот тяжёлый вздох Тристана, кажется, вмещает в себя железное терпение всего человечества.

      — Не волнует, суть понята.

      Она отмахивается от него так легко, что Лилиан на секунду сомневается, что Офелия просто человек. Может, она – кошка, у которой девять жизней в запасе? Потому что иначе Картер просто не может объяснить то, как легко она выводит из себя этого хмурого парня, выглядящего так, словно именно он убьёт тебя во сне, а не острый на язык Орион.

      В конечном итоге получается вот, что: все оказываются «изгнаны» из лофта с некоторыми возмущениями о том, что им не разрешено остаться в такое позднее время, и уставшими зевками под недовольные порыкивания Тристана; Орион уходит на второй этаж, даже не потрудившись пожелать спокойной ночи или хотя бы сказать что-то другое, и Лилиан думает, что это довольно грубо; диван раскрывают, чтобы застелить его свежим постельным бельём и скинуть на него три подушки и два шерстяных пледа за неимением одеял; Офелия машет рукой Лилиан и Шарлотте, прежде чем побежать вверх по лестнице, когда Тристан грубо оповещает: «Шадоу, ещё секунда и спать ты будешь на полу»; однако, на самом деле, услышав тихий смех Офелии, Лилиан задумывается о том, что Хейз бы так не поступил, и девушка это прекрасно знает.

      Стоя рядом с раскрытым диваном, Шарлотта неопределённо мычит и выглядит довольно смущённой, когда они остаются вдвоём, и Лилиан приходится взять ситуацию под контроль.
      Впрочем, она довольна собой, когда Вейл ложится рядом на диване на приличном расстоянии, но уже кажется не такой напряжённой.
      Вопросы готовы сорваться с языка, ощущаясь тысячами острых осколков стекла, разрезающих слизистую рта. И Шарлотта чувствует это в её химсигналах, поэтому с тихим вздохом поворачивает к ней голову, чтобы заглянуть в глаза.

      — Ты можешь задать любые вопросы, Лилиан. Всё, что угодно, лишь бы ты перестала бояться.

      — Хорошо... — она говорит тихо, потому что знает, помимо них двоих есть ещё двое, которые могут услышать, даже находясь на этаже выше. — Что ты... мы, что мы такое? — и дальше, но уже дрогнувшим голосом: — Монстры?

      — Нет!.. — звучит забавно то, как Лотта пытается кричать шёпотом. Особенно таким паникующим. — Нет, Лилиан, мы не монстры. Мы оборотни. Офелия говорит, что это круто, — альфа насмешливо улыбается. — Говорит, что это типа как в «Сумерках».

      — Погоди... Вампиры тоже реальны?

      — Нет, — она задумывается на мгновение. — Ну, наверное? Не знаю, если честно. Мы с ними не встречались. Но есть много других существ, которые тоже любят пить кровь, да.

      Судя по расширившимся глазам Лилиан, Шарлотта поняла, что увела разговор не в то русло, и прочистила горло, поскорее меняя тему:

      — Ещё вопросы?

      — Да, наверное, — спустя мгновения отвечает та, задумчиво покусывая губы до красноты. — Что я видела? Там, в лесу?

      — Это был оборотень, — Шарлотта вторит её полушёпоту. — Другого вида. Обычно мы превращаемся лишь частично, под воздействием полнолуния чуть явственнее, чем в другое время. Иногда оборотни могут превращаться в волка. Настоящего, — помедлив, Вейл продолжает: —Тристан такое проворачивает изредка. Чаще всего, когда Фел выпрашивает.

      Лилиан, почему-то, может слишком ярко себе представить эту картину. Подумать только, а она ведь буквально час назад познакомилась с ними. В более менее человеческом понимании этого слова.

      — Но этот оборотень... — альфа говорит напряжённым шёпотом, словно этот Зверь может выломать дверь лофта в любое мгновение. — Он не совсем в сознании, когда обращается по ночам. Ну, или мы так думаем.

      — И вы... пытаетесь его убить до того, как он убьёт вас?

      — Нет, — незамедлительно отвечает та. — Мы не убиваем. Ни людей, ни сверхъестественных. Мы хотим поговорить с ним. Возможно, как-то помочь, чтобы он смог контролировать себя или что-то в этом роде.

      — Ладно, допустим... — тихо говорит Лилиан, устремляя взгляд на потолок. Краска немного облуплена, поверхность вся в трещинах. Картер невольно проводит параллель со своей жизнью. Ощущение, будто та самая «Американская Мечта», за которой она приехала в этот город, точно также трещит по швам. Она поджимает губы, сдерживаясь от того, чтобы зажмуриться.

      Лилиан не уверена, кому именно из них двоих принадлежит этот нервный вздох, но прислушивается к голосу Шарлотты.

      — Могу я задать вопрос тоже?

      — Конечно, — спустя пару секунд выдыхает она, поворачивая голову в её сторону. Глаза в глаза. Дрожь неумолимо охватывает тело. — Раз уж мы в одной лодке теперь, думаю, будет правильно, если ты узнаешь обо мне тоже.

      — Где твои родители? — вопрос звучит неуверенно, будто Шарлотта привыкла к негативным ответам.

      — В Калифорнии.

      — Тогда почему ты здесь одна?

      — В качестве воспитательной работы по самостоятельности в жизни.

      — Как это?.. — Лилиан показалось забавным то, каким растерянным стало выражение лица Шарлотты. Уголки её губ дрогнули в маленькой улыбке.

      — Моя мама начала жить одна, когда ей исполнилось восемнадцать. Не то, чтобы её выгоняли из родного дома, но ей предоставили выбор. Кто откажется в подростковые годы жить самой по себе? — она почти весело усмехнулась. — Вот и мне дали такой же выбор. За исключением того, что я переехала в дом, где раньше жила мама.

      — И ты не боишься жить одна? — Шарлотта, не отрывая взгляда от лица Лилиан, всё-таки решается задать этот вопрос. Та выглядит такой безмятежной в своих словах, такой уверенной в правильности происходящего, однако разве это не пугает, – остаться одной в неизвестном городе?

      Лилиан вздыхает тихо, её плечи слегка опускаются, словно из мышц выходят остатки напряжения после безумного вечера, и она скользит глазами по комнате, как будто пытается зацепиться за что-то конкретное, отмечая на задворках сознания, что теперь видит всё так, как если бы у неё было развито ночное зрение.

      — Сначала я боялась, — будто признаваясь в слабости, она понижает голос. Настолько, что Шарлотте приходится напрячь свой слух оборотня. — Когда только переехала сюда, это было похоже на удар в лицо, несмотря на то что моя подруга переехала со мной. Всё чужое, всё новое. Каждый день первого месяца здесь был, как очередной шаг в неопределённость. Но потом... я привыкла, наверное. Если честно, я думаю, что даже начала наслаждаться этим одиночеством. Начинаешь лучше понимать себя, когда никто не стоит рядом и не диктует тебе, что делать.

      — Так ты хочешь сказать, что тебе нравится быть одной? — Шарлотта не может этого понять. Почти каждое мгновение её жизни кто-то из стаи находится рядом с ней. В их текущем положении становится опасно находится одному. И ко всему прочему, Вейл давно поняла, что если рядом с ней долгое время нет члена стаи, то тревожность становится верной спутницей, что поселяется в груди заместо сердца.

      — Не знаю, — Лилиан морщится едва, явно жалея о таком молниеносном ответе, и ночная мгла благосклонно скрывает приливший к яблочкам щёк румянец. — Я не говорю, что мне не нужно общение. Я не какая-то отшельница. Но мне нужно пространство. Нужно знать, что я сама принимаю решения, и никто другой не делает выбор за меня. Это важно, когда ты находишься на грани между окончанием школы и началом взрослой жизни.

      Шарлотта задумчиво хмурится и отводит взгляд в сторону, чувствуя, как в груди резонируют её слова. Если углубиться, то, наверное, это в действительности не так уж и плохо, – находиться внутри своего собственного мира. Иногда, когда шум города слишком сильно бьёт по чувствительным барабанным перепонкам, пульс заходит за отметку нормального даже для оборотней, а суета сверхъестественных проблем давит так, словно альфа находится на глубине свыше трёх метров, это становится почти спасением.

      — Это... на самом деле звучит как что-то, чего я тоже хочу время от времени.

      — Я не совсем понимаю, что теперь будет. Думала, что приехала в этот город, чтобы начать всё заново, но на деле снова становится слишком сложно, — Лилиан заканчивает предложение едва слышным шёпотом, опуская глаза.

      — Ты же знаешь, — отвечает Шарлотта, слегка покачав головой, — в этом мире никогда и ничего не будет лёгким. Особенно если ты вступаешь в него, не зная, что ждёт за углом. Как, например, всего день назад.

      Лилиан смотрит на неё, внимательно разглядывая лицо альфы. Все эти слова похожи на откровения, которые сама Картер не решалась произнести. Это странно, – чувствовать себя так, будто она, как ведомый пламенем мотылёк, делает неосознанные шаги в сторону чего-то неизвестного, и при этом не может точно сказать, к чему это всё приведёт.

      — И что ты собираешься делать, если что-то пойдёт не так? Если со Зверем не получится поговорить? — Лилиан задаёт тот вопрос, который мучил её с самого начала.

      Шарлотта, обдумывая ответ, нервным движением запускает ладонь между шеей и подушкой, чтобы отвести в сторону щекочущие кожу волосы, что теперь простираются по выцветшей наволочке тёмными змеями.

      — Я знаю лишь то, что никогда не смогувернуться назад. Ну, знаешь, в ту спокойную жизнь до шестнадцатилетия. Не смогу убежать от самой себя и тех обязанностей, которые лежат на мне. Придётся придумать новый выход. Мы всегда так делаем. И мы все прошли через это. Или, по крайней мере, через часть этого.

      Лилиан прищуривается, пытаясь осознать сказанное.

      «Мы все прошли через это», — звучит так, как будто они – часть чего-то большего, чем просто компания друзей, чего-то другого, что объединяет их. Как будто всё это – не просто их подростковая жизнь, а нечто помасштабнее, невидимое, но ощутимое, как тень, что следует за тобой по пятам даже в пасмурный день.

      — Ты говоришь так, будто уже всё знаешь о жизни, — тихо отвечает Лилиан, чувствуя, как её собственные голосовые связки едва сдерживают дрожь.

      Мягкая улыбка касается губ Шарлотты, но взгляд остаётся таким же серьёзным.

      — Это совсем не так, поверь мне, ты в этом убедишься. Но моя мама постоянно говорит, что жизнь – не всегда просто хорошая книга со счастливым финалом. Она больше похожа на комикс с пропущенными страницами, которые ты заполняешь по ходу пьесы. Ты не всегда знаешь с точностью, что там будет дальше. Но у тебя есть шанс сделать её хотя бы чуть более предопределённой, чем она кажется.

      Лилиан задумывается на добрую минуту, а потом, несколько задушено, можно сказать, смущённо, спрашивает:

      — Ты правда считаешь, что я смогу быть частью всего этого? Ты и Офелия, и оборотни, и всё остальное? Я правда не понимаю, что вообще здесь делаю.

      Голова Вейл немного наклоняется к плечу, оставляя складки на подушке, глаза изучающе напряжены. Её взгляд одновременно мягок и твёрд, словно она уверена в словах, которые собирается произнести, но не желает давить.

      — Ты уже с нами, Лилиан. Мы не можем заставить тебя поверить и слепо следовать за мной и моей стаей, и мне жаль, что тебе пришлось вот так узнать об этой стороне жизни, без какого-либо предупреждения, но это теперь твой путь, и ты не можешь от него отказаться из страха или чего бы то ни было. В конце концов, одинокие волки без стаи в итоге попадают в руки охотников, а я не хочу подвергать тебя подобной опасности. Я не обещаю, что будет легко, но могу заверить, что ты не будешь одна в этом. Мы все здесь. Как семья.

      После этого непродолжительного диалога наступает молчание. Всё ещё несколько тревожное, оно всё равно наполняется теплом. Этого нельзя объяснить, Лилиан просто чувствует его на инстинктивном уровне, чувствует, как нечто внутри, под рёбрами, всем существом тянется к нему. Она всё ещё не уверена в том, что может быть частью чего-то большего, но, возможно, это будет её первым шагом. Принятие всего, что раньше казалось невозможной небылицей, станет частью её новой реальности.

      — А если я не справлюсь? — шепчет она, не в силах скрыть сомнение в голосе.

      Взгляд альфы скользит по лицу своей беты, на дне радужки её глаз плещется решимость.

      — Ты справишься, я уверена. Каждый из нас это сделал. Потому что иногда, чтобы выжить, нужно перестать сомневаться. Не важно, насколько страшно.

      Какое-то время Лилиан смотрит в пустоту, не фокусируясь на арочном проёме, ведущем вкухню, прежде чем кротко кивает. Наверное, сейчас единственное, что становится важным, – это довериться, вопреки здравому смыслу.
      Шарлотта замечает то, как Лилиан снова отводит взгляд, словно пытаясь унять нарастающую от осознания всего тревогу, которая никогда не уйдёт просто так, не забрав часть тебя. Ощущение нарастающего в воздухе напряжения начинает давить, и наступает тот самый момент, когда нужно поставить хотя бы точку с запятой.

      — Лили, понимаю, тебе нужно время, ты можешь не отвечать, — Шарлотта отрывает ладонь от пледа и взмахивает ею, как если бы ставила фильм на паузу на телефоне.

      Неопределённый кивок альфа замечает периферийным зрением.

      — Верно. Мне просто нужно немного времени.

      Лилиан тихо вздыхает и потягивается, ощущая, как по венам разливается усталость, утяжеляя конечности. Кажется, что каждый момент прошедшего вечера – это просто шахматные ходы в кромешной тьме, где не видно, на какую клетку ты ставишь безликую фигуру.  Она с силой трёт глаза, словно в попытке стереть с лица выражение полной потерянности.

      — Ты как? — спрашивает Шарлотта, подметив её замедленные движения и зевнув сразу следом после беты. — Мы можем быть немного шумными и всё такое...

      Картер в который раз замечает, как Шарлотта говорит «мы», словно она и её друзья – это единый организм. Хотя, вероятнее всего, так оно и есть.

      — Чуть устала, да, но не могу сказать, что сильно. — Лилиан прикрыла глаза, чувствуя, как её тело начинает расслабляться. — Просто... слишком много всего для одного дня, понимаешь?

      Шарлотта без сомнения кивает. Она знает это чувство, преследующее её с того самого дня, как получила свой укус. Всё становится «слишком», в организме случается сенсорная перегрузка. В этот момент она тоже ощущает накатывающую с каждым мгновением усталость, с которой боролась до сих пор. Но теперь, когда атмосфера вокруг не пытается сжать лёгкие до критического состояния, когда между ними нет ни неловкости, как в самом начале, ни тревоги, что преследовала их на протяжении почти всего разговора, она чувствует, что может спокойно закрыть глаза и, наконец, заснуть.
      Несмотря на самую странную ситуацию, происходившую в её жизни, Лилиан чувствует, как это место становится чуть более приятным. Не таким страшным и пугающим, как раньше, когда здесь находилось с десяток сверхъестественных существ. Поначалу ей казалось, что она не сможет тут заснуть, что не получится уснуть в окружении четырёх незнакомых людей, трое из которых являются оборотнями, – и, чёрт возьми, ей всё ещё нужно это переварить. Но сейчас, когда в квартире темно и тихо, лунный свет пробирается через панорамное окно позади головы Лилиан, а рядом лежит Шарлотта, дарящая иррациональное чувство безопасности, она не чувствует себя одинокой на этом пути, о котором они говорили ранее.

      — Спасибо тебе, — раздаётся тихий шёпот, когда Лилиан устраивается на боку, взглядом заскользив по профилю Шарлотты, прежде чем закрыть глаза. И они обе знают, что это не просто благодарность. Это «спасибо» за всё. За спасение. За понимание. За терпение. За разговор.

      Шарлотта на мгновение бросает на неё короткий взгляд с лёгкой улыбкой, украсившей пухлые губы, и шепчет в пустоту над собой:

      — Никаких проблем, Лили. Спокойной ночи.

      — Спокойной.

      Лилиан улыбается в полудрёме и, наконец, выключает поток нескончаемых мыслей. Теломедленно расслабляется, мышцы становятся похожими на вату, когда сон постепенно накатывает тёплым приливом. Шарлотта устраивается на другом конце дивана, оставив пространство между ними, чтобы хотя бы создать видимость личного места в таких обстоятельствах.

      И вот, в этой успокаивающей и без того расшатанные нервы тишине, когда ночные звуки мира как будто замедлились в такт синхронизированному во сне дыханию, обе девушки, альфа и её первая бета, застывают в странном единстве – разделённые незначительным расстоянием, но всё ещё вместе.