Лунная Волчица

    — Ты в полном порядке, Лилиан...

    Переход из средней школы в старшую – это всегда тот ещё стресс, граничащий с истерикой в какие-то моменты, когда начинаешь закапываться в собственные мысли. Переход из средней школы в новую старшую – это то, что вызывает всё те же эмоции, в одном лишь различии, что их умножили на десять в каком-то там калькуляторе организма в центре нервной системы. Это также дрожь в теле, нескончаемый мандраж и, вероятно, парочка нервных срывов, чтобы зашлифовать предобморочное состояние. Добавьте к этому пометку «переезд», и дела станут выглядеть намного хуже.

    Сильвер-Холлоу. Город, находящийся на побережье океана. Казалось бы, вроде богом забытый, однако о нём всё ещё помнят: родители привозят своих детей, чтобы те отучились в той же школе, что и они когда-то; сёрферы устраивают целые лагеря в отдалённых местах пляжа Сильвер-Шорс, чтобы поймать самую высокую волну там, где ещё ни разу не были; многие школы, и из других близлежащих округов тоже, отправляют своих школьников на соревнования игры в лакросс; для некоторых это и вовсе является перевалочным пунктом, в котором они останавливаются на время, чтобы после добраться до столицы штата, где уже смогут осесть более основательно.

    Лилиан Картер относится к первой категории с некоторыми закулисными деталями.

    Средняя школа осталась позади, на прощание махнув рукой так, словно и не будет скучать по такой ученице. Впереди ждут старшие классы и подготовка к поступлению в колледж. Предвкушение от дальнейшей, а главное – самостоятельной, жизни на пока ещё некрепких подростковых ногах свербит где-то в районе солнечного сплетения, оставляя после себя неприятную, головокружительную тошноту.
    Родители делают поистине щедрый подарок. Во всяком случае, если рассматривать его с высоты возраста и прочих подобных мелочей. Они предлагают ей переезд в новый город, в новый-старый семейный дом матери, чтобы она смогла научиться тому, что люди обычно называют скучнейшим словом на планете, – самостоятельности.
    Мама обещает приезжать так часто, как только будет появляться свободное время. Лилиан кивает с мягкой улыбкой, хотя знает, что времени будет крайне мало, из-за того, что работа не позволяет. Каждый день кто-то женится, устраивает дни рождения, гендер-вечеринки, и организатор мероприятий может только переезжать с места на место, чтобы всё сделать в лучшем виде со своей командой. Лилиан пытается казаться стойкой, когда делает вид, что мысль о расставании с родителями не селит в её сердце печаль и начавшую заранее формироваться тоску. Но, уверяет она сама себя, работа Евы Картер хотя бы интересна настолько, что каждая история по приезде мамы заставляет кожу покрываться мурашками. К примеру, последний запрос пришёл об оформлении бракосочетания в лучших скандинавских традициях богов северного пантеона.
    Папа, в свою очередь, ничего подобного не говорит. Ему и не нужно, Лилиан всё прекрасно понимает: ведение нескольких цветочных магазинов по всей Южной Калифорнии – дело не самое простое. Он не может уехать, как бы сильно не желал этого, потому что тогда, цитата: «Эти имбецилы погребут мой цветочный бизнес, как недавно погребли несколько ящиков редкого сорта гортензий!». В конце концов, обещает только оставлять часть работы на своего заместителя и уверяет, что будет приезжать с мамой вместе, чтобы восполнять семейные вечера и проводить время с любимой дочкой.
    Они смотрят с такой тоской и теплотой, будто сама мысль о том, чтобы выпустить своего птенца из родительского гнезда причиняет им физическую боль.

    Тем не менее, Лилиан цепляется за это предложение всеми конечностями, радуясь глотку свободы, что морским бризом врывается в лёгкие, пока не вспоминает: она останется там, на новом месте совсем одна. И после этого осознания начинается череда скандалов, криков и непринятия.
    Если сгладить все углы и спросить у четы Картер, можно даже сказать, что Лилиан в итоге приняла эту новость вполне нормально, даже спокойно. Не обошлось, конечно, без битой посуды, гневных хлопков дверьми и наказания молчанием с её стороны, что было практически в порядке вещей, но тем не менее всё ещё спокойно.

    И всё же, спустя время, когда гнев в жилах утихомиривается, уступая место обыкновенному течению крови, а глаза не застилает алая пелена непринятия своего положения, Лилиан чувствует благодарность.
    По большей мере, она чувствует её не только к своим родителям, но и к родителям Элиссы Хартли, девушки, с которой они негласно стали сёстрами не по крови, познакомившись в дошкольной группе почти десять лет назад. Это были долгие переговоры, заверения, что они обе будут в порядке, что они обе будут в безопасности. Однако, после нескольких летних недель семейство Хартли даёт добро на переезд в Сильвер-Холлоу, оформляя съём крохотного дома через две улицы от дома самой Лилиан, с условием того, что все взрослые будут присутствовать при обустройстве дочерей.
    С этим были согласны все, а Лилиан с Элиссой впоследствии не переставали болтать о том, что нового им принесёт этот город.

    Стоя у широкого зеркала в пол в своей новой спальне, Картер всё ещё ощущает благодарность, вот только теперь она так не кстати смешивается с тоской по дому и каким-то странным чувством одиночества. Вздох срывается с её губ, когда она прикрывает глаза, чтобы успокоить трясущиеся пальцы. Лилиан успокаивает себя тем, что считает до десяти, задержав дыхание, а потом выпускает воздух сквозь стиснутые зубы.

    — Ты в порядке, Лили... — тихо говорит она сама себе. Её шёпот растворяется в звуке мотора проезжающей за окном машины.

    В конце концов, переживать действительно не о чем, она и правда учится быть самостоятельной: в её свободном распоряжении целый дом, пропитанный воспоминаниями о подростковых годах её матери и возвращающий своей атмосферой в двухтысячные, пусть и осовремененные; а также банковская карта, на которую поступают ежемесячные «карманные деньги», как она их называет, и их с лихвой хватает на хорошую, любимую еду, оплату бензина для папиного старенького мотоцикла Кавасаки и счетов, и даже получается оставить на всякого рода развлечения. Это она посчитала в уме примерно, когда ей озвучили сумму, что будет ежемесячно поступать на счёт.

    Время приближается к девяти, стрелки часов неумолимо спешат вперёд, заставляя неосознанно торопиться. С почти реалистичными звуками борьбы, Лилиан безуспешно старается, уже хоть как-то, уложить непослушную копну светлых, выгоревших на калифорнийском солнце волос. Она почти стонет от негодования, когда только-только сформировавшаяся на лбу челка медленно ложится шторкой, обрамляя мягкий овал покрасневшего от усердия лица и прикрывая высокие скулы. Лилиан хмуро смотрит на своё отражение, подмечая, что блеск едва потёк в уголке губ, и поправляет большим пальцем розоватую каплю. Решение даже не продолжать пытаться усмирить вьющийся хаос на голове приходит с мимолётным взглядом на часы и осознанием того, что, как бы она ни старалась, ей всё равно придётся надевать шлем.

    Со смирившимся выражением лица и утихающим в грудине гневом Картер подхватывает с пола сумку, битком набитую тетрадями и учебниками, которые ей ещё предстоит выложить в школьный шкафчик, и поправляет за шлёвки едва спадающие джинсы прежде, чем на всех парах вылететь из дома к мотоциклу. Она делает мысленную заметку в голове, что ей следует разобрать вещи более основательно, чтобы найти ремень.

    Уже на улице Лилиан не может удержаться от того, чтобы провести кончиками пальцев по кожаному сиденью, как делала уже не единожды за несколько недель своего пребывания тут. Отчего-то ей кажется таким эфемерным то, что когда-то, в юные годы, её отец разгонялся на нём до немыслимой скорости, проделывая различные трюки, чтобы уже тогда впечатлить маму, заставляя её глупо и совсем немного влюблённо хихикать. От этих мыслей на пухлых губах расцветает нежная улыбка, подобная той ностальгической, что украшала лицо мамы в то время, когда она помогала с переездом.

    Сумка со всем школьным хламом отправляется в достаточно вместительный багажник мотоцикла. Лилиан перекидывает ногу через сиденье, вставляя ключ зажигания в нужное отверстие и проворачивая его до тихого жужжания мотора. Она снимает шлем с левой ручки руля, прокручивая его между ладоней пару раз с горящим в глазах азартом, и аккуратно надевает, опуская лицевой щиток. Сжимает пальцами руль и чуть дёргает на себя прорезиненную ручку газа. Мотоцикл испускает рык, словно зверь, готовый броситься в атаку. От этого звука по коже порхают мурашки, а тело дрожит. Вовсе не от страха. От затапливающего предвкушения скорости, ветра под лёгкой майкой и нового утра, что настало после тёмной звёздной ночи будто только для неё одной.

    В следующую секунду мотоцикл срывается с места, оставляя после себя лишь чёрный след от резины задней шины на асфальте.

    Дорога до главного корпуса старшей школы Сильвер Хай Скул едва ли занимает десять минут, а парковка для мотоциклов и велосипедов оказывается почти свободна, за исключением одного ярко-красного Харлея, по оттенку невольно напоминающего свежую кровь.
    Лилиан от этой странной, совершенно непрошенной ассоциации, возникшей в её мыслях, передёргивает плечами, будто может сбросить с себя эти мысли, и шумно выдыхает через нос, поджав губы. Незаметная морщинка появляется меж бровей, а небесно-голубые глаза темнеют на пару тонов. Она уверяет себя, что это всего лишь нервы перед первым днём в новой старшей школе, когда на ватных ногах слезает с мотоцикла и ощущает, наконец, твёрдую почву под ногами.

    Шлем она защёлкивает на правой ручке руля, прежде чем отойти от мотоцикла и направиться «окольными путями» к главному входу, не желая сталкиваться с толпой людей, которые собрались перед дверьми.

    — Лили! — запыхавшийся девичий голос раздаётся справа от подошедшей к дверям школы Картер. — Я тебя везде обыскалась! Ты поздно.

    «Поздно» для Элиссы означает придти аккурат к началу занятий. Картер от этого слова уже по умолчанию закатывает глаза, будто эта фраза – своеобразная кнопка для подобной реакции.
    Элисса Хартли – одна из тех девушек, которые просыпаются за три часа до занятий, чтобы неспешно провести утро: без бега впопыхах по дому позавтракать, принять душ, выпить кофе, – чаще всего с сигаретой, но этого её родителям знать необязательно, – и, спокойно напевая себе под нос заслушанные до дыр песни из альбомов Тейлор Свифт, закручивать локоны на новомодную плойку, так как считает причёску намного важнее макияжа, который практически никогда не наносит, предпочитая, чтобы все и каждый видел её подростковые изменения, синяки под глазами от бессонной ночи перед важным тестом и маленький шрамик на щеке от падения с дерева в далёком детстве.

    — Лисса, я ведь пришла вовремя, — Лилиан почти раздражённо закатывает глаза, но рвущейся наружу счастливой улыбки сдержать не может, когда подруга со спины накидывается на неё практически всем весом, сжимая в медвежьих объятиях. В таком положении они и остаются, пока не заходят внутрь. — К тому же, это ты – та, кто постоянно приходит раньше всех и каждого.

    — И это совсем не недостаток, а, скорее, преимущество, — горделиво отвечает та, а затем заговорщически шепчет, передразнивая Картер: — К тому же, это я – та, кто смог подметить классных парней в этом городке. Ещё и играющих в лакросс!

    — Ты ведь в курсе, что они будут моими соперниками на поле? — невзначай напоминаетона, подмечая своё желание вступить в команду.

    — Не они, а игроки из другой школы.

    — Именно они. Я хочу стать капитаном команды, помнишь? — поджав губы, Лилиан подходит к своему шкафчику с символичным номером «505».

    — Если я правильно вынюхала всю информацию, капитан здесь Шарлотта Вейл, — Хартли стоит рядом, расслабленно опираясь плечом о прохладный металл соседней дверцы.

    — Значит, со-капитаном. Надеюсь, с этим не будет проблем, а то подобные девушки обычно... — она запинается в попытке подобрать слово.

    — Высокомерны? Самоуверенны? Надменны?

    — Ты в курсе, что всё это синонимы? — Лилиан насмешливо приподнимает бровь, не скрывая улыбки.

    — Не суть!

    — Смысл ты, конечно, уловила, — Лилиан захлопывает шкафчик, повесив крохотный замок обратно через металлические петли. Почти в то же мгновение, будто заведённый звонок ждал только их, раздаётся трель, оповещающая, что уже пора сидеть за партой и начинать первый школьный день в этом году. — И что у нас сейчас первым?

    — Биология, — отвечает Элисса с такой обречённостью в голосе, словно ей нужно непросто перешагнуть порог класса, а пройти лестницу, ведущую на эшафот.

    — Ненавижу биологию.

    Класс встречает их обеих вполне дружелюбно и без публичных представлений, из-за чего ранее Лилиан так волновалась до ненормально дрожащих пальцев, что сжимали длинную ленту на плече её сумки. Она проходит к задней парте, самой дальней от стола учителя, дабы поменьше мелькать в поле его зрения. Элисса бросает на подругу слишком понимающий взгляд, прежде чем сесть рядом с ней, выкладывая учебник и тетрадь с ручкой в скрепляющей листы спирали.

    На удивление, каждый урок обходится без происшествия, и со стороны самой Лилиан, и со стороны одноклассников. Едва ли слышны даже перешёптывания между другими по поводу двух новеньких класса. Это Лилиан даже успокаивает с какой-то стороны, так что она может со спокойной душой пообедать на улице, присев на покрытую росой траву лужайки на заднем дворе корпуса.

    — Тебе не кажется странным, что никто даже не обратил на нас особого внимания? — Хартли кажется достаточно взволнованной данным фактом, а потому, чтобы не сболтнуть лишнего, занимает рот сэндвичем, который несколько минут назад купила в столовой.

    — Ты всегда была любительницей такого, Лисса, — Лилиан коротко смеётся от её закатывания глаз и тихого цоканья языка, раздавшихся после этой фразы. — Мне же лучше. Чем меньше внимания, тем меньше косых взглядов я получу, если про меня начнут вынюхивать.

    — Брось, — та кладёт ладонь на предплечье подруги и сжимает пальцами совсем немного, в поддерживающем жесте. В её карих глазах плещется искреннее беспокойство. — Здесь всё будет по-другому.

    — Почему должно быть по-другому, Элисса? — вспыхивает, словно спичка, Картер, но руку от дружеского прикосновения не уводит. — Забыла, какое клеймо стоит на мне по жизни?

    — Я просто чувствую, — она лишь пожимает плечами. — Вот увидишь, жизнь кардинально поменяется тут, — кажется, Хартли даже горда собой за такое предчувствие и его озвучивание вслух.

    — Напомни-ка... — как-то подозрительно тянет гласные Лилиан, возведя глаза к небу, будто и вправду задумывается о чём-то, а после вновь переводит взгляд на подругу с ехидными смешинками в глазах. — Когда это ты провидицей заделалась?

Элисса звучно шлёпает ладонью её предплечье, которое до это успокаивающе сжимала.

    — Ты невыносима, Лили!

    — Не ври, ты от меня без ума!

Они несколько мгновений смотрят друг на друга с улыбками, а после разражаются таким громким смехом, что парень, сидящий чуть дальше от них и читающий учебник по продвинутому курсу экономики, поднимает на них недовольный взгляд и шикает, призывая быть тише, для убедительности ещё и вытянув руку с этим учебником, потрясывая им в воздухе, чтобы наглядно показать, почему стоит быть сдержаннее. Элисса весело морщится и показывает тому язык, а вот Лилиан одними губами шепчет: «извини».

    — Эй, вообще-то, ты не должна перед ним извиняться, потому что это общественное место, а не библиотека, — Хартли, кажется, чуть раздражена подобным поведением. По её нескромному мнению, эгоистичным поведением.

    — Я знаю, но... — мнётся та, сцепляя пальцы рук в замок на своих коленях. — Человеческий фактор. Я его понимаю, мне тоже нравится читать на природе. И в тишине.

    Словно услышав её фразу, тот самый брюнет с учебником улыбается едва заметно уголками губ, бросив мимолётный взгляд на двух девушек.

    — Ты спокойнее, чем обычно... — с искренним изумлением в голосе подмечает Элисса, приподняв брови, когда её осеняет этим осознанием.

    — Просто думаю о том, что выпущу пар именно на лакроссе. Это помогает, — Лилиан вытаскивает из сумки небольшую бутылку холодного чёрного чая с лимоном, и облегчённо выдыхает, когда выпила почти половину и ощутила такой необходимы холодок вдоль горла.

    — Ты зависимая от этих бутылок. От этого чая в том числе, — Хартли вновь откусывает большой кусок от сэндвича, который для большего удобства развернула из крафтовой бумаги.

    — Это ты ещё мой холодильник тут не видела. Никаких запретов, карманные деньги в моём распоряжении, и никто за этим не следит, и именно поэтому я могу заполнить холодильник с верха до низа только моим холодным чаем!

    После этих слов слышится сухой кашель и довольно громкое проглатывание застрявшего в горле куска хлеба, как в мультфильмах. Элисса заливает першение и незначительную боль как раз тем самым чаем, любезно предложенным протянутой рукой Лилиан.

    — Боже, я надеюсь, что ты шутишь... — откашлявшись, хрипло отвечает та после недолгой паузы.

    — Святые угодники, конечно, я шучу! — фыркает Лилиан, но всё же едва сдерживает рвущийся из груди хохот. — А может, пара полок всё равно им забиты... — загадочно бормочет она, озорно прикусывая нижнюю губу.

    — Ты меня до клиники доведёшь своими шутками...

    — Надеюсь, не до местной психушки?

    — Ещё пара таких выходок, я и до неё дойду...

    — Надеюсь, что нет. Ты очень нужна мне, —Лилиан кладёт руку на плечо подруги, слегка её сжимая. В глазах Элиссы скользит тепло, такое сестринское, что у Картер самой что-то непроизвольно сжимает сердце. — Кто же будет писать тесты по биологии вместо меня? — всё таким же елейным голосом продолжает Лилиан, не переставая улыбаться. Вот только уже не мягко, как раньше, а с искрящимся в глазах весельем.

    Необходимо всего несколько секунд осознания. Хартли будто переваривает услышанное, а сознание тем временем устраивает незапланированную перезагрузку. Однако, когда минутный ступор заканчивается, Элисса сжимает тонкие пальцы в кулаки и почти набрасывается на Лилиан, наперебой отбивая ей плечо с яростными криками возмездия.

    — Ты!.. — задыхаясь от возмущения, Хартли открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба, не в силах найти подходящее оскорбление для ехидно посмеивающейся подруги. — Теперь тебе точно не видать теста по биологии! — всё-таки находится она, скрещивая руки на груди и этим самым поставив точку в диалоге.

    Остаток дня, а если быть точнее – углублённый курс английского, две истории подряд и французский, – проходят чуть сложнее, чем первая половина дня. Вероятно, думает Лилиан, из-за того, что она отвыкла от полной нагрузки за целое лето, почти круглосуточно пребывая с мамой на пляжах солнечной Калифорнии, по которой, откровенно сказать, девушка невообразимо скучает. В штате Орегон, конечно же, есть всё тот же пляж, до которого на мотоцикле и вовсе рукой подать, однако что-то кажется неправильным во всём этом. Ехать к океану без тёплого взгляда мамы, её веселого смеха и постоянной жажды пробыть в ласковых водах самой страшной стихии как можно дольше ощущается как-то неправильно.

    Элисса идёт вровень рядом по коридору школы после окончания занятий. Она без умолку говорит о чём-то, что должно произойти сегодня вечером, да ещё и с таким энтузиазмом, что Лилиан невольно притормаживает прямо посередине дороги.

    — Прости, что ты говорила? — теперь, сфокусировав свой взгляд на подруге, Картер замечает, как искрящийся предвкушением взгляд стал строгим и недовольным.

    — Ты не слушала меня всё это время, да? — Элисса тяжело вздыхает и склоняет голову к плечу, как это обычно делают родители, когда поведение ребёнка их не устраивает.

    — Не смотри так на меня, я просто задумалась...

    — И так всегда. Вечно где-то не здесь, — и хоть в её тоне проскальзывает обида, следующий вопрос звучит очень мягко: — Что с тобой происходит?

    — Ничего, Лисса.

    Если правильно растолковывать язык бровей, то, судя по вздёрнутой брови Хартли, ответ её явно не впечатляет.

    — Нет, правда. Ничего не происходит. — она старается перевести тему: — Так о чём ты говорила? Что должно случиться вечером?

    По выражению лица и взгляду Элиссы можно ясно понять: пусть разговор и отложен, но он всё ещё не закончен.

    — Вечером будет вечеринка во дворе школы, по случаю перехода в старшую школу, — Лилиан даже рта не успевает открыть, чтобы воспротивиться, как её перебивает голос, не терпящий возражений: — И мы идём. Вместе. Нам тут три года учиться, нам нужны хотя бы знакомые.

    — Мне тебя хватает, знаешь ли. Я не горю желанием.

    — Говоришь так, словно тебя спрашивают, — всё, что стоит знать об Элиссе Хартли, – так это то, что ей невозможно отказать. — Вечеринка в восемь. Не опаздывай и заскочи домой перед этим, а то я тебя знаю, ты придёшь не в платье, а в форме для лакросса.

    Она даже не дожидается ответа, просто уходит в сторону выхода из школы, оставляя практически обречённо вздохнувшую Лилиан у женской раздевалки. Выругавшись себе под нос, Картер заходит внутрь, чтобы переодеться в спортивную форму к началу тренировки.

    Поле для игры почти буквально вдыхает жизнь в тело девушки. И потрясает её своими размерами. Пятый и конечный для всех круг Лилиан сейчас бежит с выходящим через физическую нагрузку напряжением. Кажется, пара подростков на неё даже с подозрением косятся, замечая улыбку, которая, вероятно, походит на улыбку сумасшедшей, сбежавшей из дома для душевнобольных, никто, вероятно, раньше не замечал, чтобы хоть одна живая душа была настолько рада разминке перед более жёсткой тренировкой. Девушек в команде, подмечает про себя Лилиан, всего две, если её саму не брать в расчёт. Только двое, – одна из которых, как она поняла, и является капитаном команды, Шарлоттой Вейл, а вторая её подругой, с которой почти не расстаётся, – бегут впереди, подгоняя остальную часть игроков.

    Дыхание сбивается, становится рваным от пробежки, но Лилиан всё равно с завидным упорством отвоёвывает себе место в первой линии, чтобы оказаться замеченной капитаном команды по лакроссу. Игры и тренировки остаются для неё единственным способом выпускать пар, чтобы не повлечь за собой всё то, что она оставила в Калифорнии. От подобных мыслей приходится рвано выдохнуть и тем самым скрыть непозволительную нервозность за сухим покашливанием. В ожидании своей очереди на проверку способностей к игре Картер крутит в руках клюшку, перебрасывая её из одной ладони в другую.

    Шарлотта знает своё дело, и этого не признать Лилиан просто не может, хоть это и укалывает разок где-то в районе грудной клетки. Чувство, очень напоминающее зависть, там же и погребается. Взгляд почти чёрных глаз цепкий, словно она может подметить такую деталь, на которую ты сам никогда бы не обратил внимание, а изогнутые губы плотно сжаты в тонкую линию, говоря о собранности на поле и сосредоточенности на игроках. Её тёмные, напоминавшие по цвету растаявший горький шоколад, волосы завязаны в наспех уложенную косу, хвостик которой оканчивается чуть ниже острых лопаток, чей силуэт прослеживается даже через лёгкую ткань. Форма её также отличается от других: кипенно-белая, как снег в ясное утро первого января, а номер и фамилия на спине, также как и звание и название школы на груди,походят на бордовые росчерки, – в то время, как у других членов команды всё наоборот.
    Периодически Вейл отходит переговорить с Офелией Шадоу, подругой, которая может подсказать моментами, если сама Шарлотта мешкает при отборе. Даже с такого расстояния россыпь забавных родинок разных размеров на лице Офелии слишком яркая, чтобы не заметить. Та выглядит так, словно ей уже осточертело возиться с новичками, подначивая Шарлотту уже закончить со всем этим и приступить к нормальной тренировке команды. Офелия всё поправляет и поправляет очень короткие, едва закрывающие кончики её ушей, влажные от пота волосы, приговаривая при этом что-то о вечерних поиске и преследовании зверя. Лилиан на это едва хмурится, ощущая, как мерзкий холодок пробегает по позвоночнику, но старается отогнать это странное предчувствие, остановившись на мысли о том, что искать они явно пойдут убежавшего из дома домашнего питомца. Эта мысль странно успокаивает.

    Очередь до Картер доходит уже более стремительно, за что, вероятно, стоитпоблагодарить Офелию позже. Лилиан выходит ближе к середине поля, вставая на приличном расстоянии от ворот, закрытые для нападающего одним вратарём и двумя защищающими спереди. Она хищно улыбается, чувствуя, как внутри, – будто тумблер повернули, честное слово, – разгорается огонь азарта и начинает бурлить в крови адреналин. Такой силы, какой она никогда не могла получить даже при езде на байке. Картер покрепче перехватывает клюшку и с земли ловко подхватывает белый мячик, просчитывая стратегию за считанные секунды. Она отталкивается от земли, вырвавшись вперёд, и совершает обманный манёвр, заставив других игроков поверить, что она пробежит слева, а в последний момент уворачивается в сторону от опомнившегося ближнего парня и пробегает к воротам, замахиваясь клюшкой.

    Мяч попадает прямиком в ворота, дёрнув и натянув сетку.

    Шарлотта и Офелия мгновенно переглядываются, чуть приоткрыв рты. Выглядит это так, словно где-то рядом находится камера, снимающая сцену для ромкома.

    — Ты ведь Лилиан? Лилиан Картер? — кричит Шарлотта через поле, подходя на несколько шагов ближе.

    — Всё верно, — самодовольная улыбка так и рвётся наружу, но она усилием воли её подавляет. Хоть и с трудом.

    — Ещё раз. Забей мяч ещё раз, — голос, отчасти строгий, доносится до её ушей.

    Лилиан лишь растерянно хмыкает, пожимает плечами и отходит на исходную позицию, вновь подбирая мяч клюшкой с травы. Она проделывает всё то же самое, только при этом ещё и сбив одного из защищающих плечом.

    Хмурое выражение лица Шарлотты заставляет напрячься так, будто каждая мышца в теле Картер сделана из титана. В её глазах плещется чёртово сомнение, совершенно неуместное, словно Лилиан не может так просто забивать мяч прямо в цель. От этого принижения, пусть и негласного, по венам, помимо всего прочего, раскалённым свинцом начинаетрастекаться гнев. Картер, будучи в перчатках, до боли в костях сжимает пальцы в кулак, чтобы хоть немного отрезвить саму себя, пока Вейл и Шадоу тихо переговариваются по поводу решения о принятии в команду:

    — Давно таких игроков не было... — голос Шарлотты звучит едва растерянно, когда её взгляд мечется между Офелией и Лилиан.

    — Насколько ты уверена, что она не из ваших?

    — Трудно сказать, её запах еле ощутимый, не могу понять, — она вновь хмурится, неосознанно зажав между зубами кончик ногтя большого пальца, покрытый чёрным лаком.

    — Тогда иди и проверь, Лотти. Давай, — Офелия подталкивает её в спину и показывает два больших пальца, прежде чем оглянуться на других игроков и подбадривающе им улыбнуться, мотнув головой.

    Её походка излучает уверенность и какую-то решимость, когда Шарлотта шагает к воротам, попросив стоящего там игрока уступить ей место. Тот пожимает плечами, выглядя растерянным таким поворотом событий, и передаёт ей клюшку и шлем на время, после отойдя к остальной части команды, которая теперь смотрит заинтересованно. Лилиан подмечает скалящегося блондина с причудливыми кудрями, выглядевшего так, словно он собирается смотреть цирковое шоу.

    Она наблюдает за развернувшейся сценой с недоумением, плескавшимся на дне глаз.

    — Сыграем? — Шарлотта подбрасывает клюшку в воздух, тут же её поймав и покрепче перехватив.

    Глаза Лилиан зажигаются уже привычным азартом. Игра с капитаном команды? Звучит, как нечто, во что Картер ввяжется с непреодолимым желанием, чтобы показать своё превосходство.

    И вновь по кругу. Игра с Шарлоттой ощущается так, словно на поле кто угодно, но не игроки. Вероятно, они обе похожи на два оголённых провода, готовые заискриться при прикосновении. Она заставляет шестерёнки мозга крутиться на все сто десять процентов, чтобы продумать следующий шаг к победе, но оттого она не оказывается неприятной. Будто Вейл – достойный противник, та, кто может наконец по-настоящему противостоять ей.
Капли пота стекают по вискам и лбу, вызывая неприятную щекотку, а дыхание становится прерывистым, рваным уже под конец. Сердце, казалось, продолжает свою работу уже в районе горла, отдаваясь вибрацией своего ритма по всему телу. Однако руки всё также крепко держат клюшку, из которой мяч летит прямиком в сетку ворот. Каждое попадание заставляет адреналин с большей скоростью растекаться по венам, а лицо гореть от прилива крови к нему.

    Игра продолжается до десяти очков. После пяти двое, стоящие перед воротами, сменяются другой парой игроков, готовых разорвать любого, у кого возникает даже простое желание подобраться к вратарю. Вот только брать такого игрока, как Картер, нужно не силой, а хитростью. Именно поэтому всего три мяча из десяти не достигают своей цели.

    Шарлотта всё ещё излучает сомнение, особенно в тот момент, когда она снимает шлем и сканирует её этим своим что-то-тут-не-так взглядом, и Лилиан может с лёгкостью прочитать эту эмоцию на её лице. Однако, похожая на морскую волну, злость растворяется, как только до ушей доносятся три заветных слова:

    — Ты в команде, — кивает, будто сама себе, и всё ещё не спускает с неё глаз. Офелия с её этим раскрытым от удивления ртом и широко распахнутыми оленьими карими глазами, что смотрят только на подругу, выглядит вполне себе комично. Она подходит к Вейл и с выражением полного предательства на лице шипит что-то возмущенное прямо на ухо. Иногда можно всё же разобрать слова из этого змеиного шёпота вроде «не надо было» или «мы все ещё пожалеем об этом решении».

    И даже несмотря на это, Лилиан светится ярче рождественской ёлки, едва ли не пружинистой походкой покидая поле после несостоявшейся из-за отбора новичков тренировки.

    — Когда там тренер уже появится? — с тяжелым, почти измученным вздохом Шарлотта опускается на скамейку.

    — У него заслуженный отпуск после той стычки с «животным», — посмеивается Офелия, хлопнув подругу по плечу, да там же ладонь и оставив.

    — Ну, да, как я могла забыть? Он же теперь из этого дома отдыха выйдет только к началу генеральных тренировок перед матчем с Грилли.

    — Ты права, как никогда, Лотти!

***

    Она крутится перед зеркалом уже, вероятно, полчаса, когда звонит телефон, оповещающий о том, что контакт «Мамуля» запрашивает видеозвонок. Лилиан поднимает трубку почти незамедлительно, с усталым вздохом падая на кровать, спиной ощутив пружины матраса.

    — Привет, милая, — мамин ласковый голос успокаивает и заставляет растянуть губы в счастливой улыбке. — Как твой первый день в школе?

    — Не считая того, что Элисса тянет меня на вечеринку через полчаса, всё прошло даже лучше, чем я ожидала. Тут тебя не представляют всему классу, не заставляют рассказывать о себе, не цепляются по мелочам, а ещё быстро принимают решения, — под конец Лилиан довольно усмехается.

    — Какие решения? — искреннее любопытство в голосе мамы с детства подкупало рассказать ей каждую мелочь.

    — Например, решение... — Лилиан выдерживает интригующую, как ей кажется, паузу. — ...принять меня в команду по лакроссу!

    Буквально за несколько секунд на лице Евы проявляется с десяток эмоций: от изумления до гордости.

    — Я знала, что тебя заметят. Ты же такая умница у меня, девочка моя, — нежность в тоне её голоса вызывает непрошенный комок слёз в горле. Ева мгновенно определяет сменившееся настроение дочери, её взгляд становится ещё мягче, с каким-то сожалением во взгляде.

    — Я так скучаю, мам... — всхлип, раздавшийся в тишине пустой спальни, ударяет по ушным перепонкам. Требуется в действительности много усилий, чтобы не позволить слезам вырваться наружу.

    — Я это чувствую, дорогая, — желание оказаться сейчас рядом с дочерью, прижать её к груди покрепче, чтобы унять эмоциональную боль, в этот момент зудит на коже всего тела миссис Картер.

    — Я тоже по тебе очень скучаю. И папа тоже. Ты бы видела его, ему тяжелее, кажется, чем всем нам вместе взятым. Ты ведь навсегда останешься его «маленькой лилией», —продолжает она, в конце своей короткой речи усмехаясь. — Боюсь представить, что с ним будет, когда у тебя появится молодой человек...

    — На всякий случай спрячь наше охотничье ружьё, — подхватывает её шутку Лилиан, улыбаясь теперь более легко.

    — Если он тебя обидит, ружьё надо будет прятать уже от меня, Лила, — детское прозвище отдаётся где-то в груди ностальгическим уколом.

    — В этом я не сомневаюсь, — Лилиан тихо смеётся себе под нос, вспомнив момент из детства, когда мама пришла в детский сад, чтобы разобраться с «хулиганом», который любил дёргать её дочь за косички-колоски, которые по утрам Ева так заботливо заплетала, а его родителям провела впоследствии беседу на тему того, что им необходимо научить своего сына проявлять симпатию другим способом.

    — Я не буду тебя задерживать, помню, ты говорила про вечеринку.

    — На которую я не особо хочу идти, да, —Лилиан поднимается с кровати, всё ещё держа телефон в руке, и ставит его на высокий комод, чтобы отойти подальше и дать маме рассмотреть себя. — Не могу выбрать платье, но устала уже выбирать. Это же неплохо смотрится?

    Она крутится вокруг своей оси, позволяя рассмотреть струящийся бледно-голубой шёлк. Платье едва доходит до колен, переливаясь в тёплом свете торшера. На груди оно собирается плавными изгибами складок, являвшими собой подобие совсем неглубокого декольте, над которым на шее висит серебряная цепочка с кулоном в виде объёмной лилии. Бретельки напоминают мелкие кристаллы, с ювелирной аккуратностью выложенные в три ряда. На ногах, в противовес вечернему наряду, надеты кремового цвета конверсы на толстом каблуке.
    Волосы, уложенные в высокий хвост, волнами струятся вниз, к плечам, но едва ли до них достают даже кончики. Благодаря открывшимся ушам, становятся заметны и маленькие серьги-кольца, напоминающие жидкое серебро своей толщиной, а из-за того, что волосы не прикрывают лицо, едва растушёванные коричневые стрелки, вытягивающие уголки глаз, лишь подчёркивали глубину их голубизны.

    Когда Ева не отвечает уже пару минут, Лилиан беспокоится, что пропала связь, и мама зависла в одном положении. Даже берёт телефон вновь в руки, чтобы понять, как это исправить. Но затем из динамиков телефона раздаётся восторженный вздох, и Картер замечает на щеках матери поблёскивающие дорожки слёз.

    — Мам, мамуль, ну ты чего? — взяв в руки телефон таким образом, словно смогла бы её обнять, Лилиан обеспокоенно всматривается в экран. Плачущую маму она видела часто, ведь Ева сама по себе очень эмпатичный и эмоциональный человек, что передалось и дочери, но каждый такой раз словно вырываетсердце из груди Лилиан.

    — Ничего, все хорошо, ничего... Ты так выросла, знаешь? А я этого даже не заметила, —голос миссис Картер дрожит, заставляя саму Лилиан сдерживать слёзы. Ненавистный ком в горле стремительно возвращается. Сглатывать вязкую слюну становится больно.

    — Ма-а-ам, плакать-то зачем? — почти хныча, бормочет та, поджимая подкрашенные блеском губы.

    — Прости, дорогая, я что-то совсем сырость развела. Не буду и тебя приплетать к этому, хорошо? — Ева утирает пальцами слёзы, слегка размазывая тушь по коже. — Повеселись там. Если кто-то начнёт обижать, вспомни, чему тебя учил дядя Ден.

    — Подпустить ближе, сделать вид, что принимаешь «ухаживания», а потом либо в пах, либо в кадык. В экстренных случаях выдавливать глаза, — гордо отчеканивает та, как заученную мантру.

    — Всё верно. А теперь иди, разбивай сердца и отрывайся, — миссис Картер улыбается широко и понимающе, обнажая ряд ровных зубов. — Помню я себя в твои годы... —мечтательно тянет она.

    — Ой, нет, всё, точно стоп, я побежала. Целую тебя и папу! — Лилиан сбрасывает звонок только тогда, когда сквозь смех мама отвечает также «целую».

    От разговора в груди легче. На сердце перестаёт давить тоска, отпустив кровоточащий орган из своих оков, а в голове наконец появляется желание действительно получить хотя бы дозу веселья от школьной вечеринки. Кто-то обязательно, да протащит алкоголь, чтобы подлить его в клубничный пунш, а после пары таких бокалов даже электроника станет пригодной для слуха музыкой.

    В итоге клатч на цепочке находит своё место в багажнике мотоцикла, а шлем остаётся неиспользованным из-за страха помять так усердно завязанный хвост почти на макушке.

    На улице, под ясным сентябрьским небом, по черноте которого разбросаны звёзды, собирающиеся в астрономические картины, нарастает шум. Внутренний школьный двор украшен разноцветными гирляндами, мигающими в такт музыке, что доносится из громадных колонок по обе стороны от сцены, и воздушными шарами, закреплёнными повсюду: от фонарных столбов до импровизированной арки для фотосессий. Вечер ощущается по-летнему тёплым. Лёгкий, ласкающий тело, а не заставляющий дрожать от прохлады, ветер заигрывает с листьями деревьев, создавая ощущение странной свободы. Школа ещё не отпускает никого, но отчего-то дышать становится приятнее.
    В центре двора стоят длинные столы, покрытые белыми скатертями, что кажется опрометчивым дизайнерским решением, учитывая количество блеклых пятен на ткани. На каждом из них стоят большая миска с розоватым пуншем, в который так называемые «официанты» подливают алкоголь из фляги, когда двое учителей отворачиваются, железные банки колы, выделяющиеся на белизне своим ярко-красным цветом, и коробки с пиццей, кажется, каждого вкуса из местного ресторана навынос. Возле столов стоят разбившиеся на группы девушки: кто-то из них обсуждает последние новости, звонко посмеиваясь, и в подробностях делится планами на ближайшее будущее, кто-то игриво поглядывает на танцующих парней, стреляя глазками, а после с тихим хихиканьем отворачиваясь, словно не при делах, а кто-то наливает себе побольше пунша, будто бы в попытках забыться этим вечером. Время от времени к ним присоединяются другие ученики, которые решают чуть освежиться ягодным пуншем после энергичных танцев, и приносят с собой новые истории, на сей раз связанные с кем-то, кто недавно обжимался на танцполе или перепил абсолютно «безалкогольной» содовой.
    Ученики, одетые в свои лучшие наряды, будто собранные на показ мод, не иначе, до сих пор расходятся по разным местам. Они звонок смеются, изредка опрокидывая голову назад, с их лиц в принципе не сходят улыбки, и не перестают разговаривать, наслаждаясь последними минутами отдыха перед началом нового учебного года. Девушки кружатся на танцплощадке в летящих платьях, а парни в рубашках и брюках не могут оторвать взгляд от них: кто-то смотрит с явно читающимся во взгляде вожделением, а кто-то просто искренне восхищается красотой прекрасного пола. В воздухе прямо-таки витает атмосфера долгожданного праздника и ожидания чего-то грандиозного и неизведанного.
    На одной из скамеек чуть поодаль сидит пара учителей, наблюдающая за своими учениками стёплыми, даже ностальгирующими улыбками на лицах. Они невольно окунаются в воспоминания своих школьных лет и, тихонько переговариваясь друг с другом, делятся историями их юных годов, которые вызывают смех и приятный трепет где-то в районе солнечного сплетения.
    В стороне от главного действа, под большим, раскатистым деревом, украшенным уличными фонариками, стоит небольшая сцена, на которой разместился диджей, с профессионализмом орудуя за пультом, подключённым к акустической системе с обеих сторон. Музыка, подобно морской волне цунами, заполняет пространство, создавая фон для различных мотивов танцев и настроение для разного рода моментов уединения.
    В одном углу двора, под навесом, группа ребят с энтузиазмом раскрывает стол для настольного тенниса, чтобы сыграть в бир-понг. На столе появляются пластиковые стаканчики, расставленные в несколько рядов, формой напоминающие треугольную бильярдную пирамиду и наполненные пуншем. Естественно, о трезвости и речи быть не может. Каждый игрок старается попасть мячиком в стакан, чтобы выпить как можно больше на этом вечере, и, если всё оборачивается крахом, раздаются возмущенные и почти разочарованные стоны. В противовес проигрышам, смех и возгласы сопровождают каждое удачное попадание, и победители с широкой улыбкой выпивают содержимое пластикового стаканчика.
    Чуть левее от них, на импровизированной танцплощадке, собираются одной большой кучейте, кто хочет танцевать. Кто-то чувствует музыку так, словно та течёт по венам, вместо крови, и двигаются в такт ритму, а кто-то просто отдаётся воле случая, не думая о том, как именно они выглядят, танцуя тектоник под Бритни Спирс и вовсю наслаждаясь моментом.
    Это всё создаёт живую, динамичную картину, что невольно загорается желание в груди просто пойти и присоединиться, влиться в этот поток тел.

    Лилиан ощущает себя не в своей тарелке по больше части только из-за того, что никого не знает здесь. Мысль о том, что Элисса права насчёт знакомств, скользнула в сознании, заставляя Картер вздохнуть. И вновь её подруга смогла негласно стать правой, как случалось в большинстве случаев.
    Взглядом сканируя пространство вокруг себя, Лилиан выискивает Хартли, которая явно забралась в самый центр события, как делала каждый раз, становясь невольной звездой любого мероприятия. Именно по этой причине, когда она всё-таки вылавливает кудрявую макушку возле стола с бир-понгом. Элисса, под громкое скандирование «пей-пей-пей!», уже допивает залпом пунш из последнего пластикового стаканчика. Лилиан усмешки сдержать не может, и вовремя подходит ближе, как только понимает, что подруга её уже заметила.

    — Ты поздно! — восклицает она с долей возмущения, отставляя стаканчик в сторону, и под весёлый смех компании вокруг стола для пинг-понга отходит к Лилиан, которая уже по привычке закатывает глаза на эту фразу. —Пропустила всё самое интересное!

    — Как, например, твою игру с шариками для настольного тенниса?

    — Хотя бы это! Я сделала каждого всухую! — горделиво отвечает та, выпрямляясь и выпячивая грудь так, словно она – супергероиня, которая спасла этот богом забытый городишко.

    — Я бы сказала, явно не следуя Сухому Закону... — бормочет Картер, не в силах скрыть улыбку.

    — Ой, кто ему сейчас следует! — отмахивается Элисса. — И чтоб ты знала, когда ввели этот закон, никто ему не следовал. Люди перешли на водку, джин, текилу и ром, которые смешивали и заливали кленовым сиропом, — на вопросительно вздёрнутую бровь подруги, Хартли поясняет: — Он просто перекрывал запах алкоголя. А по цвету этот чудо-напиток напоминал чай, поэтому полицейские никогда ничего не заподазривали. К слову, я тебе только что историю Лонг-Айленда рассказала.

    — Каждый раз поражаюсь, откуда ты, чёрт возьми, всё это знаешь? — пунш, который Лилиан уже успела налить, чуть не идёт носом, пока Элисса продолжает свой монолог. Голос становится едва хриплым, неприятное покалывание в носоглотке только усиливается.

    — Когда твой отец владеет баром и любит рассказывать тебе историю каждого напитка перед сном, вместо сказки, и не такое узнаешь! — весело улыбается. В её глазах уже во всю пляшут пьяные отблески гирлянд.

    — Знаешь, я абсолютно точно удовлетворена, что знаю историю многих цветов и растений, а не коктейлей.

    — Не скажи! — в тот же момент протестует Элисса, поведя указательным пальчиком в стороны. — Вот, познакомишься ты с парнем в баре, да? И ты ему про лютики-васильки будешь рассказывать? Можно же впечатлить его историей коктейля, который он пьёт, а заодно это станет поводом завести разговор.

    — Надеюсь, я просто не буду знакомиться в барах.

    Лилиан фыркает, делая ещё один глоток клубничного пунша, в котором не так сильно чувствуется алкоголь. В голове невольно проскальзывает мысль: это из-за безграничного количества клубничного сиропа или из-за того, что алкоголя именно в эту тару подлили совсем немного? Картер очень надеется, что второе. В конце концов, ей ещё на мотоцикле домой возвращаться.

    — Ты не занята? — слышится мягкий голос из-за спины, и Лилиан невольно вздрагивает, чудом не проливая на себя пунш, оборачиваясь почти мгновенно.

    Это очаровательный мальчик. По-другому Лилиан не позволяет себе его назвать. Детская припухлость ещё не совсем ушла с щёк, что из-за маленькой улыбки украшены двумя ямочками. И даже чётко выделявшаяся линия челюсти не может заставить исчезнуть эту округленность. Полные, красноватые губы, кажется, блестят в свете гирлянд из-за пунша, крошечная капля которого никак не стекает по заострённому подбородку. Казалось, парень замечает остановившийся на ней взгляд Лилиан и именно поэтому стирает её слегка расцарапанными пальцами.
    Большие оленьи глаза, цветом отдалённо напоминающие палочки корицы, которые люди так любят класть в глинтвейн, всё ещё смотрят на Лилиан с вопросом, и, наверное, если бы не восторженный вздох Элиссы и её же толчок в плечо, она бы так и стояла там, неприлично долго пялясь на парня. Что, вообще-то, не является оплотом приличного поведения.

    — Нет, — всё ещё как-то отрешенно отвечает она, после, наконец, мягко улыбнувшись. — Нет, я не занята.

    — Это отлично, — парень отзеркаливает её улыбку. — Тогда могу я пригласить тебя на танец? Следующая песня как раз подойдёт для этого.

    — Ам-м... — теперь приходит очередь Лилиан смотреть на него с вопросом.

    — Чёрт, прости, забыл, — будто забыв о том, как принято знакомиться, он всё же произносит: — Кайден. Кайден Фолкнер.

    — Отлично. Лилиан. Лилиан Картер. — она улыбается вновь, почти передразнив его, но в тени этой улыбки скрывается неопределённая вина. — Прости, Кайден, но я не из танцующих людей...

    — Но может... — он оказывается перебит Элиссой, которая цокает языком на слова подруги и хватает за руку Кайдена.

    — Зато я из танцующих, а ещё мне очень скучно, поэтому пойдём потанцуем!

    О выражении лица Кайдена, – если бы только Лилиан могла, – можно слагать песни и завывать их в тавернах на потеху людям.
    Его глаза расширяются от удивления, когда хрупкая с виду девушка прямо-таки тащит его на танцплощадку. Он открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. А взгляд, который он бросает на Лилиан из-за плеча, – умоляющий его спасти, почти преданный ножом в спину, – заставляет девушку глупо хихикнуть в ладонь. Кайден на это дуется, будто дитя, и отворачивается к Элиссе, которая, уже весело подпевая какой-то попсовой песне, укладывает ладони ему на плечи и двигается в ритм битам.

    Лилиан качает головой почти снисходительно. В подобные моменты она чувствует себя старшей сестрой, которая приглядывает за младшенькой в отсутствие родителей.

    Музыка бьёт по ушам, особенно после очередного выпитого стакана пунша. Лилиан не собирается садиться за руль даже с немного помутневшим рассудком. Поэтому решает пройтись до своего мотоцикла, чтобы пары алкоголя, пусть и в таком мизерном количестве, успели выветриться до того, как она перекинет ногу через своего железного коня и умчится в сторону своего дома, оставив на земле лишь черный след от заднего колеса, как небольшое напоминание, что она всё же посетила этот школьный вечер.

    На парковке относительно тихо, лишь несколько парней и пара девушек вьются вокруг черного джипа, который выглядит слишком дорого в окружении Шевроле, Ниссанов и Фольксвагенов. Лилиан на это лишь вздёргивает бровь, присаживаясь на кожаное сиденье своего мотоцикла и упираясь ногами в остывающий после палящего солнца асфальт.

    Во внутреннем кармане сумочки валяется мятая пачка малиновых сигарет с кнопкой, которую она раздавливает зубами, едва фильтр оказывается меж губ. Лилиан роется в поиске зажигалки и раздражённо выдыхает. Забыла. Взгляд бросает на компанию, и ей ничего не остаётся, кроме как подойти к ним. Её шаги достаточно громкие, и они издалека замечают приближение девушки.

    — Чего тебе? — сидевший на капоте машины, шибко смазливый блондин, руки которого не совсем следуют правилам приличия, прижимает к своему боку хихикающую от его поглаживаний брюнетку, подаёт голос первым. Лилиан подавляет в себе желание закатить глаза. Что ж... Это грубо. Но ей всё ещё требуется зажигалка.

    — Огоньку не найдёшь, крутой парень? — это звучит почти насмешливо, но для того, чтобы это понять, они слишком пьяны.

    — А ты что взамен? — они что, в детском саду?

    — Да ладно тебе, Маркус, — девушка с ярко-красными волосами закатывает глаза, сидя на крыше машины.

    Лилиан её сразу записывает в список людей, которых уважает, за то, что та сделала то, чего секундами ранее хотела она сама.

    — Девочка просто хочет покурить, — она ловко спрыгивает со своего места и протягивает зажигалку Лилиан, выудив её из кармана своей джинсовой безрукавки. — Марисса.

    — Лилиан, — представившись в ответ, Картер благодарно кивает и поджигает кончик сигареты, тут же делая затяжку и отдавая зажигалку обратно в руки Мариссе.

    — Почему не на вечеринке, цветочек?

    Лилиан передёргивает от этого прозвища, которое так мерзко звучит изо рта какого-то брюнета из их компании.

    — Слишком душно.

    «Будь дружелюбной, даже если другие таковыми не являются», вспоминаются наставления мамы, и гнев постепенно уходит в небытие.

    — Твой мотоцикл? — Картер, кажется, не привыкнет к таким прыжкам с темы на тему. Честно говоря, и привыкать ей не хочется.

    — Ну мой. И? — приподнимает брови почти горделиво.

    — Слишком крутой для девчонки, — пожимает плечами тот самый блондин, будто это что-то само собой разумеющимся. — Что ты на нём делаешь в таком платье? Садишься, как принцессы на лошадь в древности, и едешь навстречу девчачьему бранчу?

    Компания этих придурков смеётся. Лилиан не нравится их грубый, скрипучий местами смех. Морщится брезгливо. Лишь Марисса ударяет кулаком в плечо этого блондина, заставляя его зашипеть и потереть ушибленное место.

    — Наверное, ты прав, — безэмоционально отвечает Картер, делая последнюю затяжку прежде, чем отбросить щелчком тлеющий фильтр сигареты в сторону. Упорно игнорирует царапающую рёбра изнутри злость, растущую в геометрической прогрессии. — В платье лучше ездить на машине. Расскажешь мне, каково это?

    Лилиан коротко ухмыляется уголком губ, глядя на краснеющее от гнева лицо парня.

    — Да ты вокруг школы на этом мотоцикле даже за полминуты не проедешься, —выплёвывает он, делая глоток пива из стеклянной бутылки и явно сдерживая себя от оскорблений. Надо же, какие манеры.

    — Берёшь меня на понт, Кен? — Лилиан даже не кажется впечатлённой.

    — Слабо – так и скажи, — шипит тот.

    — Смотри, не лопни от гнева, когда я окажусь тут за секунду до тридцати.

    Картер быстрым, решительным шагом добирается до своего мотоцикла и в мгновение надевает шлем, уже не беспокоясь о помятом хвосте. Перекидывает ногу через сиденье и сразу же заводит мотор ключом. Сдаёт назад, чтобы выехать на дорогу, и оборачивается через плечо:

    — Засекай, мудила!

    Возмущённое, взаимное оскорбление заглушается визгом шин.

    И вновь знакомый бурлящий в крови адреналин, забирающийся под платье ветер, укутывающая тьма прохладной ночи и стучащее в висках сердце. Стрелка на спидометре переваливает вправо почти до конца, а освещаемая лишь редкими фонарями дорога пуста. На особо крутых поворотах мотоцикл кренится в сторону и также выравнивается под управлением.
    Лилиан смотрит лишь вперед. По её собственным подсчётам остаётся двадцать секунд, а она проезжает уже половину пути. От этой мысли довольная ухмылка расцветает на её губах.

    Но также быстро исчезает, когда из леса по правую сторону выбегает нечто тёмное, огромное, и смотрит прямо на неё.

    Охваченная паникой, Картер резко поворачивает руль, пытаясь обогнуть это существо, но не справляется с управлением от страха, что вспыхивает перед глазами и заставляет её затормозить. Шины оглушительно громко визжат, а мотоцикл переворачивается чуть ли не кувырком, сбрасывая Лилиан с себя. Она отлетает в сторону, откатившись по дороге чуть дальше. В ночной тишине, прерываемой лишь тяжёлым дыханием зверя, слышится хруст костей. Боль арбалетными стрелами пронзает тело в нескольких местах. Картер едва ли может вдохнуть спасительный кислород. Собрав все силы на одно действие, она может лишь отстегнуть треснувший шлем и оставить его, чтобы, превозмогая агонию, сделать глоток свежего воздуха. Морщится, понимая, что её нога не осталась целой после подобного переворота, и зажмуривается, в надежде, что всё закончится на этом.

    Зверь не уходит. Словно выжидает.

    Повинуясь инстинктам, Лилиан поворачивает голову в его сторону и сквозь пелену страха открывает глаза, не обращая внимания на слипшиеся от слёз, перемешанных с кровью, стекающей со лба, ресницы. Он смотрит прямо на неё. Злоба и желание крови исходят от него, словно вибрациями по воздуху. Его глаза горяткрасным светом, подобно лампочкам гирлянды, а с челюсти капает слюна. Стоит ему утробно зарычать, как показываются острые зубы, клыки, чем-то измазанные. Она вздрагивает и на самой высокой ноте взвизгивает. Мотоцикл лежит прямо под ногами зверя. Будто бы какую-то игрушку, он с удивительной лёгкостью поднимает его и рывком откидывает в сторону, как если бы он мешал ему пройти дальше.
    Лилиан не успевает даже вскрикнуть. Мотоцикл приземляется прямо на неё, ломая рёбра и, кажется, тазобедренную кость. И всё же булькающий крик боли через секунду вырывается из груди, эхом разнёсшись по пустынной трассе. Она боится даже пошевелиться. Её дыхание становится прерывистым, и каждый вдох приносит новую волну страданий. Она может лишь смотреть в пустоту тёмного неба и ощущать, как слёзы скатываются по вискам, затекая в ушную раковину и падая на асфальт. Во рту явный металлический привкус. Лилиан сплёвывает кровь так, как может, чтобы не перекрывать и без того слабое дыхание.
Зверь, не задерживаясь, словно был разумным существом, словно только что убрал свидетеля чего-то, скрывается в лесу, оставив девушку лежать на остывшем асфальте.

    Она не готова умирать. Не хочет этого. Сколько всего она не успела? Закончить школу. Старшую школу, к которой так стремилась с самых малых лет, чтобы перестать быть привязанной к этому типу учебных заведений. Окончить университет. Факультет дизайнера, чтобы, как мама, в будущем организовывать свадьбы, модные показы и много чего другого. Открыть своё агентство. Могла бы создавать собственные линии одежды, которые потом предлагала бы своим клиентам, а после могла бы выйти на международный рынок. Создать семью. Возможно, это и не совсем в её стиле, но втайне, где-то в самом дальнем уголке своей души, она действительно желает, чтобы у неё появилось место, в котором она чувствовала бы себя дома, любимой и нужной.

    Слёзы текут с удвоенной силой. Она жмурится несколько раз, смаргивая жгучую влагу.

    — Он не мог далеко уйти! — слышится женский голос из лесной чащи. Однако Лилиан не может быть уверена, не галлюцинация ли это.

    — И сама знаю, я всё ещё чувствую его запах, — раздражённо кричат в ответ.

    — А я ощущаю запах кое-кого другого, — мужской голос.

    А дальше тишина. Словно те люди, которые вышли на дорогу, не могут поверить в увиденное.

    — Тристан, иди за ним, Хикару уже в пути. Я тут разберусь, — женский голос властный и довольно знакомый. Топот подошвы об асфальт. Довольно быстрый. Лилиан морщится, как от назойливой мухи. Шарлотта?

    — Живая! — более звонкий женский голос. Лилиан, почти привыкнув к постоянной боли, с усердием открывает глаза, пытаясь посмотреть в сторону источника звуков. Офелия?

    — Эй, Лилиан, ты слышишь меня? — голос Шарлотты мягкий, почти ласковый, но сами её очертания мутные, словно сквозь плёнку.

    Лилиан на вопрос неопределённо мычит.

    — Отлично. Мы вызовем врача, всё будет хорошо, — начинает тараторить она, уже вытаскивая телефон из кармана, но её останавливает ладонь Офелии. — В чём дело?

    — Она не протянет. Она умрёт раньше, чем они приедут. Ты только глянь на неё! — Офелия вскидывает ладонь в сторону лежащей под мотоциклом хрупкой фигуры, вокруг которой медлительно растекается лужа багряной крови. Ещё более тёмной, чем она есть, из-за ночи.

    — И что ты мне предлагаешь? — голос Шарлотты сочится накатывающей паникой. Она догадывается, что предложит Шадоу, и эта догадка ей не нравится.

    — Обрати её, — голос Офелии твёрже хирургической стали.

    — Что? Нет! — Шарлотта хмурится и бросает взгляд на медленно бьющуюся жилку на шее Лилиан. Она слышит её пульс. То, каким глухим он становится с каждым мгновением. — Это может убить её.

    — Она и так умирает, Шарлотта! — вскидывается Офелия, которая не дрожит лишь из-за опыта, которым её наградила жизнь в такие ранние годы. — Этот укус может спасти ей чёртову жизнь!

    Шарлотта будто вся сжимается. Она никого раньше не обращала. Да она даже не считает свои способности даром! Скорее, проклятием. Она не хочет обрекать кого-то на ту же судьбу, которую обрела сама несколько лет назад даже не по своей воле. Сколько смертей, сколько страданий, сколько поломанных жизней она лицезрела за эти несколько лет, в течение которых является перевёртышем. Оборотнем.

    — Решай, Шарлотта. Её время на исходе, — голос Офелии тихий и такой понимающий, словно она знает, о чём думает её подруга.

    Глаза Шарлотты загораются красным, а человеческие зубы обращаются в острые клыки.

    — Лилиан, это будет больно, — предупреждает Вейл, пытаясь держать Картер в сознании.

    — Это спасёт мне жизнь? — Лилиан едва слышно говорит из-за крови, что струйкой текла из её рта.

    — Может, — кивает та твёрдо, не собираясь обнадёживать.

    — Тогда вперёд.

    Это становится сигналом.

    Ладони Шарлотты поднимают с земли обессиленную руку Лилиан, и пальцы крепко сжимают побелевшую под натиском кожу, натягивая её.

    Клыки Шарлотты впиваются в чужое предплечье достаточно глубоко, чтобы сделать то, что должно.

    Громкий девичий крик разрезает пространство, прежде чем наступает оглушающая тишина.