Прозрачно

Виктор очень хотел раньше, чтобы в его жизни не было так, как в знаменитой народной фразе: он болтал о любви, а я — ногой. Но получалось как раз так, и Гайос просто понять не мог, что с этим делать.

Он смотрел по сторонам и хотел сам себе врезать. Ногу раскачивает сильнее, ударяясь пяткой о кирпичную стену, подпирая подбородком колено согнутой ноги. В пальцах зажата давно тлеющая на брюки сигарета. Виктор выдыхает протяжно, чтобы мысли из головы сдуть.

Ритмичный стук попрыгунчика о потолок от Михаила не мешает и только помогает сосредоточиться. Они сейчас в одном из подземелий Зауна. За решеткой спрятаны два хороших приятеля Оливии. И Виктор ловит себя на том, что кровожадно улыбается. Словно съесть их собирается как каннибал какой-то. Вернее, один такой хороший Ганнибал.

Михаил не успевает поймать мяч, и он ударяется об пол, чтобы следом запрыгнуть за решетку и приземлиться одному из заключенных на ногу. Виктор хмыкает.

Тили. Тили. Бом. Просыпайтесь, мальчики. Дядя хочет поиграть.

Виктор кулаком бьет о стену, где находится сигнализационная кнопка, и сирена заполняет пространство. Синица смотрит неодобрительно, на что Гайос только пожимает плечами и ухмыляется. Чешет бровь средним пальцем и отворачивается.

— Подъем, мальчики! Просыпаемся!

Майклу и Локи, конечно, не нуждаются в словах, ведь глаза разлепили при первых нотках тревоги. Гайос поднимается, опираясь на трость по минимуму. Тело все в синяках, ссадинах, а на щеке алеет порез, но кто его спрашивал о том, как он себя чувствует? Работа не ждет. Тем более такая прекрасная.

Виктор подходит ближе и кончиком трости стучит по прутьям. Они качаются от звуковой волны и неприятно дребезжат. Приходится зажать их ладонью, чтобы звук исчез.

— Как дела?

Он нагло улыбается и совсем не любезничает. Так спрашивают у тех, кого уже топили несколько раз. Михаил тем временем тенью становится позади, но Виктор щелчком заставляет его выйти на свет единственной лампы над ними.

— Привет, мальчики, — Михаил жеманно перебирает пальцами в приветствие и клацает зубами, — Захотелось повторить прошлую вечеринку. Не против, что я уже ввел вам мерцание? — он приторно лыбится, прикрывает ладонью губы, пропуская девчачий смешок, и... За секунду возвращает лицу серьезность, — Доза заставит вас мучиться, как при самом большом приеме. Только знайте, что там всё гораздо сильнее. При примеси туда семечек мака и аммиака вы умрете примерно, — он не может держаться от театральности и с удивлением смотрит на наручные часы, — минут сорок, примерно. Через пятнадцать начнете сходить с ума от боли и пытаться выцарапать себе глаза, чтобы почесаться изнутри.

Он поворачивается к Гайосу и кивает. Виктор ухмыляется и продолжает чужую речь.

— Хотя вы могли бы рассказать нам всё, — ловит злобный, разъяренный взгляд и улыбается во все тридцать два зуба, — и я дам вам противоядие.

Виктор достает из кармана брюк два маленьких бутылечка со сверхпрочным стеклом и трясет перед своим носом, разглядывая синюю жидкость. Стоит ли упомянуть, что эта сыворотка действует тоже минут сорок, а потом выветривается основной компонент, превращая всё содержимое в смертельный яд? Виктор, опуская голову, качая ею. Такую игру он ни за что не пропустит, а потому молчание — золото.

— У вас есть на решение всё время до вашей смерти, мальчики, — Михаил перехватывает нить повествования и посылает воздушный поцелуйчик на скованных киллеров.

Виктор отходит, любуясь и не может не начать напевать песенку под нос. Чертовски красивые звездочки. Локи и Майкл закованы в кандалы по рукам и ногам. Руки тянутся вверх, а ноги закреплены чуть ли не в полу.

Михаил отъезжает на кресле с колесиками подальше и прокашливается, протягивая бутылку с водой. Виктор осматривает её сомнительно, но перехватывает за горлышко и осушает на половину за несколько глотков. В подземелье очень вкусно пахнет, но тут всюду разбросаны странные вещи, которые забивают свой запах прямо в легкие. До желания их вынуть.

— Сыграем? — Гайос оборачивается, оценивая ситуацию и сомнительную игру от Синицы, но не находит ничего опасного и аккуратно отходит обратно к пыльному дивану. Усаживается осторожно, смыкая зубы от боли, и протягивает ладонь, на которую укладывается три камушка и три попрыгунчика. Хорошая игра. Интересная.

— Где сейчас Свечка? — За вопросом следует бросок. Виктор не промазывает, и камушек достигает цели. В живот. Майкл, вроде так зовут этого рыжулю.

— Присматривает за Джейсом.

Еще один бросок. Виктор удивленно вскидывает брови и поворачивается на Михаила.

— Зачем?

— Потому что тот не смог найти тебя после взрыва и сейчас рвет и мечет. Свечка приглядывает за ним, чтобы дел не натворил, — резонно. Гайос вслушивается внутрь себя и отголоска вины не находит.

— Ясно.

Бросок. Шипение.

— Чего тебе ясно, Виктор? Ты бы с ним поговорил, а то еще он сделает что-то, а нам потом снова чернить и портить репутацию, — Виктор хмыкает, не сумев сдержаться. Жизнь у них, конечно, прям белая. Не стоит портить. И правда.

— Он меня раздражает своим поведением. Я его не понимаю.

— И поэтому ты предпочел изваляться вчера в подворотне с Оливией и подраться на ножах, — Виктор пропускает еще один смешок, — чем дождаться красавчика и дать ему увезти тебя от проблем подальше?

Виктор расставляет ноги по шире и приподнимается от спинки, чтобы лучше замахнуться. Кидает попрыгунчик ровно в коленную чашечку. Мячик отскакивает обратно, и Гайос подхватывает его пальцами.

— Зато она, я надеюсь по крайней мере, не решит меня убить вновь.

Гайос нарочно не поворачивается на разочарованного Михаила и кидает мячик вновь. Синица повторяет.

— С тобой о нем разговаривать — как о стенку биться.

— Ага, — Гайос кидает последний камень и смотрит, как дергается Майкл в очередной раз. Рассматривает на своей ладони мячики, — Он поцеловал меня за несколько дней до бала. А потом не разговаривал со мной, что и заставило меня съехать лишь бы не терпеть эту гнусную мину ежедневно.

Михаил резко оборачивается, выпучив глаза. Закашливается и торопится выпить воды из стеклянной бутылки. Поворачивает стул, чтобы быть лицом к Виктору, и на колени локтями опирается.

— Я только сейчас узнаю об этом?

Ммм, да?

Виктор пожимает плечами и подкидывает мячики на небольшую высоту, чтобы поймать и повторить все заново. Упорно не смотрит на друга.

— Боже, Вик, ты меня своими интригами загонишь в гроб, — он стонет и пальцами проводит по лицу, вытягивая губы, как на знаменитой маске «крик», — Тогда он подонок, раз после подобного смог явиться на вечеринку с Оливией.

Виктор согласно кивает пару раз и укладывает ладони между ног, сжимая, чтобы скрыть тремор в пальцах.

— Я знаю. Но я все еще хочу, чтобы... Ну вот эту всю фигню с Джейсом, — он неопределенно машет рукой, — Но ты прав.

— Он даже не объяснился? — Виктор хмурится, переводит взгляд на мальчиков за решеткой и присматривается к языку их телу. Ещё не начал действовать наркотик. Ещё нет.

— Ничего не объяснил. Да и когда? После танца с Оливией я ушел, а писать смс точно не было смысла, и на вечер следующего дня произошел взрыв, ну и... Видеть я его все еще не хочу.

Михаил откидывается на спинку, запрокидывая голову. Вымученно смеется и кидает дружеское «дурак» без уточнения кто именно. Отворачивается обратно, и подбирает камень с пола, запуская его в своего оппонента.

— Ну ты поговори. Я ставлю на то, что он пошел под дулом пистолета туда с ней.

Виктор мысленно благодарит за сессию, но в ответ лишь фыркает и кидает попрыгунчик в Майкла, но он прилетает в прут и отскакивает за решетку, так и не достигая цели.

Вот что значит действовать на эмоциях.

Виктор морщится, но сил подняться нет, и он просто откидывает голову на спинку, прикрывая глаза.

— Я посп...

— Не вздумай, — Михаил прерывает и отвечает не оборачиваясь. Виктор мысленно кривится и в затылок коверкает голос Миши, но пересаживается, чтобы глаза не имели соблазна прикрыться даже на три секундочки.

Он поднимается на ноги, когда понимает бессмысленность затеи. Пусть лучше все болит, чем он будет спать при посторонних.

Он ходит из стороны в сторону. Синица провожает каждое движение нетерпеливым взглядом, но голос не подает, и Виктор продолжает действовать ему на нервы.

Мучайся.

Прерывает его занятий тихое шипение и лязг цепей. Гайос оборачивается на пятках и всматривается в лицо Локи. Началось? Да.

Гайос улыбается, как чеширский кот, и легким движением руки поправляет прядь волос. Он облокачивается на трость, любуясь. Сначала начнется зуд в ногах, потом начнет выворачивать колени и так выше и выше с каждой точкой. Он сам скорректировал формулу. Мерцание стало отличной основой. Прекрасно, когда хорошее вызывает не просто интересные галлюцинации, а противные и такие, что отделаться от них невозможно.

Например, ползущие червяки в желудке.

Виктор поглядывает на Майкла, который с ужасом рассматривает своего напарника, который трясётся и ничего не может с этим сделать. Но Локи упорно поджимает губы, не пророняя ни звука.

Храбрись, мальчик, пока можешь.

Рядом встает Михаил и шепчет, сложив руки на груди:

— Почему на Майкла не действует?

Виктор смотрит на заключенного номер два и оценивает фигуру.

— Он более накаченный, мышц больше. И вероятно сидит на мерцании сам. Не переживая. Осталось не много до конца его выдержки.

Виктор постукивает носком ботинка по полу, от которого всплохи пыли разбегаются по сторонам. Михаил отодвигается, чтобы не запачкать свою обувь. Гайос улыбается.

Они же у тебя такие чистые, да?

Виктор смотрит на то, как тоненько начинает всхлипывать Локи, и подрагивающую ногу Майкла. Началось теперь и у него.

— Не хотите ничего рассказать? — в него стреляют злобным взглядом, и Виктор поднимает одну руку, посмеиваясь, — Понял, понял. Ничего, подожду.

Он достает из кармана оставшийся попрыгунчик и кидает его в грудь своего оппонента, попадая ровно в солнечное сплетение. Майкл содрогается и сплевывает. Кровью.

О, это интересно. Он может контролировать свое тело, но наркотик действует во всю. Удивительно.

Гайос должен обязательно черкануть это как хороший результат в своем блокноте.

Михаил зевает от скуки и приближает стул к себе, чтобы наблюдать за парнями с ближнего ракурса. Виктор переминается с ноги на ногу, оставаясь на ногах. Ни к чему ему сейчас расслабление.

Он пальцами отстукивает мелодию по трости и предполагает дальнейший исход дня. Они ведь ничего не скажут, как бы больно не было. Выдержка, обучение и вся дрянь про то, что умри, но не выдай.

Вероятно, те пилюли, что Синица нашел при осмотре бессознательных тел, как раз на такой случай.

Виктор посматривает украдкой на Михаила и удивляется, как тот мог посоветовать ему поговорить с Джейсом, хотя недавно предлагал проткнуть его ножом за предательство.

Знает ли он больше, чем Виктор?

Может.

И это «может» скрежет в груди неприятно, расцарапывая гортань до крови, но не вырываясь наружу.

Гайос встряхивает головой и отворачивается к Локи. У парня хотя бы лучше болевой порог, чем у его напарника. Смотреть приятней.

— Я могу вас даже немного простимулировать, друзья, — Виктор вновь достает колбочки и укладывает на полу у решетки, — Скажите и они ваши.

Он сканирует эмоции Майкла, но находит там только злобу, смешиваемую с болью. Да, неприятно, наверное, ему. Только Локи удивляет. Он хрипит, сплевывает, дергается.

— Сил... Сейс... Ло...

Виктор прислушивается, но разобрать только конец получается. Ло? Он поворачивается на Михаила. Тот взгляда, не отрывая от Локи переводит:

— Сейло. Только, дорогой мой, это я и так знаю. Ты жутко плох в маскировке.

Михаил хмыкает и дергается, когда Майкл дёргается в цепях в сторону напарника и шипит что-то, но вымолвить и слова не может. Слюна уже давно стала алой, а язык превратился в массу. Хорош. Умру, но не скажу.

Обижаешься на партнера, который не такой как ты?

Локи поднимает голову и жалобно скулит, повисая на руках, чтобы снять нагрузку с ног. Ты уже сдался, когда Виктор испытывает это постоянно. Хочется глаза закатить и уйти от этой слабости.

— Не... Не зна-а... ю. Больше...

Виктор верит ему, но и оставлять в живых не планирует. Даже если тот скажет что-то существенное. Он хмыкает.

Синица привлекает его внимание постукиванием по бедру, и Гайос метает взгляд вниз.

— Что бы сказал красавчик на подобное издевательство над раскаивающимся?

А он что, Бог?

Виктор даже задумывается над ответом, отворачиваясь обратно.

— Джейс поймет.

И эта точка, которую Виктор больше не сможет перешагнуть назад. Талис не сказал ничего, когда Виктор рассказал ему про убийство бомжа от Оливии. Джейс бровью не повел. А сейчас Гайос только подчеркивает абсурдность всей ситуации. Поймет. Всегда.

Но разговаривать с ним все равно не хочется.

Всхлипы заполняют помещение вперемешку с глухими стонами. Локи и Майкл. Майкл и Локи. Какое супергеройское дуо. Жаль, что они умрут молодыми.

И если Локи еще пытается спастись, хотя время на секундомере давно перевалило за полчаса, то Майк смирившись старается прожечь дыру в сердце Гайоса.

Только Гайос театрально туда смотрит, охает и повторяет любимую фразу.

— Мики, Мики, — удовлетворяется тем, как парень дергается от исковерканного имени, — у меня нет сердца. Ты целься лучше в мои мозги, чем в просто какую-то точку.

Джейс вот знал куда целиться, но всегда смотрел под ребра и дробил на мелкие кусочки то, чего не существовало.

Майкл злобно рычит, но сил не остается, и получается лишь громкий выдох.

Ну ты хотя бы попытался, мальчик.

Наркотик продолжает разъедать все внутри, и Локи затихает на тридцать седьмой минуте. Дышит, но в сознание уже точно не придет. Майкл мычит изо всех оставшихся сил при виде угасающего напарника и дергается к решетке.

Был привязан к нему?

Ну так я тоже к Михаилу. А ты посмел его обидеть и Славу. Это просто карма, дорогой.

Виктор разворачивается и доходит до столика, чтобы смочить пересохшее горло и размять затекшую ногу. Он старается не поворачиваться к клетке обратно столько, сколько это возможно, но хмык Синицы привлекает внимание, и Виктор возвращается на прежнее место.

— Зачем готовил противоядие, если спасать не собирался?

— Чтобы доказать, что это возможно.

Еще один хмык, и Синица поднимается со стула, потягивая шею в разные стороны. Он похлопывает Виктора по плечу и забирает воду.

— Им осталось не много, они не выберутся отсюда. Мы можем идти.

Резонно, но Гайос качает головой. Проверять мертвых следует всегда. А то не все оказываются мертвы иногда. Михаил не спорит и остается стоять рядом. До последнего вздоха Локи и Майкла. Заходит, чтобы проверить их состояние, и не находит пульса ни у одного. Виктор заходит следом, чтобы перерезать им глотки.

Окрасил руки в красный и стоит довольный. Пьянеет от этого, но перехватывает недоразумевающий взгляд Миши и только едко улыбается.

— Минус два. Осталась одна.

Михаил кивает и двигается к выходу, утягивая за собой и Виктора. Они споласкивают кровь с ножа оставшейся водой и выходят на свет. Спуск вещь неприятная, как и подъем. Они вылезают из подвала под землей. Свет режет глаза, привыкшие к темноте, и приходится помараться, пока не сойдет пелена с глаз. Они прикрывают вход и создают видимость заброшенного люка, ведущего под землю.

Они на окраине Зауна. Здесь раскинулось огромное поле с зеленой травой и бабочками. Очень красиво, но внутри неспокойно от этого места. Трава зеленее на могилах. А здесь это одно сплошное кладбище.

Виктор следует плечом к плечу с Синицей в молчании. Они разойдутся на площади. Виктор домой. Михаил тоже.

И хоть руки по локоть в крови...

Джейс поймет.

***

Виктор наклоняется сильнее, чтобы рассмотреть зазор между шестеренками и сгибом руки поправляет очки на резинке, которые норовят съехать на лоб. Он сидит у окна на излюбленном стуле с колесиками. Ради этого пришлось даже напрячься и перетащить стол поближе. Виктор в тот момент был благодарен, что тут все толы на фиксирующихся колесиках, чтобы можно было менять расстановку мебели как надо без напряга. Только напрячься все равно пришлось.

Джейс входит без стука — как будто знает, что ему в любом случае не откроют. И не то чтобы был не прав. Хотя лаборатория общая, но Гайос все же тут всем управляет. Да и не то чтобы он тут появлялся последнее время.

— Нам нужно поговорить, — тихо начинает, а Гайос готов уже выжечь себе глаза зажигалкой, которая не работает.

— Забавно, — произносит, не оборачиваясь, — Обычно подобные разговоры случаются до того, как ты берешь за руку человека, угрожающего мне смертью, и идешь с ним на бал.

Джейс сглатывает слишком громко для ночной тишины и хрустит пальцами на руке. Виктор останавливается, делая вид, что увлечен механизмом, но сам старается отвлечься от головной боли. Пульс давит в висках сильнее с каждым ударом сердца.

— Это была не... не предательская выходка, — вздыхает. Виктор в отражении видит, как Талис переминается с ноги на ногу и ладонью зачесывает волосы назад, — Это было...

— «Лучшее, что я мог сделать», — обрывает, цокая. Виктор наконец поворачивается, чтобы закончить этот оправдательный процесс. Ну они же не в суде ведь. Голос ровный, но взгляд ледяной. Гайос так злится на себя сейчас, что не сдержался и влез в разговор. Джейс неуловимо кривится и сгорбливается, — Ты правда считаешь, что мне от этого легче?

Злится на себя, но душу раскрывает все равно. Следует совету Синицы.

— Я хотел понять, чего она добивается, — руками взмахивает слегка от эмоций. Не можешь до меня достучаться? Бесишься поэтому? — Почему она рядом с тобой. Что ей нужно. Она ни с кем не говорит, Виктор. Только со мной. И если бы я оттолкнул её, я бы не узнал ничего.

О, конечно, какое ебаное благородство. Мы с ней тоже не плохо болтаем.

Виктор закатывает глаза и зажимает между пальцами отвертку, покачивая её, чтобы внимание отвести от того, как он морщится от боли. Но переосиливает над собой и поднимает голову, смотря прямо в глаза.

— Зато теперь ты знаешь, как великолепно она смотрится в коричневом. И без него, — не забывает упомянуть и это, — Поздравляю. Ты пожертвовал моей безопасностью ради информации, которую даже не успел собрать.

— Это не так! — Джейс делает еще шаг, но вспоминает о том, что Виктор не любит подобного нарушения границ, отходит обратно. Но пальцы уже теребят штанину от эмоций. Гайос ухмыляется. Еще бы дожать слабака. Он поднимается, тяжело опираясь на трость.

— А как? — Виктор делает шаг вперёд. — Объясни. Объясни мне, почему я должен чувствовать себя защищённым, зная, что мой самый близкий человек, — замирает на секунду после сказанного и дает мысленно самому себе сильнейшую пощечину, — считает возможным завести дружбу с человеком, который угрожал моей жизни?

Пауза. Виктор повторяется, выдавая то, что его тревожит. Талис, благо, не замечает. Джейс опускает взгляд, затем поднимает снова — и в его глазах горит вовсе не ожидаемая вина, а горячо любимая Гайосом решимость. Только сейчас подобное он не приветствует.

Извинись.

— Потому что я хотел защитить тебя. По-своему. Не идеально. Может, глупо, — он руки за спину заводит, — Но честно. Я не знаю, что она задумала, но знаю, что я тебя не отдам просто так. Ни ей, ни кому бы то ни было.

Как благородно.

Тишина стеной отгораживает их друг от друга. От греха подальше. Виктор отводит взгляд, подбородок дрогнет едва заметно от осознания.

— Слишком благородно. Даже для тебя, — он защищается, отходя обратно и приседая на стул, чтобы темные пятна не заслоняли взор.

— Я не святой, Виктор. Но ты — мой партнер. Даже если иногда сам забываешь, что это значит.

Виктор не отвечает сразу. Смотрит пораженно и, возможно, оскорбленно. Надеется, что это не признание в любви.

Он отворачивается обратно к окну, делая вид, что обсуждать здесь большего нечего, стараясь сдержать тремор в руках. Всё, хватит, разговор закончился. Всё уже сказано — или подумано — и возвращаться не к чему.

— Ты ведь не мог просто сказать мне, — продолжает спустя несколько секунд. — Прямо. Как обычно.

— Я не был уверен, — тихо и Виктора раздражает юление Джейса. — что ты вообще захочешь это слышать.

— Хм, — в голосе появляется почти насмешка. В груди истерически смеяться хочется. — Как удобно. Не знал, как я отреагирую, — значит, решил не говорить вовсе. Превосходная стратегия.

Джейс делает шаг вперёд. Один, потом второй. Он останавливается на грани: слишком близко, чтобы это не чувствовалось личным, но достаточно далеко, чтобы Виктор мог сделать вид, что всё под контролем.

— Я ошибся. Признаю, — руки к сердцу прикладывает, склоняя голову. Зачем он извиняется? — Но я не враг тебе, Виктор. Никогда им не был.

— А она? — взгляд резко, почти агрессивно, метается в сторону Талиса. Ноздри гневно раздуваются. — Она враг?

— Я не знаю, — слишком честно. Виктор допускает всё слишком близко к сердцу и сейчас слышит, как каждый кусочек раскалывается на двое. — Но она опасна. Это ясно. И я хотел узнать, как далеко она готова зайти. До того, как она зайдёт слишком далеко.

О, как понятно, Талис. Спасибо. Она зашла. Что делать будешь?

— Ты играл в шпиона. Только без подготовки, без плана и, как всегда — с сердцем нараспашку. Ты всегда думаешь, что сможешь переиграть любого. Но, Джейс, — Виктор выпрямляет спину, вздергивая подбородок, чтобы между ними не осталось ничего, кроме общего воздуха. Отчитывает советника Талиса, как непослушного котенка, — Ты не знаешь, как выглядят настоящие угрозы, пока не оказываешься с ними один на один.

— А ты знаешь? — без вызова, без дерзости. Просто вопрос. Просто боль в глазах Джейса. А Виктор вскипает до предельной точки.

Он смотрит на него долго. Дольше, чем требовалось. В этом взгляде прячет все свое человеческое: усталость, искренность, которую он не готов вслух произносить, и страх, который он не может себе позволить. Отворачивается от Джейса. Снова. Привычно.

— Я научился, — шепчет зло, выплевывая каждое слово, чтобы до этого барана доперло.

И снова тишина, которую заполняет тиканье часов. Скоро полночь. Остается еще и дыхание — сдавленное и короткое.

Осознаешь, да, Джейс?

— Мне правда жаль, — Джейс шагает ближе, коленями в чужие упирается. Виктор скулить хочет от его тупости и медлительности, — Но я не отступлю. Если она снова приблизится к тебе — я узнаю зачем. И остановлю её.

Спросить хочется едкое «Как?», но срывается другое. Быстрее, чем мозг может обработать.

— Не лезь в это, — почти шёпот, почти просьба. Виктор прикрывает лаза от раздражения под кожей.

— Уже поздно, — повторил Джейс, не отступая.

Да, поздно. И правда. Ночь на дворе. Пора спать.

Виктор бесит эта бравада успешного воина, который в руках и сталь то не держал. Что ты понимаешь? Ничего! Вздыхает от усталости и злости в теле. От желания не говорить, от необходимости сделать это всё равно.

— Ты ничего не знаешь, — выбор делает, когда раскрывает рот, и вероятно не верный, но желанный, — Ни о ней. Ни о том, на что она способна.

— Я знаю достаточно, чтобы понимать: она опасна, — Талис чуть ли руки в бока не упирает от напускной храбрости.

— Ты знаешь только то, что она хочет, чтобы ты знал. И я делаю то же самое, — Виктор резко выдыхает, — И если ты продолжишь копаться в её грязном белье, думая, что помощь мне — это такое благородство, то станешь следующим.

Джейс хмурится, опускает руки вдоль тела и отшагивает немного. Словно мысль нужная крутится, но ухватиться не удается. А потом он охает сдавленно и поднимает блестящие глаза, всматриваясь в Виктора со сломленными бровями от понимания. Пытается было шаг ближе сделать, но Виктор вскидывает руку, останавливая.

— Она уже пыталась. Она уже перешла границу, — голос ломается, — Мне повезло оказаться сильнее в тот момент, — упоминает про взрыв, чтобы Джейс не высказал ему из-за побега от скорой. — Только вот... — он едва заметно дергает плечом от боли в лопатах. — Это не значит, что повезёт снова.

— Что ты имеешь в виду? — голос Джейса дрогнет.

Виктор молчит. Ответ был нужен совсем не словесный. Совсем нет. Ответ пишется на его лице — в тени под глазами, в напряжении плеч, в том, как он держит правую руку ближе к телу. А на щеке порез по всей скуле. «Осторожно, Джейс!» кричать хочется, но он заставляет себя смотреть в глаза напротив и дать все увидеть. Понять.

— Ты с ней дрался, — шепчет, отступает от шока, но обратно пришагивает, поднимая ладонь, чтобы коснуться чужой кисти на трости, — Когда?

— После бала, — коротко, чтоб не выдать комок в горле, — Пока ты отдыхал, я защищал себя. И, косвенно, тебя.

Виктор отводит руку от чужой, чтобы не дать себе надежду на что-то.

— Почему ты ничего не сказал?! — Джейс взрывается, и Виктор физически становится больно от крика. От злости, которую он не заслужил, — Ты сбежал после взрыва, не дав мне тебя забрать! И я тебя не трогал, думал, что это просто обида на меня за то, что пришел с Оливией. И, возможно, не любовь к вниманию и больницам. Но сейчас я узнаю, что она тебя чуть не убила после этого, пока я отсыпался! Ты не заикнулся и не попросил помочь. Ничего! Я тебе чужой или что?! Какого черта я узнаю всё из газет, но не от тебя?! Что ты за человек, что решил будто сам справишься?!...

Ну это ведь правда. Сам справлялся, справляется и будет справляться. Виктор смотрит на Джейса, но совершенно его не слушает, стараясь заглушить его крик в барабанных перепонках и не дать головной боли пройтись волной по телу. Рассматривает пятнистые родинки, веснушки, встречающиеся редко на смуглой коже, и пухлые губы. Ресницы у Джейса длинные, красивые. Виктору кажется, что он мог бы смотреть на него вечно, впитывать целиком, но виски сдавливают сильнее, и он опускает голову, жмурясь. Устало усмехается. Как удобно обвинять того, кто не виноват. Не можешь принять, что проиграл, и коришь меня вместо себя. Но Виктору так надоедает этот ор, что он просто стучит кончиком трости по кафелю и не поднимая головы спрашивает:

— А что бы ты сделал, если бы я рассказал? Побежал бы к ней с кулаками? Или с речью о справедливости? — Он качает головой, насмехаясь, — У тебя сердце. А у неё — яд. Ты не победишь её этими детскими фокусами.

Джейс опускает глаза, сжимает кулаки, стараясь сдержать гневный порыв. Порыв своей никчемности.

— Значит, ты хочешь, чтобы я просто... остался в стороне?

— Нет. Я хочу, чтобы ты остался в живых, — объясняет разницу спокойно, потом что сил уже просто не осталось.

Снова пауза. Снова слова Виктора лежат между ними глыбами льдин. Гайосу хочется в плед укутаться.

— Ладно, — Талис глухо соглашается, словно криками вытащил всю живость из себя, — Как скажешь, — он разворачивается, но у двери останавливается, — Но, если она снова сделает хоть шаг в твою сторону... я не буду стоять в стороне. С этим тебе придётся смириться.

И уходит, хлопнув дверью.

Виктор остаётся снова один. В не комфорте. Поворачивается устало к окну. Смотрит долго, будто в отражении мог бы найти то, чего не хватало в комнате. Он ведь увидит Джейса, если тот вернётся. Но видит только силуэт удаляющейся фигуры в ночи в белом фирменном пиджаке совета.

Виктор проматывает последнюю фразу в голове и осторожно улыбается, прикасаясь пальцами к стеклу:

— С этим — я уже смирился.

Ему не нравится ребячество Джейса, но такой жест приятен душе, который котом оборачивается вокруг изломанного сердца. Он смотрит на звезды слишком долго. До боли в глазах.

За стеклом начинает темнеть сильнее, когда за другими стёклами люди начали выключать свет, отправляясь спать. Кофейня напротив отражает тусклый свет фонарей, искажающий очертания улиц. Всё становилось менее чётким. Менее прозрачным. Виктор считал, что видит всё ясно, но каждым действием только путал клубок. Сам. Лично.

Джейс упрям, как всегда. Остаётся только вздохнуть и отпустить. Гайос проводит рукой по лицу. И всё равно Джейс не понимает, во что лезет. Хотя Виктор старался объяснить подробно.

Он отводит взгляд от стекла и опирается на стол.

— Дурак, — тихо шепчет с усталой нежностью.

Он злился. На его дерзость. На то, как Джейс всё ещё лез под кожу, в те места, которые Виктор годами пытался обернуть коркой льда и закопать глубже. Он не мог себе позволить слабость. Не сейчас. Не с ней рядом. Только глаза все равно возвращаются к стеклу. Смотрят так, будто ещё верят, что Талис вернётся. Как будто он сможет заглянуть сквозь... всё это.

Виктор закрывает глаза, лбом прислоняясь к стеклу.

Джейс не должен был говорить это вслух. «Ты — мой партнер».

Что ты вообще знаешь об этом, Джейс? Ты слишком живой. Слишком добрый. Слишком близко. И слишком... вообще всё.

В груди что-то тянет. Виктор кривится и пальцами стучит по солнечному сплетению, чтоб выбить это.

Нужно остыть.

Джейс не должен стать слабостью, придурок.

Только вот видимо всё наоборот. Потому что Виктор сможет отказаться от Джейса, если это потребуется для его безопасности. А Джейс — нет.