16 встреч

Воспоминания накатывают огромной волной, в тактичные моменты особой меланхоличной грусти, когда собственное существование теряет привычный смысл. Жизнь «до» кажется ужасно далекой, такой невесомой, как звезды на небе. Когда с неба сыпятся звезды, я думаю, что в этот миг я теряю свои воспоминания. Память как мышца, имеет свойство атрофироваться, но не исчезать. Она умирает, гниет и наконец не несёт никакой смысловой нагрузки. Это до боли обидно, ведь живя былыми воспоминаниями, чувствуешь хоть чуточку живее себя, чем сейчас. Ведь они были, они заполняют каждую частичку твоего тела – привычные движения рук, особая улыбка, робкий взгляд, ранний подъем в пять утра. Ведь даже сейчас я встаю в пять утра, наслаждаясь предрассветной природой, вдыхая запахи моря и смотря на огненные блики на небе. А если рассвет алый, я думаю и знаю, что где-то произошёл пожар, где-то там за тысячу километров вдоль морской воды языки пламени убивали все вокруг себя и небо передаёт мне эти печальные известия.

Выдумывать другое прошлое, другие реальности, мечтать о несбывшихся надеждах, думать об этом и наслаждаться собственной антиутопией – стало классикой, стало назойливой классикой, хоть вырви глаз.

Но я здесь и сейчас. Моя жизнь не сложилась так, как я мечтала об этом семь лет назад. И я говорю себе: Василиса, это нормально. В детстве мы мечтали быть космонавтами, а становимся продавцами или массажистами. Мы мечтали любить, мечтали о крепкой семье, о миллионах, о счастье. Но в такие моменты забываем, что в одного это не построить, рядом обязательно появляется тот, кто может это все разрушить. И мы не можем отвечать за проступки других людей, как бы нам ни хотелось. Из-за них рушатся все планы, все мечты, все мысли, что ты крутишь перед сном. Таковы, блять, реалии.

***

Я устало протираю глаза, осматривая снимки МРТ уже битые три часа. Слишком большой поток пациентов, всем резко понадобилось описание снимков той или иной патологии. Мне нравится, что я не контактирую с пациентами, не слушаю их жалобы или собираю анамнез. Можете называть меня черствой, можете говорить, что я бессердечный человек, но с меня хватит. Я так больше не могу.

Не могу слышать их голоса, слышать, как им плохо, протягивать удочку с крючком, чтобы они наконец-то ухватились за него, и я вытащила их из озера дерьма и боли, что гложет каждого пациента. Я устала быть спасателем тогда, когда поняла, что меня спасать некому. Даже в моменты сильнейшей боли, что своими длинными когтистыми лапами, сжимала орган с аортой, давя и задавливая его, я понимала, что нахожусь в этом мире одна. И помочь мне некому. Почему я кому-то должна помогать, а в моменты, когда плохо мне, я остаюсь со своими страхами и эмоциями один на один?

Это выгорание, да. Это сильнейшее выгорание настигло меня врасплох, ударило под дых.

Он сказал «уходи» и я ушла. Он попросил меня об этом, и я сделала это. А лучшее, что я могла сделать для себя, уйти из психиатрии и начать все сначала, с маленькой Анечкой внутри живота.

Это стадия отторжения нахлынула меня с головой. Кто-то же, напротив, еще сильнее начал бы читать учебники и еще усерднее лечить пациентов: такого больше не повторится!

А кто-то, как и я, добитый и уничтоженный, уходит в другие степи, желая пожалеть себя, а не насиловать.

***

Свадьба Мирона с каждым днем все ближе, а я так старательно пытаюсь оттягивать неизбежное событие. Видеть, как человек, которого ты любила и любишь в глубине души, по сей день, отдает свое кровавое сердечко в шкатулку девушки напротив, а она ему в ответ свое – разбивает и уничтожает. Я стараюсь, правда, стараюсь отпустить эти треклятые мысли из головы, но они вечно крутятся по черепной коробке, как заезженная пластинка.

Поправляю укладку, которую сделала у визажиста и вымученно улыбаюсь отражению в зеркале. Рядом прыгает Аня, такая радостная, такая счастливая. Она не понимает моих эмоций, а я их прячу в сундук, лишь бы детская беспечность длилась вечно.

— Ты готова? — слышу баритон позади и замечаю Влада. Ему так идет костюм тройка, такой галантный принц, только без белого коня. Он будто сошел с страниц Анны Карениной, настоящий Алексей Вронский, только характером лучше и без скандальных романов за спиной. А с таким же коряво склеенным сердцем, как и у меня.

Мое лицо озаряет улыбка и я согласно киваю.

Его руки опускаются на мою талию, и он шепчет мне на ухо:

— Вы прекрасны, Василиса Константиновна.

— Вы тоже ничего, Владислав Андреевич.

Оба усмехаемся забавному официозу, что постоянно проявляется на работе, а дома уходит на десятый план, когда наши обнаженные тела прижимаются друг к другу.

— Чего вы там шушукаетесь? Опаздываем! — тараторит Аня и мы с Владом разразились смехом.

Было бы куда спешить, Анечка.

Эта мысль пробегает в моей голове, но я ее обрываю моментально. Мои чувства не важны, я иду туда ради Ани и ее отца. Не ради своей бывшей любви, а отца нашего ребенка. Становится чуть легче переживать этот момент.

За это время, я узнала, что избранницу Мирона зовут Полина, она немного младше меня, работает дизайнером одежды, у нее свой магазин в Питере и Москве. Каково было мое удивление, когда я обнаружила в шкафу платье, ее производства. Выкидывать не стала, вещь не виновата в том, кто ее создатель.

На самом деле, наверное, я не должна была ее ненавидеть. У меня к ней абсолютно никаких эмоций нет, она никогда не станет мамой для Ани, всегда будет мачехой. Но материнские чувства возьмут надо мной верх, стоит ей прикоснуться к Ане. Я это знаю.

Свадьба проходила в Красной Поляне, на летней террасе отеля, с живописными видами на Кавказкие горы. В детстве я так часто представляла свою свадьбу: только близкие люди, природа, белоснежное и красивое платье, а к алтарю ведет мой папа. Но бывать на чужих свадьбах тоже приятно, видишь, как должно быть на твоей и как не должно.

Когда мы, наконец-то, приехали, Аня радостно выпрыгнула из машины и начала все осматривать вокруг. К нам подошла организатор и наградила Аню важной задачей, перед выходом невесты с отцом рассыпать лепестки роз. Ребенок с удовольствием согласился.

Рассматривая гостей, я на секунду испугалась, что не увижу знакомых людей. Но тут же замечаю заискивающий взгляд Вани Евстигнеева, который останавливается на мне. Мы обмениваемся радостными улыбками и подходим друг к другу, крепко обнимаясь.

— Боже, Ваня, как же я рада тебя видеть! — говорю ему и смотрю на сильно изменившегося парня. Видела я его около трех лет назад, когда он останавливался у меня в гостях на несколько дней. Рядом с ним стоит симпатичная и миловидная девушка.

— И я Васька! — представляет девушку. — Это Катя, моя девушка.

Мы обмениваемся с ней дружескими объятиями.

К нам подходит Порчи, Марк с Марго (жена Марка)* и Женя с Андреем (муж Жени)**. Я так была рада увидеть их всех. Ребята крепко обнимали меня, обмениваясь новостями из жизни друг друга. Марк женился, а Женя вышла замуж. У каждой пары уже по ребенку. Я видела в новостях инсайд про Марка, но Женя оказалась для меня настоящим сюрпризом. Искренне рада за каждого из них.

Аня покорила их сердца.

— Маленькая копия Мирона и Василисы, это точно. — сказала Женя, посадив малышку к себе на колени.

— Только слава богу нос у нее Васин, а не Мирона. — усмехнулся Ваня.

Влада я так же представила старым друзьям, парни обменялись крепкими рукопожатиями.

Встреча с ними развеяла мою внутреннюю панику, мне стало легче на душе. Стало легче дышать и ждать окончания этого вечера.

— Веселитесь? — знакомый голос огорошил меня, как гром среди ясного неба. Я оборачиваюсь и вижу Мирона.

Он улыбается своей фирменной улыбкой, а моя сползает с лица. Я инстинктивно тяну бокал шампанского к губам, стараясь спрятать свой испуг вперемешку с замешательством. Аня спрыгивает с коленей Жени и бежит обнимать отца.

— Привет, мое солнышко! — мужчина садится на корточки, чтобы быть с Аней на одном уровне роста.

— Папа, ты такой красивый! — она целует его в щеку, оставляя смачный след влаги. — Но мама все равно красивее!

— Кто бы спорил. — он поднимает свои голубые глаза на меня и протирает щеку. — Красивее твоей мамы никого нет.

Зачем он это делает?

Я улыбаюсь. Влад улыбается. Все улыбаются.

А мне больно.

— Влад? — говорит Мирон, вставая на ноги. Протягивает моему кавалеру руку. — Я Мирон, приятно познакомиться.

— Взаимно, Мирон. — может мне показалось, но был ли какой-то вызов в этом, безобидном жесте?

— Друзья, можно начинать рассаживаться, мы скоро начинаем.

Мое место почему-то было на первом ряду, рядом с мамой Мирона, Марией Андреевной. Она крепко обняла меня и прошептала, что рада меня видеть. Я ответила искренней взаимностью. Внучку она яростно расцеловала, а дедушка даже расплакался, увидев в ней черты Мирона.

Мне стало грустно, что эти люди никогда не станут моими свекровью и свекром. Смахиваю непрошенные слезы от этой картины и сажусь рядом с Марией Андреевной, слушая музыку для выхода невесты.

Она красивая. Чего же лукавить.

Светло-русые волосы красивыми волнами спускаются по плечам, хрупкая и маленькая, будто сложишь пополам и сможешь положить в карман. Она смотрит на правую сторону, где сидит ее семья, затем на левую. Довольная Аня бросает лепестки роз, подпрыгивая с корзинкой, чем вызывает умиление у всех собравшихся на этом торжестве людей. Когда доходит до Мирона кладет ему в ладошку лепесток и садится рядышком со мной, протягивая мне второй. Надеюсь, что это никто не заметил. Кроме Марии Андреевны, которая заботливо хлопает меня по коленке.

Я поднимаю глаза на Федорова, он в ответ смотрит на меня.

Я первая отвожу взгляд на горы. Не могу. Не могу смотреть на него.

Полина встает напротив Мирона и улыбается ему. Как хорошо, что она стоит ко мне спиной и я не вижу ее счастья, что душит меня. Это мероприятие, в целом, душит меня, прижимает локтем в горло. Я лишь хмыкаю и стараюсь контролировать пелену, что появляется перед моими глазами.

Регистратор начинает торжественную речь, о любви, о верности, о семье. А для меня эти слова подобны лжи.

Все это вновь возвращает меня в день, когда весь воздух покинул мои легкие однажды. Когда я открыла его дневник и прочитала его душу. Она выворачивалась на моих глазах, подобно злому духу, наизнанку. И этот мрак поглощал меня целиком. Когда я поняла, что он, погряз в своих эмоциях и ему не стало лучше, он лишь обманывал себя. Меня. Друзей. Когда он сорвался с цепи и вошел в грязную утопию из препаратов. Когда чуть не оборвал свою жизнь, находясь на грани одного шага от грандиозной ошибки. Когда все пошло наперекосяк.

Я переработала все это. За семь лет я замазала эти цвета грусти, апатии и боли в другие оттенки. Но не могу оттолкнуть эту ломку, что покоилась на дне моего сердца, моей души. Ломку по Мирону. А это мероприятие безжалостно взболтало, раздербанило все давно зажившие раны, и я сижу, смотря на него, истекая кровью.

Он переводит взгляд, и мы встречаемся взглядом.

Не могу сидеть! Сиди! Убегай, Василиса!Нет, сиди, не устраивай цирк!

Я сжимаю платье, мне так хочется покинуть этот фарс, так хочется перестать это все чувствовать. Перестать к нему чувствовать что-либо. Семи лет мне мало, да? Я думала, что продержусь эту свадьбу достойно, я думала, что мне будет плевать. Нет, нет, нет! Но я задыхаюсь и больше не могу сражаться со всем этим.

— Прошу ответить Вас, невеста.

— Да.

Почему я здесь? Зачем? Я что ебанутая, раз добровольно пришла на свадьбу человека, которого так сильно люблю, что эта любовь привела меня к панической атаке в сердце?

— Прошу ответить Вас, жених.

Отвечай, блять. Скажи это. Разрушь уже мои стены, втоптай меня в грязь, Мирон. Забери уже эти чувства, я не хочу тебя любить. Он смотрит на меня, а я делаю судорожный вдох, как медленно утопающий человек. Я не вижу, что в его глазах, какие эмоции там бултыхаются, мне не вытащить их, я больше так не умею. Федоров возвращает взгляд на Полину.

Он ответил или я не услышала?

— Да.

Аплодисменты подобно ядерному удару оглушают меня, я синхронно встаю с гостями и начинаю хлопать. Мои слезы легко замаскировать и сказать, что они от счастья за молодых. А они от того, что в грудь вошла бензопила и сердце разорвалось напополам.

Аня тянет меня за руку и говорит, что надо пойти поздравить папу. А я стою, как вкопанная, сжимая лепесток в пальцах.

Я отрешенно смотрю на дочку и киваю, говоря, что поздравлю его позже. Она лишь пожимает плечами и убегает от меня. Отхожу от всей этой праздничной суеты подальше, где тишина и покой. Мне надо выдохнуть, надо успокоить сердце и привести в порядок голову. Я должна выйти из этого состояния эмоциональной паники, рациональность превыше всего.

Сажусь на траву, предварительно накрыв ее пледом, запускаю ладонь в землю. Горный воздух успокаивает меня, тахикардия проходит.

— Отпусти его, пожалуйста. — говорю в пустоту, прижимая бутылку вина к груди. — Отпусти его, ему там не место.

Слышу вибрацию телефона в сумочке, но настойчиво игнорирую ее. Сейчас мне плевать на всех. Как бы отвратительно это не звучало, но мне плевать и на Аню. Сейчас только я важна себе. Я и мои чувства, которые вихрем уносят меня в безмолвные слезы.

— Не реви! Сука, хватит! — яростно утираю слезы, надеясь, что кропотливый макияж не смазала.

Как я могу думать о будущем, если все еще не отпустила прошлое? Как я могу влюбиться вновь, если не разлюбила? Я самозванка. Упрекая его во лжи, сама не поняла, как вогнала саму себя в лживый комок чувств и эмоций. Лицемерка сраная.

— Я не могу смотреть на то, как разрушаю тебя. — его голос появляется за спиной, но я не удивляюсь. Это уже превращается в нездоровое наваждение.

— Я сама себя разрушаю. — говорю ему и отпиваю из бутылки, морщась. — Ты тут не виноват.

— Нет. — голос становится ближе. — Виноват. Моя, наверное, самая большая ошибка это то, что я попросил тебя уйти и после этого, вновь появился в твоей жизни. Никакое время не залечит твои и мои раны.

Усмехаюсь.

Психолог, блять.

— Что ж, ты свое эмоциональное состояние скрываешь лучше, чем я.

— Я говорил маме, что это плохая идея звать тебя сюда и говорить о свадьбе.

— Но как видишь, вот она я. На твоей сраной свадьбе, пью твое сраное вино и занимаюсь сраным самобичеванием с видом на горы.

Он садится рядом и смотрит туда же куда и я. В пустоту. Я протягиваю ему вино, он делает глоток.

Не знаю, сколько мы так сидим, но кажется достаточно, чтобы нас потеряли.

— Советую тебе вернуться...

— Я всегда знал где ты и что с тобой. Я подглядывал за твоими социальными сетями, Ваня и твоя подруга Саша всегда сообщали мне новости, я переводил деньги для вас с Аней через твоего отца. Поэтому он помогал тебе деньгами каждый месяц, потому что зарплаты здесь ниже, а жилье дороже, чем в Питере. — он выдыхает и смотрит на меня. — Я никогда не забывал о тебе.

— Зачем ты мне это говоришь все? Почему сейчас? — смотрю на него в ответ.

— Потому что понимаю и знаю, что ты чувствуешь. Ведь чувствую все тоже самое.

— Это жестоко, Мирон. — опять по моим щекам текут слезы.

— Да, жестоко. Но зато это правда. — лицо его озаряет грустная улыбка.

Мы не можем любить друг друга, но обязаны быть вместе ради Ани. И легче станет лишь тогда, когда один умрет.

— Я отпускаю тебя, Мирон.

— Я отпускаю тебя, Василиса.

***

Аня уснула по вечер, поэтому я аккуратно посадила ее в детское кресло и пристегнула. Я прощаюсь с ребятами и сажусь на переднее сидение. Влад не пил, так как приехали на свадьбу на его машине, чтобы не доставлять себе трудностей с вызовом такси. Уже было темное время, солнце давно село за горизонт, и дорога с Красной поляны была трудная. Эти треклятые серпантины я терпеть не могла, поэтому наведывалась в такие места крайне редко.

— Давай только аккуратно, Влад?

— Да, конечно. — отвечает мне мужчина и пристегиваюсь.

Мы выехали.

— Ты говорила с Мироном так долго, да?

— Ага. — смотрю на него, и легкая улыбка касается моих губ. — Мы закрыли гештальт. Раз и навсегда.

— Я рад. — он смотрит на меня. — Правда, я рад за тебя. Это ведь нужно было.

Мы тихо переговариваемся между собой, вспоминая события со свадьбы. Влад отвлекается от дороги и смотрит на меня.

— Я хотел тебя спросить, Василис...

Но резко мое лицо озаряет яркая вспышка от автомобильных фар. Она с каждой секундой приближается к нам. Влад старается маневрировать, но я нахожусь будто в прострации. Мое время остановилось в ту же секунду, когда я почувствовала сильный удар по двери со своей. Боли нет. Лишь стекла разрезают мою кожу, а кровь заполняет горло, в котором стоит немой крик. В ушах лишь голос моей дочери, которой рядом со мной нет. Меня больше нет.