Фотовспышка

Гуляя по улицам Хельсинки, Жеми не заметила, как добралась до района, где жили ее дядя с семьей. Фотокамера, как и прежде, висела на шее, но впервые в этот день девушка ощутила ее вес: тяжелый камень, до сих пор пустой, хотя это было ей совершенно не свойственно – не прикасаться к камере больше пары дней. Если говорить честно, то Жеми брала ее в руки. Она каждое утро, выходя на балкон, думала о том, что стоило сфотографировать краткий рассвет, золотистыми лучами льющийся на стены здания напротив. Но стоило ей настроить камеру, выбрать объектив, как руки слабели и аппарат снова оказывался на тумбочке у кровати. Хотелось чего-то иного. Мысли не покидали голову: Кафи была жива и здорова, замужняя девушка, счастливая и обеспеченная. Это не затрагивало ни одной струны ее души. Жеми была удивлена услышать о ней от дяди – не более того. Но что же тогда не давало покоя?

Порой ей казалось, что ее попытки полагаться на те слабые подобия чувств приводят к тупику. Все, что она чувствовала, обдавало ее теплыми и прохладными волнами, но Жеми так привыкла выражать то, чего не было в ее сердце, что притворялась уже автоматически. Она пыталась обмануть саму себя.

Девушка села на лавочку, смотря на людей, проходящих на противоположной стороне улицы.

«Вот идут они. Люди. Финны, русские, французы – мне неизвестны их национальность, язык и профессия, но каждый из них идет куда-то с какой-то целью. Даже если эта цель – бесцельное блуждание, прогулка. Насколько эти люди честны с собой? Насколько они доверяют своим эмоциям и желаниям, мыслям, чтобы без опаски принимать себя такими, какие они есть? Сомневаюсь, что эта доля достигает хотя бы половины от целого. И вот я – приехавшая в Финляндию, чтобы найти ответы на вопросы, которые сама себе боюсь задать».

Не сдержавшись, Жеми откинулась на спинку, яростно жмуря глаза и накрывая лицо руками. Раздражение нахлынуло малой волной, и обычно спокойное сердце возмущенно затрепетало. Под пульсирующими глазами забегали зелено-красные круги.

«Корте всегда говорил: сядь и выдохни. Спроси себя: кто я?»

Жеми села ровно, не открывая глаз.

– Я – Жеми из семьи Д'Авор, фотограф.

Чего ты хочешь?

– Узнать причину смерти брата.

Ты уверена, что это истинная причина твоего приезда?

– Нет, – ответ вырвался так внезапно, но Жеми успела ощутить горечь на губах, это тошнотворное послевкусие обмана. Она лгала самой себе. Дело вовсе не в Миколае. Или не совсем в нем.

Тогда зачем ты здесь?

– Я не знаю.

На плечи вдруг кто-то положил руки, на ухо шепнули:

– Говоришь сама с собой? – эти низкие игривые интонации было сложно спутать с кем-то еще. Жеми открыла глаза и спросила, оборачиваясь:

– Что ты здесь делаешь, Венир?

Парень смотрел на нее полными радости глазами. Не сдерживая себя, он склонился ниже и обнял девушку за шею.

– Мы не виделись не больше двух недель, соскучился?

– Я не обязан отвечать на провокационные вопросы.

– Это кто еще кого провоцирует, эй, – Жеми стукнула его по плечу, – отпусти, у меня сейчас шея отвалится.

Нехотя он оторвался от нее и обошел лавку с другой стороны, присаживаясь рядом.

– Ты выглядишь загруженной, – обеспокоенно спросил он. – Что такое?

– Ничего такого.

– Я знаю, что в последний год ты отдалилась от меня, но сейчас я здесь, чтобы помочь тебе, поэтому, пожалуйста, не надо скрывать от меня то, что я хочу знать.

– А ты все так же эгоистичен, да? – с ухмылкой спросила девушка, складывая руки на коленях. Ее взгляд зацепился за двоих, выходящих из ресторана напротив. – Подожди-ка, Венир.

Дорога была не широкая, и Жеми было отлично видно лица.

– Это же Фици. Кто это с ней? – когда мужчина обернулся так, чтобы его можно было рассмотреть, девушка нахмурилась. – Мирич? Она встречается здесь с мужем Кафи?

Она не поворачивалась к Вениру, и не заметила, как он изменился в лице. Он отлично помнил это имя, и ту историю, после которой их с Жеми дружба сошла на нет.

– Что ты имеешь в ви-

Девушка не дала ему договорить.

– Извини, Венир, позвони мне через пару дней, я скажу, когда мы сможем встретиться. Мне нужно идти.

Эгоизм. То, в чем Жеми обвиняла его, и само было одним из многих ее пороков. Жаль, что сердце Венира не прекращало болеть сильнее от того, как равнодушно она относилась к нему теперь.

Жеми стучала в дверь их дома чуть сильнее и быстрее, чем нужно. Но она не хотела опоздать с подтверждением тех догадок, что внезапно возникли в голове. Давний друг, да, Фици?

– Что вы здесь делаете? – двенадцатилетний Лорка смотрел серьезными глазами на Жеми. Серьезными серыми глазами, грозовыми облаками, которые проливаются дождями лишь глубокой ночью, когда все люди укрыты сновидениями.

– Лорка, ты ведь на самом деле мне никакой не двоюродный брат? – ударила в лоб вопросом девушка, легко толкая ребенка в дом.

Мальчик смотрел все также, только моргнул смущенно и буркнул:

– Если расскажу, мама будет расстроена.

– А я ничего ей не скажу, обещаю, – Жеми могла лгать себе, но смысла врать другим она не видела, не этому ребенку, в которого она вцепилась как в спасительный заряд сигнальной ракеты, что рыжими всполохами с легкостью очертят ей путь к свободе. – Лорка, скажи мне, кто твой родной отец?

– Не знаю, мама никогда не говорит о нем и запрещает мне кому-либо рассказывать, что Ион не мой папа.

Жеми отпустила его плечи и села на пол, смотря на растерянного мальчишку. Ей могло бы стать жаль его, если бы она знала это чувство.

Она вышла, оставив Лорку стоять в коридоре и пошла обратно домой. В голове понемногу начинало все вставать на свои места: Лорка слишком взрослый для того, чтобы быть сыном Иона, и Фици родила его еще до того, как вышла замуж, еще в Канаде. Значит, он – внебрачный сын, или же ребенок от первого брака.

Мысли снова вернулись к брату. В те полтора месяца, когда Миколай отсутствовал, он отвозил картины Иону. Он знал о том, что на Обмане изображена Кафи, и специально скрыл это от нее. Он знал и специально поехал сюда, чтобы узнать, правда ли Оликка нарисовала пророческую картину: Кафи в мехах, с прикрытыми в томном порыве чувств глазами – такое выражение, какое никогда не бывало на ее лице.

Не хватало чего-то, небольшого кусочка паззла, чтобы связать эти две истории воедино. Жеми в сильнейшем порыве желания докопаться до него ехала на арендованной ей машине до Соткамо. Недостаток знаний о произошедшем прямо у нее перед носом злил, заставляя нажимать на педаль газа сильнее положенного.

Кто-то говорит, что Бог уготовил каждому человеку свою собственную историю, линию судьбы, по которой он идет всегда прямо, даже если ему кажется, что он обходит высокие горы, ледяные вершины или увязает в раскаленных песках? Жеми, как и Миколай, не верила ни в каких трансцендентных существ, которые создают человеческие истории. Но если сегодняшняя ее встреча с Элин не будет напрасной – она обещает, – она перестанет лгать себе, перестанет лгать другим и перестанет играть на публику, наконец скинет с себя эти тяжелые путы прозрения, которые заставляют всех вокруг верить в то, что она такая же, как и остальные. В глубине души девушка прекрасно понимала, что это совсем не так.

– Добро пожаловать в мой скромный дом, мадемуазель Д'Авор, рада наконец-то встрече с вами.

– Спасибо большое за приглашение, мадам Брудеру, это большая честь для меня, – пусть на губах ее играла учтивая улыбка, в глазах стояла решимость.

Aut Caesar, aut nihil. Спасительная ложь в последний раз.

╔═╗╔═╗╔═╗

Скромная вилла оказалась настоящим замком, размерами в два раза превышающим дом семьи Жеми в Буживале. Произносить даже в мыслях название родного города было липко, как от пота, ручьями струящимся по всему телу в знойный день. Душно и тяжело. Как бы не было тяжело признаваться себе, но она не скучала. Ни дня с отъезда. Она не скучала по Пессаку, когда вместе с Корте приезжала домой. Не думала ни дня о том, когда вернется в Буживаль, пока жила и училась в Париже. Было гораздо сложнее осознавать, что для нее все это – родные места, и ни для одного из них в слове родной не было ни капли искренности, только лицемерие.

Элин взяла Жеми под руку и пригласила войти.

– Я так рада, что вы приехали, Жеми. Безумно приятно, когда приглашения старой женщины не игнорируются, а принимаются с благодарностью. Родители прекрасно воспитали вас.

– Спасибо, мадам Брудеру.

– Просто Элин, я уже говорила вам при нашей первой встрече.

– Ох, мы встречались? Прошу прощения, не может быть, чтобы я забыла об этом.

– Да, это было на награждении ISEM три года назад.

– Так это были вы, надо же! – Жеми вспомнила, как худощавая сухая женщина в экстравагантном панк-костюме с провокационной надписью и выкрашенными в алый волосами вручала ей статуэтку. – Вы, кажется, полностью поменяли свой стиль.

– Да, многое произошло тогда. Как вам гостиная?

Жеми огляделась. Комната была весьма заурядная, все гармонично подобрано, мебель в пастельных тонах, дорогие вазы и часы, картины – огромная площадь явно была рассчитана на прием гостей.

– У вас чудесный вкус, Элин.

– Не у меня, у невестки. Она все устроила здесь по своему выбору. О, – протянула она как бы невзначай. Женщина относилась к тому типу матерей, которая не гнушалась хвастаться не только своими собственными детьми, но и достижениями людей, связанных с ними. – Посмотрите на наш семейный портрет. Пока еще нас только трое, но однажды Кафи – так зовут мою невестку – подарит мне внука.

Портрет был выполнен в стиле барокко: меха, темные тона, полуповорот и пышные платья – Элин совершенно точно не любила экономить, предпочитая расточительство и бахвальство. Ее спасало лишь то, что она имела на это право – бедная юность, борьба за право жить ради своего таланта, – нельзя упрекнуть человека за попытки показать всем, что она выдержала испытания и сейчас счастлива в несколько крат больше, чем те, кто от рождения не знал таких проблем. Жеми уже точно не могла хоть слово сказать против.

Лицо мужчины на картине прояснилось в памяти не сразу. Редкие и короткие встречи не позволили отложиться в памяти слишком четко.

– Элин, ваш сын – Мирич?

– Как вы догадались? – глаза ее горели восторгом. – Ну конечно, мой сын знаменитый художник, вы не могли не слышать об этом.

– Разумеется. Но, боюсь, я вживую не видела ни одной его работы, – Жеми нашлась с ответом, хотя в действительности понятия не имела вообще ни о том, кто он такой и как связан с Элин. Внутри разлилось спокойствие – кусочки паззла наконец были близко.

– Он не любит широкую публику и никогда не выставляется отдельно, его картины покупают разные галереи и меценаты. Несколько своих работ он подарил Ставкирке, галерее в Хельсинки, вы просто обязаны там побывать – чудное место, и работы отличные.

– Его картины только тут, в Финляндии?

– Ну что вы, Жеми. Свои первые картины он написал еще когда жил в Канаде. Тяжелое время для него было, но что поделать? Чудесные, чудесные картины, – мечтательно проговорила Элин. – Вы, наверное, устали с дороги? Я попросила подготовить вам комнату.

– Простите, Элин, но я уже забронировала номер в отеле и вещи оставила там. Как же быть?

Женщина понимающе улыбнулась и кивнула.

– Все в порядке, Жеми, – они прошли в столовую, где уже был накрыт стол. – Не желаете пообедать со мной? Повар должен был приготовить чудных моллюсков.

«Какая предусмотрительная. Заботится о своей репутации».

– Спасибо, с радостью.

День прошел в разговорах о фотографии, и Жеми наконец вспомнила, как здорово, когда можно непринужденно болтать об искусстве с человеком, который знает в тысячи раз больше тебя – узнавать новое, делиться мыслями и слушать чужие было лучшим, что подарило ей любопытство, которое проявилось спустя четыре года после рождения. Наполненные смыслом несколько часов ее пустой жизни.

Фици позвонила, когда стояла глубокая ночь. Ее взволнованный голос срывался, пока она просила подождать, не класть трубку и выслушать ее.

– Жеми, прости, если разбудила, я хотела кое-что спросить тебя.

– Я еще не спала, все в порядке.

– Жеми, пожалуйста, никому не говори, что я встречалась с Миричем.

Девушке понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем была речь.

– Вы о том, что я видела вас с тем мужчиной из сауны?

– Прошу, если Иной узнает, то явно расскажет своему отцу, а тот с таким трудом принял Лорку и все еще подозревает, что Иной не родной отец ему. Я не хочу потерять еще и сына, прошу тебя! – Жеми хотела заверить, что в планах ее не было разрушать кому-либо жизнь, но Фици, кажется, не могла сдержать весь поток речи. – Ты не знаешь своего деда, нет человека ужаснее его. Он жестокий, и то, что ты все еще не знакома с ним, заслуга своего отца и Иноя. Поэтому, прошу, не говори ничего.

– Фици, успокойтесь, я не собираюсь ничего никому рассказывать. Более того, я скоро уеду обратно во Францию и больше не увижусь ни с кем. Передавайте привет Лорке.

Экран, горящий синим, погас. Жеми недовольно простонала. Почему всем кажется, будто бы она выступает в роли ангела мщения? Она не детектив и не собирается раскрывать множественные тайные дела. Только отыщет ответы на свои вопросы.