Перо удачи

Встречу Лу назначила на субботу: выходной, хорошая погода, кофейня в центре оживленного города. Мэй пригласила по телефону, Рэя – через Мэй. 

Догадка скреберся за ребрами, режется о сомнение, шуршит куском бумаги между страниц записной книжки. Точно Лу не перескажет, но в общих чертах опишет двумя словами – странный стих. Рэй оценит краткость, Мэй попросит подробностей, Лу, как всегда, запнется о собственные мысли, щелкнет языком, выдохнет. 

Репетиция нервов – симптом повышенного контроля и тревожности. Лу переходит дорогу на зелёный, но проверяет ряды застывших машин, будто хоть одному взбредет в голову двинуться перед полицейскими. 

Полицейские лениво подпирают стену старого здания, отреставрированного и вобравшего в себя несколько магазинов: нишевой косметики, парфюмерии и цветов. 

Лу заправляет выбившуюся из пучка светлую прядь, сдувает лезущие в глаза спиральки волос, поправляет заколку на затылке. Пытается занять голову хоть чем-то, но получается только повернуть направо, налево, поставить прямо. 

Кофейня, в которой вкусно все, кроме кофе, привлекает контрастной вывеской и грифельной доской с рисунками коктейлей и прайсом. Выходящий парень придерживает Лу дверь, и она, поблагодарив, ни черта не изящно спотыкается о порог. 

Мэй сидит за дальним столиком в той части зала, где стены образуют узкий – шириной с обычную дверь – проход. Кивает ей, достает записную книжку, ручку, плитку молочного шоколада. Делает глоток какого-то синего коктейля с россыпью мелких блёсток. 

– Простите за опоздание, – говорит Лу, тяжело опускаясь на стул. – Давно ждёте?

Мэй ждёт уже полстакана, но мягко поднимает руку в успокаивающем жесте. Подталкивает ей шоколад.

– Все хорошо, милая. Я пришла раньше, чтобы настроиться на нужный лад. Сама понимаешь, рабочая неделя, дети и взрослые, подростки – отдельная категория стресса. Когда у них не получается с первого раза, грозятся все бросить, но разве бросишь колдовство?

Ее улыбка едва заметна по губам, но читается в глазах, подведенных синим карандашом. Рыжие волосы медленно выцветают сединой на висках, но Мэй все ещё собирает их в косы, пучки и хвосты, не стесняясь ни возраста, ни серебра в меди. Лу бы ее уверенность, может, не падала бы в пороге. 

– Рэй ещё не пришел, как я понимаю, – подмечает очевидное Лу, чтобы скрасить молчание. 

Мэй спокойно кивает, накрывает ее ладонь своей. 

– Не переживай так. А то злой дядюшка Рэй вставит тебе нотаций по самые уши за слишком длинные рассказы. 

Лу поджимает губы в нелепом подобии улыбки, прикрывает глаза, благодарно кивает и идёт к стойке заказывать что-то горячее и сладкое. 

Когда ее заказ готов, дверь открывает Рэй и забирает со стойки стакан вместе с салфеткой. Ставит перед Лу, кивает Мэй, почти беззвучно подтягивает себе стул из-за соседнего столика. 

– Все в сборе, – говорит. – Можем начинать. Что ты нашла?

Лу сглатывает, опуская глаза, кладет перед собой клочок ватмана. Монотонно зачитывает вырванные из контекста две строки:

– "Пусть голос мой один звенит над всеми. Пусть божий дар отнимется у них".

Мэй хмурит светлые брови, косится на Рэя. Рэй же спокоен, насколько это вообще возможно. Только щурит глаза. Требует:

– Ещё раз. 

Лу подчиняется. Потом читает снова, останавливаясь между строк. Ждёт. Ожидание оправдывается: Рэй задумчиво стучит пальцем по столу, Мэй – ногтями по пластику стакана. 

– Весьма оригинальный стих, – говорит Рэй, нарушив тревожное молчание. – Осталось понять: это чья-то злая шутка или реально источник проблемы. 

– Дай-ка мне, – Мэй протягивает руку, в которую покорно опускается листок. – Перепишу на всякий случай. А время… Ага, вижу, дата, время, примерный район. Все есть, умница. 

Лу, будто пытаясь себя оправдать, взмахивает недавно раненой рукой. 

– Я не уверена, что это то, что мы ищем…

– Это то, что мы ищем, – перебивает Рэй. – Скажу больше: это то, до чего вряд ли кто-то додумывался. 

– Додумывались, – бормочет Мэй. – Не до такого, но тем не менее. 

– Вот именно, "не до такого". Никакому кретину не приходило в голову лишать людей магии. 

– Зато разосрать два государства – запросто. Вектор другой, а жертв ещё больше. 

– Как посмотреть. 

– Глазами. 

В перебранки старых друзей Лу всегда предпочитала не встрявать: ограничивалась молчаливым наблюдением. Рэй расслабленно скрещивает руки на груди, Мэй тщательно, печатными буквами переписывает несчастные две строки и делает пометки на противоположной странице. Они не поэты, они каллиграфы, для которых текст – обычная часть работы, и вылизывать слова до блеска – неотъемлемый элемент. 

Насколько Лу помнила, Рэй и Мэй познакомились еще до создания школы и сразу повздорили. Насколько она могла судить, повздорили на почве магической каллиграфии и разных стилей: один отрицал свободу, вторая свободу пропагандировала. И так появился класс, в котором Лу проучилась с середины начальной школы до теперь. 

Они всегда спорят и никогда не теряют общий язык, уважение, признание. Как-то ныне покойный художник не очень хорошо отозвался о Мэй, и Рэй – спокойный, сдержанный, насмешливый – начистил ему лицо до кровавого блеска, не особо заботясь о последствиях. Мэй же сцепилась с какой-то слишком остроумной девицей, имевшей неосторожность оскорбить Рэя, и чуть не загремела в участок за мелкое хулиганство.

– Мэй, будь добра, заткнись, – Рэй отмахивается от ее слов как от комментариев о женитьбе. 

Мэй кривляет:

– Рэй, будь душкой, признай что неправ. 

– Но я прав.

– Отчасти. 

Лу не выдерживает:

– Так что там со стихом?

– Песней, – в один голос.

По прозрачному стакану Мэй гоняет трубочку в цвет глаз и стрелок. Поясняет:

– Это песня. Причем, весьма странная, в тональности баллады или чего-то… 

– Заунывного, – подсказывает Рэй. 

Мэй согласно кивает, тычет пальцем на заметки в блокноте. Лу разбирает всего несколько слов в колонке с предположениями о дальнейших поисках: студии звукозаписи, музыкальные школы и классы.

– Делаем на этом акцент, но уделяем внимание и квартирам. Сейчас почти любой может купить микрофон и аппаратуру – не исключаем и такое.

– Интернет тоже не исключаем, – добавляет Рэй. – И радио,  прости господи. Вокалист, конечно, должен выть и сам, но мы допускаем, что записи голоса тоже полезны. 

Мэй соглашается:

– Вариант. Магия певцов хоть и слабее, но работает и через экран. В конце концов, нельзя отбрасывать столицу: все интересное обычно происходит там.

– В хреновых сериалах.

Смеются. Нервно. Все трое. 

Лу допивает коктейль – уже и не вспомнит, что именно она заказывала, но кисло-сладкий вскус растворяет тревогу, как кола ржавчину. 

– То есть, вы уверены, что это певец? – уточняет она, когда Мэй поднимается. 

Рэй кивает, Мэй объясняет – идеальная связь:

– Мы предполагали и ранее, но оснований не было. В дневнике моей пра-пра-пра…

– Короче.

– Короче, – Мэй насупливает брови, искоса глядя на перебившего Рэя, – была пометка, что один колдун чуть не свел ее в гроб. Ну и она свела его, но это другая история.

Рэй фыркает.

– Тянет на статью.

– За грехи  родителей дети не отвечают.

– Благодаря их грехам дети и появились.

Обмен колкостями продолжается до самого метро. Лу слушает вполуха, изредка вставляя ничего не значащие фразы, и окончательно сбрасывает напряжение, когда и Мэй, и Рэй хлопают ее по плечам.

– Не переживай, милая, – ласковый голос Мэй успокаивает. – Мы сегодня же скинем информацию кому надо. Все образуется. 

Рэй бросает короткое “бывайте, дамы”, спускаясь в муравейник перехода. Мэй – следом, шепнув Лу тихое "ты молодец". 

На голову падает первый высушенный летом листок. Осень наступит в понедельник, когда сообщение от брата не предвещает ничего хорошего.