ПРОКЛЯТЬЙ САД

Лес был затянут туманом, как вуалью. Мшистая тропа под ногами скользила, и всё вокруг казалось затаившимся. Даже птицы молчали, как будто понимали, куда направляются прокси.

— Мне это не нравится, — пробормотал Граффити, запуская пальцы в растрёпанные волосы под капюшоном. — Эта тишина... она неестественная.

— Это её лес, — ответил Тоби. — Он дышит, когда она дышит. Молчит, когда она молчит.

— Значит, сейчас она не хочет, чтобы мы слышали, — мрачно добавил Смайли.

Лазари шла рядом с Худа. Её пальцы сжимали засушенные лепестки, будто амулет. Худа молчал, но шаг его был целенаправленным — он знал, куда идти.

Дом Садовницы находился за стеной деревьев, в самом сердце леса. Оранжерея возвышалась, как храм из стекла и веток. Свет изнутри был мягким, будто от свечей. Дверь… была открыта.

— Она нас ждёт, — сказал Худа.

— А может — заманивает, — буркнул Граффити. — Давайте уже зайдём, пока она не передумала.

Они вошли.

---

Внутри пахло свежей землёй, медом и чем-то тяжёлым, горьким, как кора ядовитого дерева. Полки были заставлены глиняными горшками, амфорами, засушенными травами. Крыша из стекла пропускала лунный свет, который ложился пятнами на пол.

Садовница стояла у окна, как будто высматривала что-то в темноте.
Она не обернулась — не нужно. Она уже знала, кто пришёл.

Чёрная кожа, глаза-бусины, в которых отражалась не тьма, а бездна. Садовый комбинезон, испачканный землёй, как всегда. Ни одной новой детали. Всё — как в первый раз. Всё — как всегда.

Она повернулась к ним, и один её взгляд остановил всех на месте.

— Мы... — начал Тоби, но сбился.

— Хотим поговорить, — закончил Худа. — Посидим с тобой за чаем.

Она склонила голову набок. Руки её плавно скользнули в сторону низкого стола, где уже стояли чашки. Жёлтый чай едва заметно парил.

— Тепло тут, — пробормотал Смайли, присаживаясь. — Словно мы пришли домой.

Лазари села рядом, глядя на Садовницу, как на загадку, которую не знает, можно ли разгадывать.

Граффити не сел сразу. Он прошёлся вдоль стены, скользя пальцами по книгам, по маскам, по сушёным головкам цветов.

— Знаешь, это даже мило, — усмехнулся он. — Уютная чаепитие-пытка. Только вот… мы не просто на чай пришли.

Садовница смотрела прямо в его сторону. Не двигаясь. Ни капли страха. Только осознание.

— Мы хотим понять, кто ты, — сказал Граффити, теперь уже без издёвки. — Кем ты нас считаешь. Кем была… до того, как стала той, кто ты есть.

Она подошла ближе. Плавно. Тени ложились за ней, как за матерью ночи.

Жесты. Её язык.

🖐 — Вы — ростки сквозь пепел.

✋ — Вы — не чужие. Но и не мои.

🤲 — Вы — боль и исцеление одновременно.

— Ты нас защищаешь, — сказал Тоби. — Помогаешь. Молчишь. Но ведь тебе что-то не всё равно, так?

Садовница не отвечала. Подошла к камину, взяла оттуда цветок — тёмный, как ночь, с рубиновыми прожилками. Раздала по лепестку каждому.

— Мы не куклы, — тихо добавила Лазари. — Правда ведь?

Снова жесты.

✋ — Вы — не куклы. Я не держу вас на нитях.

🫱 — Вы — не враги. Не те, кто ломает, но и не те, кто спасает.

🤲 — Вы — единственные, кого я… слышала.

Молчание. Никто не шевелился. Даже огонь в камине как будто притих.

И вот тогда, впервые, она заговорила.

Голос был как песок, как шорох сухих трав под дождём. И всё же в нём было тепло, человеческое… забытое.

— Я... люблю вас.

Эти три слова ударили в тишину, как стук сердца под слоем льда.

— За всё это время… — её голос дрожал. — За двести тысяч лет… вы — первые, с кем я заговорила. Я была одна. Меня окружали цветы, которые шептали. Я сходила с ума. Потом — привыкла. Потом — вернулась. Чтобы защитить лес. От того, что проснулось. От Зубовой.

Она обернулась. Глаза — белые, как мрамор. Слепые, но пронзающие.

— А теперь… скажите мне…
Кто я для вас?

Все — молчали.

Смайли отвернулся.

Тоби смотрел в чашку.

Лазари сжала в руках лепесток.

Худа даже не дышал.

А Граффити, впервые за долгое время, ничего не сказал. Ни слова.

Садовница поняла.

Она не закричала. Не разозлилась.
Просто… сделала шаг назад.

И исчезла. Будто тень, растворившаяся в тепле.

---

— Мы молчали, — прошептала Лазари. — Вот почему она ушла.

— Потому что мы испугались сказать правду, — сказал Тоби.

— Или потому что слишком долго ждали, чтобы задать её вопрос, — добавил Худа.

Граффити остался стоять у стены. Он достал фломастер и написал на деревянной полке:

"Ты — больше, чем мы можем сказать словами."

Но она уже не услышала.

Прошло трое суток.
Лес стоял, как замерший исполин, накрытый саваном тумана. Теплица Садовницы — мертва. Цветы поникли. Даже воздух казался обиженным.

— Она не вернётся, — прошептала Лазари, сидя на корнях сухого дерева.

— Она просто исчезла, как будто нас и не было, — отозвался Смайли. — Мы же… мы её подвели, да?

— А что мы должны были сказать? — рявкнул Граффити, ударяя кулаком по стволу. — Что мы понятия не имеем, кто она? Что она — лучше нас, и мы не заслуживаем даже сидеть с ней за одним столом?!

— Граффити... — попыталась его остановить Лазари, но он лишь отвернулся.

Худа смотрел в сторону, туда, где кончалась тропа. Где раньше был её силуэт. Его голос прозвучал глухо:

— Мы должны найти того, кто знает её дольше нас. Кто был с ней... до нас.

— Эдуард, — тихо сказал Тоби.

Все замолчали.

— Он ведь жив… где-то, — продолжил Тоби. — Если он не умер, значит, он знает, где она может быть. Или почему она ушла.

Граффити усмехнулся криво:

— Жив. Через двести тысяч лет. Ещё скажи, что у него хорошее здоровье и грядки.

— У него… есть сад, — серьёзно проговорил Худа. — И дом.

---

Деревня, куда они пришли, была как из чужого мира.

Полуразрушенные дома, серые крыши, стены с грибком. Застывшие окна, в которых отражалась лишь пустота. Дорога — старая, выложенная плиткой, местами вырванной из земли.
Прокси шли медленно, молча, как на суд. Никто не шутил. Даже Смайли молчал.

— Место, где время сгнило, — сказал Граффити, глядя на покосившийся забор. — Как и его совесть.

Но на самом конце улицы стоял другой дом.
Целый. Аккуратный. Со светом в окне.

У стеклянной стены — оранжерея, в ней теплился мягкий свет. Цветы внутри были живыми, роскошными, как будто их холили каждую минуту.

— Он здесь, — сказал Худа и постучал в дверь.

---

Им открыл старик.

Ростом высокий, но сутулый. На плечах — старый жилет, на щеках — щетина, смешанная с сединой. Волосы тёмно-каштановые, с серебром у висков. Глаза — зелёные, уставшие, будто пережили тысячу бурь.
Он держал в руках фотоальбом. Пальцы дрожали.

— Вы... от неё? — спросил он негромко. — От моей…

— От Садовницы, — подтвердил Тоби.

— Мы были с ней, — добавила Лазари. — Но… кажется, она ушла от нас. И… мы не знаем, как её вернуть.

Старик впустил их молча. Дверь за ними закрылась с глухим щелчком.

---

Дом был наполнен запахом древесины, камина и жасмина. На стенах висели старые портреты. В углу — картина: Садовница, но молодая. С живыми глазами. В цветочном венке.

— Я — Эдуард, — сказал он. — Вы — её проклятие... и её надежда.
Садитесь.

Они сели. Камин потрескивал. Граффити, впервые за долгое время, не язвил.

— Мы пришли узнать… кем она была, — сказал Худа. — До… всего этого. До проклятий. До ядовитых цветов. До молчания.

Эдуард вздохнул. Глубоко. И открыл альбом.

— Мы жили здесь, в этом доме. До обряда. До крови. До гибели леса. У нас был сын — Лир. Наш мальчик.

— У неё был ребёнок? — ахнула Лазари.

— Был, — тихо подтвердил Эдуард. — Но его… нашли мёртвым. В лесу. Там, где вы теперь живёте.
Она замолчала тогда. И молчала… веками.
Но я знал. Она знает, кто это сделал.

Слова эти легли на них камнями.
Все опустили головы. Каждый мысленно вернулся в то место, в то время… в свои первые дни в лесу.

Кто-то из них… мог быть тем, кто отнял у неё сына.

— Но она не в обиде. — Эдуард закрыл альбом. — Если бы была — она не позволила бы вам ступить в сад.

Молчание.

— Почему вы живы? — спросил Смайли. — Прошло же… вечность.

— Потому что я проклят, — ответил Эдуард спокойно. — Она наложила это. Или лес. Или сама судьба. Я не умираю. Старею, но не умираю. Пока она меня не простит — я не упокоюсь.

— Вы… живёте здесь всё это время?

— Восстановил её сад. Своими руками. Цветок за цветком. Чтобы хоть как-то… хоть чуть-чуть… искупить.
Каждое утро — я просыпаюсь с её голосом в памяти. И ухаживаю за тем, что она когда-то любила.

— Она с нами говорила. — Граффити заговорил впервые за всё время. — Говорила вслух.
Сказала, что любит нас. А потом… спросила, кем она для нас.
А мы… молчали.

Эдуард посмотрел на него. Глубоко. В самую суть.

— Значит, она ждёт, что вы сами ответите себе.
Она сильнее, чем вы думаете. Но слабее, чем кажется.

— Мы её обидели, — сказала Лазари. — Она нас избегает.

— Она… вернётся, — сказал Эдуард с лёгкой улыбкой. — Она ненавидит одиночество. Это — её проклятье и её душа.
Она простит. Не сразу. Но простит. И вернётся.

Он провёл пальцем по фотографии в альбоме. Там — они. Втроём. Счастливые. До всего.

— И когда она вернётся... просто будьте. Рядом. Без слов. Без оправданий.
Садовница не нуждается в словах. Она нуждается в тишине, которую кто-то способен выдержать вместе с ней.

(Продолжение следует надеюсь вам понравилось это глава 1429 слов)