6 глава
Если есть ошибки,или же имена не те пишите!
_____________________
С семи лет я брала уроки фортепиано и к двадцати годам достигла неплохих результатов: могла прочесть с листа и исполнить композицию любой сложности. Преподаватели пророчили мне карьеру пианистки, но она не слишком привлекала меня, да и родители были бы против, если бы я вдруг оставила клан и праведную жизнь и начала колесить по миру с концертной программой.
Я ограничилась тем, что
аккомпанировала церковному хору,
давала уроки в местной музыкальной школе, исполняла сонаты на свадьбах:
рояль, усыпанный белыми розами,
всегда был эффектным дополнением к любому торжеству.
Но однажды подруги из пансиона
тайком вытащили меня на
музыкальный фестиваль в
Марли-парке, и там на меня
словно снизошло откровение.
Девушка-пианистка аккомпанировала рок-группе на синтезаторе. Ее пальцы
безупречно брали клавишные партии. Даже когда она закрывала глаза, то не ошибалась в нотах. На ее лице.блуждала улыбка: музыка полностью завладела ею - и в тот момент завладела мной.
Я могла бы делать то же самое! Могла бы сыграть все ее партии и не ошиблась бы, даже если
бы вообще не открывала глаз.
После шоу в Марли я зачастила на
фестивали и концерты в клубах.
Больше всего меня влекли клавишные, но любовь к ним распространилась и на все другие инструменты: гитары, ударные, духовые - и даже ненавистный отцу саксофон стал мне
нравиться. Господи, если бы он только знал, сколько чувств внутри меня пробуждал саксофон.
Любовь к концертам и фестивалям
была рискованным делом: обычно их устраивали по ночам и попасть на них без ведома родителей было не так-то просто. Поэтому я начала обдумывать возможные способы «побега» от семьи
и вообще с земель клана Смирновых. Обдумав сотни возможных путей, я нашла один более-менее реальный. Заявила родителям, что хочу попробовать жить максимально просто, аскетично, без прислуги, охраны и делать все своими руками - ведь именно так нам завещало Писание?
Добиваться своего мне пришлось
два года, начиная с восемнадцати.
Сначала меня даже в университет
отпускать не хотели. Зачем? Все, что
нужно праведной женщине, - выйти
замуж, родить детей, как завещал
Господь, и сидеть дома. А вот Саве
и Максу позволялось многое. Сава
снял квартиру в городе, изучал архитектуру в университете UCD и жил вполне полноценной жизнью. Макс поступил в духовную семинарию, снимал комнату в семинарском кампусе и спокойно путешествовал по стране и за рубеж: например, объездил всю Италию с ее церквями и храмами, которые я видела только на картинках.
Но я так упорно настаивала на своем, на своем праве на образование и свободное передвижение, что в итоге
у отца остался выбор: либо запереть
меня в подвале, либо отпустить. За
меня поручился Сава; сказал, что
будет контролировать каждый мой
шаг, и - аллилуйя! - в двадцать лет я
таки съехала в маленькую съемную
квартиру в центре Питера с видом
на реку Лиффи, разделившую город на север и юг.
Поначалу Сава часто навещал
меня, но со временем его визиты
становились все реже. В итоге
мы начали просто созваниваться.
Родители приезжали ко мне по
выходным и, удостоверившись,
что у меня чисто, тихо и распятие
по-прежнему висит на стене, а
Библия лежит на прикроватной
тумбочке, уезжали. Все не угодные
Богу вещи перед их визитами я просто прятала под кровать. Правда, этих небогоугодных вещей со временем у меня накопилось так много, что они перестали помещаться под кроватью.
Я купила проигрыватель и пластинки, украсила жилье лимоном в большом горшке и ковриками в стиле пэчворк.
Купила велосипед, фортепиано и еще книги, которых у меня никогда не было: романы, биографии музыкантов, литературу о других религиях, сказки о ведьмах и нечисти и, наконец, глянцевые журналы, которые родители
всегда считали сосредоточением
греха: «Как завоевать парня за десять дней!», «Пять поз, которые изменят вашу интимную жизнь!», «Смена пола: необходимость или прихоть?»
Роза всегда шарахалась от
подобной литературы, даже, бывало,
перекрещивалась, если мы бывали в
городе и проходили мимо газетных
раскладок. А вот я нашла это чтиво
достаточно интересным. Оно было
познавательным, увлекательным,
помогало пережить одиночество
и предменструальную хандру,
наталкивало на самые разные мысли. И еще там был гороскоп, который хоть и не нравился Господу, но зато развлекал меня. Особенно сексуальная совместимость разных знаков - вот где можно было пофантазировать.
Я была Девой по гороскопу и прочитала, что секс для меня - это таинство, сказка, любовь и ощущение безопасности, которое Девам готовы гарантировать Козероги, Тельцы и особенно Рыбы.
А вот более легкомысленные в своих
связях Близнецы, Овны и Стрельцы
скорее станут для меня полным
разочарованием. Давид был рожден
под знаком Близнецов, какая жалость.
Впервые наткнувшись на это чтиво,
я сразу подумала именно о нем. Мне
нравилось представлять себя с ним,
особенно вечером в постели, когда тело просило разрядки.
Взрослые женщины моего клана
часто говорили со мной о моем
теле, в частности о том, что нельзя
трогать себя между ног. Что Бог очень рассердится, если увидит это. Я просто помалкивала, когда слушала это, но у меня неизменно проскальзывала мысль, что подсматривать за кем-то ночью, тем более за девочками, - это отвратительно, и не думаю, что Бог
делает это. Он стопроцентно не может это делать, так-то! О чем вы говорите?
Вообще я не особо интересовалась тем, что у меня между ног, но мне так часто напоминали, что трогать находящееся там - это плохо, что однажды я взяла да потрогала всем назло. А потом еще раз и еще, и вскоре открыла маленький секрет: если трогать себя там достаточно долго, тереть пальцами
так и этак, усердно и старательно, то в итоге тебя ждет такой кайф - глаза на лоб полезут. Сначала я испугалась, открыв это все,
но потом прочитала в книгах, что
это совершенно нормальное дело.
Что это часть нашей жизни, нашей
физиологии и сексуальности. А раз
так, то Бог совершенно не должен
быть против. Наоборот - не Он ли
создал нас такими? Может быть,
Он намеренно наградил нас этим
приятным «секретом», чтобы мы могли порадовать себя тихонько ночью, если вдруг других радостей в жизни нет…
День за днем, нота за нотой, книга за книгой, статья за статьей - и свобода становилась мне все слаще и дороже, а прежняя жизнь в родительском доме - чем-то таким, к чему я бы никогда не хотела вернуться. Нет, я не теряла
связь с Богом - я находила Его в новых местах и открывала заново в новых вещах. Он и правда жил в музыке. Бог говорил со мной, когда я слушала Адель, The Weekend и Ariana Grande. Он был рядом, когда я ехала в ночном такси домой с концерта, уставшая и счастливая. Он смеялся тоже, когда я хохотала над пошлыми шутками в фильмах, которые мне раньше не разрешали смотреть. Он целовал меня в лоб, когда я засыпала с мыслями о Давиде, и благословлял
меня. Он по-прежнему был везде.
Я много всего успела в то лето: сходила на свидание и поцеловалась с парнем, которого повстречала на концерте.
Сделала маленькую татуировку
под левой грудью: спящий ягненок,
кудрявый и ужасно милый. Родные
никогда ее там не увидят: даже если
мы выберемся на пляж, то я просто
надену слитный купальник.
И наконец - вишенка на торте, - я
побывала в том самом доме, который выкупила Диана Демидова.
Она превратила его в очень стильный ресторан, который назвала «Инферно» и - словно назло моему отцу - оформила в нарочито демоническом стиле. Стены, скатерти, посуда - все было черным. Стены украшали причудливые картины в стиле Босха и Гойи. А в меню преобладала пища красного и черного цветов: стейки с кровью, креветки и лобстеры,
ризотто на красном вине, острые
томатные соусы, черный рис, паста
с чернилами осьминога, десерт
«Красный бархат» и угольно-черное
мороженое с черникой. Даже соль в
этом ресторане была черной: какой-то редкий гималайский сорт. И сахар тоже - чернее ночи: сырой тростниковый, пахнущий дымом и черносливом.
Только одно блюдо не было черным:
пирожное под названием «Святоша». Его покрывала белоснежная сахарная
глазурь, но внутри скрывался
темный шоколадный бисквит
с заспиртованными ягодами и
кайенским перцем. Недвусмысленный
намек на то, что набожность нередко скрывает внутри мрак, порок и злость. Я прочла рецензию об этом ресторане в глянцевом журнале и не смогла
удержаться от того, чтобы не заглянуть туда. Я надела парик и цветные.контактные линзы, нанесла макияж,.изменивший меня до неузнаваемости, и раздобыла туфли на внушительном
каблуке.
Из такси, остановившегося
перед «Инферно», вышла высоченная черноглазая брюнетка, в которой никто не признал бы Марию Смирнову. Она
заказала свекольный салат, черные
спагетти с трюфелями и, конечно же, «Святошу» на десерт. Я была уверена, что Бог простит мне и это тоже. Он был славным парнем с огромным сердцем и прекрасным чувством юмора, который знал: моя совесть чиста и мои
помыслы сверкают так, что можно
ослепнуть. Он знал: я его не предам.
А потом мои родители узнали. Обо
всем. О концертах, о моем свидании, о коллекции фильмов, где герои
матерились, употребляли наркотики и любили людей своего же пола; о том, что я время от времени курю и - Матерь Божья! - захаживаю в «Инферно». Бросили мне в лицо, что я трачу их деньги на грешные утехи, забросила церковь и служение Богу и, вероятней всего, уже рассталась с.девственностью.
Последний пункт вывел меня из себя, привел едва ли не в бешенство. Почему кого-то должна волновать моя девственность, кроме меня самой? Мои руки, мои ноги, мой язык, моя девственность - что хочу с ними, то и делаю! Или
они переживают о моих отношениях с Богом? Хм, предполагаю, что Того,
кто создал Вселенную, галактики
и сверхновые, вряд ли волнует
целостность моей девственной плевы перед замужеством.
Я заявила отцу, что сама буду решать, что такое духовность и как мне распоряжаться своей жизнью и своим телом. Что у меня свое видение того, как нужно жить.
- Слушать эту дрянь под названием
«современная музыка», читать
порнографию, трахаться с кем попало.и захаживать в рестораны тех, кто требует разрешить убивать младенцев в утробах? - бросил он мне. - Да как ты смеешь? Как ты смеешь тратить мои деньги на грех и разврат?
Я не смогла промолчать в ответ.
Оказывается, все это время во мне
жила бунтарка, мятежница, сердитая кобра - и она наконец открыла глаза и сказала:
- Если ты считаешь, что я не в
состоянии правильно распоряжаться деньгами, которые ты мне даешь, то,
пожалуй, я не нуждаюсь в них вовсе.
- Отлично, с завтрашнего дня твой
банковский счет будет заблокирован..Не нуждаешься в моих деньгах - иди заработай свои. Не нравится подчиняться - иди попробуй вкус свободы. Только вот он, возможно, будет горек. - И отец вышел из комнаты.
Мой счет на следующий день
действительно оказался заблокирован. Мне пришлось продать все билеты на будущие концерты, чтобы купить еду.
А к концу недели я довольствовалась стеблем сельдерея и чашкой чая: я была слишком горда, чтобы ехать ужинать в родительский дом или
просить деньги у братьев.
Странное меня настигло время, полное странных занятий. Я вывернула все карманы в поисках какой-нибудь налички. Я жалела о том, что не заполнила кухонные шкафы и холодильник полуфабрикатами на случай аномального снегопада или
такой катастрофы, как та, что со мной сейчас случилась: ссора с отцом. Я раздумывала, чем буду платить за завтрашний обед, мобильную связь и интернет. И просматривала газету с
объявлениями о работе.
Свобода стоит денег. И чем большей
свободы ты хочешь, тем больше будь готова заплатить. Одного тоскливого вечера в компании сельдерея было достаточно, чтобы узнать о жизни больше, чем я когда-либо знала.
Роза узнала о нашей ссоре с отцом
только через две недели. Орала на
меня, почему я не сказала ей раньше..Сообщила, что ближе к вечеру ко мне подъедет ее человек и передаст мне кое-что.
- Надеюсь, это будет пицца, - горько
пошутила я.
- Лучше. Наличка. Используй с умом.Скоро отправлю еще.
- Роза, не надо, - простонала я. - Правда, не переживай. Я нашла
интересную вакансию в ресторане
неподалеку, нужно будет играть
на пианино и, может быть, иногда
разносить напитки…
- Маша, послушай, - сказала Роза
таким голосом, словно я сообщила
ей, что покончу с собой. - Твой отец
быстро остынет и изменит мнение, но ты должна показать свою готовность.подчиняться и быть послушной дочерью.
- Нет, этого не будет.
- Бог любит смирение - ты помнишь
об этом? Не раздражай отца своей
независимостью, не делай все эти
дерзкие вещи. Это все блажь и порок. Послушай, приезжай в воскресенье на обед и еще раз попроси у отца прощения. Я приготовлю его любимые
блюда, так что он будет в хорошем
расположении духа. Я проверила
прогноз погоды, будет солнечно - а
значит, у него не будет мигрени…
Я внимательно слушала Розу, но
когда речь зашла о еде и погоде, то
во мне заклокотала злость. Значит,
тарелка с лазаньей или стейк из
тунца способны поменять мнение
моего отца? Он будет сидеть за
столом и решать мою судьбу. И если
стейк окажется мягким и деликатно
приготовленным, а сыр на лазанье
запечется красивой корочкой, то,
вероятно, меня простят? А если нет - то нет? То есть мое прощение скорее будет зависеть от искусства повара, а вовсе не от меня самой? Или от направления движения антициклона, но вовсе не от
того, что я скажу или сделаю?
- А если ты привезешь бутылку
хорошего коньяка - лучше не меньше двадцати лет выдержки - и коробку сигар, то, считай, дело в шляпе.
Я почувствовала себя униженной.
Прикинула в уме, что такой
подарок обойдется мне в сумму,
которой хватило бы на целый месяц
пропитания.
«Смотри, отец, я отдала все свои
сбережения на бутылку коньяка
для тебя, чтобы показать, что готова
голодать, лишь бы доставить тебе
удовольствие. И не важно, простишь
ты меня или нет, - дым твоих сигар
будет мне самым лучшим утешением!»
- Нет, - пробормотала я.
- Нет что? - насупилась Роза.
- Я не приду.
- Мария, не глупи. Просто возьми
деньги и купи отцу подарки.
- Все, твой человек здесь, звонит в
домофон, мне пора, - объявила я и
отключила телефон.
В домофон никто не звонил, я просто
больше не могла продолжать этот
разговор. В горле застрял комок, и я
едва не плакала, когда курьер таки
прибыл. Я открыла и сказала ему с порога:
- Верните деньги моей мачехе. Они
мне не нужны.
- Ладно, - после секундного
замешательства ответила она. Но
уходить не спешил. Тусклый свет
одинокой лампочки в парадном ни на что не годился. С ней в подъезде было.практически так же темно, как и без нее.
- Что-то еще? - спросила я. Мне
неловко было захлопывать дверь
прямо у курьера перед носом.
И тут в полной тишине раздалось
оглушительно громкое урчание моего живота. Прекрасно. Прямо финальный аккорд в симфонии моей никчемности.
Не знаю, как я не разрыдалась перед
этой незнакомой девушкой, что стояла напротив. Тень скрывала ее лицо, хотя голос показался знакомым.
- Разногласия с семьей? - спросила она и, не дождавшись моего ответа, снова протянула мне конверт от Розы. - Я оставлю его до утра, ладно? У вас будет время подумать. Если все же решите вернуть его, то позвоните мне - на конверте мой номер, - я приеду и заберу его.
- Мне не нужно время на раздумья, -
упрямо сказала я.
- Лучше подумать и сделать правильно, чем поддаться порыву и
потом жалеть, - ответила она.
- Странно, что с дипломом психолога
вы подались в курьеры, - съязвила
я, но тут же пожалела. В дурном
настроении слова сами начинали
вылетать из моего рта, за что я себя
порой ненавидела. - Простите. Я не
должна была этого говорить…
- Не привыкать. Я знала заранее, что без парочки оскорблений, как обычно, не уйду. - Она улыбнулась и легко откинула голову. Свет упал на ее лицо, и я тут же узнала ее.
Роза послала ко мне Виолетту Малышенко.
- Вы? - все, что смогла вымолвить я.
Мое удивление тут же сменилось
подозрениями. Родители не стали бы посылать ко мне Малышенко, если бы не.хотели выяснить что-то. Интересно, что.именно им нужно знать. Рыдаю ли я?
Жалею ли я? Сколько еды осталось в
моем холодильнике?
- Вы плохо справлялись с
обязанностями детектива, и отец
разжаловал вас до курьера? - мрачно сострила я.
- Нет, просто, кроме меня, больше
никто не хотел иметь с вами дело, - не осталась в долгу она.
Это была шутка, но на меня она почему-то подеиствовала
угнетающе. Захотелось сесть на пол и расплакаться, раскачиваясь из стороны в сторону. Или захлопнуть дверь так сильно, чтобы Малышенко оглохла от грохота.
Она оглядела мое лицо и сказала, на этот раз серьезно:
- Мария, послушайте, вы сейчас не
в том состоянии, чтобы принимать
важные решения. А вопрос отношений с семьей - он из категории важных.
Выпейте чаю, успокойтесь и поспите. Завтра утром позвоните мне и скажите, что решили. Я приеду и отвезу вашей мачехе конверт, если вы сами не захотите ехать к ней.
Я была потрясена. Даже не только тем, что она сказала, сколько той интонацией,.которую она использовала. Ее голос
звучал мягко и спокойно. Отец,
например, так не говорил. Без нажима, без авторитарности, без раздражения.
- У меня больше нет чая. И вообще
ничего съедобного. Я уже третьи сутки на воде.
И в страшном сне не могла
представить, что буду плакаться
незнакомому человеку, но что-то в ее взгляде подкупило меня и лишило.желания корчить из себя железную леди.
- Давайте так, - ответила Малышенко . - Вы возьмете этот конверт и подумаете над
предложением Розы. А я угощу вас
ужином. Что скажете?
Человек, который не ел три дня,
обычно бывает очень сговорчив.
Я набросила пальто, взяла ключи и
на пять минут забежала в ванную
комнату, чтобы привести себя в
порядок. Не в моих правилах выходить из квартиры с зареванным лицом и прической русалки. Даже если
это просто трапеза в непонятной
забегаловке с непонятным человеком, который работает на отца. Но который, впрочем, - единственный, кто готов
помочь мне и при этом не требовать
подчинения.
- Хочу сразу прояснить один момент, - сказала я, выходя из ванной. - Я верну вам все деньги за ужин, как только найду работу. Поэтому этот ужин меня ни к чему не обязывает. Хочу, чтобы вы знали об этом. А также о том, что после него я сразу же отправлюсь домой. Вы
принимаете мои условия?
Малышенко секунду таращилась на меня во все глаза, потом поинтересовалась:
- Скажите, я похожа на идиотку?
- В смысле?
- Да я скорее выйду замуж на шимпанзе, чем приударю за дочерью своего клиента.
- Прекрасно, - буркнула я, наматывая шарф вокруг шеи. - Теперь весь
вечер буду представлять шимпанзе в свадебном костюме. И вас с ней рядом - во свадебном платье и белыми туфлями.
Малышенко рассмеялась и открыла передо мной дверь.
- Теперь вам обидно, что вы мне не
интересны. Я правильно поняла? -
уточнила она.
- Что вы! Я всегда знала, что в
сравнении с шимпанзе у меня нет
никаких шансов.
- Неправда, есть, - возразила Малышенко . - Однако совсем маленькие.
Не знаю, как ей это удалось, но
вечер вдруг перестал быть пыткой,
а мое настроение из мрачной тучи
превратилось в легкое розовое облако с торчавшей из него радугой. Малышенко
подшучивала надо мной, а я над
ней, а все остальное - размолвка с
семьей, голод и перспектива остаться.без жилья - вдруг вообще перестало существовать.
Мы вышли на улицу, и Малышенко повела меня к машине, припаркованной на
противоположной стороне улицы.
Новый, но уже поцарапанный BMW
с вмятиной на боку мигнул фарами.
Малышенко повернулась ко мне и сказала, что она должна прибрать в машине, прежде чем я смогу сесть в нее.
- Не предполагала, что сегодня сюда
сядет девушка, - пояснила она и суетливо нырнула в салон.
- Прячете пустые бутылки,
порножурналы и девчачьи трусики? - мрачно усмехнулась я, стоя позади.
- Намекаете на то, что я законченная
алкоголичка, которая пьет за рулем и которой дают только престарелые
жрицы любви, у которых так плохо
с памятью, что они забывают в
моей машине свои панталоны? -
выпрямилась она.
Давно я так не смеялась. Аж
пришлось утереть выступившие
слезы. Малышенко тем временем выгребла из салона кучу каких-то бумаг, пустых кофейных стаканчиков и парковочных квитанций. Потом она широко распахнула передо мной дверь и
пригласила внутрь.
Мысли о том, что она вовсе не так
проста, как кажется, занимали меня
всю дорогу. Когда Малышенко наклонилась и принялась наводить порядок в своей машине, ветер на мгновение взвыл край ее плаща и я увидела кобуру, из которой торчала рукоятка пистолета.
* * *
- Так что случилось? - спросила Малышенко, когда мы наконец устроились за столиком ресторана-буфета.
Передо мной стояла тарелка, в которую я нагребла в три раза больше еды, чем мой сотрапезник. Гораздо больше еды, чем могла съесть. Малышенко уже
расправилась со своей картошкой
и говядиной в остром соусе и
попросила чаю, а я все никак не могла остановиться. Никогда не бывала в этом ресторане, но теперь буду ходить сюда постоянно. Если только появятся деньги.
- Отец вышел из себя, как только узнал, какую жизнь я веду. Рок-концерты, поход в ресторан Демидовых, встречи с парнями - хотя даже не встречи, а встреча! Одна-единственная! Потом все
как-то затухло.
- Встречи с парнями - да это же просто отвратительно, - усмехнулась Малышенко .
- Парнем, - буркнула я, давясь
картошкой. - Не пытайтесь изобразить меня хуже, чем я есть. Подайте соль.
Она расхохоталась и пододвинула ко мне солонку.
- А знаете, что самое отвратительное?
Что не я сама рассказала родителям
об этом! За мной следили! За
каждым моим шагом! Наверно, даже заглядывали с телескопом в окно, иначе откуда им знать, какие фильмы я смотрела! Надеюсь, это были не вы,потому что иногда, например, лежа.ночью в комнате, я делала очень непристойные вещи. - Я помахала перед лицом Малышенко двумя пальцами,
лишь бы смутить ее.
Мне не нравилось, что она тоже
детектив и работает на отца. Но она не смутилась, фыркнула и закатила глаза, словно смотрела на выходки ребенка.
- Я не следила за вами. Присматривать
за детьми - немного не мой профиль.
- Мне двадцать, Виолетта Малышенко. И я уже лет семь как могла бы родить. Ну, с
биологической точки зрения. Сколько, кстати, вам?
- Двадцать восемь. Только, прошу, не
пытайтесь посчитать, как давно я могла бы стать матерью. Я не люблю говорить на столь личные темы.
Я рассмеялась, откинувшись на
спинку. Что может быть лучше
действительно смешной шутки? Мы
помолчали с пару минут, занятые едой, потом она спросила:
- Между прочим, за вами следили
не только с целью поймать вас на
горячем. За вами присматривали,
чтобы уберечь от Демидовых.
- Пф-ф, Демидовы не тронут меня.
Пять лет прошло с тех пор, как я
поклялась Давиду, что не причиню
вреда Демидовым, а он позже в письме пообещал мне неприкосновенность.
И с тех пор Демидовы ниже травы…
Даже был случай, когда киллер просто опустил оружие и ушел, хотя мог бы легко продырявить мне голову. Вы в курсе этой истории? Моего водителя потом уволили…
- Да, я знаю, о чем вы, - кивнула она. - Но вот насчет Демидовых я бы не была так уверена.
- Почему? Они бы уже расправились со мной, если бы хотели. Потому что я без охраны, с тех пор как съехала.
- А может, они решили оставить вас на десерт, - сказала Малышенко, отхлебывая чай из чашки и сверля меня глазами.
- Но тот киллер…
- Тот киллер охотился за вашим
отцом. Не за вами. Киллеры, между
прочим, убивают именно тех, за
кого им заплатили. Так что, могу
предположить, ему просто было жаль тратить на вас пули.
- Признайтесь, родители послали
вас переубедить меня вернуться
на жердочку в родную клетку? -
прищурилась я, откладывая вилку.
- Нет, - ответила Малышенко . - Они не будут никого посылать, и сами уговаривать тоже не будут. И знаете почему?
- Почему?
- Потому что, Мария, границы вашей клетки простираются шире, чем вы
думаете. Что бы вы ни решили, вас все равно будут охранять. Думаете, сейчас за вами не присматривают? - спросила она.
- Я не понимаю, - пробормотала я.
- Парень за столиком у стены - его
зовут Кирилл - вовсе не стейком увлечен, а тем, чтобы прикрыть вас со спины, если вдруг что. А вон тот бритоголовый - его зовут Антон - ринется к вам и накроет своим телом, если вдруг понадобится.
- Вы шутите? - одеревенела я.
- Мария, я уважаю ваши попытки
отстоять свою свободу, но, учитывая,
что у вашей семьи полно врагов, я
бы не стала вступать с родителями
в прямую конфронтацию. Вам
по-прежнему нужна их защита, потому как слово Демидова - дерьмо собачье.
- Не смейте говорить так о нем.
- Почему нет?
- Это человек спас мне жизнь! -
воскликнула я. - Он спас мне жизнь,
Виолетта! А что, к примеру, сделали вы? Ну, кроме шпионажа и услуг курьера. Что? Ах да, купили мне ужин! Ну хотя бы это!
Пожалуй, это было слишком. Меня
снова занесло и на этот раз слишком
круто. Но если смотреть правде в глаза, то в чем я была не права?
- Здесь есть терраса, я подожду вас там, - сказала Малышенко так спокойно, словно мой гнев был обращен и не на нее вовсе. - Как только закончите ужинать,
позовите меня, и я отвезу вас домой.
И она встала и вышла, оставив меня
наедине со стынущей едой и Кириллом и Антоном, умело изображавшими свое
отсутствие.
Я таки задела ее. Малышенко не подала.вида, но моя компания ей явно разонравилась. Я отодвинула тарелку, залпом выпила чай и пошла к террасе.
Снаружи было ветрено и темно, высоко.в черном небе мерцали редкие звезды,
где-то слышался вой полицейский
сирены. Все точно так же, как и у меня на душе, - сплошной мрак и тревога.
Малышенко стояла у перил и курилк. Ветер
играл с ее темными волосами и
полами плаща, срывал искры с
кончика сигареты и уносил в пустоту.
- Виолетта, простите, я перегнула палку,.- сказала я, становясь с ней рядом. -.Я не должна была говорить все это. Не злитесь, прошу…
- Я не злюсь.
- Я же вижу, что злитесь.
- Нет, злится та маленькая девочка
внутри вас, которая верит в доброту,
любовь и справедливость и по уши влюблена в Давида Демидова, -
спокойно ответила Малышенко. - Но все дети рано или поздно взрослеют, так что меня это все не особо беспокоит.
- Я не влюблена в Демидова, -
фыркнула я. - С чего вы взяли? Мне
было пятнадцать, когда мы с ним
встретились. Я была ребенком. И
вообще видела его всего два раза
в жизни. Не думаю, что любовь -
подходящее в данном случае слово.
Малышенко бросила сигарету, развернулась ко мне и, глядя прямо в глаза, спросила:
- Вы бы хотели увидеть его снова?
Я приросла к полу, ноги одеревенели,.кровь прилила к лицу. Моя собеседница только что залезла мне в самую душу и вынула оттуда на свет мою самую.заветную мечту. Сейчас она лежала на
ее руке и ее сияние ярко освещало мое лицо. И, клянусь, Малышенко видела это.
- В смысле в реале, наяву? -
пробормотала я.
- Ну да. Встречаться с ним во сне вы
явно можете и без моей помощи,
- усмехнулась Малышенко . - Я смогла бы
выяснить, где он бывает и как попасть.в эти места.
Я никогда не слышала ничего более
завораживающего. Обещание рая не
звучало бы столь соблазнительно, как это предложение. Мои ладони вспотелив карманах, а по телу пробежала дрожь. Стало так жарко, что даже ледяной ветер больше не доставлял дискомфорта.
- Правда? - хрипло спросила я.
Малышенко кивнула, ее лицо ничего не выражало. Она была занята тем, что считала единорогов, скачущих в моих глазах.
- И что же я должна сделать? -
поинтересовалась я. - Просто так
ничего не бывает, так ведь?
- Как минимум три вещи я попрошу
взамен, - ответила она.
- Хорошо. Какие? - спокойно
спросила я, хотя сердце готово было
остановиться от волнения.
- Первая: вы не будете говорить с
ним, если я найду его. Сможете только.понаблюдать издалека - молча и без лишних телодвижений. Второе: об этом никто не узнает. Ни одна живая душа не узнает о том, что я привела вас и подпустила к Давиду Демидову ближе,
чем на выстрел. Третье: подарите отцу долбаный коньяк.
- Почему мне нельзя будет поговорить с Давидом? - нахмурилась я.
Малышенко достала из кармана еще одну сигарету, прикурила ее, выпустила в небо
облако сизого дыма и сказала:
- Ближе к делу. Вы принимаете мои условия?
- Что, с вами даже поспорить нельзя? - насупилась я.
- Спорить двое могут там, где несут
равные риски. В данной ситуации
рискую только я своими отношениями с вашим отцом. Вы же не рискуете ничем, так что ваше мнение - как свист ветра: можно слышать, но не слушать.
- Все-все, я поняла. Ветер принимает
ваши условия, - поспешила уверить ее Я.
- Вот и славно. - и Малышенко направилась к выходу, а мне ничего не оставалось,
как последовать за ней.
- Подождите! А вам это зачем? -
спросила я.
- Спортивный интерес. Мне нравится разыскивать людей. Если бы мы родились собаками, то я была бы ищейкой, - ответила Малышенко . - Ходила
бы, уткнувшись носом в землю,
распутывая цепочки чужих следов…
- А я была бы самой глупой и
непослушной из всех собак. Из тех, что.вечно тянут поводок, убегают из дому и ничего не способны делать по команде..И еще очень любят туфли. И которым к
лицу самая дурацкая собачья одежда…
- Да бросьте, - рассмеялась Малышенко и
открыла передо мной дверь машины.
- А что, вы воспринимаете меня как-то иначе? Кто я в ваших глазах? Наверно, померанский шпиц, который слишком много лает? Или, может, придурочный
алабай, который только и думает, с
какой бы стороны вас цапнуть?
- Ни то ни другое, - ответила Малышенко . - Но две вещи я знаю о вас наверняка:
вы бесстрашны. И вы бессильны
забыть того, кто был к вам милосерден
* * *
По дороге домой мы почти не говорили.
Я наслаждалась чувством сытости
и приятной усталости. Желудок был
полон, а голова - пуста. Тревоги
и печаль словно растворились в
желудочном соке. Если бы в тот момент у меня попросили рецепт лекарства.на все случаи жизни, я бы впервые в жизни сказала, что не молитва, а ЕДА!
Большая тарелка горячей еды!
- Знаю, что поздно, но, может, зайдете
на чашку чая? - спросила я у Малышенко когда она остановила машину у подъезда
моего дома. - Не подумайте, будто я вас клею, я помню, что вы скорее выйдете замуж за шимпанзе, чем приударите за мной.
Мне просто хорошо. Не хочется, чтобы этот вечер заканчивался.
Она улыбнулась и словно пару минут
раздумывала, потом сказала:
- У вас нет чая. Вы сами об этом сказали ранее.
- Детектива узнаешь издалека, -
рассмеялась я. - Но я украла два
пакетика из ресторана.
- Я ужасно хочу чая, - двусмысленно
сказала Малышенко. - Но мне будет трудно объяснять вашему отцу, зачем я поднималась в вашу квартиру глубоко за полночь.
- А он узнает?
- Кирилл и Антон ему расскажут, - ответила Малышенко и указала на машину, которая остановилась в отдалении, на.противоположной стороне улицы, и тут же погасила фары.
- А домой эти мужики собираются?! -
возмутилась я.
- Нет. Но не переживайте, вы даже не заметите, что они рядом.
- Рядом - это где? - поперхнулась я.
- Они останутся в машине, но будут
следить за тем, чтобы возле дверей и окон вашей квартиры все было тихо. Там везде стоят камеры.
- То есть нагишом к окну мне лучше не подходить.
- Я бы на вашем месте не стала, -
улыбнулась Малышенко .
Мы распрощались и, уставшая и
умиротворенная, я поднялась в свою
квартиру. Малышенко пообещала мне, что свяжется, как только у нее будут новости о Давиде, и это обещание было слаще десерта в ресторане.
Виолетта произвела на меня
впечатление. Сильное и двоякое.
С одной стороны - такая простая,
незамороченная и своя в доску
девушка, которая излучала надежность и которой хотелось довериться. С другой стороны - человек, взявшийся
из ниоткуда, которая была слишком
уж обо всем осведомлену, носила при себе оружие и - хуже всего - работала на моего отца.
«Что ты знаешь о Виолетте Малышенко? »
- написала я Саве в WhatsApp, лежа в
кровати с телефоном.
«А что?»
«Ррза попросила ее передать мне
кое-что, она приехала, и мы немного
поговорили».
«Даже не думай о ней, нет шансов».
«Я просто так спросила. Но вообще-то,.к твоему сведению, я считаю себя достаточно привлекательной
девушкой, «с шансами». Она что, замужем и с пятью детьми? Дала обет безбрачия? Ну же,
договаривай. АУ!»
«Она не верит в Бога, и отец никогда не благословит твои отношения с девушкой.
Лол. Вот».
«Тогда как наш отец вообще наняла ее?теп более она лесбиянка»
«К сожалению, глубоко верующих
детективов-католиков гетеро такого же уровня в стране нет. Иначе отец обязательно
обратился бы к ним».
«Ха-ха. Что еще скажешь? Она
встречается с кем-то?»
«У нее есть коллега, горячая такая
штучка. Тоже работает на отца. Ты
ее точно видела хотя бы раз. У нее
еще роскошная грудь, длинные
каштановые волосы и ее зовут София.
Думаю, они спят вместе».
Господи, кажется, я ощутила укол
ревности. Или откуда это странное
желание пожелать Софие вшей и
бородавок?
«Да, я помню Софию. И с чего ты взял, что они спят?»
«Это же очевидно, Маша. Вместе
работают, проводят много времени
вместе, колец на их пальцах нет, но у обоих наверняка есть потребности».
«Все, не продолжай».
«Но если ты решишь приударить за
ней, то помни, что я только за. Не
прочь потом утешить Софию. Кстати, ты на воскресный обед к Розе собираешься?»
«Собираюсь»
«Вот и Малышенко тоже будет,
насколько мне известно. Удачи».