Глава 7
— Ты что задумался? — окликнул его стражник Мелле. Опираясь о копьё, он легко пробирался по раскрошенной временем, ветром и дождями стене.
— Всё ли тихо? — спросил Харуун вместо ответа.
— Как видишь, — сказал Мелле, пожав плечами. Ему было шестнадцать, он выбрал в наставники Джанин и с тех пор нёс службу на стенах и в разведке.
Харуун присел на корточки, держась за один из зубцов. Сесть, свесив ноги, Мелле бы ему не дал. Слишком опасно для короля.
— Ты собираешься жениться? — спросил Харуун, касаясь зубца щекой. Солнце пригревало ему спину, ветерок шевелил волосы.
— Когда-нибудь соберусь, если разрешат, — философски ответил Мелле. — Боюсь только, моя очередь не сразу подойдет, ну и правильно, не морить же лишних детей голодом? Я бы своим детям такого не хотел.
Харуун кивнул, соглашаясь. Его очередь жениться подошла два года назад, но он до сих пор никого не выбрал и никто не выбрал его. И без этого положенное количество жителей было превышено то на трёх, то на пять человек. По расчетам Леа, это можно было назвать небольшой погрешностью, но всё же любое превышение количества людей в то время как количество еды оставалось прежним, заставляло казначея нервничать. Что там — заставляло нервничать всех. Скоро родит Джанин, родит и Лара, лишних людей станет шестеро. Вся надежда оставалась на то, что зимой умрёт кто-то из стариков, они зимой часто простужаются...
— А ты хочешь детей? — спросил Харуун.
— Если жена забеременеет, куда же деваться? — спросил Мелле так же философски.
— Они все беременеют, рано или поздно, — пробормотал Харуун.
Прошли жестокие времена, когда еды было ещё меньше, чем сейчас и все дрались, отнимая друг у друга последние крохи. То ли зима стала не такой суровой, то ли люди помягчели сердцем, но лишних новорождённых больше не закапывали живьём, а их матерей больше не выводили на площадь с позором и не били кнутом. Хотя ещё учитель Кимрит застал подобные наказания, когда был молод. О них он рассказывал в школе своим ученикам, и они внимали с открытыми ртами.
Сейчас не было такого ужаса, дружелюбие и равноправие царили в городе как самая выгодная форма общения и сотрудничества. Горожане стали куда сознательнее. При правлении Харууна никто не смел потакать своим эгоистичным желаниям и заводить детей без квот. Никто не смел решать проблемы насилием. Кто поднимет руку на швею, к кому потом понесешь расползающуюся одежду? Каждый был при своем деле и каждый был незаменим. В этом состояло благо и — Харуун видел это — опасность. У каждого мастера были ученики, а если бы их разом не стало? Чему-то были обучены все, но не всему...
Сейчас еды было больше, можно было бы разрешить некоторый избыток населения, позволить родиться и десяти, и двадцати младенцам, но Леа, которая просиживала за расчетами едва ли не по целым дням, только морщилась, когда ей озвучивали эту мысль. Однажды она вышла из себя и нарисовала на стене башни несколько линий, каждая из которых означала количество благ и количество людей, будущее или настоящее.
— Один неурожай — и мы погибли! — кричала она. — Вы что, совсем статистики не понимаете?! Двадцать человек — это сейчас не проблема! Когда каждому будут отмерять по четверти пайка — вот это будет проблема!
Контроль рождаемости и так уже был установлен до неё, и причём куда более доброжелательный, чем раньше, но Леа все равно дёргалась, понимая, что любая случайность в супружеской связи разрушит её стройные расчёты.
Была тут и ещё одна загвоздка — Авель Прим, который был обязан делать записи о смерти и рождении, точно должен был знать, кто от кого рожден, чтобы потом назначать людям супругов и всеми силами избегать близкородственных браков.
Никто не хотел вырождения и голодной смерти — первым делом было выжить, и эта мысль висела над городом, как огромный камень, грозящий сорваться с небес. Расчеты Леа, забота о животных, сбор лекарственных трав, рождение детей по разрешению — всё это было подчинено одному.
А если они всё же опять что-то нарушили? Маленькие люди не обладали силами больших, они не летали в небесах и не вгрызались в землю, но что если неправильно поставленный светильник в храме мог разгневать богов? Что если ещё даже не озвученная мысль горожан о том, чтобы выбраться за стену и пожить там, могла побудить их уничтожить людей совсем, раз уж они не смирились с поражением? А король, далёкую прабабку которого боги пощадили с тем, чтобы она взяла на себя бремя заботы о своём народе, не знал, что делать, сомневался, даже не предполагая, как поступила бы властительница Шарлотта на его месте.
О да, это Шарлотта собрала бывших больших людей, утешая их и помогая. Она налаживала связи, она сама таскала камни, которые остались после разрушения города, она хоронила умирающих. И она вытащила, вытащила больших людей из пучины ужаса и отчаяния и назвала их маленькими людьми, внушив мысль о смирении.
Королева Шарлотта терялась в веках, её далекий потомок не знал даже, откуда пошёл его род и кем они были раньше. Сказки не в счёт, в сказках люди летали на крыльях, в сказках большие люди убивали своих жён из ревности, а родственников — из мести, и всё в воображении Харууна представало бесцветным и плоским, как он ни силился вообразить себе прошлое.
— О чём задумался? — спросил Мелле. Он сидел на стене, свесив ноги, ему было можно, он не был потомком знатного рода, просто смуглый простолюдин с бесцветными глазами, сквозь которые просвечивала сеточка сосудов, и его смерть никак не отразилась бы на государственном устройстве.
— О королеве Шарлотте, — признался Харуун.
— Хм, — ответил Мелле, видимо, ожидая продолжения. — И что ты о ней думаешь?
— Как бы она поступила на моём месте.
— Ты про Туркаса?
Харуун кивнул, не уточнив, что Туркас был здесь только частью, предвестником беды, и далеко не единственным.
Мелле пожал плечами.
— Шарлотта была милосердна. Она бы приняла его и оставила в городе.
— Он пришёл оттуда, откуда не возвращаются, — промолвил Харуун.
Мелле понял его.
— Мы никогда не были убийцами. Ты же знаешь, убийство человека — табу.
— Мы всего лишь выбрасываем людей за стены города, — фыркнул Харуун. — Безо всего. В том числе и зимой.
— Но мы их не убиваем. Их убивает лес. Или не убивает. Вот видишь, Туркас остался жив.
Харуун промолчал — разговор принимал опасный оборот, а Мелле, кажется, сам не понимал, что говорит.
— Десять! Часов! — раздался снизу голос Ханы.
— Десять часов! — выкрикивала Кристина, которая бежала за ней вслед. Раздавался звук колотушки. — Десять часов! Через час — принятие в ученики!
— Мне пора, — сказал Харуун и поднялся. — Нужно подготовиться и прийти в школу пораньше.
— Понимаю, — немного завистливо кивнул Мелле. Он не мог явиться, его место было здесь.
«Как хорошо, когда у каждого свое место, — думал Харуун, спускаясь вниз по лестнице. — И когда порядок не нарушается».