Сансарана

Когда ты болеешь, все дни сливаются в один большой тягучий ком. А если болезнь достаточно серьёзная и на борьбу с ней должно уйти много времени, жизнь обретает заунывный неспешный мотив. От решения врача до анализов, от операций до восстановления и отдыха – ты ждёшь результат, надеешься на чудо. Но ничего не бывает случайно. На всё Божья воля.

Так же заключила Сара, с надеждой посмотрев на коренастого мужчину, больше похожего на простого разнорабочего, а не доктора. Окидывая кабинет нервным взглядом, она подметила педантичность, с которой подходили к его обустройству. Стройные ряды выцветших карточек, лежащих за стеклом, первыми бросились ей в глаза. Сбоку от них кушетка, пропахшая едкими лекарствами и железом. Дубовый стол, два стула, да окно, выходившее на лавку булочника. До неприятного чисто, пусто и аккуратно.

Переведя взгляд на руки врача, сосредоточенно выписывающего рекомендации по лечению, Сара с ужасом подумала:

«Да ему этими лапищами куриные головы в деревни

сворачивать, а не людей лечить»

Пытаясь выкинуть из головы образ крепких предплечий,плотно обросших грубыми чёрными волосками, Смит осторожно спросила:

- Мистер Дюбуа, а когда я смогу снять этот кусок ткани с лица? До операции вы говорили, что после неё пройдёт всего пару месяцев и ко мне вернётся нормальное зрение.

Мужчина поднял глаза. В глубине его взгляда виднелась крохотная искра сочувствия. С тяжёлым вздохом он отложил ручку. За всю свою практику он повидал и тяжело больных, и травмированных на всю жизнь инвалидов. С каждым предсмертным вздохом, с каждым не излеченным пациентом, сыпавшим проклятиями, сострадательность врача постепенно притуплялась. Поэтому ему не понадобилось много времени, чтобы собраться и вкрадчиво ответить на вопрос.

- Я боюсь, что картина заболевания с того времени изменилась. Ваш глаз даже после операции претерпевает изменения не в лучшую сторону. Придётся скрывать его от солнца и пыли, чтобы не стало ещё хуже. Вы ведь не хотите подвергнуть опасности и здоровый глаз?

Сара в защитном жесте замахала руками, поспешив ответить:

- Конечно, конечно, нет, что вы. Но только, как долго мне придётся следовать этим указаниям?

Смит не могла не подметить, насколько изящно врач пытался избежать темы выздоровления. От того внутри неё возникла лёгкая тревога, которая нашла своё высвобождение в порывистом вздохе, прозвучавшем после долгожданного ответа:

  - Год, два или десять – мы не сможем сказать вам точно. Операция помогла замедлить течении болезни, но не оказалась достаточно эффективной.

В тот день в кабинете доктора Сара потеряла частичку себя. Прошло пять лет, пропитанных болью и боязнью грядущего. Она не вполне осознавала, какие проблемы могут ждать её, но мрачное тревожное предчувствие так и оставалось с ней все эти годы. Смит до сих пор иногда прокручивает в голове слова своего первого врача, которые он сказал перед выпиской. И эти холодные деловые фразы каждый раз отзываются ноющей болью под повязкой, которую так и не удалось снять. Сара не единожды меняла лечащего врача. Она успела потратить большие деньги на то, чтобы никогда не скрывать часть своего лица под плотной оболочкой, но на её глазу так и остался тканевый прямоугольник, подобный тем, что носят кровожадные морские волки - пираты.

Иногда, проходя в одиночестве она возносила молитвы. Обращаясь к небесам, Сара просила вернуть ей здоровое зрение, но будто в отместку за грехи, о которых она не знала или не помнила, глаз начинал болеть сильнее обычного.

Крепко сцепив пальцы в замок, Смит негромко напевала строчки из библии, заученные наизусть ещё в детстве:

- Отче наш... - с каждым словом внутри теплилась пустая надежда на лучшее будущее, - сущий на небесах...

Закрыв глаза, Сара опустила лицо на костяшки сцепленных рук. Ничто не нарушало тишину, повисшую в воздухе. Продолжение молитвы не последовало. Тканевая повязка, закрывающая поражённый глаз Смит, мешала сосредоточиться и выказать все почести божественному провиденью. До начала занятий у Смит оставалось совсем немного, каких-то пять минут, которые она хотела потратить на разговор с Богом. Быть может, он услышит её в этот раз и решит, что испытаний с этой набожной благовоспитанной женщины хватит.

Размышляя о жизненных трудностях и том, заслужила ли она их, Сара вспоминала рассказы бабушки и дедушки о её матери и том, раскрашенные самыми порочащими красками. Те, на чьё попечение в своё время осталась Сара, высказывались о своей дочери преимущественно гадко.

 Её мать – Августа Бенуа, происходила из древнего рода знатных незапамятных дворян. Потому, если бы дворянство не упразднили после Великой французской революции, она могла бы получить прекрасное образование, соответствующее её статусу. Но в реалиях нового общества третьей республики молодая женщина могла выбрать два жизненных пути. Оставшиеся дорожки приводили к бесславной смерти от сифилиса или побоев – проституции. Августина решила посвятить свою жизнь медицинскому делу, служению множеству людей, изнемогающих от болезни, а не безропотному подчинению одному единственному мужчине – мужу.

Конфликты Франции и Англии в то время почти утихли, но наступил 1899 год. Последнем вздохом во многовековой ненависти, боли и убийствах стал «Фашодский кризис», по результатам которого была подписана неслыханно позорная конвенция. Но её последствия волновали лишь отъявленных патриотов. Августину больше заботили люди и их боль.

С урегулирования кризиса не прошла и неделя, как в госпиталь, где трудилась Мадемуазель Бенуа, привезли одного из пострадавших во время военного конфликта. Солдат получил ранение в руку, которое не вышло вовремя обработать. Поэтому инфекция успела попасть в тело и вызвать страшнейший жар.

Проходили дни в попытке сохранить руку вояки, но ничего не помогало успокоить высокую температуру. Наконец было принято решение избавиться от поражённой конечности. Никто не стал спрашивать согласие у измождённого война. Применив хлороформ, сёстры милосердия в полной мере посодействовали избавлению от заражённой плоти. Этот последний отчаянный шаг предполагал за собой долгие дни ожидания и реабилитации.

За всё время пребывания солдата в госпитале, к нему так никто и не пришёл. Этот факт настолько тронул Августину, принимавшую непосредственное участие в его леченье, что она в числе первых из коллег вызвалась помогать ему и после операции. Те свободные минуты, выдававшиеся в дни, что он не приходил в сознание после хлороформа, Августина проводила у изголовья его кровати, внимательно следя за малейшими изменениями в состоянии больного. Взглянуть в его глаза, не затуманенные жаром, получилось только спустя три дня с операции.

Свидетельницей его трудного пробуждения стала Мадемуазель Бенуа, которая встретила «второе рождение» солдата с нежной улыбкой. Как оказалось, солдата звали Джон. Он родился в Англии, но никогда не жил в ней настолько долго, чтобы стать патриотом. Когда ему было пять, его семья переехала в Париж. В двадцать желание получить опыт, который можно будет переносить на полотна, привело юношу в армию Франции. Он желал попробовать опасность на зубок, чтобы иметь право в полной мере называть себя опытным бойцом, повидавшем многое, чтобы горделиво вырисовывать удушающие облака гари от ожесточённых боёв. Но в итоге он потерял руку, а вместе с ней и возможность рисовать. Оправившись от шока, Джон нашёл сострадательную собеседницу и хорошего друга в лице тридцати четырёхлетней женщины, упрямо стремящейся помочь ему.

Простые душевные разговоры, помогающие незнакомым людям стать друзьями, быстро перешли в пылкие бесстыдные речи. Юношеское сердце Джона Смита быстро преисполнилось любовной привязанностью к ветряной женщине, которая в свой третий десяток не имела ни семьи, ни детей. Августина была в разы старше своего будущего избранника, но несмотря на это, искренне наивно верила в крепость его намерений и искренность чувств. Месяц за месяцем и их мимолётный роман перешёл в глубокую связь. Мадемуазель Бенуа надеялась, что скоро станет Мадам. Прежние предрассудки касательно бракосочетания напрочь вылетели из головы, когда она, окрылённая любовью, без сожалений отвечала на ухаживания Джона.

Но в этом мире ничего не крепко достаточно, чтобы быть нерушимым. Всякие моральные устои отошли на второй план, когда Августина до брака безропотно разделила ложе со своим сердечным другом. До замужества так и не дошло, ведь вскоре выяснилось, что их с Джоном роман дал свои плоды. На свет должна была появиться новая жизнь. А виновник этого, напротив, пропал из их общей скромной обители, как только узнал об этом во время серьёзного разговора со своей ненаглядной.

На их ложе вместо Джона лежала бумага, на которой кривым, еле разборчивым почерком было написало:

«Я романтик, я любовник, я творческий человек, я

свободный, но не отец».

Августина долго переживала. Она морила себя голодом, называя произошедшее Божьей карой, которая неожиданно свалилась на её плечи за прелюбодеяния. В другие моменты к ней приходили мрачные желания избавиться от ребёнка, но глубокая вера не позволяла ей отнять жизнь у того, кто даже не успел её познать. Вскоре скрывать беременность стало трудно, ведь весь стыд, пережитый Мадемуазель Бенуа, так и просился наружу. Не оставалось ничего другого, кроме как идти на поклон к постаревшим отцу и матери. Те нашли появление дочери дурным предзнаменованием. Но она не могла долго скрывать новую жизнь внутри себя. Это известие углубило взаимную неприязнь и недоверие. Дождливым утром 1912 года в Отчем доме Августина произвела на свет девочку, которую нарекли Сарой. В память о её отце ей дали фамилию Смит.

Самое приличное, что Сара слышала о своей матери, было обвинение в великом грехе. Чаще всего дедуля называл её грязной предательницей, намекая на происхождение отца Смит.

И бабушка, и дедушка, от которых Сара получила первоклассное воспитание, и мать, и, вероятно, отец – все они давно лежат в могиле. Но Сара так и не научилась мириться с собственным одиночеством, проводя многие вечера за работой. Школьная жизнь помогала ей меньше задумываться над тем, что будет дальше. Разрабатывая урок за уроком, ей не хватало времени жалеть себя, вспоминать о прошлом и строить пустые прогнозы. Особое удовольствие доставляло осознание важности и нужности в жизни расцветающего поколения. Сара не хотела потерять нить, соединяющую её с обществом. Она испытывала хорошо скрываемый ужас перед ровесниками и людьми постарше, но в окружении маленьких людей чувствовала себя более спокойно.

С развитием болезни Сара понемногу начала терять зрение. Пять лет реабилитации не дали ничего. Без повязки прооперированный глаз выглядел ужасающе. Побелевший хрусталик с тонкими покрасневшими капиллярами, нитями, опутывающими его, не внушал надежды на лучшее. Поэтому Сара постепенно ужилась с той мыслью, что никогда не сможет открыть миру своё уродство. Но было и то, что волновало её больше.

Иногда, стоя перед доской, она теряла способность различать лица учеников, сидящий дальше первых парт. Все сосредоточенные детские черты смазывались в бесформенную кашу, значительно усложняя работу мадемуазель Смит. В другие моменты способность видеть, кто перед ней находится, неожиданно возвращалась, что каждый раз пугало Сару, точно в первый. Но даже с этими неудобствами со временем получилось смириться, пока и они не стали серьёзнее.

Продолжить разговор с Богом помешал самый расторопный

из учеников. Он смело вошёл в кабинет, но, когда застал в нём учительницу в

молитвенной позе, заметно стушевался, замерев на месте.

- Я могу...

Мальчика тут же перебили, обдав холодной сдержанностью, сочащейся сквозь слова:

- Да, ты можешь, - мадемуазель Смит опустила руки на

стол. – И остальных зови.

Сара не единожды просила стучаться к ней в кабинете, прежде чем войти. Но никто никогда не соблюдал это правило. Толи специально, толи забывая, обучающиеся и коллеги бесцеремонно врывались в её учебную обитель. Единственной, кто всегда стучалась и просила разрешение, прежде чем войти, была одна из учениц - Франческа Болди. Сара до сих пор с легкой меланхолией вспоминает их встречи, когда совсем молодая и энергичная, Франческа светилась изнутри, выслушивая от неё жизненны советы. Эти мимолётные беседы стали неизменным ритуалом. Франческа никогда не уходила домой, не получив толику внимания от Сары, а Сара всегда ждала заветного стука. Но однажды Франческа не пришла. И с того дня больше никто не стучал в дверь мадемуазель Смит.

 Заметно забеспокоившись, Сара поспешила узнать адрес, по которому проживала семья Болди.  Как оказалось, хозяева квартиры уехали. А когда Смит спрашивала у соседей про Франческу, те только разводили руками, полагая, что и девушка уехала вместе с родителями. Не зная глубины положения семьи Болди, любой бы предположил, что дочь уехала вместе со всей семьёй.

 Но за все годы мадемуазель Смит, наблюдательная и педантичная, успела узнать многое о своей ученице: от того, что её нескончаемое тревожило, до глубинных проблем семьи. Франческа, словно непростая книга, открылась перед Сарой, которая тут же принялась с особым энтузиазмом изучать её содержимое. И вдруг, когда читатель дошёл до последней главы, новенький фолиант испарился. Он не оставил о себе ни следа, будто его и не было. Не имея достаточного дохода, родители Франчески не могли даже обеспечить себе пропитание, не то, чтобы куда-либо уехать.

В мрачных размышлениях Сара допускала, что семью Болди могло постигнуть самое страшное, что-то хуже бедного голодного существования. На место этих мыслей тут же приходили утешительные заключения. Если бы Франческа умерла от голода вместе со своими родителями, то соседи знали бы об этом. Обычно в таких маленьких неприметных домах людям известно о друг-друге даже то, что не всплывало в обыденных разговорах. И раз они говорят о неожиданном переезде, то для переживаний не было причин. Но Сара не унимала своё мелкое расследование до той поры, пока помимо исчезновения ученицы возникли проблемы серьёзнее.

На фоне переживаний голова мадемуазель Смит раскалывалась на сотню маленьких кусочков. Ежедневные мигрени стали её вечным спутником. Они встречали её пробуждение и провожали сон. Но боль не стала единственной непрошенной гостьей, принеся за собой заметные ухудшения зрения. Страдая близорукостью с детства, Сара не чувствовала особых трудностей. Но вдруг лишь слегка размытые образы вдалеке стали неразличимой бесформенной кашей. И когда мадемуазель Смит старалась вглядываться в чужие лица, то непрекращающаяся головная боль атаковала её с новой силой. Вскоре жить спокойно стало невозможно, и Сара обратилась в больницу к знакомому знающему врачу, который помогал ещё её бабушке и дедушке.

Уповая на избавление от проблем малой кровью, она получила лишь холодный взгляд медика, прочитавшего её анализы крови. После долгого и мучительного поиска проблемы вердикт был один. И он оказался неутешительным. Ведь понадобилась операция, которую Сара не могла себе позволить. Раньше она могла непримиримо спорить с перспективой быть изрезанной скальпелями, но сейчас положение дел оказывалось серьёзным, и финансовое положение от этого не улучшалось. Безвыходность наталкивала Сару на мысли о последствиях. Как сказал врач, единственным результатом невмешательства могла стать частичная или полная потеря зрения.

Яростно настаивая на консервативном лечении, мадемуазель Смит неустанно, в несвойственной ей манере ругала современную французскую медицину с их варварскими устаревшими методами. Так могло продолжаться до неминуемой смерти, которая могла разрешить её переживания, но спустя неделю после споров очередных с врачом Сара обнаружила в своём почтовом ящике новое письмо. У мадемуазель Смит не было ни друзей, ни родни, оставшейся в живых, потому она удивилась неожиданной находке. Мысленно просчитывая дату последнего платежа за коммунальные услуги, Сара в нетерпении открывала белоснежный конверт.

 В тот день она будто бы родилась заново. Бог услышал её молитвы и ниспослал белокрылого ангела для решения её проблем. Новомодная операция для глаз Сары была оплачена человеком, пожелавшим остаться анонимным. К письменному уведомлению из больницы прилагался чек – подтверждение оплаты и указания к тому, что необходимо делать дальше.

Хоть операция и не помогла, но это не помешало каждый день вместе со всеми божественными ритуалами возносить благодарственные молитвы за здоровье таинственного щедрого благодетеля. Сара не пыталась узнать личность доброго человека, она лишь продолжала, сцепив руки, благодарить Бога за всё, что происходит в её жизни.

Взглянув на стушевавшегося мальчика, ворвавшегося в

кабинет, мадемуазель Смит заметила нотку страха в его глазах. Она сделала над

собой усилие и добавила более доброжелательно:

- До урока пять минут. Ты можешь не торопиться. Всё

равно я или литература от вас никуда не убудут.

Когда Сара пыталась проявлять дружелюбие, это походило на уловку злобного хищника, который усыпляет бдительность беззащитного зайца, чтобы в неожиданный момент наброситься на него и жестоко разорвать на куски. Но чаще всего она не замечала этого. Сара не умела управлять своими эмоциями, оставляя на лице непроницаемую ледяную маску, которая казалась враждебной для окружающих.

Остальной класс пришлось ждать недолго. Вскоре дюжина маленьких девочек и мальчиков сидели на своих местах, ожидая сигнала преподавательницы к началу урока. Сара встала со своего учительского сидения и мимолётного окинула взглядом учеников. Проверяя, все ли на месте, она прошлась по каждой расцарапанной парте, по каждой десятки раз заштопанной рубашке.

- Итак, сегодня мы с вами должны продолжить читать сказки, - Сара потянулась к новенькой толстой книге, лежащей на столе, сбоку, среди хаотично расставленных стопок с рабочими бумагами. Но неожиданная головная боль, словно молот греческого божества, ударила по её голове. Замерев на мгновение, Сара закрыла глаза, напрягая их, а потом резко открыла. Этот привычный ритуал призван убрать неприятные ощущения, пусть и ненадолго, но действенно. – Прошу прощения, ребята, - мадемуазель Смит вовремя спохватилась, возвращая себе обычную невозмутимость. Почувствовав на себе взгляды детей, в которых виднелось сдерживаемое сочувствие, она подняла голову и решительно выпрямилась, - сейчас кто-то из вас должен мне напомнить, на чём мы остановились на прошлом уроке. Проверим вашу внимательность. Какую сказку мы читали?

- Барбаик Лохо и домовой [1], - тут же живо отозвалась одна из девочек, сидящих на первых партах.  

Сара, довольная ответом, утвердительно кивнула, открыв книгу на нужной странице.

- Совершенно верно.  Кто-то может сказать мне, о чём была сказка? –

перелистывая страницы, Сара почувствовала, что боль, пульсирующая в висках,

необычно скоро вернулась.

- Про женщину, которая обидела домового.

Недомогание медленно наступало, становясь только сильнее. Это отвлекало от работы, что не могло не раздражать Сару.

- Правильно, - мадемуазель Смит не удостоила взглядом

того, кто дал ответ. Вместо этого она опустилась обратно на стул, продолжая

крепко держать книгу. Ей казалось, что в такой позе боль отступит. – Но было ли

там что-то ещё? Возможно, женщина получила наказание?

Сара больше не могла терпеть. Голова гудела, будто рой

разбуженных ос, злобных, жаждущих убить любого, кто будет рядом. В один момент показалось,

что мучения прекратились. Окружение мадемуазель Смит сначала стало неразличимо

размытым, а потом и вовсе испарилось. На мгновение Саре показалось, что она

просилась с земной жизнью, отправившись в ад. От таких мыслей сердце

сумасшедшей птицей забилось в груди, уходя в пятки. Мадемуазель Смит ощутила,

как холодные капли пота поползли по спине, стекая под юбку. Дышать стало

невыносимо тяжело. Против воли глаза стали более влажными, чем обычно. Сара не

могла мыслить в полной мере трезво. Она лишь понимала, что и класс, обставленный

старыми расцарапанными, разрисованными партами, и ученики, которых она привыкла

видеть каждый день, сначала слились в сплошное нечёткое пятно, а потом и вовсе

пропали.

Такого с Сарой не было никогда. Она ощущала боль, да такую, которая не снилась никому. Страдая от регулярных мигреней, Сара не забывала о предписанном лечении. Она тратила на него огромные деньги. Остатка едва хватало на базовые нужны, необходимые для праведной жизни. Боясь потерять зрение, Сара не задумывалась о том, что когда-нибудь столкнётся с серьёзным приступом, который помешает её работе. Все самые жуткие сценарии свершились в голове мадемуазель Смит, когда после случившегося попала к администрации школы.

Сара не помнила день происшествия. Кажется, после того как мир перед её глазами перестал существовать, она тотчас лишилась чувств, чем здорово напугала своих учеников. Благо, те вовремя догадались позвать на помощь. Очнулась мадемуазель Смит у себя дома, на кровати. Первым, что она почувствовала, открыв глаза, была небывалая радость, ведь сбоку от её стояли старые напольные часы. Она могла не только слышать их размеренное убаюкивающее тиканье, но и видеть позолоченную оправу циферблата. Порывисто вздохнув, она расплакалась. Громко, не стесняясь шума, Сара, разразившись рыданием, улыбалась.

На следующий день, словно ничего и не было, она собралась на работу. Как всегда безупречная и сдержанная, она смогла скрыть удивление даже тогда, когда её не пустили на порог. Предстоял тяжёлый разговор. Директор вышел ко входу и объявил обездвиженной от тревоги учительнице, что та теперь опасна для подрастающего поколения. С деловитым видом он поправил накрахмаленный костюм и ко всему прочему добавил, будто насмехаясь, что чтит заслуги мадемуазель Смит:

- Я даю вам время. Вы должны исправить то, что привело

вас к этой неприятности. До этого момента, так и быть, я вас не уволю. Вы

будете отстранены от работы. Только и всего, - директор сально улыбнулся,

стараясь разрядить обстановку, накаляемую враждебным мокрым взглядом Сары. Его

тучная низкая фигура не придавала ему желанной важности. Напротив, в строгой

одежде он смотрелся комично. И хриплая интонация его голоса больше походила на

хрюканье упитанного свина.  

- Но я незамужняя женщина. Где я буду работать всё это

время? – голос Сары дрогнул. Она выпрямилась, готовясь принять на себя все

возможные удары, которые готовил для неё этот человек. – Откуда я возьму деньги

на еду и оплату аренды?

- И правда, не порядок. Что ж, мы с вами можем решить эту проблему, - мужчина расцвёл в более слащавой улыбке. – Время у нас тяжёлое, сами знайте. Что насчёт трети от зарплаты?

Мадемуазель Смит привыкла сохранять несгибаемую волю, реагируя на любые жизненные неприятности мрачным спокойствием, но сейчас она едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

- Но как же так? Это же совсем ничто...

- Вынужден вас разочаровать, - её грубо перебили, - но мы не располагаем средствами, чтобы платить вам в полном объёме, пока вы не будете работать. Если не хватает на всякие женские штучки, типа платьев и пудры, то можете, - мужчина жеманно усмехнулся, - пойти на панель. У нас как раз солдаты с фронта вернулись. Они истосковались по женскому телу. А вы, - директор сделал многозначительную паузу, - удивительно хорошо сохранились для своих лет.   

Сара застыла на месте, не в силах так скоро принять печальную действительность. Даже тогда, когда начальник со скучающим видом скрылся за дверью, не удостоив свою работницу лишним вниманием, мадемуазель Смит продолжила смотреть на закрытый вход. Только спустя пять минут она смогла прийти в себя. И даже тогда она всё ещё сдерживалась. По пути домой из её глаз не пролилось ни слезинки, хотя они блестели от влаги. Только тогда, когда за ней закрылась дверь, Сара смогла дать выход эмоциям. Но и так приходилось делать это беззвучно, ведь стены квартиры слишком тонкие, а соседи не менее учтивы. Оберегая себя от лишних вопросов, мадемуазель Смит заперлась в ванной. Она вышла оттуда только к вечеру.

Ночь прошла, незаметно, быстро, не оставив воспоминаний, будто в лихорадке. Пустота, которая врезалась в голову Сары, заставляла её лежать, словно мёртвую. Почти так же прошли и два следующих дня. Мадемуазель Смит, выброшенная на произвол судьбы так неожиданно и подло, не могла ни есть, ни пить. Возможно, она не видела иного, более благочестивого выхода из своего затруднительного положения.

Выйти в глубокое затворничество, позабыв обо всё мире, всё же не получалось. Учитывая нелюдимость Сары, она удивительно успешно заводила себе друзей. Те не забыли товарку даже тогда, когда она оказалась на дне. Они настойчиво пытались достучаться до неё, но увидеться с Сарой получилось только у старушки, в лавку которой по рекомендации Смит попала Франческа.

Перед старой женщиной предстало измождённое бледное лицо Сары, которая почти падала, стоя в дверном проходе. Мадемуазель Смит походила на восставший труп, который вот-вот готовился к повторному погребенью.

- Проходите, - едва слышно коротко прошептала она, пропуская внутрь обеспокоенную подругу. Той пришлось придержать Сару, потому что, отодвинувшись, Смит неожиданно запуталась в ногах и почти повалилась на ковёр.

Старушка помогла Саре дойти до кухни и заботливо усадила её за стол.

- Милая, что с вами? Вы так долго не выходили на связь. А сегодня я прихожу к вам и вижу вас в таком состоянии. Вы здоровы? – морщинистая физиономия стала куда более смятая от нахлынувшего переживания. Мадам Пэтс внимательно всмотрелась в лицо собеседницы, пытаясь раньше ответа угадать её настроение.

От Сары не ожидалось долгого излияния чувств. Было достаточно коротко объяснить, в чём дело, но вместо ответа мадемуазель Смит нахмурилась, впившись безучастным взглядом в захламлённый стол: скомканные бумаги, пышущие принадлежности, грязные чашки, на которых намертво врос налёт из-под кофе. После долгой паузы она едва слышно произнесла:

- Меня отстранили от работы, - не поднимая взгляда, Сара опустила локоть на стол, а голову положила на ладонь. Мадемуазель Смит чувствовала, что силы вот-вот покинут её.

- Мадемуазель Смит, да вы что?! Как же так получилось?

- Избавьте меня от сочувствия, - сквозь зубы процедила

Сара, стараясь взять себя в руки. – Я справляюсь.  

- Вы выглядите болезненно, - мадам Пэтс упрямо стукнула ладонью по столу, не в силах справиться с простой предрасположенностью помочь и окружить заботой, свойственной старым добродушным людям. – Не упрямьтесь. Как давно вы ели?

Холодная аура Мадемуазель Смит походила не на неприступную ледяную крепость, а на шаткий замок, который был, скорее всего, из песка. Сара не могла выдержать такой поток искреннего беспокойства и потому начинала рушиться. Она неожиданно резко выпрямилась. Тяжёлую усталость словно рукой сняло. Гордо вскинув голову, Сара смерила подругу недоверчивым взглядом.

- Я сказала, что я справляюсь. Мадам Пэтс, у вас есть более важные дела в вашей лавке. Я попрошу вас вернуться к ним, а не докучать мне пустыми беседами, - Сара потратила на дерзкий выпад последние силы, потому, после сказанного она почувствовала, что лёгкое головокружение усилилось в разы.

- Полно вам, оставьте. Я не хочу, чтобы вы так сильно убивались из-за решаемых вопросов, - старушка деловито сложила руки на груди, улыбнувшись так живо и ярко, будто бы ей было не пятьдесят девять, словно она вернулась в молодые цветущие годы.

Если бы Сара могла, то она действительно удивилась или, будь мадемуазель Смит достаточно бестактной, то она покрутила бы пальцем у виска. Но вместо этого Сара лишь неопределённо хмыкнула:

- Хм...

- Да-да, это правда. Мы знакомы с вами не первый год. Потому в этой ситуации вы можете рассчитывать на меня. Я устрою вас в своём магазинчике. Вы будете подрабатывать у меня. Возможно, этот заработок не будет столь достойным, как в школе, но его хватит на то, чтобы жить. 

Cара едва слышно прошептала:

- И сама работа недостойная.

- Что вы сказали? – мадам Пэтс на секунду отвлеклась от воодушевлённого восхваления своего магазинчика, но её собеседница отрицательно мотнула головой.

- Ничего-ничего. Я о том, что мне нужно подумать. Было бы очень хорошо посмотреть на то, что мне нужно будет делать, - будто бы в протест грядущему, тело мадемуазель Смит начало протестовать. Усилилась и лёгкая головная боль, и слабость. Возможно, недомогание проще всего объяснялось именно тем, что Сара три дня подряд лежала на кровати и спала, не в силах поесть.

Морщинистое лицо старушки расплылось в тёплой улыбке. Она неожиданно приблизилась к Саре, едва держащейся на стуле, и порывисто схватила её за руку.

- Это можно устроить. Что насчёт того, чтобы прийти завтра вечером? Я буду вас ждать и всё вам покажу, - наконец мадам Пэтс обратила должное внимание на состояние близкой подруги. – Так насколько давно вы ели?

Когда разговор вернулся к более тривиальным и неважным вещам, мадемуазель Смит на долю секунды отвлеклась, а потом медленно подняла взгляд от пола, неуверенно вытянув руку из чужой хватки.

- Вчера.

- Мадам, я уже не молода, да и не так глупа. Я вижу, насколько вы истощена, - Магдолена Пэтс встала с места, решительно пройдя к старому покоцанному холодильнику марки «А-Тевес». В нём не оказалось ничего особенного, кроме разве что, плотного слоя льда на стенках, несвежих помидоров, мирно покоившихся в глубине ящиков и пару картофелин, вызывающих большее доверие. – Негусто...

Сара могла бы разозлиться на своеволие навязчивой старухи, прогнать её, не позволив и пальцем пошевелить в угоду благополучия знакомой, но сил не хватало даже на то, чтобы не провалиться в глубокий сон здесь и сейчас. Последние капли энергии мадемуазель Смит потратила на то, чтобы наполнить желудок пустым картофельным пюре, изготовленным заботливыми руками Магдолены Пэтс, а потом сухо пообещать ей, что завтра начнётся новая, более безоблачная жизнь, в которой Смит опробует себя в непривычном деле.

Наконец опустошённая женщина смогла придаться делу, которое не приносило ей такую же гнетущую разрушительную тревогу – сну. Быть может, в планах Сары и было отойти в мир иной от голода, зачахнув в кровати, но её организм был иного мнения, что касалось этого вопроса. Мадемуазель Смит открыла глаза только вечером следующего дня. Как только она отняла отяжелевшую голову от подушки, её обуяла такая тоска, что на секунду существование стало действительно невыносимо трудным. Но как это обычно и бывает, мимолётные чувства отходят на второй план или уходят вовсе так же быстро, как и появились. Из мира грёз Сару вытянула её вечная спутница в обличии головой боли. Словно крест за неизвестные грехи, она несла её даже сейчас, когда неприятностей вокруг, итак, хватало.

Воспоминания о вчерашнем дне вернулись тогда, когда Сара нашла в себе силы, чтобы дойти до раковины. Сполоснув уставшее лицо ледяной водой, она постепенно восстановила в голове картину вчерашнего дня. Бросив взгляд на настенные часы, висящие неподалёку, мадемуазель Смит разочарованно вздохнула. Хоть Магдолена не называла точного времени встречи, но восемь часов вечера, красующихся на часах, точно подходили под рамки названного времени суток. Торопиться Сара не намеревалась. Ей понадобилось слишком много времени, чтобы решиться хотя бы на смену домашней одежды. И когда ночная сорочка оказалась на кровати, обнажая верхнюю часть тела Смит, Сара начала собираться быстрее.

Она не чувствовала ни малейшего воодушевления, стремление познать что-то новое или даже желания не умереть в нищете и бродяжничестве, ярко маячивших на горизонте судьбы. Сара лишь хотела испытать что-то новое. Нечто, что способно усмирить чувство пустоты внутри, возникшее ещё до вступления в педагогическую профессию.

Чтобы выйти из квартиры, пришлось настраивать себя ещё пять минут, но потом Сара наконец то покинула пределы жилища. Спустя три дня затворничества она смогла освежить голову и тело, но это не поспособствовало большему энтузиазму. Её ноги отяжелели так, что приходилось уговаривать себя на каждый шаг по направлению к магазину мадам Пэтс. Туманный взгляд Сары и общая небрежность могли бы дать повод для недопустимых слухов. Только это подстёгивало её не задерживаться на улице, не ловить на себе лишние взгляды.

Едва гнущиеся ноги донесли её до развилки: асфальтированная дорожка справа должна вести к магазину и раздосадованной Магдалены Пэтс, а дорога справа представляла собой месиво из грязи. Ведь недавно прошёл дождь. Остановившись, Сара вступила в очередную схватку с подсознанием. Оно кричало ей о том, что выбор новой работы – это провальная идея. Стоит идти туда, куда понесут ноги, а проблемы решаться позже. В голове Сары красной кнопкой горела мысль о свободе, о возможности дать побыть себе слабой и уязвимой, о приключениях.

В противовес мечтам на плечи тяжкой ношей падали сухие факты. Не найдя работу, Смит станет бездомной и нищей. Другого выхода, кроме как предать себя, она не видела. От нерешительности руки Сары дрожали в тревоге. Головная боль никуда не уходила, но в дополнение к ней пришла сильная тахикардия.

Всё существо мадемуазель Смит в миг успокоилось, когда

она сделала шаг на скользкую грязную дорогу. Прикрыв лицо ладонью, Сара вдруг

прошептала:

- Прости боже, - потом она убрала руку от лица и неожиданно

бросилась вперёд по размытой дороге, не совсем понимая, куда она ведёт.

С каждым преодолённым метром хандра, накопленная домашним заточением, безжалостно отрывалась от всех душевных струнок: их звук становился чище и ярче. Сара пробегала старые дома, некоторые из которых были разрушены войной, удивлённых прохожих, в недоумение смотрящих ей вслед. Проблемы оставляли ей, пока она наконец не остановилась, переводя дыхание. Во время своего марафона Сара умудрилась ни разу не упасть, но её затормозила обычная отдышка. Приложившись плечом о ближайшую стенку, мадемуазель Смит нервно поправила тканевую повязку, плотно скрывающую её перебинтованный глаз.

Порыв, заставивший её бежать, родился глубоко в груди. Распаляя жар по всему телу, он не прошёл даже тогда, когда она пыталась восстановить дыхание, согнувшись над землёй. Подняв взгляд, Сара заметила перед собой простую входную группу. Такую же, как у обычных ресторанов или магазинов, но похожую на вход в подвал. За то, чтобы освободить тело, импульс требовал от Сары действия, движения. Поднявшись, мадемуазель Смит внимательнее рассмотрела дверь необычного строения. Что крыша над ней, что пластмассовый коврик перед входом, всё имело одну общую черту – предельную простоту и незаметность. То, что зацепило взгляд Сары, так это непонятная серость и бездушность постройки непонятного предназначения.

Попытки обойти здание, чтобы получить ответы, ничего не дали. Это просто большая длинная кирпичная коробка, которая лишь визуально походила на чей-то дом. Но при детальном рассмотрении Сара заключила, что на жилище кого-либо это не было похоже. Занавешенные окна едва пропускали свет, словно за ними находилась бетонная стена, а не уютная комната загадочного домовладельца. Вернувшись к двери, Смит боязливо и смущённо огляделась по сторонам, боясь, что кто-то из неудачных прохожих может застать её за правонарушением. Взявшись за ручку, она опустила её. Дверь открылась с медленным скрипом.

Как и ожидалось, за загадочным фасадом не скрывался коридор, в котором стоял бы удивлённый и разозлённый хозяин дома. Шагнув в темноту, Сара, ощутив каменную ступеньку под собой, осторожно ощупала ногой пол. Порыв, который привёл её суда, без шансов одолевал лёгкий страх, подталкивал женщину на то, чтобы спуститься вниз. Никто не представлял, что её может там ждать, но желание ощутить что-то новое, пусть это и будет страхом за свою жизнь, возвышалось над здравым смыслом. Сара сделала шаг вперёд. А потом ещё один, более несмелый. Аккуратно спускаясь, она старалась всматриваться в темноту впереди, боясь ненароком споткнуться.

Спустя дюжины ступеней до неё донеслась тихая песня. Женским огрубевший голосом исполнял рифмованные строки на непонятном языке. Прислушавшись, Сара не смогла понять, был ли то французский. Но наличие людей лишь подогрело интерес мадемуазель Смит. На волне воодушевления сырость, царящая вокруг, не вызывала опасений или отвращения. Как никак, Сара, судя по всему, спускалась вниз, под землю.

 И скоро перед ней появилась вторая дверь. Учитывая мрачную разруху вокруг и каменные стены по бокам, будто в средневековом замке, она выглядела более ветхой и совсем непрочной. На такую неудачно подышишь и она тут же развалиться, оставив после себя гнилые щепки. Не долго решаясь, Сара собралась приоткрыть дверь, чтобы разгадать тайну, которая привела её сюда. Прислушавшись, она уловила не только песни и музыку, но и разговоры, которые, судя по задорному смеху, показывали беззлобное настроение людей внутри.

На удивление, ничто не выдало нового человека в помещении. В угоду остаться незамеченной, дверь повиновалась Саре и не показала, насколько громкой может быть на практике. Без единого скрипа и шороха, мадемуазель Смит выглянула. Ничего в окружении заведения не выдавало опасности. От общей подвальной атмосферы отличался только небольшой коридор с крючками для верхней одежды, прибитыми по бокам. На некоторых из них висели мужские головные уборы. Простые однотонные кепки в основном носили местная каста рабочих, которая по своему духу не любила излишества и не могла себе их позволить, а другие фетровые шляпы спортивного типа с круто отогнутыми полями, походили на часть самого модного мужского образа. Такие шляпы рекомендовались юношам и молодым мужчинам.

Сара осторожно ступила внутрь, закрыв за собой дверь так же медленно, как и открывала, чтобы она ни в коем случае не выдала её присутствие. Музыка не затихала. Пройдя вперёд, мадемуазель Смит поняла, что заводной мотив доносился из старого радио, прикреплённого к стене неподалёку. Оно находилось за железными прутьями клетки, скрепленными замком. Такая система против краж показалась мадемуазель Смит излишней. Оглянувшись, она заметила невысокого мужчину, который прошёл мимо неё и облокотился о стену неподалёку. Крепкий подтянутый незнакомец нервно прищурился, достав из кармана портсигар. Смит с детства не любила этих заложников пагубных привычек. И дело тут заключалось вовсе не в альтруистических порывах высокой морали, а простой неприязни к табачному концентрированному дыму. Не став спрашивать незнакомца ни о чём, Сара отправилась по направлению, откуда он вышел.

Ей не долго пришлось идти, прежде чем заметить поворот к туалетам. Напротив него находился проход к заветному месту, к людному помещению. Заметно стушевавшись, Сара вошла в зал, который был, пожалуй, слишком просторный для вырытого под землёй. Перед ней стояла длинная барная стойка, перед которой находился немолодой человек, лишённый растительности на голове. Он старательно вливал в бокал жидкость прозрачного цвета в пропорциях, известных только ему. Осмелев, Сара выпрямилась, стремясь придать виду уверенность и непринуждённость.

Сначала она хотела подойти к бармену, но её отвлёк громкий удар об стол неподалёку. Под таким могла разрушить даже тумбочка из самого прочного дерева, не то, что местные прямоугольные тёмные столики.

- Je vais te niquer ta gueule! (перевод с французского: я тебе рожу расхерачу) – вдруг донеслось до ушей Сары. Она сама никогда не позволяла себе грубые слова и требовала, чтобы при ней никто не ругался. Потому, поморщившись, Смит ступила к источнику шума, намереваясь понять, что происходит.

Но пройти вперёд достаточно, чтобы рассмотреть сквернослова, не получилось. Один из столов, за которым предположительно сидел шумный мужчина, обступила местная «интеллигенция».

 Плотная толпа, явно заинтересованная происходящим, едва позволяла Саре продвинуться вперёд. С большим трудом она смогла вклиниться между двумя низкими коренастыми мужчинами. Превознемогая отвращение, она старалась скрыть то, насколько ей неприятен запах густо пропотевших тел рядом. Про себя она успела отметить, что в помещении не должно быть жарко. Чтобы пройти дальше, Саре пришлось слегка подтолкнуть мужчину, который стоял сбоку. Она сделала это настолько грамотно, что её жест без труда мог показаться случайным. Оставалось немного. Голоса, которые привели мадемуазель Смит в толпу, стали ближе. Единственным препятствием была лишь молодая женщина в простом кофейном платье и чрезвычайно упитанный мужчина. Он крепко держал свою спутницу по руку и шептал ей на ухо вещи, от которых она едва сдерживала кокетливый смех, так и стремящийся вырваться наружу. Сара постаралась миновать пару, заняв место сбоку от них.

- Месье, вы просто не умейте играть. Или, может, у вас просто очень дурная рука и вы не можете вытащить удачную комбинацию, - услышав насмешливое замечание, обращённое к незнакомому сквернослову, Сара так и замерла на месте, пока старалась пробраться вперёд.

Хорошего обзора мадемуазель Смит пока что не добилась. Она пыталась оправиться от неожиданного известия, которое ей не посчастливилось узнать в стол стеснённой обстановке. Женский голос, на который присутствующие отреагировали по-разному: кто начал перешёптываться, кто рассмеялся, кто сочувствующе покачал головой, показался Саре до лёгкого покалывания в груди знакомым. Обладательницу этого бойкого нахального тона, полного безосновательной претензии и скрытого вызова, бывшая учительница не могла спутать ни с кем.

- Эта девчонка снова выиграла. Как её там звали? - рассеяно

спросил кто-то из толпы у своего собеседника.

- Франческа, вроде. Непонятно откуда взялась. Как

щенка подобрали буквально. А после смерти хозяина с женской рукой его дочки

вообще страха не знает.

- Будто никто её прибить не может, если захочет, - злая

усмешка вышла из кривого рта недоброжелателя.

Потеряв бдительность, Сара не смогла устоять на ногах, когда до конца пути осталось совсем немного. Незнакомец, стоящий неподалёку, потерял терпение и с ругательством, которая мадемуазель Смит не успела услышать, толкнул её вперёд.

- Да что ты вообще знаешь о том, как играть?!

 Неприкрытая агрессия побеждённого мужчины могла принять новый оборот, но вдруг все, кто стоял достаточно близко к играющим, на пару мгновений отвлеклись на упавшую в близкий круг Сару. Но взгляд одного человека задержался на ней больше секунды.

Никто не помог мадемуазель Смит встать. Но когда она оказалась на ногах, нервно отряхаясь, покрасневшая до кончиков ушей, то смогла пересечься взглядом со своей бывшей ученицей – Франческой Болди.

- Я думаю, - громко, с ноткой торжественности заявила

Ческа, - что мне стоит поменять партнёра по игре. Что насчёт вас? – она решительно

указала на сконфуженную Сару, которая оказалась здесь по роковой случайности.

Не зная, что сказать, Сара в немом шоке смотрела на то, как её бывшая воспитанница кивнула внушительному неприметному мужчине, стоящему сбоку, и он вывел из толпы прошлого игрока Франчески, который отчаянно старался его отпихнуть, желая отыграться.

- Мадам, позвольте я вам помогу.

Вдруг Франческа встала со стула и подошла к Саре. Болди решительно взяла мадемуазель Смит за руку, сжав её ладонь так требовательно и жадно, что на сек стало больно. Франческа провела Сару к стулу под недоумённые взгляды посетителей игорного дома и бережно усадила за стол. С сожалением, чётко читающимся во взгляде, она отпустила её руку и собиралась сесть на место, продолжив игру. В это время мадемуазель Смит будто бы находилась в другом мире, старательно пытаясь прийти в себя. Но окончательно отрезвить её и всех присутствующих, включая Франческу, смог истерический женский крик:

- Они его убили! – пронеслось сквозь вой ужаса, исходящий от барной стойки.