III глава
Сигарета «Parliament» в длинном мундштуке медленно догорала в изящных пальцах Ким Дженни. Платье — черное, облегающее, с дерзко открытой спиной — делало её похожей на голливудскую диву из девяностых, затерявшуюся в слишком большом и слишком пустом особняке. Пепел она стряхивала в массивную хрустальную пепельницу на подоконнике, не отрывая задумчивого взгляда от подъездной аллеи. Брови были сдвинуты, в уголках губ затаилась лёгкая усмешка — недоверчивая, почти колкая.
Она сделала последнюю, глубокую затяжку, пока бумага не начала обугливаться. Окурок, ярко-красный от помады, она с силой придавила о дно пепельницы с таким видом, будто это был не безобидный окурок, а личный враг.
— Чёрт, — тихо выдохнула она, — эти сигареты кончаются слишком быстро.
С легким щелчком она открыла лежавшую рядом серебряную коробку и достала новую. Почти мгновенно рядом возник Вону. Щёлкнула крышка зажигалки «Zippo» — верный спутник девяностых — и пламя осветило его невозмутимое, словно высеченное из камня лицо. Он поднёс огонь к кончику её сигареты, его движения были отточенными, почти церемонными.
Дженни глубоко затянулась, не благодаря его, и снова уставилась в окно. Дым клубился в солнечных лучах, как тревожное предзнаменование.
— Сколько ещё будешь испепелять взглядом гравий? — его голос был низким, ровным, без намёка на нетерпение. Он вернулся в кресло, но не к книге, а чтобы наблюдать за ней.
Она проигнорировала его вопрос, задав свой, выдохнув его вместе с дымом:
— Как ты думаешь, они и вправду смогли его найти? После всех этих лет? – Голос её звучал отстранённо, будто она размышляла вслух, а не ждала ответа.
Вону снял очки, медленно протёр стекла платком. Без них его узкие, пронзительные глаза делали его похожим на хищника, затаившегося в ожидании.
— Дженни, прошло три года. Шансов не было с самого начала. Это статистика, — надев очки обратно, он проговорил это слишком без эмоционально. — Ты сама это прекрасно знаешь.
Он встал, поправил идеально сидящий пиджак и подошёл к ней вплотную, заслонив собой вид из окна. Его руки были засунуты в карманы брюк.
— Тебе не идёт нервничать, — произнёс он тихо, но твёрдо, поймав её взгляд. — Это портит твой бесценный образ.
Дженни задержала на нём взгляд, её глаза сузились. После долгой, напряжённой паузы, на её губах появилась медленная, холодная улыбка.
— Я? Нервничаю? — она сделала невероятно глубокую затяжку и, наклонившись чуть вперёд, выдула плотную струю дыма ему прямо в лицо. — Милый мой, я просто размышляю. Это выглядит как нервы?
Дым окутал его лицо, заставив слегка зажмуриться, даже сквозь стёкла очков. Он не отшатнулся, не моргнул, лишь уголок его рта дёрнулся в едва заметной гримасе раздражения. Он выдержал её вызов, неподвижный, как скала.
— Это выглядит как напрасно потраченный табак, — парировал он, его голос стал чуть тише и опаснее. — И напрасно потраченная время. Перестань мучить свое здоровье.
Лёгкая, открытая усмешка замерла на губах Дженни. Она уже собиралась отпустить очередное язвительное замечание в адрес Вону, как вдруг её взгляд поймал движение за его спиной. Ворота у главного входа, массивные и всегда замкнутые, плавно поползли в стороны.
Глаза Дженни, мгновение назад подёрнутые дымкой скуки, вдруг стали ясными и острыми, словно лезвие. В них вспыхнул холодный, безудержный огонь — смесь шока, неверия и жгучего любопытства.
— Двинься, — её голос прозвучал резко, без предупреждения. Её рука впилась в рукав его идеального пиджака, и она грубо отстранила его в сторону, чтобы восстановить обзор. Вону, слегка ошеломлённый, позволил себя сдвинуть.
Из-за чёрной, сияющей словно воронье крыло, Мерседес-Бенц — настоящего символа власти и богатства тех лет — сначала вышел шофёр в ливрее. Он чинно открыл заднюю дверь. Первым появился Господин Ким. Его лицо было невозмутимым, как всегда.
И тогда случилось невероятное. Из тёмного салона последовала вторая фигура.
Рука девушки дрогнула, а сердце замерло, пропустив удар, а затем заколотилось с бешеной скоростью. Кровь отхлынула от лица, оставив на щеках лишь два ярких пятна румянца. Мир на мгновение поплыл перед глазами, и она инстинктивно схватилась за подоконник, чтобы не упасть.
Вону не сводил с неё пристального взгляда, анализируя каждую её эмоцию, каждый мускул на её лице. Он ждал взрыва, истерики, ледяного молчания — чего угодно. Но не этого.
Словно по волшебству, маска шока осыпалась. Дженни резко, почти с яростью, придавила только начавшую тлеть сигарету о хрусталь пепельницы — жест, невероятный для неё, никогда не делавшей ничего вполсилы. Затем она выпрямилась во весь рост, её плечи расправились, а спина выгнулась в совершенной, соблазнительной арке. Каждое её движение стало плавным, выверенным, исполненным внезапной грации хищницы, почуявшей добычу.
Она направилась к двери, её каблуки отстукивали чёткий, уверенный ритм по паркету. Вону проводил взглядом линию её обнажённой спины, по которой пробежала лёгкая дрожь — единственная выдавшая её настоящее волнение.
Рука уже лежала на бронзовой ручке, когда она остановилась и медленно, очень медленно повернулась к нему. На её лице играла лёгкая, почти невинная улыбка, но глаза горели ледяным, невероятным азартом.
— Ну что, Вону, — её голос был томным и сладким, как отравленное вино. — Не заставим же нашего бедного, многострадального братца ждать? Пойдём встретим нашего... любимого Джошуу.
Она произнесла это имя с лёгкой, едва уловимой насмешкой, растягивая гласные, словно пробуя на вкус давно забытое лакомство. И, не дожидаясь его ответа, распахнула дверь, чтобы сделать первый шаг навстречу новой, опасной игре.
***
Особняк Кимов был не домом, а памятником собственного величия. Высокие потолки, украшенные лепниной, темное полированное дерево панелей, поглощающее свет, и массивная хрустальная люстра, чьи тысячи подвесков пылали холодным огнем, — всё здесь говорило о деньгах, старых и безраздельных. Но за этим величием сквозила ледяная пустота. В воздухе витал запах дорогой политуры и замкнувшегося пространства, будто комнаты годами ждали, что их наполнят жизнью, но так и дождались лишь тишины. Гигантские окна в тяжелых портьерах пропускали скупые полосы света, которые ложились на персидские ковры, не в силах прогнать мрак из углов.
В этот мавзолей роскоши вошёл Джонхан. Точнее уже Джошуа. Он замер на пороге, его глаза, привыкшие к тесноте и грязи трущоб, не могли вместить это пространство. Он впитывал всё: отсвет хрусталя на тёмном дереве, идеальные линии мебели, дорогие безделушки на полках. Его пальцы непроизвольно пошевелились — старый воровской инстинкт заставлял их искать карманы, оценивать вес и лёгкость добычи. Он был чужим, пятном из другого мира — в грязных, потрёпанных штанах, с длинными спутанными волосами, из-под которых виднелась белая больничная повязка. Его походка была неуверенной, крадущейся, будто он боялся оставить след на идеальном паркете.
Господин Ким щёлкнул пальцами, и из тени появились две служанки в строгих платьях.
— Помогите ему, чего стоите? — произнёс он довольно громко.
Девушки приблизились к Джонхану с осторожностью, с какой подходят к дикому зверю. Их пальцы дрогнули, касаясь его засаленной, пропахшей потом и больницей куртки. Когда они сняли её, в воздухе повис едкий шлейф нищеты, болезни и улицы. Одна из служанок не смогла сдержать лёгкую гримасу отвращения, но тут же опустила глаза, сделав вид, что поправляет фартук.
И тут на лестнице появились они.
Сначала — Дженни. Она не шла, а словно струилась вниз, как чёрная река по мраморным ступеням. Её платье облегало каждый изгиб, а открытая спина казалась вызывающе белой и хрупкой на фоне мрачного дерева. За ней, как тень, следовал Вону. Его взгляд, холодный и оценивающий, мгновенно нашёл Джонхана и принялся сверлить его, изучая каждую деталь его жалкого вида.
Дженни сделала паузу на последней ступени, её глаза широко распахнулись — идеально сыгранный шок, надежда, невероятная радость. А затем она бросилась вперёд.
— Джошуа! Это правда ты! — её крик эхом разнёсся по холлу.
Она врезалась в него с такой силой, что он едва устоял на ногах, и обвила его руками. Джонхан застыл, его щёки пылали огненным румянцем. Близость этой невероятной, пахнущей дорогими духами и сигаретами женщины ошеломила его. Он замер, боясь пошевелиться, его руки беспомошно повисли вдоль тела.
— Не могу поверить... Слава всем богам, ты жив! — она отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо, её пальцы мягко коснулись его щеки, будто проверяя, реальный ли он. Её глаза, блестящие от навернувшихся слёз, сканировали его черты, выискивая что-то знакомое, и в то же время — чужое. — О, ты так исхудал, бедный мальчик... Как же ты должно быть страдал...
И снова объятие, на этот раз нежнее, её пальцы вцепились в его волосы, прижимая его голову к своему плечу. Её духи перебивали его запах, окутывая его облаком дорогой иллюзии.
Вону, наблюдавший за этой сценой, стоял неподвижно. Лишь мышцы на его скулах напряглись и заиграли, выдавая сдерживаемую ярость. Его пальцы сжались в кулаки за его спиной.
Господин Ким вежливо кашлянул.
— Дженни, дорогая, успокойся. Не дави на него. Он только что выписался из больницы. У него наверное ещё болит голова, — его голос был ровным, но в нём слышалась непререкаемая власть.
Дженни тут же отпрянула, как бы опомнившись. Её взгляд упал на повязку на его голове, а затем скользнул вниз, к его левой руке, где отсутствовал палец. В её глазах мелькнуло нечто быстрое, неуловимое — не жалость, а скорее... удовлетворённое любопытство. Она сделала шаг назад, снова превращаясь в изящную, сдержанную леди.
— И, к сожалению, — продолжил Господин Ким, — у Джошуа амнезия. Он ничего не помнит.
В зале повисло изумлённое молчание. Вону и Дженни перевели взгляды с отца на «брата», их лица выражали идеальную синхронность шока.
— Ничего... — Вону нарушил тишину первым, его голос прозвучал резко, почти грубо. — Имеется в виду вообще всё? Даже... мы?
Господин Ким лишь молча кивнул, его лицо было невозмутимой маской отцовской скорби.
Джонхан почувствовал, что настал его черёд. Он заставил свои губы растянуться в самую невинную, самую чистую улыбку, какую только мог изобразить. Он посмотрел прямо на Дженни, его глаза стали большими и немного потерянными.
— Надеюсь, вы... вы поможете мне тут освоиться, — произнёс он тихо, с лёгкой, наигранной дрожью в голосе. — И, может быть... помочь всё вспомнить.
Дженни задержала на нём взгляд. Её губы тронула медленная, обволакивающая улыбка. Она протянула руку и легонько, почти невесомо, коснулась его руки.
— Разумеется, милый, — прошептала она, и её голос звучал сладко, как мёд. — Мы сделаем всё возможное. Добро пожаловать домой, Джошуа.
Время ужина.
Джонхана отмыли до скрипа. Длинные волосы, теперь чистые и мягкие, падали на плечи, скрывая повязку. Его облачили в просторную рубашку и мягкие брюки, которые висели на его худощавом теле, но были невероятно комфортными. Он чувствовал себя чужим в этой одежде, как будто его кожу обернули в чужую, слишком нежную жизнь.
Но всё это забылось, когда он вошёл в столовую.
Длинный полированный стол ломился от еды. В центре красовалась огромная запечённая рыба в лимонном соусе, по краям дымились серебряные супницы с чем-то ароматным, лежали розетки с икрой, нарезанные стейки с кровью, сочные и покрытые травами, салаты с авокадо и креветками — изобилие, которое он видел только в журналах, выброшенных на помойку. Воздух был густым и пряным от специй. Слюна предательски наполнила его рот, и он сглотнул, чувствуя, как живот сводит от голодных спазмов.
Господин Ким занял во главе стола. Он ловким движением встряхнул крахмальную салфетку и положил её на колени.
— Прошу, не стесняйтесь, — сказал он, и его слова прозвучали как разрешение на атаку.
Вону и Дженни немедленно приступили к еде. Джонхан замер, наблюдая за ними украдкой. Он следил, как Вону уверенно орудует ножом и вилкой, аккуратно отрезая кусочки стейка. Джонхан скопировал его движения — неуклюже, но старательно. Он взял свой стейк, почувствовав, как сок выступает на его пальцах, и повторил каждое движение Вону. Еда во рту показалась ему взрывом вкуса, таким ярким, что у него потемнело в глазах. Он хотел жадно проглотить всё сразу, но заставлял себя есть медленно, изображая достоинство, которого у него не было.
Все молча наблюдали за ним, но особенно — Дженни. Она сидела напротив, сменив платье на тёмно-синее, бархатное, и распустив волосы. Они спадали на плечи тёмной волной, и она не сводила с него пристального, изучающего взгляда, будто разгадывала сложный пазл. Лёгкая улыбка играла на её губах.
Первым нарушил тишину Господин Ким, отпив вина.
— Кстати, сегодня меня не будет дома. Появились срочные дела. Вернусь к утру.
Вону, не отрываясь от тарелки, мрачно спросил:
— Какие дела?
Господин Ким медленно перевёл на него взгляд. Его глаза стали холодными.
— Я должен отчитываться перед тобой? — его голос прозвучал тихо, но с опасной ноткой.
Дженни поспешно вмешалась, улыбаясь во всю ширину губ. Она сложила пальцы перед собой, положив изящные руки на стол.
— Ну что ты, отец, конечно нет! — её голос звенел, как хрустальный колокольчик. — Вону просто... проявляет любопытство. И правда, какое дело может быть таким срочным среди ночи? И оставлять нашего бедного Джошуа одного в таком состоянии... — она бросила на отца томный, немного упрекающий взгляд.
Господин Ким смягчился, повернувшись к ней. Его тон стал почти отеческим, тёплым.
— Что значит, один? Ты же здесь, моя умница. Ты прекрасно справишься, позаботишься о нём, если что.
Он заметил потерянное выражение лица Джонхана и перешёл на официальный, поясняющий тон, будто выступая на собрании.
— Ах, да, конечно. Джошуа, тебе нужно знать, с кем ты живёшь. Представься, сынок.
Парень резко поднял голову. Его глаза, холодные и узкие, на мгновение встретились с взглядом Джонхана.
— Ким Вону, — отрезал он сухо. — Старший сын. — И сразу же вернулся к еде, с силой вонзая вилку в мясо, демонстративно игнорируя всех.
— Отлично, — кивнул Господин Ким, будто поставив галочку в списке. — Теперь твоя очередь, дорогая.
Дженни облокотилась на стол, подперев подбородок рукой. Её глаза блестели от забавы.
— Ким Дженни, — пропела она, растягивая слова. — Средний ребёнок в семье. То есть твоя сестра. По крайней мере, так должно быть по документам, — добавила она с лёгкой, едва уловимой насмешкой.
Джонхан заставил себя улыбнуться, изображая робкую благодарность.
— Приятно познакомиться... сестра, — сказал он, и его голос дрогнул. Он перевёл взгляд на Вону. — А к тебе тогда как обращаться? Старший брат?
Раздался оглушительный стук. Вону с силой опустил вилку на тарелку.
— Нет необходимости, — прошипел он, и его голос был низким и ядовитым. Он посмотрел прямо на Джонхана. — Никакой я тебе не брат. Усвоил?
В столовой повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем маятниковых часов в углу. Даже прислуга замерла.
А потом Дженни тихо рассмеялась — лёгкий, серебристый, абсолютно безумный звук. Она взяла свой бокал и отпила, как будто ничего не произошло. Господин Ким тоже вернулся к еде, его лицо было абсолютно спокойным.
Джонхан медленно опустил глаза на свою тарелку. В его голове пронеслись все странности, все взгляды, вся эта неестественная игра. Лёд пробежал по его спине.
«Они все сумасшедшие, — промелькнула у него мысль.
Тем же вечером.
Комната поглотила тишину, густую и звенящую, нарушаемую лишь мерным тиканьем старинных часов где-то в глубине дома. Джонхан лежал на спине, утопая в неге, неведомой его телу. Матрас был неприлично мягким, пружинящим, он обволакивал его изможденное тело, как пушистый, невесомый кокон. Он ворочался, вдавливая ладони в шелковистую поверхность, сжимая пальцами упругий наполнитель. Каждый мускул, привыкший за годы к жестким доскам и тонкому, колющему тюфяку, кричал от непривычного расслабления. Он чувствовал себя обманщиком, возлежащим на облаке, украденном у кого-то другого.
«Сумасшедший дом, — беззвучно шептали его губы, а глаза, широко раскрытые, следили за игрой лунных бликов на замысловатой лепнине потолка. — Совершенно безумный дом. И этот Вону...»
Мысль о старшем сыне заставила его сжаться. «Смотрит так, будто я не человек, а пятно. Ничтожество, случайно занесенное сюда ветром. Хочется врезать ему, да так, чтобы его идеальная причесса разлетелась, чтобы он узнал, каково это — быть на дне».
Он замолк, и в памяти всплыл образ Дженни. Тепло ее тела, вплотную прижавшегося к нему в холле, запах дорогих духов — не цветочных, а горьковатых, древесных, с примесью табака и чего-то опасного. На его губах дрогнула неуверенная, почти мальчишеская улыбка. Она была такой яркой, такой живой...
«О, как трогательно. Устроился поудобнее, мальчик?»— в мозгу, словно раскаленный штырь, вонзился знакомый ядовитый шепот. Он был таким отчетливым, что Джонхан непроизвольно повернул голову, ожидая увидеть на краю кровати сгорбленную тень. «Подумал, что попал в сказку? Забыл, ради кого все это? Забыл ее дыхание, прерывистое и хриплое? Забыл, как кость отдавалась в твоей руке? Она ждет. А ты разнежился и мечтаешь о взгляде той, что сожрет тебя с потрохами. Жалкий кусок грязи»
— Заткнись! — хриплый крик сорвался с его губ, эхом раскатившись по роскошной комнате. Он резко сел, спустив ноги с кровати, и вцепился пальцами в волосы. Глаза его метались по комнате, дикие, воспаленные. — Отстань от меня! Убирайся! Это не так! Я знаю, зачем я здесь! Я все помню!
Он заткнул уши ладонями, зажмурился, пытаясь вышибить из головы ненавистный голос. Постепенно адреналиновая волна отступила, сменившись ледяной, тошнотворной пустотой. Дыхание выровнялось. Его взгляд, остекленевший, упал на темный угол, где на полу лежал его потертый рюкзак — единственная связь с прошлым.
Он подполз к нему, дрожащими руками развязал шнурки. Внутри лежали жалкие трофеи: тяжелая серебряная пепельница в форме лапы, несколько пачек импортных сигарет, пара массивных столовых ножей. Сокровища нищего. Этого было катастрофически мало. Капля в море.
Боль за сестру, острую и физическую, словно удар ножом под ребро, пронзила его. Арин. Одна. В темноте. В холоде. Ее тихий, прерывистый кашель отдался в его ушах грохотом. Он вспомнил слова господина Ким за ужином: «Сегодня меня не будет дома». Ключ. Это был ключ. Сердце его учащенно забилось. Комната олигарха. Там уже точно должно быть сейф со всеми документами и деньгами.
Тихо, как призрак, он выскользнул в коридор. Гигантский особняк спал, погруженный в гробовую тишину. Длинный коридор тонул во мраке, лишь бледные лучи луны, пробивавшиеся сквозь высокие арочные окна, ложились на темный паркет призрачными дорожками. Он двигался на ощупь, затаив дыхание, каждый его шаг отдавался в тишине оглушительным громом. Двери, одинаково монументальные и закрытые, уходили в обе стороны. Открывать наугад — чистое безумие.
И тогда он услышал.
Сначала — приглушенный, сдавленный стон. Потом — ритмичный, навязчивый скрип. Прерывистое, учащенное дыхание. Звуки доносились из конца коридора, из-под двери, в щель под которой лился желтый электрический свет.
Любопытство, острое и звериное, пересилило осторожность. Он прижался к стене, сливаясь с тенями, и бесшумно подкрался. Сердце колотилось где-то в горле. Он прильнул к узкой щели.
И мир перевернулся.
В центре комнаты, на диване, на груде сброшенной шелковой одежды, залитая резким светом торшера, была Дженни. Совершенно обнажённая. Её тело, гибкое и сильное, изгибалось в ритмичном, хищном танце, в каждом движении которого читалась дикая, первобытная сила. Длинные тёмные волосы раскачивались, хлеща по влажной, блестящей на свету коже. Голова была запрокинута, обнажая длинную шею, на которой играл пульс. На её прекрасном, отрешённом лице застыла гримаса неистового наслаждения и безраздельной власти — словно она была не участницей, а повелительницей этого действа.
Её пальцы с длинными алыми когтями впились в плечи человека под ней, оставляя красные полосы. С каждым её движением упругая грудь отчаянно вздымалась, соски, твёрдые и налитые, подрагивали в такт её яростным толчкам. Из её горла вырывались не столько стоны, сколько хриплые, задыхающиеся командные шёпоты, влажные от слюны и страсти:
— Да... вот так... а-ах... не останавливайся...
Воздух был густым и тяжёлым, наполненным запахом пота, дорогого парфюма и секса. Их тела, слипшиеся от влаги, издавали при каждом движении тихие, мокрые, похлопывающие звуки, от которых по коже бежали мурашки.
Вону. Его лицо было искажено экстазом, губы растянуты в беззвучном рычании, на лбу выступили капли пота. Глаза, полные мрачной, животной одержимости, не отрывались от неё, словно он пытался впитать в себя каждый её вздох, каждый изгиб. Его руки, с выпуклыми, напряжёнными до предела венами, с бешеной силой впивались в её бёдра, оставляя синяки на белой коже, будто он пытался не просто удержать её, а вдавить в себя, растворить, присвоить. Он был её пленником, её рабом, готовым на всё — на боль, на унижение, на смерть — ради одного её мимолётного касания, ради этого порочного рая, который она ему даровала.
Джонхан отшатнулся, прислонившись лбом к холодной стене. В ушах зазвенело. В трущобах он видел всякое — грубый, быстрый секс в подворотнях, обмен телами на еду. Но это было иным. Это была не страсть, а нечто темное, ритуальное, порочное до мозга костей. Они же... брат и сестра. Волна острого омерзения и какого-то щемящего, непонятного чувства накатила на него. Что-то вроде горечи и укола ревности. К Вону? К ней? Она казалась ему теперь не просто красивой девушкой, а существом из другого, опасного и манящего мира, который он никогда не поймет.
Он сделал неосторожный шаг назад, желая только одного — бежать.
Под его босой ногой старый паркет издал оглушительный, предательский скрип.
Звук, словно хлопок, разорвал насыщенный воздух комнаты.
Движения в комнате замерли мгновенно. Стон оборвался на самой высокой ноте. Воцарилась абсолютная, давящая тишина, напряженная до предела.
Джонхан застыл, леденящий ужас сковал его конечности. Из щели в дверь на него упали два пары глаз. Широко раскрытые, блестящие глаза Дженни — в них мелькнуло не испуг, а быстрое, ястребиное любопытство. И взгляд Вону — мгновенно протрезвевший, полный немой, кипящей ярости.
Его поймали.