Глава 29. Между жизнью
В ДОМЕ ЦАРИЛА ТРЕВОЖНАЯ ТИШИНА. Глухая. Тяжёлая. Словно перед бурей.
Полина ходила по комнате, прижав руки к груди. Она не знала, что именно происходит, но чувствовала - беда рядом. Барс держал телефон у уха, а его лицо стремительно мрачнело.
- Она снова плачет, - дрожащим голосом говорила Эмма. - Дима... Мне страшно...
Дима сжал телефон, будто хотел раздавить его, подскочил с места, наскоро обнял Полину и сорвался с места. Он уже знал. Сердцем. Голосом Эммы. Этим странным ощущением под кожей.
С Верой что-то случилось.
Он мчался сквозь вечернюю улицу как в бреду.
Открыл калитку.
Влетел в дом.
Эмма стояла в прихожей, бледная как смерть. Сжав кулачки, она смотрела на брата, и в этих заплаканных глазах было всё - паника, бессилие, ужас.
- Где она? - хрипло.
- Наверху... Заперлась... - прошептала Эмма и, как будто не выдержав напряжения, сползла на пол.
Дима не тратил ни секунды. Он взлетел по лестнице, в два прыжка достиг двери Веры. Постучал.
- Вера! Открой! - потом ещё, и ещё. - Вера! Это я!
Молчание. Леденящее.
- Сема! - крикнул он.
Семён уже выбежал из своей комнаты, по его лицу было видно, что он тоже что-то почувствовал.
- Что случилось?
- Вера, - коротко ответил Дима. - Дверь заперта.
- Опять эти её истерики? - послышался резкий голос Сперанского, который вышел из кабинета. - Пусть сидит, успокоится!
Дима резко обернулся.
- Ты серьёзно?! - в его голосе зазвенела ярость. - Ты видел её в последнее время?! Да она погибает у тебя на глазах, а ты несёшь этот бред?!
- Она балуется, - холодно сказал Сперанский. - Опять эти её истерики? Пусть сидит. Успокоится - сама выйдет. Это манипуляции. Как у её матери, - хладнокровно произнёс Старик.
- Да пошёл ты!
Дима резко развернулся и ударил в дверь ногой, со всего маха. Доска затрещала, но не открылась.
- Назад! - рявкнул Семён, и с плеча ударил вторично - дверь слетела с петель.
Полутёмно. Воздух стоял затхлый, тяжёлый.
И она... сидит у кровати. Без движения. Голова опущена. В руке - пустая упаковка таблеток.
Лицо белое, как у мёртвой куклы. Губы синеватые. Ресницы едва дрожат.
Семён бросился к ней, рухнув на колени:
- Принцесса, нет, нет, не смей... - его голос сорвался. Он похлопал её по щекам, попытался разбудить. - Слышишь меня?! Вера! Малышка! Не спи!
Дима уже схватил её за руку. Пульс.
- Слабый. Очень слабый... - прошептал он. - Господи... Сёма, на руки. Быстро!
Семён, не дожидаясь, осторожно, но быстро подхватил её, прижимая к себе, как ребёнка.
На лестнице раздался топот каблуков. Потом всхлипы.
- Дима?! - Оксана, бледная, заплаканная, с дрожащими руками. - Что вы сделали с моей дочкой?! Что вы... о боже... Вера!! Дима что происходит? Что вы сделали с моей малышкой? Боже... Вера. - уже повышала Оксана и стирала тушь с лица крупными каплями алмазных слёз.
Она увидела Семёна с бесчувственным телом дочери - и закричала.
- Нет! Нет! - Она бросилась за ними. - Я с вами. Я еду с вами, я не оставлю её одну!
Сперанский застыл. Без слов. Он не двигался. Даже не моргнул. Только медленно сел на ступень лестницы, глядя, как тело дочери уносили мимо него. Как будто он осознал... только сейчас.
Дима обернулся на отца:
- Если она умрёт... Я КЛЯНУСЬ ТЕБЕ... я не просто тебя возненавижу - я тебя уничтожу! - его голос гремел. - Я выжгу всё, что у тебя есть!
Оксана всхлипывала, держась за поручень, но шла следом, не отставая.
- Подождите! Я с вами, умоляю, я должна быть рядом!
Эмма осталась на полу в коридоре, обхватив голову руками, задыхаясь в панике.
Сперанский встал, хотел было подойти, но Эмма зажалась в угол. Она дрожала, словно в горячке.
- Уходите... - хрипло выдохнула она. - Не трогайте меня... Вы её убили... Вы её...
Он опустился рядом, как деревянный. Рядом с девочкой, которую не знал, как утешить. Которую подвёл.
Они бросились к машине, не теряя ни секунды. Оксана - за ними. Семён держал Веру на руках, чувствуя, как она становится тяжелее, словно жизнь ускользала из неё.
- Давай, малышка, не смей сдаваться, - прошептал он, поглаживая её по волосам.
Дима завёл машину и выжал газ в пол.
- Терпи, сестрёнка, - стиснув зубы, прошептал он. - Мы спасём тебя. Обещаю.
В машине было напряжённое молчание. Только тяжёлое дыхание Димы, рывки мотора и слабые звуки, срывающиеся с губ Веры.
- Сёма? - голос Димы был напряжённым, но твёрдым.
- Она дышит, но слабо, - ответил он, не сводя глаз с её бледного лица. - Держись, принцесса, слышишь?
Оксана сидела на заднем сиденье машины, прижимая к себе безжизненное тело Веры. Её руки дрожали, слёзы текли по щекам, но она не вытирала их. Рядом сидел Сёма — охранник семьи, молчаливый, сжавший руль так, будто хотел его сломать. Машина мчалась сквозь ночь, фары выхватывали из темноты мокрые деревья и обочины.
— Потерпи, детка, — шептала Оксана, укачивая дочь, как в детстве. — Потерпи, мама рядом...
Слёзы душили, но она выдохнула, заставляя себя взять себя в руки.
Дима не терял ни секунды. Он гнал так, что машину заносило на поворотах.
- Я здесь, малышка, - сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. - Всё хорошо, ты со мной.
Вера слабо выдохнула и снова закрыла глаза.
- Чёрт, пожалуйста! Пожалуйста, нет прошу чтобы не умирала - Дима надавил на клаксон, пролетая на красный.
Салон машины был наполнен напряжением. Дима сжимал руль, сосредоточенно ведя машину через вечерние улицы — они ехали в больницу. Сзади сидели Сёма, их охранник, и бледная Вера, почти не реагирующая на происходящее. Рядом с ней — Оксана, вся в тревоге, с сжавшимися пальцами и болью в глазах.
Машина встала на светофоре, когда раздался звонок. На экране высветилось имя: Володя.
— Не сейчас... — прошептала Оксана, но всё же приняла вызов.
— Оксана... Эмма… — голос мужа был сбивчивым, тревожным. — С Эммой что-то происходит. Она закрылась в комнате, у неё паника. Она кричала твоё имя и не дышала почти. Я не могу её успокоить!
Мир словно перестал вращаться.
— Что?! — Оксана вскрикнула так, что даже Вера на мгновение вздрогнула.
— Я не знаю, что с ней! Я… я боюсь, она зовёт тебя...
— Ты боишься?! — она завопила в трубку, в голосе сорвались слёзы, — Ты боишься, Володя?! А ты не боялся, когда давил на нашу старшую, а?! Когда говорил ей — иди на эти сраные свидания с этим Артёмом, с этим Рудиным! Потому что «бизнес, выгодно», потому что «родственные связи»?! А ты не подумал, каково ей было?! Она же твоя дочь, а не пешка в сделке!
— Я не знал… я думал…
— Не знал? Да мне с первого взгляда он был противен! Ты хоть раз послушал меня?! Хоть раз?! — Оксана всхлипнула и уже почти кричала. — А теперь у тебя Эмма не дышит, а Вера чуть не умерла, потому что просто хотела исчезнуть от твоего давления!
В следующую секунду она сорвалась:
— Дима! Останови машину! Немедленно!
— Мы на светофоре, — удивлённо бросил он, — что случилось?..
— Останови, я должна к ней, к Эмме!
Не дожидаясь, пока он что-то скажет, она распахнула дверь и выскочила из машины прямо на перекрёстке. Каблук поехал по асфальту — Оксана споткнулась, чуть не упала, ударившись коленом, но тут же поднялась. Дождь моросил, одежда прилипала к телу. Она бежала, тяжело дыша, будто спасала чью-то жизнь. Нет — спасала две.
Слёзы душили, и она едва видела дорогу. Перед глазами всплывала Вера — бледная, в каплях пота, в реанимации. Девочка, которую она растила, любила, оберегала. И этот холодный, выверенный голос мужа: «Ничего страшного, привыкнет. Артём — хороший парень. Умный, с амбициями. Родственники — помогут делу…»
«А если он сделал ей больно?..» — стучала мысль в голове.
«Если тронул её, оскорбил, напугал, использовал?..»
— Господи, только бы она жила… Только бы моя девочка жила…
Дом был уже близко. Свет в окне. Она не чувствовала боли, ни в сбитых коленях, ни в сердце — только страх и ярость, и материнскую боль, которая раздирала изнутри.
Оксана ворвалась в дом, срываясь с дыханием, и закричала:
— Эмма?! Эммочка, где ты?! Мамочка здесь!
А на втором этаже в детской раздавались всхлипы.
Оксана влетела в комнату Эммы, и сердце её сжалось. Девочка сидела в углу, свернувшись в комочек, лицо мокрое от слёз, глаза — расширены от паники. Она дрожала, будто промёрзла до костей, и смотрела на маму, как на единственную ниточку к реальности.
— Мамочка… — выдохнула Эмма, сорвавшись на хриплый всхлип.
Оксана, не раздумывая, бросилась к ней. Присела на колени, едва не вскрикнув от боли — ногу будто пронзило. Но сейчас ей было всё равно.
— Я здесь… я рядом… тише, солнышко… мамочка с тобой, — шептала она, гладя Эмму по спине, по волосам, целуя её в висок. — Всё хорошо… всё хорошо… ничего плохого не случится, я не дам…
Она медленно подняла Эмму на руки. Боль на ногах была острой, но Оксана стиснула зубы. Девочка прижалась, уткнувшись носом в шею матери, всё ещё всхлипывая, как маленькая.
— Пойдём, умоемся… ты вся заплаканная… моя хорошая…
Оксана медленно спустилась вниз, удерживая равновесие. В ванной включила тёплую воду, присела на краешек ванны и умывала лицо Эммы, вытирала мягким полотенцем, шепча ласковые слова. Тёплая вода смывала слёзы, но не боль — она всё ещё стояла комом в груди.
Затем они вместе прошли в детскую. Оксана села на кровать, положила Эмму себе на колени и медленно, с заботой, уложила её. Покрывала, игрушка в ручки, поцелуй в лоб.
— Мамочка рядом… я никуда не уйду. Спи, любимая…
Эмма уже почти заснула, но перед тем как закрыть глаза, прошептала:
— А Вера?.. Она вернётся?..
Оксана сдержала дрожь в голосе:
— Конечно… твоя сестричка сильная. Она скоро будет с нами. Спи.
***
Машина неслась по ночным улицам, разрывая тишину визгом шин. Сзади, на заднем сиденье, Семён держал Веру на руках, как куклу — безжизненную, бледную. Её длинные волосы свисали ему на колени, а грудь едва поднималась. Глаза были закрыты, губы чуть посинели.
— Терпи, милая. Потерпи, — хрипло шептал он, гладя её по щеке.
Дима за рулём сжимал руль так, что побелели костяшки. Он не помнил, как они выехали, не чувствовал ног. Внутри всё кипело — злость, страх, отчаяние. Он бросил взгляд в зеркало — Сёма бледен, как мел, но держится. А Вера...
— Чёрт... — выдохнул Дима, глядя на дорогу. — Мы почти доехали.
Как только машина затормозила у приёмного покоя, они выскочили почти одновременно. Сёма на руках унёс Веру внутрь.
— Эй! Срочно! Она наглоталась таблеток! — закричал Дима, пробегая вслед.
Медсёстры подскочили, одна потянулась к телефону.
— В реанимацию! Немедленно! — закричал кто-то в форме.
— Если вы сейчас же не спасёте её... — голос Димы дрогнул, — я разнесу всё к чертям, слышите?!
— Она выживет, — твёрдо сказал Сёма, глядя врачам в лицо. — Она сильная. Вы даже не представляете, насколько.
— Не дайте ей умереть... — добавил он тише, почти шёпотом.
Двери палаты захлопнулись перед ними, отрезая от мира. В коридоре наступила гробовая тишина. Дима рухнул на пластиковый стул, наклонился вперёд и сцепил руки, упираясь в колени. Губы плотно сжаты, челюсть ходит ходуном.
Сёма стоял рядом, не шевелясь. Только пальцы вздрагивали на локтях, скрещённых на груди. В его глазах блестело что-то неясное — страх? Гнев?
— Она выберется, — выдохнул он. — Я знаю. Она выберется.
Иначе этот мир сам попросит пощады.
Прошёл почти час. Он тянулся, как вечность. Свет в коридоре казался слишком ярким, кислород — слишком тяжёлым. Сёма ходил взад-вперёд, как хищник в клетке. Дима, наконец, заставил себя сесть, уставившись в пустоту. Ни один врач не выходил. Ни одной новости.
Телефон в руке завибрировал. Он посмотрел на экран — Оксана. Не стал дожидаться второго гудка, сбросил и сразу сам набрал. Она ответила почти мгновенно.
— Дима?
— Промывают желудок, — выдохнул он. Голос сорвался. — Она… она пока жива.
На том конце было молчание. Лишь её дыхание. И потом — чуть хрипло:
— Слава Богу… Я скоро буду. Я вызову такси, поеду к вам.
— Она сильная, — тихо сказал Дима, опуская голову. — Но она совсем… совсем холодная была. Я думал…
— Не думай, — резко перебила Оксана. В голосе — сталь. — Она не умрёт, ты слышишь? Она не посмеет умереть. Я с ней.
— Хорошо… — прошептал он. — Приезжай быстрее.
Он сбросил звонок, и рука с телефоном опустилась на колено.
Сёма остановился рядом, посмотрел на него исподлобья.
— Она едет?
— Да. Скоро будет в пути.
Молчание снова сгустилось между ними. Только капли воды от кондиционера снаружи монотонно стучали в стекло, как отсчёт времени.
— Знаешь, — глухо сказал Сёма, — я убью того, кто довёл её до этого. Клянусь.
Дима не ответил. Просто медленно кивнул.
***
Когда Эмма задремала, Оксана медленно встала, выйдя на цыпочках и спустившись вниз. И только закрыла за собой дверь, как слёзы хлынули вновь. Она села на пол в холле, обхватила себя руками, сгорбилась.
Тут вошёл Владимир. Он был напряжён, но пытался сохранить спокойствие.
— Как она?..
— Лучше. Но не из-за тебя, — прошептала Оксана, не поднимая головы. — Из-за меня. Потому что я здесь. Потому что я — мама.
— Ты хочешь сказать, я плохой отец?
— Я хочу сказать, что ты сломал ей обеих. Своими ожиданиями, своими «так будет лучше», своими делами, где дети — просто инструмент. Ты видишь их, Володя? Ты видишь, кого ты растишь?
Он шагнул ближе:
— Я хотел, как лучше. Ты тоже это знала.
— Знала. И молчала. Боялась тебя. А теперь… теперь я просто ненавижу себя за это.
Владимир хотел что-то ответить, но вдруг с лестницы раздались быстрые шаги.
— НЕ ССОРЬТЕСЬ! — крикнула Эмма и выбежала босая, в пижаме, глаза распухшие от слёз. — Я не хочу, чтобы вы ссорились! Я люблю тебя, мамочка!
Оксана моментально бросилась к ней, схватила, прижала к груди.
— Я здесь… всё хорошо… мы не будем ссориться. Я тебя люблю больше жизни, слышишь?.. Больше всего на свете.
Они стояли, обнявшись, и даже Владимир не сдвинулся с места. Впервые за много лет он понял: его семья трещит по швам — и если он не изменится, потеряет всё.
***
Полина стояла у окна своей квартиры. Рядом сидел Лорд, её бойцовский пёс, положив голову на колени. Квартира была уютной, но её не покидало чувство тревоги. В животе — тишина. Малышка, которая обычно пиналась с утра, сегодня молчала. Полина гладила живот, вслушиваясь в свои чувства.
Она не выдержала. Надела кроссовки, накинула пальто и, позвав Лорда, вышла из дома. Путь к Сперанским казался бесконечным. Сердце стучало всё быстрее.
Она не знала, зачем идёт. Но знала, что должна быть там.
Полина подошла к двери, постояла немного, выдохнула. Дом, казалось, вымер. Ни звука. Только сердце гулко билось в груди, а в животе всё так же тишина — малышка молчала. Лорд остался дома — не захотела брать его с собой. Почему-то внутри щемило.
Она позвонила в дверь. Секунда. Две. И вдруг — порыв, шаги.
Оксана открыла. Взгляд у неё был покрасневший, лицо бледное, губы сжаты в линию. Она хотела что-то сказать, но замерла, увидев Полину. А та просто стояла, как вкопанная.
— Привет... — прошептала Полина. — Я просто... не знала, куда ещё.
Глаза Оксаны задрожали. Но прежде чем она ответила, из глубины дома донёсся быстрый топот.
— ПОЛИНА! — Эмма.
Девочка выскочила, словно стрела. Подбежала и вцепилась в Полину, уткнувшись в её живот, в её пальто, в неё всю.
— Эмма... — Полина присела, осторожно обняла её, гладила по волосам. — Малышка, ты чего...
Но Эмма только всхлипывала, уже навзрыд, не в силах выговорить ни слова.
Оксана подошла ближе, как будто собиралась что-то объяснить, но голос предал её. Она опустилась рядом, в глазах — буря.
— Что случилось? — спросила Полина, уже настороженно, взгляд метнулся от девочки к женщине.
— Поля... — Оксана выдохнула. — Это Вера... Она... в больнице.
У Полины дрогнули губы. Веки защипало. Но она сдержалась. Только по щекам потекли беззвучные слёзы. Не плач — просто глаза не выдержали.
— Как?.. — прошептала она.
— Я... не знаю, как мы это допустили... — голос Оксаны сорвался. — Я думала, что всё держу под контролем, что смогу уберечь... А оказалось...
Полина лишь молча прижала к себе Эмму и посмотрела в глаза Оксане. Они обе сейчас были на грани. И только детская ладонь на животе напоминала — ради кого всё это.
***
Тусклый свет больничных ламп бросал холодные блики на стены. В воздухе витал слабый запах лекарств и стерильности, а за дверью палаты Вера, кажется, наконец уснула. Дима молча наблюдал за Семёном, который стоял у окна, крепко сцепив руки в кулаки. Он не сводил взгляда с улицы, но было ясно - он здесь, мыслями там, за дверью.
Дима сделал несколько шагов и спокойно, но твёрдо произнёс:
- Ты назвал её «малышкой» и «принцессой».
Семён не пошевелился.
- Просто поддержал.
- Поддержал? - Дима усмехнулся, но в его голосе не было веселья. - Не ври мне, Сема.
Тот сжал зубы.
- Она дочь Сперанского. А ты мне как брат. Мне нельзя даже думать об этом.
Дима усмехнулся, качая головой.
- Она дочь Старика, но не моя сестра. Мы с ним не семья, и ты это знаешь.
Семён резко выдохнул, словно пытаясь сдержать что-то внутри.
- Это не меняет сути, - его голос был напряжённым. - Она росла на моих глазах. Я должен был оберегать её, а не...
- А не влюбляться?
Сема молчал, стиснув челюсть.
- Ты можешь сколько угодно отрицать, но я видел, как ты смотрел на неё, когда мы выносили её из дома. Ты чуть с ума не сошёл, когда она не открывала дверь.
Семён провёл рукой по лицу, словно хотел стереть усталость.
- Она слишком много пережила. Она потеряна, разбита. Ей нужно время, а не...
- А не ты? - Дима вскинул брови. - Смешно, потому что во сне она искала тебя. Она звала тебя, Сема.
Семён крепче сжал кулаки.
- Дим...
- Не гони её от себя, - голос Димы стал мягче, но не менее твёрдым. - Ты - единственный, кто может её защитить.
Семён снова посмотрел в окно, туда, где мерцали уличные фонари.
- Я не знаю, как.
Дима тяжело вздохнул.
- Просто будь рядом.
***
Полина сидела на кухне, укутанная в плед, с чашкой чая в руках. Малышка в животе молчала. Ни толчков, ни движения — только напряжение внутри. Её пальцы дрожали. Воздух в доме пах детским лосьоном, мятой и чем-то... тревожным.
Из соседней комнаты вышла Эмма, сонная, в пижаме с котёнком.
— Поля, ты ещё не легла? — девочка потёрла глаза, но, заметив лицо Полины, нахмурилась. — Ты плакала?
— Нет, малыш. Просто... у меня сердце сейчас грустное. Знаешь, иногда оно так делает. Даже когда всё хорошо.
Эмма молча подошла и обняла её. Горячие ладошки на животе Полины.
— Она шевелится?
— Сегодня нет. Только утром. Наверное, спит, как ты должна.
— А ты? — Эмма посмотрела в глаза. — Ты тоже спишь по ночам, Полина?
Полина слабо улыбнулась.
— Только когда рядом кто-то тёплый, как ты.
Они посидели в тишине. Потом Эмма пошла в спальню. Полина проводила её, поправила одеяло, погладила по волосам. Затем вернулась на кухню. Посмотрела на телефон.
Входящий звонок: Барсик 🐯
— Алло.
— Поля... — уставший голос Димы. — Всё нормально у вас?
— У нас — да. — Она замялась. — У тебя… нет. Почему ты не сказал?
Тишина. Затем Дима тихо:
— Я… не успел. Всё быстро. Скорая, Вера без сознания, Оксана на нервах. Я просто бегал туда-сюда, как дурак.
— Ты не дурак, Дим. Просто… теперь я знаю.
— А я думала, ты специально...
— Полина, рысёнок. Нет. Не думай так. Я там бегал между Веры и Оксаной. У матери руки дрожали... А Вера, чёрт, она была синяя, она не дышала...
— Прости... — прошептала Полина.
— Не ты. Никогда не ты.
Её голос дрогнул. — Это ведь был Артём, да?
— Пока не ясно. Но… у меня плохое предчувствие.
Полина прижала телефон к щеке, как будто хотела обнять Диму.
— Если б ты сказал сразу, я бы… может, как-то помогла.
— Ты уже помогаешь. С Эммой. Спасибо тебе.
— Я рядом, Дим. Всегда.
Полина тихо бродила по дому. Эмма давно уже спала, свернувшись под пледом. Кухня была наполнена тишиной и ароматом липового чая — она машинально заварила его, чтобы не сойти с ума от мыслей. Руки дрожали. Всё было слишком быстро, слишком остро, слишком больно.
Щелкнул замок входной двери. Полина замерла.
На пороге стоял Владимир Сперанский.
Он не сказал ни слова. Вошёл медленно, как будто каждое его движение было отягощено грузом чужой боли. В тёмном пальто, с расправленными плечами и усталым лицом. Даже осунувшийся, он по-прежнему выглядел внушительно — сдержанная сила, богатство, уважение, которое чувствовалось в каждом жесте, каждом взгляде.
Полина поставила чашку на стол и тихо сказала:
— Добрый вечер.
— Добрый... — ответил он, с трудом стягивая перчатки. — Как Эмма?
— Спит. Устала, но уже спокойнее.
Он кивнул и прошёл в кухню. Повисла тишина. Они не были близки. Никогда.
— Я думала, вы не придёте, — пробормотала она.
— Я не мог остаться там. Хоть и должен был. — Он сел. Помолчал. — Ты ведь знала?
— Да. Дима не сказал, но я поняла. У него голос сорванный... а потом Эмма...
Сперанский закрыл глаза, опустив голову.
— Она... ещё жива, — с трудом выговорил он. — Но не знаю, как мне смотреть на себя в зеркало, если что-то случится.
Полина хотела что-то сказать, но не знала — можно ли.
Он выпрямился, заговорил ровно, но в голосе были трещины:
— Ты знаешь, я ведь думал, что силой можно удержать всё. Семью. Женщину. Сына. А вышло... как всегда.
— Дима вас любит. Просто...
— Любит? — горько усмехнулся Сперанский. — Он ненавидит меня, Полина. Сегодня, в больнице, он смотрел на меня, как будто я враг.
Воспоминание о недавнем захлестнуло:
Несколько часов назад, больница.
Он догнал Оксану, пошёл за ней по коридору, но навстречу вышел Дима.
— Ты опять лезешь туда, где тебе не место! — прошипел сын.
— Она моя дочь, ты слышишь? Я имею право знать!
— Ты имел право, когда она ещё тебе верила, — в голосе Димы дрожала ярость. — Ты раздавил её, как раздавил мою мать!
— Не смей...
— А что? Правда жжёт? Ты довёл мою мать, и теперь... теперь всё по кругу? Всё снова?!
— Ты ничего не знаешь! — Сперанский вскинулся.
— Я знаю, что ты — всё тот же старик, который любит контролировать. Только теперь тебе нечего держать.
И он ушёл. Оставив отца одного.
Сперанский открыл глаза и вернулся из своих воспоминаний в реальность
— Он прав, — тихо сказал Сперанский. — Я всегда всё ломал, даже когда хотел сохранить. Я кричал на Оксану, будто это она виновата, что меня не подпустили к Вере. А она просто боялась. За дочь.
Он закрыл лицо руками.
— Знаешь, я ведь думал... — его голос дрогнул. — Что я сильный. А ты, наверное, тоже так думала, да? Что я... опасный, большой человек. Бандит, как говорит Дима. А я — просто старый, сломанный отец, который даже на своих детей не может смотреть без слёз.
Полина медленно села напротив. Она уже не видела в нём прежнего гиганта, которого боялась. Видела мужчину. Уставшего. Настоящего.
— А сын? — спросила она тихо. — Хоть немного... он вам нужен?
— Он мне нужен больше, чем он сам может представить. Но я не умею быть хорошим отцом. Я только разрушать умею.
Он вдруг поднял на неё глаза — полные боли и мольбы, которые он, наверное, не привык показывать.
— А твоя малышка? Как она?
— Молчит, — выдохнула Полина. — Как будто прислушивается ко всему. Или прячется...
Они замолчали. Только за окном что-то капало — то ли дождь, то ли остатки прошедшего дня.
В этом доме, полном теней и трагедий, закипела вода в чайнике. Полина встала и молча достала ещё одну кружку.
Теперь их было двое.
И, возможно, это было началом чего-то нового.
Полина сидела на диване, закутавшись в мягкий плед. На журнальном столике остывал чай, в доме было тихо — Эмма уже давно спала. Тишина давила, но в ней было что-то тёплое. Спокойствие перед бурей.
Часы показали без пяти девять, когда щёлкнул замок входной двери.
В прихожую зашёл Дима. Его шаги были медленными, в пальто, с усталым лицом. Взгляд тёмный, плечи чуть опущены. Он снял ботинки, не глядя на неё, будто мыслями был где-то далеко — в больничных коридорах, возле двери палаты.
— Ты пришёл… — тихо сказала Полина, поднимаясь.
Он только кивнул, подошёл, обнял её за талию и уткнулся лбом в её шею. Она прижала его к себе, пальцы скользнули по затылку. Несколько секунд они стояли молча.
— Всё нормально? — спросила она чуть позже.
— Её стабилизировали. Сказали, ночь покажет, — ответил он сдержанно, почти сухо, но в голосе сквозила боль.
— Ты голоден?
Он отрицательно мотнул головой.
— Давай просто сядем... — тихо попросил он.
Они уселись на диван. Он взял её ладонь в свою, уткнулся лбом в их сцепленные пальцы. Она смотрела на него: такой сильный, упрямый, уличный в прошлом — теперь сломленный, уставший.
— Завтра поеду к ней снова, — сказал он.
— Вместе поедем, — мягко, но твёрдо ответила Полина.
— Полин, нет. Там… мало ли чего. Давка, нервы. Тебе нельзя.
— Я нормально себя чувствую, — она напряглась.
— Ты носишь моего ребёнка. Не лезь туда, где боль, паника и кровь, — резко, с отчаянием.
— А я что, по-твоему, просто сижу дома и жду, когда ты вернёшься сломанный? Я тоже переживаю за Веру. Ты не один!
Он вздохнул, зажмурился.
— Я просто боюсь за вас обеих.
Её голос стал мягче:
— Я всё понимаю. Но я с тобой. В любой момент. И не дам тебе развалиться.
Он поцеловал её ладонь. Долго молчал. Веки опущены, дыхание тяжёлое.
— Прости, — хрипло.
Она прижалась к нему. А через пару минут он прошептал:
— А она молчит. — Его рука скользнула к её животу. — Моя малышка… с утра не шевелилась почти.
Полина положила ладонь на живот и кивнула:
— Я чувствую её. Просто… она тоже всё слышит. И переживает. Завтра поедем. Вместе. Без споров. Хорошо?
Он кивнул, не споря.
Их объяла ночь. Но в ней был не только страх — в ней было единство.
Утро было теплым и мягким. Полина медленно проснулась, зарывшись носом в плечо Димы, который всё ещё дремал, обняв её за талию. За окном текла мирная жизнь — редкие машины, солнечные пятна на стене, запах кофе из кухни. Всё казалось почти нормальным.
Но в глубине души она знала — сегодня будет непростой день.
Полина не шевелилась, наслаждаясь этим моментом — редким, хрупким. Внутри было почти спокойно. Малышка в животе дремала, и Полина гладила округлость ладонью, убаюкивая и себя, и её.
Прошло ещё несколько минут, и она почувствовала, как Дима мягко тянется, чуть хрипло зевая у неё за спиной. Потом раздался его низкий, утренний голос:
— Доброе утро, моя девочка.
— Доброе… — слабо улыбнулась она, не открывая глаз.
Он поцеловал её в плечо, потом в висок.
— Готова к нашему маленькому походу в ад? — пошутил, но глаза у него были уже серьёзные.
Она повернулась к нему лицом.
— Я с тобой. Всё будет хорошо.
У подъезда их уже ждали.
Гриша стоял у чёрного внедорожника с зеркальными окнами, руки в карманах, взгляд цепкий, внимательный. Рядом — Слава, его помощник, моложе, с озорным прищуром и наушником в ухе. При виде Димы и Полины оба выпрямились.
— Доброе утро, — кивнул Гриша, открывая дверцу для Полины.
— Уж слишком доброе, как для слежки, — буркнул Дима, но сел рядом с ней, обняв плечи.
— Крет настоял, — сдержанно пояснил Гриша. — До родов вы — под наблюдением. Особенно в такую пору.
— А он тоже будет в больнице? — осторожно спросила Полина.
— Нет, сегодня совещание. Но он постоянно на связи.
Дорога прошла спокойно. Полина смотрела в окно, а внутри всё медленно затягивалось. Пронесшаяся через них боль отступала, уступая место тревожному ожиданию. Она чувствовала руку Димы в своей, и этого было достаточно.
***
Больница встретила их резким запахом антисептика, шорохом капельниц и редкими голосами. Им не пришлось ждать. Оксана сама вышла в холл, увидев их — у неё были заплаканные глаза, но на лице — облегчение и даже светлая радость.
— Поля... Димка... — прошептала она и тут же обняла девушку, осторожно, не касаясь живота.
— Как она? — сразу спросила Полина, сжимая её пальцы.
— Лучше. Уже просыпалась, потом опять уснула. Бледненькая, но живая. Слава Богу…
Они пошли в палату.
На белоснежной койке лежала Вера — худенькая, бледная, с заплетённой косой. Под глазами тени, губы чуть обветрены, но дышала ровно. Когда Полина наклонилась к ней, она вдруг открыла глаза.
— Полина?..
— Привет, малышка, — улыбнулась девушка, еле сдерживая слёзы. — Как ты?
— Я… — голос был слабым. — Пить хочу.
Оксана сразу метнулась за водой. А Вера чуть повернула голову к Диме.
— Ты пришёл?..
Он медленно подошёл, сел на край кровати и взял её руку:
— Конечно, пришёл, дурочка. Ты меня напугала.
— Прости... — глаза у Веры затряслись, и она тихо всхлипнула.
— Всё. Тише. Ты же сильная, да? — сказал он и поцеловал её в лоб. — Всё уже позади.
Оксана принесла воду, и Вера с трудом сделала пару глотков. Потом прошептала:
— А малышка как? — взгляд на живот Полины.
— Всё хорошо, она шевелится, — мягко ответила та. — Думаю, тоже волнуется за тебя.
Слёзы снова выступили на глазах у Веры, но теперь — от чего-то светлого. От того, что рядом были родные. Все трое.
Мир вокруг будто на миг затаил дыхание, позволяя им просто быть рядом.
Полина сидела рядом, тяжело дыша, её пальцы дрожали, сжимая покрывало. Дима вышел оставив дам наедене. Глаза метали молнии, сердце колотилось от ярости. Она смотрела на Веру, сжав зубы, но не могла накричать. Не на неё.
- Почему ты молчала? - сорвалось с её губ, голос был хриплым и полным злости.
Вера вздрогнула, опустив взгляд.
- Я... я боялась, - прошептала она.
Полина резко выдохнула и сжала кулаки.
- Ты боялась?! Да чтоб их всех... - она осеклась, стиснув зубы, и с силой вытерла глаза. - Мы могли быть рядом, могли помочь!
Вера сжалась, будто хотела исчезнуть, и Полина тут же осеклась. Гнев сменился резкой болью.
- Прости... - она подняла руку, неуверенно коснувшись Веры за плечо. - Я просто... я так зла, Вера. Так зла, что ты страдала одна.
Вера тихо всхлипнула, а Полина сдалась. Нежно притянула её к себе, обняла, гладя по спине.
- Всё... Всё, моя хорошая, я с тобой.
Она прижала губы к макушке Веры, ощущая, как та дрожит.
- Ты не одна. Никогда больше, слышишь?
Вера молча кивнула, уткнувшись в неё, а Полина только крепче её обняла.
Полина гладила Веру по спине, её пальцы тонули в тёмных волосах сестры. Она чувствовала, как та вздрагивает от каждого всхлипа, как судорожно вцепляется в неё, будто боится, что её снова оставят одну.
- Тише, милая... - Полина шептала мягко, почти убаюкивающе. - Я здесь. Никто тебя больше не обидит.
Вера всхлипнула, спрятала лицо у неё на груди, а Полина только крепче обняла её, покачивая из стороны в сторону, как ребёнка.
- Мне так страшно... - прошептала Вера, голос дрожал.
Полина сжала глаза, сердце сжалось от боли.
- Я знаю, моя хорошая, знаю... - она чуть отстранилась, взяла Веру за лицо, мягко смахивая слёзы большими пальцами. - Но теперь ты в безопасности.
Вера молчала, только кивнула, а Полина снова притянула её к себе, целуя в макушку.
- Мы справимся, слышишь? Ты сильная. И мы все рядом.
Вера прижалась крепче, а Полина почувствовала, как по её плечу катятся тёплые слёзы. Она не спешила отпускать - пусть Вера выплачет всё, что держала внутри.
Полина гладила её по голове, не зная, как выдержать эту боль, не разрыдаться самой.
Через стекло на двери стояла Оксана. Она закрыла рот рукой, не в силах сдержать слёзы. Рядом — Дима, вернувшийся после разговора. Он молча наблюдал, не вмешиваясь. Сжимал кулаки, так что побелели костяшки пальцев.
Впереди было много — разговоров, решений, борьбы.
Но сейчас… была только боль. И любовь. Которая лечила — как могла.
Дверь в комнату тихо приоткрылась, и на пороге появились Оксана с подносом еды которую недавно взяла со столовой и Эмма. Девочка несмело заглянула внутрь, её большие глаза наполнились тревогой, когда она увидела Веру, сжавшуюся в объятиях Полины.
- Верочка... моя... Пришла в себя моя девочка - осторожно позвала Оксана, делая шаг вперёд.
Вера вздрогнула, но не подняла головы. Полина не разжимала объятий, только крепче прижала сестру к себе, а потом посмотрела на Оксану.
- Она устала, - мягко сказала Полина, но в её голосе слышалась едва сдерживаемая боль.
Оксана медленно подошла ближе и присела рядом, не дотрагиваясь, но давая понять, что она здесь.
- Мы рядом, девочка моя, - её голос был наполнен теплотой.
Эмма подошла к кровати и осторожно положила свою маленькую ладошку на руку Веры.
- Вера, я принесла тебе чаю... - прошептала она.
Вера слабо шевельнулась, подняла покрасневшие глаза и посмотрела на младшую сестру.
- Спасибо, малыш... - её голос был тихим и хриплым.
Эмма неловко улыбнулась, а потом вдруг, не сдержавшись, обняла Веру.
- Я тебя люблю... - прошептала она.
Вера стиснула губы, сдерживая новый поток слёз, и дрожащими руками обняла девочку в ответ.
Полина сжала её плечо, поддерживая, а Оксана накрыла их руки своей, молча давая понять, что Вера не одна.