Введение. Ниточка, ведущая в бездну
Все масштабные расследования, как мне тогда казалось, начинаются с чего-то значительного: с анонимного звонка в ночи, таинственной папки с документами на пороге или трупа, найденного в неположенном месте. Мое началось с хохота.
Был зябкий апрельский вечер, один из тех, что заставляют сомневаться в существовании весны. Я машинально листал новостную ленту, пропуская мимо сознания очередной политический скандал и новости о росте цен. И тут я наткнулся на заголовок, который пробил броню моей апатии. Он был настолько абсурден, настолько карикатурен, что я невольно рассмеялся вслух, испугав дремавшего на коленях кота.
Новость гласила, что в России некий «профессор сектоведения» Александр Дворкин потребовал от сенатора Елены Мизулиной запретить занятия йогой в российских тюрьмах.
Я почувствовал легкое недоумение. Запретить занятия йогой? Серьёзно? Неужто из-за «собаки мордой вниз»? Причина?
А причина оказалась в том, что йога, по мнению профессора, провоцирует «неконтролируемое сексуальное возбуждение», что в условиях замкнутого мужского коллектива неизбежно приведет к росту гомосексуальных связей. Но это было еще не все. Вишенкой на торте этого бреда стало утверждение, что заключенные, познавшие дзен, непременно станут геями, а так как некоторые занимающиеся йогой готовят и разносят пищу по камерам, есть риск, что другие заключенные начнут массово отказываться от еды, которую им раздают «опущенные», что, в свою очередь, спровоцирует «голодные бунты».
Первой реакцией был смех. Громкий, искренний, тот самый, что случается, когда сталкиваешься с чем-то запредельно нелепым. Я перечитал заметку дважды. Потом трижды. Нет, это не было сатирой с сайта пародийных новостей. Это была реальная новость, с реальными именами. Профессор Дворкин, сенатор Мизулина, Генпрокуратура, Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН). Весь набор действующих лиц серьезной государственной драмы разыгрывал фарс, сценарий которого будто написал сошедший с ума Пелевин.
Я сделал скриншот и разослал его друзьям с подписью: «Что происходит с Россией — вся суть в одном заголовке». Мы обменивались комментариями, соревнуясь в остроумии. Йога как катализатор тюремных гей-оргий и бунтов — это звучало как анекдот, идеальная иллюстрация к тому, до какого маразма может дойти борьба с так называемыми «сектами и культами». В тот вечер я лег спать с чувством легкого самодовольства и иронии, как человек, способный видеть абсурд и смеяться над ним. Я думал, что на этом история закончится.
Как же я ошибался.
На следующий день смех утих, но история не отпускала. Что-то в ней было неправильно, как в детской загадке, где нужно найти лишний предмет на картинке. Только здесь вся картинка целиком казалась лишней. Почему мнение человека, изрекающего подобную дичь, вообще кто-то воспринимает всерьез? Почему сенатор федерального уровня не отправляет его к профильному врачу, а вместо этого пишет официальный запрос Генеральному прокурору? И почему Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН), пусть и временно, но действительно приостанавливает занятия йогой в московских СИЗО?
Это уже не было смешно. Это было странно и даже немного жутко.
Я полез в Google за ответами. «Александр Дворкин, сектовед». Первые же ссылки вели на свободную энциклопедию, на религиозные порталы, где размещены «экспертные» комментарии сектоведа, и на сайт некой организации с громоздким названием «Центр религиоведческих исследований во имя священномученика Иринея Лионского» (президент — профессор А. Л. Дворкин). На меня смотрел человек с тяжелым взглядом и окладистой бородой, позиционирующий себя как главный в России борец с «тоталитарными сектами».
Страница за страницей я погружался в его мир. Мир, где за каждым углом таится «деструктивный культ». Где опасность представляют не только свидетели Иеговы, мормоны или сайентологи, но и безобидные кришнаиты, танцующие и поющие на улицах, психологические тренинги личностного роста, образовательные проекты и, разумеется, практикующие йогу и цигун, которых Дворкин заподозрил в связи не просто с деструктивными и оккультными движениями, но с террористическими и экстремистскими сектами.
Чем глубже я копал, тем больше несостыковок находил. Вот Дворкин, гражданин США, вернувшийся в Россию в начале 90-х, пламенно клеймит «тлетворное влияние Запада». Вот он, человек без систематического теологического или религиоведческого образования, читает лекции в государственных вузах и выступает экспертом в судах. Вот он, президент Российской ассоциации центров изучения религий и сект (РАЦИРС), чьи «черные списки» неугодных организаций становятся, по сути, руководством к действию для силовиков на местах.
Комичный случай с йогой перестал быть точкой и превратился в многоточие. Он был не аномалией, а иллюстрацией того, как работает эта машина «репрессий».
Передо мной вырисовывалась схема. Конвейер. И на нем перемалывали судьбы живых людей. Я начал искать истории. Истории тех, кто попал в жернова этой машины. И я их нашел. Их были сотни.
История матери, у которой пытались отнять детей, потому что она посещала «неправильную» церковь. История ученого, лишившегося работы в университете после доноса о его участии в «секте». История предпринимателя, чей бизнес по организации образовательных семинаров был уничтожен после публикаций в местной прессе, где его называли «вербовщиком в секту». Я читал о судебных процессах, инициированных по наводке этих борцов с ересью, о людях, потерявших работу, о разрушенных семьях.
Все эти истории объединяло одно: клеймо. Клеймо «сектант», которое ставил Дворкин или один из его последователей из региональных филиалов РАЦИРС. Это клеймо превращало соседа, коллегу, обычного человека — в чужого, в опасного, в того, кого можно и нужно травить, преследовать, лишать прав и даже свободы. Язык ненависти, который поначалу казался мне просто гротескным, на практике оказывался эффективным оружием.
Любая организация, не вписывающаяся в прокрустово ложе антикультовой идеологии Дворкина, объявлялась вражеской, а ее деятельность — угрозой национальной безопасности. В данной системе координат «сектоборцы» становились санитарами идеологического поля, вычищающими все, что на их взгляд кажется чуждым и подозрительным.
Причем мишенью могли стать не только отдельные люди, новые религиозные движения или международные организации, но и вполне канонический православный приход, как это случилось с общиной отца Владимира Головина в Болгаре. Достаточно нескольких жалоб, и машина «репрессий» запускается, невзирая на то, что речь идет о действующем священнике РПЦ, находящемся в юрисдикции своего епископа. Сеть Дворкина превратился в своего рода «современную инквизицию».
В этот момент я понял, что история про йогу в тюрьме, с которой все началось — это не просто курьез. Это была та самая ниточка, потянув за которую, я рисковал вытащить на свет уродливый, многоголовый клубок. Клубок, нити которого тянулись не только по всей России, от Калининграда до Владивостока, но и уходили за ее пределы. Например, в Европу, где Дворкин с 2009 года занимал пост вице-президента европейской организации FECRIS (Европейская федерация центров исследований и информации о сектах и культах), годами получавшей государственное финансирование от Франции. И даже дальше, в прошлое. В куда более темные времена.
Я нашел упоминание о человеке по имени Вальтер Кюннет. Немецкий теолог, возглавлявший в нацистской Германии «Апологетический центр» — структуру, до жути похожую на центр Дворкина. Кюннет тоже составлял списки «опасных» для государства групп. И поставлял эти списки прямо в гестапо.
Здесь мое дыхание перехватило.
Связь была не просто идеологической. Она была прямой, почти документальной. От «Апологетического центра» Кюннета, сотрудничавшего с нацистами, ниточка тянулась к его послевоенным ученикам и последователям, затем — к датчанину Йоханнесу Огорду, которого Дворкин называл своим учителем. Это была эстафета ненависти, передаваемая из рук в руки на протяжении почти столетия. Методы, риторика, организационная структура — все было до боли знакомым. Менялись лишь декорации и названия «врагов».
Вчера — евреи. Сегодня — «сектанты». Завтра? Любой, кто не вписывается картину мира борцов с сектами или чем-то не угодил «главному сектоведу страны».
Так передо мной встал главный вопрос этой книги. Вопрос, который больше не позволял мне спать спокойно.
Как абсурд становится фундаментом для репрессий? Как бредовые идеи маргиналов, облаченные в наукообразную форму, превращаются в государственную политику и ломают тысячи жизней? Кто построил этот транснациональный конвейер ненависти, и почему он так эффективно работает в XXI веке, в том числе и в демократических странах?
Я понял, что должен найти ответы. Не ради журналистской славы или сенсации. А ради того, чтобы понять природу этого зла. Понять, как легко и незаметно общество, начавшее смеяться над абсурдом, приходит к тому, что этот абсурд начинает диктовать ему, как жить, во что верить и кого ненавидеть.
Расследование началось. Погружаясь в кроличью нору оцифрованных отчетов и ветхих новостных заметок, я видел, как за безликими файлами проступают контуры подлинной трагедии. Вскоре я уже связывался с ними — с теми, чьи истории были погребены в этих цифровых архивах. Тогда я еще не знал, что этот путь заставит меня столкнуться с холодной логикой бесправия и вслушиваться в молчание тех, кто боится произносить имена своих палачей вслух.
Я думал, что иду распутывать историю. А оказалось, что иду на борьбу за свободы и права людей.