Глава 1
Кажется, это было около пяти лет назад, когда я снова обрёл шанс на спасение. Благодаря осознанию того, что нахлынувшая лавина страха пытается в очередной раз сбить меня с ног, подавить всякое мужество, уничтожить остатки воли, я позволил себе стать на долгожданный путь спасения. Голос в голове кричал об острой потребности кардинальных перемен, со временем быстро теряя свою силу и характерную назидательность. Также быстро эта сила возвращалась, но эффект её был крайне краткосрочным. Иногда я чувствовал себя неудавшимся элементом жестокого эксперимента, в ходе которого периодически получал малую дозу адреналина, чтобы вновь и вновь приходить в себя после долгого мучительного сна, чтобы снова и снова вспоминать о своём бессилии и ничтожестве. Времена, когда я корил себя за душевную слабость давно прошли, они сменились принятием и покорностью. Всем своим сердцем я ненавидел этот «эксперимент», но в то же время и не мог без него жить. Он был моей основой бытия. Моим шатким фундаментом. Моей единственной опорой.
В детстве мать всегда говорила мне, что я особенный мальчик и удача на моей стороне. Не уставала повторять, что у меня великое будущее, что мои друзья не достойны меня, так как они плохо на меня влияют, ведь они не посещают церковь. Раз за разом повторяла слова утешения, скрывая от меня горькую правду. Правду, которую сама не осознавала.
«Не переживай, мой мальчик, ты любимчик Господа. Он не оставит тебя. Кого угодно, но не тебя!» – говорила она, раскатывая вязкое тесто на кухонном столе. Её редкие рыжие волосы вились до самого пояса, напоминая водопад солнечных лучей.
В это время я сидел рядом у окна с Библией в руках, тщетно намереваясь прочитать ещё один стих о безмерной любви Господа нашего к Сыну Своему Единородному Иисусу Христу. Мои глаза переполняли слёзы так, что мне казалось, будто я смотрю в калейдоскоп сквозь палитру серых красок.
За окном резвилась детвора, поджигая мягкий пух одуванчиков и заполняя небольшой двор заливистым смехом. В такие моменты я ощущал всю силу противоречивости чувств внутреннего состояния: глубокой обиды и слепой покорности, тихой ненависти и презрительной жалости к себе. Внимательно слушая голос матери, я тупо смотрел в книгу, пытаясь понять в какие моменты она смотрит на меня, чтобы скрыть легкое подрагивание плечей, выдающих слёзы. С самого детства я уяснил, что слёзы – это следствие порочных желаний, которые непрестанно подавляются рукой Господа. Если человек позволяет себе такого рода слабость, то это значит, что он отошёл от Бога и пребывает под влиянием Сатаны. Не знаю почему, но именно эту «домашнюю проповедь» матери я запомнил лучше всех остальных. И по сей день, когда острый ком разрывает моё горло мне хочется его вырвать, чтобы не утонуть в океане противоречивости чувств.
Когда я начал бороться с внутренним злом, что-то внутри меня подсказывало: этот путь верный. Сидя над дипломом бакалавра, с большим трудом, добытым в педагогическом университете, я понял свою ошибку – принципиальное одиночество. Всю свою осознанную жизнь я придерживался убеждения о том, что добра и сострадания из вне не существует. Я точно знал, что единственное безопасное место находится внутри меня. Лишь во мне есть цитадель комфорта, возведённая родительскими назиданиями. И только в ней я могу быть сильным.
Осознание моего заблуждения кольнуло меня в самое сердце. А что если выйти наружу? Что если нарушить правила? Всё равно уже нечего терять...
Однако вопреки внутреннему секундному перевороту, я долго не мог жить в соответствии с важным для себя выводом: мир не такой гадкий, как я его себе представлял, бросая на него беглые взгляды из затворок закостенелой цитадели.
Иногда я вспоминаю такие же беглые взгляды отца, в которых читалась надежда... или даже вера в счастливое семейное будущее. В такие моменты он вызывал во мне жалость. Его терпимость и внутренняя стойкость так и небыли мной поняты.
«Марин... Хорошо выглядишь сегодня», – говорил он спине моей матери, когда та разогревала ужин.
«Чего не скажешь о тебе», – отвечала ему мать, продолжая помешивать слипшиеся макароны на раскалённой сковороде.
Обычно после колких фраз матери отцу нужно было взять небольшую паузу, после чего он бывало рисковал продолжить диалог:
«Представляешь, сегодня Петрович опять колесо пробил. Говорил же ему, чтобы не ездил где ни попадя! А он, баран упрямый, не слушает никого...»
«Лёшь, ты можешь помолчать?! Сколько можно? Мне совсем не интересно что там твой Петрович пробил! Тебе заняться нечем?» – раздражительность как снежный ком становилась всё больше и больше. Обернувшись, мать ненавистным взглядом сверлила отца и постепенно переходила на крик: «Иди вон Марка развлеки, а то опять целый день глаза на мокром месте. Гулять ему видите ли хотелось, а «плохая» мама заставила Библию читать. Ну ничего, вырастет и спасибо скажет!»
На следующий день, как правило, отец задерживался на работе, а я с нетерпением его ждал, стоя на коленях во время вечерней молитвы. Закрыв глаза, я слушал обращение матери к Господу и слезливые умаления избавить её от мужа-алкоголика.
Через семь лет Господь её услышал... Отца не стало.
Мать во всём винит алкоголь. Но я с ней не согласен. Повзрослев, я понял, что алкоголь – это следствие затяжной депрессии, из которой он не смог выбраться сам.