4 часть
Соник подошёл к плите. Чашка стояла аккуратно по центру, как будто выставлена на показ. Бокал фарфоровый, белый, с тонким синим ободком. Он никогда раньше её не видел. В его доме такой не было.
Рядом — маленькое блюдце, ложка лежала идеально ровно, ручкой к нему. Даже это выводило из себя — маньяк был педантичен, точен, почти изыскан в своих действиях. Всё — с любовью. Всё — выверено.
Он не дотронулся сразу. Стоял, глядя на неё, будто чашка могла внезапно взорваться. Потом надел перчатки. Осторожно взял её двумя пальцами за край, поставил ближе к свету.
Жидкость внутри ещё тёплая. Яркий чай с цветочным ароматом. Лёгкий пар поднимался над поверхностью, плавно исчезая в воздухе.
Соник поставил чашку на стеклянную подставку, вынул фонарик. Направил свет под разными углами. Ища хоть что-то — отпечаток, смазанное пятно, царапину, след.
Ничего.
Он достал тонкий ватный тампон, провёл по ручке, по ободку. Осторожно. Медленно. Потом заглянул внутрь — в чай. Ни капли мутности. Ни следа на стенках. Ни намёка на грязь, осадок или примеси.
Даже ложка была стерильна. Неестественно стерильна.
Соник сжал губы. Он чувствовал — убийца был рядом. Он держал эту чашку. Наливал воду. Добавлял сахар. И всё сделал так, чтобы ничего не осталось. Как будто знал, что именно Соник будет смотреть. Проверять. Искать.
Словно играл с ним.
Он ещё раз заглянул в тёплую жидкость. Глубокая янтарная гладь отражала его лицо — усталое, сосредоточенное, с тенью раздражения.
И вдруг ему показалось — там, в отражении, за его спиной что-то мелькнуло. Но он резко обернулся — никого. Только тишина.
Он вернулся к чашке. Вдохнул аромат. Цветы. Немного лимона. Что-то нежное, почти ласковое.
Соник медленно поднял чашку… и в одно движение вылил всё содержимое в раковину.
Горячая жидкость с шипением исчезла в сливе. Он смотрел, как струя уходит, как исчезает последнее прикосновение неизвестного к его дому.
Потом взял чашку, вышел на балкон и со всей силы бросил её вниз.
Фарфор ударился об асфальт и разлетелся на десятки осколков.
Он не хотел пить этот чай.
Он не хотел его чувствовать внутри себя.
Он не хотел ничего от него.
Даже если в этом чае была любовь.
Соник всегда считал любовь ненужной. Слишком хаотичной. Слишком неудобной. Она рушит дисциплину, нарушает порядок, делает людей уязвимыми, слабыми, слепыми.
Он видел, как влюблённые теряли рассудок, бросались в бездну, лгали себе ради чувства, которого не существовало. Он слышал, как плакали жертвы измен, как молчали те, кому больше нечего было сказать.
Любовь казалась ему отвратительной. Фальшивой. Сладкой на вкус, но ядовитой внутри.
Он не нуждался в ней. Никогда не мечтал о ком-то. Не искал тепла. Все чувства, которые он испытывал, он держал под контролем. Прятал глубоко. Потому что знал: стоит дать слабину — и ты уже не принадлежишь себе.
Он принадлежал делу. Расследованиям. Правде.
И потому всё это вызывало в нём почти физическое отвращение. Чай, письма, эти слова — «с любовью», «твой». Всё это было не просто чужим. Это было противоестественным.
Словно кто-то попытался вломиться в его жизнь с грязными руками и украсить её розами.
Соник не хотел, чтобы его любили.
Он хотел, чтобы его оставили в покое.