#4
Лёва оказалась очень худой, точнее, больше истощенной. Кожа её будто прозрачная, и, Виолетта уверена, если посветить очень ярким фонариком, можно увидеть насквозь каждый пульсирующий сосудик и бесконечные переплетения сине-фиолетовых вен. Девушка была выше, приблизительно на полголовы, по крайней мере так казалось, но эта разница не слишком ощутима, а если встать на носочки, впринципе можно сравняться. Слегка угловатые изгибы тела – прикрыты длинной рубашкой: один рукав расслаблено висит не застегнутый маленькой пуговицей, а второй – закатан до локтя, обнажая тонкую руку, туго, широко перебинтованную на сгибе локтя. Именно на эту, казалось бы не самую заметную деталь, практически сливающуюся с призрачностью Алевтины, зацепился взгляд Малышенко, и она, по своему обыкновению прямолинейно, без стеснения и особых раздумий, задавать любые вопросы, важные, волнующие или же совсем не значимые, тряхнув немного в бок головой, спросила: —Режешься? С 5 этажа что ли прибежала сюда, м? Она многозначительно протянула последний звук, закусила передними зубами губу и завела руки за спину, перенося вес своего тела, сцепляя их в замочек. Молчание. Минута..две.. Собеседница мешкалась, шумно переступив с ноги на ногу втянула носом прерывисто воздух, сглотнула несколько раз подряд неприятно вставший в горле сухой ком и сказала, совсем тихо, её голос изменился в моменте практически до не узнаваемости, но все так же переливисто дрожжал, звенел и разбивался капельками дождя об ребящую поверхность мутной воды. —Нет, ты что. Никогда. Там просто катетер. Знаешь, штучка такая, её ставят, чтобы много раз не протыкать кожу во время капельниц и уменьшить..ммм — Григорьева свела светлые брови к переносице, так что на лбу выступила неглубокая морщинка — страдания, хах. Все же не очень приятно когда по одному месту четыре раза в день на постоянной основе тыкают иглой. Лёва поджала плечи ближе к шее, но виду того, что горячие слезы, с новой силой навернулись на опухшие карие глаза, с тёмными пятнами синяков недосыпа, усталости под, не подавала. Нельзя. Она сильная. А может просто не хотела вновь показаться сбитой перед первой встречной, сдерживая все свое существо от едкой, жгучей волны в груди, с новой силой ежесекундно бьющейся, сдавливающей горло до резких импульсов-спазмов, сковывающие растекающихся по телу, забирающих последнюю теплящуюся живость из дрожжащих мелко конечностей. Она подавила всхлип до боли в горле, запрокинув голову вверх, чтобы солёные ручейки предательски не побежали по бархатистым щекам, усыпанным пятнышками рыжеватых веснушек. Виолетта же, маленький любопытный ребёнок, сущий вечно свою кнопочку-носик в любое дело, ну не может же оно пройти мимо неё, задала вопрос, ставший, возможно, спусковым крючком для разрыва каменной, нет, железобетонной стены, построенной множеством лет одиноких блуждающий от рук к рукам в надежде на понимание, пригреться, остаться там, навсегда растечься в размеренной жизни, льнуть к принимающей душе, зарываясь в неё, как в пуховое одеяло зимним угрюмым вечером. —Болеешь? Нет, вроде самый обычный вопрос, но для Али он был сровне яду, медленно убивающему, проникающему в каждую клеточку организма, неизбежно быстро отравляя его, подгибая на колени под тяжёлую, неподбемную плиту. Она сорвалась. Резко, захрипела, сама на себя не похожа сверкнула глазами на Виолетту —Я здорова, ясно тебе? И скоро выйду отсюда. И продолжу жить. Ясно тебе? Ясно? Голос срывался из тональности в тональность, заставляя растерявшуюся непривычно для самой себя Малышенко начать быстро прокручивать в голове все те статьи по психологии, которые довелось ей прочесть за долгое пребывание в Центре. Да. Нельзя было дать шторму сравнять с землёй неприступный город.
Под учащенные всхлипы она утешающе положила горячую ладонь на щеку девушки и нежно-осторожно провела большим пальцем, ощущая шерховатую влагу, стекающую тонкими струйками с новой силой. Холодные руки обхватили её запястья, стараясь отдёрнуть, но она держалась стойко, в конце концов пришлось сдаться и теперь просто беззвучно плакать, подавляя иногда заикающиеся приступы прикусыванием до кровавых подтёков губ. —Да, да, прости, я не должна была. Прости Малышенко не до конца понимала, за что все таки просит прощения, делала это просто, скорее ради приличия. Она не видела ничего такого в своём вопросе, да и не до конца вникала в неожиданный срыв, приключившийся с её новой знакомой. Она узнает. Узнает позже, расставит все точки над и, но пока.. Прижав к себе трясущееся мелко тело, оберегающе придерживая за спину между лопаток, она поглаживала Лёву, уткнувшуюся ей в плечо, размазывающую перемешку соплёй, слюней и слез, но все так же безудержно рыдающую, уже в голос. Порыв закончился так же быстро, как и настиг их, постепенно, поступательно перешёл в редкие, дерганые вздохи, а спустя ещё пару мгновений мягких прикосновений стих совсем. Ветер за окном неумолимо бился в окна, гулким свистом, стуками нарушая окутавшее их безмолвное спокойствие. Пару острых капель дробью ударились об затонированное стекло. Спустя буквально пару секунд, ливень набрал силу и уже шелесте, дребезжал, попадая в такт слившемуся воедино, размеренному дыханию.