Часть 7.
[В тексте слова, выделенные курсивом, произносятся на немецком]
Очнувшись в ужасной духоте танка, Таня сразу же окинула взором тех, кто находился рядом. Она выглядела такой напуганной и маленькой, словно котёнок, сжавшийся среди толпы в шумном мегаполисе. Внутри рухнул весь её мир; при осознании ситуации из глаз потекли солёные капельки, оставляя на щеках влажные дорожки; пальцы сжали подол длинного серого платья, раздобытого для нее, как для заключенной. Анна сразу же отреагировала, прижимая её к себе, и начала в утешение гладить по голове.
— Тише, мы едем домой, — шептала она ей на ухо.
— Зачем вы сделали это? Я хотела остаться там... с ним... — твердила та, тихо всхлипывая.
— Он чёртов фриц, как ты можешь его любить?! — Крикнул со своего места Ивушкин, заметив, что она пришла в себя.
— Ягер не враг нам, он всего лишь боец в руках кукловодов.
— Хорошо же он промыл тебе мозги, — прошипел от злости он, пытаясь не нагрубить.
Наступило молчание, которое резало слух. Все хотели поскорее покончить с Рейхом, встретить рассвет и вернуться живыми на родину, туда, где встретят родные и близкие, нежно целуя и проливая слёзы от радости. Война затянулась на слишком долгий срок, унесла много молодых парней для будущих невест, отцов для детей, братьев для младших сестриц и сыновей для материей. И на их долю хватит страданий. Жалкий кусок земли вскружил головы людям, заставляя их делать безумные вещи: ставить себя выше других наций, выдумывать изощрённые пытки, убивать, насиловать и мучить ни в чем неповинных.
Спустя несколько часов девушка не выдержала и вновь крепко уснула в объятьях Ярцевой, по-прежнему наблюдавшей за ней и гладившей её запутанные каштановые волосы. Она улыбалась во сне, который рисовал ей образ любимого офицера, где они оба счастливы и уехали далеко-далеко, уединившись в маленьком домике и ухаживая за огородом и скотом. Она, одетая в красивое платье нежных тонов, готовила ужин и смотрела через окно, как он колол дрова для печи.
Громкий взрыв заставил её проснуться и чуть ли не закричать от испуга. Наполненные влагой, её глаза бегали по внутренностям "Т-34", ладони вцепились в чужие руки, а сама она прижалась к переводчице. Позади осталась остановка в небольшом городке, заправка, ночь под сенью высоких деревьях и прежние надежды на то, что они скоро выберутся из этой ловушки, однако теперь воспоминания о них угасли, и страх парализовал конечности, оставляя одну ноющую боль. По ухмылке Ивушкина ясно значилось, что они вот-вот встретятся с Клаусом и теми, кто, кроме него, последовал за ними. Не даром накануне шла речь о погоне.
Несколько минут боя длились целую вечность. Решено было никому не выбираться из машины, несмотря на тесноту и жар, исходивший от её двигателя, ибо они не могли предугадать планы противника и определить, нет ли в пустом городе других немцев, кроме танкистов. Крики и суета создавали головную боль и жуткую усталость, благо вражеские снаряды пока не приближались к ним на критическое расстояние.
— Ну, приехали, — начал парень, въезжая на мост, и продолжил. — Конец.
— Не делай этого, просто позволь мне с ним поговорить, — перебила его она, протянув руку и положив ему на колено свою дрожащую ладонь.
— Ты же знаешь, невозможно. Мы должны уничтожать нацистских крыс любой ценой. Это ведь и твоя миссия, не забыла?
— Я люблю его, Коль...
— Почему он, а не я? Он погубит тебя, отчего ты никак не поймёшь это? В любом случае, наши одержат победу, а немцев ждёт жестокий суд...
— Я хочу умереть с ним или от его рук, позволь мне это сделать в качестве моего последнего желания...
— Я не разрешал никому покидать экипаж... Прости, — ответил он, отрицательно качая головой и приказывая остальным готовится к бою.
Она кричала, плакала, пытаясь выбраться из хватки Ани, но в конечном итоге просто смирилась, рухнув без сил. Мечта убить его возрастала, а увидеть Ягера невредимым становилась ещё желаннее. Она хотела снова почувствовать тепло его тела, горячие прикосновения, поцелуи, оставляющие следы на шее, и его взгляд, полный своеобразной, дикой любви. Она никогда не ощущала пылких чувств к Ивушкину, ей не нравились ни его голубые глаза, ни улыбка, ни русые короткие волосы, ни мил носик, усыпанный еле заметными веснушками. Ей был противен этот стандартный образ русского солдата, который скоро убьёт её любимого. Да, пускай он — герой для родины. Но только не для неё.
Когда в голове затих гул от взрыва, она вырвалась из танка и ринулась к "Пантере", босиком, разбивая ступни в кровь и несмотря даже на то, что та опасно висела на самом краю, готовая на прощание утащить и её ко дну. Она взяла ещё тёплую ладонь немецкого танкиста, чей взгляд выражал сожаление и скорбь, а рот еле растягивался в слабой, угасающей улыбке, пытаясь хоть немного успокоить её. Ему было больно глядеть на то, как она плачет, и страшно умирать, не зная, что ждёт впереди. Наконец, переведя взор на подошедшего и держащего винтовку Ивушкина, он протянул ему руку в знак уважения, которую тот пожал, хоть и задумался перед этим на мгновение.
— Я люблю тебя, Таня, — последнее, что смог сказать он перед тем, как его машина сорвалась вниз.
— И я тебя люблю, Ягер...
***
Летели годы, война закончилась, и Таня вернулась в родной город. Позже она узнала, что её мать погибла в первые же месяцы, не оставив даже прощального письма. Других родственников она не знала, как и знакомых или друзей, способных ей помочь. Она осталась совершенно одна, и лишь тёплые воспоминания о штандартенфюрере грели ей душу и побуждали жить дальше, не сдаваться и искать в себе новые силы и мужество, пользуясь тем шансом, который судьба отобрала у него и подарила ей. Наверное, если бы он был рядом, то гордился бы ей...