Море любви

Сонечке оставалось ехать несколько часов, когда она проснулась. Все тело ломило, конечности затекли, и она очень долго пыталась нащупать в них течение жизни, прежде чем боль заставила прочувствовать их слишком, слишком существенно. Она проспала никак не меньше шестнадцати часов, и один из соседей по плацкарту даже спросил  у нее, нормально ли она себя чувствует. Софи, так и не ответив ему ничего, подумала, что чувствует себя одновременно и не слишком, и очень хорошо уже несколько прошедших безумных суток. 

Настоящее окончательно смешалось с прошлым, а Сонечка слишком устала, чтобы как-то реагировать на происходящее. Ее продолжало тянуть в сон. Она смотрела на проплывающие мимо пейзажи - ярко-оранжевые, охровые и салатово-зеленые степи. На улице цвело лето, и солнце ярко светило на ее сторону вагона, освещая проникающими лучами едва дышащее, прокуренное пространство. Людей, которые слились в единую картину народа, хмурого и замкнутого каждой личностью на самой себе, и при этом же объединенного этой общей хмуростью. Была ли она их частью? Несомненно, сейчас она чувствовала свое единение с каждой судьбой, наполненной собственными воспоминаниями, и серыми, и цветущими. Смешавшиеся образы витали вокруг каждого лица, смотрящего через окна или закрытые веки в самого себя, туда, где когда-то формировалась его натура. 

Она прибыла на вокзал родительского города ближе к вечеру, и таксист с заявленными номерами машины уже ожидал ее. Во время непродолжительной сорокаминутной дороги по запыленным дорогам никто не позвонил ей, чтобы справиться о том, как она добралась и когда будет дома, и она не хотела искать этому причину. В конце концов, она остановилась у фасада знакомого дома, в который она приезжала последний раз еще студенткой, на последнем курсе. На ней самой и теперь была надета толстовка, которую она тогда носила и очень любила: розовая, с эмблемой университета. У нее снова была фигура двадцатилетней студентки, которая тогда у нее отличалась изрядной стройностью и крепостью. Прядь волос опять была окрашена в розовый. 

Стоило ли звонить им в дверь, проверять то, что она и так уже ожидала увидеть? Справится ли она с этим? Стоило ли вообще сохранять ту толику надежды на дом, который ждал ее здесь, к которому она ехала через половину необъятной страны?  Она не знала. Имел смысл только процесс движения сюда, в котором она могла оставаться достаточно жизнеспособной только за счет стремления. Результат же уже казался необоснованным и пустым. 

Трехэтажный дом выглядел свежо, его базовая часть покрывалась новым, хотя и дешево выглядящим матовым материалом. Софи же его помнила старым, практически аварийного состояния. Тогда лишь некоторые окна контрастировали с фасадом новизной, выделяющейся белым пластиком. Сонечка и сама жила в похожем, не обновленном доме некоторое время, одна, когда Фрэнки еще не успел всколыхнуть ее жизнь движением своего пушистого хвоста. Она стояла у подъезда перед недавно покрашенными лавочками. Двери оставались какими она их и помнила, залаченными поверх почти полностью прогнившего дерева. Несколько бабушек в цветочковых халатах прошли мимо, окинув ее неодобрительным взглядом. Некоторые из них что-то бурчали про "понаехов". 

Они шли к ней справа, по тротуару, огороженному полосатым черно-белым бордюром. Сонечка услышала мамин голос раньше, чем все трое увидели ее. В первую очередь она увидела мать. Она казалась совсем молодой, с распущенными длинными волосами и в открытом сарафане на тонких бретелях. Она не красилась в молодости, и все равно оставалась красавицей. Она вела под руку маленькую девочку и весело болтала с мужем. 

"Отец. Мы давно не виделись. Ты помнишь меня? Вспомни меня, пожалуйста".

Сонечка не встречалась с отцом около года, но уже начала забывать, как тот улыбается. На его щеках проступали продольные задорные морщинки всякий раз, когда он смотрел на ее мать. Софи не могла отвести взгляда. Она не видела его улыбку с тех пор, как  сказала им все. Мамину, впрочем, тоже. Отец вел на поводке кудрявого пуделя. 

"Они так и не позволили мне завести собаку, когда я жила с ними". 

У девочки, которая шла рядом с ее родителями, была совершенно непохожая на ее, Софи, внешность. Она выглядела совсем иначе, чем Сонечка в детстве, была одета в полосатое платьице, да и сразу смотрелась гораздо более озорной и активной. Девушка была уверена, что в том возрасте никогда не попыталась бы попрыгать с тротуара за улетающим голубем. Она уже тогда была хмурой, слишком задуманной, слишком завернутой в саму себя.

- Добрый вечер. Вы не подскажете мне, как я могу добраться до набережной? - улыбнувшись, спросила их Сонечка, ни к кому в точности не обращаясь.

- И вам добрый. Идите прямо, до двухполосной дороги, затем налево, упретесь как раз в променад через несколько кварталов, - ее отец смотрел на нее, все так же улыбаясь, но морщинка прорезала на этот раз его лоб. - Вы не местная? Недавно приехали?

- Нет... не совсем. Спасибо, и хорошего вечера вам. 

Сонечка на прощание потрепала за ухо их пуделя, который завилял хвостом. Взрослые посмотрели на нее с удивлением и почти подозрением, маленькая же девочка, когда Софи уже отворачивалась, встала между собакой и девушкой и сказала: "Кыш на тебя, это моя собака!".

- Конечно, твоя. Береги его, - Софи все еще улыбалась, и внезапно ей пришла в голову мысль. - Андрей Викторович? Алевтина Михайловна?

- Да? - ее родители уже выглядели испуганными, ведь эта странная незнакомка знала их имена. 

- Проверьте батарею на кухне, ту, что под подоконником. Сделайте это как можно скорее. Там полно водорода. Если я не права, не обижайтесь. Всего хорошего! 

Она оставила их ошарашенными и испуганными, но хотя бы предупрежденными. Однажды ее отец заметил вздутие батареи на кухне, и когда через пару часов сантехник проверил ее состояние, оказалось, что до взрыва оставалось совсем немного времени. Может быть, она смогла помочь им с этой проблемой здесь, в этой реальности. Чем бы она на самом деле ни была. 

Сонечка, засунув руки в карманы и бредя по знакомым улицам, добралась до набережной. На ней было полно народу. В любом приморском городе мира люди любили гулять вечерами по набережной. Она отыскала место с лавочкой, стоящей прямо перед кромкой моря. Она помнила об этом месте из своих последних посещений города, его всегда все стремились занять. Несколько минут она просто стояла рядом, пока сидящая на лавочке парочка, бросая недовольные и опасливые взгляды, не решила ретироваться куда подальше. Они поливали ее всеми известными миру бранными словами. Софи было все равно. Она сама была уже никем и ничем, и могла, в общем-то, делать все, что захочет. Ей и оставалось, наверное, совсем недолго. 

Она потеряла все. Все началось в первый день с той безумной уродливой вазы. Затем - подруга, собака, дом и семья. Чем она была теперь? Она отдала все, и все, что у нее теперь оставалось - это воспоминания, которые вторглись в ее жизнь несколько дней назад. Они появились тогда же, когда она начала терять свою жизнь...

Воздух уже не казался удушливо-жарким, но в толстовке она все равно чувствовала, что вспотела. Ее, однако, бросало то в холод, то в жар. Она думала о своем положении, о том, что могла или не могла бы сделать для своего спасения. Или же просто задавалась вопросом, вновь и вновь повторяя про себя: "Кто же я?". Ответом звучал лишь прибой чернеющих волн. 

У Софи оставалось одно невыполненное действие, по направлению к которому она не решалась сделать шаг. Осторожно, незаметно, едва коснувшись тех событий, она могла бы проскользнуть в видения, которые стучались в ее сознание со всех сторон, и которыми она все еще была поглощена. Видения были ее собственной правдой о том дне, когда Мишель и Мария должны были улететь. То утро было таким похожим на этот момент, хотя цвет рассвета тогда все же разнился с завершающимся здесь закатом. 

"Это всего лишь пыль", - усмехнулась она. 

***

Сонечке удалось улизнуть из своего номера до того, как кто-нибудь обнаружил бы ее побег. Вчера ей устроили серьезнейший скандал за то, что она вернулась домой глубокой ночью и за весь день не дала ничего о себе знать. Она никому так ничего и не объяснила, да и не было на это сил. Еще будет время для объяснений. 

На мощеных морским камнем дорожках, струящихся между жилыми корпусами и виллами, никого в такую рань не было, кроме пары постояльцев, одетых уже не "по-курортному" и направляющихся в сторону выхода с территории отеля. Джинсы, чемоданы, расстроенные лица - она старалась не обращать ни на кого внимания. Бежала к их с Мишель месту у пирса. Она обещала ждать ее там. Они должны были попрощаться.

Мишель была там одна. Ее сестры не было, будто на самом деле прощание касалось только их двоих. Это и на самом деле, вероятно, было так, хотя к Марии Сонечка тоже успела привязаться. Мишель стояла у кромки пирса, смотрела в сторону воды, очень спокойной этим утром. Солнце просыпалось по другую сторону холма, на котором стояла гостиница, и потому все цвета сейчас казались сероватыми. Все, кроме цвета ее сарафана, красного, в горошек, очень невинного и воздушного. Дракон едва проглядывался из неглубокого выреза на спине. 

"Это платье было на ней в тот вечер, когда я увидела ее впервые". 

Она услышала ее шаги и сама повернулась к ней навстречу. Улыбнулась, протянула к ней руки, взяла за обе ладони, поцеловала их тыльную сторону. 

- Давай прогуляемся, - голос Мишель звучал спокойно.

Они побрели, держась за руку, по холодному утреннему песку, по той его части, которая уже омывается водой, кажущейся сейчас гораздо теплее воздуха и песка. Босоножки они оставили где-то у пирса. Всего двое человек помимо них находились сейчас на пляже. Эти люди стояли по колено в воде, разведя руки в стороны и глядя вглубь моря. Девушки прошли мимо, наблюдая за ними. 

- С морем прощаются. Понимаем их, - ухмыльнулась Мишель. 

- Наверное, на работу завтра. Ужас, ужас, - обе девушки прыснули. 

Софи было так легко с ней смеяться, даже в полном отчаянии. 

Мишель вела Софи за руку, идя немного впереди, и иногда оборачивалась, чтобы улыбнуться ей. Сонечка просто шла следом и смотрела на нее. На то, как ее тонкие, изящные ноги ступают по песку и оставляют следы ("они останутся здесь навечно?"). На то, как  волосы Мишель едва заметно трогает и нежно ласкает ветер. Как много Сонечка отдала бы за то, чтобы стать одним из этих воздушных порывов? А ветер, будто в усмешку, лишь приносил ей запах персика, дразня и напоминая ей о ее месте.

 - Почему ты решила заговорить со мной тогда?  

Софи не могла не спросить этого. Не из неуверенности, не из любопытства, а с целью понять, действительно ли способна жизнь вот так поменяться навсегда, по спонтанному взаимному порыву. 

- Потому что я видела, как ты на меня смотришь. Ты мне понравилась. 

- И все? 

- И все. 

Мишель вдруг обернулась к Сонечке поцеловала ее. Нежно и пылко, без стеснения или робости. Так, будто они были вместе совсем давно, и никаких барьеров между ними не оставалось, или и вовсе никогда не существовало. Сладкие, мягкие губы Мишель показались Софи островком блаженства, явившемся не из этого мира. 

- Я могу задать тебе эгоистичный, глупый вопрос?  - Мишель отстранилась от Сонечки и посмотрела на нее с толикой отстраненности. 

- Все мы лишь эгоистичные глупцы, - Софи никогда не думала об этом, но в тот момент слова показались ей правдой. 

- Ты будешь ждать меня? 

Сонечка никак не ожидала этого вопроса. Она смотрела в лицо Мишель, но та впервые в присутствии Софи проявила неуверенность, опустив глаза в пол. Сонечка ответила что-то похожее на "Да" или "Всегда", но слова прозвучали неимоверно глупо и неестественно. Сама ситуация вдруг показалась ей бесконечно глупой. Она даже почувствовала укол обиды, и наверняка это отразилось на ее лице. 

Мишель все поняла. Однако сказала: 

- Я оставлю тебе свой новый адрес. Напиши мне, когда соскучишься. Хорошо? 

- Хорошо. 

Они начали двигаться к своему новому путешествию, обратно, домой. По песку, взявшись за руки, все еще пытаясь насладиться последними мгновениями рядом друг с другом. Их взора коснулись кальянная, встроенная прямо в скалу, амфитеатр со сценой, пирс. Ресторан, бассейн и несколько жилых корпусов. Мария, ожидающая сестру с чемоданами, отчитывающая Мишель за то, что она пропала. Личный автомобиль Мишель и Марии  уже должен был отправляться, согласно строго назначенному времени, чтобы сестры успели к своему рейсу. Однако они втроем уже пятнадцать минут стояли около какой-то нелепой пальмы, низенькой и толстой, пытаясь что-то еще сказать друг другу. 

Вернее, пытались что-нибудь сказать лишь Мишель и Сонечка, цепляющиеся за что-то, чего никак нельзя было отнести ни к настоящему, ни к будущему. Мария просто курила, слегка в отдалении от них. Она становилась невольным свидетелем бессмысленного и равнодушного обмана жизнью, который и обманом можно было назвать с натяжкой. 

*** 

Все заканчивалось. Видение отступило, и Сонечка поняла свою ошибку: она подпустила свое прошлое слишком близко. И теперь уже поздно, она ничего не сможет сделать. Она теряла все, и стала исчезать сама. Солнце, оставив едва заметный краешек на горизонте, приостановило свое движение, чтобы она могла насладиться его последними красками, но закат наступал для самого ее времени. Она все еще оставалась в достаточно освещенной обстановке, чтобы состояние вокруг могло не называться ночью, и это как будто давало ей последний шанс. 

Шанс для чего? 

Софи была на грани, и уже чувствовала, как и ее разум начинает растворяться во времени, становясь частичкой того, что миновало уже давно. Но она все еще боролась, хотя воспоминания, приходившие к ней только что, уже никак нельзя было бы назвать сном, ведь она не спала, ее глаза были открыты. Они были такой же частью реальности, какой был песок под ее ногами, или простая лавочка, на которой она могла наблюдать закат своей жизни. Ее реальность терялась. 

И может быть, она даже видела сейчас две фигуры, прошедшие за руку по поверхности воды. Но она понимала, что не должна была впустить воспоминания в настоящее снова, в противном случае это возвестило бы для нее смерть. 

Последние мысли, за которые она могла бы (должна была?) ухватиться, родились и прогремели в ее голове. Она заставила себя ухватиться за остатки изношенного разума:

"Воспоминания закончились.
Я могу теперь раствориться в том, что осталось от них.
Но это будет лишь их осадок.
Это все, что я чувствую и сейчас, и чувствовала все эти годы.
Я не смогу пережить это время снова и побывать там опять, рядом с ней.
Если я растворюсь, то стану этим осадком.
Я не получу ни воспоминаний, ни жизни.
Это будет конец всего". 

Она никогда не думала об этом. Но теперь это было правильно. И теперь она смогла, наконец, дотянуться до старой фотографии, которую носила у сердца всегда. Кто вообще сейчас печатает фотографии? Хотя это было бы в ее, Мишель, духе, не оставить свой ответ на письмо Софи где-то в цифровом мире, например, электронным сообщением. А дать ей понять, что все, что было между ними - правда, и было когда-то важным для них обеих. 

Софи улыбнулась. Мишель так никогда и не осмелилась ответить ей. Не она отправила это фото. На его обороте было нацарапано имя Марии. 

С измятой матовой карточки на Сонечку смотрели пятеро человек. Мужчина и женщина стояли рядом друг с другом, держа за руки, несомненно, своих детей. Трое ребят стояли между ними, положив руки на плечи друг другу. Самому старшему из них Софи дала бы не более десяти лет. Она не знала, как их всех зовут, она не спросила бы Мишель никогда. Сонечка и вовсе отправила за все время ей лишь одно письмо, и решилась на это далеко не в восемнадцать лет. Это было бы слишком больно, завязать общение с ней в любом виде, смотреть на ее жизнь со стороны. 

Возможно, это было ошибкой? Она опоздала тогда? Имело ли смысл гадать об этом теперь?

Фотография была недавней, ответ на письмо Софи пришел с задержкой в долгие годы. Возможно, это был даже и не ответ, а лишь незначительный жест проявления жалости со стороны Марии к ней. Может быть, совершенный даже не всерьез, без уверенности, что Сонечка вообще могла помнить обо всем случившемся и сказанном в то давнее лето. Так, на всякий случай. 

Мишель тоже улыбалась ей с фотографии. Каждый раз, когда Софи видела эту улыбку, она откладывала карточку. Каждый раз, когда она снова брала фото в руки, она могла задержать на нем взгляд всего доли секунд. Однако теперь она способна была остановиться на ее глазах. Оттенок улыбки, хорошо различимый в них, был ей понятен. Он был искренним, счастливым. Сонечка его поняла, потому что, на самом деле, все еще помнила каждую из самых тонких градаций улыбок Мишель. Она успела запомнить и понять их все еще тогда, в их короткую, первую и последнюю встречу. 

Ладонь ближайшего к ней сына Мишель держала двумя руками, прижимая к сердцу. Так же, как когда-то держала ее, Софи, руки в своих. И целовала их. Она была счастлива без нее, Софи, и ее жизнь давным-давно отвернулась от их общего направления. Пора было это принять. Она отдала слишком многое за самые лучшие воспоминания своей жизни, даже не подозревая того. И теперь она все поняла. 

"Неужели все это время я на самом деле ждала ее?" 

Эта мысль, абсурдная, безумная, как все последние дни и, может быть, годы и даже десятилетия, подхватила Софи и унесла. Она стала чайкой, впитавшей в себя больше сияния морских закатов и рассветов, чем любой из живущих людей в каком-либо из приморских городков этого мира. Она летала над волнами, иногда опускаясь в них, и перелетела несколько океанов, прежде чем коснуться крылом берега, песка, где когда-то ступала ее нога. 

Затем она вернулась. И она переродилась там же, на одинокой лавочке, на которой все еще полулежала. Но уже без нее. 

София вдохнула вечернего бриза полной грудью. Ей снова был тридцать один год. Она была одета в свою обычную, простую и удобную одежду. Легкую, как раз подходящую для климата южных городов. Это понравилось ей. Ей было нежарко. 

Она уступила место на лавочке приятного вида чете пожилых людей. Они поблагодарили ее, пожелали хорошего вечера. Она тоже им этого пожелала.  

Телефон зазвонил. Это была ее подружка, Евгень Борисовна, как София ее иногда называла, чтобы ту побесить. И, конечно, ее номер в смартфоне Жени никогда не мог бы быть заблокирован, а находился, как и всегда, в списке контактов. Как она ждала этого звонка! Ее Женя. Простое, красивое имя. 

- Алло? 

- Наконец-то! Ты с ума сошла? Я тебе звонила сто раз. 

- Правда? А что такое? 

- Твоя мать сказала, что ты ушла гулять три дня назад и не взяла свой рюкзак, и была какая-то грустная, ничего никому не ответила перед выходом... и не вернулась, и не отвечаешь ни на чьи звонки. 

- Вот как? Серьезно?..

- Да, мать твою, серьезно! Ты вообще в своем уме? Где ты была? 

- Я? Да так, ты знаешь... 

София рассмеялась. Как можно было такое объяснить? 

- Ты там под кайфом? 

Голос подруги взлетел на несколько октав. Никто никогда не подумал бы, что Сонечка Астафьева способна оказаться неизвестно где, еще и под кайфом. 

- Ты знаешь... Да, наверное, можно и так сказать. 

Молчание в трубке.

- Ты больная сучка, и когда ты вернешься - я, нахрен, перестану отвечать тебе на неделю, ты поняла?!  Сразу после того, как твоя такая же безумная, прямо как ты, собака отправится к тебе домой.

Фрэнки! Ее Фрэнки ждал ее дома. Она снова засмеялась. 

- Ты не в адеквате там, я же слышу! 

- Я тоже тебя люблю! Как там мой Фрэнк? 

- Так это ты О НЕМ беспокоишься? Сейчас же позвони своей матери, ты хоть знаешь, что с ними было все это время? 

- С ними? Ты сказала, с ними?

- Да, прикинь, даже твой отец соизволил вспомнить, что у него есть дочь.

Вот это новости. Может быть, все это снова сон? И что это вообще было? 

- Невероятно! Не переживай. Я им сейчас же позвоню. 

Снова молчание.

- Ты, может быть, объяснишь, где ты была все это время? 

- Да, ты знаешь... Я думаю, когда-нибудь я тебе все расскажу. Но не сегодня. Не переживай за меня, все хорошо. Я скоро вернусь домой! Скажи это Фрэнки. Обязательно скажи.

Она положила трубку. Ответит ли Фрэнки Софии еще когда-нибудь? Она сомневалась. Но он все еще ее пес, и он есть у нее. Он ждет где-то там, дома, который она оставила с целью навестить, наконец, мать, после долгого периода усердной работы, она вспомнила это. Может быть, теперь она сможет поговорить даже с отцом, так хорошо все звезды сошлись. Она направилась в сторону дома родителей, подальше от набережной. Надолго она там не задержится, но нужно будет во всем им объясниться - испытание! 

София двигалась легко, ее плечи и грудь были расправлены. Можно сказать, что она почти летела. В руках она держала знакомую фотографию, которую положила в карман джинсов, даже не взглянув. 

Может быть, ей стоит начать путешествовать? Возможно. Фрэнки одобрит, хоть бы и лишь только вилянием хвоста.

"И он, конечно, поедет со мной". 

Еще ей определенно стоит поведать о своих давно скрываемых чувствах подруге. В конце концов, мир не рухнет от ее слов. Женя точно не попрощается с ней, ведь они давние друзья. 

Да и кто знает, к чему это может привести?