3. спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
Джисон встречает Минхо в коридоре. Тот мило ему улыбается, а Хан замечает, что Минхо в водолазке. За окном градусник показывает плюс двадцать, а он тепло одет. Руки его закрыты, а шея нет. Джисону кажется это странным, но он не спрашивает. Возможно, что ему так просто удобно. Вот и всё.
Вторник скучный, среда тоже, и только в четверг становится немного интереснее, когда Минхо идёт вместе с парнями к ним домой. К слову, он до сих пор носит вещи, закрывающие его руки. Хёнджин спрашивал, но Минхо отвечал, что ему просто так удобнее. Дальше лезть не стали, но однажды, когда Джисон сидел в комнате Хёнджина, решая домашнюю работу, его брат сказал:
— Я думаю, что он специально носит вещи, закрывающие его руки.
Хан поднял вопросительный взгляд на брата.
— В смысле?
— Может быть, он режется? — крутя в руках ручку, Хёнджин наблюдал за братом.
— Сомневаюсь. Руки явно не лучший выбор. Может родители? — подперев щёку кулачком, размышлял Джисон.
— Хотя да, это больше похоже на правду, — Джисон заметил, как глаза его стали пустеть.
— Ты переживаешь? — Хан немного пододвинулся к Хёнджину.
— Мне жаль его даже не как парня, который мне нравится, мне жаль его как человека.
— Такова его судьба, — отпуская отчаяние в пустотное пространство, отвечал Джисон.
А сейчас Минхо идёт и так ярко улыбается, что-то шутит и прекрасно поддерживает беседу. Лишь только ветер тихонько зализывает синяки на руках и рану от оторванного крыла на спине. Джисон должен всё узнать, абсолютно всё, ему интересно. Может быть, он сможет как-то помочь.
Шесть часов вечера. До окончания занятия оставалось не больше пятнадцати минут, когда Хан решил влезть в эту яму и постараться помочь. Странное это было желание. Помочь. Словно чуть солёное, как слеза, попавшая на кончик языка. В комнате всё также гулял ветер, пыль крутилась в воздухе, падая на предметы. Лишь тиканье часов распространялось по пространству комнаты, считая секунды. Джисону было немного страшно от таких вопросов, но решать что-то нужно. Он не знал, зачем и для чего, просто был уверен, что надо. Отчёта он себе в этом не давал. На бессознательном уровне чувствует, что этому человеку точно нужна помощь. Такое бывает, когда ты смотришь на кого-нибудь и понимаешь, что в этих глубоких, «счастливых» глазах океаны грусти и бесконечные дороги с указателями влево и вправо «кто я?». Словно от одного действия это становиться понятно.
— Минхо? — позвал Хан, кладя громко ручку на стол. Он сам не ожидал, что получится так громко. И наблюдая за Минхо, Хан заметил, что он легонько содрогнулся. Нормально ли это? Ну, может, он просто испугался. Всё бывает, верно?
Парень посмотрел на него и протянул «М» в ответ. Джисон заметил, что заколки совсем не держат волосы. Локоны торчали чуть в стороны и всё также спадали на глаза, словно он закрывался от чего-то. Желал что-то не видеть.
— Давай заколку поправлю? — оттягивал время Хан.
— Давай, — Минхо пододвинулся чуть ближе, и Джисон ощутил слабый запах арбузного шампуня, как будто он уже выветрился, оставляя последние нотки отдушки и небольшую шелковистость.
Хан, поправляя его волосы, заметил на ухе небольшое сине-фиолетовое пятно. Словно акварель капнула с кончика кисти на белую бумагу. Так начиналась новая картина безликого художника под названием «страдания». Это был синяк. И теория, что Минхо носит длинные кофты не просто так, — подтвердилась.
— Слушай, Минхо, — тихо начал Джисон, словно сейчас они будут обсуждать самую страшную тайну из всех страшных тайн на этой Планете, — у тебя на ухе синяк, всё в порядке? — в горле пересохло от своих же слов.
Глаза Минхо стрельнули страхом и неожиданностью, будто он никогда не был готов к этому. Грудь его стала быстро подниматься вверх, а дыхание сбилось. Он был похож на мышонка, которого поймала кошка, и, не давая шанса на счастье, откусила ему голову. Минхо был напуган, Джисон видел и чувствовал это.
— В-всё в порядке, не переживай, — он лживо улыбнулся, отодвигаясь от Хана.
— Если ты хочешь, то мы могли бы это обсудить...
— Я не хочу, — резко отрезал Минхо.
— Тогда можно я задам один вопрос?
— Задавай, — неуверенно произнёс Минхо.
— Ты поэтому в кофтах, потому что это родители?
— Да. Пожалуйста, давай не будем это всё обсуждать, хорошо? — он отвернулся от Джисона, закрывая лицо ладошкой.
— Да, извини.
Значит, Джисон всё-таки прав, и это действительно дело рук родителей Минхо. Причём в буквальном смысле. Хану стало жалко его. Если честно, то Джисон даже представить не мог, через что каждый день приходилось проходить Минхо и как он чувствовал себя при этом. По глазам его было понятно, что он это ни с кем не обсуждал. Тема явно была болезненной, но почему бы не рассказать о ней Джисону? Он ведь никому не скажет, будет держать всё в секрете. Наверное, это из-за того, что они недостаточно близки. Во всяком случае, стало действительно жалко Минхо. Сейчас Ли сидел, тело его было напряжено, да настолько, что каждая мускула, каждая морщинка на лице дрожала. Он старался не заплакать от боли и унижения. Старался держаться, потому что он сильный и справится со всем в одиночку. Не стоит просить людей о помощи, если не знаешь какие они на самом деле. Вдруг позже Джисон или Хёнджин окажутся отвратительными людьми, верно? А если не подпускать к себе сразу, то и проблем потом не будет. Всё просто!
Но только накопившаяся боль, где-то в районе груди жутко давит своим мерзким отчаянием. Кончики пальцев легонько дрожат, а сердце стучит через раз. Страх окутывает разум новой волной тревог и обид. Но сейчас нужно сосредоточиться, осталось не больше пятнадцати минут. Минхо продержится, а после выплеснет все свои эмоции на балконе на двадцать первом этаже.
○ ○ ○
Минхо не остался на ужин, он сразу ушёл. Хёнджин вызвался проводить, но тот отказался. Быстро попрощавшись со всеми и поклонившись родителям парней, он убежал, словно боялся, что закат заберёт его в своё небытие.
Хёнджин, смотря ему вслед, недоумевал. Лишь один Джисон всё понимал. Придётся брату всё объяснить.
После ужина Хёнджин зашёл в комнату Джисона. Хан сидит за столом, решая какие-то примеры, что дал ему Минхо. Тусклый свет настольной лампы освещает небольшое пространство комнаты. Тени, что были в углах, стали такими большими, уменьшая комнату до островка со светом. На стенах висят постеры из комиксов и пару мотивационных цитат. Джисон крутит в руках карандаш, не понимая, как решать. Он не сразу замечает Хёнджина. Взгляд и все мысли устремлены на пример и совсем чуточку на проблемы его репетитора, который не умеет пользоваться заколками.
— Хани, — Хёнджин сел напротив, тоже отбрасывая тень на пол. Она смешалась с остальными, отчего островок стал ещё меньше и глубже.
— Что? — Хан оторвался от тетрадки и посмотрел на Хёнджина.
— Что случилось с Минхо? — он перебирал в руках край синей футболки, невинно опуская взгляд, — почему он не остался на ужин?
Джисон глубоко вздохнул, облокотившись спиной на кровать, и посмотрел в окно, вспоминая, что сегодня нужно будет не забыть закрыть шторы. А на окне появляются небольшие капельки дождя, значит, завтра будет прохладнее. Шум листвы деревьев доносился до пятого этажа в открытое окно, прямо к островку со светом.
— Я стал поправлять ему чёлку и увидел синяк на ухе. Я спросил его, что это, но он испугался. Я спросил, родители ли это. Он ответил, что да, но не хочет это обсуждать. Поэтому он так быстро ушёл, — на одном дыхании проговорил Джисон, всё также смотря в окно, где солнце скрылось за буйными тучами тревожных мыслей и не самых счастливых воспоминаний.
— Вот как... жалко его, — Хёнджин трепал в руках футболку, а Джисон заметил некое безразличие.
— Мне тоже, но сделать мы ничего не можем.
— С чего ты это решил? Быть рядом — достаточно.
— Мы не настолько близки, чтобы быть рядом, — Джисон смотрел на брата, а в глазах его полно решимости. И совсем чуточку чего-то странного и непонятного.
— Но мы можем стать ими, верно?
— Да.
— Тогда стоит попробовать?
— Стоит, наверное стоит.
○ ○ ○
Вечернее небо тонет во мгле, скоро начнётся дождь. Птицы кричат настолько громко, что хочется убежать и спрятаться от них. Перепонки готовы лопнуть. У людей нет лиц, куда они делись? Вместо этого Минхо видит безликих прохожих. Деревья тянут свои бесконечные ветви к чёрному пространству, но не понятно зачем. Всё вокруг до безумия пустое и страшное. Холодное, мёртвое и несуществующее.
Минхо бежал от дома Джисона и Хёнджина, он боялся, что за ним несутся его любимые тени, что прятались в каждом углу. Но через четыре минуты забег закончился. В груди неприятно кололо, словно иглы втыкали в кожу, отчего по телу прошлись мурашки. Дышать было трудно из-за спёртого воздуха. Минхо остановился перевести дух и только сейчас стал ощущать, насколько сильно ноги дрожат. Ещё пару шагов, и он упадёт, без возможности подняться. Это неприятное чувство в ногах распространялось по всему телу. Оно трясётся, а слёзы наконец-то вырвались из угнетающего омута. Чтобы хоть немного перевести дух, Минхо сел на скамейку, чувствуя всё сильнее и сильнее, что земля уходит из-под ног. Достав смятую пачку кемала из кармана джинсов, он вынул сигарету и закурил. Мысли улетучивались вместе с дымом от дешёвых сигарет с чуть горьковатым привкусом. Больше всего он не хотел сейчас размышлять о том, что думает о нём Джисон. Хуже всего было то, что Минхо не сказал заветную фразу: «никому не говори!». Завтра вся школа будет знать о позорных синяках Минхо и его ненавистных родителях.
Сколько прошло времени, Минхо не знает. Только солнце уж стоит на линии горизонта, дожидаясь Минхо. Оно делает это специально, чтобы спасти мальчишку, иначе ему не скрыться от теней. Они догонят и убьют его.
Выкинув бычок в урну, он стал двигаться дальше, всё ближе и ближе приближаясь к «дому». Уличные фонари слабо освещали дорогу, а пение птиц с каждой минутой становилось всё тише и тише. Дождь во всю моросил, отчего волосы намокли и прилипли ко лбу. Заколки слабо висели, больно оттягивая волосинки вниз, но Минхо терпел, сам не знал почему. Это его оберег. Если заколки на нём, то это значит, что всё в порядке.
Лестница в неизвестную квартиру была бесконечной, а пользоваться лифтом — всё равно, что выпрыгнуть из самолёта, не взяв парашют. Уж лучше будет оттянуть несчастный момент и ещё немного насладиться давящими мыслями и отвратительными размышлениями. Быть здесь и сейчас, а не там. Не в той квартире, что пропахла алкоголем и взрослой трусостью. Многие считают, что дом — это человек или семья, тот человек, с которым тебе комфортно. Но ведь такой «дом» тоже может меняться. Для маленького Минхо родители всегда были на первом месте, его папа такой крутой, сильный и смелый, а мама — красивая и добрая. Он искренне верил в это до семи лет. Детская психика устроена так, что многие травмирующие моменты она просто стирает, забывает. Родители могли сегодня утром накричать, избить, а к завтрашнему вечеру ребёнок всё это забывает. Потому что сильный эмоциональный шок, что был получен, начинает блокировать воспоминания. И когда-нибудь, когда опасности больше не будет, всё можно вспомнить. И в двадцать, и в семьдесят лет.
Минхо считал ступеньки и уже сбился. Поднимаясь на девятый этаж, он вновь начал пересчитывать их, но уже на шестнадцатом забыл. Начинать сначала было без толку, всё равно точное количество этих ступень неизвестно. Для того, чтобы всё точно пересчитать, нужно спуститься вниз и вновь подняться, но это так сложно. Каждый раз падать и вставать, подниматься и идти. Уж проще будет просто лежать и тихо тут гнить. Но он решается и вновь спускается вниз, чтобы пересчитать ступеньки. Лишь в подъезде эхом разносятся его шаги и тихое шептание. По правде говоря, он уже устал. Но уж лучше так, чем быть и находиться дома. На шестнадцатом этаже двести шестьдесят четыре ступеньки, а на двадцать первом — триста сорок семь. Язык немного заплетался от такого долгого счёта, но всё-таки он смог.
Минхо бесшумно открыл дверь, а родители уже стояли на пороге, они не были сильно пьяны, но всё же. За спинами их виднелась гора посуды с кухни, оборванные шторы и тихо тлеющие бычки в пепельнице. На полу было пару разбитых тарелок, что указывали на недавнюю ссору. И как Минхо был рад, что не застал её. В квартире пахло алкоголем и сигаретами, но к этому запаху он уже привык, даже слишком.
Глубоко вздохнув, Хо сказал:
— Вы куда-то идёте? — чувствуя, как всё внутри замирает от неизвестности.
— Мы съездим в другой район к друзьям, домой не придём, — промямлила мать, закидывая в сумку кошелёк и ключи от квартиры.
Минхо махнул головой в ответ и пошёл в свою комнату. Через пару минут входная дверь хлопнула, родители ушли. Сейчас можно было полностью расслабиться и отдохнуть. Сегодня ему точно ничего не угрожает, а вот завтра — вполне. Его вызовут к директору и отчитают за то, что он молчит о вечно пьющих родителях и домашнем насилии, а после исключат со словами: «Такие ученики не должны учиться в нашей школе». И в заключении этого, жизнь Минхо будет навсегда разрушена. И если он не станет таким, как его родители, это будет чудо. Он навсегда разочаруется в жизни, он уже готов к этому. Разочарование — это его личная болезнь, которая, к сожалению, неизлечима.
По квартире гуляют призраки недавней ссоры и Минхо с веником. Он собирает осколки, чтобы нормально покушать, но из еды в холодильнике только старые макароны и чуть гнилые огурцы. Но выбора нет, как думал Минхо, пока не нашёл под раковиной две большие картошины.
В кухне вкусно пахнет жареным картофелем, немного сигаретами и солёными слезами, что падают каплями дождя из стеклянно-пустых глаз. Они мочат футболку и немного подсаливают еду на плите. Минхо проветрил квартиру, теперь тут вкусно пахнет едой, а не отравляющим существованием. Лампа мигает, отчего тени играют с разумом Минхо. Они здесь, они тут, они там, они везде. Ещё немного и лампочка перегорит, а он умрёт. Здесь, в этой вечной темноте, не успевший насладиться ужином, но пока есть свет, Минхо жив. В чуть дрожащих руках лежит сигарета, испуская страдания Минхо в эту давящую пустоту одиночества и отвратительной жизни.
На столе ароматно дымиться картошка и лежат огурцы разных форм. Пришлось постараться, чтобы вырезать гниль. За окном идёт дождь. Капли падают, разбиваясь о стекло окна, а Минхо не знает, что делать и как теперь жить дальше.
○ ○ ○
Джисон просыпается рано утром, очень рано. Солнце только немного открывает свои веки, пытаясь проснуться и разбудить мир, а Хан минут двадцать уже не спит. Лёжа в чуть мокрой от пота постели, он размышлял, положив правую руку под голову, а левой он перебирал одеяло. Мысли — чёрные вороны, что заполоняют сознание. Могут ли они с Хёнджином что-нибудь сделать, как-нибудь помочь? Странный и очень интересный вопрос. В комнате полумрак, солнце пытается проникнуть сюда, но шторы плотно занавешены. И не проснись Джисон в четыре утра, то не проснулся бы вовсе. Мир спит, дом тоже. И лишь небольшая боль вибрацией разносится по телу, словно она не Джисона, а кого-то другого.
Минхо тоже не спит. Он закрывает уши руками, чтобы не слушать стоны матери и вздохи отца. Ему больно в районе груди и страшно в области души.
Из-за этой непонятной то ли тревоги, то ли страха, Хан бесшумно шагал по дому, чтоб никого не разбудить. Выпив стакан воды и отправив в рот конфету, Джисон ушёл обратно. Ему стало спокойней, он медленно, закрывая глаза, стал засыпать, чувствуя во рту вкус шоколадной конфеты.
В школе Минхо ведёт себя максимально отстранённо от парней. Сегодня он ни с кем не разговаривает, не улыбается, Минхо словно в себе закрылся. Сидит, что-то пишет, решает. Будто он вовсе не здесь, а где-то там, далеко, но точно не тут. Одноклассники пытались поговорить, обсудить что-то повседневное, но возвращались каждый раз обратно, когда Минхо говорил: «Я занят».
Так проходят первые три урока до наступления большой перемены. Обычно в это время каждый разбегался по углам покушать и отдохнуть. Джисон и Хёнджин пообедали в столовой, там они встретили Бан Чана, и он составил им компанию. Парни хотели обсудить проблему Минхо, но делать это при Крисе и остальных учениках было бы неправильно, поэтому поговорить они решили в классе.
Шагая по полупустому коридору, Джисон ловил себя на мысли, что это странное желание помочь, словно какое-то больное или ненормальное. Они хотят помочь человеку, но хочет ли он, чтобы ему помогли? Ведь ни одна помощь, ни одна протянутая рука не спасёт его, если он сам этого не захочет. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Интересная и довольно красочная цитата. Никто не сможет помочь тебе, пока ты сам не захочешь этого. Теперь проблема выглядела иначе. Но если он всё-таки пожелает, чтобы ему помогли, то как это сделать? Минхо семнадцать лет. Ещё два года школы, а на работу его никто не возьмёт. Но ведь нужно что-то думать, верно?
Хёнджин зашёл в класс и обернулся на Джисона, что был ещё в коридоре. Он посмотрел так, словно решение проблемы было прямо тут. В классе сидел Минхо, вернее, он спал. Левая рука лениво свисала с парты, а на ней лежала голова. Правая рука закрывала глаза от яркого солнечного света. Подходя чуть ближе, Джисон увидел, как водолазка немного поднялась. И вид открылся до ужаса отчаянный и очень болезненный. Яркие фиолетовые пятна украшали бледную кожу. Это были следы чьих-то пальцев, как будто его схватили со всей силы, отчего и остались отметины мёртвых цветов. Джисон стоял как вкопанный, он не мог пошевелиться, не знал, что и думать. Хан отчётливо слышал сонную боль в своей груди. Повернув голову на Хёнджина, он заметил, что и у его брата было такое же состояние.
— Минхо, — шёпотом позвал его Джисон. Хёнджин посмотрел на него, задавая немой вопрос: «Что ты делаешь?». Джисон и сам не знал. Но это был отличный вариант поговорить сейчас и постараться помочь. Хан старался не для себя, а для Хёнджина, он же хочет с Минхо «хеппи энд», — Минхо...
Парень зажмурился. Он сладко потянулся и, почесав глаза, посмотрел на источник шума. Джисон сидел близко, почти что вплотную. Отчего Хан смог разглядеть тонкие красные стрелки в уголках глаз. Словно там ножом провели, и теперь остались кровоточившие линии. В этой бездонной бездне читался страх. В глазах не было огня, его кто-то потушил. И лицо его было расслаблено, словно он знал, что сейчас произойдёт, и готовился к этому. Поэтому Джисону стало стыдно за вчерашнее, за то, что он залез не в своё дело. Но заколки, что неумело находились на волосах Минхо, будто говорили об обратном.
— Ч-что? — чуть заикался парень, который явно не был готов к такому пробуждению.
— Можно поправить твои заколки? — начнём издалека.
— Можно, — Минхо сел прямее. Почему даже после вчерашнего он разрешает прикасаться к нему? Почему Минхо просто не пошлёт Джисона. Ведь Хан разбудил его не для того, чтобы поправить заколки.
Джисон пододвинулся ближе. Путая свои пальцы в волосах Ли, Хан закрепил заколки. Быстро посмотрев на Хёнджина и увидев в глазах согласие, он спросил:
— Минхо, мы можем поговорить о том, что произошло? — в пустом классе порхала пыль, а с улицы доносились голоса других учеников.
— Я же сказал, что нет. Зачем ты снова спрашиваешь? И я правильно понимаю, что теперь и Хёнджин знает? — казалось, что Минхо был зол.
— Прости, — вмешался Хёнджин, — это я заставил его рассказать, — он виновато опустил голову. Чувствуя, как сомнения закрадываются в его сознание.
— Вы уже всем рассказали, правильно понимаю, да? — хоть Минхо и пытался казаться злым, кончики его пальцев дрожали. Джисон видел, как грудь его тяжело поднималась, как трепетали ресницы и как он часто моргал. Это была не злость — это был страх.
— Нет, знаю только я и Хёнджин, — Джисон наклонился ещё ближе, заглядывая прямиком в душу, что была покрыта маленькими гниющими дырами и звёздочками, готовыми потухнуть, — расскажи, что случилось. Мы сможем тебе помочь.
— Как, ну вот как вы мне поможете? — Минхо отвернулся от лица Хана. — расскажите учителю и меня в детский дом заберут? Или пойдёте к моим родителям разбираться? Что вы можете сделать, чтобы остановить — это?!
Минхо загнул рукава водолазки и показал их парням, а там и места живого не было. Белая акварельная бумага, раскрашенная фиолетовыми, синими, немного зелёными и красными оттенками. Все эти раны и синяки были на его руках. Словно это была ещё одна кофта или какая-то сетка, капрон. Что угодно, но только не руки живого человека. Джисон смотрел на них, а внутри всё замирало от боли. Быстро взглянув на Хёнджина, он увидел страх и недоумение. Минхо плакал. Словно из кукольных глаз текли водопады, буквально бежали ручьи. Печальнее положения не существует. Боль жрёт внутри все чувства, превращая всё живое в ничто.
— Ты можешь ночевать у нас, — Хёнджин шмыгнул носом, — мама не будет против.
— Зато мне потом будет хуже, что я дома не ночую, — натягивая рукава обратно, тихо говорил Минхо.
— Можно не каждый день, можно хотя бы в те дни, когда ты занимаешься со мной, — Джисон протянул свои руки к его и стал натягивать чёрную ткань уже на кисти. Хотелось поскорей закрыть это, чтоб всё исчезло, испарилось, чтобы больше никогда не видеть этого кошмара. Эти синяки и кровоточащие ранки ещё долго будут освещать дорогу ко снам Джисона. Даже представить страшно, насколько это больно. Джисон легонько гладил большим пальцем его запястье. А Минхо смотрел на их руки и часто моргал.
— Парни, поймите меня, всё не так просто, как кажется, — Минхо зарыдал. Он закрыл лицо руками, чтобы его позорных слёз не было видно, — мои родители, они бывают нормальными людьми, но пока они пьют, они отвратительны. Вы думаете, я не пытался бороться? Пытался! Но выходило всё очень плохо. Настолько, что иногда мне было трудно дышать от ударов. Иногда я их даже не чувствовал, вот настолько всё было плохо. Я не хочу идти домой. Но понимаю, что если я там не появлюсь, то мне будет хуже в разы. Они обвинят меня в том, что я плохой сын, что я ничего не делаю по дому, хотя это вовсе не так, они видят только зло, а добро — нет. Я каждый день иду со школы настолько медленно, что дома появляюсь только часов в восемь вечера. И всё равно, что уроки кончаются в три часа дня. Поймите, я заложник обстоятельств. Я заложник своих родителей.
Слёзы, брошенные на ветер, впитывались в рукава чёрной водолазки. Так одиноко стало вдруг. И холодно. Пальцы окоченели, и казалось, что морозный воздух пожирает лёгкие. Минхо плакал, тихо всхлипывая. Джисон видел, как тело его дрожит, а заколки опять спали. Коричневая с грохотом упала на парту, ударившись об неё, полетела на пол. Звук был подобен выстрелу. Резкий, быстрый, громкий, последний. Теперь всё стало более-менее понятно. Минхо можно помочь.
Хёнджин подошёл сзади Минхо и тихо обнял его, отчего тот заплакал ещё сильнее. У Минхо явно началась истерика. Он повернулся к Хёнджину и обнял в ответ. Слёзы впитывались в белую школьную форму. Был слышен тихий ветер одиночества и волны отчаянных слёз, что разносились шумным прибоем в ушах у парней. Комната словно питала всё это, и даже солнце скрылось. Хан взглянул в окно, а там маленькие капельки стали появляться на тоскливом окне. Листья деревьев прилипли к раме, отчего внешний мир был покрыт неминуемым горем. Хоть и казалось, что за всей этой листвой можно что-то разглядеть, к сожалению, это было не так. Эмоции, что были сдержанны по много лет. И чувства. Всё это — было снаружи. Листья — сомнения, страхи, обиды. А комната — сердце Минхо. Он отгородился от всего внешнего, сосредотачиваясь только на внутреннем. На этих истощённых воспоминаниях и лживой боли. На этом вечном саморазрушении и вине за поступки взрослых людей, что искусно манипулировали своим сыном. Но ведь Минхо не виноват во всё этом: что родители пьют, что они его бьют, что живут они плохо, что друзей у него нет. У Минхо есть только одноклассники и продавцы из магазина, на этом всё.
Джисон смотрел на то, как Хёнджин аккуратно гладил Минхо по голове. Оставшаяся заколка явно больно оттягивала волосы. Хан снял её и поднял вторую с пола. Теперь эти две вечности лежали в пенале у Джисона, он отдаст их позже, когда Минхо придёт заниматься. Хан сделает всё, чтобы он остался на ночь и хорошо выспался. Мало нужно для счастья семнадцатилетнему парню. Всего-то тепло и крыша над головой. Позже Джисон расскажет о своём плане Хёнджину. А сейчас они дают волю тем сумасшедшим эмоциям, что были спрятаны где-то глубоко-глубоко в тайных комнатах сознания, куда Минхо заходил только во время сильного отчаяния.
Спустя пять минут истерики Минхо стал успокаиваться, но он всё также прижимался к Хёнджину. Джисону же это показалось вечностью. Они сидят в пустом классе, за окном идёт дождь. И только одинокая душа умирает в объятиях тишины.
— Тебе лучше? — спрашивал Хёнджин, обращаясь к Минхо.
— Да, мне лучше, спасибо, — выдыхая невыносимую боль, отвечал ему Ли.
— Осталось десять минут до конца перемены, может, в столовую сходим? Наверное там ещё что-нибудь осталось, — смотря на часы, говорил Джисон.
— У меня денег с собой нет, — отвечал Минхо, распуская объятия Хёнджина. Глаза его были красными и опухшими. Щёки ещё чуть были влажными от слёз, а челка прилипла ко лбу.
— У меня есть, пойдёмте, — Джисон встал со стула и, достав из кармана небольшой кошелёк, показал его Минхо.
— Я позже верну, — старательно стуча по своим чуть онемевшим ланитам, говорил Минхо.
— Не нужно ничего возвращать. Вон, Хёнджин вечно на мои деньги ест, и хоть бы копейку вернул, козлина! — показывая указательным пальцем на брата, Джисон увидел в его глазах недоумение.
— Это я козлина? Ты офигел, Джисон!
— Это не аргумент, балбес!
— Я тебя сейчас долбану, — крикнул Хёнджин.
— Тогда приставку больше не получишь!
— Она общая так-то!
— Стоит-то она в моей комнате, лох.
Минхо громко смеялся, наблюдая за поведением парней. И вся эта тяжесть и потерянность испарились. Словно этого всего и не было тут никогда. Дождь тоже кончился. Может и цикл этот подойдёт к концу, кто его знает? Но всё, что есть конец — есть начало. И может быть, они начнут по-новой этот порочно-вечный путь, а может и нет, вдруг всё очень скоро закончится. Всё точно будет хорошо, хоть это только начало грозы. Вдалеке гремит гром, моросят капли дождя, осталось дождаться молнии и верить, что это конец всего плохого, но на самом деле это конец всего хорошего.
○ ○ ○
Они нашли свободный столик в столовой. Джисон купил всем по пицце и по баночке молока. Взяли, собственно, то, что осталось. Сейчас Минхо сидел и мило улыбался, но ещё пару минут назад задыхался от отчаяния. Хан смотрит на него, он впервые заметил все эти никчёмные намёки и следы, что хранились на теле Минхо. И речь идёт не о шрамах и синяках, вовсе нет. Всё это было видно по его поведению. Он вздрагивал, когда Хёнджин, увлечённый диалогом, активно жестикулировал руками. Он постоянно горбился, словно у него прихватило сердце, и немного выдавливал улыбку. Джисон видел, как изредка дёргался его глаз и как он внимательно слушал, почти ничего не рассказывая о себе. Руки всегда под столом, а чёлка всё также лезет в глаза. Интересно, почему Минхо не спросил, где его заколки или это для него неважно? Всё-таки это был подарок. Хану было немного обидно, но он понимал, что из-за того, что произошло в классе, он мог просто не заметить их. Состояние было не то.
Джисон видел некое разочарование в глазах у Хёнджина, будто он не хотел здесь находиться, не хотел разговаривать. Словно он тоже вытягивал улыбку со своих губ. Один Джисон наблюдал за этим и всё замечал. Столовая нисколько не пустела, тут также было шумно, Хан думал, что в голове, в мыслях у Минхо, было также. Такая же неразбериха и проблемы.
Оставшиеся уроки Джисон всё наблюдал за Минхо, но поведение его нисколько не изменилось, всё осталось таким же. Как бы Хёнджин не старался поднять ему настроение в столовой — вышло довольно плохо. Да и за братом Хан стал замечать странное, словно он относился к нему по-другому.
Они разошлись около ворот школы, парни пошли направо, а Минхо налево. Хёнджин предлагал пройтись и погулять, но Минхо сказал, что ему нужно побыть одному и немного отдохнуть. Печаль пропитывала разум одинокого семнадцатилетнего парнишки, почувствовать её можно было за километр, Хан в этом уверен, потому что он чувствовал. Джисон ощущал всей своей спиной, как за ним горячие слезы стекают по щекам, оставляя ожоги. И разливаются розовые волны на белоснежной мёртвой коже.
На улице было пасмурно, пыльно-серые облака давили безразличием. Вдалеке эхом разносился шум грома и отчаянные крики птиц, что боялись скорой грозы. Асфальт ещё сохранил следы коварного дождя, только для Джисона это ничего не значило, но это имело значение для Минхо. Размышлять о них будет пустым и бесконечным делом, хоть и положение не такое уж и отчаянное, как кажется. Хотя они скорее убирают важность со своих чувств и эмоций. Ведь если посмотреть глубже, всё довольно плохо. Проблемы, что игнорируются каждый раз из-за страха. Своя собственная беспомощность. Пожалуй, это самое отвратительное чувство, когда ты осознаёшь, но не знаешь, как себе помочь. И вроде бы идеи приходят на ум, но это ничего не меняет. Страх выйти из зоны комфорта настолько велик, что поглощает тебя полностью.
— Хёнджин, — позвал под грохот грома Джисон. Небо окончательно стало чёрным, заморосил дождь. И некогда мокрый асфальт становился ещё мокрее. А на том месте, где Джисон когда-то сорвал одуванчики, выросли новые цветы. И времени прошло-то мало, а они уже здесь. Минхо стоит взять пример у одуванчиков, сколько бы ты их не срывал, ни вырывал — они всегда найдут один маленький корешок, из которого вырастут красивые солнечные подушки цветов.
— Что? — отозвался Хёнджин.
— Почему ты так смотрел на Минхо?
— Долгая история, — он глубоко вздохнул, поправляя рюкзак на спине.
— До дома ещё долго, так что рассказывай.
— Я не знаю... Минхо словно мне больше не нравится.
— Это как? — Хан остановился, а за его плечом сверкнула молния.
— Я не хочу жить с ощущением, что я его спасаю. У меня нет синдрома спасателя.
— Так мы же просто хотим помочь. Я думаю в этом нет ничего страшного и это вовсе не синдром.
— Увидев его с другой стороны, я понял, что он мне не нравится. То, как он плакал на моих руках, от этого стало даже как-то противно, хоть жалость к нему я испытываю до сих пор, — Хёнджин дёрнулся в отвращении.
— О-ого, — Хан не знал, что ответить. Уж слишком непонятно было поведение его брата.
— Но это не значит, что я его ненавижу или типа того. Просто всё, прошла любовь, завяли помидоры, как говорится.
— Ты уверен? — лично Джисон уверен не был.
— Да. Не хочу связывать свою жизнь с таким человеком. И нет, он абсолютно нормальный и весёлый, просто я не хочу брать за это ответственность. Он будет мне другом, но не более, — Хёнджин прыгнул в лужу и капли разбились о штаны Джисона, впитавшись в ткань.
— Значит, он тебе не нравился, — пытался подвести итог Хан.
— Выходит, что так, — Хёнджин пожал плечами.
— Странно, правда, — а Хан улыбался, но сам не понимал почему. Словно в этом разговоре была какая-то подсказка или намёк на что-то.
— Нет ничего странного. Я вообще сейчас понимаю, что просто хотел с ним подружиться, но спутал влюблённость и дружбу.
— Ну, смотри, всё равно, когда ты влюбляешься в человека, то хочется больше времени проводить с ним. Целовать его, ну, не знаю...
— Я хотел проводить с ним больше времени, но целовать нет. Именно этого мне и не хотелось.
— Значит ты и вправду спутал.
Невыносимо проста мысль о влюблённости. Хёнджин просто ошибся, с кем не бывает, всё в порядке. Но Джисон слишком озабочен состоянием Минхо. С ним нужно поговорить только вдвоём. Это ведь нормально — хотеть помочь, правда? Или всё-таки это ненормально? Но он ведь не отказался, а значит, всё хорошо.
Хоть и идёт дождь, он не может смыть навязчивые мысли. Дождь заставляет вспоминать холодные слёзы Минхо, его красные щёки и кончик носа. Внутри терзающие сомнения мешают трезво оценивать ситуацию. Потому что очень хочется забрать Минхо оттуда. Жил бы он в другой семье, всё было бы хорошо, а может быть и нет, вдруг он стал ещё бы хуже. Например, превратился бы в нездорового ублюдка, что издевается над людьми. Или стал наркоманом, или задротом. Кто знает, это всё эффект бабочки.