Тени Стамбула: сердца в ловушке

«Двух вещей желает настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он выбирает профессию детектива».

©️Александр Криони

________________

Слепой город задыхался.

Плотными запахами выхлопных газов и йодированной взвесью, пришедшей с Эгейского моря. Наполненный мутным солоноватым айраном до верха пластиковых бутылок, затесавшимся среди горячего кебаба. Стамбул дышал подгорающими на жаровнях каштанами, оголяя желтоватое ядро, словно вскрывая нарыв на своем величественном теле.

«Ас-саля́ту хайру мина-н-нау́м» пел седой муэдзин, стоя лицом к Мекке в Мечете Нуросмание, призывая мусульман к утреннему фаджру. Освобождая вступающий в свои права хмурый, наполненный отголосками день от темных сил, разрастающихся в узких переулках, где творились зловещие события.

Стамбул – загадка. Стамбул – легенда. Город – где каждая улица дышала историей – мрачной, почти готической, порождая лабиринты тротуаров и судеб.

Где утром вместе с уличными торговцами, скручивающих ароматно пахнущие семиты над покосившимися тележками, плелись коварные интриги, обвиваясь петлей вокруг любящих друг друга людей.

Город, который разрушал надежды. А после – дарил горькое разочарование и нестерпимую боль, провожая суда у причала, под аккомпанемент стаи крикливых озлобленных чаек.
Место, где терялись ориентиры, сталкиваясь в причудливых играх разума и невыполнимых обещаний, когда легенды и дворцы давили своей значимостью и предрешенностью. Забавляясь яркими лучами солнца в выкованных навеки фресках.
Где смрад от обездоленных и погрязших в нищете кварталов соприкасался с помпезностью белых особняков. Там, где царил мнимый порядок, приправленный душком законности.

Город – встреч.

Пересечений, как пересекаются в его оживленных, знойных улицах Европа и Азия, вековые традиции и дерзкая современность, сладкая любовь и жгучая ненависть.

Стамбул – чувств.

Там, где Босфор плавно омывает стоящие на пути преграды, стоит лишь уставшему грузовому кораблю всколыхнуть его искрящиеся глубокие воды. Где уличный торговщик нарезает дольки дыни, медленно опуская их оранжевую мякоть на прилавок, куда протянулись обе ладони смеющихся влюбленных лиц.

Этот город всегда умирает на рассвете, чтобы возродиться в пятом часу утра запахом жаровень.

Город просыпался, как просыпается старый дервиш – с хрустом в костях и кисловатым привкусом вчерашнего гранатового шербета на языке. В Стамбуле возрождалась жизнь, среди длинных византийских акведуков, наравне с рекламой смартфонов.
У мечети нищие раскладывали картонки, точно так же, как их предки стелили циновки перед султаном Сулейманом.

Город всегда был мастером превращать историю в фарс. Город, где дым от каштановой жаровни смешивается с паром из люков,  - выдыхает. Устав от от шестисотлетнего бремени быть мостом между тем, что уже умерло, и тем, что никак не может родиться.

________________

Стамбул. 14:00 по местному времени
Дворец правосудия
Шишли, улица Абиде-и Хюрриет, 223

Профессор отворил знакомую ему дверь из массива в комнату заседаний и, пойманный в ловушку собственных глаз, застыл на месте.

Госпожа прокурор, сложив тонкие пальцы в замок, безучастно всматривалась в пешеходный мост, виднеющийся вдали. Щедро залитый октябрьскими солнечными лучами, пластик на крыше моста, в самой его середине, отбрасывал вспышку искрометного блика, отражаясь в зрачках Кывылджим нарисованным фейерверком.

Омеру потребовалось несколько мгновений и усилие воли, чтобы разомкнуть пелену оцепенения от ее сегодняшнего вида. Он даже заставил себя несколько раз моргнуть прежде, чем выдавить из себя натуженное приветствие:

- Доброе утро, госпожа прокурор.

Мужчина еще несколько секунд выдержал в широком проеме двери, будто бы взвешивая, опасно ли ему было сегодня появляться в этом кабинете, а затем прошел к самому дальнему столу из десяти других, водружая на него свой кожаный бессменный портфель.

Утро сегодняшнего дня выдалось на редкость спокойным, особенно завтрак в приятном одиночестве пустой квартиры, не обнаружив Геркем в привычном неглиже, разгуливающей по его дому. До того момента, пока насмешливый солнечный свет не сыграл с ним злую шутку, изобразив корону над головой неслыханно прекрасной прокурорши.

Омер сжал кулаки настолько сильно, что вслед за раздражением от светящегося вида женщины, к нему пришла боль от впившихся в руку коротко подстриженных ногтей, призванных перенести фокус его внимания. Он зацепился взглядом за два красных флага с изображением белого полумесяца, стоящих возле большого экрана в самом центре. А после - скользнул по светлому деревянному древку сверху вниз, изо всех сил водя желваками на скулах и пытаясь разглядеть в неодушевленном куске дерева и ткани нечто более глубокое, что заняло бы его мысли больше, чем умопомрачительный вид стоящей в глубине комнаты женщины.

Но флаги Турецкой республики равнодушно и квело свешивались с деревянного основания, атласным полотном обозначая обоюдный потерянный вид – своего былого величия, и мужчины – все еще с угрюмым видом пытающегося разыскать в них что-либо новое.

За окном послышался рев проезжающей сирены ведомственного автомобиля и тут же смолк, возвращая на прежнее место тишину внутри помещения. Открытый экран ноутбука, принесенного госпожой прокурором только что погас, возвещая о полной задумчивости ее хозяйки.

Кывылджим неслышно усмехнулась, не выказывая ни капли иронии от ощутимого замешательства мужчины, оставаясь повернутой к окну. Она утвердительно кивнула, продолжая рассеянно изучать снующие разноцветные точки – пешеходов, и мысленно уже приготовилась к новому витку выступления блистательного психолога – криминалиста.

Этот мужчина наверняка приготовил очередную словесную уловку, способную, по его самонадеянному мнению, вывести вероятного убийцу на чистую воду. Как это было в камере с Экремом Челиком.

Щеки мгновенно покрылись розовым румянцем от воспоминаний его высокой оценки своим «нативным» методам в тюрьме, с использованием молочного шоколада с орехами, и выбор самой камеры во внутренний дворик. Что ж, сегодня она собиралась применить еще несколько приемов.

Не один Омер владел методами психологических манипуляций в охоте на преступников.

- Доброе утро, господин профессор.

Женщина степенно повернулась в его сторону, оставаясь в коридоре рассеянного света, льющегося от окна. Витающие в приглушенном солнечном луче пылинки, закружились вокруг женщины в вихревом танце, как если бы они оказались ее фрейлинами, сопровождающими женщину на бал. Ибо иначе изумительный вид Кывылджим сегодня было не объяснить. По крайней мере, Омеру Уналу.

Он глупо уставился на иронично усмехающуюся женщину, совершенно забыв о том, что только что приподнял кожаный отворот своего портфеля, чтобы извлечь необходимые ему вещи.

Белый безупречно скроенный пиджак находил свое продолжение в кружевном топе с дразнящим воображение пикантным вырезом в зоне декольте, несколько пугая своей чистотой и отсутствием малейшей складки. В ложбинке между грудью лежала золотая узкая цепочка, уходящая внутрь кружева тонкой нитью. Вместо привычных брюк со стрелками – белая плотная юбка-карандаш, доходящая до середины лодыжки, с геометрически острым разрезом, достигающим середины бедра Кывылджим. Каштановые волосы ровными волнами лежали на плечах, не нарушая своей упорядоченности от любого мимолетного движения. Будто бы излишне обработанные лаком. Подведенные темные глаза и алая помада на сочных губах делали ее лицо почти с обложки журнала, подчеркивая острые точеные скулы и глубину жгучих, сегодня особенно темных, глаз.

Цепочка прожгла ему глаза. Солнечный зайчик, отскочив от своего единственного друга, которого он нашел в этом кабинете, - сатиновой ручке дальней двери, - совершил немыслимый полет по кабинету, и остановился на последнем звене тонкой золотой линии, уходящей в зону декольте. Ровно там, где начиналась запретная зона. Там, куда профессору лучше было бы не смотреть вовсе.

- Вы сейчас протрете во мне дыру, господин Омер, - язвительно бросила ему Кывылджим, внутри себя наслаждаясь произведенным эффектом. – Как Ваше настроение? Я, как никогда, готова быть пораженной Вашими психологическими приемами допроса подозреваемого.

Тембр голоса Кывылджим сегодня был излишне бодрым и даже располагающим. Таким, что заставил Омера бросить на нее косой взгляд и снова, покусывая изнутри губы, уставиться на красные флаги, изображая на лице подобие приветливой улыбки.

Которая отчего-то никак не выходила.

Уголки его губ просто отказывались приподниматься.

Выстраиваясь в прямую натянутую линию из-за нарастающего негодования от присутствия этой женщины в его пространстве. С ее чертовым мандариновым ароматом, назойливым и сладким, сводящим с ума его и без того истерзанный головной мозг, подливая масла в огонь раздражения.

И почему эти проклятые мандариновые деревья вообще существуют в этой стране с ее красными флагами?!

Омер еще раз бросил на женщину взгляд исподлобья, когда она, оторвавшись от изучения загруженной улицы, уверенной властной походкой хозяйки положения проследовала прямо к столу, где стоял мужчина, украдкой пожирающий ее глазами, и облокотилась на него бедрами. Треугольный наглый разрез тут же угрожающе раскрылся, позволяя Омеру увидеть стройные длинные ноги.

Как же сейчас он чертовски сильно понимал главного прокурора. И как ненавидел свои собственные желания.

- Чудесно выглядите, - пробормотал профессор, не отрываясь от созерцания своего почти пустого портфеля.

В его кожаных недрах не было ничего впечатляющего, однако он упорно уставился в него, руками перебирая лежащие внутри папки и фатиновую белую ткань. В голове вновь возникла вчерашняя ночь, за которую, судя по красноречивому отсутствию Геркем утром в квартире, ему придется отвечать по всей строгости нарушенного им неписанного кодекса их отношений.

Вчера - он целовал не Геркем.

Вчера молодая женщина громко стонала под его озлобленным натянутым телом, в крике страсти и боли, так, что в какой-то момент ему в дверь даже рассерженно постучали, сопровождая свои намерения грубыми ругательствами. Но Омера, словно одержимого, это не остановило. Распаляясь в своих движениях еще сильнее прежнего, сквозь пелену похоти, он видел перед собой вовсе не плавные изгибы талии своей любовницы, а шелковый водопад каштановых волос, влажных от его безумного темпа.

Профессор сделал пару шагов назад, впечатываясь стену позади себя, словно громом пораженный таким явственным видением перед собой, и сглотнул слюну. В который раз его уши ощутили прилив крови, пока Омер благодарил пророка, что солнце вдруг решило покинуть погруженные в осень шумные улицы Стамбула, даря полумрак всем ведомственным учреждениям.

- Все в порядке, Омер бей? – усмехнулась Кывылджим, наблюдая за тем, как мужчина нервно поправляет ворот своей черной водолазки, находящей на кожаный ремень от простых синих джинс.

- Да, Кывылджим ханым, - голос Омера прозвучал слишком хрипло даже для того, чтобы изобразить из себя больного человека.

- Точно?

- Да, - процедил Омер, не поднимая взгляд на женщину перед ним.

- Может быть, воды? – издевательски продолжила женщина с игривыми огоньками торжества в глазах.

Она явно забавляясь своим влиянием на профессора. Было в этом что-то слишком игривое, что Кывылджим никак не могла в себе подавить. Вид мужчины напротив, который сейчас суетливо выкладывал из портфеля несколько пустых по всей видимости папок вслед за куском белой ткани, в которой Кывылджим с удивлением признала свадебную фату.

- Все в порядке, Кывылджим ханым, - почти огрызнулся профессор, поправляя корешки папок, которые все время грозили съехать друг с друга из-за пустого пространства внутри. - У Вас новый стиль? – указывая головой на белоснежный наряд женщины, спросил он.

Кывылджим тут же рассмеялась, настолько задорно, что Омер даже уловил переливы колокольчиков в ее нежном смехе, и приподнял глаза от уже в сотый раз переставляемых предметов на офисном столе.

- Я сказал что-то смешное? – уточнил он.

- Конечно, Омер бей, - все еще смеясь, отозвалась Кывылджим. – Вас, действительно, пора отправить на больничный. Кажется, Вы теряете хватку, господин психолог.

- Я Вас не понимаю, Кывылджим ханым, - покачал Омер головой в растерянности, хмуря брови.

Женщина неслышно усмехнулась, наблюдая, как лицо Омера приобретает серую окраску. В чем заключался ее план больше – раззадорить возможного убийцу или насладиться таким вкусным знанием собственной привлекательности в глазах профессора – она не знала. Зато так явственно видела, как разбиваются о простую биологию все рациональные теории анализа поведения этого выскочки. Выскочки, которого ей особенно сильно хотелось испытать на прочность.

Кывылджим еще раз скосила глаза на фату, лежащую на столе словно кусок брошенного савана. И невольно поежилась, вспоминая распахнутые стеклянные глаза Гюнай, покрывшиеся туманной поволокой бездны. Золотистые локоны девушки тогда так недвижимо и безжизненно лежали на сетчатой ткани, пока ветер хлестал выбившиеся из хвоста пряди Кывылджим, пристально наблюдающей за каждой деталью на месте убийства, что сейчас вид этой ткани вызвал в женщине неподдельное сопереживание. Глаза женщины прокурора на секунду вспыхнули страхом и приоткрылись, мгновенно возвращаясь обратно, снова ехидно улыбаясь профессору.

Моментально настораживаясь, Омер выдвинулся вперед, готовый прийти на помощь женщине, вид фаты у которой вызвал не самые приятные воспоминания.

- Это Ваша новая уловка? – указывая на фату, спросила Кывылджим, игнорируя его последнее замечание. – Настолько явная? Я надеялась на что-то более оригинальное.

Омер глубоко вздохнул, опуская ладони на стол. Ему нужно было собрать все свои силы прежде, чем провоцирующая его женщина сможет вывести его из еле сдерживаемого состояния контроля собственного тела. Еще немного и эта женщина станет его личным тестом Роршаха.

Опасная близость с этой прокуроршой выжимала последние соки из железного терпения мужчины. Прямо сейчас она стояла напротив, изящно подогнув одну ногу на другую, открывая запретную территорию влекущей нежной кожи, расцветая в умопомрачительной улыбке наглых дерзких губ, хотя по всем правилам должна была уже давно оказаться в его постели!

- Один из принципов людей – символистов, предъявить им то, что они считают крайне важным, - собираясь из последних сил, пробурчал Омер, вдавливая ладонями стол настолько, что где-то под его напором столешница издала жалобный писк, - Человек, убивший Гюнай ценит детали и символизм. Если мы хотим наблюдать за его реакцией, помимо ответов, которые он может нам выдать – нам нужно разделить с ним его веру. Фата – способ ввернуть его в состояние, близкое к катарсису. Если этот Фатих Картал, действительно, виновен, он непременно обратит внимание на этот знак. И либо – расположится к нам доверием, играя по обоюдным правилам, либо – если убийство было не предумышленным – это вызовет страх в его реакциях. Страх от того, что мы, вероятно, все знаем.

- Хорошая теория, Омер бей, - усмехнулась Кывылджим, предвкушая свою победу, и, с важным видом потряхивая локонами, скользнувшими по длинной шее, добавила: - Поэтому, господин психолог, я сегодня буду символом. Если убийца хочет видеть невесту – он ее получит.

Ее обворожительно-насмешливый взгляд тут же с триумфальным ликованием прожег Омера насквозь, обличая намерения ее сегодняшнего облика будто сейчас торжествовала сама богиня Гера. Паутинка коротких линий возле глаз собралась вместе с ироничной улыбкой в многозначительное выражение лица, пока Кывылджим снова перекинула одну ногу перед другой, откровенно демонстрируя провокационные упругие бедра, которым могла позавидовать любая фотомодель.

Флаги возле экрана под испепеляющим взглядом несчастного, испытываемого на прочность профессора, приобрели багряный оттенок. Настолько старательно он в эту минуту отводил взгляд от вида женщины, которая явно заколачивала последние гвозди в крышку гроба его мужского терпения. Еще одной ванной комнаты – он не выдержит.

«Опомнись, Омер, хватит пялиться», - злобно рыкнул он внутри себя, выбивая напряженными пальцами торопливую дробь по столу. – «Вспомни, что ты здесь для допроса вероятного ублюдка, который с равнодушием убивает молодых женщин».

Он еще несколько раз ударил пальцами по столу, выбивая свой собственный похоронный марш с искусством бывалого музыканта, и перенес руки вперед, сцепляя их на груди в надежде хоть так защитить себя от влекущего воздействия этой совершенного вида почти невесты перед собой. И тут же совершенно идиотическая, неподвластная его разуму, картинка промелькнула перед ним: его яхта, растрепанные, наполненные соленой влагой, пористые волосы, цитрусовое благоухание среди разноцветных в бирюзе волн, белый струящийся атлас, сползающие тонкие бретели и фата, в спешке брошенная за раскаленное дерево, обжигающее спину.

Если бы сейчас это кабинет обладал полноценной шумоизоляцией, подобной тому, что обычно присутствуют в допросной, Омер, вероятно, издал бы рык, угрожающий и амбициозный. Но довольствоваться приходилось малым – и потому он со всей силы, до одури сжал зубы, выдавливая из себя полуулыбку, больше похожую на ту, что изображают на картинах свирепых животных.

- Отличное решение, Кывылджим ханым, - хмыкнул Омер, пряча глаза в пол. – Но странное место выбора комнаты для допроса. Почему сегодня это переговорная?

- Вы говорили, что убийца – умен. А значит, обычная комната для допросов, где существуют давящие стены, а не иллюзия свободного пространства – преуменьшит возможности сидящего перед нами человека. Вы принесли фату, а я – решила потешить самолюбие подонка целым кабинетом для брифингов, подчеркивающим помпезность совершенного им преступления.

- Это похвально. Если, конечно, это человек – Фатих Картал.

- Он не человек, Омер бей, - резко произнесла Кывылджим, рукой отсекая пространство прямо перед носом профессора, - он  - хладнокровный убийца.

Невыносимая женщина внезапно убрала теплую насмешливую улыбку со своего лица, в миг стекленея взглядом, не сулящим для вызванного сегодня на допрос молодого человека ничего хорошего. Подобно айсбергу, внезапно возникающему на пути ледокола, Кывылджим вдруг предстала в своей расчетливой холодности белого костюма перед лицом профессора, меняя градус их общения моментально.

Омер потер переносицу согнутым указательным пальцем, едва ли с надеждой ухватываясь за так резко предложенной Кывылджим спасительную тему разговора – там, где его мысли могли отключиться от созерцания откровенного декольте женщины, переключаясь на профессиональное поле.

- Чезаре Беккариа, Кывылджим ханым, писал «Законы должны быть одинаковы для всех, и никто не должен быть признан виновным, пока его вина не доказана». Почему Вы так уверены, что это человек тот, кто нам нужен? Он слишком молод, чтобы связать его с делом Цветочника. Когда Леман...моя жена умерла, он только поступал в Университет. Справиться с взрослой женщиной, даже при его внушительной комплекции?

- Я знаю о презумпции невиновности, Омер бей. Но, Вы никогда не задавались вопросом, насколько она правомерна, когда перед Вами сидит хладнокровный, насмехающийся ублюдок, который методично расчленяет женщин, отрезая им, к примеру, проявления исконной женской природы? Насколько фундаментальный принцип правосудия объективен, если этот зверь, тешащий собственное унылое оскорбленное эго, сидит перед Вами, полный надменности и уверенный в том, что без вероятных доказательств, мы никогда не сможем подвергнуть его справедливому наказанию? Вам ли не знать, как иногда бывает тяжело сдержаться, Омер бей, - усмехнулась Кывылджим, вперяя в профессора глубокую, почти бездонную черноту взгляда, словно надвигающая темнота пожизненного обвинительного приговора над виновным.

Омер пожал плечами. Плотная энергия единения, до этого основанная на взаимном притяжении, мгновенно поменяла свой вектор, вместе с тучей, только что заглянувшей в окно зала заседаний. Она пристально всмотрелась в лица двух людей, находившихся внутри, оценивая возможности поступиться буквой закона ради принципов справедливости.

Профессор прищурил глаза, наконец, позволив себе посмотреть на женщину иными глазами. Сейчас перед ним вдруг была иная Кывылджим. Будто бы, скрывая прежнюю – задорную, ранимую, чувственную, на передний план выходила богиня войны Афина, в своих шпильках, как воительница в сандалиях, с тем же самообладанием, способная карать каждого, кого посчитает виновным. Он даже не знал, какая из этих ипостасей женщины нравится ему больше. Воительница против богини любви, пылкая Афина против влекущей Афродиты.

И вновь, странные факты всплыли в памяти профессора, которые перед ним на стол положила Геркем. Он даже не успел удивиться, для чего эта девушка решила раскопать факты биографии госпожи прокурора. Настолько прожгли ему глаза черные печатные строчки очевидной боли. Пожизненное заключение отца Кывылджим под стражу в связи с умышленным убийством Эмира Кёсеоглу, партнера по совместному бизнесу, принадлежащему матери Кывылджим. Судя по краткому обвинительному заключению – убийство произошло в состоянии алкогольного опьянения, но в состоянии вменяемости. Помимо остальных свидетелей в списке вызываемых прокурором была названа сама Кывылджим Арслан, 18-летняя девушка. По словам самого подозреваемого, находившаяся совместно с отцом в парке развлечений на воскресной прогулке.

Однако, алиби отца - Кывылджим не подтвердила. Мотив, указанный в деле – значился как убийство с целью присвоения доли в бизнесе. После вынесения обвинительного приговора, судья Адем Арслан был заключен под стражу прямо в зале суда и переведен в Стамбульскую тюрьму Kartal Cezaevi, где до сих пор отбывал наказание.

Навещала ли отца Кывылджим? Что случилось в ее жизни с того момента и как она пережила то самое время? Вот что сейчас занимало голову Омера, наблюдающего, как Кывылджим медленно прохаживается вдоль столов, выбирая только ей известный маршрут в молчаливой задумчивости.

Его взгляд снова упал на разрез ее юбки, так искусно подчеркивающий изгиб ягодиц, плотно переходящий в бедра. Она как раз вышагивала мимо него, внутри ряда стульев, оставляя за собой шлейф женского мимолетного аромата свежести, нежности и внутренней грозы.

БАМ.

Папки, лежащие позади профессора с гулким стуком, упали на пол, рассыпаясь в подобие серой дорожки – неровной и скользкой, мгновенно обращая на себя внимание Кывылджим. Омер закрыл и снова открыл глаза, выдавая на своем лице всю гамму эмоций – багрянец от стыда, потупленный взор от замешательства и подрагивание ресниц от неприкрытого желания. Где-то вдалеке раздался звук азана с минаретов мечетей, переплетаясь с визгом шин на широком проспекте.

- Все в порядке, Омер бей? Вы сегодня слишком рассеянный, – снова насмешливо спросила Кывылджим, направляясь к мужчине, чтобы помочь с разлетевшимися папками.

- Все хорошо, Кывылджим ханым, - процедил тот, стараясь не смотреть, как прямо сейчас она наклонялась на колени, демонстрируя треугольный вырез на белой ткани.

Госпожа прокурор подогнула под себя ноги, ничуть не заботясь о девственной чистоте своей белоснежной юбки, и присела прямо на них. В ту же секунду вычурный разрез юбки женщины ощутимо увеличился вместе с растущими бурными фантазиями Омера, застывшего на собственных коленях, прямо возле щекотавших его шею нескольких прядей крупных локонов. Рука, протянутая к папкам, взвилась в воздух, замирая на месте. Размеры кабинета ужались до границ лежащих перед ними папок, будто бюрократическим мостиком, проложенным между ними. Омут бархатных зрачков, мерцающий вспышками искр и, одновременно, насмешливый, утонул в темноте хищного стального взгляда, повелительного и, одновременно, ласкового.

Было ли сейчас что-либо важнее для женщины, всей своей женской природой, чувствующей учащенное жаркое дыхание мужчины, раскаленного от ожидания?

Было ли сейчас что-либо важнее для мужчины, всем своим мужским нутром чувствуя, как в предвкушении насмехается над ним женщина перед ним, намеренно играющая с огнем?

- Это тоже Ваша очередная уловка, Омер бей, - тихо сказала Кывылджим, указывая на пустые серые папки, пытаясь унять пожар внутри собственного тела.

«Остановись, Кывылджим, что ты творишь».

Она вышла за границы. Так, что мысли о предстоящем допросе теперь оказались такими далекими, словно древнегреческая бездна – тартар, уже заранее поглотила вероятного убийцу, вбирая вместе с ним и это чертово здание, и все эти дурацкие, идиотские, никому ненужные сейчас процессуальные процедуры! Когда терпкий аромат кофе с корицей от этого мужчины перемежался с запахом его пота...

Кофе?..

Глаза мгновенно округлились от осознания, и предательская широкая улыбка осветила ее лицо, заставляя Омера закатить глаза и мысленно чертыхнуться. Да простит его Аллах.

- Да, - нетвердо ответил он, подскакивая на ноги так резко, что почувствовал даже боль в позвоночнике – напоминание о давней травме, полученной при службе в полиции, когда он провалялся на больничной койке около полугода.

- Хотите поразить его количеством заведенных на него дел?

Кывылджим отряхнула юбку, приподнимаясь следом за мужчиной, несколько разочарованная, судя по опустившимся уголкам ее губ, в последствиях своей помощи. Она выпрямилась прямо напротив него, с неким вызовом устанавливая с ним глазной контакт. В голове было странно - пусто и несобранно.

Еще вчера вечером, стоя в примерочной магазина, она с неодобрением оценивала свою фигуру, проводя по первым признакам коснувшегося ее тела времени, в большом зеркале, вскрывающим все ее вероятные недостатки. Кажется, она даже перемерила около десятка идиотских юбок прежде, чем удовлетворенно сказать себе, что нашла идеальный костюм жертвы.

Только вот жертвы кого?..

- Если этот человек настолько педантичен, что подчищает за собой улики без единой помарки, играясь с нами, количество ровных папок, с одинаковыми корешками даст почувствовать ему среду своего обитания, - хрипло ответил Омер, голос которого сбивался, как у только что пробежавшего дистанцию оленя, убегающего от охотника.

- Это глупо, господин Омер, - скорчила гримасу неодобрения Кывылджим.

Она сделала шаг в направлении мужчины.

- Это один из методов воздействия, госпожа Кывылджим.

Он сделал шаг в направлении женщины.

- В каком веке это было, господин Омер?

Рука с выставленным указательным пальцем предупредительно взметнулась в воздух.

- Придумаете лучше, госпожа Кывылджим?

Его рука повторила ее жест в точности, зеркаля поведение скорее неосознанно, чем намеренно.

- Я уже придумала, господин Омер.

Она окинула себя царственным взглядом, указывая на белый, как кипень, облик.

- Не переборщили с помадой? Думаете, маскарад сработает, госпожа Кывылджим? Или Ваша задача - стимулировать выработку окситоцина визуальным триггером?

Он властно скользнул глазами по всему телу женщины.

- Разве Вам не понравилось?

Рот Кывылджим приоткрылся – то ли от внезапно обретенной наглости, чувствующей себя в позиции королевы над поверженным положением мужчины, то ли от собственной наивности, ощущающей, как ее тело дрожит вовсе не от озноба, а душа выписывает акробатические номера.

Открытая провокация женщина была очевидна.

Белоснежный пиджак женщины слегка съехал по плечу, обнажив легкую бретель топа, гладкой стройной линией, обвивающей плечо Кывылджим.

Ресницы Омера плавно дрогнули, когда жадный масленый взгляд на секунду провел по разукрашенным губам женщины невидимую дорожку, оставляя следы почти ощутимых сладких укусов. 

- Вы играете с огнем, Кывылджим, - мрачно процедил Омер, впиваясь в глаза женщины собственным непреклонным взглядом.

Шумно выдохнув, он мгновенно сделал шаг назад от женщины, застывшей в предвкушающем положении, пока ее грудь чувственно вздымалась от нахлынувших эмоций.

Тишина повисла между ними густым плотным секундомером, словно отмеряя время. В свободное окно прокрался луч света, выхватив из полумрака золотую цепочку на ее шее. Кывылджим наклонилась вперед, позволяя цепочке выскользнуть из декольте. Золотая нитка чуть пошатнула свое положение, петляя будто змей искуситель, слегка высунувши свой хвост из манящей обители. Дыхание женщины участилось одновременно с тем, как цепочка как живая стала извиваться – то прячась в кружева, то обнажая холодный блеск металла. Омер сглотнул и нервно оттянул края воротника водолазки, чувствуя, как капля пота скатывается за воротник, а сам он начинает задыхаться в этом черном ошейнике на жилистой шее.

Полумрак плотно окутал пространство пустующего кабинета, позволяя на несколько секунд мужчине и женщине, прерывисто дыша, пуститься разумом в чувственное путешествие всей глубины эмоций, проскальзывающих между ними. Длинные офисные столы, мягкие стулья, с вращающимся элементом, закрытые большие окна, дипломы, висящие на безукоризненно белых стенах – все стерлось в одном пространстве, образуя узкий коридор двух магнитных полюсов.

На улице взвыли сирены скорой помощи, подхваченные перекриками нескольких мужских голосов, доносящихся сквозь закрытые окна. По коридору прокуратуры, кажется, прошествовали чьи-то тяжелые шаги, сопровождаемые чьими-то проклятиями в адрес судебной системы.

Оба смотрели друг на друга, не уменьшая, но и не увеличивая расстояния, сгорая от собственных слишком откровенных мыслей.

«Остановись, Кывылджим. Что с тобой происходит?!», - хрипела внутри себя одна.

«Держи себя в руках, Омер. Ты дал себе слово», - тщетно пытался убедить себя другой.

Резкий звонок телефона, взорвавшего пространство, заставил мужчину и женщину обоюдно вздрогнуть. Коридор в мгновение окна обрез узкую форму прохода между столами, пока женщина, развернувшись к своему кожаному дипломату, трясущимися руками пыталась найти издающее звуки устройство.

- Отлично, Лейла, я тебя поняла, - сказала Кывылджим, прерывисто дыша, отвечая на телефонный звонок. - Жду тебя в зале заседаний. Не забудь позвать кого-либо из охраны, чтобы этого...человека проводили сюда. И сообщи любому государственному защитнику, который сегодня не занят, чтобы были наготове присутствовать здесь.

Кывылджим обернулась в сторону Омера, слегка кивая ему.

- Фатих Картал будет здесь через полчаса, Омер бей.

- Кывылджим ханым, - начал Омер, все еще искоса поглядывая на Кывылджим, - у этого человека ведь нет официально предъявленного обвинения?

- Пока – нет, - отчеканила она. – Но Вы разве считаете, что то, что мы с Вами раскопали на него недостаточно?

- Я просил Умута проверить камеры на частном причале, Кывылжим ханым. На пристани их не оказалось. Единственное место, где зафиксировано присутствие господина Картала – заправка, в трех километрах от самого причала. Фоторобот, составленный работником пристани господином Беязом, полностью совпал с тем человеком, который общался с господином Фатихом, находясь возле одной из заправочных колонок. Это не дает никакого основания подозревать, что именно Фатих Картал отправился ночью на лодке к Девичьей башне.

- Однако, именно он проплатил аренду этой яхты. Именно на его имя был крупный заказ аппрета. Именно на его имя оформлен заказ свадебных принадлежностей. Именно он создатель той самой группы в социальной сети. И именно он переписывался с Гюнай под именем Волкан!

Кывылджим резко выдохнула и замолчала. Она чуть было не сказала, что и сама оказалась в щекотливой ситуации, подпольно сверяя ДНК волос собственной глупости. Этот козырь был у нее в рукаве, ожидая своего смертоносного часа. Пока она была не уверена. Как только она полностью проверит алиби этого мужчины, она уже не остановится. И ей будет плевать, что придется объясняться, откуда появился материал для трасологической экспертизы. Она что-нибудь придумает, соврет, выкрутится. Скажет, что это был следственный эксперимент. Лишь бы ублюдок, лишивший жизни молодую амбициозную красавицу, понес свое наказание.

Всего на пару секунд в голове возник образ Измирского зала судебных заседаний. Слегка размыто, как будто мозг сам не хотел вспоминать что-либо неприятное. Но в полной мере ощутимо горько во рту. Так горько, что послевкусие запомнилось надолго, пусть даже мозг сознательно стер все обрывочные воспоминания, тянущиеся со времен своего восемнадцатилетия.

Настала очередь профессора пройтись по коридору, образованному столами, туда и обратно, в раздражении сжимая губы, которые едва подергивались. Мало того, что его нахождение здесь было выше его железного терпения, так теперь эта женщина, словно безумная в своей жажде наказания, выбрала в качестве подозреваемого какого-то смешного неказистого юнца, притягивая за уши пока еще не явные улики и доказательства.

Почему с этой прокуроршей всегда было так сложно? Что это за стихийное бедствие свалилось на его голову? Женщина-вихрь, мчащаяся вперед, опаляя все вокруг своим неуемным, жгучим пламенем, оставляя за собой лишь пепелища, застилающая разум и не дающая ни малейшего шанса хоть как-то укротить ее необузданную натуру!

Он не верил в виновность этого парня. Он до сих пор был уверен, что дело Цветочника и убийство Гюнай совершил один и тот же человек. А значит, молодой паренек, просто оказался под чьим-то очень искусным планом действий. Вот только под чьим?

Омер резко остановился, сосредотачиваясь на тех самых красных флагах, что сегодня притягивали и спасали его пошатнувшуюся уверенность. Глаза на секунду прищурились, будто пытаясь сохранить ускользающую мысль, которая хаотично мелькала в чертогах его разума. Что-то не давало ему покоя. Что-то не слишком осязаемое, но интуитивно наставляя, подсказывало ему, что они лишь вначале своего пути.

- Я запросил у Мустафы медицинскую карту, - сказал Омер.
Он остановился прямо по центру узкого ряда, напомнившего ему ущелье под греческим Родосом, куда его яхта зашла под южным зюйдом, и встала на мель. Примерно так же, совершенно неожиданно мель тогда и возникла. Думая, что он успеет, перемахнет, проскользнет, ведь очевидная легкость так манила.

- И?

Кывылджим обернулась в его сторону, в этот момент занятая тем, что искала нужные ей документы, которые собиралась предъявить профессору.

- Ее лечащий врач – некий доктор Фуран Авджи. Врач-кардиолог заведующий кардиологическим отделением университетской больницей Бируни. Я хочу поговорить с ним, госпожа прокурор.

- Вы думаете, это что-нибудь прояснит? Что меняет диагноз, поставленный в медицинской карте, когда мы ищем отправление змеиным ядом? – Кывылджим неоднозначно фыркнула, заводя глаза в потолок, будто бы профессор говорил однозначную глупость.

- Слишком много совпадений, госпожа Кывылджим, - отозвался Омер. – Нурсема сказала, что препарат Bactrocor был разработан в Германии для лечения и профилактики сердечно-сосудистых заболеваний. После громкого скандала его отозвали. А теперь следы этого препарата мы находим здесь, да еще и у девушки, у которой были проблемы с сердцем.

- Хотите сказать, что она сама себя отравила, обнаружив где-то запрещенный препарат? – усмехнулась Кывылджим.

- Откуда такие выводы, Кывылджим ханым? Вполне вероятно, что доктор Авджи сможет помочь нам в поиске следов препарата или его распространения. Кто знает, может быть, он вообще использовал его сам, - сухо добавил Омер.

Нахмуренные брови женщины, стоящей возле председательского стола, опустились ниже, к переносице. На пару секунд ее незыблемая уверенность слегка пошатнулась, уступая место кислому привкусу разочарования собственных рассуждений. Иногда ей стоило учиться не нестись вперед, словно смерч по бескрайней степи противозаконного мира.

Женщина прокурор, схватила папку, в которой числилось досье на Фатиха Картала и прижала к груди, будто бы сохраняя нечто очень ценное, что делало ее выводы максимально значимыми. Ей был нужен убийца, как можно скорее, пока он не совершил еще одно ужасающее преступление.

И если для этого ей придется разнести в пух и прах даже этого мужчину, ямочки которого, вероятно, имели на нее какое-то магического воздействие – значит она это сделает.

- Вы цепляетесь за странные параллели, Омер бей, - спокойно ответила она. – Я не думаю, что мы что-либо там обнаружим.
Мужчина пожал плечами, едва ли разделяя ее уверенность.

- Что это у Вас? – спросил Омер, указывая на прижатую груди Кывылджим папку.

- Досье на Фатиха Картала. Я изучала его вчера вечером, а сегодня принесла Вам, чтобы Вы ознакомились с ним перед допросом.

- Есть что-то, что Вас там насторожило?

- Посмотрите сами, Омер бей, - усмехнулась Кывылджим, протягивая ему папку. – Может быть, Вы тоже измените свое мнение, относительно того, что этот господин не входит в число подозреваемых, - иронично добавила она.

Профессор слегка хмыкнул, забирая папку из протянутых рук, и открывая первую страницу. Он сам не заметил, как облокотился бедрами на стол, располагаясь поудобнее, погружаясь в изучение предоставленного Кывылджим материала. Женщина примостилась рядом, скорее из любопытства наблюдать, как работает этот человек с бумажными носителями, чем от прогоняемых ею самой мыслей о том, что вероятно ее тело просто магнитом тянуло в сторону этого мужчины.
Будто в подтверждение сакральной интимности, возникшей между людьми в одном пространстве, последний луч сегодняшнего октябрьского дня канул в пучину темно-серого, почти черного моря туч, скрывая кабинет для заседаний в темноте надвигающейся бури.

- Дата рождения, место жительства, образование..., - бормотал Омер, не замечая, как склонилась в его сторону госпожа прокурор, а может позволяя этому случиться. – Престижный район для человека, которому всего 24 года. Факультет прикладной математики. Мать и отец в разводе. Отец – господин Картал, пенсионер? – Омер нахмурил брови, прикидывая странную разницу в возрасте. Мать...

- Госпожа прокурор!

Внезапный голос Лейлы заставил Омера и Кывылджим по обыкновению одинаково поднять головы, словно она только что застала их спящими на рабочем месте – смущенных и излишне раскрасневшихся.  Девушка только что тихо зашла в комнату для заседаний, так и не дождавшись ответа на свой стук, и сейчас стояла, скромно улыбаясь в пол, подергивая черный жилет за острые края, и ожидая ответа от начальницы.

Омер отложил папку в сторону, так и не успев вникнуть в досье полностью, отмечая, однако, несколько первых фактов. Гораздо важнее ему было увидеть человека самому, понять его реакции, почувствовать его настроение, эмоции, и телесные проявления. А потому сейчас, его ничуть не интересовало брошенное досье. Зато беспокоило другое. Чувствуя, как прядь волос Кывылджим скользнула по его шее, профессор еще крепче стиснул зубы, призывая на помощь всю свою выдержку, и резко отодвинулся в сторону от женщины, недоуменно посмотревшей на него.
Для него все становилось слишком опасным. И не только для него.

- Да, Лейла?

- Господин Картал за дверью, - четко ответила Лейла, указывая в сторону простой коричневой двери.

- Попроси его зайти через две минуты, - ответила Кывылджим, все еще косясь в сторону профессора, который отложил досье в сторону, приготовившись к будущему допросу. – И не забудь оставить охранника на входе.

Лейла изобразила согласный кивок, снова скрываясь за дверью, за которой в этот момент раздавались приглушенное общение между мужскими голосами.

- Готовы, господин профессор? – улыбнулась Кывылджим пухлыми алыми губами, будто сомкнула тот самый запретный спелый плод, который Омеру так хотелось вкусить.

Мужчина одобрительно кивнул, после чего дверь распахнулась.

________________

Стамбул. 14:50 по местному времени
Малтепе

Она ненавидела этот город.

Это был город-шизофрения, где века срастались в болезненный симбиоз. Со всей его многовековой обязывающей историей. С этой претензионной величественностью мечетей и безобразной грязью простых улиц. С этими необъятными мятежными водами Босфора, пробуждающего у миллионов беспечных туристов романтические начала.

Какая невероятная глупость.

Она не считала живописными линии пены от паромов на поверхности пролива. Пожалуй, именно Босфор она особенно не любила - за его неизбежное присутствие в каждом пейзаже и маршруте города. Куда бы ты не повернулся. Куда бы ни направился. Какое бы воспоминание не оживил в памяти.

Наверное, поэтому госпожа замминистра здравоохранения особенно жаловала президентский люкс в Cevahir Atrium Hotel, выходящий во двор на лаконичную растительность на территории отеля, гарантирующий максимально возможную изоляцию.

Изоляцию. Это было то, что она ценила.

Изоляцию от запахов.

Чтобы не чувствовать жасмин и парфюм с нотками бергамота, проходя вдоль бульвара Нишанташи. И тут же, сворачивая в переулок за Галатской башней, не вдыхать коктейль из мазута и пота тысяч человеческих тел.

От звуков.

Когда на набережной Ортакей смех туристов, вгрызающихся в кунжутные булочки или жареные каштаны, смешивается с азаном минаретов.

От людской суеты.

В которой манекеноподобные блогеры, делающие селфи для OnlyFans близ хаммамов Сулеймание, даже не подозревают о детях с хроническими заболеваниями, играющих в футбол на свалке медицинских отходов близлежащего квартала Зейтинбурну.

Пембе Шахин видела во всем этом вовсе не поэзию контрастов. А угрозу собственной целостности. Воспоминание больничной палаты, в которую было когда-то заковано ее тело после отравления Стамбулом, возникло перед глазами, словно явь. Не только физическое, но и душевное потрясение однажды сделали ее слишком слабой. Настолько, что тогда давно - она чуть не лишилась жизни. 

Опершись ладонями на деревянное лакированное трюмо, женщина пристально всматривалась в собственное отражение в зеркале. Здоровый румянец, гладкое лицо и отсутствие сопровождающих ее до этого мешков под глазами. В свои пятьдесят она выглядит гораздо лучше многих, кто на десяток лет моложе.

Посещение криокапсулы шло на пользу ее коже и мышцам. Однако сегодня - как и в прошлый раз - спровоцировало ноющую боль в рубце. Она даже поморщилась, трогая причину своих ежегодных плановых проверок всего организма на протяжении последних двадцати семи лет, в районе левой груди.

- Что за шутки спустя столько времени? - риторика в пустоту.

Это не иначе, как влияние сумасбродного города, вмещающего в себя столько людей, сколько было противопоказано с точки зрения как санитарных норм, так и здравого смысла. Другое дело Анкара - идеальный в своей упорядоченности политический центр, где не было места хаосу. Где однажды она смогла сотворить себя заново благодаря четкости процедур и линейности процессов.

Аккуратный стук в двери ее трехкомнатных апартаментов вывел госпожу замминистра из тихой задумчивости. Она пересекла комнату по мягкому ковролину, преодолевая сопротивление воздуха, и открыла дверь со вздохом облегчения.
Снаружи стоял ее личный консьерж. Как и всегда во времена ее визитов, своей способностью решать вопросы еще до их возникновения, мужчина поддерживал кант ее порядка. Еще один элемент изоляции от внешних воздействий.

- Госпожа Шахин, ваш супруг уже ожидает в ресторане, - дипломатично отрапортовал он с легким поклоном.

- Прекрасно. Я только возьму свои вещи, и проводишь меня.

Набрав сообщение своей помощнице с просьбой записать ее на внеплановый прием к врачу, Пембе взглянула на часы, сверяясь с графиком. Аяз прибыл вовремя. Уголки ее губ иронично приподнялись вверх от одного лишь воспоминания их недавней перепалки.

«Ты все еще также предсказуем, и это порядком обнадеживает», - обратилась она мысленно к образу своего лощеного, грозного в своем выверенном образе, жадного до влияния мужа. Впрочем, она несильно осуждала его за стремление к господству: вот уже много лет ей это пригождалось. Как пригодится и сегодня.

Лифт спускался медленно, будто тянул за собой ее размышления. Достигнув первого этажа, Пембе Шахин пересекла атриум, где световые лучи угасающего дня смешивались с электрическими бликами. Они следовали по пятам за высокими каблуками замминистра, будто бы вторя жестам почтения персонала отеля в адрес уважаемой гостьи.
Свернув вправо от водопада из черного оникса, ниспадающего в небольшой бассейн, женщина оказалась у нужного помещения для встречи, позволяя консьержу открыть дверь.

Аяз Шахин ждал внутри приватного зала ресторана, отвернутый в окно. Его широкие плечи в черном костюме казались сегодня особенно могучими в обстановке, где конфиденциальность возведена в абсолют. Консьерж ретировался неслышно. А отсутствие любых звуков создавало ощущение пространственного вакуума.

- Почему я узнаю о твоем приезде спустя несколько дней? И не от тебя, а от Нурсемы.

Голос мужчины, все еще повернутого спиной к госпоже замминистра, звучал ровно, ничего не выражая. Впрочем, скрывать эмоции за маской безразличия Главному прокурору было не привыкать.

- А ты хотел быть первым? - иронично изогнула бровь Пембе. - Даже интересно. Чтобы что?

- Мне кажется, я должен быть в курсе перемещений собственной жены. Или ты считаешь иначе?

Он развернулся на сто восемьдесят градусов, встречаясь взглядом с женщиной, которая, находясь за тысячи километров, продолжала дергать его за ниточки. Всегда побеждая даже своим молчанием. Белокурая укладка, синий короткий пиджак на такого же цвета строгое платье, и серьги с бриллиантами в ушах. Все говорило о статусе больше, чем любые новостные заголовки.

Машина для уничтожения его эго и подпитки амбиций.

- Скажи еще, будто удивлен, что я не наведалась в твою скромную обитель, где ты развлекаешь своих недалеких поклонниц, дорогой.

Пембе Шахин сделала несколько шагов в сторону стола, степенно присаживаясь с ближнего к себе, сервированного на две персоны, края.

- На самом деле, я позвала тебя не для того, чтобы выяснять отношения, Аяз.

- Выяснять отношения выше твоего достоинства, - усмехнулся он, - но язвительные комментарии поднимают настроение, не так ли?

- Присядь, пожалуйста. Нам многое нужно обсудить, - проигнорировав его выпад, промолвила женщина.

Не хватало ей еще терпеть задетое самолюбие мужа, которое так раздражало этими проявлениями ребячества, вовсе не достойного настоящего мужчины.

Мужчины.

Она уже и не помнила, когда в последний раз встречала человека, которого могла бы назвать настоящим мужчиной. Повидав за свою блистательную карьеру совершенно разных личностей, сейчас она была убеждена в том, что в ее характере гораздо больше проявления мужских качеств, чем у лиц противоположного пола ее окружения. В том числе и у собственного мужа. Особенно у него.

Аяз, чье лицо оставалось непроницаемым, размеренным темпом преодолел расстояние до своего стула. Как по команде, будто бы невидимый зритель наблюдал за их взаимодействием со стороны, в пространство уединения зашли метрдотель и официант. Их черные антибликовые шелковые костюмы, очевидно, были призваны менять оттенок при разном освещении, маскируя детали внешности.

- Добро пожаловать, уважаемая госпожа замминистра и господин главный прокурор.

Голос официантки звучал ровно и уверенно, когда она почтенно с легким наклоном корпуса поприветствовала высокопоставленных гостей. Ее нейтральная интонация, опущенный на уровень груди взгляд, дистанция в полтора метра - все создавало идеальный баланс между уважением и незаметностью.

Протокол.

Пожалуй, именно это слово должным образом характеризовало вышколенную подачу и сервис. Пембе выравнивала вилку параллельно ножу, являя сдержанную улыбку, в то время как Аяз барабанил пальцами по скатерти. Проводив персонал контролирующим взглядом в теневую зону, он прервал затянувшееся молчание.

- Уже известно, когда открытие твоего центра? Ты же по этой причине в Стамбуле?

- По этой, - кивнула Пембе. - Иначе меня бы не было в этом городе. Приезд лишь вынужденная необходимость.

- Так когда?

- В среду на следующей неделе. Надеюсь, ты сможешь освободить вечер.

- Смогу. Но нужно было предупредить меня раньше. Я не мальчик на побегушках, готовый сорваться в любой момент по твоей прихоти, Пембе.

Две пары карих глаз - почти черные в обрамлении нахмуренных бровей и ореховые, отдающие контрастными бликами на солнце, - пересеклись в центре комнаты в оценке. Невидимая официантка осуществляла подачу горячих закусок, в то время как минута молчаливой дуэли захватила супругов, побуждая обдумывать следующий шаг в наметившемся противостоянии.

Спорить с Аязом прямо сейчас не входило в планы госпожи Шахин. Напротив, сегодня ей крайне важно было повлиять на мужчину должным образом. Как это всегда ей удавалось на протяжении двадцати лет супружеской жизни. Осталось только определить тактику, с которой она будет действовать: нападая или подстраиваясь.

- Перейдем к делу, - вновь прервал их молчание Аяз. - Что ты хотела обсудить?

Сделав глоток прохладной жидкости из стекла, Пембе вернула его на стол с тихим стуком. Ее лицо не дрогнуло ни одним мускулом, несмотря на важность того, что она планировала произнести. Взяв со стола серебряный нож для масла, женщина начала медленно намазывать им хлеб.
-На днях Farmrose засветилась в очередном деле, и это сулит нам новые проблемы. Поэтому мне нужно, чтобы ты деликатно и без лишнего шума, - сделала она акцент на последней фразе, - остановил все процессы, начатые в отношении компании в своей юрисдикции.
Аяз ухмыльнулся вкрадчивому, но от этого не менее повелительному тону женщины. Судя по всему, она воображала, будто он не Главный прокурор, ограниченный процессуальными нормами, а сам Волан де Морт, способный воплощать любую ее темную задумку по мановению волшебной палочки.

- О чем конкретно ты говоришь? - сухо отозвался он.

- Как так получается, господин Главный прокурор, что я в курсе твоих дел лучше, чем ты сам? - прищурилась она. - Убийство Гюнай Орхан. Каким-то немыслимым образом прокуратура связала это дело с препаратами компании.

Нахмурив еще сильнее и без того сведенные вместе брови, Аяз обратился к воспоминанию назойливого имени. Гюнай Орхан. Та самая жертва, убийство которой побудило Кывылджим уже третий раз за последнюю неделю подать прошение о возобновлении дела Цветочника. И снова ощущение того, что невидимая рука сжимает его в плотное кольцо все туже, возникло внутри мужчины за считанные секунды.

- Я не знаю, как и что связано, Аяз, но мне нужно, чтобы имя компании больше не фигурировало НИГДЕ, - настойчиво продолжала Пембе, буравя мужа взглядом. - Вчера я узнала о новом запросе в суд из прокуратуры относительно Farmrose. Хотят затребовать лицензии на все наши препараты. Инициатор сего процесса - многоуважаемая госпожа Арслан.

- Если суд сочтет это правомерным, значит, будет проведено расследование.

- Ты не соизмеряешь свои риски с желанием быть белым и пушистым, дорогой. Ты, как и я, не выйдешь сухим из воды, если деятельность компании будет поставлена под сомнение.

Кулак мужчины непроизвольно сжался на белой скатерти, побуждая госпожу замминистра презрительно хмыкнуть.

- Раз уж ты не можешь стереть след компании в деле Эмраха Алтынсоя, и решение о закрытии дела Farmrose должно пройти через антикоррупционный комитет, - ледяным тоном констатировала она, - то хотя бы усмири свою любовницу, которая переходит границы дозволенного! По ее вине экспертиза препаратов затянется на четыре месяца из-за требований ВОЗ, и мне разбираться со СМИ и очередным ударом по репутации.

- Хватит нести чушь! - повысил голос Аяз, несильно в этот момент осознавая, в сторону чего направлен его гнев. - Как ты себе это представляешь? Прокурор делает свою работу...

- Ну так отвлеки ее от этой работы, - сжав губы в мстительной гримасе, отрезала госпожа замминистра. - Мне казалось, ты вполне успешен в обольщении, и не мне тебя учить, как заткнуть рот своей протеже!

Злость на Аяза и презрение к ситуации, которую ей приходилось терпеть столько времени, в один момент взяли верх над здравым смыслом, который был так нужен сегодня Пембе Шахин. Осознав собственную ошибку, которая прямо сейчас отдаляла ее от цели, она прикрыла глаза и сделала глубокий вдох.

- Ты не понимаешь, о чем сейчас говоришь, - ровно произнес мужчина, проглотив ее удары ниже пояса. - Если ваш препарат используется кем-то и убивает людей, ищи утечку со своей стороны.

- Ты должен передать это дело Гираю, - холодно отчеканила она. - Он разберется с тем, каким образом замести следы. Сколько по времени займет эта процедура?

- Нисколько, - отрезал Аяз. - Ты прекрасно знаешь, что передать дело другому прокурору можно лишь по решению коллегии с заключением финансового аудита, а также отметкой об отсутствии интересов у Гирая. И даже тогда - 40% вероятность того, что Совет судей отклонит прошение.

Мужчина одернул манжеты пиджака и расстегнул неожиданно давящую пуговицу: воздух вокруг становился гуще.

- К тому же, мне хватило случая Адлета Кайя, которое я у нее отнял по сфабрикованной причине. И на твое счастье, - два пальца мужчины весомо ударили по скатерти, - она не стала продолжать копать глубже.

Трудно было сказать, что конкретно в этот момент заставило госпожу замминистра задохнуться от ярости. То ли факт прямого сопротивления ее мужа, то ли очевидное уважение, которое он посмел проявить при ней в адрес этой женщины.
Которая мало того, что являлась его любовницей. Так еще и пробудила в нем совершенно нелепые благородные порывы, мешающие теперь Пембе гладко реализовать то, что ей было необходимо. Не говоря уже о том, что являлась реальной угрозой сразу по нескольким делам, как скрупулезная ищейка, привыкшая доводить дела до победного конца.

- Ты, видимо, напрочь потерял не только совесть, но и страх, Аяз? Решил поставить наши жизни на кон из-за любовницы?

Главный прокурор сомкнул челюсти, выдерживая давление своей жены, самообладание которой уже дважды за вечер вышло за рамки. Он считал. Он видел. Он ощущал. Как несмотря на всю видимость спокойствия, которое она старалась демонстрировать, ее состояние было далеким от уверенности.

Она опасалась. А это означало, что стоит опасаться и ему.

- Перестань тыкать мне определением «любовница». Это никак не продвинет нас к решению. Не говоря уже о том, что Кывылджим никак не влияет на ситуацию, - его голос звучал ровно, взывая к здравому смыслу. -  Любой другой прокурор точно также, как и она, начал бы раскручивать найденные улики. Раз уж вы наследили, придется иметь дело с последствиями.

Вибрация его телефона собрала внимание обоих на экране, высветив имя «Прокурор Шифаджегиль». Аяз сбросил звонок и откинулся на стуле, расслабляя галстук. Воздух в помещении, несмотря на выверенную персоналом температуру, сгущался. Будто сам отель начал задыхаться от их противостояния. 

- Я узнаю, что с этим расследованием, и причем здесь препарат. Постараюсь отвести удар, - произнес Главный прокурор.

- Всего лишь постараешься? Это смешно.

- Следи лучше за тем, чтобы твои сотрудники не совершали ошибок. Вы и так достаточно наследили в Германии. Этого оказалось недостаточно?

- То, что произошло в Германии, недоразумение. Никто не должен был пострадать, и ты прекрасно знаешь об этом.

- Ты не соизмеряешь свои риски со стремлением угодить и вашим и нашим, дорогая, - усмехнулся Аяз, передразнивая ее предыдущую реплику.

Отблеск заката на стеклянных стенах в этот момент разрезал лицо Пембе Шахин пополам. Ее политика была такой же двойственной, как в этот момент цвет лица: публичное милосердие и холодный расчет за кулисами. Она вздохнула медленно, пропуская через легкие стерильный воздух пространства. Одной лишь ей было известно, что по-другому... было невозможно.

- Я не собираюсь подвергать твоей оценке свои действия, - сухо произнесла госпожа замминистра. - Меня интересуют факты. Что с ситуацией Эмраха? Он нужен мне со снятыми обвинениями.

- Ты, судя по всему, витаешь в облаках, старательно игнорируя реальность, - отозвался Аяз, вновь сбрасывая звонок Гирая Шифаджегиля. - Это дело - даже в случае, если его оправдают - затянется как минимум на ближайший год, а то и два в рамках предварительного следствия.

- Неужели ты ни на что НЕ СПОСОБЕН повлиять? Какого черта тогда ты занимаешь свое место, Аяз?!

Прямо сейчас, в самом сердце финансового пульса мегаполиса, время для обоих стало течь иначе. Замедленно. Мучительно. Как стук метронома, отбивающего обреченные секунды. Даже персонал не смел нарушить своими процедурами их единение, в то время как они молча пожирали глазами друг друга. Каждый из них имел над другим власть. Которая была возведена на алтарь некогда данных друг другу обещаний.

- На следующей неделе в Стамбул приедет судья из Берлина. Тот человек, что вел процесс Farmrose в Германии, - как будто бы специально, чтобы окончательно разрушить грезы своей жены, заявил Аяз. - После трех заседаний коллегии мы получили санкцию на вызов судьи. Генпрокурор лично визировал запрос в МИД. Я думал, что процесс затянется на месяцы, учитывая официальный канал, но этот человек самолично соизволил оказать помощь в расследовании в качестве свидетеля.

И его цель была достигнута. По крайней мере, именно в этот момент с лица Пембе Шахин буквально сошел всякий цвет. Здоровый оттенок тут же превратился в землисто-серый.

- Что..., - запнулась она, будто сомневаясь в том, что только что услышала. - Ч-что ты сказал?

- Ты думаешь, это моя прихоть? Я не могу больше сдерживать процессуальные меры. Надо мной стоит Генеральный прокурор, который давит из-за репортажей той журналистки. На днях вышел очередной разбор уже в telegram "Вся правда. Стамбул». Поэтому судья из Берлина нужен с данными своего расследования, которые МЫ, - сделал акцент на последнем слове Аяз, - постараемся отделить от нашего коррупционного скандала. Однако не вызвать его на данном этапе хотя бы для дачи показаний я не имею права.

Он сосредоточил взгляд на жене. Ее зрачки метались, а вид был таким, будто она решала сразу несколько никем не доказанных до этого теорем. Шестеренки в голове крутились, сопоставляя факт с фактом, а также прогнозируя дальнейшие вероятности развития событий.

Не иначе, как надвигалась буря. Да. Именно так. В Стамбуле ее законы не работали.

Она почувствовала, как левую грудь кольнуло. Теперь уже не фантомно, а вполне осязаемо и реально - в такт отдаленному гулу города, просочившемуся сквозь уровень первоклассной звукоизоляции. И как будто бы прямо сейчас она явственно почувствовала запах жареных каштанов, смешанный с выхлопами. Или это был призрак ее памяти, так грубо вторгшийся в идеальную прохладу представительского номера?

Внезапно ее замутило. Уголки губ двинулись вниз от невозможности вздохнуть. Криокапсула заморозила ее кожу, но не смогла остановить это. Никто не мог.

***

- Господин Селим, постойте, мне позарез нужна порция каштанов! - крикнул молодой человек, приближаясь к тележке уличного торговца. - Иначе эта госпожа, - кивнул он в сторону своей спутницы, - останется голодной этим вечером.

Седовласый Селим, покряхтывая то ли от старости, то ли от веселья над беспечной молодежью, в этот момент остановил процесс выключения газа жаровни. Хитро прищурившись, он профессионально выбросил на раскаленную сковороду горсть любимого сезонного лакомства стамбульцев. Эту парочку, являющую собой его частых вечерних клиентов, он особенно любил.

Торговец провел ладонью по щетине на подбородке, скрывая улыбку. Эти двое - словно ожившая миниатюра его юности. «Ах, Халиме...», - пронеслось в голове воспоминание о жене. Те же длинные волосы, тот же смех, что звенел подобно колокольчику в холодном октябрьском воздухе. Но Халиме ушла давно, а эти... они наполняли его вечера тихой радостью.

Парень, не отрываясь, смотрел на девушку и что-то рассказывал, заставляя ее улыбаться. Она всегда улыбалась при нем: иногда тихо и задумчиво, порой в задорной эйфории, когда его шутки были особенно смешными. Но чаще - с какой-то робкой надеждой, что сердце Селима невольно сжималось от предвкушения за их будущую жизнь.

- Осторожно, горячо, - Селим протянул кулек с угощением, наблюдая, как юноша подставил ладонь под дно, чтобы девушка не обожглась.

- Спасибо, брат! Ты спас меня от яростного гнева этой леди, - многозначительно повел бровями парень, обнимая хрупкую фигуру рядом. - Знал бы ты, как она злится, когда не поест вовремя.

- Хватит нести ерунду, - закатила глаза красавица, принимая из рук своего молодого человека очищенную от треснувшей скорлупы мякоть. - Спасибо вам, Селим. Нам еще нужно успеть перебраться на тот берег. До завтра!

Твердая рука на ее талии. Запах каштанов. Его привычка раскалывать лакомство, вкладывая нежную текстуру в ее ладони. А еще - шум этого города, который дурманил ощущением свободы. Прямо сейчас молодая Пембе чувствовала себя так, будто весь мир был создан для этого момента. Пока фонари зажигали желтые круги на мостовой, а их тела соприкасались друг с другом в облаке пара, смешивающегося с дыханием.

- На самом деле, тебе повезло, что Селим оказался на месте, знаешь? - игриво произнесла она, поглядывая на своего избранника.

- Знаю, - протянул он, подхватывая крошку каштана с её нижней губы. - Но если бы не он...

- Что? Украл бы удочку воооон у того рыбака?

- Может и украл бы, - его губы коснулись ее виска, пока они шли вдоль причала. - В любом случае, я всегда найду способ накормить тебя. Мне это нравится. Пускай хоть и этими ужасными каштанами.

- Всегда?

- Всегда.

- Ужасными каштанами, значит, - прищурилась она, отправляя очередную порцию себе в рот.

- Конечно. Уверен, ты просто делаешь вид, что тебе нравится этот запах гари с привкусом картошки.

Он прижал ее к себе сильнее, в то время как их ноги в такт друг другу шагали вдоль набережной.

- Они и правда ужасны, - хмыкнула она.

- А вот сейчас ты принуждаешь меня скормить тебе целиком всю пачку.

И смех двоих растаял в дыхании улицы.

Селим отвернулся, делая вид, что поправляет угли. Он знал, что завтра эти ребята снова придут. И послезавтра. И еще много дней после, пока не исчезнут, растворившись в своем бесконечном счастливом течении.

***

Видение оказалось слишком ярким. Настолько, что рука замминистра сама собой взметнулась вверх к болевой точке. Счастья, которое ей пророчил когда-то старый торговец уличной закуски, не случилось. Вместо этого произошло взросление - бурно, жестоко и в одночасье познакомив ее с реальной жизнью.

Пембе Шахин остановила собственный импульс, вцепившись в тонкие края стола. Она резко встала со своего места, фокусируя взгляд на лице своего красивого мужа. Который в очередной раз разочаровал ее своей слабостью в стремлении одновременно усидеть на двух стульях. Это стремление теперь может стоить ей слишком дорого.

- Ты тоже слышишь гул того парома у причала, Аяз? - невероятно тихо, а от того почти зловеще проговорила она. - Это удивительно: каждый день он перевозит тысячи людей. Такая ответственность. Что будет, если капитан совершит ошибку, и эти тысячи окажутся за бортом?

Пембе кивнула в сторону окна, в котором ничего не было видно, однако от этого близость надвигающегося кризиса ощущалась особенно остро. Тонкий ноготь женщины скользнул по стеклу стакана, запуская тихий звон.

- Спасти их смогут только те, кто контролирует спасательные шлюпки. Кстати, ты ведь умеешь плавать, дорогой?

Очевидно, Главный прокурор не мог с точностью знать, к каким последствиям приведут его решения. Но в этот самый момент от хладнокровного расчетливого тона жены ощутил липкий пот на спине. Глаза Пембе источали тихую решимость, свойственную людям в моменты отчаянного принятия действительности.

Она боялась. Теперь и он ощутил это с лихвой.

Его настырный телефон никак не умолкал. Будто бы специально организованный кем-то третьим элемент, нарушающий протокол встречи. Аяз стиснул зубы, проклиная Гирая, который сегодня, судя по всему, решил выполнить свою месячную норму по отчетам начальству. Какого дьявола он никак не успокоится?

Решительно поднявшись со стула, мужчина сомкнул пальцы на своем устройстве и сделал пару шагов в сторону окна, ответив на звонок.

- Да, я слушаю.

Некоторое время он просто спокойно внимал человеку на том конце провода. Ничего, на первый взгляд, примечательного. Только вот имя. Имя, которое только что назвал Гирай, было ему знакомым. 

Вибрация, в этот момент пробежавшая по ладони Главного прокурора, возвестила о полученных на телефон данных. Свайпнув вверх звонок, он приковался глазами к заключению следственного комитета от сегодняшнего числа: Туфан Сойкан. Опознан на основании уже имеющихся в стамбульской базе данных отпечатков пальцев.

Наблюдая приложенные с места фотографии, Аяз за секунду прошел стадию отрицания, сменившуюся гневом. Да, именно гнев - он был сейчас ведущим в его организме. Таким, что стерильная комната и вовсе исчезла для него, сузив пространство до одной лишь величественной фигуры его жены, продолжающей, словно монумент, возвышаться над столом с гордо поднятой головой.

Преодолев в два шага расстояние между ними, он с размаха швырнул телефон на стол перед госпожой замминистра. В этот момент ему было совершенно наплевать даже на то, что официантка, позволившая себе, наконец, завершить ритуалы обслуживания гостей, оказалась слишком близко. Громкий вздох ужаса девушки, когда она увидела снимок, прозвучал совершенно чужеродно и неприлично. Как и оглушительный грохот хрусталя, разбивающегося на тысячи частиц следом, ознаменовав тем самым финал карьеры для текущей смены персонала Cevahir Atrium Hotel.

- Что это?! - рявкнул Аяз, напрочь игнорируя суету вокруг себя.

Тишина вновь заполнила пространство, когда двое супругов остались наедине, покинутые ретировавшимися от греха подальше сотрудниками отеля.

- ЧТО ЭТО?! - взревел он так, что Пембе на секунду прикрыла глаза.

И только лишь потом позволила себе посмотреть.

Она замерла на мгновение, переводя дыхание. Подтверждение того, насколько ее положение шатко, прямо сейчас лежало перед ней. Она горько усмехнулась внутри себя, когда увидела распростертого на земле мужчину в каком-то неприметном сером костюме, который смотрел прямо на нее безразличными глазами. Однако никак внешне не проявила истинного содрогания, пока наблюдала зияющую дыру ровно посередине его лба от чистого снайперского выстрела.

- Ты что, совсем потеряла рассудок?! - Аяз схватил жену за предплечье, с силой сжимая ее мышцы в попытке получить хоть один адекватный ответ на каскад ужасающих сценариев в его голове. - Это твоих рук дело? Какого черта, Пембе? ОТВЕЧАЙ МНЕ!

- Из нас двоих рассудок, очевидно, потерял ты, - четко и тихо произнесла она, глядя на мужа свысока даже со своего небольшого, по сравнению с ним, роста. - Ты что, вздумал обвинять меня теперь во всех смертных грехах? Я не имею к этому отношения.

- Кто тогда имеет? Труп обнаружен вчера в 22:35 в пригороде Кемера, а ранее этот человек проходил по делу Адлета Кайя, как обвиняемый!

- Значит, не просто так сейчас он оказался в своем положении.

- Послушай, ТЫ, - Главный прокурор еще сильнее сжал локоть женщины, глядя на нее с полным ощущением потери контроля над ситуацией, которая, казалось, прямо сейчас на всех порах несла его в пропасть. - КТО Я ДЛЯ ТЕБЯ?! Ты думаешь, я стану участвовать в этом? Ты перешла черту!

- Ты УЖЕ УЧАСТВУЕШЬ, дорогой.

- Я СКАЗАЛ, ОТВЕЧАЙ НА МОЙ ВОПРОС!! - рявкнул Аяз, собирая кулак в воздухе и обрушивая его на поверхность стола с такой силой, что женщина поморщилась от звука удара его костяшек о дерево.  

Пембе Шахин вырвала ноющее предплечье из огромной ладони своего мужа, с досадой осознавая в этот момент неизбежность появления на нежной коже в скором времени синяков от его пальцев. Призвав прямо сейчас на помощь все свое самообладание, она смягчила строгие черты, изображая на лице подобие улыбки.

- Почему ты вдруг стал таким нервным, ммм? - ее пальцы с деликатным маникюром скользнули по воротнику пиджака Аяза Шахина, заботливо смахивая с черной ткани несуществующую пыль. - Мне казалось, что ты вполне осознанно выбрал свой путь, не так ли? 

- Перестань провоцировать меня, Пембе, - почти тихо - так, что она уловила в его грудном голосе дрожащие от негодования ноты, произнес мужчина.

Это было приятно. Видеть, как он мечется, стараясь корчить из себя того, кем уже давно не являлся. Из них двоих только ей хватало мужества принять новую действительность и цены, которые пришлось за это заплатить. И это служило еще одной причиной ее личного, не только женского, но и человеческого презрения.

- Иначе что? Ммм?

Госпожа замминистра здравоохранения медленно провела пальцами по гладко выбритому подбородку Главного прокурора округа Стамбул. Даже его идеальный внешний вид раздражал ее до невозможности, задавая темп покровительственному поведению. Что проявилось в сомкнутых на его подбородке пальцах, надавливающих на кожу контролирующим прикосновением.

- Неужели вздумаешь перечить мне, Аяз? - улыбнулась она, и треугольники ее бровей подпрыгнули, как если бы она всерьез сейчас была поражена чьей-то искрометной шуткой. - Честно говоря, возможно, я была бы даже рада за тебя в этом случае, потому что это бы означало, что ты, наконец, стал мужчиной.

- Раздевайся.

Улыбка на лице женщины застыла, словно маска. Последнее слово, произнесенное ее мужем, застряло в невесомости между двумя, словно инородная частица, нарушая стерильность пространства.

- Что?

- Я сказал, раздевайся, - повторил Аяз, в то время как желваки на его лице ходили взад-вперед, как и всегда, когда он сдерживал ярость. - Сейчас же.

В воздухе повисла тяжелая пауза, нарушаемая лишь далеким гулом города за окнами отеля. Госпожа замминистра, которая в этот момент ощущала себя так, словно у нее отобрали привычное ей управление гоночного болида, передав его штурману, отступила на шаг назад, сузив зрачки. Скользя взглядом по фигуре своего мужа, она сканировала его, словно рентгеном, в попытке проявить для себя его блеф. И чувствовала, как кровь отступает от лица, оставляя кожу ледяной.

- Что, твоя любовница плохо справляется со своими обязанностями?

- Со своими обязанностями прямо сейчас будешь справляться ты, - процедил Аяз, рывком отодвигая изысканный в своей форме стул из темного дуба с изящной резьбой.

Он медленно приземлился на мягкое сиденье, устраиваясь на нем в вальяжной позе.

- Я жду.

Пембе Шахин сжала кулаки так сильно, что ногти, всего минуту назад иронично ласкающие его лицо, теперь впились в ее собственные ладони. Взгляд женщины метнулся к двери, однако тут же вернулся к строгому лицу мужчины, восседающему перед ней с видом не иначе как правителя османского государства. Неужели он решил, что она хоть где-то ему проиграет?

Глупец. Это было не про нее.

Закусив нижнюю губу изнутри, вздернув вверх подбородок в горделивой позе, женщина неторопливым движением подняла кисть к воротнику безупречного синего пиджака. Ее пальцы, на одном из которых сверкнуло драгоценное кольцо, замерли на мгновение, прежде чем начать путешествие вниз по ряду выверенных пуговиц. Ладони не ошибались, а ткань податливо раскрывалась под ее точными движениями, когда она словно в ритуале древнего обычая приносила себя в жертву перед жрецом, цинично отслеживающим каждый ее вздох.

Должно быть, так себя ощущал в этот момент ее муж, но не она сама, для которой акт раздевания был лишь демонстрацией силы, брошенной в лицо противнику.

Пиджак соскользнул с плеч, словно вторая кожа, раскрывая силуэт блузки, облегающей сочные формы. Безошибочным движением дернув ее вверх, госпожа замминистра нарушила безукоризненную опрятность, которая слишком сильно контрастировала с чернотой помыслов тех, кто находился прямо сейчас в этой комнате. Еще пара движений - и блузка последовала вниз за пиджаком, обнажая плечи и грудь, заключенную в сдержанное белье.

Аяз Шахин, наблюдающий за движениями жены, был вовсе беспристрастен, только лишь изредка моргая черными ресницами своих внимательных глаз. Только лишь застывшие желваки на его лице продолжали выдавать госпоже замминистра то, что игра продолжается.

Следующим шагом стала юбка, и женщина чуть приподняла высокую посадку, сосредотачивая пальцы сзади на молнии, после чего потянула ее вниз. Элегантная синяя ткань полетела на пол, открывая голые ноги в туфлях на высоком каблуке. Оставаясь в одном лишь нижнем белье, госпожа замминистра выпрямилась во весь рост, чувствуя себя в этот момент не поверженной, а победителем. Ее поза, взгляд, дыхание и осанка в этот момент кричали о том, что правила устанавливает она.

- Доволен? - усмехнулась Пембе, и голос ее отдал холодным торжеством. - Или ты хотел увидеть что-то еще?

Аяз потер ладонью подбородок, спускаясь пальцами к галстуку. Удушливая плотность воздуха изолированной комнаты с выверенной температурой и влажностью вторила состоянию его заведенного существа, запертого в клетке сдержанности. Ослабив на шее узел этого неизменного элемента формализма, а после и вовсе избавившись от него, бросив в сторону, мужчина сощурил глаза, медленно и бесцеремонно проходясь по изгибам тела женщины перед собой.

Ее пропорции не претендовали на глянцевую выверенность, к которой он привык, однако дышали естественностью жизни, выточенной временем, а не хирургом. Задержав взгляд на ее груди, полной и тяжелой, как спелый плод, который не стыдится своей зрелости, Аяз подумал о том, что вне зависимости ни от чего эта женщина ощущала себя королевой. Даже сейчас, стоя практически обнаженной. В практически подчиненном и униженном положении. Его кулаки медленно сжались от оживших в сознании образов прошлого, в котором он безуспешно гнался за ее одобрением.

Этот брак, начавшийся так многообещающе в своем фундаменте, стал чистой воды заключением. Медленным разложением с элементами допинга, дразнящего, как рыбка на удочке, болтающаяся перед его носом и ускользающая тогда, когда он уже был близок к тому, чтобы ее поймать.

- Раздевайся полностью, Пембе, - наконец, произнес он, в то время как его глаза отдали яростным блеском.

- Ты не посмеешь.

- С чего бы? Разве мы не скреплены супружеским долгом, дорогая?

- Ты перепутал супружеский долг с трофеем, дорогой, - презрительно смерила его взглядом госпожа замминистра.

- Хватит заговаривать мне зубы, - поморщился он. - Я жду.

Воздух между ними сгустился сильнее, словно смола, пропитанная запахом власти и страха. Да, именно страх на долю секунды мелькнул в ее глазах, и он сумел уловить его безошибочно, ощутив при этом дурманящее удовлетворение.

Пембе Шахин сделала шаг вперед, и ее каблуки глухо стукнули по паркету, будто отмеряя последние секунды перед концом. Рука потянулась к застежке бюстгальтера и не дрогнула: движение было медленным, но уверенным. Шелк соскользнул с плеч, обнажая шрам под левой грудью. Выдавая ее несовершенство и историю, недоступную для него. Последний элемент одежды в виде кружева на бедрах дополнил коллекцию разбросанных по полу вещей, являя собой очередную победу. Только вот чью? Вряд ли они в этот момент это осознавали, поглощенные стремлением одержать реванш.

Поднявшись со стула, Главный прокурор подхватил жену под руку и повернул к себе спиной, заставляя ее опереться ладонями на белую элегантную скатерть, накрытую для дегустации изысканных блюд, к которым ни один из них даже не притронулся, утопая в черной дыре манипуляций. Звук расстегивающегося ремня, раздавшийся сзади, определил для госпожи замминистра исход протокола, которому оба неуклонно следовали весь вечер. Впившись ногтями в ткань перед собой, ощущая смесь похоти с отвращением, она повернула голову в сторону, цепляясь за силуэт своего мужа, нависающий сзади черным устрашающим пятном.

- В этом вся твоя суть, Аяз, - презрительно произнесла она. - Только так ты и можешь ощутить власть над женщиной, не так ли?

- Замолчи, - приказал он, сжимая ее кожу на боках пальцами, и Пембе вздрогнула, ощутив его естество в близости от своих бедер.

Совместный стон, как обоюдная злость, что скрепляла их союз - двух борцов, воюющих то за, то против друг друга, - слил два тела в пакте о ненападении. Мощные движения в такт бегущим вперед секундам разбрасывали белокурую укладку госпожи замминистра по плечам, превращая ее в растрепанные и влажные от темпа пряди.
Ее широкие бедра и талия, которую он обхватывал властно и требовательно, будили в нем терерь даже не похоть, а странное, почти яростное уважение. Как к сопернику, который, вопреки логике, выигрывает бой не силой, а умением принимать удары.
Его тень накрыла ее, однако он прекрасно видел, как мерцает капля пота между ее лопатками. И даже со спины - как колышется ее грудь, сотрясаемая его движениями. В то время как сама она наклонялась все ниже, издавая в пространство стихийные звуки.

Распаляясь от выученного бессилия, настигшего его даже сейчас, в проявлении истинно мужской природы, он, наконец, отпустил свою ярость полностью, наказывая не то себя не то женщину перед собой. За высокомерие, презрение и отсутствие человечности. И за то, что не отпускала.

Фарфоровые тарелки с давно остывшими яствами с оглушительным грохотом летели на пол одна за другой по мере того, как госпожа замминистра скручивала белесыми кулаками скатерть, удерживаясь под напором мужчины. Расколотое стекло поверх разбитого до этого хрусталя отражали блики от люстр, рассеивая в воздухе последние остатки нормальности.

А перед глазами Аяза размывался силуэт жены.

Уже не персиковая, а скорее янтарная от пережитых событий кожа, все еще хранящая удивительную упругость, отдавала в воображение уже иную картинку. Той женщины, которая пробуждала в нем совершенно другие эмоции, чем собственная жена.

Однако также не принимала, отталкивая.

Этот редкий смех, что наполнял его уши бархатным звучанием, когда госпожа прокурор позволяла себе проявить при нем себя настоящую. Эти закатывающиеся глаза каждый раз, когда она готовилась к противостоянию. Это наивное упорство, с которым она сражалась за правду, проявляющееся в сосредоточенном лице с подернутыми румянцем щеками.

Все это слишком живо предстало перед Аязом Шахином, затягивая его в темную пропасть разрушительного наваждения.

Все закончилось, когда он, очнувшись от видения, отпрянул от женщины, прерывисто дыша и глядя на нее опустошенными глазами. Некоторое время она продолжала стоять спиной к нему, удерживая края стола в ладонях, как если бы это было единственной ее в этот момент опорой. А после - сосредоточенно подняла с пола свою одежду и методично, не глядя на мужа, словно находилась в этот момент в своем трехкомнатном номере в одиночестве, принялась одеваться. Медленно и аккуратно. Приведя себя за считанные минуты в должный для замминистра вид.

- Я думаю, что ты достаточно умен, чтобы осознать серьезность нашего положения, - наконец, проговорила Пембе Шахин, смеряя Аяза спокойным, почти добрым взглядом.

И это было хуже, чем привычное ехидство или презрение, которыми она с лихвой его одаривала.

- Именно поэтому ты прямо сейчас успокоишься, - плавно продолжала она. - Потом - остановишь неуемную энергию своей горячо любимой коллеги с фамилией Арслан. После чего приложишь все усилия к тому, чтобы очистить имя Эмраха Алтынсоя и отвести подозрения от компании Farmrose. Используй ту часть бюрократического механизма, которая сосредоточена в твоих руках, Аяз. Ну а что касается этого дела, - покосилась она в сторону телефона мужа с раскрытыми свидетельствами преступления, - ты знаешь, кому его направить, чтобы это не создало лишних проблем.

Его обреченный вид в этот момент доставил Пембе особое наслаждение. Удовлетворившись произведенным на мужчину эффектом, наблюдая за тем, как его ладони потирают лицо, как и всегда, когда он пытался смириться с действительностью, она развернулась прочь, преодолевая метры до входной двери.

- Кстати, забыла сказать, - произнесла она в последний момент, одаривая его многозначительным хитрым взглядом. - Твоего начальника планируется в скором времени отправить в отставку. Так что ты уже совсем близок к своей заветной цели стать Генеральным прокурором республики, дорогой. Подумай об этом.

И исчезла в недрах отеля, оставляя Аяза Шахина один на один крутить обручальное кольцо на пальце и чувствовать, как металл впивается в кожу. Слишком туго. Больно. Но уже поздно снять.

_____________________

Стамбул. 14:57 по местному времени
Дворец Правосудия Турецкой Республики

- Готовы, господин профессор?

Наверное, этот вопрос она адресовала больше самой себе. Ибо в ту же минуту, дверь зала заседаний, тугая и тяжелая, отворилась, пропуская внутрь того самого молодого человека, который был страшным кошмаром тщательно оберегаемой репутации Кывылджим. И именно его она собиралась сегодня уничтожить
Высоко задрав голову, отбрасывая в сторону все возможные сантименты, Кывылджим вновь облачилась в маску безупречной рассудительности и ледяного спокойствия. Она окинула беглым холодным взглядом вошедшего молодого человека так, будто бы он был лишь одним из немногих «некрепких орешков», которые она привыкла раскалывать.

Сегодня он показался ей другим. Как будто немного растерянным, словно мальчишка с паникой и страхом во взгляде, – в своей черной объёмной флисовой и широких штанах с карманами, прячась за ними наподобие ширмы. Как будто потерял лоск и ту часть своей личности, презрительную и высокомерную, какую явил перед ней в баре.

Или же это была всего лишь очередная уловка Фатиха-Волкана – изобразить полную и практически естественную озадаченность своим вызовом на допрос в сам Дворец Правосудия?

Как ловко это вышло у него в тот вечер, притворяясь холеным, вдумчивым и уверенным в себе интеллектуалом, с глубоким ироничным мировоззрением. До такой степени, что Кывылджим почти поверила в то, что она еще составляет весомую и достойную конкуренцию среди профессиональных ушлых обольстительниц.

Она даже не знала, кого сейчас ненавидела больше. Этого подонка, умело скрывающего свою настоящую сущность, или себя – полную дуру, которая под воздействием алкоголя, прямо как стоящий рядом психолог, поставила под угрозу свою репутацию, а, возможно, и жизнь. Если бы не опомнилась вовремя и не вызвала такси, ждать которое она отказалась даже в баре, стоя под проливным дождем и наслаждаясь умиротворением, которое приносили падающие ледяные капли.

«Именно так ты и выбираешь себе жертву, Фатих Картал», - пренебрежительно отметила она сама для себя, степенно вышагивая к одному из длинных столов и делая знак профессору последовать на ней.

Хозяйкой сегодняшнего положения была она. И для томившегося в своих откровенных для ее глаза желаниях мужчины, и для черного хамелеона, спрятавшегося под маской наигранной озадаченности. Здесь, в своей бетонной крепости правосудия, среди большого зала для брифингов и заседаний – она была в своей среде. Где каждый лаконичный удар ее тонкого каблука звучал как смертный приговор, а каждый острый взгляд был подобен неопровержимой улике.

Для одного мужчины – это означало крах выстроенного, заранее подготовленного алиби, какое бы правдоподобное оно не было. Для другого – покорное подчинение напористой манере ведения допроса, без его повелительного вмешательства, смирение перед ее властью, которой так противился вечно поучающий профессор, казавшийся себе мудрым Дамблдором.

Возможно, она даже собиралась столкнуть их обоих лбами, оставляя обоих разрушаться от первобытных инстинктов при виде сексуальной приманки перед собой. На обоих ее сегодняшний образ – манящий как нектар для примитивного инстинкта насекомого - должен был произвести должное впечатление. По крайней мере, одному из мужчин, в окружении которых она оказалась, - уже довелось прочувствовать разрушительную женскую силу на себе.

Молодой мужчина все еще топтался в открытых дверях, позади которых маячили два полицейских в темно-синей форме, выглядывая из-за широкой спины Фатиха Картала в сторону госпожи прокурора и ожидая дальнейших указаний.

- Проходите, господин Картал, - железобетонным голосом, не предполагающим никаких возражений, сказала Кывылджим. – Присаживайтесь.

Женщина указала молодому человеку на кресло, рядом с собой, одновременно с тем, как подняла со стула и тихо, но с властным шлепком положила на гладкую поверхность стола невероятных размеров папку – черную с большими кольцами, туго набитую множеством вложенных бумаг. Провокационная юбка приняла свое обличающее положение, выставляя на обозрение обоим мужчинам почти идеально скроенные ноги, будто над ними работал лучший скульптор – то, что Кывылджим и без остальных знала, всегда производило самое сильное впечатление на глуповатых самцов.

Где-то справа на нее с будто бы с немым укором посмотрели серые тощие папки, выложенные профессором корешок к корешку, и заиграла фата своей невинной белизной и сетчатой открытостью.

Большой талмуд против серого меньшинства профессора. Сегодня игра будет по ее правилам. Сегодня она - королева этого бала, устроенного на первобытных мужских реакциях. Если убийца хочет получить идеальную жертву – вот она, перед ним, как на ладони.

Жаждущие взгляды Омера Унала лишь добавили красок в ее фееричную жизнь, но сейчас она приступала к своим профессиональным обязанностям и долгу – находить и наказывать. Совсем в точности, как учила ее мать. Так, как не смог научить отец.

Неодобрительный взор Омера тут же скользнул по массивной папке, переключившись на Кывылджим в ироничном смешке. Неужели эта женщина всерьез думает, что ее методы давления работают куда лучше, чем его манипулятивные методы воздействия, не скованные примитивным запугиванием человека? 

О, как это было в ее характере – с самого начала показать, надавить, вызвать страх. Как будто женщина, не чувствующая себя в полной безопасности среди мужского мира – боролась наиболее доступным ей оружием.

Профессор прищурил глаза, чувствуя накатывающую волну раздражения от срывавшегося на его глазах достойного допроса. Методично, в прищуре глаз прослеживая, как треугольный разрез открыл всему залу ту часть Кывылджим, которую он больше всего сейчас хотел скрыть от посторонних глаз, он сдержанно прошествовал к длинному столу, присаживаясь чуть поодаль женщины, выбрав позицию стороннего наблюдателя.

Хотя сегодня, пожалуй, ему хотелось быть слишком активным.
На территорию зала заседаний пришел мужчина, хотя Омеру и слабо верилось в его виновность, который мог оказаться вероятным убийцей. А Кывылджим в эту минуту сидела перед ним, обнажив свои ноги почти до интимной границы, рассчитывая стать приманкой для красивого, как успел отметить Омер, молодого человека.

Горький привкус раздражения ощутился на его языке, когда она плавно повела ногами, устраивая ее одну на другую, отчего влекущие бедра открылись еще более соблазнительно. Пластиковый подлокотник издал под его рукой еле слышный противный, скрипучий звук – до того Омер обернул вокруг него побелевшие пальцы.

СТУК.

Дверь позади Фатиха захлопнулась с глухим, зловещим стуком, отгораживая его от прежней беззаботной реальности своего мира, в котором еще вчера вечером он прибывал, пока не получил этот роковой вызов на допрос в участок. А дальше – ему хватило лишь взгляда, когда последняя надежда выбраться отсюда живым осталась позади.

Приветственные слова ему произнесла женщина, дьявольски привлекательная и соблазнительная, чертовски умная, и, по иронии судьбы,- мать Доа и прокурор города Стамбула. Женщина, чей поцелуй до сих пор вызывал у него тошнотворное чувство вины перед невинной девушкой и собственными принципами.

Первое, что он никак не мог уразуметь: по какой причине его вызвали на допрос, не оставляя шанса в короткие сроки найти достойного адвоката. На всякий случай, ибо сами слова «допрос» и «подозреваемый» настораживали его ничуть не меньше, чем железная женщина, сидящая перед ним.

Второе, не менее, а теперь и более весомое – оказалась сама госпожа прокурор, в ее непривычном для него излишне провокационном облике, словно нарочно демонстрируя то, чего он был лишен в тот злополучный вечер в баре с дурацким названием «Babуcrush». И ее не менее хищный, почти ястребиный взгляд, устремленный в его сторону, не суливший ему ничего, кроме растерзанной психики, ибо Волканом быть на чужой территории, без предварительной подготовки у него плохо получалось.

- Присаживайтесь, господин Картал, - вежливо и куда более приветливо сказал мужчина, будто бы смутно знакомый Фатиху, указывая на тот же проклятый стул возле злобной матери невинной овечки, которая уже почти подарила ему свое сердце.

Мужчина смотрел на Фатиха с долей интереса, пытливыми карими глазами, будто проникая глубоко внутрь, до самой души. Так, что молодой человек ощутил, как по спине пробежала тонкая струйка пота, оставляя холодную липкую неприятную дорожку. Он огляделся в поисках кондиционера в широком зале, но так и не увидел ни одного в поле своего зрения.

А жаль, ибо под черной размашистой толстовкой, очевидно призванной поджарить его сегодня на жертвенном огне как барашка, у него ничего не было.

Мужчина оторвался от спасительной, но такой недоступной ему на сегодняшний момент двери и, с трудом сглотнув, опасающейся поступью приблизился к стулу, сегодня вершившему над ним правосудие. Властная и одновременно убийственная улыбка женщины, обожгла ему глаза, так что в пору было уже прямо сейчас бежать, расталкивая полицейский конвой, обороняясь всеми доступными ему способами, лишь бы остаться сегодня в живых.

Но вместо этого, он послушно присел на край указанного ему пластикового стула, переводя недоуменный взгляд на внешне спокойного и едва ли не завораживающего своим видом мужчину, пытаясь найти в нем островок спокойствия. Если, конечно, это остров в пучине правовых вод госпожи прокурора вообще мог существовать в реальности.

В образовавшейся тишине, пока его, словно распятого на кресте у христиан небожителя, во все глаза рассматривали мужчина и женщина, он услышал монотонный стук клавиатуры, раздающийся в большом пространстве наподобие отчитывающего приговор судьи, каким он его видел в сотнях тысяч роликов на пространствах мировой сети. Обернувшись, в глубине зала он различил скромно застывшую с прямой спиной рыжеволосую девушку, лихо выписывающие почти музыкальные этюда на клавиатуре ноутбука. Звук этот почти гробовым стуком отразился в его ушах, надолго проникая в его барабанные перепонки.

- Представьтесь, пожалуйста, - абсолютно сухо сказала Кывылджим, соблюдая первые формальности, хотя в душе ее уже клокотал азарт стервятника.

- Фатих Картал, госпожа Арслан.

Брови Кывылджим взмыли вверх с такой скоростью, что не заметить этого проявления страха и отчаяния одновременно Омер не мог. Он скосил нахмуренный взгляд в сторону обоих, смутно пытаясь догадаться, что за реакция побудила Кывылджим откликнуться на эмоцию страха доселе незнакомого ему человека, однако, ощутимо визуально будто бы уже встречавшегося на его пути. Не ускользнуло от Омера и то, как молодой мужчина ухватился за шнурок своей кофты, заворачивая его в тугую извилину, а после – дав возможность веревке кручено раскрутиться обратно.

- Вы знаете мое имя? – едва дрогнувшим голосом, спросила Кывылджим.

- Э..., - Фатих мгновенно бросил взгляд в абсолютно непроницаемые глаза госпожи прокурора.

Властное напряжение в пространстве, до этого незримо витающего, исходящее от белоснежной ледяной королевы зримо переменилось. Теперь оба человека, жертва и палач, очутились в уязвимом положении, где игра правового поля приобретала сладкий привкус глубоко личной вендетты.
Стук клавиатуры замер, за которым вслед раздалось глухое покашливание секретаря. Глаза мужчины забегали из стороны в сторону, взвешивая свой будущий ответ, как наилучший вариант исхода событий не только для него.
Может, он и был моложе, но не лишен проницательности. Как например, заметил он фату, лежащую чуть дальше на столе. Доля секунды, в которой он скользнул по белому предмету, не уловил даже профессор, однако выхватила Кывылджим.

- Я внимательно изучаю документы, госпожа Арслан, - выдерживая паузу, добавил Фатих, наблюдая подобие облегчения в глубоких глазах напротив. – Ведь Вы же вызвали меня на допрос? И я хотел бы уточнить по какому поводу.

- Вопросы, здесь задаю я, господин Картал. Если Вам угодно, Вы можете вызвать адвоката. Прямо сейчас во Дворце правосудия Вам могут предложить свои услуги пара государственных защитников. Я обязана рассказать Вам все Ваши права прежде, чем мы начнем процедуру.

Сардоническая улыбка мгновенно придала лицу Кывылджим зловещее выражение, глядя как лицо Фатиха Картала приобрело почти белесый оттенок.

- Меня зовут Кывылджим Арслан, прокурор. Это, - онауказала на мужчину, занимающего кресло чуть в стороне, - Омер Унал, психолог-криминалист. Протокол нашего с Вами допроса будет вести Лейла Ишилдар, мой личный помощник. Вы имеете право предоставлять доказательства, возражать против обвинения, давать показания или отказаться от них, на ознакомление с материалами дела, и обжалование действий. А также право на защиту и помощь со стороны правозащитников.

- Я воздержусь, госпожа Арслан, - спокойно ответил Фатих. – Адвокат обычно нужен тем, кто виновен. Я же предпочитаю отвечать на вопросы сам.

Легкая ухмылка пробежала по лицу Омера, внимательного наблюдающего со стороны своего положения. Его до сих пор не покидало ощущение смутного знакомства с этим человеком вне стен муниципального заведения.

- Чудесно, господин Картал. Таким образом, весь протокол допроса будет предоставлен Вам в письменной форме, равно как и разъяснение Ваших прав. А пока, мы приступим.

Ее пальцы ухватились за края толстой папки, проводя по границе долгую дорожку, и остановились, приподнимая ее уголок. Через секунду, Кывылджим извлекла из ее недр фотографию убитой Гюнай и положила чуть правее от мужчины, ровно на середине между собой и своим собеседником.

Воздух в помещении становился все более спертым, и, вероятно, и правда нуждался в кондиционере, который при входе искал Фатих Картал, и что не ускользнуло от внимательного взора мужчины. Омер глубоко вздохнул, выпрямляя спину и едва приподняв брови. Даже он ощутил весомое дрожание в коленях, не говоря уже об этом молодом человеке, еще ни разу не взглянувшим никуда, помимо лица женщины.

Голова молодого человека повернулась в сторону фотографии, застывая взглядом на прекрасном лице девушки на фоне заката. Пальцы сами собой сжали плотную черную ткань штанов, оставляя на ней влажные следы, настолько нежной был сам материал. Однако, лицо Фатиха не приобрело ни вынужденного боязливого выражения, а скорее, наоборот, приняло весьма включенное и озабоченное состояние. Он даже подался вперед, всматриваясь в фото красавицы.

- 15 сентября 2024 года на территории города Стамбула убита Гюнай Орхан, студентка, - начала Кывылджим. – Благодаря изыскным работам, нам удалось установить, что Гюнай состояла в социальной группе – «невинные, но не глупые», администратор которой, как и создателем социальной сети Meet.you - являетесь Вы. Вы знали Гюнай Орхан?

Она намеренно называла жертву по имени. Ни одна из тех, чье фото сейчас лежало в толстой папке, сокрыто от молодого человека напротив, не должно было остаться без должного уважения. Иначе она была бы не Кывылджим. Сложнее всего было объяснить собственному отчаянному материнскому чувству, что сидящий перед ней человек мог вполне правомерно претендовать на принцип презумпции невиновности, пока счастливый взор белокурой девушки навечно застыл в вечерних отблесках заката.

Мог претендовать. Но в ее глазах – не имел на это право.

- Знал, - ответил Фатих, твердо и уверенно. – Но только по перепискам в сети. Мы переписывались с ней не часто, обсуждали какие-то повседневные проблемы. Она казалась мне вполне обычной девушкой.

- Почему казалась? Вас что-то настораживало в ней?

- Ничего, госпожа Арслан, - поспешно ответил Фатих Картал. – Я просто привык не доверять женщинам сразу, - слегка приподнимая уголок губ, несколько ехидно добавил он.

Женщина закрыла и открыла глаза. А после – натянула и без того длинные, будто созданные для рекламы колец, пальцы, слегка покашливая. Одновременно с тем, как Омер вскинул бровью, наблюдая за ней.

«Только не сейчас, Кывылджим. Только не сейчас. В этом допросе ведешь ты».

- В каких отношениях Вы с ней состояли? Виделись ли Вы вне общения в социальной сети? – продолжила она.

- Ни в каких, - пожал плечами Фатих, казалось, искренне удивляясь этому вопросу. – Переписка в сети, госпожа Арслан, насколько я знаю, не запрещена законом. Да в ней и не было ничего пред рассудительного. Кто касается офлайн общения – я никогда не встречался с Гюнай. И мне, действительно, жаль, что так произошло.

- Вы сможете сказать нам, где были 15 сентября 2024 года? Ваш распорядок дня? Вероятные свидетели, которые могли бы подтвердить Ваши слова?

Сердце молодого мужчины резко ухнуло, болезненно отдавая напряженной жилой на шее, пульсирующей в такт отстукивающим монотонным звукам клавиш компьютера Лейлы.

- Меня в чем-то обвиняют, госпожа Арслан? – спросил Фатих Картал, по лбу которого выступила капелька пота как предвестник настигающей бури, отчего ему вдруг стало слишком неприятно, и он немедленно стряхнул ее рукой.

Тень светловолосой девушки на фото ощутимо приблизилась к нему, давя собственным счастливым видом, пока он, несколько напряженный сидел перед женщиной, чьи вызывающие губы становились алой подписью его приговора. Он уставился на блистательный красный цвет на губах, в сумраке кабинета, куда слабо проникал и без того тусклый уличный свет, казался сказочным, и слегка облизнул свои губы, чувствуя сухость во рту.

Либо сейчас он совершит провал, либо виртуозно пройдет проверку этой женщины.

Легкое движение со стороны мужчины, которого до этого Фатих почти не замечал, привлекло внимание его периферийного зрения, как сигнал тревоги, раздающийся в темноте. Мелькнувшее между ними до этой поры взаимное расположение, внезапно сошло нет, растворившись в жестком стальном взгляде, которым наградил его психолог. Что-то угрожающее промелькнуло в этом взоре, отчего Фатих вскинул бровь, замирая, ощутив себя странно, но лишним в этом ледяном дворце Снежной Королевы. 

- Пока нет, господин Картал, - надменно улыбнулась Кывылджим, вскидывая бровь. – Вы нервничаете, господин Картал? – обращая внимание на еще одну капельку пота, выступившую на его лбу, спросила она.

- Нет, госпожа Арслан,  - ответил мужчина, вытирая и эту каплю, - просто у Вас здесь жарко.

Ехидная улыбка воцарилась на лице госпожи прокурора, как отражение пришедшей в ее голову мысли, так внезапно. Если вероятный убийца сейчас сидел перед ней, играть нужно было до конца, заставив его наслаждаться собственной работой.

Насыщенный мужским потом и женскими феромонами воздух будто сгустился, когда в следующий миг женщина расстегнула пуговицу своего пиджака, распахивая его отвороты, будто бы совершенно небрежным движением, подтверждающим слова своего визави, предлагая ему взглянуть в самую манящую бездну.

- Увы, господин Картал, таковы современные реалии этого помещения, - обмахиваясь рукой в показательной духоте, заметила она. – Однако, нам необходимо прояснить, где Вы находились 15 сентября этого года. Вы можете ответить на этот вопрос?

- Если Вы поможете мне, - Фатих покрутил головой в поиске возможных подсказок, останавливаясь на Омере Унале. – Честно говоря, я не помню, что это был за день.

- Воскресение, господин Картал, если Вам это поможет, - откликнулся Омер, в голосе которого царила неприкрытая раздраженность.

Прямо здесь и сейчас ко всем чертям, которых он вероятно выучил наизусть за время его жестокого испытания образом этой женщины, летела вся его многолетняя практика оценки подозреваемого. Он сидел прямо, словно к его спине был привязан кол, на котором, собственно, собиралась вознести его сошедшую с ума от желания голову госпожа прокурор.

- Погодите...15 сентября? В этот день я со своим другом, Огузом Гюнгором кажется обедал в одном из ресторанов...

- В каком? – напористо перебила его Кывылджим, перехватывая осудительный взгляд Омера.

- Кажется, в Meetings.

- Что было после?

- Проехались по дорогам Стамбула, слушали музыку, разошлись по домам.

- В котором часу?

- Кажется, около 19.00. Если Вам так необходимо, в моем доме есть камеры, достаточно всего одного запроса из прокуратуры, и Вы сможете получить нужную Вам информацию.

- Непременно. Вы ведь талантливый программист, не так ли? – усмехнулась Кывылджим, совершая самый безумный поступок, по мнению профессора, едва ли правильно толкующего сейчас все ее действия – перекидывая ногу на ногу.

Так, будто не одному Омеру, а вернее совершенно точно, не ему это движение и предназначалось. В эту минуту глаза молодого мужчины загорелись огнями, вслед за щеками.

Если и был в этой троице единственный менее уверенный в себе человек, то сейчас он сидел, пригвожденный к креслу, по правую руку Кывылджим, исподлобья поглядывая на белую ткань и желая лишь одного – прекратить над ним эту пытку, что прикрывалась допросом над Фатихом Карталом. И лучше всего – закончить так грубо, как кричало об этом все его тело.

Скрип пластика под телом профессора разорвал образовавшуюся многозначительную паузу, пока показной триумф обольщения витал в воздухе, окутывая Фатиха. Взгляды обоих мужчин, почти идентичные, цвета воронова крыла, скользнули по безупречной коже госпожи прокурора, мгновенно скрестившись в безмолвной дуэли за право первенства.

Где-то за дверью послышались нарастающие громкие голоса, звенящие в своем хохоте и тут же удалились. А внутри помещения разгорался пожар мнений, желаний и взаимного притяжения - можно было чиркнуть спичкой и все взлетело бы на воздух за секунды.

- Я бы не сказал, что талантливый, госпожа Арслан, но кое-что я, действительно умею, - слегка пожимая плечами, ответил Фатих.
- Например, как обойти защиту камер, - усмехнулась Кывылджим и тут же добавила, метнув предупреждающий взгляд в сторону секретаря: - Это не под запись, Лейла. Мы проверим Ваши показания, господин Картал. С этим человеком Вы 15 сентября находились в ресторане?

Кывылджим вновь открыла свою внушительную папку, находя нужное ей фото. Ее губы, от собственного нетерпения, были вытянуты в трубочку, которые она, размышляя в задумчивости, слегка покусывала. Фотография молодого человека и Фатиха, сделанная на заправке, легла на стол перед мужчиной, а указательный палец прокурора простучал ровно два удара по ней.

Тук-тук – впечатал палец прямо по лицу Фатиха на фото.

Так-так – отозвалась клавиатура Лейлы.

- Да, это Огуз.

- Господин Картал, - голос Кывылджим прозвучал так вкрадчиво и ласково, будто дикая кошка сейчас ластилась перед тем, как вгрызться в шею, и Омер выдохнул в пространство слишком интенсивно. – Вы скоро собираетесь жениться?

- Нет, госпожа Арслан, с чего Вы взяли?

- На Ваше имя был совершен заказ фаты и обручального кольца, - женщина кивнула в сторону легкой полупрозрачной ткани. – Если так, то я бы хотела Вас поздравить.

Полумрак комнаты заставил Кывылджим прищуриться. Тень внезапно нависшей прямо перед окном тучи отбросила свой тяжелый взгляд на молодого мужчину, скрывая его истинную реакцию при взгляде на неодушевленный белый комок ткани. И после, скользнув по лицу молодого мужчины, будто бы разделила его надвое.

Фатих снова схватился за шнурок на капюшоне толстовки, повисший безжизненным червяком на черной ткани, проходясь почти равнодушным взглядом по объемному воздушному фатину. Кывылджим перехватила зоркий взгляд Омера, наблюдающего за молодым мужчиной, но абсолютно не обращающего на нее внимание. Скорее даже, избегая встречаться с ней глазами.
Сегодня они работали не в команде.

- Нет, вовсе нет, госпожа Арслан, - пробормотал Фатих, тщетно пытающийся припомнить подобное. – Честно говоря, я не понимаю, о чем Вы говорите. Никакой фаты и кольца - я не заказывал.

Что-то подсказывало ему, что последние слова были не в его пользу, но иного ответа у Фатиха Картала все же не нашлось. Если бы Волкан заранее продумал всю логику ожидавшего его вскрытия, будто на операционном столе, открывая все вероятные причины болезни пациента, возможно, сейчас он бы нашелся с ответом.

А пока он не сводил взгляда с откровенного выреза женщины, открывшегося при распахнутом пиджаке, будто это был единственный спасительный и такой реалистичный якорь в том действе, в котором он участвовал. Кажется, ловя на себя пристальный, отягощенный свинцовый взгляд мужчины, которого он до сих пор не мог вспомнить, хотя и обладал почти фотографической памятью.

Кывылджим красноречиво усмехнулась.

- Однако, господин Фатих. - едко заключила она. – К офису Вашей компании, в районе Кадыкёй, была оформлена доставка этих предметов. Мы связались с курьером, выполняющим данный заказ, и он подтвердил, что доставлял комплект свадебных принадлежностей в Ваш офис. Заказ он оставил на ресепшн, после чего его передали на этаж, где расположена Ваша компания.

- Может быть это был кто-то из моих сотрудников? – сам едва ли доверяя себе, спросил молодой мужчина, используя последние остатки самообладания.

- Который оплатил заказ Вашей картой?

- Я часто даю свою карту друзьям. Могу предположить, что это был кто-то из них. Большинство – работает в Meet.you.

- Удивительная беспечность для бизнесмена, - сухо заметила Кывылджим.

- Мы вообще одна большая семья, госпожа Арслан.

- Что еще более удивительно, господин Фатих, учитывая, Вас не часто видят в собственном офисе, а переписку с Гюнай Вы вели от имени Волкана, очевидно, в нежелании обнаружить свое истинное лицо.

Последнее имя, произнесенное Кывылджим, очевидно, оказало эффект взорвавшейся бомбы для двоих присутствующих в зале заседаний. Разорвавшийся снаряд, имеющий личное происхождение, и, в мгновение ока, достиг Фатиха, бросившего пламенный взгляд в сторону женщины, встречая ее ледяной. Если эта женщина и таила в себе неизведанные чувства, то, очевидно, сейчас они были погребены под толщей непроницаемой брони. Вовсе не проговорившись, а хладнокровно оценивая ситуацию, она выдала козырь, который как для нее, так и для Фатиха - означал переход в стадию активного противостояния.

Оставалось лишь убедиться, кто обведет вокруг пальца первым. Искусный прокурор или змей-обольститель, скрывающийся под маской невинного молодого парня.

Странное чувство постигло Омера, наблюдающего картину со стороны. Эти двое явно что-то не договаривали, плели кружево недомолвок, зная оба больше, чем сейчас разыгрывали перед ним. Их связывало что-либо иное, личное. Об этом так явно говорил живой взгляд молодого мужчины, изучающего Кывылджим как изведанную ему книгу. И точечная интонация, вкусная и обличительная, с которой женщина назвала второе имя Фатиха.

«Ты что, специально разоделась для него, Кывылджим?» - ворвалась мысль в его явно одурманенную голову.

Острый запах неведомой откуда взявшейся ревности, на каком-то инстинктивном уровне материализовавшейся перед ним, заставил его расставить широко ноги, подавшись вперед к обоим участникам разговора. Что-то сродни естественной защиты своей территории, которая сидела перед ним в своем белом образе, маниакально сводя с ума каждую клеточку его тела.

«Нужно было уволиться, еще в самом начале», - подумал Омер.
Он ведь так и знал, что они не сработаются. Невозможно было сработаться с той, с кем его связывало нечто большее, чем профессиональные узы.

- Как вы считаете, стал бы человек, не обладающий социопатией, скрывать свое истинное имя в сети, господин Омер? – бросила ему вопрос Кывылджим, будто почувствовав неладное, подключая его в суть допроса.

- Пожалуй, госпожа Кывылджим, обойдемся без оценочных суждений, - буркнул Омер, до этой минуты сидевший со сведенными на груди руками и молчаливо наблюдающий со стороны каждую реакцию людей перед ним.

- Так как Вы объясните, господин Картал, Вашу переписку с Гюнай под именем Волкана?

- В сети часто выбирают никнеймы, чтобы скрыть свое настоящее имя. Я не вижу в этом ничего странного, - отрапортовал Фатих, надеясь на убедительность своего ответа.

- А чем видите?  - усмехнулась Кывылджим. – Были ли случаи, когда не только в сети, но и в жизни Вы представлялись иными именами?

Еще один предательски жгучий взгляд, словно раскаленный уголь, улетел в сторону госпожи прокурора, скользнув по ее очерченным красным губам, дерзко проносясь по декольте и задержался на бедрах, четко в треугольнике манящего разреза.

Так, словно этот мужчина уже был знаком с телом этой женщины. Это был взгляд ЗНАЮЩЕГО человека.

Простучав негромкую трель на подлокотнике кресла, Омер нервно и как будто более резво, словно в миг выстрелившая пружина, подскочил на ноги. Слегка кивнув обоим людям перед собой, он жестом показал, что все было в порядке, обозначая взмахом руки лишь першившее горло, а затем проследовал в сторону кулера, в надежде забыть то, что он только что видел.

Тяжеловесные шаги приглушенным эхом отражаясь в дребезжащих легких столах и скрипом досок ламината, осевшего от времени и множества ботинок, ступающих на него.

Кывылджим не обратила на это внимание. Все ее мысли сейчас были направлены в сторону почти растерянного молодого человека, который сдавался с каждым ее напористым вопросом.

- Итак, господин Картал, бывали ли у Вас такие случаи?

- Нет, госпожа Арслан, - четко ответил Фатих, без единой паузы.
Врать было не привыкать. А теперь стоило идти ва-банк, рассудил Фатих. Если бы сейчас он тоже спустил один из своих козырей, то предрек бы дальнейший ход этого безумного допроса.

Оценивать женщин ему приходилось не в первой, корни оценки росли из собственной привлекательности и избыточного достатка, однако, эта женщина, сидящая перед ним, откровенно боялась своего же вопроса. Как же она говорила тогда, в баре? Кажется, что-то про любовницу? Вероятно, накаленная обстановка и реакция второго дознавателя, Омера Унала, имели не простое значение.

Он был молод, может неопытен в каких-либо вопросах, но прекрасно знал, какого это – выживать женщине в профессии мужского мира в их стране. Знал от собственной матери. А потому сейчас спасал не только себя.

- Как Вы объясните толстовку, которую обнаружили в квартире Гюнай с логотипом Вашей компании?

- На пятилетие компании мы все рассылали подобные худи, с фирменным лейблом. Как знак уважения к нашим клиентам.
- Действительно всем? Множеству пользователей Вашей социальной сети?

Руки Фатиха снова сжали черную шелестящую ткань его брюк, а трясущаяся нога, всего лишь в паре сантиметров, не достигая пяткой пола заняла определенное место в наблюдениях госпожи прокурора. Несмотря на удрученный и мрачный взор профессора. Он стоял возле окна, со стаканом воды, только что открыв его настежь, и пристально разглядывал больше язык тела женщины, чем сидящего возле нее мужчины.

- Возможно, я неправильно выразился. Рассылали тем, кто является нашими амбассадорами.

- Амбассадорами?  - нахмурилась Кывылджим, перехватывая такой же удивленный взгляд профессора. – Каким образом Гюнай стала Вашим амбассадором?

- Она была блогером. У нас был заключен с ней контракт.

Кывылджим на пару секунд замолчала, уловив в окне проплывающее мимо грозовое облако, которое сейчас уносило последние сомнения в том, какой вопрос она собиралась задать. Снаружи здания до нее донеслись рваные гудки автомобилей, и переливчатые звуки разно тембровых голосов, напоминая, что в этом мире на одну красивую молодую девушку стало меньше. В ушах явственно зазвенело криком, который в участке поразил ее до глубины души. Крик матери ни в чем не повинной, девственно чистой девушки.

Крик, который она слышала до сих пор.

Кывылджим вздохнула прежде, чем задать следующий вопрос, и произнесла:

- На толстовке обнаружен Ваш волос, господин Картал. У Вас есть этому объяснение?

Она тут же почувствовала тяжесть взгляда на своем плече, исходящую от окна, словно свинцовая пелену тучи, заглянувшей к ним в окно. Поворачиваться в сторону профессора не имело смысла. Для него, прекрасно знающего все детали дела, сейчас не стоило и пытаться объяснять, откуда у нее информация трасологической экспертизы. Может быть после, когда она засадит этого ублюдка за решетку.

И вновь жгучий взор Фатиха Картала отправился в сторону женщины перед ним, не ускользнув от внимания мужчины профессора, отчаянно борющегося с двумя противоречивыми желаниями – как можно быстрее увести отсюда эту женщину, скрывая от любого постороннего похотливого взгляда изящную линию ее ног, и прекратить издевательство над молодым человеком, на удивление державшим лицо. Свои выводы он уже сделал.

- Есть, госпожа Кывылджим. К каждой из толстовок прилагалась открытка, которую я подписывал лично. Вероятнее всего, так следы моего присутствия могли попасть в подарочные коробки, которые мне приносили.

Лицо госпожи прокурора в одну минуту стало непроницаемым и серым. Плечи, до этого выставленные в воинственной позе, опустились, в разочаровании. В голове раздавались отголоски уже почти выигранной победы. Накатывающая усталость от собственного включения дала о себе знать в пульсирующих от боли висках.

Кывылджим прислонила к ним руки, посматривая на Фатиха. Оставался еще один прямой метод. Возможно, она любила его чуть меньше, однако, он давал неоспоримые преимущества.

- Скажите, арендовали ли Вы яхту за несколько дней до 15 сентября? - начала она издалека.

- Возможно, Вам покажется глупым мой ответ, но я действительно, не знаю. Это мог сделать любой мой друг. Я не задаю лишних вопросов, если у меня просят взаймы деньги мои приятели. Надеюсь на честность, госпожа Арслан, - усмехнулся Фатих, впервые почувствовав облегчение от темпа вопросов женщины. – В те дни, Огуз просил меня одолжить ему денег. Я просто выдал ему карточку с лимитом.

- Это легко проверить, господин Картал. Для этого, мы вызовем сюда Вашего друга.

Очевидно, сниженный темп и методичный голос были только уловками со стороны женщины, потому как дальше вновь последовал новый виток событий, дамокловым мечом нависая над почти поверженным подозреваемым Кывылджим методично обратилась в сторону папки, теперь уже со всей резвостью распахивая ее тугое и множественное содержимое. Одна за одной на стол перед Фатихом, в пространстве до взирающей на него с укоризной Гюнай, в ровный ряд легли фотографии четырех молодых девушек и еще одной, чуть старше, с явным признаком отличия - каштановыми волосами, закрученными в мелкие кудряшки.

Назойливый стук клавиатуры, отбивающей будто бы время допроса, наконец, прекратился. И в образовавшейся тишине, полной накатывающего ледяного ощущения неотвратимости, Кывылджим услышала, как хлопнули руки Омера, возложившего их на стол возле Лейлы. Еще один пронизывающий тяжелый взгляд устремился на непокорную женщину, разгадав ее намерения.

- Вы знаете этих женщин? – спросила Кывылджим, обращаясь к Фатиху.

Фатих обвел глазами все фото. Мимолетно. Невдумчиво. Но с интересом. Руки его спокойно устроились на коленях, взгляд устремился прямо в лицо Кывылджим, плечи поднялись в каком-то разочарованном от собственной немощи состоянии.

- Нет, - ответил он, разводя руками перед ней.

Медленно Кывылджим поднялась со своего места. Распахнутый до этого пиджак, открывающий обтягивающий все прелести белоснежного топа, оказался слишком близко, когда тело женщины с приятным цитрусовым запахом расположилось вблизи Фатиха, склонившись над столом. Ее расставленные широко руки, на которые та опиралась, напомнили мужчине сцену из какого-то фильма, который совершенно точно ему не понравился.

Она пробежалась пальцами по каждому лицу, особенно задержавшись на взрослой улыбающейся женщине, едва ли ревностно отмечая красивые черты ее лица.

- Все эти женщины на фото – мертвы, господин Картал, - холодно отчеканила Кывылджим – Хладнокровно убиты. И убийца - все еще на свободе. И кажется, не в силах признать творение собственных рук. Давайте я объясню Вам на пальцах. Вот есть два зверька –аккуратных таких, похожих на диких кошек, - на этих словах ее взгляд метнулся в сторону Омера, но встретил ярую волну непонимания, в сцепленных зубах и натянутых скулах. – Живут себе, живут, охотятся на дичь, складывают добычу в яму на лучшие времена. И однажды, вдруг, попадают в целую стаю, колонию, совершенно незнакомых ему особей, голодных и не имеющих вожака. И все спрашивают – а что вы умеете делать? Один из них – показывает собственную охоту. Второй – прячется за камнем, посматривая со страхом. Угадаете, кого избирают вожаком, а кого бросают в яму добычи? Убийцу, мы поймаем, господин Картал. Посадим, это я гарантирую. Но что будет с ним дальше – решать только ему. Он может стать героем на последующую жизнь в колонии, авторитетом, прославиться в черной истории Стамбула. А может стать трусом, которого забьют на первой прогулке.

Буквально могильный холод суровых слов опустил температуру в помещении до минимальной. Так, что Фатих обхватил себя за предплечья, заставляя знобящееся тело остановиться, хотя это было и бессмысленно. Лица всех смотрели на него приветливо, каждая в свойственной ей прекрасной манере, с широкими улыбками и блеском давно потухших глаз.

Слова о признании не имели никакого влияния, в отличие от неотрывно смотрящих молодых девушек, лишенных будущего, в которой могли быть радость и боль, надежды и разочарования, предательства и дружбы. Но быть. А не лежать сейчас на офисном столе, даря очарование только молчаливым блеклым стенам, по которым вяло позли тени бесконечных серых туч.

Кывылджим смотрела за ним безотрывно, однако не могла прочитать не одну его реакцию, кроме изображенной на лице горечи. Она вздохнула, собирая волю в кулак и вернулась в прежнее кресло, оставляя все фото на месте.

- У вас есть вопросы, господин Омер? – излишне равнодушно произнесла она, обратившись в сторону профессора.

Сегодняшний день должен был закончится. Именно с этой мыслью, Фатих с мольбой поднял взгляд в сторону мужчины, до сих пор стоящего возле чопорной рыжеволосой девушки.

«Вот, кому не привыкать видеть такие вещи», - усмехнулся Фатих.

Что-то в лице этого мужчины снова показалось смутно знакомым. А еще его поразила гнетущая ярость, написанная на его лице, и морщины грусти, застывшие маской неприменения.

- Скажите, господин Картал, - начал мужчина, оторвавшись от стола секретаря и проследовав ближе к Фатиху. Он облокотился спиной на стол, оставаясь в вертикальном положении, и, прищурившись, посмотрел на Фатиха, напряженно и сосредоточено.  – Какие у Вас отношения с Вашей матерью?

Вопрос показался Фатиху очень странным, но не более, чем оказаться на ужасном допросе Кывылджим Арслан – матери его любимой, и случайной собутыльнице.

- Отличные, господин...

- Унал.

- Отличные, господин Унал.

- Вы ведь окончили прикладную математику, давно создали свой бренд, Ваша компания процветает. Чем обусловлено такое стремление выйти из-под крыла родителей? Оно весьма похвально.

Приятный бархатный тембр голоса мужчины почти убаюкивал, и казался полной противоположностью решительному стальному голосу Кывылджим, которую Фатих опасался даже назвать по имени. Как лед и пламя. Молодой мужчина посмотрел прямо в лицо Омеру, не отводя взгляда, и почти мечтательно улыбнулся.

- Мои родители давно в разводе. Отец - пожилой человек, нуждающийся в дорогостоящем лечении. У него больное сердце, острая сердечная недостаточность. Мать растила меня почти одна, но я никогда не планировал сидеть на ее шее. Так получилось, что я отлично разбираюсь в IT-технологиях. Параллельно учебе, я развивал свой бизнес, чтобы помочь маме и отцу.

Омер кивнул одобрительно. А потом отодвинулся дальше, стараясь не замечать какими красноречивыми надменными взглядами награждает его почти начальница. Как плавно двигается ее топ, обтягивающий сочную линию нежной груди. Как заманчиво влекут пухлые губы, которые только что уничтожали молодого человека в прямом и переносном смысле.

Эта женщина тоже сделала для себя выводы, однако они были совершенно противоположны. Она торопилась, торопила его, оказывала давление. Настолько сильное, что он чувствовал лишь растущее напряжение, мешающее его профессиональному долгу.

- Вы любите историю Стамбула? – снова спросил Омер. – Знаете ли Вы легенду о Босфорском проливе?

- Не имею понятия, господин Унал. Но если мне вдруг станет это необходимым – спрошу у искусственного интеллекта. Что такого примечательного в легенде о проливе, кроме того, что там могли тонуть корабли?

- В сущности, и все, - усмехнулся Омер. – У вас есть любимая девушка?

Девушка. Любимая. Фатих свел брови к переносице, прикрывая глаза. Зрачки выписывали лихорадочный танец памяти, отчетливо пытаясь представить то, что его мучило. Картинка, так внезапно обрушивавшаяся на него, отозвалась резкой дрожью рук. Совсем как в тот день, когда он, засмотревшись в экран телефона, своим черным внедорожником, почти сбил этого мужчину на территории университета Бильги.

Однозначный собственный конец он сейчас увидел в изучающем взгляде, женщины, сидящей напротив.

- Да.., то есть нет. То есть, наверное да, - впервые запнулся в ответе Фатих .

- И чем Вас она привлекла? Вы богаты, умны, целеустремленны, любая могла быть у Ваших ног. Какие качества у Вашей девушки?

- Богаты, - усмехнулся Фатих, починяясь почти гипнотическому влиянию мужчины, которому хотелось открываться – Разве это первое слово, господин Унал, которое должно применяться к положительным качествам человека?

Кывылджим насторожилась. Мгновение, и в ее голове вместе со стучавшими молоточками висками возникла картинка барной стойки, бурбона и молодого мужчины в черном капюшоне, смеющегося вместе с ней над очередными красотками.

«Вот откуда берутся такие девушки? Ведь у них же есть родители, которые воспитывали в них уважение и добропорядочность, стремление видеть в человеке не только денежный мешок, но и богатый внутренний мир. В какой момент мы для вас вдруг стали способом удовлетворения денежных потребностей, а?!», вспомнила Кывылджим слова, которые ей бросил этот скользкий тип.

Либо он очень искусно играл, либо профессор просто зомбировал сейчас его своим мягким влиянием. Иначе ей было сложно объяснить, как маниакальный гад, с таким трепетом разделял все эмоции профессора, вставшего на любимые рельсы психологической манипуляции.

- Вы правы, господин Картал, - ответил ему Омер, что совершенно противоречило протоколу допроса. Вступать в рассуждения с подозреваемым категорически запрещалось.  – Именно это Вы и цените в своей девушке, не так ли?

- Именно, господин Унал.

Кивок профессора был многозначителен, но будто бы добр. Оторвавшись от своего стола, Омер подошел в разложенным фотографиям, стараясь не слишком смотреть на портрет Леман, и собрал их в единую кучу, убирая с глаз Фатиха.

- Можете описать мне глаза Гюнай? Какого они цвета? —вдруг спросил он.

- Голубые.

- Отлично, господин Картал, спасибо. У меня больше нет вопросов, госпожа Кывылджим, - обращаясь в ее сторону, сказал Омер.

Женщина исподлобья просверлила Омера пламенным взглядом, не сулящего никакой надежды на общепринятые выводы. Ее желание карать обжигало настолько, насколько ее обжигало его желание обладать ею. За секунду обреченные на чувство взгляды столкнулись в новом неизбежном противостоянии – профессионального и чувственного, без надежды на любовный исход. Гром и молния всегда заканчивались проливным дождем, принося живительную влагу насыщенной озоном земле.

Фатиху на некоторое время показалось, что он стал лишним в этом кабинете.

- Лейла, - обратилась к ней Кывылджим. – Проводи господина Картала и не забудь дать ему на подпись протокол допроса. Через полчаса я жду тебя в кабинете.

- Хороша, госпожа прокурор, - с готовностью ответила девушка, поднимаясь из-за стола и подходя к двери.

За ней уже стояли два полицейских, готовых прийти на помощь в любую минуту.

- Вы свободны, господин Картал, - процедила Кывылджим, не слишком, впрочем, удовлетворенная результатом своих усердий.

Фатих почти не поверил собственному призрачному счастью.

Скользнув глазами по мужчине и женщине, он приподнял брови, словно ожидал еще одного убедительно ответа своей свободы. Или же, наоборот, внимательно изучал выводы, которые очевидно сделали парочка прокурора и криминалиста.

Он с готовностью кивнул в знаке прощания профессору и даже госпоже прокурору и в несколько шагов достиг единственного выхода из этой обители правосудия вслед за красивой секретарем.

- Что Вы скажете, Омер бей? – ехидно спросила Кывылджим, закидывая ногу на ногу и пронзая мужчину, оставшегося с ней наедине насмешливым, полным огня карателя взглядом.

Вопрос прозвучал с издевкой, словно приговор молодому человеку уже был вынесен в тишине собственных мыслей раздражающей его сегодня женщины.

Он привык опираться на свою интуицию и сейчас она подсказывала ему иное, чем своей уверенностью демонстрировала Кывылджим, похожая на дикую кошку в прищуре своих глубоких глаз. Она восседала на крутящемся кресле, которое заняла после того, как господин Картал, явно с безразмерной радостью, покинул кабинет, небрежно пролистывая страницы своей толстой черной папки. Фотографии всех шести жертв лежали перед ней как миниатюры с фресок Топкапы, собранные веером, и бросали невидимую тень на темноту взгляда госпожи прокурора.

Все эти девушки, включая Леман, были чьими-то дочерьми. Любимые, взращенные, как нежные цветы, возможно, укоряемые за ошибки, возможно, избалованные или опекаемые. Они были чьим-то смыслом жизни, пока некий ублюдок не решил, что они станут его добычей, его коллекцией, порождением его больного разума.

- Что я скажу, Кывылджим ханым?

Профессор резко развернулся на 180 градусов, окидывая женщину изучающим взглядом, как будто и сам не знал, как образумить эту неприступную особу. Глаза ее сверкнули, предвкушая победу, отражая переливы золотой цепочки, что до сих пор прожигала ему глаза, ниспадая в манящую пропасть между упругими выпуклостями.

Омер намеренно медлил с ответом, давая себе время рассмотреть геометрию ее позы. Правая рука покоилась на подлокотнике, левая — на столе, приоткрывая отворотами пиджака, до сих пор расстегнутого, обтягивающий топ с глубоким вырезом. Сознательный прием. Поза доминирования и провокации. Но зачем ей было доминировать над ним? Что пыталась доказать эта женщина? Что он полностью безнадежен в том, как глупо и демонстративно проявляет свои эмоции, забывая о прямых профессиональных обязанностях?

- Ваш прием с папкой, Кывылджим ханым, был ужасен, - мрачно сказал Омер, наконец.

Он остановился возле самого угла массивного крепкого стола, предназначенного для председателя, сведя руки на груди, и скосил уголок тонких губ, позволяя своему раздражению проявиться во всей красе.

– Как будто прием с тонкими папками и фатой – верх психологического мастерства, – усмехнулась Кывылджим. – Этот господин заметно нервничал, едва завидев ее.

- Он боялся не улик против себя, а Вас, Кывылджим ханым, - голос Омера передал весь максимум презрения к методам ее работы. – Прямое запугивание не располагают к сотрудничеству. Впрочем, я не сомневался, что, в конечном итоге, Вы прибегнете к этому способу.

– Сотрудничеству?! – надменно расхохоталась Кывылджим, словно он сморозил несусветную глупость. – О каком сотрудничестве может идти речь с убийцей, Омер бей? Вы что-то путаете. Что вас так привлекло в этом парне, что вы встали на его сторону? Все, как вы и описывали в своем психологическом портрете: умен, физически вынослив, имеет высшее образование и, кстати, красив.

Последнее слово она произнесла с особым оттенком, приподняв брови в провоцирующем взгляде, словно намекая на нечто большее. Не меняя своей открытой позы, Кывылджим демонстративно повела бедрами, устраиваясь в кресле поудобнее, и приоткрыла роковые губы, которые притягивали взгляд господина Картала во время допроса, вызывая учащенное сердцебиение у господина психолога.

– Он слишком молод, чтобы совершить подобные преступления. Даже с его выдающимися способностями в сфере IT, он не смог бы предусмотреть все детали, чтобы не выдать себя. Человек, который так прямо отвечает на вопросы, не выдерживая паузы, не сможет не наследить на месте преступления.

- По статистике, Омер бей, за последние года пик криминальной активности у мужчин приходится на возраст от 18 до 24 лет. Не вижу никакого препятствия, чтобы в силу возраста, вычеркнуть его из списка подозреваемых.

- Возраст не является гарантом невиновности, Кывылджим ханым, но и не может быть основанием для обвинения.

– Вы смеетесь надо мной, Омер бей? При чем тут возраст? Вы не видите очевидных вещей?! Аренда яхты, переписка, заказ свадебных принадлежностей! Он сидел здесь, выдавая четкую вегетатику – пот на лбу, кручение шнурка. Разве это не признаки напряжения симпатической нервной системы?

Кывылджим, чувствуя, как ее распирает ехидство, смешанное с возбуждением от собственных выводов, инстинктивно перекинула ногу на ногу, меняя позу. И сразу же подхватила пристальный взгляд Омера, завороженно следящего в эту минуту за этим движением, как если бы лев наблюдал за своей добычей.

Что пытается ей сказать этот профессор? Что она некомпетентна? Что ее методы допроса, пока в ее кабинете не появился этот выскочка, основывались лишь на давлении?! Что за чушь – пытаться строить из себя мудрого старца, когда он видел перед собой только ее длинные ноги?!

Тут Кывылджим хищно и во всей красе ухмыльнулась. Она чувствовала это. Чувствовала, как горячие флюиды профессора с каждым ее движением заполняют пространство, создавая ауру желания.

И самое страшное – ей это нравилось.

Нравилось, как вожделенно он на нее смотрит. Нравилось ощущать себя желанной под его пристальным взглядом. Нравилось, что при каждом его неловком движении, которое она, безусловно, отмечала, ее тело отзывалось мириадами звезд, мерцающих в районе солнечного сплетения.

Сбивающееся дыхание и красные пятна в районе царственных ключиц с головой выдали ее чувства в эту минуту.

- Он не узнал ни одну девушку на фото, кроме Гюнай, – сухо констатировал Омер. – Человек, которого мы ищем, так бы не поступил. Настоящий убийца любуется своим творением и, пусть и извращенно, заботится о своих жертвах.

- Заботится, – с ледяной усмешкой повторила Кывылджим. – Он выслеживает их в собственной социальной сети. Идеальное прикрытие – чужое имя, скрытый IP-адрес, полный контроль над перепиской..

- Кроме того, – продолжал Омер, игнорируя колкости женщины, одержимой желанием настоять на своем, – упоминание легенды о Босфоре не произвело на него никакого сакрального впечатления. Глаза человека, оставившего Гюнай на Девичьей башне, вспыхнули бы жадным интересом к новым деталям этой истории.

- А его жалкие базальные рефлексы, – тут же парировала Кывылджим, слегка выпрямившись в кресле, – когда я выкладывала фото Гюнай, а затем и остальных, выдавали его неуверенность! Затянувшиеся паузы, свидетельствующие об эмоциональной вовлеченности. Не вам ли знать, господин профессор?

Омер натянуто усмехнулся.

Эта женщина вознамерилась вторгнуться на его территорию и играть с ним, как кошка с мышкой. Словно он – легкая добыча, чьи чувства можно безнаказанно трепать, издеваясь не только над его методами, но и над его мужским самообладанием!

Как вызывающе она демонстрировала ему свои безупречные ноги все утро! Как самозабвенно покусывала нижнюю губу, оставляя на ней влажный блеск! Как сейчас небрежно поправила выбившуюся прядь крупных локонов, убирая ее за ухо!

Мгновенно ослабив ворот водолазки, сдавливающий вздувшиеся вены на шее, он бросил на эту несносную прокуроршу яростный, полный животного влечения взгляд. В кабинете было нестерпимо душно. Так душно, что ему отчаянно требовался глоток свежего воздуха, и он, как и Фатих Картал, лихорадочно оглянулся в поисках проклятого кондиционера, ощущая всю мерзость своего положения.

Он желал эту женщину. Здесь и сейчас. Позабыв о субординации и здравом смысле.

Желал до безумия, видел ее, засыпая, и с удивлением не находил в своих снах бывшую жену. Которая уступила первенство властному образу.

Бывшую...

Омер застыл, прикованный взглядом к Кывылджим, которая с ироничным любопытством наблюдала за его мучительным внутренним смятением.

Бывшую...

Впервые за пять долгих лет он произнес это слово про себя, словно принимая как неоспоримую истину. Словно только сейчас осознавал, что мир вокруг продолжает вращаться, а он застрял где-то на краю Северного полюса. И если он сделает еще один шаг в свою обреченность – он сорвется с планеты в бездну тяжелых воспоминаний.

– Хотите вторгнуться в область криминалистической психологии, Кывылджим ханым? – процедил он с едва сдерживаемой яростью.

– Тогда давайте по правилам. Он использует в своих ответах прошедшее время, что говорит о подсознательном дистанцировании от жертвы. Модальные глаголы – признак неуверенности в своей точке зрения, допущение альтернативных вариантов. Универсальные определения – попытка деперсонализировать жертву. И тем не менее, он запомнил цвет глаз Гюнай. Для него она лишь очередная девушка с яркими приметами. Не более. Для того, кто убивал всех остальных, оставляя их среди цветов, важны мельчайшие детали, важна та характеристика, за которую он их убивает. Он видит в них определенный порок, и смертью искупает его!

- Хороший выпад, Омер бей, - пальцы Кывылджим обхватили подлокотник, пока ногти со свей силы впились в ладонь. - Очевидно, этот мальчишка, профессиональный психолог, раз даже такой профессионал как Вы, поверили ему!

Губы женщины исказили презрительная гримаса. Тон лица, несомненно, стал почти багряным – так неистово она отстаивала правомерность своих выводов и решений. Казалось, кресло отпрянуло от нее, заставив Кывылджим, забыв о манерах, примоститься на его крае, не заботясь о том, как соблазнительно выглядят ее ноги в белоснежных туфлях на высоких каблуках, перекрещенные под столом.

Новые ноты менторского тона, сопровождающего профессора, теперь, после того как он заставил ее пылать в темноте кафельной прохлады в своих сильных руках, обретали почти болезненную значимость. Она ведь знала, что сейчас он находится на грани. Знала и целенаправленно заводила его до тех оборотов, что выжимала на трассе в минуты особенного патового состояния.
Это было ни с чем не сравнимым удовольствием – наслаждаться реваншем не только на профессиональной арене, но и видеть глаза мужчины, опаляющие ее глупой, но такой манящей похотью!

- Человек, который ни разу не сказал о матери фамильярно, не сможет тронуть женщину, Кывылджим ханым! Он не просто соблюдал формальности, он с достоинством и глубоким уважением говорил о той, что сыграла ключевую роль в его жизни, называя ее не иначе, как «мама».

- Да он, возможно, одержим ею, профессор! Незажившие раны юности, болезненная зависимость от самого важного человека в его жизни!

- В его ответах ни одного раза не проскользнуло ни единого сожаления о несчастной любви или незакрытых потребностях! Ему было абсолютно все равно при упоминании о свадьбе или фате, Кывылджим ханым! Возможно, он стеснителен в отношениях, но уж точно не обделен женским вниманием! Вы хотите посадить невиновного?!

Омер подошел ближе к столу, в порыве гнева сжимая кулаки. За окном сверкнула молния, озаряя просторный кабинет вспышкой света, разделяя два противоположных мнениях страстных к своей профессией людей.

Внезапный вой полицейских сирен ворвался с улицы, заставив обоих обернуться к панорамным, безупречно чистым окнам Дворца Правосудия. Правосудия, что творилось сейчас за этой призрачной завесой стекла, на залитой серым светом и бурлящей толпой улице. Сирены стихли, уступив место оглушительному хору криков, вспышкам фотокамер, множившимся в отражениях окон первого этажа, резким командам полицейских, пытающихся обуздать хаос.

Пока в глубине здания, в его левом крыле, застывшем под хмурыми тучами, глядящими в окно, разрасталась битва мировоззрений. Холодный рационализм против интуитивной эмпатии, жесткая методика против тонкого психологического анализа. В этой битве не было места компромиссам.

Но разве здесь было не место любви?

Одновременно повернувшись друг другу, они застыли на грани столкновения в глубине своих низменных ощущений. Глаза обоих приобрели туманный оттенок, застывшие в оппоненте напротив. Один стоял, возвышаясь над своей королевой, – сходил с ума от желания и непокорности. Другая, вызывающе сидящая в кресле, – от собственной значимости и вновь приобретённых оттенков ее жизни.

Тона, в которые этот мужчина раскрасил ее жизнь после своих объятий - стали ее новым знанием, якорем, который давал ей силы.

- Гюнай искала богатого спонсора,  - голос Омера вновь обрел холодную ясность, в котором звучали звериные ноты. – Господину Карталу важна внутренняя красота души. Он бы не остановил свой выбор на ней.

Кывылджим открыла белоснежные зубы в зловеще-притягательной улыбке, в полной уверенности от выстроенной ей линии обвинения.

– Он мог убить её в назидание, господин психолог, – отчеканила она тем самым ледяным тоном, который обычно предвещал окончательный приговор в зале суда.

– Не мог, госпожа Кывылджим. Он не наслаждается властью, он пренебрегает ею. Вопреки своему положению.

- Он упивается своей мелочной властью, используя социальную сеть.  259 девушек, господин Омер, 259 потенциальных жертв, - горько напомнила ему Кывылджим, слова которой отдали почти могильной стужей.  – Они для него лишь расходный материал. А он – искусный хамелеон. Скрывающийся под маской невинного мальчика. Хотите еще одну, господин Омер?!

Золотая цепочка вновь обрела свои изысканные очертания. Под взглядом Омера, который больше не мог скрывать своих желаний, она изворотливой змеей проскользнула вдоль длинной, почти аристократичной шеи, неровно опустилась на ключицу и водопадом упала в пленительный разрыв.

Желтая змея вздрогнула в такт пульса профессора. Ровно 118 ударов в минуту.

- Этот мальчишка идеально вписывается в профиль, - повелительно, следя за взглядом профессора сказала Кывылджим. - Образцовый студент, мать-одиночка, одержимость чистотой отношений, не основанных на корысти! Он ненавидит охотниц за деньгами!

- Откуда Вам это так хорошо известно?!

Выпад мужчины стал криком его отчаяния. Он был кем угодно – влюбленным, раненым, запутавшимся. Но он не был дураком. Которого именно сейчас из него старательно лепила эта невыносимая женщина в своем облике недоступной Снежной королевы.

Только слепой болван не заметил бы красноречивых взглядов, которыми обменивались прокурор и ее мнимая жертва. Профессор, к счастью, был зрячим.

Одним стремительным движением он настиг ее новый, уже не кожаный, а нарочито простой пластиковый трон. Омер наклонился настолько близко, что въедливый, чертов мандариновый запах, навеки впечатавшийся в память, проник не только в ноздри, но и в самое сознание. Где-то в глубине ее вспыхнувших огнем глаз он хотел добраться до истинной причины ее заочной ненависти к этому Фатиху Карталу.

Опершись ладонями о подлокотники кресла, он буравил ее взглядом, полным нескрываемого, почти хищного вожделения. Изучая не только ее алые чувственные губы, но и сокровенные тайны ее души.

- Умею читать психологические портреты, господин Омер, - тихо сказала Кывылджим, не отводя взгляда от омута угольных глаз, почти коснувшись своими губами небритой щеки мужчины.

Это была ее личная победа. И сейчас она ничуть не испугалась. Как не боялась она ни одного адвокатишки, защищавших ублюдков, способных поднять руку на женщин. Она уже совершила эту ошибку однажды. У нее не было шансов допустить вторую. С ним или без него – она довершит дело до конца и упрячет этого подонка за решетку без права даже дышать свежим воздухом!

Мимолетное видение настигло внезапно. Растерянный собственный взгляд. Низкий ход обуви, неспособный воткнуть завершающий каблук показаний в вынесенный приговор. Это было ее личным, только ее и матери делом. И никого больше.

- Не умеешь, Кывылджим, не умеешь, - еле сдерживая себя, процедил профессор. – Иначе бы Ты заметила, что маскарад не сработал. Этот господин Картал смотрел на тебя как на ЖЕНЩИНУ, а не на жертву!

Женщина упорно молчала и продолжала смотреть ему прямо в глаза. С нескрываемым вызовом. Въедливый цитрусовый запах, тот самый, что и у Кывылджим просачивался сквозь закрытые окна, напоминая, что где-то на заполненных улицах Стамбула, на площади перед дворцом, стояли ряды мандариновых деревьев.

- Почему ТЫ так стремишься скинуть вину на этого мальчика?! – Омер склонился еще ниже, напористо выискивая ответы на свои вопросы.

Она его раздражала. Раздражала своей непоколебимостью. Раздражала своей упертостью. Раздражала своей белой юбкой. Раздражала, что сейчас наклонилась так близко к его лицу, а ее каштановые шелковистые волосы щекотали его шею!

- Мне кажется, или я слышу в Вашем голове оправдание этому человеку?! - зловещий шепот Кывылджим, потерявший последнюю осмотрительность, прошипел так близко к его губам. - Кажется, я разочарована в Вашем профессионализме! Или же Ваши низменные потребности окончательно затмили Ваш разум?! Между прочим, Вашу жену тоже убили!

- ХВАТИТ, КЫВЫЛДЖИМ!

Обезумев от собственной ярости, в исступлении от собственных желаний, Омер рывком отшвырнул податливое кресло вместе с женщиной, впечатывая его прямо в стену. Еще немного, и голова Кывылджим могла бы столкнуться с кирпичом, умело спрятанным под слоем белой штукатурки. Но прыжок кресла, словно пружина, смягчил ее удар, отскакивая прямо к груди мужчины всем своим кипенным хмельным для профессора образом.

Губы мужчины и женщины застыли в миллиметре друг от друга, приправленные парами жгучего неистового чувства, что сжигало обоих. Тишина, звенящая и осязаемая каждой клеточкой кожи, обволокла секунду, в которой Кывылджим осознала.

Ей хотелось ощутить его губы. На своих. Чтобы вновь очутиться в этом поглощающем ощущении, открывающем ее как чувствующую, ранимую в своей искренности женщину. В том, где она могла быть собой, без права казаться...

«Поцелуй меня», - почти прокричала она в говорящем молчании.

Со скоростью света кружились красные флаги на деревянном древке, черный экран, отражающий два разгоряченных тела, коричневые столы, ожидающие расправы мнений. Целая полифония красок среди единственной яркой – карих глаз напротив, в которых ей предстояло утонуть от своей глупости.

Профессор обхватил Кывылджим за плечи, будто стараясь закрепить на ее коже, даже сквозь пиджак, печать собственного гнева. Эта женщина обладала на него слишком большим влиянием.

Не существовало в эту минуту никакой морали или профессиональной этики. Не было сейчас ни одного воспоминания, что несколько этажей выше в своем кабинете главный прокурор томился в вопросах непростых отношений.

Подрагивание длинных непокорных ресниц Омер ощутил так явно возле своих глаз, что на долю секунду прикрыл глаза, ощущая как сильно его тело отзывается на сладкое, с нотками кофе с корицей дыхание. А после – не отрывая взгляда проник своей рукой в предательски манящий шелк волос, с мягкой силой ухватывая ее за затылок – будто желая защитить от удара, который чуть не случился. 

Изучая ее глаза, прикрытые от предвкушения его ласк, Омер разрывался на части. В пропасть полетели все рациональные доводы, словно карточный домик, погребая под собой все улики и даже собственное непомерное эго амбициозного психолога-криминалиста.

Плевать на правоту, на логику, на всё! Какая разница, кто окажется прав? Забыть! Наплевать и на то, что в любой миг их могли застать врасплох – стоило лишь распахнуть тяжелую дверь, зияющую в конце этого лабиринта столов, выстроенных в строгий квадрат.

Он ласкал нежную кожу подбородка большим пальцем, не в силах преодолеть последний барьер, когда в голове вдруг вспыхнуло.

Это стальное лезвие, лишившее жизни его продолжения и дорогого человека, темное угрожающее небо и иссиня-черные тени, лежащие на лице его бывшей жены.

В памяти вдруг зазвучал смех его Леман, плавно переходя в резкий шорох плетеной корзины для покупок. Он уверен, что этот звук был последним, который он слышал, когда тем утром выходил из дома.

А после снова картинка – задорный юный смех и изумрудные глаза молодой девушки из университета Бильги, так похожей на собственную мать.

С минарета вновь донесся азан, призывая всех к молитвенному слову, и Омер вздрогнул.

Только не эта женщина. Только не она.

Омер отпрянул столько же резко, сколько за пару минут до этого отправил вращающийся стул под Кывылджим почти в свободный полет своих несдерживаемых чувств, словно его оттолкнуло физически.

За массивной дверью раздавались громкие хлопки в ладоши, аплодируя выигранному новому делу очередного избежавшего правосудия. Их громкий звук тонул в хохоте мужских голосов, возвещавших о реальности места, где они находились. И причине по которой они были здесь.

В голове взорвалась буря мыслей: как он может поставить ее под угрозу?! Тело всё еще горело от прикосновения к Кывылджим, пульсируя одновременно радостью и страхом, но одновременно его охватывала волна отчаянного страха. Как глуп он был, играя с огнем, когда на кону стояла жизнь этой женщины?

Голова гудела, словно рой пчел только что покусал изнутри.

Он смотрел на женщину, застывшую в растерянности от собственного греховного падения. Глаза ее почти мгновенно обрели ясность, рука потянулась к пиджаку, запахивающему торопливым движением отвороты. Тщетно Кывылджим пыталась попасть дрожащими пальцами – единственными, что выдавало ее смятение, - в прорези пуговиц, - все было бесполезно. Сердце колотилось от адреналина и сопротивления, каждая пуговица казалась ей чем-то непосильным, как бы она старалась переделать момент, который недоступен её контролю.

Гримаса презрения к ним обоим легла на ее лицо, одновременно с хлёсткими словами в его адрес:

- Я запрашиваю ордер на обыск, господин Омер, - отряхивая свой почти безупречный снова вид невесты, чинно сказала она. – И не пытайтесь меня отговорить. Думаю, как только вина Фатиха Картала будет доказана, я больше не буду нуждаться в ВАШИХ услугах.

Его разочарованный и осоловелый взгляд доставили ей истинное наслаждение. Не одной ей придется сгорать от стыда из-за своих безнравственных порывов, отдающих душком нарушения служебной этики.

Справляясь со своим сбивчивым дыханием, все еще ощущая, как бурлит его кровь, Омер вскинул бровью в усмешке раздражения и досады.

- Такое ощущение, что у тебя к нему личные счеты, Кывылджим, - устало произнес он.

Не желая больше и минуты находится в этом обрушившемся на него со всеми своими провокациями пространстве, профессор, подхватив свой портфель, широким быстрым шагом, достиг двери.

Оглушающий хлопок двери разорвал гнетущую зябкую тишину, заставив Кывылджим подпрыгнуть в своем кресле, с которого тут же слетело все величие.

Что сейчас было для нее важнее: следование букве закона или поиск истины?

_____________________

Стамбул. 20.48 по местному времени
район Бешикташ

Громкая трель входного звонка прервала его размышления.

Профессор оторвался от экрана монитора, слегка разминая затекшие мышцы шеи круговыми движениями, и перевел взгляд в правый нижний угол. Часы показывали без десяти девять, а он совершенно забыл о том, что самолет с его ребенком уже час назад, как приземлился на турецкой земле.

Он снова перевел взгляд на светящийся ярким, почти неоновым пламенем, прямоугольник лэптопа и свернул окно, где только что читал последний выпуск BJC (Британского журнала криминологии) с заметками о новом серийном убийце.

Звонок повторился заново, вырывая его из забытья собственных размышлений, и теперь уже окончательно Омер понял, что реальность, как бы он не хотел сейчас остаться среди печатных символов с маркером "криминалистическая экспертиза", материализовалась вокруг него.

Профессор с долей отрицания окружающей его действительности встал с барного табурета, попутно делая глоток апельсинового сока, и, с предвкушением долгожданной встречи в ясной чистой улыбке, направился в сторону входной двери.

- Сынок!

Белое полотно на металлической двери отворилось полностью, давая ему возможность распахнуть свои объятия для молодого, высокого, темноволосого мужчины, который с радостным возбуждением тут же прильнул к отцовской груди.

- Папа!

Двое мужчин сжали друг друга в крепких, чуть даже больше, чем родительских объятиях, одновременно похлопывая свою близкую душу по уже ощутимо сравнявшихся в своей мощи спинам.

- Как ты долетел, Метехан? - спросил Омер, чуть отступая назад и давая возможность сыну пройти в квартиру.

- Если не считать, что Рахим орал как бешеный, пытаясь посадить самолет где-то над Сербией, то, можно сказать, - полет удался.

С этими словами Метехан ногой гордо выдвинул из-за подъездной стены твердую пластиковую переноску и с победоносным выражением на лице застыл в ожидании приветствия рыжего чудовища. Чудовище моментально ощетинилось и разразилось шипящими проклятиями в адрес всего человеческого рода, посмевшего выдворить его из привычных тепличных условий.

Зеленые яростные глаза с расширенными от сумрака подъезда зрачками сверкали дьявольским огнем так, что Омер даже отпрянул, мало узнавая в пушистом звере свое прежнее животное.

- Эээ...Метехан? - вопросительно уставился Омер на сына. - Ты привез с собой Рахима? Разве мы не договаривались, что он останется у фрау Мэри? Я не думаю, что с учетом его характера, это была хорошая идея.

Омер аккуратно приподнял переноску за ручку и переставил ее за порог, на тот самый оранжевый пуф, который являлся местом самых разнообразных предметных встреч в этой квартире. Глаза кота мгновенно сузились от яркого света черных настенных светильников, превращая его в подобие настоящего беса с взъерошенной темно-рыжей шерстью и вертикальными узкими полосками черноты в глазах.

Что-то, а его кот умел производить впечатление. Впрочем, не всегда приятное.

Омер с осуждением закатил глаза в потолок и постарался прикоснуться пальцами к металлическим квадратам решетки. Кот тут же выгнулся дугой, насколько ему позволяло ограниченное пространство, раскрыл свою пасть с огромными желтыми клыками, и едва не оттяпал собственному хозяину такой аппетитный указательный палец, явно посылая проклятия в адрес Омера.

Профессор иронично хмыкнул. Что и требовалось доказать. Если это животное примет хоть кого-то - это будет непременным успехом, достойным кошачьего Оскара. Если, конечно, такой вообще существовал.

Когда психотерапевт из Берлина посоветовал профессору завести домашнее животное, чтобы снизить моральную нагрузку на Метехана, он и представить себе не мог, что рыжий пушистый комок с искренними зелеными глазками превратится в настоящего сатану, мало оправдывающего значение своего имени как "милосердного".

- Папа, какая фрау Мэри?! - разрезал пространство позади профессора голос Метехана, который положил голову Омеру на плечо, поглядывая на своего любимого кота. И Омер тут же явственно ощутил, какой высокий и статный был его собственный ребенок. - Твоя фрау Мэри спит и видит, как привязать профессора Унала к собственной заботе и нагло использует для этого Рахима!

- Сынок, - рассмеялся Омер, ничуть не отрицая суровую правду. - По крайней мере, он бы не был так обозлен от столь долго путешествия. К тому же, перелет обратно - будет еще одним стрессом, после которого это животное точно сожрет нас какой-либо ночью и даже не задумается, как бесчеловечен его поступок.

- Какой еще перелет обратно? - удивился Метехан.

Он бросил взгляд на большой золотистый чемодан, стоящий в прихожей, и тут же перевел взгляд на старинный комод, в странном удивлении цепенея от того, что не обнаружил на привычном месте. Смешной голубой вазы не было. Как не было и прежнего запаха его настоящего дома. Зато он отчетливо ощутил приторный тягучий запах знакомых ему духов, проникающий прямо в обонятельный центр мозга.

Не говоря ни слова на переведенный пристальный сощуренный взгляд отца, Метехан одним движением уже прилично накаченных рук перенес через высокий металлический порог тяжелый зеленый чемодан со множеством стикеров и развел перед отцом руками, обозначая свои намерения.

- Пап.., - начал он тоном, не предвещавшим Омеру ничего хорошего, - я решил остаться с тобой. Здесь. Насовсем.

Эти слова дались Метехану с особым усилием. Впрочем, как и само решение о переезде.

Метехан вновь оглянулся по сторонам, осторожно, даже боясь сделать одно лишнее движение, почти одним только взглядом сопровождая свое путешествие по длинному коридору и открытым дверям в комнаты. В глазах что-то защипало, потом кольнуло, а после стало немного влажно, хотя он и не ожидал этого вовсе.

Последний раз, когда он выходил из этой квартиры, у него дрожало тело. Не от лихорадки, так свойственной началу любого респираторного заболевания. Не от страха, который к тому моменту казался ему несуществующим чувством. И даже не от истерического хохота, который накрыл его в издевательском палисаднике, до сих пор существующем возле дома.

По его сосудам растекались обжигающие градусы выпитой впервые в жизни бутылки коллекционного коньяка его дяди, а нейроны в голове медленно парили под воздействием нескольких таблеток кетамина, которые он обнаружил в запасах собственного отца, часто хранящим некоторые экземпляры криминалистической лаборатории в качестве собственных трофеев.

Когда профессор обнаружил его в состоянии, близком к тому, чтобы предать свою душу Аллаху, Метехан уже вряд ли что-то понимал в накрывшем его совокупном воздействии смертельно опасных веществ. Он сидел прямо в этом коридоре, облокотившись на тот самый комод, с которого так часто прыгал на руки матери, стекленея от собственных ощущений нереальности происходящего.

Его мать была мертва. Он увидел первым.

Когда возвращался домой после удачного матча по волейболу, поглядывая в телефон, не написала ли Зейнеп ему ответ на достаточно пикантное сообщение. Именно в тот момент, когда он остановился, врезаясь в ограничительный серый столбик, который ворчливая госпожа Мехди вынудила поставить почти перед домом, перегораживая въезд. А потом услышал хлюпающие, едва различимые среди разномастных вечерних звуков всхлипы. Как будто чью-то мольбу.

Если бы он тогда не задержался возле школы, ожидая Зейнеп. Если бы поехал на автобусе, вместо того, чтобы проводить девушку до дома. Если бы отец не задержался в своей лаборатории.

- Сынок?

Взгляд Омера, озабоченный и пытливый, внимательно разглядывал своего сына, глаза которого, пробежав по стенам коридора, остановились на комоде. Профессор оглянулся на гладкую полированную поверхность цвета венге, и сердце тут же рухнуло в страшную черную пустоту куда-то вниз. Он видел, как глаза Метехана остановились за зияющей пустоте, отмечая круг после выдворения той самой голубой вазы, которая нелепым пятном давно уже встречала их при входе в квартиру. Черная дыра внутри умножилась, когда он перевел взор обратно на сына, отмечая как побледнело его лицо, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулаки, и как пульсировала вена на его шее.

- Сынок? - повторил свой вопрос Омер, протягивая руки к сыну и ухватывая его за локти. - Пройдем в кухню, поговорим там?

Метехан согласно кивнул. А Омер продолжал внимательно изучать его состояние, пока оба мужчины следовали друг за другом в сторону комнаты, минуя тот самый комод на резных ножках.

Отрывками кадров перед мыленным взором Омера пронеслось воспоминание собственного ребенка, сидящего возле этого предмета мебели, не понимающего ни слова, которое он в отчаянии кричал возле него. Профессор трепал его за уши, за щеки, трепыхал в руках почти безжизненное тело, разбивая со всего маху проклятую бутылку об стену, и рыча от бессилия, увидев упаковку от забытых таблеток. Но сын не отзывался. Просто молча уходил от него в ту же пропасть, что и жена несколько дней назад.

Тогда их обоих спас Эртугрул бей, так вовремя зашедший в квартиру с целью обсудить вопрос с транспортировкой тела Леман на родину. Моментально оценив обстановку, он почти единственный, помимо Умута, пришел Омеру на помощь, вынося Метехана на собственных руках в полицейский автомобиль, не дожидаясь приезда скорой. Пока Омер, бормотавший что-то несвязанное, нечеткой пьяной походкой еле волочил ноги, едва поспевая за шефом полиции.

С тех пор Омер поклялся больше не пить.

- Папа, - прервал тягучее молчание Метехан, оглядываясь назад уже в арке кухонного проема. - Мы забыли выпустить Рахима. Если мы не сделаем это сейчас, нам обеспечена ночь в объятиях друг друга, спасаясь от нашего страшного зверя.

Голос сына прозвучал особенно живо, и Омер тут же уловил ноты фальши, будто бы Метехан излишне бодрился перед отцом, накидывая пуху на свои внутренние переживания. Но тем не менее, он был обязан ему подыграть. Поэтому, с легкостью поддерживая спасительную для них тему разговора, тут же ответил:

- Конечно, сынок. Я его выпущу. А ты мне сейчас подробно расскажешь о принятом тобою решении.

Будто в подтверждении своих слов, Омер поднял вверх брови и расширил глаза, театрально выказывая долю ужаса, скосив взгляд в сторону переноски.

- Держи на готове телефон, сынок. И если что  - вызывай 112, - многозначительно, скрывая смешок сквозь стиснутые зубы, добавил он.

Аккуратно, стараясь шуметь как можно меньше, желательно даже проползая к собственному животному, Омер подошел к переноске сбоку и медленно повернул первый черный замок на крышке. Кот встрепенулся, отчего переноска качнулась чуть сильнее, грозясь повалиться с пуфа на пол. Омер отщелкнул второй замок. Рахим зашипел, четко обрисовывая все его мнение об окружающей обстановке, и не минуя обозвать свою прислугу. Решетка клетки распахнулась вниз, освобождая рыжей бестии путь на свободу.

Вальяжно, царственно фыркая в стороны, пушистый огненный комок показал сначала свои длиннющие трепещущие усы, а после и саму толстую морду, брезгливо впитывая в свой нос запах новоиспеченного жилища.

Омер вытянулся по струнке смирно вдоль стены, наблюдая, как кот сначала оценил зеленым взглядом все обозримое пространство квартиры, а потом медленно, даже излишне чинно, и, кажется, совершенно не напрягаясь от новизны, проследовал в сторону кухни. Лишь одно подрагивание высоко вверх задранного хвоста указывало на его восторженное ликование от размеров владений, манерно и сдержанно оцениваемых по достоинству.
- Мяуф, - раздался слегка обиженный возглас кота откуда-то глубоко из зоны столовой.

- Ты это слышал, пап, - покатился со смеха Метехан. - Это он тебе, обижен, что прислуга еще не принесла ему еды и чашечку кошачьего чая.

- Ну конечно,  - пробормотал Омер, на самом деле сдерживая внутренний хохот от наблюдения за своим любимцем. - И как это так? Время уже почти девять часов вечера, а прислуга еще не накрыла на стол. Все с ним ясно, Метехан. Ты его совсем разбаловал. Но у меня нет ни одного пакета с кормом.

- Без проблем, пап. Я взял с собой. Сейчас принесу.

Метехан развернулся в сторону своего зеленого чемодана, снова краем глаза поглядывая на золотистый багаж, оставленный возле большого зеркала у входа, и только теперь увидел на привычном крючке, где мать обычно набрасывала свой джинсовый плащ, новое темное пятно. Черный пиджак. Как будто черное пятно мазута вместо знакомой синевы.

Молодой человек свел брови к переносице, едва приподнимая одну из них, и принялся расстегивать чемодан, выискивая в его недрах пакетики с влажным, так любимым его котом, кормом. Справившись, со своей миссией, Метехан, продолжая слушать призывное мяуканье, быстро вернулся в кухню, снова бросив взгляд на  тот самый  черный, мешавший его взгляду пиджак.

- Лови! - крикнул он отцу, перекидывая из арочного белого проема пакетик, тут же подхваченный отцом.

- Ты позаботился, сынок, - тепло отозвался Омер, открывая корм и первый раз глубоко выдыхая, чувствуя, как рыжий дьяволенок настырно трется о его ногу, издавая мурлыкающие звуки.

Он поставил перед котом выделенную лично ему керамическую не глубокую миску, несколько задерживаясь в наклоне, и исподлобья наблюдая, как Метехан проходит в сторону барной стойки, не уделяя мраморному столу внимания.

Тому самому, где их семья всегда собиралась за семейными уютными завтраками. В отличие от многих семей, делящих ужин чтобы обсудить  события тяжелого или слишком обыденного дня, семья Омера Унала святым часом чтила именно завтрак. Это были те самые драгоценные минуты, которые никто из них троих не позволял себе пропустить. Отец - как бы не был поглощен делами, какой бы звонок не раздавался на его телефоне, никогда не позволял себе право отсутствовать на семейном утреннем сборище. Тоже самое, касалось и Метехана, который был заядлым любителем поспать, но лишь иногда родители давали ему послабление в воскресенье. Именно в эти минуты, нежась в лучах восходящего солнца, по привычке просыпаясь раньше, дозволенного, Метехан с улыбкой прислушивался к звукам утренней симфонии, доносящимся из остальной части квартиры. Сначала это было едва уловимое нежное перешептывание любящих друг друга родителей, порой приправленное пикантными звуками, которые Метехан принимал как неотъемлемую часть их любви. Затем -  это был неизменный смех, льющийся со стороны кухни, нередко с выкриками нецензурной брани, когда кулинарное бремя брал на себя Омер. А после - завораживающее шкворчание яиц на сковородке, дразнящий аромат шакшуки Леман - с запахом чеснока, лука и томатной пасты, пока сам профессор тихо вчитывался в утренние новости на экране монитора. Шлепая босыми ногами по теплому полу, следуя в сторону невероятно зазывающих запахов, Метехан появлялся из комнаты именно в те моменты, когда родители, по обыкновению, спорили об очередном профиле убийцы, тем не менее, не переставая касаться друг друга с нежностью влюбленных подростков.

Сейчас каждый из них обходил этот стол стороной. Омер даже поймал себя на мысли, что с легкостью выкинул бы этот элемент в квартире за ненадобностью и лишней болью.

- Хочешь, я что-нибудь приготовлю? - спросил Омер, смотря как сын усаживается на черный барный стул.  - Ты ведь наверняка не ел с самого обеда?

- Нет, пап, спасибо. Я перекусил в аэропорту. Как-то не хочется.

Омер облокотился спиной на столешницу и свел руки на груди, пытаясь защититься от возникшего неудобства. Разговор становился все более натянутым. То ли так влияла квартира, в которой они оба, спустя прошедшие годы оказались только вдвоем, то ли Омер и вправду чувствовал свою неловкость, глядя как сын своим испытующим скользящим взглядом рассматривает недавно  произошедшие изменения в помещении как карту незнакомой местности.

Посреди образовавшейся тишины, раздавалось степенное чавканье Рахима, пожирающего свою пищу так, будто бы корм был сделан из только что убитой мыши, приправленной кошачьей мятой.

"Удивительное животное", - подумал Омер. - "Он только что готов был разнести нас с Метеханом в клочья, но стоило этой рыжей фурии увидеть лакомство - он снова превратился в добропорядочного зверя".

И ту же волна сдавленного хохота накрыла его с головой, когда перед его глазами возникла Кывылджим, замахивающаяся в пощечине и отхлестывая его своими почти рыжими прядями в солнечных бликах. А потом как ни в чем не бывало поедающая шоколадку, которую он добыл ценой заработанного штрафа.

Может, это был знак? Может, сам Аллах послал этого кота к ним в дом, приучая Омера мириться с его дрянным характером?

- Ты чего, пап? - Метехан нахмурил брови и недоуменно посмотрел на отца, еле сдерживающегося от смеха. - Все в порядке? Или ты тут совсем одичал без меня? Хотя, как ты одичал - я смотрю, Геркем уже прочно обосновалась в нашей квартире.

Омер мгновенно замер, чувствуя внутри слов сына предвзятость и укор. Он сжал губы почти в прямую линию и искоса напряженно посмотрел в сторону Метехана, однако тот сидел, почти не шелохнувшись на стуле, лишь изредка поднимая стакан с недопитым Омером апельсиновым соком, и делая небольшие глотки.

Звук стекла о поверхность прозвучал во вновь образовавшейся тишине слишком громко будто какой-то гулкий колокол в соборах Берлина. Как ни странно, этот мнимый церковный перезвон, чуждый его вере в сердце католического города,  казался ему таким привлекательным, даря утешение и отвлекая от тягостных дум. Но в звенящей тишине их бывшей уютной квартиры показался роковым рубежом их с сыном нового существования.

- Ты сказал, что хочешь остаться, - ответил профессор, намеренно игнорируя последнее замечание сына. - Если честно, Метехан, это неожиданно. Семестр только что начался, мы обговаривали с тобой этот вопрос перед моей поездкой. К тому же твой психотерапевт не рекомендовал тебе возвращаться в Стамбул временно. Ты только что начал спокойно спать, сынок.

- Пап, все в порядке, честно. Я, правда, готов. Готов был вернуться сюда. Вот, видишь, Рахим же со мной, а значит -  все в порядке. Я ведь прилетел домой...К тому же твое дело затягивается, мне слишком скучно в Берлине одному.

- Метехан, у меня есть вполне обоснованная причина задерживаться здесь, поверь, сынок. Я...

Омер замолчал на полуслове, чуть было не проговорившись. Его сын не должен был догадаться с каким вопросом он приехал сюда, и почему снова с таким рвением приступил к выполнению своих должностных обязанностей. За последние пять лет Метехан привык видеть его профессором, и эта роль должна была оставаться неизменной.

Профессор оторвался от кухонной мраморной столешницы и проследовал к барной стойке, снова нагибаясь, чтобы захватить еще одни стакан из стеклянного шкафа с подсветкой. А может, больше для того, чтобы в очередной раз спрятать за этим обыденным движением смущение от вопросов сына.

- Что ТЫ, пап? Что у тебя там за причина? Дело оказалось слишком сложным?

Метехан даже приподнялся на стуле, со всей силы своих пальцев ног вцепляясь в подножку для равновесия, и перегнулся через столешницу, поглядывая вниз за отцом. Неужели отец не понимает, что он уже давно не был ребенком и прекрасно чувствует, когда Омер пытается что-либо от него скрыть?

- Дело? - Омер выглянул из-под барной стойки, продолжая поглядывать в шкаф за стеклом. - Пока слишком много вопросов, но у нас уже появился подозреваемый, Метехан.

- Расскажешь?

-Да нечего рассказывать, сынок, - вяло улыбнулся Омер, полностью выпрямившись.

Он, наконец, нашел стакан и сейчас задумчиво устраивался на барном стуле, наливая ярко-желтую сегодня жидкость в прозрачную емкость. Пара капель упала на каменную поверхность стойки, образовав две расплывшиеся точки, которые протягивали друг к другу небольшие полоски. Метехан даже заметил, как дрогнули руки отца, пока он ставил графин с соком на место.

Омер смотрел на эти два стремящиеся друг к другу пятна и, неожиданно для себя, подумал, что с приездом сюда сына, ему вновь придется выстраивать с ним отношения, возвращаясь к случившийся в их семье трагедии. Отрицать, как он делал последние пять лет, больше не имело смысла. Складывать в дальний угол воспоминания о матери, оберегая сына -  он больше не имел права. Его позиция избегания больше не могла работать.

Он приподнял уголок губы вверх, выражая в сторону сына грустную улыбку и с теплотой отметил, как возмужал собственный ребенок. Метехан, действительно, принял решение. Превозмог свои раны и был готов встретиться с прошлым.

- Если ты все-таки принял решение, - глубоко выдыхая, продолжил Омер, - то я могу на днях поговорить с ректором университета Бигли о твоем переводе на юрфак. Господин Альп -  мой давний начальник, как раз приглашал меня читать лекции по криминалистике на факультете, но я пока не дал однозначного ответа. Ты уверен, что готов остаться здесь, Метехан?

Изучающий взгляд отца скользнул по лицу молодого мужчины, пристально наблюдая за любыми проявлениями в его глазах. Но карие глаза напротив смотрели прямо, выдержанно и с большой долей решимости. Первым шагом к принятию Метехана стало его посещение могилы матери. Омеру было жаль, что это произошло без него, однако, в глубине души, он прекрасно понимал, что был в этом тандеме матери-ребенка лишним человеком. Метехан должен был прожить это один на один с собою и это первый шаг был пройден. Теперь  - возвращение в Стамбул. В дом, который прежде заливал их беспечный смех дурашливости, раздающийся, как только Омер открывал дверь в квартиру.

- Я уверен, папа. Кажется, - Метехан бросил взгляд на раскрытую папку и светящийся экран монитора,  -  я отвлек тебя от поиска истинны, - молодой человек усмехнулся. - Что там у тебя, может, расскажешь? Я все-таки учусь на юриста, думаю, твой богатый опыт будет как нельзя кстати. Мы с ребятами в Берлине даже соскучились по твоим домашним лекциям.

Омер помедлил. И снова бросил взгляд на сына. Тот сидел с прямой спиной, сдержанно, против обычного, однако без признаков внутреннего надлома, с выверенными движениями рук, с не резкими поворотами плеч, без бегающих глаз. Не беда, что в них застыли те самые слезы, которые он увидел у сына, когда тот вошел в квартиру. Может, больше и не имело смысла умалчивать?

- Молодая девушка, убита без насильственных признаков, - тихо начал Омер, поглядывая на Метехана. - Найдена в историческом месте. Никаких улик, оставлена фата и кольцо. В остальном - на месте все чисто. Как оказалось, состояла в одной из социальных групп. Экспертизы показали, что она была...отравлена.

- Невеста? - голос Метехана едва уловимо дрогнул, как и стакан, который он вернул на место.

- По официальным данным ничьей невестой она не была. Очевидных мотивов, я пока не нашел. В криминалистической лаборатории выявили, что отравление произошло препаратом с превышением дозы змеиного яда.

Метехан вдруг почувствовал горький привкус во рту. Несмотря на то, что сок был лишь слегка кисловато-сладким. Одно упоминание этих двух слов "криминалистическая лаборатория" в отношении отца до сих пор вызывало в нем какое-то странное, почти озлобленное чувство. И теперь, слушая, как Омер заново говорит о важной части своей жизни, о которой он уже успел не то, чтобы смириться, но хотя бы позволить отцу в далеком прошлом, он вновь ощутил разливающееся по крови раздражение. Именно в этой чертовой лаборатории просиживал отец тем вечером, когда он остановился возле серого столбика и услышал звуки. А после, проследовав в глубину зарослей роз, поначалу даже не поверил собственным глазам, усмехаясь от того, как лежала его мать, смотря на него еще живыми глазами. Больше он ничего не помнил, кроме собственного крика и ощущения бездны. До того момента, пока не оказался в больнице перед перепуганными глазами собственного отца.

-Папа, - начал Метехан аккуратно, - ты не думаешь, что это очень похоже на ... дело Цветочника? Но ведь этого...арестовали, ведь так?

- Я пока ничего не думаю, Метехан, - резко оборвал его Омер, наблюдая, как напряглись желваки на скулах собственного сына, и уже укоряя себя за излишне поспешное решение посвятить молодого мужчину в детали расследования.

- Было бы неплохо учиться на факультете, где преподает собственный отец, - вновь перевел тему Метехан, будто бы, как и Омер щупая возможные точки соприкосновения с отцом в этой квартире, где внезапно ожили все призраки прошлой жизни. - К тому же, этот университет имеет международные проекты и донаты, так что - вполне вероятно, что после окончания, я мог бы переехать в Лондон, для аспирантуры в Кингстомском университете. Как думаешь, пап?

- У тебя слишком далеко идущие планы, сын, - усмехнулся профессор, вновь ухватываясь за спасительный мостик не идущего сегодня разговора. - Но это похвально. Почему бы и нет? 

- Вот и я подумал о том же. Как поживают наши родственники? Как дядя?

- Спрашивал о тебе, как и твоя сестра. Не могу не признать, что твоему дяде очень повезло с госпожой Асуде. Первый раз в моей жизни, я, кажется, послушался женщину безоговорочно, - вспоминая, как мгновенно умолк после гневной тирады за последним ужином, сказал Омер.

- От тебя это слышать вдвойне, удивительно, пап. А как Эртугрул бей?

- Недавно отметил тридцатилетие службы, сынок. И тоже спрашивал, как ты. Он переживает, Метехан.

- Я навещу его, обязательно. Кстати, если ты будешь говорить обо мне в университете, то замолви словечко устроить меня и в команду по волейболу. Скажи, что они не разочаруются. Я отказался от поездки с командой в Андорру, теперь одна надежда - выиграть подобное здесь.

- Без проблем, сынок.

- Могу я принять душ у вас....у тебя в спальне?  - вдруг озадачил его вопросом Метехан. - Я летел всего несколько часов, но меня измотала эта дорога, поэтому прохладный душ вернет мне остатки самообладания, папа, - сьязвил молодой мужчина, поглядывая на отца из-под  насмешливых глаз. - Ты смотришь на меня так, как будто я собираюсь снова что-либо с собой сделать. Но, пап, успокойся. Каждое мое движение не нужно поддавать своему анализу. Я в полном порядке.

Профессор даже открыто рассмеялся, вытягивая нижнюю губу вперед и кивая головой.

- Ты становишься излишне проницательным, Метехан, - посмеиваясь, заметил Омер. - Скоро от тебя невозможно будет утаить даже самую малость. Конечно, сынок, ванная в твоем распоряжении.

Метехан бегло кивнул отцу и, вскочив со стула, облегченной походкой направился в сторону спальни Омера.

Профессор сделал глоток сока и снова сморщился. Почему ему сейчас  так хочется нарушить данное себе обещание, и  напиться тем самым Dom Pérignon, вторая бутылка которого томилась в шкафу под барной стойкой, подсвеченная неоновым голубым светом?  Геркем была не так уже далека от правды. Встречу с Метеханом нужно было отметить. Но в мыслях Омера приезд сына не вызвал того желаемого радостного чувства. А лишь бередил незаживающую рану, напоминая о том, что оба боялись произнести вслух.

Мужчина посмотрел, как кот плавно и методично, с грацией хищника, забирается на длинный изумрудный диван, вонзая свои когти в его податливую велюровую поверхность, и хмыкнул. Леман не очень-то жаловала животных. И вряд ли бы смогла ужиться с этим рыжим монстром. Может этот кот и был ниточкой, связующим звеном, к их новой жизни? Он еще раз убедился, что кот, с присущим ему самонадеянным выражением лица, устроился на одной из подушек, и вновь погрузился в изучение статьи на сайте британского журнала.

В спальне было тихо. Но запах был другим. Не прежним. Без счастья и цветочного аромата.

Не было даже привычного простого мужского запаха, какой стоял в квартире в Берлине.

Метехан машинально потянулся к комоду, приоткрыл средний ящик, где обычно лежали полотенца, и его взгляд ненароком упал на заставленную чуждыми предметами поверхность. Брови молодого мужчины сошлись к переносице, а скулы выписали враждебное движение, играя губами. Эти новые порядки, которые принесла Геркем на территорию его матери, были слишком навязчивы. Зачем отец позволил ей такую вольность?

В ванной все тоже было иначе. Заставленная обилием кремов большая столешница, странного вида кричащее, явно женское, полотенце. Тапки с меховой оплеткой. Но больше всего  темные глаза Метехана сейчас приковал к себе лиф, раскрас которого напоминал леопарда. Он лежал, маня своей полу-прозрачной тканью, прямо возле душевой, на мраморном подоконнике, под бликом желтого фонаря, размещенного на фасаде здания.

Метехан нервно сглотнул. Это был мир его матери. Отец мог делать все, что угодно, где-то там, далеко. Но не здесь. Шальная мысль на секунду пришла в его голову и он тут же проследовал обратно в спальню, лихорадочно обозревая глазами, в которых бушевала неприкрытая ярость, пространство.

Комод, тумбочки, пара громоздких светильников. Ничего. Стакан с водой на столе, чужая помада в серебряном тюбике. Метехан бросился в узкую гардеробную. Две штанги с отцовской одеждой и навязчивая россыпь разноцветных, стильных вещей женщины, которая не имела на это права. Не здесь.

Глаза Метехана налились гневом. Зубы сжались вместе с кулаками почти до хруста. Он метнулся обратно в спальню. Фотографии матери не было на тумбе. На нее не падала тень от дурацкого абажура, так нелепо ею выбранного. Издав странный болезненный вздох сквозь стиснутые зубы, Метехан бросился к тумбе, рывком открывая ее ящик на себя, так, что тот едва не выпал ему на колени. Искривленная улыбка матери встретила его вместе с разбитым стеклом.

"Вот как, оказывается, папа", - хищно усмехнулся Метехан. - "Ты здесь, чтобы шагнуть в новую жизнь без мамы и меня".

Решимость в миг достигла своего предела, а вместе с ней -   отчаянное, почти безумное желание вернуть все, как было. 

- ПАПА!

Обвинительный, громкий как из рупора звук, застиг Омера на последнем абзаце. Резко, так быстро, что даже глазные яблоки заболели от этого движение, он поднял взгляд на стоящего в дверях сына и похолодел. Пальцы сжали стакан с такой силой, что еще немного -  и стекло грозилось треснуть. Точно так же, как и то стекло, которое держал вместе с фотографией в своих руках Метехан.

- Метехан? - только и смог произнести мужчина, окидывая сына с ног до головы - его трясущиеся руки, звериное выражение в глазах, прежде у него не наблюдаемое, выражение ярости на сведенных скулах.

- Что, Метехан, что, папа?! - голос сына казался настолько чужим, что Омер даже бросил взгляд на лежащий рядом телефон, раздумывая о звонке в помощь. - Тебе не кажется, что ты позволил этой женщине слишком многое? Это ведь НАША квартира! Квартира НАШЕЙ матери! НАШ с тобою дом!

Омер медленно встал со стула и облокотил ладони о столешницу, наклоняясь корпусом вперед.

- Сын, - твердо произнес он, в какой-то мере отстаивая свою вероятную будущую жизнь. - Это произошло случайно. Ты ведь знаешь Геркем. У вас всегда были дружеские отношения. Возможно, все дело в том, что сейчас она решила жить у нас...

- ВОЗМОЖНО?! - взревел его ребенок таким голосом, что кажется зеркала в зоне столовой, разделенные на квадраты, задребезжали. - ВОЗМОЖНО?! ОНА РЕШИЛА?! Отец, а кто здесь ТЫ? Разве не ТЫ хозяин этой квартиры, а?! Это территория МОЕЙ МАТЕРИ! Какого черта эта долбанная девка решила, что ей здесь место?!

- НЕ ЗАБЫВАЙСЯ, МЕТЕХАН! - рявкнул Омер, распаляясь.

Его руки сжались в кулаки, а зубы стиснулись в точности, как у сына. Он и не думал, что его желание делать кого-то счастливым, вызовет настолько бурную реакцию. Он и сам сомневался в правильности своих решений, но был не в силах сбросить данные себе обещания. Одна – физически заняла место его бывшей жены. Другая – поселилась в его сердце, что было гораздо хуже.

И, очевидно, он был не прав, когда оценил, что сын смог принять свою утрату. Ведь, в противном случае, сейчас перед ним не стоял бы человек, будучи его точной копией, в разъярённой манере предъявляя ему обвинения. В точности, как и он, на недавнем шабаше в доме Эмре.

Ему стоило успокоиться прямо сейчас. Кто-то из них двоих должен быть в своем уме. Он разжал кулаки, мгновенно собираясь и даже немного отпустил натянутое, как струна, тело. А после  - снова схватился за стакан с соком как за опору, потому что руки - дрожали.

- Сынок, послушай. Геркем всего лишь...

- ВСЕГО ЛИШЬ?!  - перебил его сын. Слова собственного ребенка звучали как обвинительный пожизненный приговор, давя на самое больное, что было в его жизни. - ОНА ЗАНЯЛА МЕСТО МОЕЙ МАМЫ!

- Это не так, Метехан, - слабо ответил Омер, в чем-то соглашаясь с сыном внутри себя.

Метехан сжал кулаки сильнее и скривил губы, глядя на отца с презрением.

- Не так, - передразнил его сын, зловеще усмехаясь. - Ты вечно пытаешься быть истинным психологом! Думать обо всех, кроме себя или своей семьи! Спасать всех, но только не семью! Весь мир! А НАС? НАС ты спас?!

- Метехан...остановись, - голос Омера отдавал мучительной болью, повышаясь на несколько градусов.

- ОСТАНОВИТЬСЯ?!

Голос Метехана сбивался, задыхаясь от собственных душащих эмоций. Его отец в мгновение ока показался ему таким маленьким, сгорбленным, несмотря на внушительный рост. Тем, кто мог допустить, чтобы память его матери – единственное, что у него осталось, стиралась от чужого присутствия.

- Где ты был вечерами, пока этот ублюдок выискивал МОЮ МАМУ?! В тот день она звонила ТЕБЕ! Тебе, папа! А ТЫ?! Где был ТЫ?! В чертовой лаборатории!

Жуткое шипение, которое раздалось с дивана приковало внимание обоих, на несколько секунд откладывая судьбоносное слово. Рахим смотрел в панорамное окно на черную птицу, примостившуюся на карнизе, и изрыгал из себя душераздирающий вой, сверкая зелеными глазами.

- ЕЕ убили из-за тебя! – сквозь льющиеся слезы, выкрикнул Метехан, полностью оказавшись в раздирающем чувстве. - Если бы не ТЫ - МОЯ МАТЬ БЫЛА БЫ ЖИВА, ПАПА!

Оглушительным звуком, отражающимся от зеркальной стены, слова прозвучали как окончательный приговор. Безаппеляционно. Утвердительно. Мощно. Так, что стекло в пальцах Омера все же хрустнуло. Даже Рахим навострил свои уши, моргая своим ехидным зеленым взглядом.

Он ненавидел делать кому-то больно. Никто не должен был страдать из-за него.

Тонкая алая струйка мгновенно начала свое путешествие по белому мрамору, словно повторяя изгибы его серых вкраплений. Поначалу слабая, еле заметная, она вдруг достигла тех самых двух капель апельсинового сока, соединяя их своим насыщенным цветом. Заставляя прямо сейчас Омера сделать окончательный выбор.

Он поклялся. Больше такого не повторится.

_____________________

Стамбул. 14:32 по местному времени
Сарыер

Слегка трясущимися от волнения пальцами молодой человек схватил затесавшуюся в углу между диваном и плинтусом черную футболку с несвежими носками, которые он когда-то небрежно стянул с себя впопыхах, и в этот момент проклял свою бытовую неряшливость. Подгоняемый тревожным нетерпением от ожидания, он отправил вещи в барабан стиральной машины - подальше от чужих глаз и от своих собственных. Прямо сейчас он внимательно, как обычно смотрел в монитор компьютера, выискивал в пространстве собственной квартиры видимые изъяны перед визитом гостьи.

Все складывалось так, как он не смел и мечтать. Ибо буквально две недели назад он и помыслить не мог, что объект его тонких чувств согласится наведаться в его жилище, пусть и под предлогом какого-то учебного интереса. Усмехаясь внутри своему навыку считывания девушек, который пока еще никогда его не подводил, он с замиранием сердца подумал: наконец-то этот талант ему пригодился в полной мере.

Уж он-то точно знал, что вовсе не его рассказы о возможностях применения программирования в современном PR деле побудили зеленоглазую невинность принять его приглашение. Потому как совершенно очевидным для него интересом загорелись ее глаза, когда там, возле университетского театра, он философствовал о таланте, провоцируя ее смешки и улыбку. Как она отдала себя ему в руки, пока он нес ее легкое тело на руках до внедорожника. Как она с интересом наблюдала за стилем его вождения, а потом с искренним восхищением слушала репетицию той самой группы, в гараж которой он привез ее слушать каверы на арабские поп-хиты 80-х.

Все шло идеально по его плану.

14:38
Волкан: Привет, солнце, один день без тебя - и меня как будто нет. Как ты?

14:39
Доа: Не преувеличивай. А я уже думала, куда ты запропастился) не украли ли тебя инопланетяне, раз не пожелал мне доброго утра)

14:40
Волкан: Я польщен, что ты обо мне думала, Доа) на самом деле, я весь день готовлюсь к одному мероприятию, поэтому только сейчас смог написать. Чем занимаешься?

14:42
Доа: Я сейчас еду собирать материал для реферата. Нужно хоть чем-то порадовать мою королеву-мать, иначе не видать мне больше тренировок, как своих ушей:)

14:43
Волкан: Уверен, она оценит твои старания:) я ценю. Какая тема реферата?

14:44
Доа: Это слишком скучно, Волкан:)

14:44
Волкан: Тогда возьми кого-нибудь, кто составит тебе компанию, Чудо)

14:45
Доа: Ага, уже! напрягла подругу с факультета. Она жутко умная и готова щедро делиться своими наработками)

14:46
Волкан: Подруга с факультета? Надеюсь, это не та цербер, что пасет тебя, как зеницу ока?

14:47
14:48
14:49
14:50
14:51

14:52
Волкан: Доа?

14:52
Доа: Кого ты сейчас имеешь в виду, Волкан, я не поняла?

Тень досады упала в этот момент на симпатичное лицо брюнета от осознания собственной оплошности. Фатих поморщился от досады, в то время как глаза отправились изучать потолок. Дурак. Идиот. Самонадеянный кретин!

Судя по всему, его разноплановые роли прямо сейчас сыграли с ним злую шутку, когда он слишком увлекся флиртом, упиваясь своей гениальностью. Вранье Доа про встречу с подругой, в то время как она ехала к нему на свидание, слишком его раззадорило. Ответ получился импульсным, и нужно было теперь оправдаться. Волкан в его исполнении не обладал ровным счетом никакой информацией о Чимен, а потому не мог подразумевать ее в переписке.

14:56
Волкан: Я имел в виду твою маму, Доа. Надеюсь, она не против встречи с подругой?

14:56
Доа: Не против:) потому что она не в курсе. Надеюсь, так и останется..

14:57
Волкан: Что так? Она может разозлиться на учебу?

14:59
Доа: Нет, просто не стоит ей быть сильно в курсе моих дел:) мама есть мама, Умник!

15:01
Волкан: Как скажешь, Доа. Буду с нетерпением ждать новостей, как все прошло:) целую

15:01
Доа: Пока:)

Свайпнув вверх переписку в своем смартфоне, молодой человек взглянул на часы, сверяясь с графиком. 30 минут до приезда Доа. А это значит, что он успеет еще раз внимательно пройтись по квартире и проверить, насколько все готово к ее приходу. Просторная кухня-гостиная и спальня, убранные случайной уборщицей, которую он нашел в два клика в Armut, сияли непривычной его глазу чистотой и порядком. Единственное помещение, которое он не доверил убрать женщине, был его кабинет - по очевидным причинам. Слишком много в этом пространстве было личного, что он не мог доверить постороннему человеку.

Именно поэтому прямо сейчас, вооружившись влажной тряпкой, Фатих Картал проходился по поверхностям своей самой обжитой комнаты. Подоконник оказался самой грязной ее частью: не иначе, как именно там скапливалась вся уличная пыль, беспрерывно летящая в мансардное окно. Старательно вымывая коричневые разводы с некогда белого пластика, он думал о том, что неплохо было бы удалить лишнее на рабочем столе его компьютера: не стоит вызывать ненужных подозрений у девушки. По крайней мере, пока.

Закончив с окном, юноша наспех протер поверхность своего маленького столика, который использовал в качестве подставки для кружек, и сгреб мелкие пузырьки в его нижней части внутрь выдвижного шкафчика. Подушки на его черном диване, очевидно, нуждались в придании им свежести, и он встряхнул их в воздухе, при этом слегка закашлявшись от мелких частиц, попавших ему прямо в горло. "Возможно, решение не впускать в эту обитель уборщицу было ошибкой", - мелькнуло в сознании, в то время как его быстрые руки переместились к стопке документов на рабочем столе. Отправив их в уже и так заполненную всяким хламом тумбу, молодой человек удовлетворенно осмотрел результат своих трудов.

Осталась последняя деталь.

"Добро пожаловать" - гласил огромный монитор, приглашая своего хозяина ввести пароль для начала работы. Ударив по клавишам с завидной скоростью, Фатих провалился в приложение "Meet.you", горящее аж четырьмя новыми диалогами. Усмехнувшись полученным сообщениям от девушек из группы  "Невинные, но не глупые", он, с присущим ему творческим подходом к моделированию диалогов в сети, ответил каждой из красоток от имени Волкана. Все-таки этот формат обольщения юных особ был отдельным видом удовольствия для него, даруя ощущение важности. По крайней мере, до тех пор, пока исполнение его плана не вошло в финальную стадию.

Закрыв окно приложения, Фатих безошибочным движением перенес его значок в корзину - временная мера, чтобы ненароком не вызвать подозрений у Доа. И тут же почувствовал, как сердце ухнуло в район желудка от трели входной двери, прозвучавшей в этот момент в тишине слишком громко. А это означало одно - его долгожданная цель ПРИШЛА.

Сверившись в последний раз со своим зеркалом, Доа Арслан переминулась с ноги на ногу и нажала на звонок. Вопреки своему отражению, которое неизменно выдавало уверенность по дороге к дому Фатиха Картала, пока она ехала в такси, преодолевая Второй Босфорский мост из Юскюдара в Сарыер, внутри она была полна сомнений.

Как и два дня назад, когда под влиянием собственного любопытства и обаяния нового знакомого приняла его приглашение. Как и в момент сборов в собственной комнате, когда она три раза сменила свой образ, в итоге остановившись на синих джинсах в бохо-стиле, белом жилете и такого же цвета кедах. Как и прямо сейчас, когда слушала гудки домофона у массивной дубовой двери четырехэтажного дома с витражными окнами.

«Чимен права, это безумие», - мелькнуло в голове, но назад дороги уже не было.

Впрочем, запах близкого моря, пряностей из ближайшей кафешки, а также зеленые холмы Белградского леса на заднем плане в данный момент скрашивали ощущение того, что она совершает безрассудство. Роскошь района заставила ее забыть об осторожности. В конечном счете, вряд ли Фатих Картал был маньяком, как в одно время подозревала ее подруга. А возможность узнать поближе молодого человека, который не только обаятелен и умен, но и обеспечен, кружила ей голову вот уже который день.

Ждать долго не пришлось: с третьего гудка дверь открылась, возвещая об этом специфическим писком, и Доа шагнула внутрь просторного холла в бежево-серых тонах. Теплый рассеянный свет падал на стену с вертикальным озеленением, а вот панорамный лифт, интегрированный в фасад, особенно поразил девушку.

- Неплохо, Фатих Картал, - пробормотала она себе под нос, по мере подъема на четвертый этаж наблюдая внутренний двор с фонтаном из наружной шахты лифта.

Ее сознание прямо сейчас было сосредоточено на размышлении о том, каким бекграундом обладал ее новый знакомый, учитывая его возможность позволить себе жилье в столь элитном квартале. «Интересно, сам заработал или помогли родители?» - задалась вопросом она, смеряя оценочным взглядом небольшую террасу с креслами и кофейным столиком на нужном ей этаже.

Открывшаяся дверь одной из двух квартир, расположенных на противоположных концах коридора, не дала ей вдоволь увлечься собственными рассуждениями. Перед ней собственной персоной, улыбаясь какой-то слишком дурацкой улыбкой, а от этого кажущийся уж слишком милым, предстал тот самый смуглый брюнет. Всего две недели назад он не вызывал в ней ничего, кроме снисходительной иронии.

- Привет, Доа, - произнес Фатих, и его руки приподнялись в распростертом в разные стороны гостеприимном жесте. - Ты оказалась пунктуальна, я удивлен!

- Привет, - скривила губы в ответной улыбке девушка. - Удивлен? Интересно, почему. Твои знакомые все время опаздывают?

- Не то чтобы. Но от тебя я не ожидал столь четкого следования плану. Порядки в семье, как в армии?

- А в твоей? Хаос и спонтанность вместо порядка? - сощурилась она. - Удивительно слышать подобные рассуждения от гения компьютерных кодов.

- Проходи, пожалуйста, - посмеиваясь, протянул парень широкую ладонь в пригласительном жесте. - Гения, скажешь тоже. Всего лишь любителя.

Любителя. Может и так.

По крайней мере, так подумала Доа, рассматривая внешний вид Фатиха Картала. Его простая белая футболка и обыкновенные джинсы, впрочем, как и прежний стиль, который она с раздражением наблюдала, когда он околачивался возле ее университета, никоим образом не сочетались с уровнем жизни, декларируемым в Сарыер. Хорошо разбираясь в стиле и брендах, Доа с легкостью могла определить, что стоимость прикида ее новоиспеченного друга не превышает в совокупности и пяти тысяч лир.

Впрочем, достоинства парня в виде привлекательной внешности, доброго взгляда и желания впустить ее в свой мир этим вечером, однозначно перевешивали те самые недостатки, которые бросались в глаза ее прицельному взгляду будущего пиарщика. Поэтому она без лишних в этот момент сомнений перешагнула порог квартиры, которой суждено было стать чем-то большим, нежели еще одним экспонатом в ее сегодняшнем исследовании.

Вложив свои прохладные пальцы в руку молодого человека, Доа на мгновение ощутила легкое волнение от предвкушения. Его рука была мягкой и большой, как и он сам. Тело тут же вспомнило ощущение, что она испытала сначала в больнице, когда он подхватил ее на руки из-за травмы ноги, а потом и в университете, когда проделал то же самое. Хотя причина его поведения была для нее абсолютно очевидной, почему-то его поступок с подхватыванием на руки казался не смешным, а милым. И мужественным. И многообещающим. Таким, что, витая в облаках своих мечтательных воспоминаний, Доа, отвлекшись на теплый взгляд почти черных глаз юноши, вовсе и не заметила скользкий порожек, разделяющий тамбур и квартиру.

- Аааах! - воскликнула она, и тут же ощутила вокруг талии те самые руки, словно материализацию не слишком осознанного своего желания.

Девушка невольно вспомнила тот день в больнице: запах антисептика, тревога за реакцию матери и острая боль в голеностопе.

- Никогда себе не прощу, если ты получишь еще одну травму по моей вине.

Его голос прозвучал прямо у нее над ухом. Улыбка сама собой раскрасила ее удивленное от произошедшего лицо. Она метнула оценивающий взгляд вверх, когда Фатих, убедившись в том, что она теперь стоит ровно, тихо и добродушно рассмеялся, почесывая густые темные волосы на макушке.

- И встречи не прошло, чтобы я не оказывалась у тебя на руках, - цокнула Доа, поведя плечами. - Это уже становится традицией.

- Это определенно прекрасная традиция.

- Вот как?

- Именно так.

- Интересно даже, какими еще традициями живет Фатих Картал?

Молодой человек захлопнул входную дверь и повернулся в сторону девушки, ликуя внутри себя от происходящего. Его глаза в этот момент отдавали азартным блеском вкупе со смущением. Горючая смесь - не только для него, но и для нее, которая пока еще не понимала, насколько серьезно в этот самый момент увязла в роковом для себя знакомстве.

- С удовольствием расскажу про традиции, но давай сначала покажу тебе, как тут и что, чтобы ты чувствовала себя, как дома. Ты не против?

Доа не была против. В этот самый момент она, следуя за юношей из одной минималистичной комнаты с элементами лофта в другую, удовлетворяла свое любопытство, с каждой минутой ощущая себя все более уверенно. Должно быть, ее расслабило очевидное стремление Фатиха произвести впечатление, что ощущалось по его бросающейся в глаза суетливости. Судя по всему, он не знал, куда деть свои руки, то смешно заправляя их в карманы, то доставая наружу, чтобы взъерошить и без того торчащие в разные стороны волосы.  

- Значит, это и есть то место, где творится история?

Доа изогнула бровь, кидая взгляд изумрудных глаз внутрь последней комнаты, которую, очевидно, хозяин припас напоследок в каких-то только ему известных целях. Самым внушительным элементом внутри лаконичного пространства был огромный монитор на столе с эмблемой яблока по центру, заставка которого светила яркой фотографией оранжевой змеи на черном фоне.

- Почему я чувствую в твоих словах иронию?

- Ну какую иронию, Фатих? Просто мне действительно любопытно... чем живет молодой Джеймс Гослинг.

- Только не говори мне, что перед нашей встречей ты прошерстила информацию о титанах программирования, Доа, - усмехнулся мододой человек, в моменте вдруг удивляясь и даже приосаниваясь от ощущения собственной важности.

Да, важности. Именно таким он почувствовал себя в данную минуту, осознав, что далекая от его мира единиц и нулей девушка проявила интерес к горячо любимому делу его жизни. Пусть и не понимая до конца сути его деятельности. Пусть и пока что - из праздного любопытства. В любом случае, в его власти сделать так, чтобы увлечь ее по-настоящему, как это уже произошло под псевдонимом Волкана.

Проходясь взором по изгибам ее точеной фигуры, которая была скрыта элегантным образом - в отличие от спортивного волейбольного костюма, в котором он привык рассматривать привлекательность ее молодого тела - Фатих Картал почувствовал поднимающееся по телу возбуждение от того, что запланировал реализовать.
Его взгляд скользил по плавным жестам Доа, когда она остановилась вблизи аквариума, провожая взмахи плавников его разноцветных жителей. А когда ее рассыпчатые волосы, сегодня забранные в милую Мальвину, слегка задели его плечо при развороте, он и вовсе потерялся в теплом пряно-сладостном аромате, развеянном по комнате.
Пора было включать голову. Иначе встреча грозила в конец вывести его из строя.

- На самом деле, у меня кое-что есть для тебя, - серьезно произнес Фатих, делая шаг в сторону.

Он решительно отодвинул свое компьютерное кресло из-за стола и кивнул вниз, приглашая Доа присесть.

- Что?

- Сначала займите Ваше почётное место, Доа Арслан. Тогда я продемонстрирую.

Игривые улыбки обоих схлестнулись в милом флирте. Один вел, другая - позволяла.

- Что за интрига, Фатих? - устраиваясь в черном удобном кресле с откидной спинкой, поинтересовалась девушка. - Мне стоит бояться?

- Ну если тебя пугают возможности современных технологий, - усмехнулся молодой человек, - то бояться. Хотя что-то мне подсказывает, что ты будешь крайне довольна тому, что я для тебя создал.

- Создал? Для меня?

Тем временем руки Фатиха расположились по разные стороны кресла, заключая между собой Доа. Стук по клавиатуре собственных пальцев показался ему совершенно интимным. Вероятно, так это и было, учитывая тот факт, что девушка, чья макушка сейчас оказалась точно под его подбородком, была единственной в своем роде, кого он удостоил чести посадить за свое рабочее место.

- Ты говорила о том, что готовишь реферат о построении стратегии пиар-компании для косметического бренда. Я не забыл.

- Да, говорила. И что..., - замялась Доа, боковым зрением поглядывая вверх на тень молодого человека над собой, при этом стараясь не упустить ни единого движения открывающихся окон в мониторе. - Что ты такое открываешь, Фатих?

- Смотри, - его голос звучал теперь тише и сосредоточеннее совсем близко с ее правым виском. - Я создал промпт, который сам выстроил стратегию продвижения через социальные сети. Вот его интерактивная карта.

На экране открылось полотно из блок-схем, и на первый взгляд это выглядело совершенно устрашающе для молодой студентки, тяготеющей к гуманитарным дисциплинам более, чем к техническим. Однако по мере парения пальцев Фатиха над клавиатурой, глаза Доа расширялись все в большем изумлении при взгляде на нарисованные взаимосвязи.

- Подожди... ты хочешь сказать, что выбрал 5 амбассадоров компании из 500 блогеров?

- Не я, а настроенный по моим параметрам промпт. Смотри: он нашел тех, кто имеет лояльную аудиторию, не связан с конкурентами и способен запустить виральный эффект. Обычно на это уходит неделя. Моя карта даёт ответ за 10 минут.

- Но... этому можно верить? Как он собирал данные?

Не столько восхищенный тон Доа в этот момент щекотал самолюбие молодого программиста, которому не составило совершенно никакого труда создать интерактивную карту. Сколько азарт от возможности разделить с кем-то свой интерес в совокупности с ощущением собственной полезности. Поймав себя на том, что давно уже с таким упоением не рассказывал кому-то о своих разработках, Фатих Картал продолжил максимально доступно описывать логику созданного им алгоритма.

- Парсинг открытых API соцсетей и анализ метаданных - геотегов, времени активности. Программа учитывает не только подписчиков, но и «социальный капитал» - например, репосты от медиа.

- А если я хочу проверить конкретного кандидата на эффективность продвижения через него?

- Без проблем, - кивнул юноша. - Выбирай любого.

Доа кликнула мышкой по случайному имени, и программа через секунду выдала необходимый ей анализ.

- Видишь? - с жаром в глазах проговорил Фатих. - Он анализирует даже вероятность репутационных скандалов. Твой кандидат использовал нелицензионную музыку в Stories, а это минус. И тут же вывод о том, что, исходя из комментариев под его контентом, блогер эффективен для таргета на мужчин 18-24, но бесполезен для женской аудитории.

- Ты меня убиваешь прямо сейчас, Фатих, - протянула Доа, замирая от смешанных чувств прямо на черном кресле под собой. - На кого тогда я учусь, если твоя программа уже сделала за меня всю предполагаемую работу?

Удивление в совокупности с разочарованием, которое он уловил в голосе Доа, заставили его совершенно по-доброму улыбнуться.

- Никакая программа не заменит твоего таланта, Доа. Это просто твой цифровой ассистент, который освободит время для креатива, взяв на себя рутину, - тихим голосом произнес он совсем рядом с ее лицом - так, что она практически ощутила его теплую щеку рядом со своей. - Если правильно использовать предоставленные технологиями возможности... ты со своим творческим подходом добьешься настоящих высот. Я верю в это.

Две пары глаз встретились где-то в потустороннем измерении, когда она чуть повернула голову вправо. Задерживая взгляд на пухлых губах молодого человека, который мало того, что помог ей с будущим докладом, так еще и сумел неявно, но все же сделать комплимент не ее внешности, как это было обычно, а профессиональным качествам, которые она усердно в себе развивала, Доа прерывисто вздохнула от плотности воздуха. Слишком душно. Дурманяще. Пленительно.

- Эммм... у тебя будет что-нибудь выпить? - зарделась она совершенно пунцовым цветом, скашивая взгляд в окно.

- Выпить?

- Попить.

- Попить. Да. Да, конечно. Что ты хочешь попить?

- Двойной американо, - ответ на автомате вылетел из уст, выдав заученный заказ - подражание матери.

- Хорошо, я мигом.

Фатих Картал кивнул и, издав протяжный вздох то ли от разочарования, то ли от облегчения, развернулся на сто восемьдесят градусов, заспешив на кухню. Ему ведь не показалось? То, что он почувствовал сейчас в свою сторону от Доа?

Оказавшись наедине с собой в просторной светлой кухне, Фатих некоторое время постоял неподвижно, впившись пальцами в столешницу. Сердце колотилось. Щеки вспыхнули - он не ожидал. И до конца не верил.

Отбросив меланхоличные размышления на потом, молодой программист включил кофемашину и поставил чайник, чтобы вскипятить воды. Чертыхнувшись от того, что ему потребовалась как минимум минута, чтобы найти свой любимый зеленый чай organic zümrüt после визита уборщицы, молодой человек открыл шкаф с кружками, выбирая из всего многообразия две одинаковые. Заранее решив, что не стоит появляться перед Доа со своей излюбленной чашкой с пышными женскими выпуклостями, Фатих усмехнулся некоторому азарту, который все же присутствовал в нем от факта двойной игры.

Но совсем скоро эта двойная игра подойдет к концу.

Так подумал совершенно вдохновленный сегодняшней встречей Фатих Картал, когда подхватил две кружки - одну с кофе, а другую с чаем - и поспешил с ними в собственный кабинет. И тут же жизнь откликнулась на его четко сформулированную мысль, словно посчитав ее желанием.

Резкий звонок в дверь заставил его остановиться посередине коридора, а жидкость внутри чашек - выплеснуться наружу, обжигая ладони. Молодой мужчина тихо ругнулся, морщась от контакта кипятка с кожей, параллельно недоумевая, кто это еще может быть в такое неподходящее время. И уж точно не подразумевая, что буквально в нескольких секундах - тот самый конец игры, которую он так тщательно и долго разворачивал.

Метнувшись к барной стойке и водрузив на нее кружки, Фатих стремительно открыл дверь и побелел буквально за секунду. Ибо из тамбура - совершенно угрожающе - на него смотрело девять пар мужских беспощадных глаз.

- Все будет сделано, Королева, ты меня знаешь, - хмыкнул Джемаль в трубку и выкрутил руль своей служебной Skoda на очередном повороте, мельком глянув на синеву Босфора в боковом окне. - Конечно же, сразу тебе позвоню. Нет, как можно? Слушай, госпожа Арслан! Успокойся. Давай ты займешься своей работой, а мне дашь сделать мою.

Старший комиссар полиции нажал на кнопку «отбой» и усмехнулся, обнажая ровный ряд зубов на своем уставшем, но не менее заинтересованном в этот момент лице.

- Вечно все пытается контролировать, - покачал он головой, обращаясь к своему собеседнику, сидящему  на пассажирском сиденье. - Хотя ее успех, вероятно, в этом и заключается, - добавил мужчина и опрокинул в себя оставшуюся воду из пластиковой бутылки.

Вечер планировался занимательный.

Точно также думал и Омер Унал, искоса бросая взгляды на своего давнего приятеля из соседнего кресла. Впрочем, азарта и вдохновения, которое испытывал Джемаль по дороге в Сарыер, он вовсе не разделял. Напротив, внутри разрасталось сомнение. Ощущение ускользающих деталей, которые в итоге уводили к ложной картинке. И жгучее раздражение.

Это все она. Женщина, которая вечно все пытается контролировать - правильно сказал только что про нее старший комиссар. К тому же, которая решила пренебречь всеми его доводами, выкидывая ему в лицо факты, только лишь кажущиеся очевидными, в полной уверенности в собственной правоте. Невыносимая выскочка - вот кем на самом деле являлась госпожа прокурор! В этом профессор с лихвой успел убедиться в процессе их недавнего спора, закончившегося его видимым проигрышем.

Перед глазами Омера вдруг снова возник ее образ - тот самый, что он гнал от себя, что есть мочи. Потому что ему было нельзя.

Противопоказано было так позорно тушеваться от ее шокирующего белого наряда. Он совершенно отчетливо помнил, какие картинки пришли ему на ум, когда он провожал струящуюся ткань ее юбки и старательно отводил взгляд от проклятой цепочки, уходящей по грудной клетке в зону декольте. Тем более - ощущать этот вездесущий цитрусовый аромат, который напрочь путал его складные разумные доводы. Не говоря уже о том, чтобы спорить с ней, потому что сразу же в моменте его настигал флешбек из ванной комнаты особняка Ахметоглу.

Но именно противостояние, которое произошло между ними на фоне выстраивания линии обвинения, заставило его по-настоящему разозлиться. Профессор даже словил себя на мысли о том, что сожалеет о своем подвластном ей положении, потому что с превеликим удовольствием сам бы ткнул ей на ее место, если бы имел на это право в рамках иерархии судебной системы.

Такого импульса, тем более по отношению к женщине, он раньше за собой не замечал. Какого черта она с ним сделала?

Задав этот пустой вопрос внутрь себя и получив, как и до этого, единственно верный ответ, Омер Унал стиснул пустой пластик бутылки Джемаля. Он заставит себя выкинуть эти глупые эмоции из головы, сосредоточившись чисто на расследовании.

Поэтому прямо сейчас совершенно осознанно, теперь выискивая способ найти дополнительные аргументы в пользу своей теории о предполагаемом убийце, он ехал в машине старшего комиссара на обыск в составе утвержденной решением суда экспертной группы. Вопросов было слишком много, а позволить себе ждать результат чужих наблюдений он не мог. Ему нужны были его собственные.

- Чем-то недоволен, Омер? - поинтересовался Джемаль. - Ты какой-то излишне молчаливый сегодня.

- Все в порядке. Просто сосредоточен.

- Ты прямо как Кывылджим, - заржал Джемаль, совершая маневр на дороге. - Она тоже вечно сомневается в компетенциях окружающих.

Визг тормозов заглушил его усмешку, и двое мужчин по инерции подались корпусом вперед от резкости перестроения автомобиля.

- Вот дьявол! - выругался старший комиссар на едущий спереди мерседес. - Из-за таких вот водителей, которым купили права и машину, забыв при этом вложить ум, статистика ДТП катится к чертям.

Омер проигнорировал. Прямо сейчас он и вовсе не слушал Джемаля, рассматривая в боковое окно дома Сарыера, которые по мере въезда их Skoda в элитный район, выглядели все более презентабельно с каждым километром. Мог ли убийца иметь собственное жилье здесь и обладать хорошим достатком? Вполне. Мог ли этим убийцей быть тот чернобровый юноша, очевидно пребывающий не в себе на допросе? Вряд ли. И именно сейчас профессор планировал развеять все свои сомнения. 

Три полицейские машины остановились у придомовой территории четырехэтажного дома с белоснежным фасадом из штукатурки с вертикальными деревянными панелями. Простое, по сравнению с соседствующими виллами, здание ввиду отсутствия забора и лаконичного стиля создавало иллюзию открытости. Однако профессор сразу же заприметил и камеры поворотного типа по углам крыши, и тонированные стекла, скрывающие интерьер от случайных взглядов.

Как только он вышел на свежий воздух, отдающий нотками ощутимой прохлады, в глаза бросилась парочка местных жителей, переходящих дорогу неподалеку. Нахмуренные и удивленные лица - как подтверждение того, что, очевидно, полицейский наряд здесь был далеко не частым явлением.

- Ребята, давайте, поторапливаться! - гаркнул Джемаль, щурясь от солнечных лучей. - Я намерен уложиться в шесть часов.

Он почесал переносицу, оглядывая местность: еще одна формальность в его должностной инструкции могла быть скрашена лишь тем, что сегодня при обыске они обнаружат что-то действительно стоящее. Бумажный ордер в его правой руке чуть было не вылетел из пальцев, однако он успел подхватить его в последний момент, делая решительный шаг к входной группе. И следом за ним, как по команде, выстроились еще семь мужчин в полицейской форме, а за ними и профессор. 

- Уважаемая госпожа, прошу Вас, придержите дверь! - окликнул Джемаль молодую девушку с коляской, выходящую в этот момент из нужного подъезда. - Нам сюда.

Лицо брюнетки застыло в замешательстве при виде целой армии оперуполномоченных. Ее глаза вдруг заметались, когда она старалась сосчитать количество незваных гостей, будто бы соизмеряя их число с масштабом неприятности. Кинув опасливый взгляд внутрь коляски, в которой, судя по всему, спал ее малыш, она застыла на пороге, сдвинув брови.

- Что-то случилось?

- Пока нет. Мы здесь как раз, чтобы предотвратить происшествие, - серьезно произнес Джемаль. - Мы в квартиру к Фатиху Карталу.

- К Фатиху? - удивилась она.

- Да, именно.

- Я его знаю. Но... зачем он вам?

- Если будет что-то серьезное, скоро Вы об этом узнаете. Позвольте, госпожа, мы при исполнении, - проговорил Джемаль, ловко предъявляя ей удостоверение.

Уверенный и твердый тон старшего комиссара заставил девушку поторопиться и тут же отступить. С изумлением наблюдая за тем, как череда мужчин исчезает в недрах ее дома, она поймала на себе понимающий взгляд одного из них, шедшего последним. Должно быть, он счел нужным приободрить ее своей улыбкой, хотя вряд ли сейчас это было возможно ввиду множащихся вариантов преступлений, которые моделировало ее сознание в отношении причастности к ним Фатиха.

Трель звонка в квартире на четвертом этаже отдала звоном и в подъездную тишину.

Следуя примеру старшего комиссара, никто из всей компании не проявлял прямо сейчас никакого отношения ни к локации Сарыер, ни к убранству дома, ни к тому, что произойдет. Словно чувствуя важность момента, офицеры полиции не травили привычных им шуток, не переговаривались о планах на вечер, не делились бытовыми новостями. Они просто рассчитывали делать свою работу. По инструкции - беспристрастно и исключительно профессионально.

Повторный звонок не потребовался. Входная дверь хозяина квартиры открылась практически без промедления.

- Фатих Картал?

Голос Джемаля - резкий и уверенный - заставил парня вздрогнуть от звучания собственного имени. Пытаясь всмотреться в удостоверение, возникшее в этот момент перед его носом, молодой человек судорожно сглотнул. Его глаза, казалось, сейчас готовы были выпрыгнуть из орбит, когда он переводил взгляд с одного полицейского на другого.

- Я... д-да. А вы...

- Старший комиссар управления полиции Стамбула Джемаль Исламоглу.

Джемаль убрал удостоверение в нагрудный карман, после чего поднял на уровень груди ордер, демонстрируя его обомлевшему молодому человеку, вконец лишившемуся всякого цвета лица.

- На основании постановления Стамбульского уголовного суда первой инстанции №2024/789, выданного 24 октября 2024 года, проводится обыск в вашем жилище. Присутствуют: младший комиссар Орхан Девим, офицеры Догукан Сечин и Озан Думан, секретарь протокола Забит Катиби, IT-специалист Кенан Сойкан, фармацевтический эксперт Аслан Доган, а также криминалист Омер Унал. Для обеспечения беспристрастности присутствуют независимые понятые: Зураб Озчивит, сотрудник муниципалитета Мальтепе, и Ферит Озтюрк, преподаватель Стамбульского колледжа юриспруденции.

Зачитывание протокола и перечисление должностей оперативной группы, вероятно, совершенно пригвоздило к полу Фатиха Картала. По крайней мере, профессор, в этот момент наблюдавший за ним из-за упитанных спин мужчин, лицезрел все большее неверие в происходящее и даже некоторое отрицание, будто бы все это не имело к нему никакого отношения.

- Будьте добры Ваше удостоверение личности.

- Но... зачем нужен этот обыск? Я не понимаю...

- Не задерживайте процедуру и предъявите документы, подтверждающие личность, - также ровно произнес старший комиссар, сверебя юношу внимательным въедливым взглядом.

Фатих, словно опомнившись от первого ступора, в этот момент собрался с силами, понимая, что никто не сможет ему помочь, кроме него самого. Метнувшись к тумбе, стоявшей рядом со входом, где хранились его документы, он скользкими от влаги  пальцами достал их из шкафа, не слишком осознавая в этот момент всю плачевность своего положения.
Мысли в его голове кружились, на момент даже стирая тот факт, что в соседней комнате находилась Доа Арслан.
Прямо сейчас единственной, о ком он подумал, была его мать. Лишь на мгновение ее образ предстал перед его глазами, когда он вообразил ее реакцию на то, что прямо сейчас будет происходить в его квартире. И от досады потер ладонями лицо. Она всего этого совсем не заслуживала.  

- Благодарю, - сухо произнес Джемаль, возвращая хозяину квартиру его документы. - Ваши права, господин Картал - вызвать адвоката. Не давать показаний против себя. А также - вызвать медицинскую помощь. Она вам потребуется?

Последний вопрос, словно издевательство, завис в воздухе в риторической форме.

- Весь процесс фиксируется на камеру. Изъятые предметы будут упакованы в пронумерованные пакеты с печатями. Копия протокола будет предоставлена вам в течение 24 часов. Что насчет адвоката? Мы можем дождаться его до начала процедуры.

- Мне... у меня нет адвоката, - растерянно промолвил юноша.

- Не нужен так не нужен. Фиксируем, - пожал плечами Джемаль, проходя вглубь квартиры.

И далее сотрудники полиции, словно единый слаженный механизм, запущенный в пространство, требующее очистки, перекрыли зоны по схеме "спираль от входа", намереваясь приступить к работе каждый на своем участке. Без промедления. Без суеты. Без какого-либо эмоционального вовлечения. С такой точностью отработанных многими часами до этого жестов, что у Фатиха Картала от хруста надетых ими латексных перчаток и включенной камеры похолодело внутри.

- Да, госпожа прокурор. Мы приступили, - отозвался старший комиссар на входящий вызов, обнажая белые зубы в доброй снисходительной улыбке, однако нарочито поддерживая в присутствии коллег должный официальный тон. - Правильно кто-то из лаборатории Вас зовет Торопыгой, знаете? Пока я Вам ничего не скажу. НЕ СКАЖУ. Все, отключаюсь, госпожа Арслан. Отпишусь по факту.

Джемаль и Омер, задержавшиеся в коридоре, обменялись оценочными взглядами, один из которых горел удовлетворением, а второй - сосредоточенностью.

- Господин Картал, - обратился к хозяину квартиры старший комиссар, - будьте на виду. Вы можете наблюдать за процессом с расстояния 2-3 метров, но вам запрещается находиться вне зоны видимости. К изъятым предметам приближаться нельзя. В квартире еще кто-то есть? - вдруг вскинул брови он, по кивку профессора перемещая внимание на маленькую женскую голубую сумочку, невинно покачивающуюся на вешалке в прихожей.

Слишком быстро. Все вертелось слишком быстро, мешая Фатиху соображать. Последний вопрос полицейского завис в воздухе без ответа. Только звуки открываемых ящиков и переговаривания следственной группы отлетали от стен. В то время, как молодой человек нервно сглотнул от осознания всего ужаса своего положения. От того, что так глупо и в одночасье все его далеко идущие планы вдруг рассыпались о жестокую реальность. Почему он этого не предвидел? Почему не понял еще там, на допросе во Дворце правосудия? Он не должен был так рисковать, приглашая Доа именно сейчас.

Очевидно, с ним сыграла шутку его неимоверная самонадеянность.

Напрочь позабыв о том, что только что произнес Джемаль Исламоглу насчет нахождения в зоне видимости опергруппы, Фатих развернулся на сто восемьдесят градусов в сторону своего кабинета, где в этот момент находилась его гостья. Он должен ее предостеречь и попробовать объясниться. Она поймет. Все не может закончиться вот так просто...

- КУДА?

Голос старшего комиссара прорезал воздух, но Фатих уже и так замер на месте. Потому что в этот самый момент перед его взором материализовалась Доа Арслан: с испуганным взглядом, растерянностью на лице и все большим неверием в собственных глазах по мере того, как перед ней предстала полная картина боевых действий, развернувшихся в прихожей.

- ГОСПОДИН ДЖЕМАЛЬ? - охнула она, инстинктивно поднося ладони к лицу. - Господин Омер... что... что происходит?

Лицо старшего комиссара вытянулось в недоумении. В точности также, как и профессора, который в моменте старался найти хоть какое-то логическое обоснование нахождения дочери прокурора в этом пространстве. Ее маленькая копия. То же требование в тоне, и вместе с тем та же растерянность, что и у матери тогда, в толпе на пристани. Только вот в глубине глаз не уверенность вопреки, а страх: будто бы от осознания собственной вины, когда ее застали с поличным.

- ДОА?! Что ты тут делаешь? - воскликнул Джемаль, уравновешенное состояние которого, казалось, впервые за вечер пошатнулось.

Все оперуполномоченные в форме, до этого занятые каждый своим участком, вдруг замерли на месте, фокусируя любопытные взгляды на девушке.

- Я... мы... мы готовились к реферату. А вы... что здесь происходит?! - повторила она свой вопрос, испуганно перемещая внимание с Джемаля на Фатиха и обратно.

- Доа, послушай, все не так, как может показаться..., - начал было юноша, но Джемаль его перебил решительно и твердо.

- Здесь происходит ОБЫСК, ГОСПОЖА АРСЛАН. Предъявите Ваши документы для подтверждения личности.

Голос старшего комиссара переменился, став острее, когда он вернулся в кант исполнения своих обязанностей, отойдя от первой эмоции удивления.

- Ч-что? Документы? Но господин Джемаль, я не понимаю. Вы же...

Слова застряли в горле, в то время как внутри молодая девушка ощутила самый настоящий спазм. Сердце колотилось в бешеной аритмии, а ладони нервно сжимали джинсовую ткань по швам.

- Процедура требует идентификации личности, - слегка сбавил тон старший комиссар. - Прошу предъявить паспорт.

«Это точно какой-то кошмарный бредовый сон», - думала в этот момент Доа. Очевидно, так. Потому что иначе... иначе Джемаль Исламоглу не вел бы себя так грубо, а незатейливо пошутил, как и всегда при мимолетных встречах с ней. По крайней мере, именно таким она знала этого мужчину в неформальной обстановке взаимоотношений с ее матерью.

Или не пошутил бы?

- Доа, послушайте, - вклинился Омер, совершенно точно осознавая, что сейчас лучше всего не допустить выяснения отношений и максимально сберечь нервы девушки, которая явно оказалась в шоке от происходящего. - Для начала нужно успокоиться. Как видите, в этой квартире сейчас будет производиться обыск. Предъявление документов присутствующими это необходимая часть процедуры. Раз Вы оказались здесь, придется следовать регламенту. Господин Джемаль сделает все так, как должно быть.

Девушка бросила умоляющий взгляд на Омера Унала и немного собралась с силами от его умиротворяющего голоса. Вдох-выдох. «Наверняка это какое-то недоразумение», - пульсировало в висках, пока она шла до вешалки за своим клатчем. Достав оттуда паспорт, она предъявила его старшему комиссару.

- Пройдемте присядем для дачи показаний, - кивнул Джемаль в сторону гостиной, после чего облокотился на черную барную стойку.

Доа и Фатих - оба с напряженными спинами, будто бы их под белые рученьки прямо сейчас вели на эшафот - проследовали за начальником процесса, присаживаясь на разные стулья. Профессор, скрестив руки, прислонился к стене за спиной комиссара: так, чтобы видеть Фатиха, но не попасть в камеру, которая фиксировала происходящее в руках Орхана. Джемаль с легким хлопком приземлил паспорт девушки на стол.

- Доа Арслан, 20 лет, - начал он громко для протокола. -
В какое время Вы явились к Фатиху Карталу?

- Около 15:30 дня.

- Цель визита?

- Я... мы..  мы просто готовились к реферату.

-Тема?

- Стратегия продвижения парфюмерного бренда "Olmeos" через социальные сети, - на одном дыхании произнесла девушка дрожащим голосом.

Омер кивнул, встречаясь с ней взглядом. Совершенно невозможно было в этот момент наблюдать безысходность и панику на лице Доа, которая вообразила себе, судя по дергающимся губам, как минимум конец света без малейшей вероятности спасти свою жизнь.

- Вы контактировали с электронными носителями подозреваемого?

- Нет!

Она ответила быстро, посмотрев в сторону молодого человека, который сидел сгорбленный на диване под присмотром Орхана. Его взгляд метался между старшим комиссаром и Доа.

- Фатих просто показал мне, как работает его программа.

- Вы наблюдали подготовку к уничтожению улик?

- ЧТО?! Каких еще улик? Нет, я же говорю... мы просто готовились к реферату.

- Хорошо, все Ваши ответы мы зафиксировали, - утвердительно кивнул Джемаль в сторону Забита, ведущего протокол. - Нам необходимо изъять у Вас телефон, госпожа Арслан. Для предотвращения утечки данных до завершения обыска.

- Но...

- Теперь вы проходите по делу, как СВИДЕТЕЛЬ, - с нажимом объявил старший комиссар, а секретарь Забит разложил перед ней на столе документы. - Сейчас подпишите протокол допроса с фиксацией всех Ваших ответов. Здесь расписка о неразглашении данных предварительного следствия и расписка об обязательстве явиться по вызову.

Доа кивнула, сглатывая слюну пересохшим ртом, и подписала в тех местах, куда указывал секретарь. А после глубоко вздохнула, закрывая лицо ладонями. Очевидно, один из лучших вечеров за последнее время превратился в худший финал из всех возможных.

- Должен предупредить, - сделал акцент Джемаль, - что с этого момента совершенно недопустимо никакое общение с подозреваемым. Возьмите копию протокола допроса. А изъятый гаджет, - заключил Джемаль, едва заметно подмигнув Доа правым глазом - так, что никто, кроме нее, не увидел, - получите в участке Юскюдар после завершения экспертизы. Время ухода свидетеля 16:21. Орхан, проводи госпожу Арслан до выхода.

Девушка бросила последний взгляд на своего компьютерного гения. Всего полчаса назад она возвела его в ранг своего спасителя, а теперь... теперь даже и не представляла, как реагировать на вопиющую чудовищность того, во что оказалась из-за него втянута.

- Господин Омер, - слегка дрожащим голосом обратилась она к профессору, пока их не слышал никто из оперативников. - Что это значит - Фатих преступник? О чем говорит комиссар Джемаль? Мама, - ее голос дрогнул. - Мама узнает, что я здесь?

Мольба в голосе девушки с точностью до мельчайших полутонов в этот момент передала профессору уровень катастрофы от вероятности того, что произошедшее дойдет до госпожи прокурора. "Что же ты за женщина такая несносная, что так запугала собственную дочь", - мелькнуло в мозгу Омера, когда он поймал себя на понимании эмоций Доа. И утвердительно кивнул головой на ее вопрос.

- Узнает. Фатих Картал в настоящий момент проходит подозреваемым по одному из дел, которые ведет прокурор Арслан.

- Как это - ведет это дело? Она... прокурор по уголовным делам.

Глаза девушки от внезапных осознаний сделались совершенно бездонными, наполненными ужасом.

- Этот парень ничего вам не сделал, Доа? - голос Омера ожесточился от внезапной вероятности, посетившей его сознание. - Откуда вы его знаете? Давно ли? Он ваш парень?

- Нет, нет!! Он не мой парень, просто он... он помог мне с рефератом, вот и все.

Недосказанность повисла свинцом в воздухе между двумя, кто не готов был в этот момент делиться правдой. Один - из профессиональных соображений и стремления не навредить больше. Другая - из страха разоблачения. Однако ни резкое отрицание связи с Фатихом, ни бегающий взгляд, ни мнущие друг друга пальцы обеих ладоней не остались незамеченными профессором.

- Послушайте, Доа, - предупредил он, ловя ее глаза и излучая максимальное спокойствие, которое в этот момент мог ей передать. - Прямо сейчас поезжайте домой и ни с кем не контактируйте, это запрещено. Если Фатих действительно невиновен, в скором времени он сам все расскажет. Но не сейчас. Сейчас Вы должны позаботиться о себе и сделать это подальше отсюда.

- Я..., - девушка запнулась, сжимая ремешок сумки влажной рукой. - Спасибо, господин Унал.

- До свидания.

Профессор проводил Доа Арслан взглядом до момента, пока она не скрылась за дверью с оперативным сотрудником.

Что за нелепое совпадение? И совпадение ли?

Джемаль не стал копать, ограничившись формальным допросом, очевидно, чтобы дать возможность Кывылджим самой разобраться с дочерью. Только вот скажет ли она матери правду - тем более, после сегодняшнего, - оставалось под большим знаком вопроса.

- Все, продолжаем, ребята, - провозгласил старший комиссар после того, как проводивший Доа оперативник вернулся в состав опергруппы. - Все в порядке, Омер?

- Все нормально, - кивнул он.

И пространство вновь ожило, наполняясь методичными движениями профессиональных полицейских, которые простукивали стены, перебирали предметы в шкафах и изымали некоторые из них в пронумерованные пакеты для проведения дальнейших экспертиз. Первое время Фатих даже пытался задавать вопросы и как-то сопротивляться тому, что его личные вещи без спроса планируется изучать в каких-то лабораториях. Однако довольно скоро смирился и просто наблюдал за процессом.

В то время как профессор, помимо процедуры обыска, наблюдал за ним.

Взгляд молодого человека сейчас уже был почти смиренными, дополняющим его угрюмый образ. Крепкая фигура с поникшими плечами.
Как бы себя вел на его месте убийца? Вряд ли ощущал бы себя поверженным. «По крайней мере, не с таким характером вменяемого ему госпожой прокурором преступления», - размышлял профессор, активируя на полную мощность свои аналитические процессы.

- Озан, в холодильнике контейнеры с едой, - известил младший комиссар из зоны кухни, перебирая содержимое пальцами в синих перчатках.

Второй офицер, методично просканировав штрих-коды на консервах, банках и бутылках, сортировал все в пронумерованные пакеты с красными бирками "Сарыер - 2024/789", скрепляя их подписями понятых.

- Придерживаетесь правильного питания, господин Картал? - удивленно вскинул брови Джемаль.

В ответ - тишина.

- Ну да, - хмыкнул Джемаль, приближаясь к Омеру, и с иронией заметил. - Кажется, твои заключения насчет перфекционизма преступника обретают вполне осязаемую форму, что скажешь?

- Пока рано делать какие-либо выводы.

- Как скажешь, профессор. Тебе лучше знать, - повел плечами Джемаль, будто бы вмиг лишаясь интереса в диалоге, который его собеседник не планировал поддержать.

Пока что Омер просто наблюдал, фиксируя детали в своей почти фотографической памяти.

Идеальность порядка, которую демонстрировало пространство минимализма, никак не соответствовала ни внешнему виду Фатиха, ни содержимому шкафов, в которых было навалено все подряд без разбора. Будто бы кто-то впопыхах сложил все имеющиеся вещи с видимых поверхностей подальше с глаз. "Готовился к свиданию?" - мелькнула мысль при воспоминании о Доа. Вполне вероятно.

Контейнеры с едой с намеком на следование правильному питанию также не бились с образом Фатиха Картала, который вовсе не походил на того, кто одержим контролем веса или собственной неотразимостью. "Рекомендации по здоровью или попытка придерживаться диеты ради какой-то цели?" Возможно. Но все это требовало проверки и подтверждения. 

Наблюдая за реакцией молодого человека на действия следственной группы, профессор сопоставлял с ней маркеры составленного психологического портрета убийцы. Каким образом проявилась бы патологическая потребность в признании мастерства? Она, несомненно, была ведущей у преступника.

Такой человек, очевидно, воспринял бы обыск, как экзамен для собственного гения. Еще одну арену, чтобы потешить свое эго. Отвлечение следствия показной помощью, сеяние ложных следов - в случае, если бы ждал визита. А если бы не ждал? Попытался бы взять хоть что-то под контроль.

Фатих Картал не следовал ни одной из возможных линий собственной защиты, лишь с обреченностью наблюдая, как его дом разбирают на части. Гениальный прием с контролем эмоций, дабы продемонстрировать правдоподобный шок? Профессор не слишком верил в то, что двадцатичетырехлетний парень способен на столь тонкий психологический трюк. Но отметать эту теорию пока было рано.

По крайней мере, сейчас, когда следственная группа спустя четыре часа переместилась в последнюю комнату, служащую рабочим пространством юноши. 

- О как, - осклабился Джемаль при виде монитора с изображением пресмыкающегося. - Госпожа прокурор будет довольна. Не может же быть столько совпадений на пустом месте, как считаешь, Омер?

- Посмотрим, - отозвался профессор, сканируя пространство глазами.

Пожалуй, именно в этой комнате сосредоточилась вся жизнь Фатиха Картала.

По крайней мере, об этом говорил изгиб кожаного дивана, уже принявшего в конкретных местах форму хозяина. И потертая ткань кресла-мешка рядом с медицинским столиком, который парень, очевидно, использовал в качестве подставки для кружек, судя по коричневому полукруглому следу на поверхности. И внушительный аквариум, на удивление, содержащийся в идеальной чистоте.

«Идеальные собеседники для программиста: присутствуют, но не требуют отдачи», - подумал Омер. - «Или же бегство от цифровой перегрузки?».

- Убивать людей, но успокаивать себя наблюдением за рыбками, - усмехнулся в этот же момент Джемаль себе под нос. - А это выход, Фатих Картал.

Подойдя ближе к компьютеру, старший комиссар с интересом выцепил взглядом заинтересовавший его мелкий, слегка сверкающий на столе предмет.

- Забит, иди-ка сюда, зафиксируй: эту находку тоже изымаем, - серьезно произнес он, окидывая подозрительным взглядом Фатиха. - Не слишком ли много змей, господин Картал? Сначала на мониторе, потом на кольце, - повернулся в сторону Омера. - У вас маниакальная зависимость от пресмыкающихся?

В ответ - вновь тишина. Будто бы Фатих понимал, что любые его доводы в этот момент не будут иметь смысла, если не сделают еще хуже.

- Господин старший комиссар! - раздался голос офицера. - Предположительно медицинские препараты без опознавательных знаков.

- Неужели? - вскинул брови Джемаль, внимательно глядя за темный пузырек в руках оперативника, только что извлеченный из выдвижного шкафчика медицинского столика. - Что за лекарства, господин Картал? Вы в курсе, что это потенциальный контрафакт?

- Ч-ЧТО? Нет, послушайте, ничего такого нет. Это просто лекарство...

- Проверим, проверим, господин Картал, - протянул Джемаль.

После того, как офицеры сделали необходимые снимки, фармацевтический эксперт, соблюдая процедуры при работе с веществами, пересыпал порошок в стерильный контейнер с пометкой "ilaç-1".

От всей этой картины Фатих, до этого уже, казалось бы,  смирившийся с собственной участью, не иначе как готовился рухнуть на месте. Потому что при мысли о препарате, а вернее о том, каким образом и для чего он был им получен, по его телу пробежала ледяная дрожь.
Заведомо зная, что никоим образом не сможет объяснить наличие у себя нелицензированного лекарства, вся его внутренняя уверенность в том, что происходящее недоразумение рано или поздно все равно разрешится в его пользу, сошла на нет.

Сопутствующая ему удача закатилась за горизонт, это было и так ясно. Однако вероятность того, что она уже может ему и вовсе не пригодиться, прибила молодого человека с размаха, заставив на выдохе опуститься на стул.

Эту перемену в его состоянии незамедлительно заметил и профессор, скользя взглядом по испарине на его лбу. Что за слабое место только что нащупало следствие?

- Господин главный комиссар, компьютер изымаем, - вновь раздался голос оперативника.

IT-специалист аккуратно зафиксировал серийные номера оборудования и проверил наличие внешних повреждений прежде, чем упаковать в антистатический пакет с опечатыванием.
В то время, как Фатих судорожно сглотнул, стараясь собраться с мыслями. Его руки слегка подрагивали, когда он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле, вновь уступая место тихому смирению перед своим неизбежным крахом.
Момент, когда его огромный монитор отправился в Faraday-контейнер для предотвращения дистанционного стирания, отчетливо врезался в память компьютерного гуру. Теперь ничто не будет, как прежде.

Смесь страха и недоумения, отразившаяся на его лице, вдруг встретилась с изображением женщины на фотографии, которая слетела с экрана во время изъятия его компьютера. Протянутые к фотографии пальцы зависли в воздухе в стремлении взять снимок, однако рука старшего комиссара в перчатке опередила юношу, поднимая фото с рабочего стола.

- Красивая.

Джемаль растянул губы в улыбке, демонстрируя портрет блондинки профессору, стоящему рядом. А Омер Унал замер. Потому что в этот момент перед ним предстал человек из его прошлой жизни.

Овальное лицо с острым подбородком и ниспадающими на скулы прядями смотрело серьезно, но ласково. Аристократичный цвет кожи и длинная шея исчезали в черном полукруглом вороте водолазки. А забранные назад волосы, как это было часто в ее образах, придавали женщине строгости, которая была обязательной в ее профессиональной деятельности.

Профессор шумно выдохнул. Точь в точь, как Фатих несколько минут назад. Впереди маячили еще минимум два часа обыска. А в уме профессора встали ребром всего два риторических вопроса, требующих немедленного ответа.

Как такое возможно? И почему именно сейчас?

_____________________

Стамбул. 22:12 по местному времени
Юскюдар

- Мы закончили, Королева, - раздалось на другом конце провода, когда Кывылджим с нетерпением ответила на звонок. - И у меня есть хорошие новости.

Внутреннее возбуждение женщины, которое, казалось, лишь только увеличивалось от часа к часу, превращая ее тело в сплошной оголенный нерв, в этот момент достигло рекордной за день отметки. Часом ранее оно уже частично выплеснулось на мать, которая ни с того ни с сего проявила настойчивость в отношении дурацкого семейного ужина, непонятно каким образом образовавшегося на повестке.

Знакомство с новой пассией ее бывшего мужа. Шутка ли?

"Очевидно, так", - думала она, когда ее зрачки медленно, но неотвратимо закатывались к потолку от рассуждений Сонмез Султан, которая с превеликой увлеченностью и на полном серьезе обсуждала эту вероятность.

Мало того, что госпожа прокурор совсем не могла взять в толк, зачем ее матери так понадобилось налаживать отношения с женщиной бывшего зятя. Недостаточно оказалось и того, что она уже заведомо обговорила с ним конкретный день, пообещав организовать сие действо в ее доме. Так еще и этот претензионный с ее стороны тон, упрекающий Кывылджим в неприветливости и вздорном характере, "который не выдержал даже бедный Кайхан", был совершенно неприемлем.

"Даже этот мужчина сбежал от тебя, дочка, и его нельзя в этом винить", - подобные слова, так часто вылетающие из уст старшей Арслан, сегодня почему-то особенно сильно кольнули в и так болючее место.

И дело было вовсе не в том, что ее мать, как и всегда, защищала мужчину, напрочь игнорируя ее чувства своими грубыми и неправдивыми выводами. И даже не в том, что продолжала эту странную дружбу с Кайханом, которая в последние годы стала особенно плотной и раздражающей. А в чем-то более глубинном на уровне самоидентификации, будто бы пресекая ее женское начало, которое по неведомым причинам в последние дни чувствовалось ею самой как никогда остро. И почему-то именно сейчас слова о том, что "никто не сможет с тобой ужиться", направленные в ее адрес авторитарной женщиной, несомненно, в стремлении уберечь собственного ребенка, поднимали в ней волну давно забытого юношеского протеста.

Будто эти слова имели какое-то значение.

Будто бы внутри было это глупое стремление поспорить с этим давно устоявшимся восприятием ее матери или иметь к этому "уживаться" хотя бы гипотетическую возможность.

Что за вздор?

Она давно исключила для себя вероятность существования рядом с особью мужского пола. В тот самый день десять лет назад, когда судья по гражданским делам Измирского районного суда огласил вердикт об окончании ее долгих мучений в браке с инфантильным человеком. Вероятно, отношения, которые периодически существовали в ее жизни, являлись ничем иным, как доказательной базой принятого тогда решения. А рваный роман с Главным прокурором был, пожалуй, максимальной проявленностью этого самого решения, в то время как выставленный ею щит выбрал для связи не просто женатого мужчину, но еще и старшего по званию. Вопиющее нарушение как с точки зрения морали, так и с точки зрения здравого смысла. Однако никак не грозящее ей никакими глупыми узами, которые она запретила себе раз и навсегда.

Внезапное волнение, периодически захватывающее ее тело внезапно и сокрушительно под влиянием доселе неведомых чувств, прокатилось легким ознобом по макушке, размножившись паутинкой покалываний по телу. Неконтролируемо и безосновательно. Но так пленительно, что в это мгновение она в точности, как наяву, вообразила перед собой мужественный профиль с едва сдерживаемым пылающим желанием в глазах. И этот профиль принадлежал вовсе не Главному прокурору.

«Ты совсем сошла с ума, Кывылджим», - констатировала она, зажмурившись в попытке ликвидировать из головы облик профессора .

Не получилось.

Как будто бы и тело отказывалось теперь ее слушаться, вторя хаотичному потоку сознания в воспроизведении странных ощущений. Не иначе, как щит, который она доставала в воинственной схватке с патриархальным обществом, оказался выведен из строя за ненадобностью. Вместо него появилось что-то новое, заставляющее ее замирать от непостижимой надежды, которая вдруг поселилась внутри, раскрашивая доселе черно-белые истины в прекрасные полутона. 

Что же такое с ней происходит, отчего она проснулась сегодня утром с улыбкой от сладостного покалывания в теле?

Когда только что чувствовала на своем лице волоски щетины Омера Унала и теплые подушечки его пальцев на подбородке. Когда настолько явно ощущала его окутывающую сдерживаемую ярость, которую она мечтала, чтобы он не сдержал, вжимая ее в кожаное кресло, где она, как могла, изгалялась на допросе. Когда то, незавершеннее между ними, но совершенно логичное продолжение его решимости ощутилось трепетом, разливающимся по коже от дурманящего прикосновения его губ к ее.

И осознала себя в собственной постели, в непристойных мыслях, с учащенным сердцебиением, с приливом энергии, которую она вряд ли когда-либо ощущала в себе. Настолько сильной, что даже осознание постыдности собственного сна не могло унять ее предвкушения нового дня, которое сошло на нет лишь тогда, когда она не обнаружила профессора утром в своем кабинете.

Нет, она не могла влюбиться. Или могла?

От пришедших внезапно мыслей ее щеки стали алыми, как если бы прямо сейчас вынесли уничижительный ее компетенциям приговор при всем Дворце Правосудия.

Как она могла влюбиться?

Она никогда не теряла голову. Кывылджим Арслан это было запрещено. Любовь к мужчине была табуирована с самого детства. С тех самых пор, когда она, дрожа от страха и неизвестности, закрывала уши под собственным одеялом в надежде на то, что крики отца, наконец, прекратятся. А потом - в надежде на то, что после звука захлопнувшейся двери сможет пробраться к матери и залезть к ней под одеяло в объятия. А потом - не спать целую ночь, контролируя тоны голосов, которые под утро уже более приглушенно, но все же ощутимо, переговаривались друг с другом.

Она ненавидела эти голоса. Отцовский пьяный, разгульный и жадный до выяснения отношений всякий раз, когда он перебирал. Материнский жесткий, когда она ругала его, истеричный - в моменты, когда получала увечья, и услужливый, когда глава семьи был к ней благосклонен.

Такой любви она не понимала.

Как не понимала и ужасающей статистики убийств на почве ревности, которую знала наизусть, как только поступила на юридический. Практически все жертвы насилия говорили о какой-то эфемерной любви. Вероятно, ее вовсе не существовало во взаимном уважении. А существовал какой-то предательский дурман, который отключал аналитические способности и здравый смысл.

Нет, она не позволит себе так расклеиться.

Если бы она слушала голос своего разума, благодаря которому построила первоклассную карьеру, этих странных отвлекающих ощущений и вовсе бы не было в ее жизни. Как и разъедающего чувства вины от отношений с Главным прокурором. Как и ужасающего содрогания от ненависти к себе из-за недавнего эпизода в баре. С человеком, чья фотография лежала прямо сейчас перед ней, пока она ждала результатов обыска его жилища.

Фатих Картал. Она практически уже не сомневалась в его виновности, подогревая разгорающуюся внутри жажду возмездия. Именно поэтому с нетерпением внимала старшему комиссару, который спустя столько часов ожидания соизволил отчитаться о проделанной работе.

-Хорошие новости? - сосредоточенно отозвалась она. -Тогда не томи, Джемаль. Что там?

-Ключевое - это медицинский препарат без опознавательных знаков.

- ЧТОО?

Прямо в этот момент госпожа прокурор почти задержала дыхание, сидя на стуле в своей уютной кухне. Ее пальцы чуть плотнее сжали маленькую ложечку, которой она помешивала мутноватую жидкость в чашке с заваренным зеленым чаем. Мечтательное выражение лица, застывшее до этого на ее уже свободном от макияжа расслабленном лице, прямо сейчас сменилось азартным. Таким, что глаза зажглись огнем моментально.

- Пока еще рано ликовать, Кывылджим, но какой-то результат есть.

- Прямо сейчас отправляем на экспертизу, Джемаль, - она вскочила с места, начиная отмерять шагами кухню. - Я распоряжусь, и у меня через полчаса будет мотивированное ходатайство.

- Я так и думал, поэтому и звоню, - хмыкнул старший комиссар, довольный результатом почти семичасовой работы в полях. - Я отправил протокол тебе на почту, посмотри. В нем присутствуют пикантные нюансы со змеиной темой.

- Заинтриговал.

- Ну а то, - засмеялся мужчина, после чего вдруг замолчал на некоторое время, будто взвешивая что-то внутри себя. - Как... как Доа? - наконец, спросил он, смутно подозревая, что Кывылджим еще до сих пор не в курсе про дебют дочери.

- Доа? - нахмурила брови женщина, сбитая с толку странным для комиссара вопросом. - Не поняла, Джемаль. Доа дома. А что?

- Да так...

- Да так? Что это значит?

- Эммм..., - вздохнул мужчина на том конце провода, будто бы смиряясь с неизбежностью того, что именно ему предстоит огорошить подругу еще одной шокирующей новостью. - Судя по всему, она тебе ничего тебе не рассказала?

- Да о чем, Джемаль?! - воскликнула Кывылджим, теряя всякое терпение.

Старший комиссар полиции повел бровями, готовясь к очередной буре. Как будто бы их и так в его жизни было недостаточно.

- Если ты сейчас стоишь, то лучше присядь, - с легким смешком то ли от чистого веселья то ли в защитной реакции на стечение обстоятельств произнес он.

- Издеваешься?

- Зная тебя - нет.

- Если ты сейчас же не скажешь, в чем дело, я напишу на тебя докладную Эртугрулу Осману, Джемаль!

- Ладно, ладно, не злись. Рассказываю. Сегодня во время обыска Фатих Картал был в квартире не один. Мы застали у него твою дочь, Кывылджим, - мужчина завис на секунду, будто замедляясь для того, чтобы госпожа прокурор могла переварить произнесенные им факты. - Пришлось проводить допрос. По ее словам, они якобы готовились вместе с ним к какому-то реферату. Там в протоколе все указано, можешь посмотреть данные в документах на почте.

Тишина, разделяющая двух людей на телефонном звонке, длилась несколько секунд, прежде чем Джемаль Исламоглу со вздохом неизбежности произнес:

- Только не ругайся сразу, Королева. Постарайся не кричать, подыши. Попей водички. Не спускай всех собак на Доа: вдруг это и правда была встреча по учебе. Вроде бы, на месте все было прилично...

Но она уже не слышала, отключив связь со своим приятелем-коллегой, который в этот момент, казалось, лишил ее почвы из-под ног. Всеми клетками своего организма прямо сейчас ощущая, как ее постепенно и неизбежно наполняет тихая ярость, Кывылджим Арслан зажмурилась и стиснула зубы.

Ни за что. Не может быть. Только не ее дочь. ТОЛЬКО НЕ ЕЕ ГЛУПАЯ ДОЧЬ.

А после - рванула дверь из кухни, исчезая в недрах своей квартиры с практически звериным ревом: «ДОА!!!!»

Стамбульское синее небо за окном, подсвеченное огнями, размылось в очертаниях в точности также, как и предметы гостиной. Глубинный страх в отношении судьбы дочери тотчас же сосредоточился в груди тянущей точкой, словно маркер материнской несостоятельности. Плывущие по бокам ее фокуса очертания комнаты в этот момент усиливали четкость опаски на лице Доа, до этого тихо восседающей на кресле с ноутбуком на коленях.  

- Мама?

Очевидно, в этот момент девушка все поняла, перенаправляя взгляд с гневного лица госпожи прокурора на телефон, который та сжимала в правой руке задеревенелыми пальцами. Судя по всему, расправе над ней суждено было осуществиться этим вечером, и последствия грозили стать непредсказуемыми в своей тяжести. Учитывая тот факт, что сама она никак не могла собраться с силами и признаться матери в совершенном ею проступке.

Но проступке ли?

Это был главный вопрос, крутящийся в сознании девушки с тех пор, как она, ощущая внутри себя дикий тремор от пережитого стресса, пока ехала в такси из Сарыера в сторону дома, пыталась осознать масштаб того, чему стала случайным свидетелем. Острая нехватка в этот момент ее рассудительной Чимен ощущалась особенно сильно, потому как именно сейчас Доа нуждалась в холодной мудрости подруги. Однако Чимен не было рядом. Как и ее телефона, изъятого полицейскими в той злосчастной квартире при допросе. А потому ей приходилось в этот момент самостоятельно подбирать слова в тихой нерешительности, лишь уповая на то, что время ее кончины будет перенесено с сегодняшнего вечера на завтрашнее утро.

Однако ее робкой надежде на "утро вечера мудренее" не суждено было сбыться. Об этом слишком очевидно кричало выражение лица Кывылджим Арслан, которая взирала на дочь в строгом негодовании. И будто бы странном неверии, словно перед ней сейчас стояла не Доа, а человек, заслуживающий немедленного приговора к лишению свободы. На неопределенный срок.

- Мама...

- ПОЧЕМУ я узнаю об этом ОТ ДЖЕМАЛЯ, Доа?

Безапелляционный голос матери, не сулящий никакой вероятности на примирительный исход, заставил Доа порадоваться лишь тому, что ее бабушка в этот момент находилась в гостях у соседки.

- Мама, послушай...

- Что это значит? Каким образом ТЫ оказалась связана с УГОЛОВНИКОМ? Ты, что ли, издеваешься надо мной, Доа?

Глаза Кывылджим в этот момент были похожи на огромные черные дыры, засасывающие девушку в пучину разбирательств. В точности таких, которые госпожа прокурор с легкостью выигрывала, безупречно отстаивая свою линию обвинения в здании суда. Доа заведомо проиграла. Иной участи ей было не дано.

-Мало того, что ты отлыниваешь от учебы, пропадая на своем бесконечном спорте, так ты еще и вздумала общаться с кем попало? КАК ЭТО ПОНИМАТЬ?

-Мама.

-Немедленно выкладывай мне, что за история тебя связывает с этим отморозком!

- Я... меня ничего с ним не связывает....

- Неужели? - саркастически усмехнулась Кывылджим, в этот момент ощущая себя так, словно дочь решила в конец поиздеваться над ней.

Это невинное личико, с которым Доа прямо сейчас медленно поднялась с кресла. Эти хлопающие притворной наивностью глазки, обводящие вокруг пальца бабушку, которая души не чаяла в собственной внучке, однако, ничуть не способные скрыть правду от госпожи прокурора, которая наизусть знала все уловки дочери. Эти краснеющие щеки - в точности также, как у нее самой - тогда, когда вина была очевидна и неоспорима.

Нет, она не может позволить собственному ребенку рухнуть в пропасть юношеской глупости.

Кывылджим отвернулась на мгновение, переводя дыхание. Ее грудная клетка тяжело вздымалась, перемалывая тягучий воздух. Ей нужно было успокоиться, несмотря на сильно раздражающий вид Доа. Несмотря на осознание потерянной связи с собственным ребенком, который бесстыже прямо сейчас врал ей в лицо. Несмотря на совпадение - одно на миллиард - которое грозило катастрофой.

Ухватив взглядом фотографию пятилетней давности, на которой она и ее дочь сияли улыбками на фоне лондонских небоскребов, госпожа прокурор приложила ладонь к пышущему жаром лбу. Та образовательная поездка, организованная школой Доа в рамках международной деловой игры, была полна их общими надеждами на блестящую карьеру младшей Арслан. Тогда, в отличие от того, что наблюдала Кывылджим сейчас, в ее дочери преобладали так ей самой понятная тяга к знаниям и приоритеты, связанные с реализацией.

Как же получилось, что она проворонила ребенка, который из гадкого утенка за одно лишь лето в десятом классе превратился в почти что фотомодель, она не имела понятия. Как не видела и момента, когда прежние ориентиры Доа вместе с внешностью сменились от жадности до знаний к поиску легких путей, исходящих из ее внешней привлекательности.

Нужно было срочно спасать ситуацию. Себя, Доа, репутацию. Еще одного позорящего семью скандала она не в силах будет вынести.

- Расскажи мне, что ты делала в квартире Фатиха Картала, - уже более спокойно, разворачиваясь лицом к дочери, произнесла Кывылджим.

- Мамочка, пожалуйста, давай успокоимся. Я тоже, как и ты, ничего не поняла. Мы с Фатихом готовились к реферату по пиару...

- Я что, по-твоему, похожа на дуру, Доа?

- Почему ты говоришь так и не веришь мне, мама? Это правда...

- Этому человеку двадцать четыре года, и он далеко уже не студент. КАКОЙ ЕЩЕ РЕФЕРАТ, Доа? Говори мне сейчас же, где и как вы познакомились, и как ты дошла до того, чтобы проводить время у него дома?!

Девушка закусила губу от смешанных чувств. Чимен была права, во всем права. Почему Аллах дал столько мудрости ее подруге, но обделил ее саму этой дальновидностью? Стремление получить больше в какой-то момент стало ведущим, сбив ее унаследованный от матери навигатор, до этого неизменно направляющий в здравомыслящую сторону.

Или же это была иллюзия, и на самом деле ей хотелось свернуть с пути, так навязчиво и четко обозначающего границы с самого детства?                     

Как бы там ни было, разве она могла объяснить матери, что Фатих Картал возник в ее жизни, как призрак, следующий по пятам? Разве могла она рассказать о том, что узнала его имя всего несколько дней назад? И разве могла она поделиться тем, что после всего лишь одной мимолетной встречи под влиянием захватившего ее очарования и неуемного любопытства приняла его приглашение?

Невозможно. Совершенно невозможно.

- Мама, послушай. Мы познакомились с ним в университете, ничего особенного...

- Не ври мне, Доа! Поэтому ты сидишь, пришибленная весь вечер, в надежде на то, что я ничего не узнаю? Каким образом вы могли с ним познакомиться, если он давно закончил ВУЗ?

- Это произошло на волейболе! - инстинктивно выпалила Доа, однако тут же сожаление от собственной глупости обидным хлопком прибило ее к полу.

Прямо сейчас она ощутила на себе по меньшей мере сотни острых стрел, выпущенных в ее сторону из глаз матери.

- Ах, на волейболе? Конечно. Как я сразу не догадалась. Никакого тебе больше волейбола, это ясно?!

- Мама, перестань...

- Нет, не перестану. Это ты перестань вести себя, как маленькая девочка, которая напрочь забыла о своих обязанностях!

- Каких еще обязанностях?

- Учиться, Доа. УЧИТЬСЯ. Я не могу в это поверить!

Кывылджим взмахнула руками в воздухе, словно чайка над Босфором, сопротивляющаяся потоку ветра.

- Почему я должна объяснять тебе такие очевидные вещи? Где моя разумная дочь? ЧТО ТЫ С СОБОЙ СДЕЛАЛА?

Этот тон - такой высокомерный, такой надменный, такой осуждающий. Доа не была удивлена, нет. За последние годы это стало привычкой - ощущать себя мишенью, в которую впивались дротики материнских упреков при малейшей оплошности. Но сегодня что-то особенное звучало в этих обвинениях - при том, что она не чувствовала себя настолько виноватой.

- Я ничего с собой не сделала, мама, - сквозь зубы проговорила девушка, сжимая липкие пальцы.

- Я тебя не узнаю.

Холодный голос, пришедший на смену яростной эмоциональности Кывылджим, был еще хуже, чем крики. Доа уже успела выучить это. Что за сменой голоса, когда сталь начинает быть все более осязаемой в пространстве, следуют выводы и решения.

- Сейчас же рассказывай, сколько по времени вы знакомы, и как ты оказалась в квартире этого человека, - отчеканила госпожа прокурор.

- Я уже все тебе сказала, мама. Мы готовились к реферату. Фатих... он помог мне составить стратегию продвижения бренда, показал, как работает его программа. Вот и все. Я была в его доме от силы пятнадцать минут.

- Пятнадцать минут? Ты хоть понимаешь, что иногда достаточно и минуты, Доа? Этот человек... что было бы, задержись ты у него чуть дольше? Что было бы, если бы Джемаль с нарядом не приехал вовремя??!

Холодный пот после произнесения этих слов пробил Кывылджим, обдавая прохладой ее разгоряченное тело. В мгновение всплывшие перед глазами фотографии обнаженной девушки со стеклянными глазами, устремленными в хмурые облака, поразили ее с новой силой, когда она представила собственную дочь в руках жестокого рока. Тихий внутренний отсчет начал свой ритм медленно, наращивая темп.

-Что?! На что ты сейчас намекаешь, мама!? - опешила Доа, захлебнувшись от возмущения.

Она услышала по-своему. Сомнение в своей порядочности, оскорбление ее достоинства, которое было безупречным. Судя по всему, только лишь для нее, но не для ее матери.

Это было несправедливо.

Что бы там ни было связано с этим Фатихом Карталом, она не заслуживала ни одного негодующе вылетевшего из уст госпожи прокурора слова, потому что была чиста. Как в своих помыслах, так и действиях. А это лицо... которое испепеляло ее разоблачением, словно она была самым последним на этом свете человеком, ранило сейчас так, что не было мочи это выдерживать.

Зря она радовалась отсутствию бабушки. Вероятно, если бы она присутствовала при этом, то не позволила бы матери таких высказываний в адрес своей внучки.

- Давай, расскажи мне, что могло бы быть, мама? - горько усмехнулась Доа, и ее глаза вспыхнули совсем не свойственным ей ехидством в адрес матери. - Что было бы? Не стесняйся, продолжи свою мысль! Даже интересно, как это будет звучать из твоих уст - истинного образца добропорядочности! Ведь это так легко - судить других, при этом игнорируя бревно в собственном глазу, да, мама?

Должно быть, впервые она позволила себе такой дерзкий выпад в сторону старшего. И именно поэтому ощущала сейчас внутри такую силу сопротивления тела, что ее начало откровенно трясти от неприятия этого самого протеста. Должно быть, тело Доа чувствовало инстинкты выживания, подавая отчаянные сигналы об опасности мозгу. Но что могло поделать тело, когда сознание уже было поглощено идеей возмездия за собственное унижение?

Это была защита личных границ. Да, именно так. Больше она не позволит своей матери с напором медведя вторгаться на ее территорию. Никогда.

- Что ты сказала?

Холод в тоне Кывылджим буквально превратился в лед, однако Доа, вдруг зарядившись от собственных пазлов воспоминаний, вовсе не собиралась отступать. Не сегодня. Не в этом поединке.

- Что такое, мама? Правда неприятная штука? Гораздо легче обвинить другого человека, чем посмотреть внутрь себя, так ведь?

- Что за чушь ты несешь, Доа??

- Я взрослый человек и имею право на личную жизнь, - отчеканила девушка, окрылившись от непонятно откуда взявшейся истины, которую она безошибочно в этот момент ощущала, как свою опору.

- Какую еще личную жизнь? Ты в своем уме? Ты связалась с подозреваемым в УБИЙСТВЕ, Доа! Ты хоть понимаешь, что он мог с тобой сделать?!

- Он ничего бы не сделал, он просто милый парень, который помог мне с рефератом!

Казалось, еще немного, и негодование Кывылджим Арслан готово будет выплеснуться через край. Она чувствовала это по температуре своего тела, которая поднималась с каждым вылетающим словом из уст Доа.

- Ты ничего не знаешь о нем, этот человек - ОПАСЕН! - выпалила она, снова повышая тон, ибо другого способа вразумить бестолковую и упрямую дочь у нее сейчас не было способа.

- Ну да, конечно. Я не знаю, зато знаешь ТЫ! Что же такого в Фатихе Картале, мама? Расскажи, мне это пригодится. Потому что общаться с ним по твоей указке Я НЕ ПЕРЕСТАНУ.

- У меня сейчас лопнет терпение, и я посажу тебя под замок, Доа! - на полном серьезе рявкнула госпожа прокурор, призывая на помощь весь свой авторитаризм. - Ты не выйдешь больше из дома никуда, кроме университета!

- Неужели? То есть я не выйду из дома, а ТЫ будешь развлекаться с любовником, который, к тому же, еще и ЖЕНАТ?!!

Огонь внутри госпожи прокурора, до этого момента разгорающийся, но не вспыхивающий в полную силу, в этот момент вдруг моментально потух. От красок лица, наполняющих щеки и шею в тон алому домашнему костюму, осталась лишь слабая пульсация сердца, будто замедлившего свои колебания в груди. Кожа стала белой, как бумага, а ладони приобрели температуру, далекую от двадцати двух комфортных градусов в уютной гостиной, преобразовавшейся в арену, где столкнулись два урагана.

Материнского "нет" и дочернего "я есть". Огня и воды. Страсти и смирения, которое вдруг, наверное, впервые в жизни превратилось из предсказуемого ручейка в бурный поток, не видящий преград на своем пути.

- Что..., - начала Кывылджим тише, однако изо всех сил стараясь не выдать собственного внутреннего смятения,  - как... , - набрала в легкие воздуха, которого вдруг стало катастрофически мало в этом пространстве, - что ты себе позволяешь, Доа? Что за бредовые намеки?

- А я не намекаю, мама, - заявила девушка, чувствуя, что нащупала больное место.

Она была истинной дочерью Кывылджим Арслан. Лучшая защита - это нападение.

- Я прямо спрашиваю, надеясь получить ответ. О чем говорил тогда папа в ресторане про СВОБОДНОГО мужчину? Вы думаете, я что, полная дура?

- Замолчи сейчас же, Доа...

- Ах, мне замолчать? Вроде бы ты только что хотела меня послушать! Или это работает только в ту сторону, когда я оправдываюсь?

- Послушай сюда...

- Нет, это ты меня послушай, мама! Да, я оказалась в доме того парня, и это произошло по чистой случайности, о чем я уже рассказала на допросе старшему комиссару Джемалю. И да, я совершенно не в курсе того, в чем вы его обвиняете! И да, мне сейчас очень страшно - не только потому, что ты называешь его уголовником, но еще и потому, что совершенно меня не принимаешь, обвиняя в том, в чем я не виновата! - выпалила Доа на одном дыхании, чей голос креп с каждым словом, словно течение, набирающее силу по мере того, как его, наконец, перестали сдерживать. - Но самое ужасное в том, что ТЫ... решила упрекнуть меня в аморальной связи, в то время, как у тебя у самой роман с женатым мужчиной! Как это понимать, мама?

- ПРЕКРАТИ! - голос Кывылджим сорвался на крик, в то время как тело в защитной реакции нападения выставило вперед указательный палец напротив своей дочери. - Что ты несешь, Доа?!  Как у тебя хватает наглости говорить мне такие вещи?

- Какие вещи? - усмехнулась девушка, несущаяся прямо сейчас на парах адреналина вперед в собственную взрослую жизнь. - Я просто не могу поверить, что ты вменяешь мне в вину то, чего не было и не могло быть, мама.

- Дело не в том, что было и чего не было, Доа! А в твоей безответственности. Ты ничего не понимаешь об опасности...

- Да, конечно, я ничего не понимаю. Зато ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ! Вот только я не могу больше вдохновляться твоим примером, мама, - грустно ухмыльнулась Доа, держась на удивление браво, однако, внутри ощущая чуть ли не обморочное состояние от собственных дерзких слов. - Потому что я прекрасно слышала то, что говорила о тебе бабушка. Так что сначала сама пересмотри свои принципы, прежде, чем учить других.

После чего она, чувствуя внутри не иначе, как распад собственного организма от запущенной ею самой реакции, метнулась в сторону собственной комнаты, обдав Кывылджим колыханием порывов воздуха, содрогнувшегося от скорости ее движения.

«Я больше не могу вдохновляться твоим примером, мама».

Приговор, который был только что вынесен госпоже прокурору собственным ребенком, теперь заполнял собой все видимое пространство, в то время как она медленно подошла к окну, за которым мелькали огни ночи. Узкие улочки Юскюдара были похожи на переплетения нервных окончаний, трепещущих  настолько сильно, что внутри не было сил на сопротивление. Она даже не сразу почувствовала, как ее глаза наполнились солью, выдавая одну за одной крупные прозрачные капли на щеки.

Должно быть, это было самым тяжелым поражением за последнее время. Дочь, которая обвинила ее в аморальности поведения. Дочь, с которой госпожа прокурор, теперь уже совершенно ясно, потеряла связь и доверие. Поэтому прямо сейчас неимоверное чувство беспомощности от того, что она больше не может ни на что повлиять, поднялось со спазмом по грудной клетке, выплеснувшись в громкий всхлип, содрогнув все ее тело.

Прибитая внезапными обвинениями Доа, она приложила руку ко рту, сжимая другой ладонью телефон до белесых пальцев. Соленая жидкость щипала кожу вокруг глаз, а она просто стояла, повернутая к окну, будто бы пытаясь найти выход из лабиринта собственных неопределенных чувств.

Мужчины явно были созданы не для нее. В этот момент Кывылджим осознала это особенно четко. Нельзя было в принципе никого впускать в свою жизнь.

Каким образом она оказалась в ловушке отношений с Аязом, которые теперь шлейфом следовали за ней через чужие уста? Матери, профессора, а теперь и Доа.

Унизительно. Это было слишком унизительно.

Смахнув слезы с лица, госпожа прокурор сделала глубокий вдох, возвращая себе самообладание. Она не может себе позволить вот так вот расклеиться. Она возьмет себя в руки и доведет до конца расследование, пока убийца не нашел новую жертву.

Стремительным шагом Кывылджим направилась на кухню, где фотография брюнета до сих пор одиноко лежала возле прозрачной чашки с зеленой мутноватой жидкостью. Внутри практически не было сомнений, даже несмотря на витиеватые доводы профессора, с которым она сегодня вступила в спор относительно подозреваемого. Нутро подсказывало ей, что прямо сейчас она на пороге разгадки, и виновный - как в преступлении, так и в ее разладе с дочерью - одно и то же лицо.

Именно поэтому госпожа прокурор приземлилась на стул, открывая письмо в своей электронной почте с пометкой «Сарыер - 2024/789». Ее внимательные глаза заскользили по протоколу обыска, выцепляя нужные факты. А после - набрала своему секретарю Лейле, даже забыв посмотреть на часы, которые уже показывали 22:51.

Сонный, но встревоженный голос девушки, вечно готовой к сражению вместе со своей образцовой начальницей, отрапортовал о намерении прямо сейчас выполнить любое поручение. Отдав распоряжение на срочную отправку образцов с обыска на экспертизу, Кывылджим почувствовала немедленное облегчение.

Уже завтра она сможет убедиться в своих выводах и, если все так, как она подозревает, получить ордер на арест подозреваемого. Хоть что-то, благодаря чему будущий день отвлечет ее от развернувшегося сегодня домашнего скандала.

Почувствовав в этот момент вновь разгорающуюся внутри тихую ярость при мысли о виновнике ее семейного конфликта, госпожа прокурор мстительно усмехнулась, переводя взгляд на лежащую перед ней фотографию. Симпатичное лицо, как свидетельство ее личного позора. Преступник, ведущий игру под другим именем.

- Теперь ты никуда не скроешься от правосудия, Фатих Картал, - произнесла она в пустоту, в то время как ее глаза источали непримиримую решимость.

_____________________

Стамбул. 04.10 утра по местному времени

Он отряхнул комья налипшей грязи к носкам его простых неприметных кроссовок и по привычке огляделся вокруг. Ничего. Только безмолвная тишина так свойственная этому месту, да шелест нескольких дубов, стоящих в отдаление на возвышенности.

Воздух был свежим, пронизанным утренней липкой моросью. Она мелкими каплями свисала по крупным листья магнолии, переливаясь в первых лучах восходящего солнца.
Сделав пару шагов по деревянному настилу в направлении к дому, он оглянулся на черный внедорожник, припаркованный в тени дерева. Вчерашний слой пыли, покрывавшей капот, проредили круглые отпечатки ночного крупного дождя, украсив автомобиль пятнистым рисунком.

Мужчина усмехнулся ироничной окраске, сверкнув белоснежными зубами, и сделал пару шагов вперед.
Скрип прогнившего дерева под ногами, когда он, наслаждаясь природной утренней свежестью, подходил к дому, напрягал своим пронизывающим тишину звуком.

В предрассветной образовавшейся паузе перед началом дня эти минуты были только его. Один на один с красотой вокруг и с красотой той, что ждала его в доме.

Хищная улыбка пробежала по здорового цвета лицу, достигая звериного прищура глаз, и замерла, оставляя на нем самодовольное выражение.

Дверь подалась, как обычно, с трудом, со скрипом, и он с раздражением подумал, что пора было бы смазать петли, когда он в следующий раз будет возвращаться сюда.
В доме царил полумрак и пахло затхлостью. Кружевная салфетка на деревянном буфете, сползла вниз, ровно на пару сантиметров, и мужчина тут же поправил ее обратно. Так, как нужно. Ровно на два сантиметра вверх.

Кружка до сих пор стояла на круглом столе, оставив на полированной темной поверхности круглый размытый след. Неодобрение досады отразилось на его лице, и он в спешном порядке схватил кружку, ставя ее в посудомойку. Ровно по центру, пусть даже и одну. И запустил машинку на 60 градусов. Стирая любые следы.

Затем взял желтую тряпку, сложенную ровным квадратом, и прошелся по поверхности стола, всматриваясь в отражение. Мужчина, в расцвете сил, с притягательной внешностью.

В доме стояла полная тишина и его это устраивало. Стрелки часов плавно бежали вперед.

Он задержался взглядом на старинных часах с маятником, больше похожим ни изгибы скрипки, и прислушался. Один, два, три, четыре – отмеряли бег стрелки, приближая развязку.

Ровно в 22.30 он сделает ее жизнь светлее.

Пройдя в следующую комнату, которую от основной комнаты отделяла лишь кружевная занавеска, он обнаружил девушку спящей на высокой кованной кровати. Шелковистые волосы разметались по подушке, однако ее поза была далека от расслабленной, и это придало его улыбке неодобрительное выражение.

Она должна была его ждать в умиротворении, а не съеживаясь в позе эмбриона.

Он прошел мимо платяного шкафа, избегая взглядом кривого зеркала, сплошь усыпанного пятнами грязи, которые никак не выводились с поверхности. В старом стекле отразилась его толстовка с большим капюшоном и темные мешковатые штаны со множеством карманом. Тело казалось немного плотнее, чем обычно, а может, все дело было в одежде. Ведь питание он соблюдал с особой точностью.

Грудная клетка обнаженной девушки вздымалась нервно, сбивчиво будто бы пораженная болезнью и высокой температурой. Мужчина осклабил зубы и оглянулся в сторону старого радиатора, всего проржавевшего и еще не запущенного в этом доме.

Нужно было проверить котельную. Но не сегодня.
Сегодня у него будет свой островок счастья.

Еще полминуты он позволили себе провести возбужденным взглядом по тонким линиям молодого обнаженного тела, не нарушая ее спокойствия, и заботливо накрыл, провалившуюся в забытье девушку, лоскутным старым одеялом, почти выцветшим от времени.

На выходе из комнаты он оглянулся. Вверх-вниз поднималась и опускалась грудная клетка. Вверх поднималось его мужское начало, упираясь в золотистые зубья молнии. Она была прекрасна, и вся в его власти.

Посылая своей избраннице воздушный поцелуй, он приложил руку к набухшей плоти, удовлетворенно похмыкивая. Взгляд его упал на край железной кровати с металлическими прутьями, куда, совершенно случайно попала нога девушки. На ее щиколотке красовался нежный белоснежный атлас, завязанный бантом, привлекая внимания к ступням.

Ее жизнь станет светлее. И именно он сделает ее такой.

____________________

Стамбул. 10:13 по местному времени
Дворец Правосудия Турецкой Республики

Постукивая носком правой туфли о деревянную ножку рабочего стола, Кывылджим Арслан с поглощающим ее существо вниманием раскладывала перед собой распечатанные документы, перебирая их по очереди, словно трофеи. Вероятно, эти листы обычной бумаги, подготовленные Лейлой к восьми утра сегодняшнего дня, несущие в себе все данные по Фатиху Карталу, как раз таковыми и являлись. По крайней мере, в этом по мере погружения в собственные размышления, убеждалась госпожа прокурор, в который раз складывая пазлы в один единственный возможный рисунок. Как бы ни старалась включить свою внутреннюю беспристрастность, а также с некоторым раздражением ловя себя на дискомфорте, который испытывала из-за несогласия с ее линией профессора.

Как так получилось, что она стала сомневаться в собственных выводах под влиянием теорий Омера Унала - так тонко обоснованных с точки зрения психологии преступника? Как так получилось, что он своей мягкой силой теперь заставлял ее видеть мир не черно-белым, а цветным? Она не знала. Поэтому старалась и вовсе выключить его пронизывающий голос, неизменно звучавший в ее голове и днем и ночью. Впрочем, проигрывающий не только рабочие доводы, приводимые ей накануне.

«Вы играете с огнем, Кывылджим», - не только эта фраза, но и каждый жест профессора во время допроса и после него находили сейчас эхо в откликающемся на энергию мужчины ее собственном теле.

Почувствовав мгновенное тепло в солнечном сплетении, она спешно подняла длинными пальцами чашку с блюдца, отпивая глоток напитка. И поморщилась от горького вкуса слишком крепкой и уже остывшей заварки в емкости с чаем, отругав себя за дебильное следование ни с того ни с сего прилипнувшей к ней, можно сказать, новой привычки. И отодвинула чашку подальше от себя и документов.

"Никакого больше чая", - отчеканила про себя госпожа прокурор. - "Никаких мужчин и никакого проявления слабостей".

- Лейла, принеси мне крепкого турецкого кофе, - произнесла она в трубку секретарю, в этот момент поднимаясь из своего кресла.

Она была прокурором. ПРОКУРОРОМ. А не наивной девочкой, вздрагивающей от сентиментальных чувств. Ей нужно было снова собрать все воедино, чтобы реализовать возмездие над безжалостным убийцей. Это было единственным, что имело значение. Иначе грош ей цена, как профессионалу, до этого отличающемуся стальной хваткой и точностью построенных обвинительных линий.

"Не могло в этом деле быть столько случайных совпадений", - твердила она себе внутренним голосом, материализуя в сознании образ парня в черной толстовке с капюшоном, играющего по жизни разные роли.

Фатих Картал. Выпускник факультета прикладной математики университета Бильги. Создатель приложения для знакомств Meet.you.

Мог ли специально этот человек создать платформу для реализации своих планов по охоте на девушек? Вполне. Пусть уважаемый господин профессор и не верит в это. Вполне логично, что не верит. Ведь он не знает всего, что связано с этим типом, в том числе и о способе получения его ДНК, которое досталось ей не совсем законным способом при помощи Нурсемы.

Кывылджим вздохнула, задирая лицо в потолок, и приложила руки к лицу.

Было бы хорошо, если бы ни профессор, ни кто-либо другой никогда не узнал о том, что однажды ночью она пересеклась в баре с этим самым человеком. Что они не просто мило побеседовали с ним за столиком, продолжив знакомство нелепым танцем и еще более ужасающим продолжением соития губ на танцполе. Что она не была той женщиной, которая в безумном хаосе восприятия выбежала из заведения с выпученными глазами. Что она не оказалась профессионалом, который контактировал с уголовником в весьма в постыдном контексте.

"Ты отвлекаешься, Кывылджим!" - проговорила она внутри, одергивая себя от мыслей о собственном падении и о дочери, которая обвинила ее в непорядочности.

Эти острые стрелы врезались в ее мозг совершенно сокрушительными приговорами материнского провала, заставляя желудок предательски сжиматься от отвращения к себе при мысли о том, что Доа была права. Ее совсем молодая и излишне, по мнению госпожи прокурора, легкомысленная дочь оказалась права в обличающей оценке действий матери, даже не подозревая при этом, что дела обстоят гораздо хуже.

"Ты не можешь сейчас думать об этом. Тогда, когда ты уже на пороге разгадки замысла этого преступления - не смей расслабляться. У тебя нет на это ни малейшего права!" - приказала она себе.

Ее походка медленными ровными шагами, словно она измеряла каждый из них, следуя заранее известному протоколу, поглощалась безмолвным кабинетом, в котором единственным ее собеседником сегодня был господин Ататюрк. Его мудрый взгляд, направленный со стены будто бы в каждый сантиметр пространства комнаты, где бы она ни оказалась, сопровождал тихим покровительством, даруя уверенность. Принятие. Сопричастность к ее мыслям.

На некоторое время госпожа прокурор даже остановилась напротив портрета гордости турецкого народа с немым вопросом о правомерности своих действий, которые намеревалась осуществить.

- Именно на его имя был осуществлен крупный заказ аппрета за несколько дней до совершенного убийства, - произнесла Кывылджим, невольно подкрепляясь поддержкой своего неизменного лидера. - Именно с карты этого человека был осуществлен платеж в счет аренды яхты, фаты и других свадебных принадлежностей, - продолжила она рассуждения, будто бы отчитывалась перед вождем турецкой республики, чувствуя внутреннюю силу от его немого присутствия. - Именно он переписывался с жертвой от имени Волкана, господин Кемаль... и не только с жертвой он избирал подобный способ общения, - заключила она, вновь с остервенением стараясь стереть из памяти ужасное воспоминание, граничащее не только с профессиональным, но и личным позором.

Остановившись напротив гордого лица родоначальника современной Турции, Кывылджим взденула подбородок, скрестив руки на груди в утверждающей позиции.

- Не говоря уже о том, господин Ататюрк, что у этого человека татуировка в виде змеи, кольцо с символикой змеи и даже заставка компьютера, с которым он, судя по профилю его деятельности, и вовсе не расставался, тоже содержит образ змеи, как и штамп на шее бедной убитой девушки.

Замерев всего лишь на несколько секунд в своих размышлениях, Кывылджим вдруг поджала губы и устремила на портрет вождя свой пепелящий взгляд, как если бы перед ней сейчас предстал вовсе не правитель многих миллионов граждан, а провинившийся, не слишком одаренный умом, мужчина.

- Только не нужно мне, господин Кемаль, сейчас намекать на то, что якобы я предвзята к этому Фатиху Карталу, как это делает господин Психолог, - строго произнесла она, направляя на портрет свой ноготь с красным маникюром, после чего сделала шаг к столу, опершись на него ладонями. - В конце концов, у этого человека отсутствует алиби. И, в довершение ко всему, единственное, что меня удерживает от дальнейших действий - это результат по препарату, который, я уверена, даст совпадение с ядом на 95%!

И ее взгляд, пепелящий холст за спинкой своего кожаного трона, в этот самый момент превратился из возмущенно-оправдательного в торжествующий. Потому что не далее как вчера вечером она получила результаты проверок с камер наблюдения, расположенных возле дома Фатиха Картала от 15 сентября. Где совершенно точно было видно, как в 19:15 молодой мужчина зашел домой, что и подтверждали его слова. Однако после этого в 20:50 вышел из подъезда, усевшись в темно-вишневый автомобиль с затертыми последними цифрами номера. И об этом - совершенно очевидно, почему - этот человек предпочел умолчать на допросе.

Должно быть, удача в части получения улик, проливающих свет на действительность, и сегодня была на стороне госпожи прокурора.

Потому что в этот самый момент ее монитор загорелся светом пришедшего сообщения на электронную почту, которое могло оказаться тем самым. Обогнув в мгновение ока свой массивный стол, Кывылджим приземлилась в кресло, словно хищник, занявший излюбленную позицию перед решающим скачком. И навела мышку на мерцающее окно непрочитанного письма.

- ...заключение сравнительной экспертизы образца лекарственного средства..., - шевелила она губами, проходясь по тексту и цепляясь в суть написанного, словно все ее смыслы находили себя между напечатанных строк, - изъятого при обыске «Сарыер-2024/789»... и лекарственного препарата Batrocor, предположительно идентифицированного в крови Гюнай Орхан...

Ее тело напряглось непроизвольно, когда она подошла к самой сути того момента, ради которого, очевидно, с неистовым запалом ежедневно на протяжении последнего месяца врывалась во Дворец Правосудия со жгучим рвением. Зрачки сузились, превращая глаза в тонкие звериные щели, а пальцы похолодели от вероятности близкой разгадки.

Истинная охотница на жертву. Борец за правду. Человек, готовый растерзать любого в стремлении предотвратить насилие.

- ... хроматографический анализ, масс-спектрометрия... сравнение химического состава и концентрации активных компонентов показали... образцы являются ФАРМАЦЕВТИЧЕСКИ ИДЕНТИЧНЫМИ!

Ее громкий возглас, сопровожденный мгновенным подпрыгиванием с кресла так, что его спинка, на всех парах устремленная инерцией к стене, неуклюже задела раму висящего сзади изображения господина Ататюрка, поразил в этот момент не только пространство кабинета, но и рыжую девушку, аккуратно зашедшую в кабинет с ранее запрошенной госпожой прокурором чашечкой турецкого кофе. Вероятно, в иной момент обе женщины бы испугались того факта, что портрет на стене под действием грубой силы осел с одной петли вниз, нарушая идеальность симметрии, однако сейчас ни одна из двух женщин не обратила на этот факт ни малейшего внимания, вперяя взгляды друг в друга. Секретарь - опасливый, а прокурор - воинственный.

- ЛЕЙЛА!!! - провозгласила Кывылджим, игнорируя огромные глаза своей помощницы, свидетельствующие о страхе непредсказуемости со стороны своей начальницы. - Мы инициируем экстренное ходатайство на задержание Фатиха Картала!

Ее властный и немного безумный в своем ликовании облик в этот момент заставил девушку сглотнуть, не позволяя себе проявить радость от возможной разгадки еще одного мерзкого преступления, коих она за свои четыре года работы в прокуратуре уже повидала слишком много.

- И делаем это в максимально сжатые сроки, решение суда мне нужно СЕГОДНЯ, - уже более собранно произнесла Кывылджим в пространство, анализируя вероятность исполнения амбициозного поручения, которое потребует от Лейлы находчивости и присущего ей упорства в формировании получения необходимых подписей.

Как и всегда, когда в этом кабинете вершились судьбы других людей.

Секретарь госпожи прокурора в этот момент с исключительной исполнительностью поставила на стол чашку горячего черного кофе, параллельно задав пару уточняющих вопросов. Обе женщины схлестнулись в понимающем взгляде женской солидарности, как и много раз до этого, когда им обеим приходилось становиться свидетельницами зверств, совершаемых одними людьми над другими, и неминуемо - заключения под стражу виновных. После чего Лейла покинула кабинет госпожи прокурора, дабы воплотить ее волю, соблюдая все процессуальные нормы в пользу ареста подозреваемого.

И это был маленький триумф Кывылджим Арслан.

Она сделала глубокий вдох и опустила напряженные и усталые плечи, несмотря на то, что сейчас было всего лишь 10:33 утра. Поднесла руки к чашке с черным напитком, удовлетворенно чувствуя подушечками пальцев жар от емкости с дымящимся напитком. И попробовала обжигающую жидкость, вторящую ее ощущениям себя в правильной роли.

«Именно сейчас все так, как должно быть», - мелькнула мысль в предвкушении задержания преступника.

И она улыбнулась. Искренне. Практически с детской радостью. Даже вопреки господину Кемалю, продолжавшему в этот момент висеть на стене в совершенно неугодной для себя косой позе после сорванного с петли шурупа.

_____________________

Стамбул. 14.40 по местному времени
Эюпсултан, махалле Эмниеттепе, конутлар Дога
Университет Бильги

Осенний октябрьский воздух Стамбула, зябкий и влажный, был насквозь пропитан сыростью увядающих на влажной земле листьев. И немного - едковатым дымом, оставшемся после костров в сухой континентальный циклон, пришедший с материковой части Турции.

В этой осенней полюбившейся ему меланхолии, профессор находил отражение собственных чувств пятилетней вины. Вины, которую два дня назад собственный ребенок прямолинейно бросил ему в лицо.

Вид мокрого гранита дорожки, ведущей к главному кампусу, вбирающего в себя мелкие капли навязчивой мороси, окутавшей Стамбул, был знаком Омеру хорошо. Гранит, как и его душа, хранил следы множества шагов. Как и аллея широколистных ветвистых магнолий. Весной, в мае, когда университет утопал в цветах, а воздух звенел предчувствием летней свободы, эти магнолии распускались, словно сама любовь, умноженная на студенческую беззаботность.

Университет Бильги, погруженный в натуженные от собственной влаги набрякшие облака, стоял все таким же красочным пятном, как и пять лет назад: стеклянные фасады отражали низкие облака, превращая их в абстрактные пятна, как чернильные кляксы в психологических тестах.

Он любил этот запах. Запах крепкого утреннего кофе перемешивающегося с запахом кортизола, вызванного осознанием неминуемой расплаты за неподготовленный реферат. Может, любил даже больше, чем ядовитый запах агрессивных феромонов противостояния, который обрушивался на него удушливой волной, стоило лишь переступить порог просторного холла Дворца Правосудия.

Минуя ровным счетом два поворота извилистой гранитной дорожки, выложенной по насмешке бывалого архитектора, вопросительным знаком, можно было оказаться во внутреннем дворике, где под сенью двух каштанов разной величины царила прохлада. Буквально неделю назад в этой обители студенческой жизни царила насыщенность полифонии звуков - от раскатистых призывных от волейболистов до приглушенных перешептываний, доносившихся от столиков или от сидящих на отдающей теплом земле.

Сегодня привычной суеты вокруг не было. Лихой ветер, гоняющий игольчатые шарики каштаны по пустынным дорожкам, да усиливающийся дождь, очевидно, распугал всех поклонников свежего воздуха.

Как и тогда, ранним, пропитанным надеждами утром, ему сообщили о смерти Айлин - светловолосой девушки-практикантки. После чего все изменилось - кампуса больше не казались безопасными, а коллеги, вчера приветливые, - в миг стали подозрительными.

Омер остановился возле одного из простых деревянных столов, соединенных с лавками одной осью, и провел ладонью о шершавую поверхность, цепляя по неаккуратности пару заноз. Тот самый стол, что пять лет назад был завсегдатаем его частых бесед со своей коллегой с юридического факультета.

Он вспомнил, как особенно часто, дабы не испугать беззаботных студентов, он просиживал здесь с близкой по духу человеком, строя возможные теории. С ней они всегда особенно легко находили общий язык. Знакомые еще со времен обоюдного безрассудства разгульной юности, судьба свела их спустя много лет под одной профессорской крышей. В их разговорах не было ни тени смущения - лишь отголоски прежней близости.

Профессор помедлил, прежде чем пройти дальше под протоптанной и до боли знакомой дорожке, ведущей ко второму корпусу. Там, после пересечения подъездной дорожки, вымощенной каменной брусчаткой, чтобы снизить скорость влетающих на территорию автомобилей студентов, стояла на гранитном пьедестале траурная плита. Возведенная благодаря той самой коллеге, она являла собой черный каменный блестящий на солнце элемент с именами четырех невинных жертв - студенток юридического факультета, высеченных серебряными буквами. Как немой укор обоим профессионалам, которые не справились. Не вычислили. Не предотвратили. Читая лекции по криминалистическому прогнозированию.

Ирония, достойная эпитафии.

Сводчатые кроны платанов, заметно поредевших к середине октября, создавали арочную завесу от усилившейся мороси, заставив Омера проделать последние шаги по дорожке в ускоренном темпе. Как это часто бывало в то самое время, когда он несколько лет разрывался между долгом службы в пронизанном змеиным ядом Дворце правосудия и лабиринтом узких коридоров юридического факультета.

Профессор считал университет своим местом умиротворения. Обостренная потребность дарить накопленные им знания за многолетнюю службу на государство переросла однажды в осязаемую реальность лекций. В дни, когда в расписании психолога-криминалиста не попадались сложные ребусы, загаданные закоренелыми преступниками, на арену выходил профессор Унал - бравым, но мягким голосом захватывая внимание студентов. Картинки, которые он рисовал своими лекциями - завораживали, а потому, отмечая в конце семестра посещаемость на курсе, лишь у него показатель был максимально высоким.

Но сейчас старые платаны во внутреннем дворике казались ему безучастными, а потому излишне бледными свидетелями его совершенного провала. Их тени, словно лишние мазки, отбрасываемые на гранитную плиту, напоминали, как многолетняя уверенность в собственном опыте - стала источником роковой ошибки.

Чему мог в действительности научить человек, если однажды профессиональный опыт и тонкая чуйка привели его к точке в палисаднике своего дома?

Запах в просторном холле был прежним. Все тот же сладковатый привкус сдобы из буфета с длинными блестящими полозьями для подносов. Звуки не отличались своей новизной. Все тот же возбужденный гул голосов разномастной в своем проявлении молодежи. Омер уловил легкое мелодичное щебетание современных нимф, которые зашептались за его спиной, едва в зеркальных колоннах отразился силуэт красивого лаконично одетого мужчины. Его дорогой твидовый костюм цвета горького шоколада был одет как лишнее подтверждение тихой задумчивости, застывшей в его чертах.

Разговор с сыном оставил глубокое послевкусие и зияющую пустоту от уже сложившегося в голове решения.

На втором этаже, возле самого входа от простых пластиковых дверей, профессор вновь разглядел фреску богини Фемиды, предшествующую входу на юридический факультет. И на миг ему показалось, что в этот раз, богиня была излишне насмешливо-ироничной. Будто на одной чаше весов сейчас стояло робкое, но настойчивое зарождающееся чувство, подобное косвенным уликам, подтачивающим его железобетонное алиби отрицания новой жизни. А на другой - едва перекошенной в свою сторону - данная самому себе клятва.

Пять лет назад ему и вовсе казалось, что Фемида бессильна в этих стенах. Иначе бы три ее дочери: олицетворения благозакония - Эвномия, воплощение справедливости - Дике, и Эйрена - символ мира, не допустили бы жестокого умерщвления ни в чем не повинных душ.

Профессору нужно было двумя этажами выше. Но отказать в удовольствии вновь, перед принятием важного решения, заглянуть в родные стены - он не мог. Он распахнул широкие двери с прозрачным стеклом, которые подались его излишнему нетерпению, и вошел внутрь обители начинающих юристов.

Одновременно с темноволосым молодым мужчиной, который только что вышел из дверей напротив - факультета прикладной математики - плотного, с горящими искрами огнями в темно-карих глазах. Молодой человек вежливо склонил голову в сторону нескольких обособленных групп студентов, и устремился вниз, к выходу из кампуса, почти в точности повторяя путь Омера. Пробежал под арочной защитой платанов, минуя деревянные столы для завтраков, и скрылся в западном крыле главного здания университета.

Очутившись в прежних серых стенах, где белыми буквами посреди множества искусных вензелей, красовалась цитата Мустафы Кемаля, Омер оглядывался, вспоминая свои ощущения. "В мире существует право. И право - выше силы", - гласила жирная с наклоном надпись под портретом великого реформатора.

Странно, как глупо она звучала для профессора, стоило ему только вспомнить свое нападение на защитников правопорядка в фамильном особняке семьи Ахметоглу. И как однобоко слышалась посреди погруженных в настороженность, после жестоких событий пятилетней давности, стен. И могла ли претендовать на объективность, если человек, поправший право, используя свои силу и превосходство - до сих пор находился на свободе?

Расписание висело на прежнем месте. Однако на смену печатному формату, оглашающему номера аудиторий, теперь пришел большой широко диагональный экран, с возможностью собственноручного выбора необходимой группы. А рядом - организованная доска с галереей лиц преподавателей и глав факультета по организационной работе. Как будто стражи на охране порядка права.

В самом центре, претендуя на всеобщее внимание, красовалось фото той самой университетской подруги, с лаконичной, но весомой подписью - "декан юридического факультета". Это стало ожидаемым для профессора, ведь женщина по праву всегда претендовала на это место, являясь, бесспорно, самой мозговитой из всех известных ему преподавателей и даже многих практикующих юристов.

Кабинет 207 - теперь был занят новым профессором, с фамилией, которую Омер вряд ли выговорил бы без запинок - Айдынлыоглу.

Глаза профессора непроизвольно отыскали на мониторе знакомую фамилию и номер аудитории. Двести четырнадцать. Как раз та самая, из которой сейчас раздавались приглушенные, претензиозные звуки женского голоса с той самой, знакомой ему интонацией - строгости, страсти и покровительства.

- Закон — это не свод правил, а зеркало, в котором общество видит свое искаженное отражение, - услышал Омер ту фразу, с которой еще недавно начинал свои лекции в университете Берлина, и тихо улыбнулся. Студенты всегда испуганно переглядывались, не зная - шутит ли он или открывает им тайну.

Даже на расстоянии - связь осталась прежней. Она коренилась на уровне заложенных еще в Стамбульском университете одних принципов на весь поток свято верующих в справедливость, амбициозных молодых людей.

Почувствовав незримый прилив тепла, профессор, с долей совсем не праздного любопытства, заглянул в приоткрытую дверь аудитории, где вела свои лекции прекрасная светловолосая женщина. Ее красные лодочки с высокими каблуками порхали по кафедре словно стрелки на диаграмме траектории пули. Белокурые волосы, убранные в высокий конский хвост, при каждом выверенном шаге отстукивали ритм назиданий, выдаваемых ученикам. Ее выступление, по обыкновению, было настолько гипнотизирующим, что портреты Османа Кавала и Тахира Эльчи, висящие сбоку и сами, казалось, заинтересовано вслушивались в юридически значимые термины.

Не иначе, как провидение заставило женщину бросить взгляд своих карих глаз в сторону дверного проема. Возможно, это было сродни приветствия родных душ. Глаза до безумия красивой женщины вспыхнули даже на фоне ярких потолочных светильников, приподнимая брови, и добрая, приветственная улыбка озарила ее лицо. Лишь на долю секунды. Через вторую - выражение лица вернулось к прежней сосредоточенности и строгости, даже не споткнувшись в букве своих слов.

"Как обычно - великолепна, словно сама Фемида вещает", - мысли Омера были полны уважительного восхищения, пока он на пару незначительных минут задержался, рассматривая внимающих студентов.

Наверное, быть истинным преподавателем означало - быть отдающим. Проникнутым и погруженным в предмет, который занимал весомую осознанную часть твоего мышления.

Мужчина неслышно притворил за собой дверь и расправил плечи. Впереди, на фоне стены с изображениями известных мыслителей стояла златовласая девушка. Телефон в ее руках был повернут фронтальной камерой к ней, а губы, словно выпуская выдох вожделенного желания, изогнулись в трубочку, в попытке сделать особенно удачное фото.

Омер нахмурился, вспоминая. Айлин Чилер, Буше Озан, Мелек Эргюн, Пынар Байрак - четверо навсегда впечатанных в его память имени, как в ту трагическую плиту перед кампусом. Двое из них - были его студентки. С остальными Омер познакомился по фото посмертно. Все четверо, как и Гюнай - блондинки. Как и сегодняшняя красотка, тянулись к вычурной, показной демонстрации красоты.

Как сказал Экрем Челик в камере допросов - мотив у него был весомый. Такие амбициозные, целеустремленные, во многом, надменные девушки и впрямь не замечали остальных серых простушек, являя миру свое четкое желание. Юриспруденция - не занимала их умы. Разве только что Айлин - честолюбивую карьеристку, избравшую своим руководителем практики Омера, международного консультанта с громким именем. Остальные, подобно Гюнай, скрупулезно пробивались в мир элитарной правовой верхушки, пользуясь своей почти небесной красотой.

Он часто учил студентов - ставить себя не только на место преступника, но и самой жертвы. Видеть скрытые желания и возможные повороты дороги, которая приводила их на секционный стол.

Как и в эту минуту, он инстинктивно примерял на себя роль убийцы. Жертва должна быть ослепительно красива. Жертва должна быть белокурой, как ангел, юной, как весна, свободной от брачных или дружественных уз. И, главное, одержимой тщеславным желанием променять карьеру на блеск светской жизни... А еще - надменна, высокомерна, той - что выделяется среди других своей показной манерностью.

В эту минуту перед ним стояла идеальная жертва нового, а вероятнее всего, старого Цветочника. С одной только поправкой - Омер был уверен, что убийца не выберет новую невесту из числа студенток юридического факультета. Его личные счеты - не имели значения. Убийца, кем бы он ни был, кричал о любви, которую предали, взамен деньгам. Выбирал из тех, кому алчность - была дороже карьеры или образования.

В голове загорелась яркая лампочка, почти мгновенно находящая свое отражение в девушке, стоящей напротив.

Омер знал, кто будет следующей жертвой. Не каждая из 259, собранных в группе. Ответы заключались в фотографиях, которые в голове профессора пульсировали красным сигналом бедствия, будто полицейские жучки, установленные на днищах машин. Им нужны были сэлфи -фото или групповые, на которых в центре внимания могла попасться белокурая девушка. Именно их следовало в ближайшие сроки взять под программу оперативного прикрытия.

Профессор даже оглянулся по сторонам, отыскивая среди окружающих его серых учебных стен большой монитор и мощный процессор, которые смогли бы воплотить его тревогу в действия, превратить предчувствие катастрофы в четкий план спасения.

Однако со стен на него взирали лица Ататюрка и греческих философов с мудрыми одобряющими взглядами. Как, впрочем, было всегда. Прикладная криминалистика и академическая теория шли в профессоре рука об руку. Стоило ему прийти в стены университета - в голове рождались догадки, основанные на внимательных наблюдениях, проявляясь словно бледно-голубые следы крови при свете ультрафиолетовой лампе. Из Дворца же Правосудия он выносил новые блестящие идеи захватывающих лекций.

Только сейчас в голове профессора произошло полное совпадение. Он был на своем месте. Он возвращался в жизнь, способный оказать ценную помощь и предотвратить злостные, жесточайшие преступления против личности.

Омер услужливо поклонился мыслителям, взирающим на него со стены.

Факультет продолжал свою жизнь. Проводив первый поток сформировавшихся, но зеленых салаг-юристов в мантиях и кафедралках, встречал следующий, и еще. Из года в год. В его недрах преподавали основы права, и студенты, смеясь, вбегали в класс, не обращая внимания на черный блестящий оникс перед входом с серебряными клеймами.

А в силах профессора было направить будущее поколение юристов по верной тропе.

- Войдите!

Слова, гулко произнесенные сквозь внушительного размера дверь из массива, долетели до ушей профессора. Кулак, занесенный для повторного стука, опустился вниз и схватился за золотую ручку двери, распахивая ее почти настежь.

Приемная ректора университета Бильги встретила Омера легким, почти неосязаемым запахом дерева и кожи. Современные диваны из светлой кожи, словно насмехаясь, заменили прежние, насквозь пропитавшиеся гормонами страха или адреналином кресла ожидания. Здесь, на локальном уровне за высокой секретарской стойкой, как незыблемая скала, до сих пор решала судьбы многих людей все та же Мэрьям ханым - миловидная полноватая женщина средних лет, со слегка простоватой внешностью и отзывчивым сердцем.

В противовес чопорным интерьерам так свойственным ректорским приемным, попадая в приемную господина Альпа Шимшека невозможно было обнаружить увешанные дипломами и портретами почетных гостей стены. Как и сам ректор, начиная с секретаря, до рассыпанных на стеклянном столике множества сладостей, - здесь располагало все.

Лабиринты университетских коридоров заканчивались на четвертом этаже второго корпуса, превращаясь в прямоугольную приемную, как превращались улики под пристальным взглядом Омера в окончательные выводы о преступнике, совершившим преступное деяние.

Это было особо излюбленное место посещений Омером. Несколько минут - поболтать с Мэрьям, интересуясь ее матушкой, закидывая в рот аккуратно сложенные кусочки пишмание. Пара минут - взглянуть в панорамные окна, принципиально заменившие прежние узкие и короткие под настойчивым правлением господина Альпа. Чтобы увидеть сросшуюся аллею платанов, по которой степенно разгуливали студенты, едва ли думающие, что за ними оценивающе наблюдают.

Платаны в огромных окнах, с высоты четвертого этажа под опустившимися тучами, и сегодня были под наблюдением. Мэрьям, повернувшись спиной ко входу, скользила взглядом по нескольким парам раздосадованных погодой студентов, в точности как в тот день, когда профессор зашел попрощаться с Альпом перед отлетом в Берлин, проявляя мастерство самообладания.

- Мэрьям? - с добродушной улыбкой позвал женщину Омер. - Здравствуй!

Миловидная хохотушка тотчас же повернулась в сторону знакомого голоса и Омер выдохнул от проникшего в ноздри прежнего запаха - домашней сдобы и душицы.

- Омер! Ловелас вернулся в наш кампус! Когда ты заходил в прошлый раз, моя мама как раз вздумала разболеться, но сегодня я не могла пропустить твой приход! Даже господин Альп уже изрядно взволнован!

Слова женщины сыпались как из того самого М240, который по договоренности с США был выслан пробным экземпляром в Стамбульскую армию, и по не очевидной случайности попал в руки профессора еще в годы обучения в полицейской академии. Она раскрыла объятия, даря Омеру истинное удовольствие очутиться почти что в материнских заботливых руках. Пока профессор невольно сравнивал ее с грубой хваткой Берил Ахметоглу, выказывающей к нему всяческое покровительство.

- Я тоже рад тебя видеть, Мэрьям! И только хотел справиться у тебя о здоровье твоей матери. Но ты уже, как обычно, рассказал мне все сама, -рассмеялся Омер. - Как ты, Мэрьям?

Заботливая женщина отстранила профессора от себя, продолжая рассматривать мужчину с теплым блеском в ореховых глазах. На ее взгляд, что-то в мужчине изменилось. Пока ей показалось это на уровне ощущений, но будто бы в Омере появилась прежде угасшая в нем надежда. Она помнила его последнее появление в этой приемной, в день отъезда. Угрюмый, словно застывшие перед грозой платаны, не тронутые даже легким ветерком, - таким он был в день, когда им сообщили о первой жертве. Его мрачное настроение достигло своего апогея, когда он пришел прощаться после смерти жены. Мэрьям помнила его глаза - их отсутствующий вид, словно на секционном столе лежала не его любимая женщина, а он сам.

- Как я могу быть, Омер? Все ровным счетом так же. Матушке изо дня в день становится все хуже. А я по-прежнему несу свою вахту у господина Альпа. В остальном, - оно помедлила прежде, чем продолжить, опасаясь темы, - ничего сверхъестественного больше не происходило. Куча просветительской работы, чертова бюрократия. Лично по моему мнению - все эти заграничные гранты только привнесли сумятицу в наши повседневные будни. Теперь документооборот увеличился в разы, хотя у нас и введена электронная система. Но согласования, через которые мы проходим, приходится ждать неделями. Да что я все о себе и жалобах, как ты? Как сынок?

- Все нормально, Мэрьям. Метехан приехал вслед за мной. Он поступил на юридический в Берлине. А теперь, кажется, решил перевестись сюда.

- На юридический? - глаза женщины устремились в самую глубь Омера, и она вдруг расцвела в улыбке. - Я так и знала, что ты...вы вырастите будущего борца с противозаконием! Ой, Омер...извини, если сказала лишнее.

Глаза мужчины подернулись пеленой задумчивости. Последний разговор в квартире с разъярённым сыном дался ему нелегко, сталкивая его прошлое и вероятное будущее. Он вспомнил, как продолжал стоять со стекающей дорожкой крови по ладони, вероятно, заслуженно выслушивая обвинения своего ребенка, вколачивающего последние гвозди в крышку его гроба под названием «возмездие». А после – молча кивнул, соглашаясь со всеми его требованиями, так как комод, мелькающий позади спины Метехана отдавал цепенеющим ужасом потери ребенка.

- Все в порядке, Мэрьям, - скромно улыбаясь, ответил Омер. - Я бы хотел больше поболтать с тобой, но, к сожалению, у меня слишком строгий начальник в прокуратуре. А мне еще предстоит разговор с Альпом. Он же ждет?

- Ну, конечно, красавчик! - хохотнула Мэрьям, похлопывая его по плечу. - Никаких проблем! Господин Альп, действительно, заждался тебя. Не забудь заправиться!

Полноватая женщина, с хитрецой в прищуренных глазах, указала ему на зеркальный столик, где в прозрачной стеклянной миске лежали джезерье цвета темного граната, посыпанные сахарной пудрой, словно предлагала ему изысканные таблетки уверенности. Она помнила здесь всех и знала все привычки. Наверное, ей больше, чем кому-либо пришлись по душе большие панорамные окна. Теперь у нее был великолепный плацдарм для наблюдений.

- Спасибо, Мэрьям, в другой раз, - вежливо ответил профессор, сопровождая слова кивком головы.

Омер занес руку над дверью, постучав с той выверенной точностью, которая, он был уверен, была знакома Альпу.

- Войдите!

Дверь подалась его воздействию легко и непринужденно, будто заранее ожидая своего долгожданного гостя.

Кабинет оказался в точности тем, как помнил его Омер - большим, просторным, однако окна остались здесь прежними - обычными ничем не примечательными квадратами, как во всем фасаде второго корпуса. Глазами ректора смотрела теперь Мэрьям.

И запах был прежним - деликатного парфюма господина Альпа, располагающего и, как будто, обволакивающего в беседе.

В самом центре комнаты располагался простой стол из светлого дерева, почти невидимкой растворясь размерами в пространстве. На нем - груда разноцветных папок, пестрая палитра которых напоминала буйство красок главного кампуса университета. На памяти Омера, каждый цвет папок - имел значение важности, для первого зашедшего в этот кабинет же все здесь казалось хаосом неоновой палитры.

Портрет президента бесследно исчез на стене. Как исчез и портрет Кемаля Ататюрка - оставляя два различимых белых прямоугольника на желтоватых, от обилия солнечного света в ясные дни, стенах. Уступив место альтернативным, внекемалистким реформаторам младотурков - Ахмеду Ризе, Абдулле Джевдету и Тевфик-бею, смотрящими на вошедших с долей лукавства и реформаторского задора.

Неизменной была лишь заключенный в золотую рамку иллюстрация из научного журнала с изображением Фазыла Ахмета, запечатленного на фоне текста научной статьи о синтезе восточной и западной культур.

Длинные безликие стеллажи, вытянувшиеся вдоль противоположной окну стен, были уставлены почти фолиантами разномастной литературы с яркими и блеклыми корешками. Уложенные вдоль или поперек полок, они выстроились в пестрый ряд - один лежали чинно, другие - небрежно, создавая ощущение ученого беспорядка.

- Омер!

Навстречу профессору вставал из своего кресла худощавый черноволосый мужчина, с проблеском седых волос в густой до сих пор шевелюре. Твидовый костюм, подобный тому, что был надет на Омере, серого невзрачного цвета с лихвой оттенялся ярким малиновым галстуком. Пронзительные голубые глаза зажглись теплым огнем со смесью благородного любопытства и нетерпения.

- Альп!

Мужчины заключили друг друга в объятия - крепкие, сильные, почти родственные. В глубине их одинаково печальных глаз мелькнули даже слезы невысказанных слов. И в едином порыве они повернули головы к подоконнику. Там, за окном, под тяжелым пологом иссиня-фиолетовыми тучами из аллеи выбегал молодой мужчина - тем же маршрутом и шагом, как это делал Омер много лет подряд. Глаза обоих устремились на фото - Буше Озал, словно невинный ангел с золотыми прядями, запечатлена на фоне каштана во внутреннем дворике была заключена в черную раму.

Немой тихой скорбью повисла грусть посреди уютного кабинета, вовсе не характерного для множества ректоратов. Словно невидимая нить, между прошлым и настоящим, между виной и попыткой искупления, между человеком, ищущим прощения и местом, хранящим память о трагедии.

Кабинет дышал историей, но Омер не был здесь чужаком.
- Я рад, что мы, наконец, увиделись, Омер, - начала мужчина, указывая профессору на кресло возле окна, и присаживаясь на противоположное - через кофейный простой столик. - Прости, что в прошлый раз позвал тебя, а ты не застал меня на месте. Такова ректорская работа - быть вызванным на совещание в самый неподходящий момент.
- Глупости говоришь, Альп. Когда я не понимал такое? - усмехнулся Омер, передавая эмоцию партнеру. Альп тоже почти беззвучно рассмеялся.

- Ты прав. Омер Унал - и вдруг отказался понимать мотивы другого человека? Кажется, это не про тебя. Как ты?

В его вопросе не было никакого подтекста, но нерушимая связь, установившаяся после дела пятилетней давности, сейчас смотрела на обоих с черной рамки заключенного в нее фото. И вновь взгляды их пробежались до подоконника и обратно, с застывшей грустью в глазах.

- Все нормально, Альп. Как видишь, вернулся в Стамбул. Прокурор Арслан пригласила меня в качестве консультанта.

- Я наслышан, Омер, об этом деле. В прессе до сих пор не было никаких явных отсылок, но на факультете, как ты прекрасно понимаешь, уже пошли слухи. Как преподаватель по конституционному праву, и, по совместительству, ректор, я не мог не проанализировать все вводные. Как, кстати, тебе работается с госпожой Арслан? Я много раз звал ее читать лекции по уголовно-процессуальному праву, но эта женщина и слышать не хочет, чтобы поделиться своими знаниями со студентами.

- Именно так я и работаю с ней, Альп, - рассмеялся Омер, слегка подтягивая рукава пиджака вверх по руке, - Приходится включать на максимум все свое понимание. Боюсь, что студенты вряд ли обладают столь весомым терпением.

Оба мужчины заливисто прохохотали. Так, что возможно стены кабинета несколько удивились прежним задумчивым мужчинам, которых сумело развеселить одно упоминание о строптивой женщине.

- Ты теперь окончательно вернулся в Стамбул, Омер?

Вопрос, озвученный в пространство без промедлений, застал Омера врасплох, будто бы сама вторая жена Зевса была его инициатором. Сложно было сказать, что довлело на него сейчас больше. Мимолетно, в памяти профессора всплыла статуя Фемиды, чьи весы предательски кренились в одну сторону, намекая на предрешенность. И тут же возник образ девушки со светлыми волосами, выпячивающую губы на всем известный манер. Долг против собственной клятвы – весы, разрывающие душу. Но внезапно, всего на долю секунды, перед глазами промелькнул легкий смех Кывылджим, такой искренний и такой притягательный, что чаша весов в руках богини правосудия, дрогнув, опрокинула свой груз в противоположную сторону. Омер помедлил перед ответом, поджимая губы, и, наконец, глядя тень на черной плите с серебряными буквами, сказал:

- Боюсь, что да, Альп. На днях за мной прилетел Метехан, и объявил о своем решении перевестись на юридический факультет, прямо к тебе под крыло. Как думаешь, сможешь бесстрастно оценить моего сына, а?

- О чем ты, Омер! Когда это на меня действовали родственные связи? - и вновь оба взгляда метнулись в сторону рамочки с фото. - Обещаю быть даже более пристрастным к его ошибкам. Это...это весьма похвально, что твой сын выбрал путь юриста. Как думаешь, госпожа Озгюр тоже сможет быть объективной к Метехану? - слова ректора отдавали добродушной иронией, пока он приподнимал уголок губ вверх.

- Она никогда не отличалась особым отношениям ни к кому в рамках своего предмета, Альп, и ты об этом прекрасно знаешь. Я видел ее сегодня, но пока еще не успел поздороваться. Ты дал ей должность декана?

- Думаешь, не заслужила, а, господин Унал? Не ты ли всегда продвигал ее по служебной лестнице, используя свое влияние на меня?

Ректор перекинул ногу на ногу, смешливо приподнимая бровь, а после - устремил пронизывающий взгляд в сторону профессора. Отношения двух преподавателей на юридическом факультете носили сугубо профессиональный характер и взаимное уважение. Это было даже удивительным, учитывая необыкновенную аристократичную красоту женщины, словно сама Афина Паллада - воительница снизошла к студентам с олимпов знаний и упорства. Два зрелых человека, сумевшие выстроить доверительные отношения, не переходя тонкую грань, представляли собой редкое зрелище, достойное восхищения, в глазах господина Шишмека, повидавшего на своем веку немало человеческих драм и комедий.

- Думаю, что она достойна этого как никто другой, Альп. Не знаю, почему госпожа Озгюр еще не выступает в суде со своей безупречной речь и манерой привлекать к себе всеобщее внимание. Уверен, что она смогла бы стать достойным адвокатом подобно Френсису Л. Веллману.

- Особенно хороши у нее бы удались перекрестные допросы, Омер, ты прав, - добродушно посмеялся Альп, подставляя под подбородок руку, опираясь локтем на полированный деревянный подлокотник. – Но даже ее выигрышная манера победоносно объявлять к концу лекции самые важные тезисы, не идет ни в какое сравнение с твоим чутьем на донесение информации современной молодежи. Я часто привожу тебя в пример своим студентам, рассказывая о великолепном Омере Унале.

- Ты возвел меня в ранг божества, Альп. Но у нас для этого есть Аллах. Или же - они, - иронично отозвался Омер, кивком головы указывая на портреты реформаторов, наблюдающих за ними со своего почетного места.

Безмолвные наблюдатели разговора между двумя старыми приятелями негласно откликнулись бликами на стеклах своих портретов. Это в попытке доказать свою прежнюю состоятельность солнечный луч проскользнул среди плотных, сизых, наполненных влагой, масс. А мужчины в этот момент рассмеялись, будто щупая среди прежней обрушившейся на них грусти точки соприкосновения ростки будущей надежды.

- На самом деле, я изменил подход к лекциям, Альп, - начал Омер. – В них все меньше теории, и все больше жестокой реальности, которая есть среди нас. Например, безопасность женщин в университетских кампусах. Раньше, такие темы казались мне слишком узкими. А теперь важнее стал не постулат «поставить себя на место преступника», а предупреждение об идеальной жертве, которой мы все можем оказаться.

Воспоминания незащищенных девушек до сих пор жгли изнутри. Не защитил. И еще сотни таких не. Пока он ставил себя на место преступника, оказалось, что важнее было предупредить, как не стоило себя вести. Сейчас он намеревался исправить эту ошибку.

- Я спрошу тебя еще раз, и, надеюсь, получу нужный мой ответ. Ты примешь мое предложение, Омер? – глаза ректора светились будто бы прежним светлым игривым блеском, так располагающим к беседе.

- Звучит так, будто ты собираешься на мне женится, Альп, - хохотнул Омер. - Но сегодня мой ответ именно тот, что ты ожидаешь. Можешь поставить мне лекции через неделю. Но, учти – я все еще включен в команду по расследованию убийства на Девичьей башне.

- Я прекрасно все понимаю, профессор Унал, - ректор замолчал на какую-то долю минуты. – Как думаешь, Цветочник вернулся?

Оба мужчины в том же порыве медленно, будто пробуя свои ощущения на вкус, подняли взоры глаз на фото молодой студентки. Их лица хранили печать времени, а она - осталась, по-прежнему, невинной и юной. Пятый год подряд, платаны роняли свои сухие, выбеленные солнцем, листья на тенистую аллею, а Буше – навеки замерла в этой комнате. Серость хмурого неба отражалась на стекле, оставляя на миловидном лице пятна условной грязи.

- Не знаю, Альп, - честно признался ему Омер, возможно озвучивая тяжелую истину. – Все слишком похоже, однако, как будто бы стало хладнокровнее. Это меня пугает, ректор.

Глаза мужчины внезапно потемнели, будто огонь в карих глазах вдруг превратился в обожжённые угли. Пальцы, до этой минуты спокойно лежащие на коленях, судорожно смяли твидовую податливую ткань, цепляясь за реальность. Температура в кабинете, до этого позволяющая Омеру задрать рукава пиджака вверх, ощутимо упала, вместе с задранными отворотами.

- Хочешь сказать, что будут еще жертвы? Это еще не конец? - вопрос ректора пронзил пространство не хуже ультразвука.

- Вероятнее всего, - сурово ответил Омер – Сегодня годовщина гибели Буше.

Профессор кивнул в сторону фотографии, укоризненно взирающей на двух людей, не сумевших облечь свое ораторское искусство в действие. Взгляд с портрета пронизывал насквозь. Они оба помнили эту памятную дату, выгравированную в памяти не хуже надгробной плиты у входа в корпус.

- Я помню, - с такой же суровость сжимая пальцы на подлокотнике, ответил ему Альп. – Она была одной из немногих, кто видел во мне мужчину, а не мешок с деньгами, Омер, что бы не говорили.

- Звучит как запоздалое оправдание, Альп, но я тебя понимаю. А профессор Эргюн? Он все еще работает?

- Нет. Уволился почти сразу, после твоего отъезда, как только вышел из отпуска без содержания. После похорон Мелек, они с женой развелись.

Кажется, за окном стало ощутимо темнее, а в кабинете тонким пронизывающим звуком стояла безусловная тишина. Подсказки для памяти мужчинам были не нужны, но сопровождали повсюду. Яркие корешки папок, прежде носящие разный характер, где красный – был цвет внимания, а зеленый – определял международные проекты, слился в одно бесформенное цветовое пятно, подобно таблицам Шульте. Персональное горе стало общим, развернутым в лабиринте факультетских стен. Тени на лице Буше переместились, обнажив ее небесно-голубые глаза, точь-в- точь, как у ректора Шимшека, которые смотрели на Омера.

В этот раз он его поймает. Непременно поймает. Даже, если для этого ему придется пожертвовать собой.

Внезапные громкие крики с улицы прервали и без того унылое молчание, наступившее в кабинете. Предметы вновь обрели реальные цвета и очертания, покуда мужчины, сведя брови, недоуменно переглядывались между собой.

- Господин Альп! – раздался призывный стук в дверь со стороны Мэрьям. – Господин Альп! Вы только посмотрите, что происходит!

Голос секретаря был настолько пронизан ужасом, что мужчины вскочили как по команде срочного вызова. В несколько стремительных шагов они выбежали из кабинета ректора, пересекая приемную в направлении панорамных окон с представшей перед ними ошеломляющей картиной. Мужчины прильнули к окну, вместе с причитающей Мэрьям, наблюдая как разворачивается возможный конец карьеры и жизни для замершей белокурой госпожи профессора, обутой в красные шпильки.

Две полицейские машины, вызывая резь в глазах своими яркими синими огнями, остановились почти перед входом во второй корпус, закрыв видимую часть черной памятной таблицы. Вокруг машин уже сгрудились плотной толпой множество студентов, невзирая на сильный дождь, который хлынул будто, сверху носили ситом воду. Переглядывание, перешептывания, гул как рой сопровождал возбужденные или сочувствующие вздохи и слова.

Омер насчитал как минимум шесть полицейских в темно-синей форме с закрытыми кобурами. Двое из них держали молодого мужчину с заведенными за спину руками, в лице которого он узнал Фатиха Картала.

Профессор замер, прикрыв глаза в долгом, натужном вздохе. Время, казалось, остановилось, обвив его сознание паутиной упущенных возможностей. Он не успел ее предупредить. Должен был, обязан был, за все то, что они прошли вместе. И не успел. С тех пор, как заметил фотографию женщины в квартире подозреваемого молодого Фатиха Картала, окунувшая его в ностальгию собственной жизни.

Горькое разочарование прокатилось по в миг ожесточенному лицу Омера, превратив их в маску из камня, от поспешных выводов той женщины, которая стояла прямо посреди подъездной дорожки. Кывылджим. Ее тонкие черные каблуки, почти идентичные каблукам госпожи профессора, беспомощно провалились в просветы между камнями брусчатки, разрушая всю её грозную осанку, превращая в нелепую карикатуру собственного гнева.

Профессор перевел взгляд в сторону женщины, которая, замерев, оставалась в обособленном, образовавшемся вокруг нее круге отчуждения. Её глаза, широко раскрытые от ужаса, впились в происходящее. Словно почувствовав его присутствие даже на таком расстоянии, она вскинула голову к окнам, встречаясь с ним взглядом в безмолвной, отчаянной мольбе.

Видение предстало перед глазами мгновенно. Темный, зловонный, загаженный испражнениями переулок, пропитанный запахом мочи и отчаяния. Где одно неверное движение могло лишить тебя жизни. Отвратительный злобный смех троих парней в неряшливой грязной одежде. И те же испуганные глаза в мольбе едва державшейся на ногах студентки-красавицы. Он тогда поработал руками на славу, без раздумий, позволив кулакам говорить за себя. Так, что пару суток провел в сырой камере предварительного заключения, на собственном примере изучая все тонкости правовой системы. В памяти всплыл другой момент — беззаботный смех профессора Озгюр, когда они вдвоём распивали бутылку вина на ступенях Стамбульского университета в предрассветных сумерках.

Фатих не сопротивлялся, что удивило профессора. Отстаивать свою правоту явно не было в характере молодого человека. Пригнув его голову, двое высокий молодых мужчин, усадили его на заднее сиденье одного из полицейских автомобилей, под громкое улюлюкание всей собравшейся изумленной толпы. На лице Кывылджим играла победоносная улыбка, контрастируя со стиснутыми в тонкую линию губами Омера, нервно барабанящего пальцами по пластиковой раме окна, словно пытаясь выстучать ритм своего раздражения.

- Что же это делается?! - вскричала Мэрьям. – Господин Альп, это же наш Фатих! За что они его?! Как же теперь госпожа Озгюр?!

Она распахнула почти настежь окно, предоставляя насыщенному страхом и неизвестностью воздуху проникнуть в широкое светлое помещение.

- Сынок! - тут же услышал Омер сдавленный голос профессора.

Госпожа Озгюр сделала шаг по направлению к машине, в которой сейчас сидел ее сын, и тут же встретилась с выброшенной в ее сторону рукой Кывылджим, преградившей ей путь. Грубо и безапелляционно.

Пальцы госпожи прокурора, длинные и тонкие, будто выточенные из слоновой кости, застыли в воздухе, образуя невидимую стену между женщиной и машиной. Что-то угрожающее было сейчас в этом жесте, отчего профессор замерла, так и не достигнув цели. Лицо ее побледнело, оставляя кожу холодной и липкой.

- Не нужно, госпожа Озгюр, - раздался голос Кывылджим. – Ваш сын обвиняется в убийстве первой степени.

- Этого не может быть, - сухо сказала профессор. – Мой сын не мог совершить преступление.

- Однако, он это сделал, - без возражений заявила Кывылджим. – Хотите, можете нанять ему адвоката. Он понадобится ему ...еще вчера.

Очевидная злость и надменное выражение лица, истончающего победу, прожгли глаза госпожи профессора. Две женщины встретились жесткими хлесткими взглядами, отделившими их от окружившей толпы, как могли бы встретиться в зале суда на противоположных сторонах защиты и обвинения. Вряд ли кто-либо из них двоих собирался сдаваться, истончая в воздух запах исконного женского противоборства.

Насмешкой судьбы сейчас Омеру показалось, как две его формы жизни мгновенно столкнулись, воплотившись в телах женщин: теория и практика, красный и черный, страсть и строгость.

- Что происходит, Омер?

Альп задал этот вопрос будто бы в заряженную пустоту. По крайней мере, удаляющаяся спина профессора подрагивала от напряжения, следуя сейчас к выходу.

- Госпожа прокурор!

Влиятельный резкий оклик профессора Унала заставил женщину развернуться на полпути к машине, охолонув ее будто хлыстом. Она резко развернулась, и на мгновение её лицо исказилось от смеси раздражения и досады.

Периферийным зрением она уловила силуэт женщины, стремительно удаляющейся к парковке. Спина госпожи профессора была натянута в напряжении, придавая ей воинственный облик, где остроносые красные лодочки как клинья на фоне строгого белого пиджака отмечали каждый шаг по направлению к парковке. Кывылджим успела перехватить и взгляд профессора в сторону госпожи Озгюр, кажется, выраженный в особом, уже ставшим знакомым заботливом проявлении.

«Ну конечно, профессорская солидарность – не иначе», - ехидно решила про себя Кывылджим, чувствуя неопределенный укол едва ощутимой внезапной ревности.

Профессор приблизился к Кывылджим вплотную, загораживая своей мощной спиной большую часть, образовавшейся вокруг них, неутихающей толпы. А с ними и вход в его исконную обитель теоретиков, куда несколько месяцев подряд звал ее ректор университета Бильги.

- Что происходит, Кывылджим?! – взревел профессор, губы которого подрагивали от раздражения. - Что за цирк ты здесь устроила?!

Большие карие глаза распахнулись от брошенной в ее адрес фамильярности, да еще и при всех, кто сейчас окружал их плотным кольцом, надеясь увидеть ярое противостояние. Кывылджим невольно отступила на шаг, скрещивая на груди руки, чувствуя, как в ее теле закипает ярость от противостояния с этим мужчиной. И его властным голосом. В точности, как в той ванне, когда он сжимал ее руки, как сейчас сжимает своим голосом ее решения. Даже толпа моложавых людей и нескольких профессоров будто бы негласно разделилась на две стороны, образовав полукруги между обоими участниками предстоящего объяснительного разговора.

- Не припомню, чтобы мы переходили на «ты», господин Омер! – злостно бросила в ответ Кывылджим. – Что касается остального, - она оглянулась на толпу, чувствуя, как липкая волна страха захватывает ее постепенно, начиная с шейных позвонков. – Все вопросы – не здесь. Можем поговорить в прокуратуре. Главный прокурор выдал ордер на арест Фатиха Картала на основании прямых улик в его адрес.

Голос Кывылджим ощутимо дрогнул. Больше всего она ненавидела толпу. Не сейчас. Не здесь. Не при всех этих людях.

- Ты торопишься, госпожа Кывылджим, - намеренно отключая в данную минуту возможность лицезреть ее внутренние страхи, с нарастающим неодобрением, сухо продолжил Омер. – Все найденные против него улики являются косвенными. А ты устроила целое шоу, к тому же перед лицом его матери.

Что это была за женщина? Заноза под его кожей, ежеминутный раздражитель. Её неумолимое присутствие в его личном пространстве действовало на нервы. Этот влекущий запах цитруса, словно вызов, преследовал его повсюду. А её непокорность, гордая и дикая, распаляла его гнев. Он жаждал дистанции, мечтал забыть о том, что чувствует, но эта женщина вторгалась в его жизнь вихрем, сметая все на своем пути.

Прямо как сейчас.

- Вы забываетесь, господин Омер, - процедила Кывылджим. – Какое право, Вы имеете указывать мне, какие улики считать косвенными? С каких пор психологи-криминалисты принимают решения о задержании вероятного убийцы, минуя прокурорское мнение?

Слова женщины отбивали четкий значимый ритм, направляя свои огненные стрелы в мужчину, подобно богине войны. Оборона Кывылджим вновь вышла вперед, почуяв давление на то место, где она считала себя победительницей.

Омер повел бровью, отмечая ее распаленное состояние. И краем глаза, отметил, как серые краски опускались на прежде уверенное лицо Кывылджим. Сзади, спереди, повсюду, замкнув плотное кольцо коршунов вокруг жертвы, молодые и не слишком люди обменивались мнением, ловя каждый взгляд женщины прокурора. Низкие тяжелые фиолетовые облака замыкали круг подобно крышке, оставляя Кывылджим один на один с ее главными страхами.

Он уловил в миг пришедшую в его голову идею, вспыхнувшую на инстинктах, и моментально принял решение. Это будет терапией. Болезненной, жестокой, но действенной. Использовать собственное раздражение от скоропалительных выводов этой женщины, приправив его материнскими чувствами университетской подруги, обернув эмоции обоих в противоборство на почти судебной арене. Ее сопротивление должно было сыграть с ней злую, но действенную шутку. Его личный метод избавить ее от страха. От панических атак при виде толпы, одну из которых он наблюдал на пристани.

- Каждую из улик, выступающих против него, можно легко опровергнуть, Кывылджим, - наступательно начал Омер.

- Интересно, каким образом? – злостно усмехнулась женщина. – Закрыть глаза на препарат "Batrocor"? По экспертизе Нурсемы, именно эти пилюли были найдены в квартире этого человека!

- Все капсулы на месте, госпожа прокурор. Найденный препарат без отсутствующих элементов – так себе доказательство вины, Кывылджим, - невозмутимо сказал Омер.

- Заказ аппрета на имя компании господина Фатиха, по очевидности, тоже насмешка для Вас, господин Омер?

- Сотрудники его компании играли в пейнтбол через неделю после заказа аппрета. Я поинтересовался у одного из работников пейнтбольного клуба. Они часто обрабатывают камуфляжную одежду защитным слоем аппрета, чтобы предотвратить износ поверхности.

Температура окружающего их пространства заметно повысилось, как и кипение бурлящей крови в теле женщины. Будто огонь, разгорающийся между ними, кидал искры в пространство, распаляя его. Прямо сейчас, под градом чужих голосов, на глазах у всех, в пух и прах, разносились ее аргументы, пока люди плотным кольцом выплескивали в воздух волну возмущения.

- Прямое доказательство – переписка с Гюнай и созданная им группа. Этот человек болен, господин Омер! Он создал себе образ покорителя женских сердец Волкана, пока тихоня Фатих исполнял роль примерного сына и начальника! Вам ли не знать про раздвоение личности?!

- Это не имеет ничего общего с диссоциативным расстройством идентичности, Кывылджим, - вскинув бровь, и внимательно наблюдая за женщиной ответил Омер иронично. – Считай это баловством неуверенного в своей любви мужчины. Он явно влюбился в одну из участниц, боясь представиться собственным именем. Такую же тактику он использует и с другими, являя на арену того, кем хотел бы стать. Не так ли?

Гневные вспышки яростных карих глаз немедленно устремились в сторону самонадеянного Апполона, находившегося на привычной ему территории.

Как он смеет так прилюдно укорять ее в подобном?! И что он мог знать о той нелепой встрече в баре?!

«Что этот мужчина о себе думает?! Он абсолютно точно не находится на своих лекциях по криминалистике, а ведет себя как будто упивается влиянием на аудиторию!» - процедила Кывылджим внутри себя.

Она ехала сюда с четкой, грамотной выстроенной линией обвинения. Все улики, полученные за последнее время сложились в качественный пазл, который прилюдно разрушался от доводов этого мужчины. Помимо всего, ей нужно было унять свое лихорадочное возбуждение. Глупость от собственного поступка в баре, глупость своей дочери – обе оказались жертвами в руках этого надменного молодого человека, взирающего на нее из затемненного окна полицейского автомобиля.

Кывылджим расцепила сложенные на груди руки, опуская их вниз в позе открытого противостояния. Ее тело дышала огнем, в котором одновременно столкнулись желание доказывать и скрыть идиотское положение женщин Арслан, польстившихся на обаяние ублюдка, который убил женщину!

Омер едва заметно кивнул, с удовлетворением отмечая эту перемену в языке тела женщины, которую он вел за собой в сложном танце.

«Следующий ход, Кывылджим», - едва заметно улыбнулся Омер.

- Аренда яхты зарегистрирована на его имя, ОМЕР! – не замечая, казалось, собственного перехода, продолжила Кывылджим в запале. – Кольцо и фата подкреплены банковской выпиской об оплате.

- Он сделал подарок другу, Кывылджим, - с почти уже смехом, проговорил Омер. - У него скоро свадьба. Тебе ли не знать, как проверяются свидетельские показания?

- А как же змея? У него перстень и татуировка на спине, Омер!

- Фатих родился в 2001 году, Кывылджим. Неужели ты не видела его досье? Это год Змеи по китайскому календарю. Что касается перстня – змея – символ мудрости и знаний, как например на посохе Асклепия. Это фамильная драгоценность.

Возможно, в иной ситуации, когда мир сжался бы вокруг них до размеров ее собственного кабинета, Кывылджим с радостью преподала урок этому мужчине и огрела его чем-то весомым. В данную минуту ее взгляд невольно скользил по достаточному увесистому учебнику по уголовному праву, который держал в руках один из студентов, затерявшийся в толпе любопытных лиц, стоящих вокруг них. Ее пальцы даже непроизвольно сжались, как буто уже обхватили твердую обложку учебника, опуская его на голову профессора. А губы невольно приоткрылись, давая Омеру пространство для почти низменных видений. Щеки полыхали от собственной напористости.

Внезапно, Кывылджим отступила назад, прямо в массу людей, смеряя самодовольным взглядом всех присутствующих. В особенности, любопытных на стороне Омера Унала. Толпа вокруг нее пульсировала, впитывая каждое движение, пока платаны едва шелестя своими листьями, наконец, пришли в движение, нарушая свое отрешенное состояние сегодняшнего утра.

- Тогда посадим его на детектор, Омер, - гордо заявила она.

- Как хочешь, Кывылджим. Но всегда помни, что есть опасность предъявления результатов детектора в суде. Он не покажет ничего ни в случае, когда человек говорит правду. Ни в случае, когда преступник внутренне оправдал свою мотивацию. Как это было с серийным маньяком Андреа Ковальски в США, в 1983 году.

Плотный густой воздух, наполненный запахами прелой травы, развеивался. Резкий порыв ветра разогнал застывшую в нем взвесь, принося не только прохладу, но и заметное облегчение в теле Кывылджим. Она больше не чувствовала себя заложницей сгрудившихся вокруг нее людей. В какой-то момент, она вообще совершенно забыла об их существовании. Будто бы главной целью стало желание прилюдно доказать собственную правоту. Толпа, которая прежде казалась, огромным темным пятном, наступающим на нее, теперь с восторженными глазами смотрела за мужчиной и женщиной. Кывылджим стояла среди людей, полностью открытая, в обыкновенной своей позе.

- У него нет алиби, Омер, - провозгласила она. – Я проверила его показания. В день смерти Гюнай он вышел из дома в восемь часов вечера и вернулся только под утро. Кроме того, волос на толстовке, найденной у Гюнай совпал по ДНК с волосом Фатиха Картала.

Профессор глядел на нее исподлобья. Глаза женщины горели, дыхание стало сбивчивым, плечи расправились. Взгляд ходил по десяткам людей, с интересом наблюдающих за ними, как взирал на всех сам господин Кемаль Ататюрк с высоты своего политического полета.

Он даже приблизился к ней, нарушая любые дистанции. Его метод сработал. Толпа была рядом с Кывылджим, а Кывылджим – спокойна и уверена.

Она была прекрасна. Прекрасна в своей злости. В своей надменности. В своей страстности. Было ли в ней что-либо лишнее? Омер слабо это осознавал, подчиняясь танцу, в котором ведущей была она. Два танца, один – лечащий страхи, другой – дарующий любовь.

- Я сдаюсь, Кывылджим, - улыбнулся он, поднимая вверх руки. – Но ты, все же поторопилась.

Если бы в эту минуту не раздался обоюдный звонок на телефоне, Омер даже бы не заметил, как в панорамных окнах четвертого этаже добродушно улыбается господин ректор. Он слегка кивнул, указывая на Кывылджим, и поднял вверх большой палец, отвечая на звонок. Что одновременно с ним сделала и госпожа прокурор, делая шаг навстречу Омеру, подспудно ища в нем укрытие от порыва сильного ветра.

На экране Омера высветился номер профессора Озгюр, пока Кывылджим строгим голосом отвечала на звонок Чинара.

- Омер, это Хэвес. Прямо сейчас я еду в Центральное отделение полиции, к вашему начальнику господину Эртугрулу. Я попрошу тебя только обо одном. Фатих не виновен. Пожалуйста, помоги нашему сыну.

Пораженный оглушительными словами женщины, Омер мгновенно развернулся к Кывылджим, врезаясь в нее собственным большим телом. Ничуть не отдаляясь, женщина подняла плотный взгляд, наполненный холодным, беззвучным ужасом.

- У нас еще одна жертва, Омер, - ледяным голосом произнесла госпожа прокурор.