О тишине
Утренний секс поспособствовал спокойствию Хенджина перед наступающим днем. Все утро он вел себя нервозно и рассеянно: сначала забыл закрыть зубную пасту и не прополоскал щетку, потом сжег яичный рулет и в самом конце, когда у Феликса уже начался нервный тик, разбил одну из его любимых кружек. Хенджин почти слезно извинялся и собирал осколки трясущимися руками, и Феликсу становилось жалко своего бедного альфу от одного этого вида. Он прижал Хенджина к себе, поцеловал в лоб и вымученно выдохнул: «Иди в комнату. И Коко с Фифи забери, а то лапы поранят».
И затем, наконец собрав самые мелкие осколки пылесосом, Феликс впустил Коко и Фифи позавтракать, а с Хенджином занялся сексом. Это помогло. Хенджин успокоился и уснул как младенец на Феликсовой половине постели, уткнувшись лицом в его подушку. Разглядев в отражении зеркала в ванной яркие - действительно яркие - засосы по всей шее, Феликс лишь вздохнул и попытался вспомнить, где лежит тональник, которым только в таких случаях он и пользуется.
Сегодня им предстоит трудный день, и Феликс не до конца уверен, что Хенджин готов встретиться со своим папой спустя несколько лет разлуки. Если говорить честно, Феликс тоже чертовски переживает. Это ведь что-то вроде знакомства с родителем, пусть цель встречи немного другая. Но это не отменяет факта того, что Феликс должен выглядеть великолепно и вести себя хорошо, чтобы понравиться и показать папе своего альфы, что его сын в хороших руках. Феликс - первый омега, которого Хенджин собирается познакомить с папой, и это, на самом-то деле, очень ценно.
Выкинув сгоревший омлетКорейский яичный рулет и омлет в нашем случае - одно и то же. Просьба не отмечать это как ошибку. в мусорное ведро, Феликс садится за стол и включает телефон. С момента рождения маленького Вону Чонин каждый день присылает кучу фотографий и видео с его участием. То Вону ест, то Вону спит, то Вону какает... В общем-то, пока что это все, что умеет делать полуторамесячный ребенок. Ну и плачет еще, но Чонин, к счастью, не записывает детские истерики на видео.
А если говорить честно, из Чонина получается неплохой папа. Его родители и родители Чана помогают советами, иногда отправляют материальную помощь и, бывает, приезжают в гости, чтобы посюсюкаться с младенцем и в очередной раз заявить: «О, у него твои глазки, Чонин. А губки прям как у Чана». Феликс пару раз пытался разглядеть, у кого там чьи глазки, чей носик и чьи губки, но так и не смог. Новорожденная малышня вся на одно лицо. Пока что малыш пахнет молоком, как и все младенцы, и еще долго будет носить этот запах, но Феликсу нравится думать о том, что однажды из этого крохи вырастет большой и крепкий альфа. По крайней мере родители точно воспитают его подобающим образом.
Вчера Феликс пришел к новоиспеченным родителям в гости. Чан был на работе - теперь он берет дополнительные часы, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, а то подгузники и прочие товары для новорожденных нынче подорожали. Чонин, глядя на Феликса самым жалким из своего арсенала взглядом, расплакался и полез обниматься. А свой слезный порыв объяснил усталостью. Феликс не нашел другого выбора - отправил бедного друга отдыхать и провел несколько часов с Вону, периодически прерывая бурные истерики тихим шепотом и мягкостью феромонов и поглядывая в сторону измотанного Чонина, спящего на краю большой кровати. И Феликсу даже понравилось. Внутренний омега укоризненно заявил: «А когда я уже буду держать на руках своего ребенка?», и Феликс хлопнул себя по щекам, чтобы не начать думать об этом снова.
В последнее время он часто ловит себя на подобных мыслях, а еще чаще натыкается на видео с младенцами в социальных сетях и думает, что, наверное, вселенная делает прямые намеки таким способом. Да, пора бы уже наконец создать семью - возраст подходящий, да и сам омега в принципе готов.
С того момента, как они вскользь поговорили с Хенджином об этом, ничего не изменилось. Феликс все еще хочет завести семью и, возможно, сильнее, чем несколько месяцев назад (а новорожденный Вону, кажется, только и подначивает). Но Хенджин больше никогда не поднимал эту тему - они все так же, как и раньше, пользуются презервативами во время течек, и никто из них так и не предложил отказаться от контрацепции. И Феликса порой что-то тянет просто поговорить об этом, узнать у Хенджина, не соврал ли он тогда, в свой день рождения.
- Ты сделал новый рулет? - альфа появляется на кухне спустя час, когда омега ставит на стол две тарелки с разрезанным пополам рулетом и включает чайник. За окном светит майское солнце, и омега опускает жалюзи на кухонных окнах. Сзади мягко прижимаются, кончик теплого носа приземляется на пахучую железу, затем на загривок, и омега невольно дергается. - Извини, кис, я куплю тебе новую кружку.
- Да хрен с ней. Главное, что ты в порядке. Ты ведь точно не порезался?
Ответом, когда Феликс оборачивается, служит длительный поцелуй, горячий язык скользит по губам. Феликс обнимает Хенджина за шею, притягивает как можно ближе к себе и чувствует прикосновение татуированных рук, которые задрали розовую ночнушку и добрались до ягодиц.
- Нет, иди к черту, никакого второго раза, - с недовольством бурчит он, но Хенджин все равно не дает выбраться из объятий и мажет пухлыми губами по щеке. Феромоны вздрагивают и сгущаются, и Феликс вновь обнаруживает влажность в новом белье, поэтому раздраженно вздыхает. - Какой же ты невыносимый...
- Ты помогаешь мне успокоиться, поэтому молчи и не рыпайся, - шепчут в шею. Феликс закатывает глаза и позволяет немного покусать свою шею.
В итоге они съедают остывший яичный рулет и добавляют в чай кипяток.
Когда часы показывают половину одиннадцатого, Феликс надевает белый лонгслив и голубые брюки. Так бы он с радостью накинул на себя что-то с высоким горлом, дабы скрыть новые засосы и не тратить тональный крем, но конец мая в этом году жаркий для подобной одежды, поэтому с унынием на лице Феликс распределяет тональник по шее и стреляет обиженными взглядами в сторону Хенджина. Тот, уже давно переодевшись, стоит рядом и улыбается довольным котом, сложив руки на груди.
- Ой, хватит так смотреть на меня, - говорит он. - Тебе самому это нравится.
Гордо вздернув подбородок, Феликс возвращается к делу. Однако стыд все равно отпечатывается на щеках румянцем. Ему нравится, да, ему безумно нравится, когда на теле остаются следы от любимого альфы. Иногда это сводит с ума. А иногда, к сожалению, Феликс забывает замазать засосы утром и потом весь день ловит косые взгляды от студентов, не понимая, почему же они все так пялятся. Был уже один такой случай. В тот день Феликс немного проспал и упустил из виду оставленные Хенджином следы, а уже в универе один из студентов-второкурсников сдал готовый тест и, не отходя от преподавательского стола, указал на свою шею. Феликс покраснел от насмешливого «Господин Ли, вы тут забыли замазать» и прикрыл следы распущенными волосами. А студент еще и хихикнул напоследок, прежде чем выйти из аудитории.
- Ты меня, знаешь ли, тоже разрисовал, - оттянув ворот черной футболки с подвернутыми рукавами, Хенджин являет Феликсу одно-единственное маленькое пятнышко под ключицами. Феликс кривится.
- Его даже не видно, ты драматизируешь.
Замазать засосы, конечно, дело простое, но вот этот запах, приевшийся к телу после секса и так и не исчезнувший после душа, спрятать никак не получится. Феликс немного тревожится по этому поводу, разглядывая заводящего мотоцикл Хенджина. Тот совершенно спокоен. Ну просто чудо.
- Мы ведь не останемся на ночь? - с надеждой в глазах говорит Хенджин. Феликс убирает одну ладонь с торса любимого и поднимает лицевой щиток на шлеме.
- Хенджин, ты же знаешь, что я не люблю ночевать в гостях. К тому же у меня нет с собой сменной одежды.
- Это хорошо.
- А что? Не хочешь там ночевать?
- Нет, - Хенджин сдвигает лицевой щиток Феликса на место и добавляет: - держись крепче, кис, сегодня нет пробок.
- Нет, даже не думай опять гнать как сумасшедший.
***
Когда они въезжают в Намъянджу, неприятные воспоминания проникают в голову и не могут отпустить вплоть до момента, пока они не останавливаются около старенькой забегаловки, чтобы купить газировку. Феликс вспоминает, как Хенджин рыдал в голос и прижимался к нему в поиске поддержки, как Хенджин потом упал на колени и они продолжали обниматься, но уже на грязной земле, прямо на виду у редких посетителей колумбария. Мысленно Феликс отметил этот день как один из самых ужасных дней в своей жизни, потому что это было действительно ужасно. Он все еще думает о том, как долго тогда пришлось успокаивать Хенджина, который трясся как банный лист и от холода, и от истерики. Феликс бережно целовал его в мокрые щеки, доставал из сумки салфетки, чтобы они оба высморкались, и шептал: «Тише, Джинни, все в порядке. Я с тобой».
Омега морщится.
- Все нормально? - альфа сводит брови к переносице, придерживая прозрачную дверь кафе.
- Как ты себя чувствуешь? - интересуется омега, протирая крышку банки с газировкой влажной салфеткой. Альфа озадаченно смотрит в ответ и приваливается бедрами к припаркованному мотоциклу. Из забегаловки выходит парочка влюбленных подростков.
- Нормально. Почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, просто... - истерзав зубами и без того шершавую кожицу на нижней губе, омега подходит ближе и прислоняется к альфе, чтобы тот обнял его. Тревожность медленно испаряется - так влияют родные терпкие феромоны, прячущие его беззащитное тело в невидимую толстую оболочку защиты. - Ничего, забей. Я переживаю из-за встречи с твоим папой.
- Врешь ведь. Я не люблю, когда ты делаешь это.
Феликс зарывается носом в пропахшие ветром пряди. Неподалеку останавливается пригородный красный автобус, и пассажиры выходят на теплую улицу один за другим. Кого-то ждут родственники, кого-то - друзья, а пассажиры-одиночки, видимо, возвращаются домой после рабочего дня. Печально, что кому-то приходится работать в субботу. Феликс вздыхает и отодвигается от Хенджина.
- Вспомнил о том, как мы приехали сюда в прошлый раз.
- Кис, все хорошо. Пока ты рядом, я в порядке, - пухлые губы Хенджина расцветают в ласковой улыбке, а ладонь мягко сжимает Феликсово бедро, и Феликсу требуется несколько секунд, чтобы не дать волю слезам и поцеловать эти губы. Хенджин действует на него как успокоительное. Это потрясающе.
Потерявшись во времени, они обнимаются и дышат друг другом. Феликс знает, что Хенджин волнуется и что его волнение более глубокое и тревожащее, поэтому, когда они все-таки выезжают на проезжую часть, Феликс дарит любимому больше успокаивающих феромонов. Пусть они разлетаются во встречном ветре, Хенджин все равно чувствует их и в ответ, когда на светофоре загорается красный, переплетает с Феликсом пальцы. Немая благодарность - Феликсу большего и не надо, важно лишь знать, что рядом с ним Хенджину становится чуточку лучше.
Намъянджу не так сильно отличается от Сеула - совершенно такой же город, те же магазины, автобусы и люди. Однако каждый уличный поворот не забит толпами жителей и приезжих, да и атмосфера здесь поспокойнее. Если, конечно, не брать во внимание их прошлую поездку. Феликс хмурится и отгоняет воспоминания, ему не хочется думать об этом снова и снова, прокручивать лицо разбитого вдребезги Хенджина и вместе с ним дрожать от слез. В этот раз они приехали сюда с другой целью и надеются вернуться домой счастливыми.
- Эй, - Феликс треплет Хенджина по плечу, пока тот ставит мотоцикл на подножку, и нервно закусывает губу. Хенджин вопросительно кивает, и Феликс вновь притягивает его к себе. Под ладонью сердце бьется в ускоренном ритме - совсем рядом находится нужный дом. - Все будет хорошо.
- Думаешь? - шепчет Хенджин, устраивая подбородок на чужом плече. Его пытаются привести в чувство ласковыми прикосновениями к спине. Напротив маленький бледно-баклажановый домик, еще совсем не изведанный, но Хенджин знает: это тот дом, порог которого ему придется переступить. И уже не важно, хочет он этого или нет. Они потратили час своего времени, чтобы приехать сюда, и назад пути больше нет.
- Хотел бы сказать, что знаю, но... К сожалению, пока только надеюсь, - губы, растянутые в усмешке, целуют в висок, и Феликс на ощупь находит ладонь Хенджина, чтобы взять ее в свою. На соседней улице гудят машины и смеются дети, высоко в небе пролетает самолет. - Жизнь продолжается и продолжится, даже если у нас здесь что-то сложится не так. Давай просто разберемся с этим, вернемся домой и завалимся спать.
Хенджин щурится, реагируя на выползшее из-за облаков солнце, и улыбается с благодарностью, от которой, Феликс в этом не признается, сердце болезненно сжимается. Сердце сжимается всегда, когда Хенджин благодарен Феликсу из-за таких простых вещей.
- Если бы ты только знал, как сильно я люблю тебя...
- Поверь, Джинни, сегодня утром я уже узнал, - хихикает Феликс и прикладывает ладонь к шее.
***
Здесь, за столом, обставленным разнообразием еды, Хенджина одолевает чувство неловкости и укол обиды. Хочется домой. Хочется схватить Феликса за руку, потянуть за собой к мотоциклу и отвезти в однокомнатную квартиру, чтобы они больше не находились здесь, чтобы, вплотную прижавшись друг к другу, уснули на двуспальной кровати, а домашние питомцы лежали где-то в ногах и тихонько мурчали. Тело сковывает липкая усталость.
Но Феликс рядом. Феликс крепко сжимает ладонь Хенджина в своей, дарит ему безмолвную поддержку частыми взглядами и скользящими по дрожащим пальцам прикосновениями. Феликс обнимает Хенджина бережной теплотой своих феромонов, и Хенджин действительно замечает замедление своего сердечного ритма.
Хенджин смотрит на папу и понимает, что они совсем не похожи. Чужие друг другу люди и не виделись более шести лет с того момента, как Хенджин нашел деньги на кремацию, на аренду ячейки в колумбарии на окраине родного города. Тогда был удивительно холодный мартовский день, дождь капал с серой грязной крыши колумбария и разбивался о мощеную дорожку, ведущую к зданию. Когда папа поставил урну с прахом в нужную ячейку, Хенджин почувствовал застрявший в горле ком и сказал: «Я не хочу тут больше быть». И папа понял, что речь шла не о колумбарии. Речь шла о квартире, решительности вернуться в которую Хенджин так в себе и не нашел. С того момента он никогда там не появлялся. А потом папа продал эту квартиру и отправил половину суммы от продажи сыну.
И сейчас между ними огромная пропасть - Хенджин заглядывает в нее, но не видит, где она заканчивается, где это черное дно. Минджун улыбается, показывая Феликсу фотографии из детского альбома, и Хенджин не слышит, о чем они переговариваются, из-за чего смеются, потому что в ушах звенит. И если глаза папы остались такими же, то изменился взгляд. В нем, сталкиваясь со свободой, плещется надежда на долгую беспечную жизнь.
«Но ты ведь не можешь знать наверняка. Твой папа тоже хочет быть счастливым».
Почему папа до сих пор носит фамилию отца? Почему еще не вышел замуж за своего альфу, чтобы взять его фамилию? Почему под хвостом темных каштановых волос загривок не помечен острыми клыками?
- Джинни, - тихий голос вырывает из мыслей, и Хенджин переводит взгляд на Феликса, немного встревоженного его отчужденным поведением. - Все хорошо?
- Да-да, просто... Надо подышать, - Хенджин, напоследок сжав небольшую ладонь с кольцом на безымянном пальце, убирает ее со своего колена и выходит на улицу. В висках стучит кровь, клонит в сон. Рецепторы больше не раздражены давно забытым запахом, и Хенджин вдыхает полной грудью, присев на деревянные ступени. Может, правда сбежать? Наплести папе про внезапные неотложные дела, взять Феликса под руку и позорно сбежать?
Нет, это же так глупо... Хенджин никогда не опустится так низко.
- Ты очень изменился.
Он вздрагивает и оборачивается, встречая на пороге дома папу. С их последней встречи он немного набрал в весе - лицо обрело здоровый румянец. И волосы больше не такие короткие, как раньше.
- Но так и не научился скрывать свои горькие феромоны, - Минджун печально улыбается и садится рядом. - Твой омега, он... Очень милый. Немного помешанный на чистоте, но милый.
Белая машина со свистом шин заезжает за угол, детские веселые крики по-прежнему звучно касаются слуха, а облака с неба медленно исчезают вдали, плавно утекают в сторону горизонта. Хенджин слушает о том, как папа размышляет о Феликсе, о его потрясающих длинных волосах и ярких поцелуях солнечной весны на лице - о веснушках.
- У вас ведь все серьезно?
- Да.
- Я очень рад, что ты счастлив, Хенджин, правда. Прекрасно, что ты нашел того, кто любит тебя и кого любишь ты.
Хенджин улыбается уголком рта и понимает, как сильно жжет глаза, поэтому отводит взгляд в сторону - цветущие деревья кажутся куда интереснее. Он задерживает дыхание, словно боится не услышать какое-нибудь тихое папино слово, но папа молчит и тоже наблюдает за покачивающимся от легкого ветра кленом.
- Хочу завести с Феликсом семью.
- Да? - родной голос приобретает веселые ноты. - Это прекрасно. Уверен, вы будете хорошими родителями. Хотя я уже совсем не знаю... Тебя.
Хенджин кивает и закусывает губу. Да, папа совсем не знает его. Не знает ничего об этих татуировках, о прошлых отношениях, о ежегодном посещении колумбария и об огромной зияющей дыре прямо в груди - там, где бьется сердце.
- Почему ты продал квартиру? - спрашивает он, и на морщинистом лице родителя появляется хмурость. Рецепторов касается ежевичная горечь с кедровой примесью.
- Потому что не хотел жить там, где умер мой муж. А разве ты бы смог каждый день возвращаться в квартиру, которая хранит его запах, и понимать что его уже нет, что он умер прямо на той кровати, в которой ты спал последние двадцать лет? - поджав губы, Минджун смотрит вслед бездомному коту, скрывшемуся за высокой сосной. Потом взгляд опускается на пыльно-серый асфальт. Хенджин стискивает зубы, проследив за скатившейся по чужой щеке слезой. - Хенджин, если ты думаешь, что я забыл о нем, то ошибаешься. Я до сих пор скучаю, постоянно вспоминаю день, когда мы встретились, и перебираю фотографии. Бывает, чувствую его метку на себе... А ее нет уже шесть лет.
- Ты мог... - Хенджин оглядывается на окно, не находит за розовыми занавесками Феликса и облизывает губы. Если бы Феликс прямо сейчас успокаивал его своими феромонами, было бы в разы проще говорить об этом. - Знаешь, ты мог бы просто развестись с ним, когда он начал пить, и тогда бы все было по-другому.
Ответ остается висеть в воздухе. Минджун держит каменное лицо, словно его совсем не заботит эта тема - словно они общаются о погоде и обсуждают сплетни о соседях. Но худые ладони смахивают слезы с щек, а родной запах, который в детстве Хенджин ассоциировал с теплом ягодного чая, с мягкостью некогда коротких каштановых волос и прелестной родинкой, нашедшей место там же, где и его родинка на лице, неприятно оседает на языке. В то время, когда отец начинал пить, папа медленно, но верно угасал. Иногда он был особенно уставшим, иногда - раздраженным. Хенджин знал, что папе тяжело давалось каждый день улыбаться собственному сыну, но он улыбался. А Хенджин надеялся, что совсем скоро отец прекратит заниматься этим и стены их двухкомнатной квартиры сотрут резкий смрад перегара. Может быть, сейчас они уже стерли его, но не так, как хотел этого Хенджин.
- Хенджин, я любил его.
- У тебя просто не хватило смелости подать на развод. Ты скажешь, что хотел, чтобы я рос в полной семье и не чувствовал себя обделенным... Но лучше бы я рос в неполной семье, чем каждый день... - вздохнув, Хенджин отмахивается и приваливается к деревянным перилам плечом. Взмокшие виски болят, и боль отзывается в черепной коробке, заставляет его дышать глубже. И вдруг Хенджин понимает, что со стороны выглядит позорно: он, взрослый альфа, плачет как маленький ребенок. Так отвратительно. - Тебе было жалко отца, поэтому ты продолжал давать ему деньги на алкоголь, когда он въебывал туда половину своей зарплаты.
Наверняка папа хочет поморщиться и сказать: «Не выражайся». Хенджин не знает, и, если честно, ему плевать. Просто это произошло - отец слег в могилу из-за алкоголя, а папа помог ему в этом. В первые несколько лет, возможно, он и пытался вразумить мужа кодировкой, угрозами и ссорами, но потом смирился.
Хенджин вытирает лицо ладонями и поднимается со ступеней. Ноги затекли, и он упирается левой рукой в перила, чтобы перевести дух. Феликс там, наверное, уже заждался и заскучал - как-то неправильно оставлять его в одиночестве.
- Хенджин, если ты заведешь детей, то не дай им видеть того, что видел сам, - досадный шепот, почти не различимый в отчетливом лае собак и детском смехе, врезается в спину, и Хенджин открывает белую дверь, ведущую в дом.
- Уж поверь, я дам им все, что должен был получить сам. И они всегда будут видеть перед собой счастливых родителей, которые любят друг друга.
Когда дверь закрывается, мертвая тишина обрушивается на голову звоном в ушах. Больше нет ни лая собак, ни смеха, ни пения птиц - только настенные часы на том конце дома продолжают тикать в прежнем ритме. На полу у входа ковер с цветочным декором, на стенах висят картины.
- Ты тут милашка. В этом странном синем костюме со стразами, - не оборачиваясь, говорит Феликс. Он все еще сидит за столом и держит в руках пестрый желтый альбом с фотографиями. Та же поза, столько же чая в прозрачной кружке. Как будто прошла минута с тех пор, как Хенджин вышел на улицу. Он скидывает обувь и возвращается к белому столу. Феликс не поднимает глаз - понимает все по запаху.
Руки обнимают крепко, обвивают его талию. Хенджин утыкается носом в бледную шею - что-то внутри требует жадно впитывать в себя любимые феромоны и не отпускать Феликса ни на секунду. Хенджину, по правде, необходимо, чтобы Феликс защитил его, такого слабого и потерянного.
- Знаешь, когда у нас родятся дети, я хочу, чтобы они были самыми счастливыми на свете, - поцелуй ложится на пахучую железу, и альфа трется о нее самым кончиком носа, вызывая нужную ему дозу мягкого аромата. Глаза щиплет, а на ресницах снова скапливаются слезы. Какой это по счету раз за сегодня? - Хочу, чтобы ты обучил их английскому и поддержанию чистоты в нашем доме. А я... А я постараюсь каждый день радовать их чем-нибудь вкусным и буду проводить с ними все свое время. И с тобой, конечно. Как я вообще могу не проводить время с тобой?
В моменте Хенджин понимает кое-что еще: Феликс знает о нем слишком много - он буквально первый, кому дозволено все это знать. Феликс видел его плачущим, практически полностью разбитым и оголенным, но ни разу не осуждал за это. Феликс никогда не пререкался и не пользовался своим положением - а ведь Хенджин, когда по уши влюблен, становится особенно покладистым и безотказным. У Феликса было множество возможностей вести себя плохо, но, пусть с ним бывает чертовски трудно, Феликс всегда понимал и принимал.
Красота в недостатках - у Феликса их немало. И Феликс идеален с ними. А Хенджин его безгранично сильно любит и больше не желает отпускать.
Голова кружится, и хочется очутиться дома, в теплой постели, где никто не сможет потревожить. Короткие пальцы ласково вплетаются в волосы, и омега слабо и устало, но улыбается. Его феромоны дарят долгожданный покой, действуя как транквилизаторы, и пульс уже не стучит так бешено. Альфа разглядывает собственную нелепую фотографию в детском альбоме, и альбом кажется таким толстым, тяжелым, будто все это время он заполнялся фрагментами беззаботного детства. Только это лишь искаженное восприятие, не более.
- Хорошо. Так и будет, - наконец шепчет омега, и в его голосе проскальзывает явное согласие. Оно такое простое и беспечное, словно омега уверен в своих словах. Словно так и вправду будет - их общее будущее.
- Поехали домой, пожалуйста. Не могу тут находиться.
- Так быстро?
- Мне хватило этих двух часов.
- Ладно, - беззаботно отвечает Феликс - никаких лишних вопросов. Он понимает все без слов, лишь по вяжущему язык запаху и ощущению влажности на своей коже. Феликс скользит ладонью по щеке Хенджина, стирает мокрые следы на переносице и ласково трется кончиком носа. От прикосновения теплых губ лицо приятно покалывает. - Поехали домой. Мне тоже здесь немного неуютно.
За окном поднимается ветер. Минджун все еще сидит на ступеньках, кутаясь в синий шерстяной кардиган, когда Хенджин находит желтый стикер и ручку в дебрях одной из столешниц. Пока Феликс отходит в туалет, он скидывает колпачок с ручки и, сделав глубокий вдох, начинает писать. Хенджин не находит в себе смелости произнести такие важные слова вслух и знает, что это глупо, что неправильно поступать подобным образом, но ничего не может с собой поделать. Да, он жалкий, возможно, даже слишком жалкий сейчас.
«Я надеюсь, что ты действительно скучаешь по отцу и иногда приходишь в колумбарий, чтобы поговорить с ним. Я больше туда не вернусь - не хочу, чтобы каждый мой день рождения проходил отвратительно. Я хочу, чтобы каждый мой день рождения я встречал с радостью, чтобы Феликс находился рядом со мной и мы были счастливы. И чтобы ты тоже был счастлив со своим альфой.
Обещаю, что ты успеешь понянчиться со своими внуками и узнать моего омегу получше. Может быть, ты узнаешь и меня спустя столько лет.»
- Вы уже уезжаете?
Хенджин находит папу в темноте дверного проема и кидает взгляд на Феликса, который, покончив с туалетом, положил свою маленькую сумку на стул и уже собрал волосы в хвост. Минджун поджимает губы и выходит из тени на светлую кухню. Глаза стеклянные - кажется, если едва их коснуться, то разобьются, разлетевшись на осколки. Хенджин уверен, что и он выглядит не лучше.
- Вам помочь убрать все это? - неуверенно спрашивает Феликс, указывая ладонью на обеденный стол. Хенджин думает о том, как сильно благодарен ему за это - за взятую в руки инициативу. Просто у самого Хенджина уже никаких сил и не осталось вовсе.
- Нет-нет, вы же гости. Не нужно помогать, это не проблема.
Хенджин сглатывает и разжимает кулаки.
- У нас еще много дел, а так мы бы обязательно остались еще ненадолго.
В папином взгляде он читает решительное «Врешь». Да, врет, не остались бы.
Когда детский смех за окном угасает и район на окраине Намъянджу погружается в тишину, Феликс утопает в крепких объятиях Минджуна. Хенджин слышит родительский неразборчивый шепот и тихие смешки Феликса в ответ - тот смущенно улыбается и бесконечно кивает на каждое слово. Наверняка получает комплименты - Хенджин почти в этом уверен. А сам он стоит на первой ступеньке и, убрав ладони в карманы брюк, наблюдает за прощанием. И вдруг хочет оказаться на месте Феликса, прижаться к папе, вспомнить его запах в своих рецепторах и признаться, что, какой бы тяжелой ни была обида, тоска разъедает изнутри.
Хенджин ужасно скучает по папе.
Он продолжает стоять на одном месте, пока совсем рядом, прямо в нескольких сантиметрах от его лица, до слуха не доходит тоскливое:
- Хенджин, я скучаю по тебе, - Минджун оказывается на ступеньку выше, но даже так не может поравняться в росте с собственным сыном. В его запахе сквозит горячее уныние, и на языке оно горьковатое. - Независимо от того, что произошло. Ты ведь, - папа делает паузу ради длинного вдоха, - мой единственный ребенок.
Это так больно слышать. Но тем не менее Хенджин хотел это услышать все шесть лет после смерти отца.
- Я тоже... Тоже скучаю, - одними губами произносит он, но даже в шуме поднявшегося ветра папа улавливает фразу. Его феромоны дрожат - феромоны Хенджина в том числе. В давным-давно забытых объятиях родные ладони гладят по спине, и Хенджину приходится сжимать челюсти, чтобы слезы снова не брызнули из глаз. Он так устал быть слабым весь сегодняшний день. - Хочу, чтобы ты был счастливым со своим новым альфой. Правда хочу. Ты этого всегда заслуживал.
Минджун кивает и перемещает ладонь в копну черных волос. Тогда Хенджин вспоминает, что обожал в детстве именно этот жест - папа убаюкивал его не только своим мягким ароматом, но и долгими нежными поглаживаниями по голове. Это было давно, но все равно осталось в памяти. Хенджин прокусывает нижнюю губу до крови, и слезы все-таки получают долгожданную свободу.
- Я люблю тебя, - шепчет он в шерсть синего кардигана, пропитанного сладостью ежевичного пирога, и дышит глубже в попытке получить папин запах. Лишь бы не забыть его так быстро.
- И я люблю тебя, маленький мой, больше всего на свете, - отстранившись, говорит папа, и его большие пальцы стирают мокрые следы с Хенджиновых щек. Прямо как в детстве. - Давай не будем обижаться друг на друга. Все-таки я хочу понянчиться со своими внуками, - Минджун широко улыбается, и Хенджин повторяет за ним, потому что тоже этого хочет.
- Конечно.
Некоторое время Минджун молчит, разглядывая лицо сына тоскливым взглядом.
- Он сделал мне предложение - я согласился. Надеюсь, ты примешь это, Хенджин.
Хенджин кивает. Примет - у него нет выбора. Но главным остается то, что он знает: папа все еще скучает по отцу, все еще вспоминает о нем и вряд ли когда-либо забудет. Просто такое не забывается ни через год, ни через двадцать лет. Но, если папа хочет жить с новым альфой и чувствует себя хорошо рядом с ним, значит, так и должно быть.
- Ну... Что ж, кажется, вам уже пора.
Феликс, до этого тактично стоявший неподалеку, отходит в сторону и машет папе своего альфы на прощание. На губах застывает улыбка. Хенджин наконец спускается с лестницы, чтобы последовать в сторону припаркованного мотоцикла, но на полпути он вдруг останавливается и поворачивается к Феликсу, почти столкнувшись с его лицом.
- Кис, давай съедемся.
Не найдя ответа, Феликс нервно прыскает и склоняет голову в ожидании последующих слов. Только Хенджин больше ничего не говорит - смотрит внимательно, серьезно, без улыбки, а запах его выражает разве что спокойствие. Феликс облизывает губы.
- А потом?
- А потом заведем семью.
Цветочные феромоны вздрагивают и непроизвольно уплотняются, распространяясь по воздуху. Феликс удивлен и все еще не знает, что сказать, но зачем-то по-дурацки улыбается и, хлопнув ресницами, спрашивает:
- А как же брак?
- Если хочешь. Я только с радостью, - альфа подходит вплотную, и ему приходится наклониться, чтобы омега смог всмотреться в его глаза. Они все еще влажные и блестят в солнечном свете, выползшем из-за облаков. Омега сжимает ладони на крепких плечах и шепчет:
- Хочу.
- Тогда давай сделаем это.
Почувствовав подбирающийся к горлу ком, омега собирается опустить голову, но не успевает: альфа обнимает его шею ладонями, а горячие губы прижимаются к омежьим в поцелуе. Терпкие феромоны Хенджина обволакивают Феликса, принимают его в объятия, и он не может не ответить - совсем никак.
- Давай сделаем это, пожалуйста, - нежно шепчут на ухо. Руки перемещаются на поясницу, притягивают ближе и держат так отчаянно и крепко, что внутри что-то разбивается и со стуком падает вниз. Феликс понимает, что это его сердце. Футболка на плече Хенджина намокает, когда Феликс прикладывается к ней лицом и жмурится.
Хенджин даже не торопит с ответом. Кажется, он бы так и простоял здесь до тех пор, пока не дождался бы согласия. Или, быть может, отказа. Но Феликс не собирается отказываться, просто он немного растерян и шокирован такой внезапностью. Ему всего лишь нужно несколько минут тишины, дабы разобраться в своих мыслях.
- Давай, - в конце концов глухо говорит он и прочищает горло, чтобы поцеловать Хенджина снова. Щеки мокрые, а губы Хенджина соленые. Феликс цепляется за горячую шею пальцами, улыбается в поцелуй и кивает. - Давай сделаем это, - замявшись в паузе, он продолжает: - поехали домой, поваляемся в гнезде.
- Поехали, - расслабив напряженные плечи, отвечает Хенджин. - Домой.
Трасса на выезде из Намъянджу на удивление пуста. Легкий шум вокруг создают сидящие на ветках редких деревьев птицы, а в остальном вокруг совершенно тихо. Феликс устраивает руки на привычном месте - на торсе Хенджина, - ласково поглаживая его через тонкую ткань черной футболки, и почему-то хочет рассмеяться.
И был ли Феликс когда-то счастлив так же, как и сейчас? Думал ли он вообще о том, что жизнь может кардинально поменяться лишь из-за того, что он встретил одной июньской ночью Хенджина?
Перед Феликсом Хенджин, на светофорах периодически устраивающий свою ладонь сверху, на их пальцах эти глупые парные кольца, а на губах улыбки. Феликс уверен в том, что его альфа тоже улыбается, потому что инстинктивно ощущает это.
Завтра им нужно отвезти котов в ветеринарную клинику на обследование и провести несколько дней с малышом Вону, потому что у Чонина с Чаном наступит начало циклов и постоянно находиться рядом с ребенком станет проблематично. Через пару недель, возможно, Хенджин уже будет искать двухкомнатную квартиру, а Феликс - спорить с ним о том, куда придется ставить кровать, а куда кошачьи домики. А через год, скорее всего, они и вовсе заведут детей. Феликс не знает и не хочет загадывать. Будь что будет.
- Я люблю тебя, - тихо говорит Хенджин куда-то в шею, когда они наконец останавливаются около многоэтажного дома. Татуированные руки обнимают за талию, и Хенджин цепляется за Феликса так, словно не готов расставаться с ним ни на секунду. И, если честно, Феликс разделяет его нежелание. - Просто безумно люблю тебя. Спасибо за то, что ты рядом со мной.
- И я люблю тебя, - растрогавшись, хихикает Феликс, а затем треплет темные волосы Хенджина и задерживается поцелуем на его виске. В сторону парка снова идет омега с золотистым ретривером, а жизнь и вправду продолжается. По крайней мере у них двоих точно.
В воздухе витает терпкий алкогольно-кокосовый аромат, сплетающийся с нежным ирисово-рисовым. Феликс с головы до ног пропах Хенджином.
_______
оригинал работы находится здесь — https://ficbook.net/readfic/018e5843-3f18-7b49-b429-4e8c6519510c
если вы наткнулись на эту работу на ваттпаде, будьте добры дать ей немного внимания и на фикбуке.