О благодарности
С приближением середины марта Феликс замечает, что с Хенджином что-то происходит, и это сеет в груди глубокую тревогу. Оно улавливается в долгих задумчивых взглядах, странной нервозности и иногда, бывает, в случайной грубости.
- Джинни, ты от меня что-то скрываешь? - спрашивает Феликс пятнадцатого числа, когда они в обнимку смотрят глупую второсортную комедию. Хенджин лениво перебирает блестящие светлые волосы и иногда почесывает загривок любимого короткими ногтями. Феликс, закусывая губу, неуверенно добавляет: - Ты ничего не употребляешь?
- Ты что, дурак? - ошарашенный Хенджин распахивает глаза и ставит фильм на паузу. Потом пульт и вовсе отключает телевизор. - Я даже алкоголь не переношу, кис. Что ты такое говоришь?
Феликс не знает, почему это случается, но к глазам подступают слезы, и он, стирая их костяшками пальцев, угрюмо опускает голову. Дышать мешает вставший поперек горла ком. Он устал рассуждать о том, что это, откуда это и как все будет дальше. Вот уже несколько дней Феликс не получает вразумительного ответа на вопросы, потому что Хенджин находит отговорки своей усталости и раздражительности - списывает все на работу. Так, будто в его жизни больше нет ничего, что бы могло повлиять на него таким образом.
Но Феликс ведь сумел выучить своего альфу за восемь месяцев их отношений и знает, когда ему лгут.
- Кис, ну что ты...
- Да я нихрена не понимаю, что с тобой такое! - шипит Феликс сквозь рыдания. Щеки мокрые от слез, а на пальцах остались разводы от потекшей туши. Ему обидно - он ведь никак не может помочь, совсем никак. - Что происходит?
- Я же говорю, что устаю на работе. Сколько раз я должен это повторять?
Молча прижав Феликса к себе, Хенджин смотрит в окно. Бесполезно пытаться его успокаивать - если не захочет сам, ждать нечего. Поэтому Хенджин терпит, пока Феликс разотрет остатки своей туши по его шее и футболке, пока Феликс использует пять салфеток, чтобы вытереть сопли, и пока Феликс наконец затихнет.
- Скажи мне честно: ты точно ничего не употребляешь? - он наконец поднимает остекленевшие глаза, и Хенджин видит, как полопались налившиеся красным капилляры.
- Мы можем прямо сейчас поехать в больницу и сдать анализы, если ты этого хочешь. Или обыщи мою квартиру, меня... Что угодно, Феликс.
- Я не хочу никуда ехать и ничего обыскивать, Хенджин. Я просто устал смотреть на тебя, когда ты такой и когда я не понимаю, по какой причине ты такой. Я не могу помочь тебе, пока ты молчишь.
Пульс учащается, и Хенджин сжимает челюсти - он тоже ощущает прилив агрессии, но не может просто взять и заплакать, как Феликс. Он практически никогда не плачет.
- Мне не нужно помогать, я просто хочу отдохнуть, - выдыхает он спустя несколько минут напряженного молчания. В некогда сладких феромонах любимого омеги проскакивают горчащие на языке ноты - вяжет во рту. Феликс кивает, слезает с кровати и, сказав тихое, почти безэмоциональное «Хорошо, разбирайся с этим сам», отправляется в прихожую. И уезжает домой прямо в домашних вещах. Его уличная одежда остается висеть на вешалке.
Хенджин переводит усталый взгляд на подросшего Фифи, который, словно почувствовав резкий накал атмосферы, бесшумно прячется в своем домике. Хенджин берет питомца на руки, бережно прижимает к груди и целует в серую макушку.
- Извини, малыш, мы с твоим папулей немного повздорили.
***
Вообще-то, Феликс ждал хоть каких-то объяснений и извинений. Ему бы хватило даже жалкого «Прости» в сообщении, чтобы сорваться с любой пары и приехать к Хенджину. Но он ничего не дождался.
Это так отвратительно и мучительно больно - прожить без Хенджина целых четыре дня, ни разу не услышать его голос, не встретиться с ним после работы и не поцеловать его мягкие теплые губы. Феликс на секунду подумал, что успел позабыть Хенджинов запах, но обнаружил убранную в шкаф футболку и просто уткнулся в нее лицом, позволив новому нервному срыву одержать над собой победу. Конечно, как он вообще может забыть запах Хенджина?
За все восемь месяцев их отношений Феликс привязался так, что один день, прожитый без любимого, уже считается самой страшной пыткой. В центре уведомлений он привык видеть ласковое «Доброе утро! Надеюсь, твой день пройдет хорошо. Скучаю», привык выключать свет на кухне, когда Хенджин забывает об этом (и Феликс совсем на него не злится), и привык к рутине, когда они вместе с Хенджином занимаются своими котами: чистят им уши и зубы. И Феликса в этот раз не спасает даже веселое Чониновское «О, дорогой, Вону опять пинается! Потрогай». Феликс не хочет ни трогать живот Чонина на девятом месяце беременности, ни учить студентов английскому, ни даже есть.
Все, чего он действительно хочет, - это наконец почувствовать любимые феромоны, которые окутают его с головы до ног, и сильные руки, которые прижмут к не менее сильному телу в самых нежных на свете объятиях.
Но Феликс все равно собирается поздравить Хенджина с днем рождения, когда наступает двадцатое число. Он все еще обижен и все еще испытывает ненависть к Хенджину, но любовь и тоска пересиливают любые негативные эмоции. Феликс так долго готовился к этому дню: судорожно выбирал подарок, ругался с кондитерами, умоляя их приготовить не очень приторный торт, и рылся в гардеробе в поиске самой великолепной одежды. Он не может просто проигнорировать своего любимого альфу в такой день. И плевать на пожирающую изнутри гордость.
Поэтому Феликс крутит себе локоны, пока ждет, когда курьер привезет долгожданный неприторный торт, и идеально гладит вещи, в которых собирается прийти к Хенджину. Он влезает в светло-голубую шелковую блузку, переливающуюся блестками в солнечном свете, натягивает на ноги длинные белые носки и с горем пополам застегивает пуговицу на вельветовых брюках. Кажется, за эти четыре дня он набрал в весе. И все из-за стресса. Кинув взгляд на блестящий бордовый пакетик с подарком, омега вздыхает. В груди трепещет беспокойное предвкушение, но не приятное, а действительно тревожное. Предчувствие чего-то мрачного не дает омеге покоя - и он ужасно взволнован. Требуется еще двадцать минут, чтобы угомонить свои нервы и наконец выйти из квартиры.
Одиннадцать градусов тепла заставляют плотнее укутаться в бежевое пальто. В метро субботним утром привычная толкучка, и спустя пару станций Феликс выскакивает из поезда, чтобы перейти на другую линию и проехать еще одну станцию. Хенджин живет недалеко, но доехать до него на наземном общественном транспорте, к сожалению, никак нельзя. Феликс нежно прижимает к груди коробку с тортом, защищая ее от случайных прикосновений незнакомцев, и выходит на светлую улицу. Солнце мягкое и создает эфемерное согревающее ощущение, но Феликс был бы не против согреться в объятиях Хенджина, потому что он действительно так сильно соскучился, что уже начал параноить и переживать о любимом. А вдруг с ним произошло что-то плохое? Он отравился, потерял мобильный или - не дай Бог - попал в аварию? Но Хенджин был в сети около часа назад, так что, возможно, все не так печально, как выдумал себе Феликс.
Припаркованный недалеко от дома мотоцикл внушает долгожданное спокойствие, но это не мешает Феликсу прирасти к полу, когда он добирается до нужной двери. Почувствовав слабый шлейф любимых феромонов, омега внутри начинает скулить и проситься в объятия возлюбленного, но Феликс не может сдвинуться с места. Одна рука держит торт, другая - подарочный пакет. Не получается позвонить в дверь, а на открытие ее с помощью кода, который он знает наизусть, не хватает решимости. Однако дверь открывается с другой стороны.
- А я торт принес, - натянув на губы неловкую улыбку, говорит Феликс. Некогда желанное чувство увидеть любимого сменяется растерянностью. Изучающим взглядом он смотрит на Хенджина, одетого полностью в черную одежду, и останавливается на залегших под глазами мешках. Сердце бьется в ускоренном ритме. - А ты куда-то собираешься, да?
Хенджин облизывает губы, и его феромоны заметно содрогаются.
- На могилу к отцу. Сегодня шестая годовщина его смерти.
Феликс чуть не роняет коробку с тортом.
На могилу к отцу? Сегодня, в свой собственный день рождения, Хенджин собирается на могилу к отцу?
Феликса вдруг осеняет. Он ощущает призрачное прикосновение своих пальцев к таинственной татуировке, к шероховатому шраму. Так это действительно шрам? Это то, о чем Хенджин не желал рассказывать в тот день, когда Феликс впервые пригласил его к себе?
- Хочешь поехать со мной? - альфа убирает телефон в карман официальных брюк и тянется за черной курткой так спокойно и безэмоционально, что омеге начинает казаться, будто они собираются на деловое мероприятие, а не на... Кладбище? Или в колумбарий?
- Но моя одежда... А торт и подарок... - в тихом голосе проскальзывает замешательство, и омега прочищает горло. Он чувствует себя отвратительно. Такой прекрасный день - такая ужасная новость. Хочется опереться рукой на стену и перевести дух. А вдруг почудилось? Вдруг на самом деле альфа не сказал ничего такого? Но тем не менее взгляд темных глаз проделывает в коже незримую дыру - нет, все-таки это реальность. - А как...
- Плевать на одежду. Все остальное можешь оставить здесь, если планируешь остаться у меня.
Феликс кивает и в прострации проходит в квартиру, впервые не переживая о том, оставит ли следы грязи от своей обуви на полу. Торт он убирает в холодильник, про себя отмечая, что внутри практически пусто, а те продукты, которые лежат там, совсем не годятся даже для самого простого блюда. Чертовщина. И говорить ни о чем нет желания - зачем ругаться на своего альфу, если он и так не в лучшем состоянии?
В надежде поскорее выскочить из квартиры Феликс следует быстрым шагом к входной двери, но руки Хенджина неожиданно оборачиваются вокруг талии, и Феликс снова застывает как вкопанный. Разглядывает лицо Хенджина, жадно вдыхает его феромоны и готовится заплакать без всякой на то причины. Хенджин прижимается к нему так, как прижимается ребенок к своему родителю: жалко и беззащитно. И Феликс закусывает губу, смотря в потолок.
- Я соскучился по тебе.
Хенджин выходит из квартиры, не дав вставить ни слова. Может быть, Феликс тоже хотел сказать ему, как сильно скучал, тревожился и страдал? Почему он не подумал об этом?
***
Всю дорогу они ехали молча, и, когда Хенджин особенно сильно и опасно ускорялся, Феликс собирался в предупредительном жесте похлопать его по животу, но не находил в себе сил на ругань. На душе было тоскливо и горестно. Он, игнорируя свой испуг, лишь прижимался к любимому и пытался подбодрить - или успокоить - его своими феромонами.
Колумбарий в городе Намъянджу, находящемся в часе езды от Сеула, наводит на Феликса липкий страх. Территория облагорожена соснами, стоящими в ряд вдоль черного забора, но пахнет здесь смертью. Наводящей испуг смертью. Феликс проходит в здание вслед за Хенджином, кидает взгляд на чистые полы и грязно-оранжевые стены, а затем они поднимаются на второй этаж. Вокруг ни души - они встретили лишь одного омегу в возрасте, который выходил из колумбария, натянув на голову черный платок.
Феликс не решается подойти ближе, потому что это личное, интимное. Он остается за спиной Хенджина, в паре метров от нужной ячейки с прахом и фотографией, которую не сумел разглядеть. В каменных плитах, прижатых или приделанных к стенам, квадратные углубления. И таких углублений сотни - может, и тысячи. Черно-белые фотографии в рамках, маленькие плюшевые игрушки в некоторых ячейках и потушенные свечи - все это поселяет в Феликсовом сердце тоску. Он никогда не хоронил своих родственников и, пусть не общается с ними, ни за что в жизни не захочет.
Алкогольные феромоны неприятно горчат. Хван говорит тихо, но Ли слышит его голос, слышит каждое слово. И не понимает, зачем он должен слушать это. Ли улавливает «Здравствуй, отец» точно так же четко, как и дрогнувшее «Вот первый и последний омега, которого я к тебе привел», и хочет заткнуть уши. Неужели Хван не приводил сюда никого, кроме него?
- У тебя его глаза, - разбавляет тишину Ли, когда, наговорившись вдоволь, Хван оборачивается, чтобы подозвать его к себе. В тусклом свете, проникающем сквозь узкие окна, на ресницах заметна влага. Хенджин так похож на своего отца - почти идеальная копия, только нет родинки под левым глазом. Нос такой же, большой и красивый, как у какого-нибудь правителя. Феликс не знает, почему именно как у правителя, но это первое, что пришло на ум, когда он рассмотрел фотографию детальнее.
В ответ Хенджин легонько улыбается, зачесывая черные волосы и оголяя выбритые недавно виски. Феликс возвращает взгляд к ячейке. Она не украшена так, как остальные: просто фотография в коричневой рамке и урна с именем, фамилией и соответствующими датами. Страшно не то, что говорить - страшно дышать, как-то показывать свое присутствие. Феликс не может разобраться в своих чувствах. Он выходит из здания с тем же липким ощущением, оставив Хенджина внутри еще на некоторое время, потому что, наверное, так нужно.
Ветер поднимается, и спустя несколько минут, кутаясь в пальто, омега замечает своего альфу, выходящего из колумбария. Плечи опущены, а взгляд направлен на сухую землю, где подошвами обуви растоптана мокрая от утренней росы трава. Омега молча принимает альфу в объятия, прислоняется щекой к его плечу и смотрит на высокие сосны. Небо бледно-голубое. Молчание не ощущается неловким и неправильным.
- Я люблю тебя, - на грани слышимости звучит в макушку. Ладонь лежит на локонах, прижимается к пояснице, и омега может только удивленно выдохнуть. Это совершенно не та ситуация, в которой ему бы хотелось услышать заветные слова.
- Ты никогда этого не говорил, - водя замерзшими руками по напряженным плечам, подмечает он, но без укора в сторону своего альфы, конечно.
Такому неприступному и скрытному человеку, как Хенджин, тяжело сообщать подобные вещи. Феликс слышал признания в симпатии, когда они занимались любовью, когда Хенджин целовал его плечи и ласкал пальцами шею. Было легко, приятно - хотелось получать больше комплиментов и дарить их в ответ. Но это другое. Это цепляет намного глубже и вынуждает Феликса, и так растроганного, закусить губу до металлического привкуса на кончике языка. Грудь сдавливает под весом навалившихся на него мыслей.
- Я люблю тебя, - шепчет Феликс, обняв Хенджиново лицо ладонями. Он облизывает губы, пробегается большими пальцами по выразительным бровям и соприкасается с чужим лбом своим. Ресницы Хенджина дрожат, как и запах. - Я тоже люблю тебя. Как тебя вообще можно не любить?
Глаза Хенджина наполняются слезами, и он быстро отворачивается, не желая предстать перед Феликсом в таком жалком виде, но Феликс возвращает его лицо на место, и хватка на щеках крепчает. Приходится выпустить мягкие феромоны и окутать ими Хенджина - постараться успокоить. А что он еще может сделать, каким образом поможет?
- Не надо, кис, - альфа дарит слабую, совсем измученную улыбку и оборачивает ладонь вокруг тонкого запястья, словно собирается отстранить его от себя. - Все в порядке.
- Но ведь это не правда.
- Да, не правда.
- Тогда зачем ты сдерживаешься? Хотя бы сейчас просто расплачься, если тебе это нужно. Я ведь... Я же не буду осуждать тебя за это.
У альфы сжимаются челюсти, и омега вновь притягивает его к себе, нежно целуя в висок и обнимая за плечи. И самому хочется заплакать или даже разрыдаться так громко, чтобы сорвать голос и быть услышанным каждым жителем этой планеты.
Просто Феликс не может терпеть боль Хенджина, он слишком чувствителен к ней.
На территорию колумбария входит престарелый альфа, и Хенджин стыдливо прячет лицо в вороте пальто Феликса, а плечи неощутимо, но начинают дрожать. Феликс все-таки плачет вслед за любимым - не имеет возможности вынести это.
- Он не был плохим отцом, но я никогда не понимал, зачем он каждый день пьет. Он не вел себя агрессивно и не пытался склонить к этому папу, но однажды что-то случилось.... И он разбил бутылку. Один осколок попал сюда, - альфа отстраняется, все еще держа голову опущенной, и гладит подушечкой пальца ту самую татуировку. Омега хлопает ресницами, глаза начинают болеть. - Глубоко, конечно, но хорошо, что никакие нервы не повредились. Просто шрам был некрасивый, поэтому я его перекрыл.
- И ты набил там «почему»?
- Это «зачем». Зачем он постоянно пил, если в итоге его это свело в могилу? - альфа пожимает плечами и наконец смотрит на омегу, и все внутри сжимается от блеска слез под припухшими глазами. Омега стирает их большими пальцами, пока у самого на щеках высыхают точно такие же следы. - Когда мне было восемнадцать, я уже жил в этой квартире. Дядя мне ее отдал, потому что я хотел поступить в Сеул, но у меня не было денег на общежитие, да и квартиры тогда тоже были дорогие, даже самые крохотные.
Феликс хмурит брови - не понимает, к чему ведет этот разговор.
- Я старался часто приезжать сюда к родителям, но у меня не хватало времени. Но на день рождения я приехал и... - Хенджин замолкает, выпустив горькие феромоны, потом смотрит куда-то за спину Феликса и жует губу. Глубоким вдохом забрав нужную дозу расслабляющего запаха, он продолжает: - Хотел устроить им сюрприз, а папа мне сказал: «Зачем ты приехал? Ты опоздал». Я не понял, что он и имеет в виду, поэтому принялся искать отца, но его не было в квартире, и тогда я подумал, что он опять пошел пить и забыл обо мне, но папа сказал, что его увезли на скорой. Уже мертвого.
Феликс теряет равновесие, но вовремя хватается за чужие плечи. И если раньше в груди болезненно сжимало, то теперь жжет - остро и сильно. Он чувствует, что из носа течет и что пальцы заледенели от холода, но игнорирует это. Потому что Хенджин вдруг опускается на колени и начинает рыдать в голос.
- Хенджин, Боже мой, зачем ты... - и Феликс, конечно, садится вместе с ним. Белые штаны наверняка будут грязными, и он не знает точно, сумеет ли отстирать их, но это волнует в последнюю очередь. Важно только то, что Хенджин выглядит так. Феликс опять обнимает его мокрое лицо ладонями и пытается всмотреться в глубину темных глаз. - Хенджин...
- В последнее время у него были всякие бзики вроде галлюцинаций и рвота. Папе сказали, что это последняя стадия алкоголизма. Сердце уже не могло перекачивать кровь и в конце концов остановилось.
Ветер немного стихает, когда Хенджин прислоняется ближе и его ногти скользят по спине Феликса. Это больно, но боль Феликса не сравнится с чужой. Она даже близко не стоит. Феликс кусает губы, наплевав на то, что несколько часов назад осторожно подкрашивал их, и совсем не знает, что ему делать. Нужно жалеть Хенджина? А зачем? Имеет ли эта жалость хоть какой-то смысл спустя шесть лет? Но Феликсу все равно хочется спрятать Хенджина в своих объятиях, ласково погладить по волосам и дождаться момента, когда он успокоится, поднимет голову и скажет: «Поехали домой». И тогда у них все обязательно будет хорошо.
- Зачем ты предложил мне поехать с тобой?
- Потому что хотел, чтобы ты это знал. Мы, кажется, уже достаточно близки, чтобы ты... Ну, - Хенджин вяло усмехается, потершись кончиком носа о бледную шею. - Познакомился с моими родителями. Ладно, извини, это было ужасно. Я просто... Не знаю, мне это было нужно.
- И я первый, кого ты сюда привел?
- Да.
- Почему?
- Потому что хотел рассказать об этом тебе, но не своим бывшим. Не думаю, что они оценили бы это... Они и так не очень хорошо со мной обращались. Да ты и сам знаешь - мы же это обсуждали.
Феликс кивает. Знает. Бывшие Хенджина были отвратительными и пользовались его мягкостью себе во благо. Хенджин ведь и правда очень мягкий, неконфликтный и уступчивый. Все хорошие качества, которые он показывал в отношениях, почему-то всегда оборачивались против него. И те омеги, наседавшие на Хенджина, на самом деле даже не поняли, какой шанс они упустили. Они упустили великолепного альфу, нежного, понимающего и доброго. А Феликс не упустил и не собирается упускать - он уже устал от этого. И слишком крепко привязал самого себя к Хенджину.
Хенджин - тот альфа, о котором только можно мечтать. Хенджин заботится о Феликсе во время течек, бережно согревая в объятиях и укутывая своими феромонами, а затем, когда им обоим это нужно, входит в податливое тело и ловит губами каждый громкий стон. Хенджин, даже если устает после работы, все равно приезжает к Феликсу в гости, чтобы они смогли провести друг с другом время, которого так не хватает в будние дни. Хенджин присылает сообщения с пожеланием хорошо провести день и всегда пишет в самом конце: «Я соскучился по тебе», а потом, когда им наконец удается встретиться, жадно целует Феликса в губы и обрушивает на него неконтролируемый шквал своих счастливых феромонов. И это дает понять Феликсу, что Хенджин действительно скучает по нему, когда они вынуждены находиться на работе и не имеют возможности сорваться друг к другу.
Хенджин действительно любит его.
И Феликс готов помогать Хенджину почувствовать себя лучше, когда от боли внутри разрывается бедное сердце, и готов утешать его, этого сильного и мужественного альфу, своими теплыми объятиями.
Потому что Хенджину нужен кто-то, кто будет сильным для него, когда он слаб.
***
- О, ты поменял постельное белье? - устроившись на кровати, омега утыкается лицом в светло-зеленую подушку и вдыхает как можно глубже. Запах свежести стирального порошка попадает в ноздри, и он почти стонет от удовольствия.
- Я догадывался, что ты останешься на ночь, - альфа заглядывает в зеркало и поправляет волосы, в отражении замечая, как омега вытягивает руки в ожидании него. На губах появляется усмешка. День и вправду отвратительный, но любимый омега здесь, наконец-то с ним спустя столько дней разлуки, и уже нет желания обижаться и вспоминать недавнюю ссору. О ней и говорить не хочется.
Хенджин все-таки тянется к худым ручонкам, которые обнимают так крепко, что кажется, будто все кости внутри переломаются, распотрошив органы. И откуда в таком слабом маленьком тельце столько сил? Феликс оттягивает черные волосы Хенджина в немой просьбе поднять голову, и, когда это происходит, его взгляд становится серьезным, а светлые брови сводятся к переносице.
- Джинни, я собираюсь выйти за тебя и родить от тебя детей, так что не скрывай от меня такие вещи. Ты понял?
Сглотнув, Хенджин хлопает глазами. И, по правде говоря, ничего не понимает.
- Ты хочешь детей? От меня? - неуверенно тянет он. Улыбка нелепая, как и вздернутые брови, между которыми Феликс проводит пальцем, чтобы разгладить возникшую морщинку. Феликс прищуривается и не отвечает. Неужели Хенджин об этом ни разу не думал? Не думал о том, что у них может быть семья? - О, ну... Значит, у тебя будет красивое кольцо, у меня - красивый муж, а у нас - красивые дети? Типа того?
- Типа того, Хенджин.
Хенджин закусывает губу. Фифи, запрыгнувший на другую половину кровати, ложится рядом с подушкой и обвивает серым хвостом свое хрупкое кошачье тело.
- Я не думал, что ты этого хочешь. Ну, не думал, что от меня, - в конце концов альфа возвращается в сидячее положение и смотрит перед собой, прислонив ладонь к шее. Омега не различает, он пахнет тоской или удивлением, потому что ноты смешиваются и сплетаются во что-то непонятное, но тяжелое. Омега поднимается на локтях и тычет в бедро любимого стопой.
- Что-то не так?
- Нет, просто... - альфа роняет голову в ладони. - Я рад, что ты хочешь детей от меня.
Легко уловить даже самое незаметное изменение в голосе, нужно только прислушаться. Феликс встречается с Хенджином целых восемь с половиной месяцев, и этого достаточно, чтобы понимать, как ведет себя Хенджин, когда расстроен, зол и весел. Феликс любит отслеживать эмоции если не по запаху, то по голосу и мимике. И сейчас он делает один-простой вывод:
- Джинни, ты собрался выплакать всю воду из организма? - он подбирается ближе и приобнимает своего альфу за сгорбленные плечи. Хенджин шмыгает в ладони и мычит неразборчивое: «Ну хватит», и Феликса это чертовски умиляет, поэтому он разводит татуированные руки в стороны и перелезает на бедра возлюбленного, чтобы обнять его крепче. Чтобы опять наполнить легкие своими феромонами утешения. - Да, я хочу детей и всегда их хотел. А ты... Просто я уверен в тебе, даже несмотря на то, сколько времени мы вместе. Я думал, что, возможно, ты пока не «нагулялся» и не готов брать на себя такую ответственность. Да и мы не живем вместе, так что это немного трудно на данный момент.
- Мы всегда можем съехаться, - хрипло бормочут в воротник футболки, и Феликс улыбается, кивает, похлопывая Хенджина по спине. Могут, конечно, могут, и он не будет против делить территорию с кем-то вроде Хенджина. И даже, вероятно, не станет ругаться из-за забытой на столе кружки или привычки оставлять постель незастеленной. - Спасибо за то, что ты здесь.
Феликс закусывает губу. Глаза смотрят с благодарностью, глубокой-глубокой благодарностью и любовью, и Феликс уверен, что его глаза смотрят точно так же в ответ, когда Хенджин доказывает правдивость своих слов внезапно смягчившимся шлейфом кокосового аромата.
- А где же еще я должен быть, если не здесь?
- Я люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, Хенджин, - омега смеется, и на душе больше не так погано, как этим утром. Начало дня они провели ужасно, но это не значит, что и конец должен быть таким. Ведь все-таки это день рождения. - Хочешь, закажем хот-доги?
Альфа пускает смешок, обнимает бережнее и, прислонившись лицом к теплой шее, говорит:
- Очень хочу.
Пока они едят хот-доги, сидя друг напротив друга на кровати, Хенджин рассказывает о том, что Минджун, его папа, после смерти мужа продал ту квартиру, в которой они жили, и снял дом в том же городе. Последний раз они виделись в тот день, когда ставили урну с прахом в ячейку, и тогда Хенджин понял, что больше не желает возвращаться в родной город. Возвращаться к страшным воспоминаниям. Они с папой не обсуждали эту тему позже, и общение сошло на нет. Однако Минджун периодически пишет, зовет в гости к себе и своему альфе, но Хенджина это трогает до глубины души - к сожалению, не в хорошем смысле. Внутри него сидит обида - неужели папа забыл об отце так быстро?
- Но ты ведь не можешь знать наверняка, - возражает Ли, стирая каплю горчицы с губ предложенной салфеткой. Он откладывает наполовину съеденный хот-дог на тарелку и потягивается. - Твой папа тоже хочет быть счастливым, и это вообще чудо, что он нашел себе альфу и не остался одиноким.
- Феликс, он... Он даже никогда не поднимает эту тему. Как будто, блять, у нас все хорошо, - Хван поджимает губы и лениво отталкивает Фифи, который пытается своровать сосиску из его хот-дога. Хван пахнет разочарованием и злостью, но пока еще совсем слабой, чтобы начать бить тревогу. - Он постоянно зовет меня в гости.
- И ты отказываешь?
- Да.
- Почему?
- Потому что не хочу знать о том, что он уже не скучает по отцу и не думает о нем.
Феликс вздыхает и обхватывает голые колени руками. А может ли он как-то помочь в этой ситуации? Что нужно сделать, чтобы Хенджин не был так разбит, а чтобы он широко улыбался и распространял вокруг себя приятные феромоны, больше не горчащие на языке? Феликс называет свою идею глупой, но все равно решается озвучить ее. Будь что будет. Если Хенджин не согласится, значит, так и надо.
- Может быть, ты хочешь, чтобы я поехал вместе с тобой?
Хенджин теребит крышку от бутылки с колой и молчит, и Феликс думает, что положительного ответа дожидаться бессмысленно, поэтому отводит взгляд в окно и складывает руки на груди. Фифи ластится уже к нему, ткнувшись мордочкой в локоть. Наверное, выпрашивает сосиску из хот-дога.
- Ладно.
- Что?
- Ладно, давай поедем вместе, просто лишь бы папа наконец отстал от меня с этим предложением.
Феликс кривит губы и кусает внутреннюю сторону щеки, разглядывая агрессивную усталость в темных глазах. Ну не может же все быть настолько плохо, чтобы Хенджин отзывался о собственном родителе вот так: с обидой в голосе, нервозностью и раздражением. И Феликс почти уверен, что Хенджин никогда всерьез не интересовался, как чувствовал себя папа, а его папа просто не хотел показывать своих чувств.
- Хорошо. Когда?
- Не знаю, пока с работой немного...
- Джинни, - перебивает омега, укладывая ладонь поверх чужой. - Если ты не хочешь, то так и скажи. Не нужно этого «Не знаю, как-нибудь потом».
- Разве я когда-то обманывал тебя, если давал обещания? - говорят с укором. Омега закатывает глаза.
- Сейчас никаких обещаний ты мне не дал.
- Хорошо, я даю тебе обещание, что мы обязательно съездим к папе вместе, но только когда я буду к этому готов.
«Когда я перестану бояться».
Альфа убирает свою ладонь и закручивает крышку на бутылке. Ну что за мрачная драма?
Остаток дня они тоже проводят в постели, потому что сил уже не осталось, и Феликс с замиранием сердца отдает Хенджину бордовый пакетик. Хенджин с намеком на свой подарок говорит: «Ты тоже решил дать мне право выбора?» - в руках сертификат в тату-салон. Набить что-то новое или свести старое - такой выбор. И Хенджин почему-то ярко улыбается, выпуская положительные феромоны.
- Сведу старую.
- Какую?
Палец указывает на надпись между костяшек. Феликс все понимает и складывает губы в усмешке. Хорошо, если Хенджин хочет этого, то без проблем. Пусть от этого ему станет немного легче. Хенджин заглядывает в пакет снова, и Феликс весь напрягается, когда длинные пальцы вытаскивают оттуда серую бархатную коробочку.
- Зовешь меня замуж? - прищурившись, спрашивает альфа. Он разглядывает два серебряных кольца, но не достает их - только выворачивает душу омеги своим внимательным взглядом. И омега, если быть откровенным, желает ответить положительно, но, отзеркалив чужую усмешку, он говорит:
- Не много ли ты хочешь? - хотя они оба прекрасно понимают, что это безобидная фраза и что омега на самом деле не против однажды получить обручальное кольцо. Как и альфа не против подарить это самое обручальное кольцо. - Это... Блин, это так глупо. Только подростки дарят друг другу парные вещи.
- Они парные?
- Хенджин, они же буквально одинаковые, - Ли закатывает глаза и забирает из чужих рук футляр, чтобы достать кольцо на несколько размеров больше. - Это твое, оно... Короче, оно с гравировкой. Там, - в короткой паузе он облизывает губы и уже с меньшей уверенностью добавляет: - мои инициалы. Ужасно, да? Мне уже не нравится этот подарок.
В глазах напротив, однако, ничего отталкивающего не находится. Хван протягивает свою ладонь вперед и качает ею в воздухе.
- Надевай. Будем считать, что мы обручились.
- Дурак...
- А что в этом такого?
Все-таки они обмениваются кольцами. Потом долго целуются, Хенджин тянет шаловливые руки под одежду, а Феликс ему совсем не сопротивляется. Но их прерывает пришедшее на телефон сообщение. Феликс, отрываясь от горячих губ своего альфы, переводит взгляд на уведомление и застывает, разинув рот в немом шоке. Хенджин с подозрением заглядывает в экран.
Чонин: «Эм, кажется, я только что родил. В прямом смысле...»
Это ли не знак? У Чонина родился ребенок в день рождения Хенджина. В тот самый день, когда умер его отец.