mind and feelings
Лили
Мягкая россыпь поцелуев обрушивается на мою щёку, и я открываю глаза, отходя от лёгкой дремоты. Буквально пару часов назад мне хотелось спать вечность, а когда наконец меня накрыл желаемый сон, — хватило всего сто двадцать с лишним минут, чтобы ощутить прилив бодрости... За это я порой обожаю свой организм. И обожаю этот день. Потому что чувствую это. Чувствую губы Дориана. Это он. Он со мной. Боже, это как анестезия после ядрёного денька. Или, если брать глубже, то...
Неделя после нашей с ним ночи проскакала в сумасшедшем ритме. Я буквально жила в академии, так что с Дорианом мы выходили на связь только по телефону. По его голосу, я с трепетом понимала, что он скучает, что он устал, встревожен. Говорили мы о трёх вещах: о его отце, о моих экзаменах, коих было двенадцать, и о вопросе моего переезда. Он всё настойчивее предлагал мне переехать к нему — это меня несколько смущало и, в то же время, радовало. Я чувствовала себя нужной. Я слышала этот его полный тоски, тревоги и усталости голос. Мне было очевидно, что если бы на горизонте мелькнула хоть одна возможность, — он бы приехал. Хотя бы на капельку. Так что ему объяснять не пришлось, я догадывалась, что в данный период у него на работе не гладко. Он путается один, часто остаётся наедине сам с собой. Ему нужен человек, обычный, слушающий человек — я понимала это, как ничто иное.
Приняв решение, я не стала сообщать о нём Дориану. Я была занята круглыми сутками, когда была дома, то тратила время только на сон, который длился три — четыре часа и душ. Потом опять тренировки, экзамены, я даже не помню, когда успевала есть. В театре мне пришлось взять отпуск за свой счёт, иначе я бы свалилась намертво. В мгновения, редко наступающего в моей насыщенной жизни, «свободного времени», я мысленно молилась, чтобы этот кошмар кончился, и поскорее наступила великая пятница.
Долгожданный день приобрёл свою значимость сегодня, когда ему пришла пора «настать». Экзамен по самой тяжелой для меня дисциплине, — балету, — я сдала, к своему удивлению, на «отлично». Перфекционистка во мне была довольна, однако всё мне казалось выполненным недостаточно хорошо. Роль Одетты — одна из самых сложных женских партий, но браться за лёгкое я не любила: у меня пропадал азарт, интерес и всё шло наперекосяк. Я хотела спросить у комиссии, можно ли мне повторить, чтобы всё было идеально, но моё ленивое тело протестующе ныло. И даже спорить сил не было. У меня всё болело, мышцы трясло, а ноги качало. Дошло до того, что кончив, я ещё пять минут не могла встать с паркета. Миссис Грей пришлось самой вложить между моими пальцами зачётку. Я чувствовала себя разбитой. Как выжатый лимон, не иначе. Даже погода принялась хандрить, портя мне весь настрой, благодаря чему выпускной вечер перенесли на десять дней вперёд — единственный плюс, так как иначе подготовить итоговый танец я бы не успела.
Так вот, своим втайне сдержанным решением, я и хотела сделать Дориану сюрприз. Взяв чемодан, который я набила всем самым необходимым ещё в среду, я поехала в его квартиру. Прощаться мне ни с кем не пришлось, — миссис Грей и прочее семейство в это время находилась в больнице у Теодора. Айрин я успела предупредить ещё в академии, что мы с Дорианом решили «попробовать». Она была рада. Хотя, признаться честно, я была ещё не до конца уверена в правильности своего решения, поэтому достаточное количество моих вещей остались на прежнем месте. Не потому, что я не хотела остаться с Дорианом. Наоборот, я очень этого хотела. Я была не уверена, как долго это сможет продлиться, ведь от «переезжай ко мне» Дориана, до его «но» в самый неподходящий момент — один шаг. Эта тревожность поселялась во мне с его неуверенностью, с этим лето-зима в его отношении ко мне. На моём месте любая другая девушка, наверняка, исчезла бы на несколько дней, чтобы дать мужчине всё взвесить, преодолеть резонанс и противоречия. Я же лезу в пекло. Я вхожу в неизвестность, но делаю это потому, что не могу представить и дня без него. Без его голоса, заумных фраз и тревожности, смешанной с искренностью. Потому что я чувствую к нему то, что Бонни чувствует к Клайду, а Джульетта к Ромео... Потому что при мысли о нём рядом, я улыбаюсь. Потому что, скучая по нему, мне хочется неслышно плакать и страдать наедине с собой, грызя себя и перемалывая собственные кости. Он такой сильный, страстный, загадочный и неуверенный во всём, что его окружает. Думая о нём, поднявшись на лифте в квартиру, я медленно прошлась по пустующим апартаментам, пахнущим дорогой мебелью и его терпким парфюмом. Чемодан, не разбирая, я оставила в спальне и долго стояла у стекла панорамной стены, где блики ночных фонарей и окон других высоток источали свет. Дождь бился в прозрачную поверхность, но его шума слышно не было. Проведя пальцами по стеклу, я вспоминала, как моё тело прижималось к нему, — такому холодному, — в контраст телу Грея, которое, кажется, может запросто вспыхнуть. Дрожь прошла по моему телу. Я растянулась на тёплом пушистом пледе у, сейчас зажжённого, естественного камина и прикрыла глаза, — вспомнив свою извечную мысль: «хочу спать», — и дала ей перестать терзать себя.
И вот, я чувствую эти нежные поцелуи на щеке, ощущая прилив сил и энергии. Не шевелюсь, не улыбаюсь, только чуть морщу носик от щекотки, — точно сплю. Когда чувствую горячее дыхание у щеки, быстро поворачиваю голову и ловлю губами его губы, вкус которых не отпускал меня пять долгих дней, с того последнего касания в автомобиле... Дориан довольно мычит от приятной неожиданности, я чувствую его улыбку, вкус, ласки и открываю глаза, желая увидеть лицо.
— Дориан, — хрипло шепчу.
— Привет, отличница. Заснула от ожидания?
— Дориан, — повторяю, улыбаясь.
— Ну, что? — смеётся он, — Я сам поехал за тобой. Дома, мама говорит, что ты ко мне собиралась. Домработница подтверждает, что ты уехала с чемоданом. И я помчал сюда.
— Мчал?
— Да. Думал, что передавлю весь Сиэтл. Так сильно хотел тебя увидеть, — сердце замирает. Я провожу по его щеке, рука дрожит, как и губы.
— Ты не знаешь, как сильно я соскучилась.
— Знаю, — серьёзно говорит он. Я накрываю его губы своими.
С каждым поцелуем, с каждым всё более крепким объятием чувствую: сомнения ослабевают, как и тело. Кусаю губу, когда Дориан стонет, приоткрывая рот. Он — всё, что мне было нужно эти дни. Дышать становится нечем, и он отстраняется, смотря мне в глаза. Тяжело дыша, я поглощаю каждую его черту и снова касаюсь гладкой и упругой кожи щёк.
— Ты устал. Я вижу.
— Да, Лили. Я очень устал. Представляю, как ты...
— Мне ещё танец придумывать, — дую губу.
— Какой еще?
— На выпускной.
— У тебя целевое направление — бальные?
— Угу.
— Тогда доверь это мне, — улыбается он.
— Серьёзно? — я, широко открыв глаза, смотрю на него.
— Да. Наш вальс запомнят все. Ну, лет пять будут помнить точно. Мы с Марселем танцевали, когда в 17 лет нам вручали дипломы об окончании хореографической школы.
— Вы с Марселем танцевали парой? — смеюсь я.
— Нет, — качает головой Дориан с широкой улыбкой, — У нас были девочки. Концовка, правда, рассчитана на четверых... Но я придумаю что-нибудь для нас двоих. Не сомневайся.
— Если за дело берёшься ты, я не сомневаюсь.
Дориан встаёт с пледа, куда-то уходит, а потом возвращается с вином в декоративном ведре со льдом и двумя бокалами. Уличные огни и свет пламени в камине иллюминируют нас обоих, всю комнату. Мистер Грей разливает красное вино по бокалам, сев рядом со мной, и смотрит мне в глаза. Его лицо осунувшееся и сосредоточенное. Я понимаю, что в его сердце сейчас борьба и эта беззаботность всего лишь способ скрыть беззащитность. Знаю одно: сейчас я не хочу ничего выпытывать. Во-первых, он не на шутку этого боится, а во-вторых, я слишком скучала по нему и ещё не успела насладиться тем, что здесь и рядом с ним. Он подаёт мне бокал, беря свой красивыми длинными пальцами.
— Я так понимаю, ты закончила хореографическую академию с красным дипломом?
— Да, — я кусаю губу, сдерживая улыбку.
— Тогда я думаю, что мы просто обязаны выпить за то, чтобы и дальше у тебя всё получалось на «отлично», — он касается моего бокала своим и хрусталь оставляет приятный шлейф тонкого звона. Вино безумно вкусное, — сладкое и терпкое, пьяное... Пьяное, потому что мне моментально даёт в голову. Щёки краснеют.
— Вкусно. Даже жарко стало, — я облизываю губы и делаю ещё несколько жадных глотков.
— Полегче, Лили... Оно 1946 года выдержки. Захмелеешь ведь.
— Уже, — улыбнулась я пьяно.
Как же горячо. Невыносимо. Я же, вроде, успела поесть салат перед приездом... Да и поспала. Нельзя пить это вино так быстро. Я посмотрела на свой бокал и увидела, что бордового напитка в нём уже наполовину меньше.
— С твоего позволения...
Неуверенно бормочу, стягивая с себя широкий свитер, оставаясь в одном боди в тон моей кожи — чрезвычайно удобно, красиво, плюс в сто крат комфортнее лифчика, — и мягких бежевых брюках, суженных у щиколоток. Провожу рукой по ключице, стирая лёгкую влагу, и подсаживаюсь ближе к Дориану, дальше от камина, надеясь избавиться от жара... Бесполезно. Дориан опустошает бокал одним махом и смотрит мне в глаза, — со скоростью ягуара и с той же страстью. От него горячо, особенно... внизу.
— Ты такой горячий, — меня бросает в жар, когда он ласкает взором всё моё тело.
— Лили, — он шумно сглатывает, — Ты знаешь, что творишь?
— Да, — с улыбкой хриплю я и перекидываю ногу через его колени, садясь сверху. Дориан сглатывает, его лицо оказывается на уровне моей груди. Он, стараясь дышать равномерно, отодвигает подальше бокалы и ведёрко с вином.
— Предусмотрительно, — хриплю я.
Его руки ложатся на мою талию, он валит меня на мягкий пушистый плед. Его бёдра так близко к моим. Грей расстёгивает пуговицу моих брюк, молнию, медленно тянет по ногам вниз. Без лишних слов. Без лишних вопросов. Пот струится по его вискам. Я понимаю: он так меня хочет, что ничего от меня не останется. Да... Я улыбаюсь от мысли, оставаясь в одном тоненьком боди, и теперь эпицентр моей зашкаливающей температуры пульсирует, становясь всё влажнее с каждой минутой. Дориан снимает с себя пиджак, затем галстук. Его пальцы медленно расстёгивают рубашку, грудь колышется чаще. Я звучно сглатываю, облизав пересушенные губы. Он тихо шепчет:
— Ты не знаешь, что творишь, Лили Дэрлисон. Я устал не только от работы, тоски по тебе и борьбы с самим собой. Я устал от стояка, чтоб его, каждое утро. Дрочка пять дней под ряд, бесконечные мечты о тебе в офисе, на кухне, в ванной, спальне, гостиной, на этом... огромном стекле, ставшем моим проклятьем. Лили, ты забираешь мой рассудок. И самое ужасное то, что я не хочу противиться тебе. Самое прекрасное то, что я не могу противиться тебе. Ты маленькая девочка, которая убивает. Ты похожа на сигарету, Лили. Раз попробуешь, и хочется снова. Хочешь бросить, но не можешь.
О, да. Сердце тарабанит в висках. Его рубашка наконец-то летит прочь, я сглатываю обильную слюну от жажды. Ни один мужчина не признавался в своём желании ко мне, да и нужно мне это не было, а он... заставляет меня трепетать, как несозревшего ребёнка. Заставляет меня чувствовать себя желанной женщиной. Заставляет меня хотеть слышать от него такие слова, пробирающие душу, перемачивающие киску. Мои дрожащие пальцы тянутся к его груди. Дориан отшатывается, дразняще улыбаясь. Ухмыльнувшись и схватив мои запястья, заводит их над головой — мои губы приоткрываются в глубоком вдохе. Я чувствую цепкие мурашки вдоль тела. Его улыбка пропадает, когда он резко приближается ко мне, нависая тяжелым сексуальным грузом из комплекса прокаченных мышц, вен и рефлексов. Я изгибаю спину и громко выдыхаю в его рот, прижимаясь грудью к его –стоящие соски натягивают ткань боди, я хриплю ему: «раздень меня». Его ухмылка переворачивает моё сознание. Тяжелое дыхание из его уст сушит мои губы, подбородок, шею. Я вьюсь под ним змейкой, когда этот огонь из воздуха становится его порочным ртом. Он мокро целует меня в шею, в ключицы, грудь кусает, облизывает и сосёт, не срывая единственной на моём теле ткани... Я дрожаще стону от кипятка по крови, рефлекторно сжимаю ноги от ноющей боли, перемешанной с желанием в паху.
Одна рука Грея отпускает мои запястья, скользит ногтями по животу, грудям, бёдрам, хватает за лодыжку и резко широко раздвигает их. Я слышу, как он шумно улыбается оттого, что киска хлюпает от любого неловкого движения. С губ срывается раздирающий горло крик, когда Дориан, отодвинув тремя пальцами ткань от входа, грубо вставляет в меня сразу два длинных пальца, вглубь, до конца. Боль от первого секса ещё напоминает о себе, но наслаждение гораздо жёстче, крепче, пьянее... пальцы, о, его пальцы! Я же никогда больше не смогу смотреть на них спокойно. Дориан творит невероятные вещи. Я прекрасно помнила, что он сделал с моим клитором, но и представить не могла, что его пальцы настолько... талантливы. Скулю громко, протяжно. Он начинает наяривать так, что хлюпающий звук становится всё грязнее, а совместный запах тел, соков и секса врезается в ноздри. «Ах», — срывается с губ, а кровь приливает к щекам, когда он впивается внутрь третьим пальцем. Я смотрю ему в глаза. Они сейчас темны, как ночь, зрачки скрывают цвет его небесных глаз. Дрожь бежит по телу, я мычу от удовольствия и непрерывного желания, впиваясь пальцами в его руку, сжимающую мои запястья. Блики огня в камине отражаются на его мужественном лице, на этом плотном уверенном теле, говорящем о том, что секс может жить в человеке. Я сопротивляюсь, дрожа и извиваясь, вырываю руки из хватки, воспользовавшись моментом, когда он увлечённо вбивается в меня пальцами...
— Лили! — рык срывается с его губ, когда я царапаю его шею, впившись в неё.
— Дориан, раздень меня, — хриплю на выдохе, дрожа от жара и толчков пальцев, — Раздень и войди... Умоляю тебя. Пожалуйста.
Стону в его рот, вздрагивая, когда он хватает меня за подбородок, и, широко открыв губы, прижимается к моим, опаляя дыханием. Его язык внедряется в мой широко распахнутый рот, вылизывает его: нёбо и язык, дёсна и глотку, внутренние стороны щёк сверху и снизу. Сумасшедшая дрожь пронзает тело — я кусаю его дрожащую губу, отчаянно мыча, когда пальцы, которыми он с щедростью заполняет меня, достигают нужной точки. «Да, да, да, да...», — как в бреду бормочу в его губы на каждый толчок. Всё в моём теле сгорает до тлена: мне никогда в жизни не было так жарко. Рука Дориана срывает с моего тела боди, в клочья разрывая ткань на груди. Схватив рукой моё лицо, он суёт большой палец между моих губ, проникая внутрь и трётся о язык. Треск ещё стоит в ушах. Пальцы вбивают удовольствие, забивают телом желание, и добивают, добивают, добивают. Взвизгиваю, кусая Дориана за палец и взлетаю с пледа.
— Мокрая девочка, — хрипит Дориан, и это сносит крышу, убивая последний рассудок.
Я трясусь, ощущая онемение всех конечностей. Горло пересушено, губы замерли в беззвучном стоне. Оргазм, самый настоящий оргазм, экстаз прошибает тело, заставляя его изгибаться и сжимать пальцы Дориана внутри. Дрожу, разрываемая удовольствием, и бьюсь головой о пол, скрытый мягким пледом. Гортанное мычание выпускаю наружу, когда слышу визг молнии его брюк, а затем, ощущаю, как он резко хватает меня за бёдра и разворачивает к себе задом. Он поднимает мою попку, прижимая её ближе к себе. Шумно выдыхаю, всё ещё бьясь в конвульсиях и утыкаюсь лицом в плед, ощущая эрекцию «подготовленным» входом. Рваная ткань боди сползает с тела, вызывая мурашки по телу. Дориан разрывает её на мне ещё беспощаднее, освобождая всю, полностью... Освобождая и снова заполняя — всю мою киску — членом. Бью кулаками об пол, вжимаясь локтями, звонко крича:
— О, Господи, Дориан!..
Его толчки, снова до безумия сильные и грубые. Какое невероятное, странное, и в тоже время бесподобное, восхитительное ощущение, когда он сзади. Бёдра больно бьют попку, заставляя меня дрожать от эмоций. Впиваюсь зубами в плед и тяну его, кусая. Всё внутри, от органов до души переворачивается. Тело уже не моё, оно не плоть, воздух, сшитый из удовольствия и страсти. Отрываю голову от пледа, жмурясь и кричу, когда ощущаю резкий, увесистый шлепок по заду. Боже, как больно. О, как же больно. Кусаю губы до крови, пытаясь сдержать крики, когда по тому же саднящему месту раздаётся ещё один удар. Больно и... хорошо, до потемнения в глазах хорошо, когда он сжимает одной рукой мой клитор, а второй хватает за шею, прижимая ближе, щекой к полу. Стоны шатают стены, сухие губы мокнут от новых и новых звуков. Он прогибает меня в спине жёстче, забивая до основания, и грудь каменеет от желания и удовольствия... О, боги, о! Рука Дориана соскальзывает с шеи и хватает меня за волосы. Как безмолвный приказ — оторвать голову от пола.
— Кто ты такая, Лили? — хрипит он мне на ухо, резко притянув меня за волосы к себе, заставив громко прорычать пересушенным от удовольствия ртом. Наши тела больно шлёпнулись друг о друга при неожиданном порывистом соприкосновении. Бёдра бьют кипящую от ударов попку. Его рука, собрав влагу с клитора, хватает мои груди, плотно сжимая. Я ловлю ртом воздух. Корни волос ноют от жёсткого сжатия, локоны спутаны, боль и кайф, удовольствие и мука внизу, которая усиливается с каждым новым движением его бёдер, — Ты знаешь, что я хотел забыть тебя? Я, дурак, надеялся, что смогу избавиться от мыслей о тебе. Сейчас ты... стала мне... как наркотик. Мы не друг для друга, Лили, но я уже не могу... не могу от тебя отказаться.
— Дориан, пожалуйста... Не отказывайся. Просто толкайся во мне. Ещё, да... Боже!
Рот разрывается от стонов. Всё тело дрожит, как от молнии. Дориан кусает меня за шею, прижимая за напряжённые груди к себе. Соски твердеют с каждой секундой, а голова откидывается назад в хриплом крике. Его бёдра жалят меня в попку, заставляя её распухать от ударов. Шлепки застилают прочие звуки, пот струится по вискам. Его рука в волосах управляет моей головой. Он прижимает меня щекой к своим губам, кусает за неё, лижет, соскальзывает к подбородку. Меня выносит в другую реальность. Опьяневшими от страсти и желания глазами смотрю в стену, на которой танцуют наши тела, так красиво, так плотно прижатые друг к другу. Даже тени пышут этой страстью, заставляя меня хотеть его ещё больше, дольше, жёстче. Я хватаю его руку, стискивающую мою грудь и впиваюсь ногтями, как в спасательный круг. В висках пульсирует невозможное желание, влага и жар, желание и огонь по крови. Дориан впивается в мои губы своими, горячо, мокро целуя. Всасывает их, поглощает собой, я отдаюсь ему — в с я, — полностью, потому что не могу иначе. Я хочу закричать, как я люблю его. Как мне хорошо с ним. Как мне не хочется конца... Не хочется иного конца, кроме безумного оргазма.
— Дориан, Дориан, Дориан! — кричу, дрожа.
Я падаю в пропасть, под названием удовольствие. Слёзы наслаждения и удовольствия катятся по щекам, как град, сжигая поры. Всё моё сознание превращается в липкое желе, тело не слушается, леденея и вспыхивая. Внутри моего тела разрастается что-то большое, необъятное, что-то выше, тяжелее и сильнее меня. Губящее, сладостное, сносящее крышу. Срывая голос, я воплю на всю квартиру, не в силах держаться. Колени дрожат, всему телу больно от желания и восторга, от блаженства, заставляющем забыть о реальности. Этот мужчина — сплошной убийца кислорода. Я задыхаюсь, когда с ним, задыхаюсь, когда без него... Он беспредельное, цельное, животное желание, которое с каждой минутой рядом становится центром этой вселенной. Падаю ничком в плед, вспыхивая и хрипло всхлипываю от ощущения полноты и насыщенности. Я в его руках, в которых чувствую себя дома. Оргазм взрывает, как на атомной бомбе — кричать и стонать нет уже сил. Распластанная, уби тая, выпотрошенная невероятным удовольствием, вся в поту и соках, я бездыханна. Слышу стон Дориана и ощущаю его горячую сперму, которая брызгает на попу и поясницу. Сворачиваюсь в позу эмбриона, дрожаще дыша губящим мысль воздухом. Дориан обнимает меня, сжимаясь за мной. Всё его тело дрожит. Горячие губы замирают над ухом, я слышу его тяжелое дыхание. Понимаю, он хочет что-то сказать, но не может. А я не могу ему помочь, обессиленно закрываю глаза...
Мерное, частое шуршание доносится до слуха. Приоткрываю глаза. Комната утопает в рассветных сумерках, тело стонет, всё ещё отходя от удовольствия. Провожу ладонью по пледу, пробуждая нейроны кожи и ища Дориана рядом. Нет... Приподнимаю голову и вижу его, сидящего у стены, на полу рядом с роялем. Он держит в руках блокнот и сосредоточенно работает карандашом. Приметив мой взгляд, он нежно улыбается, и прикусывает указательный палец.
— Ляг обратно, — шепчет он.
— Ты что, рисуешь меня? — Дориан широко улыбается. — Голую? — хриплю.
— Угу, — тянет он, кивая, продолжает работать.
Я шумно сглатываю, встаю, чуть морщась от боли между бёдер, и потираю саднящую попку. Закутавшись в шоколадный мягкий плед, беру недопитый бокал вина и умещаюсь рядом с Дорианом, кладя голову ему на плечо, подгибаю под себя ноги. Рассматриваю профессиональное изображение обнажённой девушки, спящей у камина на ворсистом пледе. Делаю глоток вина, немного щурясь. Понимая, что Дориан в этот момент смотрит на меня, медленно облизываю губы.
— Нравится? — спрашивает он, сглотнув.
— Знаешь, что бы я добавила?
— Что?
— Красивого и сексуального Дориана Грея, лежащего позади меня и целующего в плечо, — улыбаюсь, кусая губу. Он тихо смеётся.
— Я не увлекаюсь автопортретами.
— А чем вы увлекаетесь, мистер Грей?
— Мисс Лили Дэрлисон, — моё дыхание меня покидает.
— Это очень льстит.
— Лили, я думаю, что лесть самая бесполезная вещь. Я говорю, потому что это настоящая правда, — он пробегает пальцами по моей щеке.
— Ты заставляешь меня краснеть.
— Я не специально, — он утыкается лбом в мой.
— Дориан, что будет дальше? — непроизвольно срывается с уст, я замираю, чуть дыша.
— Я не думаю, что ты готова...
— К чему?
— Лили...
— Рано или поздно тебе придётся мне всё объяснить. Если ты не сделаешь этого сейчас, придётся в будущем. Потому что я, правда, не намерена отпускать тебя. Ни сейчас, ни завтра, ни через месяц. Это всё, что я знаю, — я пробегаю пальцами по его щеке.
— Как бы твоё мнение не поменялось после того, что ты узнаешь, — шепчет он, сглотнув.
— Скажи мне, — мой голос чуть ли не дрожит, когда я, смотря в его глаза, до хруста сжимаю в пальцах ножку бокала и его подбородок. Дориан опускает взгляд.
— Тебе бы надо ещё поспать, — шепчет он, гладя меня по щеке.
Я допиваю вино, ставлю бокал рядом и обнимаю руками колени, уместив на них голову. Пристально смотрю на него. Тёплая ладонь ласкает мои волосы, я прикрываю глаза.
— Я хочу, чтобы ты открылся мне. Я должна тебя понять. Помочь, если нужно. Я не хочу в конце концов оказаться лишней и не нужной без всяких на то объяснений. Я не хочу, чтобы это случилось. Неужели ты думаешь, что если ты будешь отмалчиваться, будет легче?..
— Уверен, что так легче. Что изменится оттого, если мы будем страдать вдвоём?.. Твои глаза наполнятся сожалением. Ты будешь переживать. И чем ты поможешь мне, если будешь страдать так же, как я?.. Ничем. Мне нужны твои яркие глаза. Мне нужна ты, видящая во мне не несчастного мальчика, а мужчину. Мужчина с проблемами — пусть. Мужчина с заморочками — пусть. Но ни в коем случае не мальчик, ибо я уже давно не мальчик. Если захочешь помочь мне, когда я буду не в духе, разденься и выключи свет. Ты увидишь, как поднимется моё настроение, — я сглотнула, не моргая, глядя в его глаза.
— Я хочу знать эти заморочки, знать твои проблемы, знать, отчего ты... мучаешься и страдаешь. Я обещаю никогда не жалеть тебя, если тогда ты чувствуешь не мою заботу, а свою слабость. Я просто хочу знать своего мужчину, я бы никогда в жизни не назвала тебя «мальчиком», а твои поступки «мальчишескими». Я просто хочу попытаться быть ближе к тебе не только телом, — я слабо нахмурилась, -Хочу стать близкой тебе мысленно, понимаешь, Дориан? Духовно. Родственно. Ты никогда не отказывал мне в помощи, а я... я по-твоему должна находиться в неведении?
— Ты не понимаешь, не понимаешь, Лили, — прорычал он, резко встав с пола, — То, что ты хочешь узнать, навсегда и всё прекратит между нами. Я не готов к этому концу.
— А если я пообещаю, что не уйду от тебя из-за правды? — прокричала я, встав на ноги и скинув с себя плед.
Грудь моя тяжело вздымалась от волнения. Дориан резко сократил расстояние между нами. Взяв меня за щёки, притянул к себе и страстно поцеловал в губы. Его язык неистовствовал в моём рту, я прерывисто выдохнула, голова кружилась от резкого наклона. Мои руки хаотично ползали по его спине, царапая белоснежную упругую кожу. Я прыгнула на него сверху, обхватив обеими ногами талию, и подтянулась, рыча в его губы и сжимая волосы на затылке, проталкивала язык всё глубже в его рот. Дориан вошёл в меня одним резким проникновением. Я взвизгнула, вцепившись в его спину, чтобы не упасть. Это уже не просто секс, не просто трах, это спасение. Это конец не начавшийся ссоры. Это страсть, это любовь, это чувство, что разрывает тело и сердце. Он бился в меня, а я скакала сверху, со всей возможной грубостью нанизывалась на него. Если бы сейчас начался апокалипсис, если бы небо обрушилось сверху, я бы не остановилась. Он крепко сжимает двумя руками мою талию, так сильно и нежно убивая меня, держит, чтобы я не соскользнула с его сильного тела. Я стону, с каждым разом всё громче и протяжнее, просто потому, что невозможно сдержать в себе это удовольствие, рвущееся наружу с каждым новым толчком. Дрожь бежит по телу, он потрошит из меня кислород, рассудок, сознание, чувства. Его губы крадут поцелуи у моих, тишину нарушает наше дыхание, толчки бёдер и тел, отдалённый шум пробуждающегося, и, вместе с тем, никогда не спящего города. Воздух заряжается от нашего тока, от трения тел искры готовы сыпаться и сжигать всё кругом. Пот снова бежит по телу. Откидываю голову назад, громко постанывая, ощущая, что умру, если не выплесну все звуки, что копятся в груди, гортани, сердце. Дориан: я смотрю на эти желваки, играющие на его мужественном первозданном лице, на эти глаза, кажущиеся бирюзовыми в цвете фиалковых сумерек города. Он прекрасный и испорченный, он захватывающий и невыносимый, он запутывающийся и рассудительный, спокойный и страстный... Я не могла предположить, представить, что в нём столько неподкупной, непрерывной страсти. Он до беспредела великолепен. Пальцы до мяса, до крови рвут его кожу, грудь нещадно бьётся об его горячее раскалённое железо пресса. Член выводит меня из состояния способности к какой-либо ещё жизнедеятельности, кроме как прыгать, встречая каждый его новый толчок. Я кричу, потому что от этих чувств, от этого всплеска хочется кричать самому сердцу. С каждым всё более и более глубоким движением, я понимаю, что не хочу его терять. По телу бежит дрожь от представления, что его может не быть в моей жизни. Подступающие слёзы восторга, упоения и счастья снова жгут глаза, но поскуливания, всхлипы, стоны и визг сильнее. Он усаживает меня на камин. Часы летят с него, как и ещё какие-то предметы. От огня по пяткам жар, а по сердцу пламя от адреналина. Я трясусь, соскальзываю с каменной поверхности, упираясь в неё локтями, и ближе пододвигаю к нему ноющее и просящее очередной порции толчков лоно. Лицо горит, как и тело. Я теряю стыд, смущение, сдержанность, приобретая страсть, сексуальность, открытость. Я вся — оголённый нерв — всё тело навису, кроме прижатых к камину локтей, а бёдер к бёдрам. Экстаз. Я снова чувствую то, что ломает, превозносит до небес и разбивает о жёсткую поверхность земли. Каждая вена в теле наполняется неизъяснимым, не с чем несравнимым удовольствием. Мой рот отчаянно ловит воздух, я пытаюсь прийти к чему-то цельному, дозволенному, однако ещё больше визжу, становясь очень плохой, грязной девочкой, которая сходит с ума по одному-единственному Дориану Грею. Он кончает, кончает на моё колено, на живот, заставляя бездыханно свалиться с камина вперёд. И бережно ловит меня, словив своё наслаждение, как и я. Знать, что кто-то готов кончить лишь от того, что кончаешь ты –это просто божий подарок. Это чувство, которое нельзя передать. Я шумно, звучно дышу, пытаясь восстановить дыхание. Бесполезно, бессмысленно, оно утрачено. Зато я в крепких руках Дориана, которые плотно, до боли сжимают меня в своих объятиях.
— Я не готов терять тебя, — слышу хриплый шёпот на уровне уха и снова, бессознательно проваливаюсь в обессиленный сон, выжатая до последнего вдоха.
***
— Лили, я позвал Марселя, чтоб, если что вдруг, он напомнил мне движения. А-то что-то не так сделаю, а отдуваться тебе, — говорит Дориан, допивая кофе из Старбакса.
Я с нежной улыбкой смотрю на него. И даже тот факт, что после не самого приятного разговора и отсутствия всяческого общения, мне придётся лицом к лицу оказаться с Марселем, не пугает меня.
Потому что этот день уже успел стать одним из лучших в моей жизни... Мы проснулись вместе, в два часа дня, вследствие чего приход гинеколога благополучно проспали, так что договорённость была перенесена на понедельник. Лениво приняли душ: намылившись, стояли под струями и обнимали друг друга. Позавтракали в кафе, покатались по городу на его Audi, кормили чаек на пристани у Пьюджета. Кажется, мы безмолвно договорились просто быть счастливыми и наслаждаться друг другом, без сложных разговоров. Сейчас это не для нас. Для меня лично — это любовь. А для Дориана... наверняка, не больше, чем увлекательный роман. Но он нередко говорил мне «ты первая», «я впервые с тобой...», «я никогда до тебя...». Эти слова подогревали и без того слишком сладостные надежды. Когда я напомнила ему о танце своими рассказами, — об экзаменах, — которые чрезвычайно его интересовали, он решил немедленно начать тренировки выпускного танца, на что я была согласна без всяких прекословий. Взяв одежду в квартире, мы зашли в Старбакс, где был «кофейный» час, набрали орешков, капучино с корицей и латте-маккиада, а затем отправились в академию, где даже сам парадный зал был в нашем распоряжении.
Я уже допила свой капучино и поэтому принялась преспокойно растягиваться. Дориан включил музыку на маке, которая с акустической силой раскатилась по залу. Это была «Cherry», в исполнении Ланы Дель Рей. Я вслушивалась в слова, будто находя себя, чувствуя этот трагичный и вместе с тем мелодичный ритм, бегущий по телу вместе с разносящими мурашки строчками.
«...Дорогой, дорогой, дорогой,
Я разрываюсь на части, когда я с тобой...»
Дориан подошёл ко мне и, галантно поклонившись, протянул руку. Я вложила свою. Его руки держали мои, как скрипку. Моя левая, согнутая в локте, как и его, легла ладонью на плечо, вторая ровная и прямая сплелась пальцами с его крепкой и сильной ладонью. Лицо Дориана — вперёд, моя голова повёрнута вправо. С этой позицией в вальсе, у меня проблем не было, так что я уверенно держалась в его не менее умелых руках. Он тяжело дышал рядом. Аромат его тела меня дурманил. Я была готова забыть обо всём на свете в этих сильных и нежных ладонях, в которых я расцветала, точно сакура. Где-то в самой глубине души я чувствовала, что он в моей жизни навсегда. Или, быть может, во время вальса — всем кажется, что это навсегда.
Резко музыка прервалась. Раздались издевательские аплодисменты Марселя, что было ничуть неудивительно. Он же лучше всех, ага. Дориан без выражения смотрел на него, Марсель встал, обогнул компьютерный стол и спустился на паркет.
— Привет, висящие друг на друге подростки. Медлячок под музычку — вы старались, — смеётся он, — Хотите честно или аплодисментов достаточно?
— Достаточно, — говорит Дориан.
— Честно, — громче выплёвываю я, смотря с вызовом в глаза Марселя.
— Честно? Это порнография, друзья мои, — ухмыльнулся он, — Ты не можешь ровно держаться в вальсе. Дёргаешься, будто тебя к заряженному стулу привязали, — этот нахал жестикулирует, пытаясь ещё и наглядно изобразить свои оскорбления, — А ты, Дориан, не ведёшь её, нет. Ты танцуешь сам, а она где-то как-то за тобой плетётся, может ещё догонит.
— Если такой умный, может, покажешь? — я изгибаю бровь.
Марсель подходит впритык ко мне и притягивает в ту же позицию, что и Дориан. Делает шаг назад.
— Вот, та самая дистанция «не прижимайся к сиськам партнёрши», которая у вас отсутствовала. Это не танго, это вальс, — говорит Марсель, глядя мне в глаза. Я непроизвольно отступаю назад, но он снова сокращает расстояние до «нужной», — Вальс, мисс Дэрлисон, не пасодобль. Не надо отодвигаться.
— Я не специально, — бормочу, чуть слышно.
— Больно здесь? — спрашивает он, чуть надавливая пальцем на позвоночник в зоне лопаток.
— Нет, — шепчу, сглотнув.
— А должно быть, — изгибает он брови, — Лили, выпрямись... Ещё. Ещё, я сказал!
— Больно, — пищу, — Вдохнуть сложно.
— А танец в паре и должен мешать вдохнуть, он сам должен быть на одном вдохе, он и есть вдох, Лили, — Марсель смотрит мне в глаза, и я задерживаю дыхание, становясь ровнее. Когда он сжимает меня ещё крепче, я от боли встаю на носочки и только тогда чувствую себя максимально комфортно. Смотрю в зеркало, повернув голову вправо. Надо же... Он может быть тренером. Когда я была ещё настолько ровной?
— Теперь, ты должна продержать такую осанку и не дёргаться. Пальца я пока убирать не буду, чтобы ты помнила, что хоть чуть согнёшься, расслабишься, — надавлю. Это самая сложная часть. Ни поддержки, ни выход, ни заключение, ни кружения и прочие пируэты. Самая сложная и ответственная композиция — вальсировка. Под мой счёт: раз, два, три, четыре. Раз, два, три... Не дёргайся, Дэрлисон. Раз, два, три, мягче шаг...
Битый час мы вальсировали. Я уже возненавидела вальс, свой позвоночник, его большой палец, который наверняка оставил синяк на моей спине и самого Марселя. Дальше «король» приказал нам повторить это с Дорианом. Теперь доставалось ему: то он делает это слишком быстро, то слишком медленно, то просто переходит все границы, отрывая меня благодаря своей силе и росту от пола, когда важно тренировать каждый проделанный шаг. На это был убит ещё один час. Ноги болели, но носки тянуть было необходимо. Марсель командовал двигаться «легче, плавней, мягче». Мои стопы изгибались кольцом. Я впивалась в руку и плечо ногтями, чтобы не упасть.
Третий этап — каждый из нас танцевал раздельно. То же самое, только следя за стойкой осанки и репетируя шаги. Марсель как коршун следил за тем, чтобы я не становилась полностью стопами на паркет. «Носки», — громко напоминал он, — «Помни, ты будешь на каблуках, а не в лаптях». Он так меня допекал, что дважды я уходила. В коридор. Попить воды. Дориан смеялся, а перфекционистка во мне сходила с ума и готова была застрелиться. Я и так с этой «экзаменационной неделей» потеряла пять кило, а тут что мне, вообще умереть от труда и нервов перед выпускным? «Так, Лили, прекрати жалеть себя», — приказывала я своему подсознанию, снова и снова собираясь с духом. Марсель взял меня за талию, встав позади, и шлёпнул носком стопы меня по икре. Я вздрогнула.
— Ноги должны быть на ширине плеч, когда ты начинаешь шаги. Я держу твой стан, двигаться должны только ноги и бёдра, — прошептал он мне на ухо.
Когда я повернула голову в сторону Дориана, он волком смотрел на Марселя. Я улыбнулась ему, тяжело сглотнув, и только тогда его лицо, будто бы, посветлело изнутри. Я не отрывала от него глаз, совершая шаги, контролируемые его братом. Я старалась двигать легче, и с каждым новым движением, с каждым новым шагом у меня получалось всё лучше. Марсель по достоинству оценил мои старания в конце, когда я уже уместилась в автомобиль к Дориану:
— Будем репетировать каждый день теперь. Думаю, к тридцать первому, вы порвёте паркет.
Услышать такие приятные слова после стольких усердных трудов было настоящим достижением: Марсель просто так не похвалит — это я поняла точно.
Телефон Дориана разрывался, когда мы приехали в квартиру. Вышло так, что ему посчастливилось его забыть, поэтому, как только он услышал раздающуюся мелодию звонка, как ошпаренный побежал к нему. Говорил он громко и зло, иногда даже матерился. Я недолго наблюдала за этим сексуальным боссом просто потому, что от одного взгляда на него можно сойти с ума и растаять — я таяла. Так что решила спрятаться от своих порочных мыслей в ванной.
Я подошла к джакузи и включила кран, начав наполнять её приятной горячей водой. Налив лавандовую пену в воду и, добавив морской соли, я с улыбкой смотрела, как вода бурлила, а белые пузырьки переливались на поверхности, как снег. Медленно раздевшись, я собрала волосы в пучок и спиной почувствовала прожигающий взгляд, который моментально заставил меня вздрогнуть. Грудь стала предательски вздыматься, горло пересохло, а в висках пульсировало.
— Очень плохо подсматривать, — шепнула я, еле слышно и с улыбкой посмотрела на Дориана, стоящего в проёме двери. Он ухмыльнулся, делая уверенные шаги ко мне.
— Очень плохо быть такой сексуальной, Лили.
— В этом нет моей вины. Я не знаю...
— Незнание не освобождает от ответственности, мисс Дэрлисон, — сердце забилось чаще. Он смотрел на меня сверху вниз, буквально высасывая душу своими глазами. — Залезай в джакузи, — Дориан стянул через голову рубашку.
О, боже. Как он прекрасен... Я опустилась в пахнущую лавандой приятную жидкость, и расслабилась, положив руки на бортики. Гидромассажеры приятно пульсировали за спиной, под стопами, мои губы непроизвольно открылись в расслабленном вдохе. Дориан Грей вышел из ванны, а затем вернулся с клубникой и шампанским в своих синих джинсах, так прекрасно оттеняющих его глаза.
— Ты идеальный мужчина, — улыбнулась я, на что он очень сексуально, уверенно ухмыльнулся.
Дориан сел на край джакузи, открыл шампанское и разлил нам по бокалам. Протянув мне холодный, щекочущий нос напиток, он с тонким звоном коснулся моего фужера своим. Сделав глоток, он произнёс:
— Ты нравишься Марселю.
— И? — я укусила губу.
— Мне не нравится, что ты ему нравишься.
— Дориан, мне, правда, всё равно, какое ему до меня дело, — сглотнула я, — Мне нравится только один мужчина, который... пока ещё не готов быть ко мне ближе, — я смотрела Грею в глаза.
— Лили, я не готов терять тебя. Если бы всё было так просто, то... Мы бы не мучились, я клянусь тебе. Знаешь, сегодня звонили по поводу квартиры для тебя... она готова. Если тебе будет тяжело находиться со мной, когда... ты узнаешь, ты сможешь уйти туда и... Я тебя не потревожу. Квартира располагается в районе «Royal-Williams», высотка Sun-Side. Код –дата твоего рождения, первые четыре цифры.
— Тогда мне... заранее нужно будет оплатить аренду, мистер Грей? — сглотнула я, смотря в его глаза, — Какая цена?
Дориан шумно выдыхает:
— Один поцелуй, — я пристально смотрю на него.
— Тебе придётся перестать делать мне такую скидку, или... меня съест совесть. Увеличь плату. Иначе мне придётся отказаться, — я с вызовом смотрю в его глаза.
— Лили, мне не нужна никакая плата. Считай, что это мой подарок, — он кладёт руку на мою щёку, нежно гладит. Он что, с ума сошёл? Я шокировано таращусь на него. Он улыбается и вкладывает в мои распахнутые губы ягоду клубники, которую я с некоторым трудом, но прожёвываю. — Я уже подготовил все нужные документы. Осталось подписать.
— Дориан, кто я тебе, чтобы ты делал для меня такие подарки? — с замиранием сердца спросила я. Он внимательно разглядывает меня.
— Ты человек, который изменил мою жизнь и внёс в неё... То, чему трудно найти объяснения. Ты внесла в мою жизнь чувства, Лили Дэрлисон. Я у тебя в вечном долгу.
— Что за глупости? Ты мне ничего не должен, — сглотнув, шепнула я, покачав головой. — Я просто не могу иначе. Я не могу уходить от тебя и не хочу. Почему ты так уверен, что-то, о чём я пока ещё не знаю, может всё разрушить?
— Потому что. Это шокирует тебя. Ты не поверишь своим ушам. Потом всё осознаешь. И в тебе проснётся... отвращение, если не ненависть.
— Ты пугаешь меня! Остановись. Просто... расскажи мне всё.
— Не сейчас, Лили, — он встаёт, оставляя бокал шампанского, бутылку и клубнику.
Я до дна допиваю жидкость из своего фужера, затем пью его. Наливаю себе ещё. Я стану алкоголичкой с этим Дорианом Греем. О, господи... как же стреляет голова. И больше всего она кипятит рассудок мыслью: «я обязана, я должна всё узнать». Чем раньше, тем лучше. Вся эта неизвестность... только запутывает и вводит в заблуждение. Искупавшись, я сушу феном волосы и надев свой шелковистый халатик поверх пеньюара цвета бордо, выхожу из ванны вместе с клубникой и неполной бутылкой. Дориан сидит на диване и просматривает какие-то документы. Увидев меня, он отрывает от них взгляд и с загадочной улыбкой смотрит на меня. У меня перехватывает дыхание, но я не позволяю ему полностью завладеть своим рассудком. Ставлю посудину с ягодами и бутылку на стол, не отрывая взгляда от него. Откинув волосы с плеч на спину, сглатываю, садясь рядом.
— Послушай, Дориан, — бормочу я, потирая пальцами висок, — Я чувствую себя камнем на твоей шее. Я чувствую себя какой-то... «совестью народа». Пойми, тебе самому будет намного проще, когда ты перестанешь скрывать от меня то, что боишься сказать.
— Ты уйдёшь от меня.
— Дориан, я...
— Нет. Ты ничего не сможешь мне сказать в протест. Извини, но я... занят, — он указал головой на бумаги.
— Прости, что мешаю, — прошептала я, тяжело выдохнув. Ком в горле не давал больше ничего сказать.
Я встала с дивана и пошла в спальню. Уместившись на краю кровати, я укуталась в одеяло, как в кокон, борясь с подступившими слезами. Когда я поняла, что это бесполезно, с губ сорвался всхлип. Я уткнулась в подушку, неслышно плача и мечтая лишь о том, чтобы он не зашёл... Но как только эта мысль посетила меня, дверь открылась. Как назло! Я же мешаю ему рыться в бумажках! С чего это он соизволил прийти?! Дориан сел напротив меня, положил руку на щёку и нежно пробежал по ней пальцами, стирая слёзы.
— Не надо, не хочу мешать, — всхлипываю, пытаясь спрятать лицо в подушку.
— Лили... Прости, пожалуйста, — он садится на постель и притягивает меня к себе на колени, нежно гладит по волосам, — Прости. Я вспылил. Послушай, я всё тебе скажу... Дай мне срок.
— Скажи, когда. Я хочу знать. Можно? — сиплю.
— Можно. В понедельник, вечером. Договорились?
— Договорились, — киваю, утирая нос краем одеяла. — Со мной всё нормально, ты не думай, я... Я не ожидала, что ты так скажешь. Ты ещё не был таким резким.
— И всё же, Лили, нам придётся расстаться, — чуть слышно вдруг шепчет он, ведя рукой по моей щеке, — Мне... сейчас придётся уехать. Только что был звонок от моего помощника, нашли Хейна. Подлеца, который помог мистеру Батлеру с миллионом долларов.
— Как помог?
— Есть такие подставные лица, — он потёрся носом о мою щёку. — Ложись, поспи. Всё будет хорошо.
— Дориан, — шепчу я, еле слышно, — Пожалуйста, будь осторожен.
Он кивает. Поцеловав меня в лоб, кутает меня в одеяло и уходит. Я с грустью провожаю взглядом его силуэт.
Спать не хочется совсем. Слишком много, очень много мыслей в голове. Я извертелась вся, попробовала все возможные и невозможные позы — тщетно. Злясь на отсутствие сна, когда он нужен больше всего, кутаюсь в халатик и понуро шлёпаю на кухню, варю кофе. На тумбочке у балконной двери вижу пачку сигарет... Даже она пахнет парфюмом Дориана. Беру одну и поджигаю, закуриваю и чуть покашливаю от обилия горечи и дыма. Никогда не любила сигареты. Просто ненавидела. Но они обладают одним хорошим действием — усыпляют, как и кофе. Многих этот напиток бодрит, меня же наоборот вгоняет в сон. Нервы. Я переживаю за него. Я это чувствую. Так значит, отец не поддержал Шона... Мне в голову приходит заманчивая мысль, выкинув недокуренную сигарету, я делаю крупный глоток обжигающего кофе и потираю шею. А может, мне как и его отцу стоит рассказать о них, тогда и ему будет легче раскрывать свои карты? Ведь это не честно, требовать от него чего-то, а самой молчать, как партизан? Господи, как я раньше обо всём этом не додумалась?! Слышу, как раздаётся пиликанье домофон-аппаратуры, и вздрагиваю.
Кого это могло принести во втором часу ночи? Дориан бы зашёл, наверняка, без посторонних звуков. Как в каком-то полусне, допиваю кофе и подхожу к панели, вшитой в стену. «Дориан Грей, посетительница. Личность не установлена, имя не установлено», — раздаётся голос робота. Высвечиваются два слова: «соединить» и «игнорировать». Нажимаю первое и слышу плачущий, дрожащий голос:
— Дориан, пожалуйста... Спасите меня, если слышите... Мне некуда больше идти. Откройте.
— Вы кто? — тяжело сглатываю, дрожа от некоторого волнения, смешанного с ужасом. Женский голос. Незнакомый. Надломленный.
— Я... Доминика. Наверное... у меня неверная информация, извините.
— Нет, Доминика, — сглатываю, — Здесь правда живёт Дориан Грей. Лифт сейчас откроется.
Странное, злое чувство поднимается по груди, когда я нажимаю на слово «впустить гостя». Женщина. К нему. Ночью. Плачет. Дыхание утяжеляется. Я выхожу в холл, чтобы встретить пришедшую и явно нуждающуюся в помощи. Я не должна злиться на неё за то, что сейчас она оказалась в трудном положении... Но против моей же воли сердце скребут ревнивые кошки. Когда двери кабинки открываются, воздух пропадает от ужаса, а по коже бежит странный холодок.
В комнату входит избитая, дрожащая девушка лет двадцати, если не меньше. Худая, она прижимает к себе сумку и какую-то чёрную папку. Её волосы спутаны, колени разбиты в кровь. Ноги вымочены в лужах, — следствие недавнего дождя.
— Проходи, — робко шепчу, чуть приближаясь к ней. Она с боязливым любопытством рассматривает меня и делает шаг в сторону. Запугана. –Не бойся меня, я...
— Вы сабмиссив Дориана? — я широко распахнутыми глазами смотрю на неё.
— Кто? — чуть слышно спрашиваю.
— Он вас как-то по-другому называет? Но сути же не меняет, верно?
— Я не понимаю, о чём вы говорите, Доминика. Дориана сейчас нет, поэтому вы... пожалуйста, проходите. Я отведу вас в ванну, сделаю чай, вы поспите, а потом... всё расскажите.
— Он позволяет своим сабмиссивам называть себя Дорианом? — злость кишит во мне оттого, что я не понимаю, о чём она.
— Пожалуйста, идём, — не обращая внимания на её речи, завожу за руку в гостиную. Показываю, где находится душ и тогда она кончает лепетать о каких-то сабмиссивах. Даю ей халат, выхожу из ванной.
Быстро, с некоторой тревогой расстилаю ей постель в гостевой комнате, готовлю йод и мази. Возвратившись на кухню ставлю чайник. В ожидании, пока он греется, звоню Дориану — бесполезно. Второй раз — тоже бессмысленно. От нечего делать открываю в мобильнике браузер, чтобы просветить себя — с кем меня спутала девушка? Возможно, это какой-нибудь секретарь в его компании? Сабмиссив. Что это за должность? Я хмурюсь, вводя буквы в поле поиска. И жалею сразу же о том, что нажала кнопку «искать».
Результат меня поражает. Убивает. И лишает дара речи. Вылетаю из кухни, как ошпаренная и с замиранием сердца смотрю на кипу документов, вшитых в дело в чёрном переплёте, которое она не хотела выпускать из рук. Почему она думает, что я.... Неужели, Дориан тот самый... доминант, которому сабмиссив должен подчиняться, как я... правильно поняла?! Дрожащими руками беру папку в руки. Это не может быть правдой. Он не может быть связан с подобной грязью, нет. Это же... противоестественно, это... Он... боялся этого? «И боялся правильно», — парирует моё сознание.
— Вы скажите, когда придёт Дориан? — слышу голос жертвы и подбегаю к камину, на вытянутой руке держу папку над пламенем. Девушка часто дыша смотрит на меня. — Пожалуйста, не надо этого делать...
— Или ты мне расскажешь, что всё это значит или эта папка полетит в костёр, — дрожа от гнева, шиплю.
— Что я могу тебе рассказать?
— Правду! Почему ты подумала, что я сабмиссив Дориана? Он что... до...
— Доминант, да, — кивает она и дрожь бежит по коже. Тяжко сглатываю.
— Тебя избил... такой же доминант?
— Да, — дрожа, шепчет она, пряча лицо в ладони, и падает на колени, плача. Я робко убираю папку от огня и подхожу к ней, вздрагивающей и хрупкой. Сажусь рядом с ней, приобняв за плечо и кладу рядом документы.
— Ты этого хотела?
— Нет. Этого хотел мой отец.... Грегор... бил меня плёткой, а потом... я выбросила вещи, они все были... перепачканы кровью, я... Мой папа владелец БДСМ-клуба. Дориан Грей спонсировал его. Однажды, он пришёл и... папа хотел, чтобы я отдалась ему, — девушка краснеет, а у меня внутри всё трепещет от злости, — Дориан отказался... как потом девочки передали мне, он попросил отца отпустить меня. Помочь начать учиться, строить свою жизнь, не делать из меня очередную секс-рабыню, но... Дориана папа не послушал. В тот же вечер ко мне пришли двое доминантов. Один из них игрался с воском, — она отодвигает ткань халата и показывает грудь в покраснениях, -Второй... ремнём, — она начинает рыдать навзрыд. Ужас пробирает меня, а тошнота подкатывает к горлу, — Сегодня я решила убежать, потому что я там не выживу. Я украла папку о деле Дориана и его причастности к клубу. Я выкрала... максимально всю информацию о нём. Я хочу, чтобы он сам решил, как это нужно уничтожить, чтобы к нему не докопались. Я хотела снять побои в полиции, но... сначала подумала, что лучше будет сообщить об этом мистеру Дориану Грею. Я нашла это всё о нём в архиве, там же был указан адрес. Поэтому я пришла сюда.
Я смотрела в стену, поглаживая её волосы. Как я могла настолько... ошибаться? Господи, как же больно. Как же это больно. Я ни о чём не могла думать. Мысли конвейером мчались в голове, сбивая всё на своём пути. Я довела девушку до спальни, пообещав, что Дориан ей обязательно поможет. Обработав её раны, я закутала девочку в одеяло, и, сидя с ней, пока она не уснула, я пришла к одному только верному решению, о котором Дориан проницательно догадывался.
Выйдя в гостиную я открыла папку, в лицо сразу бросились кричащие буквы на титульном листе:
«ДОРИАН ГРЕЙ, Доминант.
Предпочтение в выборе сабмиссив: брюнетки/рыжие миниатюрного сложения;Предпочтение в наказаниях: ремень, плеть;Предпочтение в обращении: Мастер;Предпочтение в инструментах: распорка, кляп, бечёвка, изолента, наручники, ошейник и другие элементы бандажа;
Сабмиссивы:Одноразовые сессии в клубе:Маргарет, 18 лет;Ракель, 24 года;Виолетта, 22 года;Эва, 22 года;Люсиль, 25 лет;Жасмин, 23 года;Иветти, 21 год.
Длительные сессии с полным обеспечением самбмиссив:Джессика Нильсон, 40 лет.
В настоящее время — сабмиссив отсутствует / не зафиксирована».
Я всматривалась в текст, чувствуя отторжение. Кто бы мог подумать, что Нильсон тоже была в это впутана, да ещё и так основательно? Отвращение — вот, что я ощутила. Он был прав. И даже больше, я возненавидела. Только не его, а себя. Дура. Идиотка. Идиотка! Он хотел как можно дольше использовать меня! Если бы я не вывела его на чистую воду, разговор мог бы быть перенесён с понедельника куда подальше. Шумно сглотнув, я положила бумажки обратно в папку. Вырвав лист из его декоративного альбома, в котором он рисовал меня спящую... Ком подкатил к горлу от боли. Мне хотелось рыдать навзрыд. Я начёркала быстрый текст, слёзы предательски капали на бумагу:
«Всё было хорошо, Дориан. Я понимаю, теперь понимаю, чего ты так боялся. Хотел подольше меня использовать? Видишь, не вышло. Не. Вышло. Я не жалею о том, что было. Я жалею только о том, что могло бы быть и чего не будет. Прости, что была глупой и думала, что... получится. Ты наверное смеялся надо мной. И правильно делал. Я ухожу. Прощай.
Лили».
Я выбежала из высотки, переодевшись и собрав вещи, как будто меня оттуда выдуло ветром. Влага застилала глаза и щёки. Я, потерянно оглядываясь вокруг, катила дорожную сумку. Мне всё мерещился Дориан с ремнём и плетью, эта подранная и несчастная Доминика. Ночь начинала преломляться с утром, звёзды медленно таяли. Я спустилась к той самой набережной, где мы с Дорианом кормили птиц... Слёзы душили меня. Я сидела на чемодане и смотрела на тёмную воду, дождь срывался с тёмного неба с разводами тучевых облаков. Я ещё не знала, что буду делать. Как поступлю, что предприму? Может, уехать, не дождавшись выпускного? Я укусила губу, до боли. Злость, обида и отвращение... к самой себе. На что я повелась? Чего ради? Боль. Бесконечная боль. Я решила, что мне надо бежать из этого города. Навсегда.