Мистер Грей младший II | Мистер Дориан Грей

Дориан

Чувство смертельной тоски, которое я испытывал на протяжении пяти дней, нельзя описать словами. Придя домой в вечер пятницы, я решил напиться до потери сознания, поэтому без лишних прелюдий налил себе виски, плюхнувшись перед камином в гостиной. Сидя, как под кайфом, я автоматически снял с себя рубашку, пропустил сквозь пальцы волосы и сделал крупный глоток горькой жидкости из бокала. Услышав вибрацию мобильника и увидев имя: «Кристиан», я сморщился. Я прекрасно знал, что он снова пристанет ко мне с допросом о Софи: видел ли я её? Говорил с ней? Направил ли на путь истинный?

После нашего с ним разговора в офисе, я прождал Софину весь вечер, лишённый возможности выйти из дома, чтобы просто прогуляться, или сходить выпить кофе в кампании Кларка, который хотел рассказать о своём плане внедрения новых тенденций в бизнес. Когда я понял, что она уж точно не явится, было около полуночи. После этого, Кристиан звонил мне каждый день, задавая одни и те же вопросы и обещая, раз за разом, что сегодня же направит ко мне Софи. Но всё это можно было пропустить мимо ушей. В конце концов, я не её настоятель, а уговаривать её бросить Арбаля — будет безрезультатно. Он хочет, чтобы я повторил его слова, надеясь, что в её глазах я имею больший авторитет? Да хрена тут будет с два. Софи и Дэйзи прекрасно знают, что я могу порвать за своих сестричек кого угодно, а так же им известно, что я никогда не буду отговаривать их быть счастливыми с тем человеком, с которым они хотят быть. К моей радости, малютку Дэйзи парни пока не колышут совершенно, так что я даже не волновался на её счёт. А вот Софи — отъявленная кокетка, вокруг которой клубились поклонники лет с пяти.
Что это значит — парень-бандит? Деньги — есть, шмотки — хоть выкидывай, работа — тоже есть, потому что она получила блестящее образование, и её журналистское дело ей нравится. Машина, которую подарили родители. Двухэтажная квартира в спальном районе Сиэтла была подарена ей в двадцать один год Эленой. Живи — не хочу. Думать, что она преследует корыстные цели, встречаясь с каким-нибудь мошенником, просто-напросто глупо. Это значит, что дело в любви, о которой я не знаю абсолютно ничего. Чем я могу помочь? Как, чёрт подери, я могу на неё повлиять? В моих воспоминаниях, она раз и навсегда останется нашим с Марселем «хвостиком». Мы с братом привыкли считать её крошкой, хотя с ней у меня разница в год, а с Марселем они родились в один день, двенадцатого июля — двойняшки.

Когда кто-то говорит об их рождении, Софи Грей нередко к этому добавляет: «к счастью, мы ни капли не похожи». Что, не много — не мало — лукавство. Может быть, внешнее различие, потому что они хоть и двойня, но не близнецы, делает в её глазах их такими разными, но внутренние факторы этих двоих имеют общий стержень. Оба они сильные, но ранить можно запросто. Оба стараются выглядеть как можно более сногсшибательно, даже если их приглашают на пикник в горах. Софина обладала модельной внешностью: ростом 174 сантиметра, тонкой талией, выразительными сапфировыми глазами и златокудрой головой, — это, безусловно, ей передалось от мамы. От отца Марселю и Софи передалось упорство: они тщеславны, умеют добиваться своей цели. Если любят, то готовы отдать всё, до самой последней возможности, лишь бы человеку, к которому у них чувства, было хорошо.

Первым «большим чувством» Софины был награждён её одноклассник, мальчик с красивыми французскими глазами, полными печали. Он никогда не с кем не дружил, ибо менталитет подростка-француза сложно понять подростку-американцу. Это разные полюса, несмотря на их общие увлечения, желания, идеи, компании, если таковые имеются. Они должны быть либо очень давно знакомы, либо друг в друга влюбиться. И так случилось и у них. Семнадцатилетняя Софи потеряла голову, как-то резко похудела, быстро выросла, постригла волосы под каре и заболела Францией. Она сходила с ума по тому юному мсье, но после окончания школы он вернулся на родину, даже не предложив Софине, хотя бы из вежливости, поехать с ним. Спустя месяц, он написал ей, что у него есть другая, что она ждала его все четыре года — он, видите ли, не может предать её. А Софина?.. Долго плакала, страдала, не знала, как жить и что делать. Да, ей тяжело далось его предательство. Влюбилась она снова только на последнем курсе института, хотя поклонников у неё была тьма. Гандболист Патрик Мэлфи покорил её своей «верностью, чувственностью, самоотдачей», как она не раз говорила. Покорил — влюбил в себя. Окончив институт, Софи привела его в свою квартиру, где они прожили ещё год. Её волновало только то, что ей уже двадцать четыре, а он так и не делает ей предложение. В июле этого года должно исполниться двадцать пять, видимо, в феврале она руководствовалась этим и, ни в силах больше ждать, выставила его за дверь. А может быть, они расстались после её февральской поездки в Италию, ведь именно там она встретилась с бандитом Арбалем. Наверняка, лишь любовь могла заставить её предать человека, который не чаял в ней души, а до предложения руки и сердца либо ещё не дорос, либо не догадался.

И всё же, бандит. Чем её мог привлечь человек, живущий против законов? А чем руководствуется он, связываясь с девушкой семьи по фамилии Грей? Всё слишком сложно, слишком непонятно и запутано. А может, в этом суть любви? Всё спутать? Сломать привычный уклад?

Я опрокинул в себя бокал до дна: в голове перевернулась расплывчатая мозаика. Я сжал пальцами переносицу, шумно выдыхая алкогольный дурман из лёгких. Вибрация моего мобильника, что валялся, почему-то, в углу комнаты, раздалась снова. Я обессиленно выдохнул и протянул к нему руку. На дисплее светиось: «Софифа», — и я улыбнулся всем воспоминаниям, которые хранило моё подсознание об этой златокудрой девочке.

— Легка на помине, крошка, — улыбнулся я, громко выдохнув. На некоторое время между нами повисло молчание.
— Дори? Ты в порядке? — обеспокоенно спросила она.
— В полном порядке, полный исполинской силы духа, — пробубнил я, начав пить виски прямо из горла.
— Ты... ты что, пьёшь?
— Н-да, — засмеялся я вяло.
— Да ты пьяный!
— Не, я стёкл, как трезвышко.
— Всё ясно, сейчас приеду, — мои глаза непроизвольно расширились.
— Нет, Софи, не на... — я услышал гудки, — Да.

Грустно ухмыльнувшись, я накрыл обеими руками лицо и откинулся головой на диван. Тёмные круги начали проплывать перед глазами, по телу прошла неприятная дрожь. Я открыл глаза, чтобы снова вернуться в реальность и уставился на блики огня в камине. Почему Марселя до сих пор нет? Он бы напоил меня покрепче, как всегда пошутил, и я не чувствовал бы себя так гадко и мерзко. Тоска — вот, чего я не ожидал. Когда я услышал об этом турне, я даже догадываться не мог, что мне может быть так плохо без тех часов в театре, которые стали неотъемлемой частью моей жизни. Не прошло и пару часов, как, вернувшись домой, после осознанного мною «её не будет почти месяц», я начал рисовать её тринадцатый портрет, в этот раз в образе невинной Джульетты. Перед глазами вновь возникла она — в лёгком платье из кринолина и шёлка, с распущенными волосами, глазами, которые сияют, как звёзды. Искренняя, непосредственная, такая естественная и гармоничная на сцене. Вживаясь в каждую роль, она становилась раз и навеки олицетворением того, чему я раньше не мог придумать образ. Я был уверен, что за это время смогу отвыкнуть от неё, забыть, стереть из своей головы. Но вместо этого я только больше думал о ней — это навевало на меня скорбь и тоску. Я сделал ещё один обжигающий глоток горькой, просачивающийся во все ткани моего сердца и тела жидкости, желая загасить пожар тоски внутри. Мне снова не помогло. Взяв бутылку виски, я встал на ватные ноги и сделал несколько шагов до спальни. Растянувшись на постели, я смотрел на незаконченный портрет Лили на мольберте. Её глаза, тёмные и красивые — полностью завершённые мною, — смотрели на меня.

— За тебя, — я сделал крупный глоток виски, — Теперь иди к чёрту, — произнёс, пьяно ухмыльнувшись.

Я закрыл бутылку и прижал к груди. Глаза мои непроизвольно закрылись. Темнота оплела моё тело, а дурманящий запах алкоголя и, будто бы, вдруг, театральных кулис, окружил мой рассудок чем-то маняще сладким, запрещающим думать. «Можно только мечтать», — пронеслось на задворках моего подсознания.
— Дориан, — услышал я хриплый шёпот мне на ухо, и тут же открыл глаза. Тёмные локоны касались моих губ, прохладные пальцы гладили лицо, которое горело изнутри. Туман медленно растворялся вокруг меня.
— Лили, — шепнул я, еле слышно. Тонкие пальцы проскользнули по моей шее, заставляя задышать полной грудью.
— Ты меня ждал? — раздался такой нежный, глубокий голос; я заглянул в её сияющие глаза, шепча одними губами: «да». Что за сладкий бред? Будто во сне, она закрыла мои глаза своими ладонями, склонилась и еле ощутимо коснулась губами шеи. Всё внутри меня будто вздрогнуло, перевернулось с ног на голову. Дрожь, касаясь сердца, помчалась по мне, заставив напрячься. Что это было?

Что. Это?

Я очнулся от внутреннего толчка, раздавшегося от сердца к пяткам и голове. Резко сев на постели, я почувствовал, что горю, как в лихорадке, и убрал с себя бутылку, которая жгла мою грудь огнём. Подтянув колени к груди, я вплёл пальцы в волосы и несколько раз сильно потянул корни, плотно зажмурив глаза. «Ты сумасшедший, Дориан», — твердил я себе мысленно, — «Нельзя так много думать. Она обычная женщина. Ты ей никто, а она никто тебе, и плевать, что с тобой происходит при виде её. Ты сам всё придумал. У неё есть театр, Бредли, Кэллин и кучка других актёришек. Кто ты ей? Ты никто. Шут, поклонник, чокнутый, неустанно пишущий её портреты».

— Я свихнулся. Этому нет другого объяснения, — констатировал я, уткнув голову в колени.

Тишина, которая на несколько мгновений установилась в моей голове, была разрушена моментально. Раздался звонок в дверь, и я непроизвольно простонал от досады. Господи, только гостей мне сейчас и не хватало! Кто бы мог ко мне сейчас заявиться? Ах, да, Софина. Элла может открыть ей дверь. Я взглянул на часы: семь, — значит, что её рабочий день ещё не кончился, — и если она услышит с места пребывания оповещающий сигнал о приходе людей, то непременно откроет. Я молился, чтобы этого не было, хотя у этой миссис Рэйдел феноменальный слух и никогда ничего подобного не происходило.

— Дори! Дори, ты где? Ау-у! — услышал я зов Софи, и, сделав над собой усилие, поднялся на ноги. Взяв бутылку виски, я вышел в гостиную и сел на диван. Сделав крупный глоток, я откинул голову назад, но отвечать на её мольбы отозваться — у меня не было ни сил, ни желания.
— Вот ты где! — две ладони накрыли мои сонные глаза, всё ещё не привыкшие к свету. Словно плёнку перемотали назад, очаровывающий мираж проскользнул в моей опьянённой голове, разнося испуг по жилам. И я выдернул голову из рук Софи.
— Ты чего, Дориан? — полушёпотом спросила она, сев рядом со мной на диван. Я осушил остатки виски в бутылке парой глотков. — Почему пьёшь?
— Ну, как же, Софи? — позади меня раздался нежданный — негаданный голос Марселя.

Поморгав, я округлил глаза, задавшись вопросом: «Когда этот чертяка успел вернуться?»

Марсель продолжал:

— Через девять дней у него день рождения, тридцатое апреля медленно, но верно близится: он уже готовится отмечать конец своего прекрасного двадцатипятилетнего возраста!
— Это конец всего, — непроизвольно прошептал я. В комнате повисла тишина. Марсель сел по другую руку от меня и заглянул в моё лицо, его физиономия напрямую выражалась, что я выгляжу, мягко говоря, хреново.

Он посмотрел на Софи и зачем-то кивнул ей. Повинуясь, она встала и пошла в сторону кухни, забрав с собой мою пустую бутылку виски.

— Влюбился что ли? — вдруг спросил Марсель.
— Нет, — шикнул я, — Я пью, потому что... — голос мой прервался, казалось, какие-то ледяные щупальца пережали моё горло, не давая поступать кислороду, — Пью, потому что... она... прекрасная, как... Она же... Одри Хепберн, — сглотнул я, ощущая пульсации в висках.
— Ты что, брат, «Завтрак у Тиффани» пересмотрел? — засмеялся он.
— Кстати, надо посмотреть...
— Софина поставила меня на уши, сказав, что Дориан Грей решил стать одиноким алкоголиком. А он, оказывается, грезит об умершей кинодиве!
— Не самое плохое призвание в жизни... Почему умершей?
— О, здравствуйте! — расхохотался Марсель, — Дориан, тебе не помешало бы проспаться! А-ну-ка, брат, обопрись-ка на моё плечо, — широко улыбнулся он, и я его, безусловно, послушался, иначе бы он силком утащил меня, без всяких разговоров.
— Подожди, — произнёс я, сделав несколько шагов в сторону спальни, и он остановился. Я позвал Софи.
— Я варила кофе, — пробормотала она, как-то слишком быстро войдя в комнату. Я почувствовал, что колени мои слабеют и почти упал на плечо Марселю.
— Дори, думаю, когда ты выспишься, мы поговорим, — скороговоркой, пробормотала обеспокоенная Софи.
— Я скажу тебе сейчас, — решительно сказал я, глядя в глаза, — Если ты его любишь —
делай, что делаешь. Не отступай, не отказывайся от него. Вам будет хуже, если ты выберешь иной путь... Не отступай, даже если кого-то или что-то пришлось поставить
на кон.
— Дориан, — вдохнула Софи, — Послушай, он не знает ничего о вас, о моей семье! — вскрикнула она, подойдя ко мне впритык. — Для него... Моя фамилия Джексон, я обычная журналистка. Я люблю его, это верно. И знаю, как это ужасно — обман. Но вас я никогда не предам, никакой беде.
— Софи, — я провёл рукой по её щеке, — Ты наивная девочка. И если он не сказал, что знает правду, то только потому, что отражает твои чувства к нему тебе. Будь счастлива, — прошептал я, качаясь.
— Эй, а почему я ничего не знаю?! — вспрыснул Марсель, пока мы с минуту стояли, гипнотизируя друг друга глазами. Я махнул Марселю рукой, а Софи меня крепко обняла меня, после чего кое-как помогла Марселю довести меня до кровати.

Я свалился на простыни обессиленный и опустошённый. Точно бесцельно барахтался в пучине морских вод, что поглотили меня, вопреки всем моим стараниям. Я закрыл глаза, представив свой невероятный мираж, заставляющий дрожать изнутри.

— Лили, Лили, — бормотал я, — Вернись.

Вернись. Скорее...