Глава 6
Сказать, что Гарри меньше всего ожидал увидеть Снейпа в своей квартире, да еще напрашивающегося на чай, — значит не сказать ничего. До просмотра в думосборе тех самых воспоминаний он считал своего бывшего профессора зельеварения холодной, не нуждающейся в сердечных привязанностях сволочью. Снейп, по-домашнему хозяйничающий у него на кухне, как будто являлся другим человеком, не тем мрачным деканом Слизерина, которого к шестому курсу Гарри прочно (и не без взаимности) ненавидел, а скорее тем, кто приходил к нему во сне ночь за ночью в течение последних недель и любил его, Гарри, до потери пульса, благоразумия и связи с реальностью.
Предложение Снейпа остаться с ним до утра, вместо того чтобы аппарировать домой, к любовнице или любовнику, и вовсе выбило Гарри из колеи, так же как и собственное неловкое обращение с палочкой, но он был настолько вымотан, что решил все обдумать утром, и почти сразу же глубоко заснул.
* * *
Двое мужчин самозабвенно и страстно занимались любовью на куче соломы, наваленной прямо на голом полу. Один был молод, телосложением походил на подростка, а выбритая на голове тонзура (1) и брошенная неподалеку ряса выдавали в нем священника-бенедиктинца. Второй казался гораздо старше своего юного любовника: худощавый, с иссиня-черными волосами до плеч и молочно-белой кожей. Он нависал над партнером, опираясь на руки, и, тяжело и хрипло дыша, вколачивался в стонущего от наслаждения монаха, припухшие от поцелуев губы которого повторяли снова и снова:
— Mon dieu (2), Север! Mon amour! (3)
Гарри повернулся на другой бок, сквозь дрему пробормотав:
— Я это не писал... не писал... — его дыхание сделалось ровнее, и вскоре странный, пугающий страшной реальностью сон продолжился.
Молодой священник, уже в полном облачении, сидел на соломенном тюфяке, голова его друга покоилась у него на коленях. Он смачивал мокрой губкой потрескавшиеся губы своего любовника, по одному взгляду на которого можно было понять, что в последние дни или часы ему пришлось пережить зверские пытки: порванные окровавленные лохмотья едва прикрывали многочисленные рубцы от удара плетью, а руки и ноги несчастного были искалечены на дыбе. Тем не менее он находился в сознании и что-то тихо говорил внимающему каждому его слову и кивающему в знак согласия монаху.
Картина сменилась, словно калейдоскоп воспоминаний в думосборе...
Анри стоял на помосте возле привязанного к столбу Севера.
— Я принес тебе, что ты просил, — прошептал он одними губами.
— Mon amour! (3) — бледная улыбка осветила измученное лицо приговоренного.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — провозгласил Анри под рев толпы и вместе с крестом поднес к губам возлюбленного маленький пузырек с ядом... Миг — и на месте священника оказался сам Гарри, а рядом с ним на помосте умирал от яда Северус.
— Нет, не так! Нет... — Гарри кричал и бился, не в состоянии выбраться из цепкого дурмана сна, пока чьи-то сильные руки не стиснули его в объятиях...
* * *
Невзирая на довольно неудобную позу, Северусу все же удалось заснуть. Близость Гарри, как ни странно, действовала на него умиротворяюще, и, видимо, он так бы и проспал в кресле до утра, но Поттер начал проявлять явные признаки беспокойства. Он ворочался и как заведенный повторял:
— Я это не писал...
Северус со вздохом открыл глаза. И на что он только надеялся? Отдохнуть? Рядом с Поттером? Вот уж насмешил, так насмешил!
Гарри закричал. Он метался на постели, из-под закрытых век текли слезы. Не в силах на это смотреть и сидеть сложа руки, Северус лег возле него на кровать и сделал то, что, как ему казалось, может хоть немного помочь: обнял Гарри и крепко прижал его к себе.
Гарри моментально затих и расслабился, как будто жесткие объятия Снейпа были самым уютным и успокаивающим местом. Он вплотную придвинулся к Северусу. Волосы Поттера пахли дождём и яблоками, напоминая Снейпу редчайшие и от этого еще более драгоценные дни, когда его родители не скандалили друг с другом, а мама пекла пирог, и от его запаха и призрачной иллюзии счастья маленькому Северусу хотелось плакать. Удивительно, но плакать хотелось и сейчас, а еще — зарыться лицом во влажные пряди, что Снейп и проделал как можно осторожнее, стараясь не разбудить Поттера. Но сегодня явно был не его день! От легкого, почти невесомого прикосновения губ Гарри, кажется, проснулся и, прежде чем Северус успел что-либо сообразить, быстро повернулся к нему и поцеловал.
Снейп еще никогда не оказывался в такой ситуации. Его мозг буквально вопил: «Что ты творишь?! Зачем?!» — а руки в это же самое время проворно стягивали с Поттера свитер и джинсы, помогали мальчишке раздеть его самого, гладили, стискивали, исследовали. В доме, конечно же, не водилось смазки, и на призыв Северуса из ванной вылетел только крем для рук. Разумеется, не идеальный вариант для первого раза, но ничего другого у них не имелось. О том, что с мужчиной Гарри никогда не был, Северус догадался и по его неловкой неопытности, и по восхитительно узкому колечку мышц ануса, который он нежно готовил к проникновению попеременно пальцами и языком.
Северусом овладело какое-то безумие. Обычно в сексе он бывал уравновешен и выдержан, предоставлял заботу о себе немногочисленным любовникам, большинство которых являлись хастлерами из публичных домов Лютного переулка, и не особо старался доставить своим временным партнерам удовольствие. Теперь же, занимаясь любовью с Гарри, ему ХОТЕЛОСЬ, чтобы первый опыт стал для Поттера незабываемым. Сны, так мучившие Северуса в последние недели, казалось, превратились для него в путеводную нить, указывающую, где и как лучше ласкать молодое податливое тело, что именно вызовет у Гарри дрожь возбуждения и заставит юношу извиваться и стонать в его руках.
Может, и впрямь дело было в Соулмейте, но Снейп жаждал Поттера до боли в сердце, до зубовного скрежета. Член стоял колом и буквально требовал разрядки, а ему приходилось все время сдерживаться, чтобы не напугать, не навредить. Главным здесь и сейчас был Гарри, который доверчиво подставлялся под все более интимные ласки, явно понимая, к чему все идет, и желая этого не меньше самого Снейпа.
— Ты... точно этого хочешь? — спросил Северус севшим голосом, не вполне представляя, что станет делать, если Поттер вдруг скажет: «Нет!»
Раздавшееся в ответ едва слышное «Да...» развязало Северусу руки. Он обильно смазал кремом себя и тщательнейшим образом подготовленного Гарри, приставил головку к растянутому, но все еще такому узкому входу и начал медленно проникать в желанное тело. Мышцы ануса, сжимавшие член, вызывали дикое, звериное возбуждение, но надо было дать Поттеру привыкнуть, освоиться и лишь тогда двигаться.
Он видел, как Гарри закрыл глаза и глубоко задышал, пытаясь расслабиться.
— Тебе не больно?
— Нет... странно...
Северус не понаслышке знал, насколько это «странно», когда решил, повинуясь, вероятно, извращенной фантазии, поэкспериментировать с одним из хастлеров. То ли член у того был слишком велик, то ли он недостаточно подготовил Снейпа, но заживляющими мазями потом пришлось пользоваться почти неделю.
Такой опыт Гарри был явно ни к чему, поэтому Северус не торопился входить на всю длину и не совершал резких движений, пока не услышал стон, в котором сквозило неприкрытое удовольствие, а затем — еще один, и еще. Только тогда он ускорил темп, чувствуя, что вот-вот сорвется. Оргазм получился настолько бурным, что Снейп закричал, не в силах больше сдерживаться. Все еще плохо соображая, он вышел, перекатился на бок, подгреб к себе дрожащего и перевозбужденного Гарри и, обхватив его член рукой, помог ему достичь разрядки. После чего, даже не наложив Очищающее, оба провалились в глубокий сон.
Северус проснулся первым. За окном плыли вечерние сумерки. Вызванный Темпус показал половину шестого — они проспали остаток ночи и весь день. Гарри лежал, повернувшись к нему лицом. Его рука по-хозяйски расположилась у Северуса на груди, и Снейп боялся пошевелиться, чтобы не разбудить его. Хотелось немного подумать и разобраться в царившем в душе хаосе. Они провели бесподобную ночь, но было ли будущее у двух столь разных по возрасту и характеру людей? Северус поднес к глазам руку: рисунок Соулмейта стал гораздо ярче, а сам Снейп ощущал необычайный прилив сил, казалось, ему отныне вообще не нужна палочка, чтобы творить волшебство. И еще он чувствовал нечто необъяснимое, но вместе с тем наполнявшее все его существо эйфорией, смешанной с пьянящим восторгом. Он так редко это испытывал, что сперва растерялся и даже слегка испугался. Счастье разрасталось в груди, как раз в том самом месте, на котором покоилась рука Поттера, и Северус понял, что не в состоянии заставить себя встать и уйти. Единственным его желанием сейчас было остаться рядом с Гарри и попробовать... просто жить.
Гарри глубоко вздохнул и приоткрыл глаза. Было похоже, что он ничуть не удивился, обнаружив себя лежащим абсолютно голым в объятиях Снейпа. Он лениво чмокнул Северуса в колючую щеку и тихо спросил:
— И что же мы теперь будем делать?
— Может быть, для начала позавтракаем? — вернул ему поцелуй Снейп.
— Скорее уж поужинаем, — улыбнулся Гарри.
_________________________________
1. Тонзура (лат. tonsura) — остриженное место на макушке у католических духовных лиц, символ отречения их от мирских интересов. С давних пор существовал обычай, по которому кающиеся остригали себе голову наголо; затем этот обычай переняли монахи, а в VI в. и все христианские духовные лица; это было узаконено четвертым толедским собором 633 г. Тонзура различалась двух родов: тонзура Апостола Павла, когда наголо остригалась передняя часть головы, и тонзура Апостола Петра, делавшаяся на макушке в форме кружка. Первый род тонзуры был обычен в греческой церкви, а в несколько измененной форме (тонзура апостола Иакова) — также у британцев и ирландцев; второй род тонзуры общепринят в западной церкви у монахов и священников. В настоящее время тонзура обыкновенно производится одновременно с посвящением в низший духовный сан, причем она бывает величиною с небольшую монету; у священников она величиной с гостию, уепископов — еще большие, а у папы оставляется лишь узкая полоса волос над лбом.
2. Mon dieu — Боже мой! (французский)
ё%21
3. Mon amour — моя любовь (французский).