Несдержанность

Минула ночь. Всего одна ночь, полная тревоги, не дающей сомкнуть уставших глаз. Лунный свет чертил расплывающуюся дорогу на глади озера, воды которого затягивал лёд. Этот лёд опускался ближе ко дну, мутнел от пузырьков воздуха, а над ним, зеркалом стоял слой воды. Отражалось небо и звёзды, мутные редкие облака. И ничего больше до самого рассвета. Наблюдая за движением белого диска по чёрному бархату, усыпанному осколками горного хрусталя, можно многое осознать. О многом подумать и найти ответы.

Когда придёт момент следующей встречи, с тонких губ сорвутся слова. И эти слова уже не обещание, которое только и может, что дать ложную надежду. Нет, это признание в том, в чём, возможно, давно нужно было сознаться. Чем ниже опускалась луна, тем явственнее светлел горизонт. За чернеющей вдали кромкой деревьев небо сменило свой цвет. Туман поднимался над гладью талой воды, стелясь от дальнего берега, будто на том конце жгли траву, подгоняя дым огромными бумажными веерами.

Сон так и не пришёл в этот дом. И в ближайшее время наверняка уснуть не будет никакой возможности, пока на сердце снова не станет легко и спокойно. Так, когда пальцев касаются чужие, разогревая кожу осторожным робким прикосновением. Достав из-за широкой ленты своего красного пояса чёрную бамбуковую флейту с красной кисточкой и нефритовой подвеской, сидящий на деревянном настиле человек легко пустил по воздуху тонкую нежную мелодию.

Одним из его самых устрашающих орудий была всего лишь флейта, не представляющая никакой угрозы без своего обладателя. Вторым артефактом являлась Стигийская Тигриная печать. Или Знак генерала, как её ещё называли. Но и это не всё. Самым первым оружием, данным ему в руки, был меч. То, что отличает заклинателя от простого человека, демонстрирует величину его духовной энергии. Суйбянь был подарен ему дядей, бывшим главой ордена Юньмэн Цзян. Человеком, который привел его в свой дом с улицы после того, как ребёнку долгое время пришлось скитаться без родительской опеки.

Он не мог сказать что из того, что у него было, являлось тем, что было способно разверзнуть небеса. Каждый из артефактов был или же создан специально для него, или же был создан им. Тьма, живущая на кургане, выбрала его, наполняя изломанное тело силой, она говорила с ним, была всегда рядом, поддерживая тело, залечивая раны. С ней было не легче и не сложнее. Это была совершенно иная сила, и через проводники понять ее шёпот было дано не всем. Ему самому понадобилось немало времени, чтобы научиться слышать.

Все, кто желали получить Тигриную печать, должны были помнить о том, откуда именно она появилась. Если верить его памяти, она была переплавлена из демонического металла железного меча, который был добыт им со дна пещеры Черепахи-губительницы. Эта печать была использована на поле боя всего единожды... И её ударная сила превзошла любые ожидания.

Но важным во всём этом было другое. Впервые прикоснувшись к железному мечу, вонзённому в тёмное каменистое дно, он испытал самую ужасающую боль. Его золотое ядро пульсировало в груди, старясь не пропустить тьму в тело. Голова разрывалась от нечеловеческих криков, полных страдания и боли. Работать с этим металлом стало возможно только тогда, когда темная ци уже пропитала всё его существо, перемещаясь вместе с кровью. Но чужие страдания прорывались на волю, даже когда меч был расплавлен и обрёл новую форму.

Взять её в руки? Для многих это могло оказаться равнозначно добровольной смерти. Те, кто желали её получить, должны понимать, чем взамен за эту силу придется заплатить. Его собственный счёт оказался слишком велик. Жаль, что это уже не имеет никакого значения. В том мире, в котором он вынужден жить, реальную силу желают мерить другими мерилами. Отправляясь в Илин верхом, чтобы разыскать ту пещеру, в которой сращивал раздробленные кости и мучился ужасными видениями, Вэй Усянь привез достаточно, чтобы создать ещё одну вещь.

Собранная сталь, пропитанная жаждой убийства, была разобрана и готова к плавке. В глиняном сосуде, запечатанном дюжиной печатей, плескалась вода из Кровавого озера. Долгими вечерами сплетая сложные вязи заклинаний, он старался соединить все элементы. Работал над формой, будто это было самым ценным и важным, что доводилось делать за всю жизнь. Как любой птице, лишившейся крыльев, тёмному заклинателю хотелось ощутить ветер, холодящий кожу. То захватывающее ощущение полёта.

Запечатав за собой двери в мастерскую и воздвигнув по периметру высокий купол, защищающий всё живое за его пределами, Вэй Усянь смиренно вздохнул, глядя на горн. Пришло время доводить дело до конца. Пришло время сдаваться и нести ответственность за всё, что он сделал, даже если этого в масштабах мира так мало. Не было смысла больше обманываться тем, что он и дальше сможет бравировать, дёргать тигров за усы и гордо задирать голову. Если так продолжить вести себя и дальше, все договорённости с другими орденами будут разорваны. Родной дом пострадает в очередной раз по его вине.

Цзян Чэн требовал у него, чтобы тёмный заклинатель, наконец, начал носить с собой меч. Что же, отлично. Хотят меч, пусть пеняют на себя.

Убрав волосы, натянув плотные рукавицы, Вэй Усянь растопил печь, глядя на пламя и прогорающие угли. Чем больше жара, тем лучше, пусть эта сталь будет крепче самых твердых горных пород. Лезвие будет острее и чище, чем у самых яростных сабель клана Не. В чёрном лезвии, выкованном на алой кровавой воде, отразится его бледное лицо, пусть это оружие поглотит всю тьму и ярость Курганов, раскалывая землю, отчего на короткий миг содрогнется вся Поднебесная.

Под его руками родилась Линия Жизни. Острый и длинный клинок, рассекающий воздух. Поющий в унисон с его сердцем, стоило стали начать обретать форму. Их энергия сплелась настолько плотно, что для управления даже не требовалась ручная печать. Окропив рукоять своей кровью, Вэй Усянь поднял его над головой, видя не только отражение собственных глаз, но и всех демонов Преисподней. Пусть ты будешь ключом, поглощающим людскую ярость и гнев. Пусть будешь сосредоточением тьмы. Но освободишь земли!

Светлую энергию нужно было копить годами. Развивать тело и развивать дух. Тьма же существовала с момента сотворения жизни, появляясь из пороков живых существ. Её ни убить, ни изжечь, она всегда будет существовать. И тьма — разумная, говорящая сотнями голосов — сама выбирает тех, кто будет касаться её. Выбирает себе орудие в материальном мире. Он стал таким орудием, чтобы выжить. Чтобы отомстить. И, наконец, чтобы начать просто жить.

Выбив имя на ножнах, Старейшина Илина огладил поющее лезвие и, сжав рукоять, украшенную фигурной резьбой, скрыл его под слоем сбитой кожи и стали. Столько дней он кропотливо работал над этим и вот, дело, наконец, было окончено. Его новый меч, ещё не ощутивший крови, кроме как своего единственного хозяина, лежит в ладонях. Мужчина не ощущал его вес, темная ци делала Линию Жизни невероятно лёгкой и опасной.

Но оставалось ещё кое-что.

Поглотив остаточную энергию, Вэй Усянь снял барьер. Вся тьма, которой не хватало места в теле заклинателя, отравляя его, тут же впитывалась в клинок, закреплённый кожаными ремнями на поясе. Какое приятное чувство. Так много времени прошло с того момента, как он в последний раз ощущал эту тяжесть.

У него осталась пара дел, которые нужно было сделать. Это было важно, нельзя было тянуть, особенно сейчас. Отворив дверь, мужчине пришлось прикрыть глаза рукой, скрывая лицо от яркого солнечного света. В своей мастерской он провел долгие часы, солнце уже было в зените. У него есть лишь сегодняшний день. Расправив плечи, он вышел за порог стремительным шагом, двигаясь в сторону своего дома.

Цзян Фэньмянь, человек, принимавший его как своего некровного сына, дал ему место в этой жизни. Он дал ему не только возможность обучиться заклинательству, но и подарил драгоценное оружие, позволяя выбрать для него имя. Пришло время вернуть этот дар. Суйбянь больше не может служить ему. Но память о днях и годах, проведенных с этим оружием в руках, останется навсегда в его сердце.

В своем доме, сняв с подставки запылившиеся ножны, из которых торчала не чищенная много лет рукоять, мужчина сел на пол, рассматривая узоры на стали. Верный прежде друг безжизненно лежал в его руках, не отзываясь. Лезвие выглядело тусклым и мутным без яркой светлой ци, прежде переполняющей его. Как тоскливо.

Поиграв с яркой кисточкой, Вэй Усянь взялся за тряпку. Натерев рукоять и лезвие, он вернул мечу прошлую красоту и величие. А после, поднявшись на ноги, отнес его в храм предков, опуская у таблички с именем бывшего главы ордена Цзян, прося прощения. За всё. За то, что не справился. За то, что подвел их всех и не смог найти другого пути, кроме этого. Зажигая палочки благовоний в курильницах, он молился в одиночестве, наверное так долго, как никогда прежде. В этот час никто не мог его услышать, кроме душ предков семьи Цзян.

С Линией Жизни на поясе, ласково поглаживая холодную рукоять и позволяя яркой кисточке Чэньцин качаться на ветру, мужчина покинул одиноко стоящий храм предков. Ноги сами принесли его к конюшне. На эксперименты времени не было. Верный чёрный конь, завидев его, забил копытом в землю, поднимая голову и громко фыркая. Горячее дыхание коснулось лица. Протянув украденное с кухни яблоко, которое все это время лежало в глубине его кармана, Вэй Усянь вошёл в стойло.

Гладкий лоб боднул в плечо, уши стригли, вызывая на бледном лице улыбку. Может быть милым, когда захочет. Закрепив седло на крепкой спине, застегнув уздечку, мужчина снял петлю, удерживающую дверь и, сжав коленями бока, направил вороного скакуна прочь из конюшни. Адепты не успевали сказать ему хоть слово вслед, растерянно глядя на чёрный вихрь, проносящийся мимо. За ворота они вылетели подняв облако пыли, только ветер трепал гриву, одежду и волосы.

Двигаясь в сторону горы Луаньцзан, заклинатель не смел останавливаться. Путники тракта, вдоль которого он двигался, провожали удаляющийся силуэт в пыли напряжёнными взглядами. Сильные ноги коня были хороши не только в пути по прямой дороге, но и в горной местности. Чем ближе были Курганы, тем чётче ощущалось прикосновение тьмы.

Он должен сделать это, даже если это изменит всю его жизнь в очередной раз. Даже если Лань Чжань не сможет принять его, как страшно бы это не звучало. Он, Вэй Усянь, просто должен.

Спешившись на границе у разрушенной временем каменной защитной стены, которую воздвигли много лет назад для сдерживания темной ци, мужчина скользнул в разлом. Множество самых известных, прославленных заклинателей пытались очистить такие места, как это. Развеять энергию. Но что если её изначально не нужно было развеивать. Сила зла была столь сильна, что даже самый могущественный орден не справился с этим.

Что если вместо очищения использовать поглощение? Найти другое пристанище для подобной силы? Двигаясь к центру, слушая шепот тысячи голосов, старейшина Илина думал, что будет после. Сможет ли он взять снова на руки малыша А-Юаня, которому так нравится тащить в рот всякую мелочь, сможет ли улыбнуться шицзе? Коснётся ли его белой кожи Ханьгуан-цзюнь?

Чёрный дым тянулся к нему, забирался под одежду, наполнял лёгкие, сворачиваясь в плотные жгуты и потоки, окружая. Всё это наполняло тело заклинателя, перестраивало его, ломало так, что боль ощущалась каждой клеточкой тела. Из мертвенно-белой кожа становилась цвета пепла, вены синели и выступали отчетливее, в уголках глаз собирались кровавые слёзы. Но бледные обескровленные губы растягивались в улыбке.

Вытащив Линию Жизни из ножен, Вэй Усянь поднял меч остриём в небо. Дойдя, наконец, до нужной точки, почувствовав пульс и биение чёрного сердца этого места, он обратил лезвие вниз, пронзая землю. В этой местности единственными постоянными жильцами были чёрные вороны. Взметнувшись с веток одиноко стоящих костлявых деревьев, они заполонили небо. Света больше не было. Не было ничего. Только темнота, окружившая со всех сторон.

Он дышал ею, глотал её вместо воздуха, пока тепло не поднялось от пальцев, держащихся за рукоять, отлитую из проклятой стали. Распространяясь по телу, она приносила желанное облегчение. Неизвестно, сколько понадобилось времени, кровавые слёзы сорвались с исчерченного чёрными линиями лица. Из носа и рта текли кровавые дорожки, шею щекотала багряная жидкость, впитываясь в воротник. Пока взрыв силы невероятной мощности не достиг эпицентра, разрушая всё на своём пути.

Рыночная площадь была, как обычно, шумной. Пройдя вдоль длинной вереницы лотков, высокий человек в глухом чёрном одеянии оказался на широкой пристани перед громадными воротами. В любое время здесь всегда стояли лоточники с едой. От сковороды с шипящим маслом исходил восхитительный аромат. По виду этого незнакомца, на первый взгляд, можно было решить, что денег у него нет. Но чёрный крепкий конь, которого вели под уздцы, приковывал к себе восхищённые взгляды. Сильное тело под лоснящейся шкурой, пышущее силой и жизнью. Такой конь мог стоить и больше, чем несколько золотых слитков.

Отведя от лица чёрную ткань, мужчина не выдержал и, подойдя к лоточнику, с улыбкой на бледном лице спросил: «Сегодня приправ не пожалели, да?» Его голос звучал словно музыка. В нём отразилось нечто неземное, касающееся смертной души.

Но, видя перед собой хорошо знакомое лицо, торговец облегчённо выдохнул и улыбнулся. Завёрнутым в чёрный плащ, скрывающим лицо незнакомцем оказался Вэй Усянь. Обменявшись парой любезностей, вызывающих взаимные улыбки, мужчина получил лепёшку с мясом и специями, завёрнутую в промасленную бумагу, а лоточник — звонкие монеты.

Рядом с торговцем сидел человек, полностью покрытый грязью. Прежде человек сидел, дрожа и обхватывая руками колени, словно страдал от холода и усталости, но, услышав голос Вэй Усяня, вскинул голову. Еще одно знакомое лицо предстало перед взглядом мужчины. Ароматная еда чуть не выскользнула из рук, но ему удалось вовремя сжать пальцы покрепче на бумаге.

Перед ним, дрожа всем телом, на земле сидела та, кого он так долго искал. Завернув лепёшку поплотнее и спрятав её в складках ткани, Вэй Усянь наклонился к женщине, протягивая руку, за которую та тут же уцепилась, с трудом поднимаясь на ноги. Ослабевшая до головокружения и цветных кругов перед глазами, она, как и торговец, не обратила внимания на изменения во внешности того, с кем говорила.

Когда Вэнь Нин пропал, эта женщина почти без передышки шла пешком от Цишань до самого Юньмэна, несколько дней не смыкая глаз, а когда встретила того, чьей помощи искала, была готова подгонять его мольбами найти её брата. Но как бы сейчас она не старалась сказать хоть слово, ничего не выходило. Крупные капли слёз потекли по грязным щекам.

— Ну не плачь. Что скажет твой брат, когда увидит тебя? — Вэй Усянь заботливо положил руку Вэнь Цин на голову. В этот момент женщина ощутила прикосновение странной холодной энергии, но не смогла ни с чем это сравнить. Только вся боль и вся тяжесть вдруг покинула её тело.

— Ты поможешь мне найти его? Поможешь найти моего брата? — подняв лицо, женщина смотрела в чужие глаза удивительно красного цвета, пытаясь вспомнить, были ли они такими в прошлом. Разве это естественно? Такой цвет радужки?

— Я уже нашел его. Только тебя, непутёвую, ищем по всей Поднебесной, — осторожно поддерживая её под локоть, мужчина повёл Вэнь Цин к высоким воротам, украшенным лотосом о девяти лепестках, которые приветственно отворились им навстречу.

Так, ведя одной рукой свою спасительницу, а другой держа за шлейку коня, Вэй Усянь вернулся в орден с покачивающимся на бедре мечом, провожаемый удивлёнными взглядами адептов Юньмэн Цзян.

Он был не единственным, кто вернулся в родные стены, служившие домом. Спускаясь с вышины облаков к каменной площадке, Лань Ванцзи спешился с меча, возвращая льдистое лезвие Бичэня в ножны. Перед ним в вышину, среди зарослей, припорошённых тонким слоем снега, тянулась каменная лестница. При виде этой картины в сердце ничего не дрогнуло. Но стоило подумать о человеке, которого ему пришлось оставить, пальцы крепко сжались в кулаки.

Вдохнув холодный, пахнущий влагой воздух, мужчина расправил плечи. Заведя руки за спину, он поднимался по белым ступеням всё выше и выше, возвышаясь над белёсой дымкой, окружавшей подножье горы. Птицы не пели над головой, в воздухе витало нечто тревожное. И сны, видимые в последние ночи, тревожили всё сильнее. Что если из-за этой отлучки заклинатель опоздает. Не успеет прийти на помощь вовремя?

Наконец, показались ворота. Длинные знамёна качались на ветру, флаги развевались в вышине. Двое адептов отступили в стороны перед его фигурой, узнавая, но не смогли удержать лицо, взглянув на него. Их лбы украшала тонкая белая лента. Его же лоб был неприлично чист. Пройдя сквозь барьер, Лань Ванцзи неспешно, чтобы не нарушать правила, шел к главному залу, надеясь застать главу там.

Брат велел ему вернуться, и он вернулся. Это не значило, что мужчина останется дольше необходимого.

Все встреченные на пути адепты едва сдерживались, чтобы не оглянуться вслед. Среди общей массы второй Нефрит ордена теперь по-настоящему выделялся. Словно утка среди лебедей. В его облике теперь было куда как больше земного, а прежде ледяной взгляд растаял. Никто не решался останавливать его и задавать вопросы. Это было неприлично. И никто не хотел получить ответы.

Брат вышел к нему сам. Раздвинул двери, выходя на свет из главного зала, встречаясь с ним взглядом. Юноши, окружавшие их, поспешили разойтись, оставляя двух Нефритов наедине друг с другом. Предсказуемо, что и у Лань Сичэня вызвало удивление то, как выглядит его младший брат. Но, помимо удивления, было ещё кое-что. Расцветающая радость, робкая, сдабриваемая надеждой.

— Ванцзи, я рад, что ты вернулся так быстро, — спустившись по ступеням к началу дорожки, на которой стоял Ханьгуан-цзюнь, Цзэу-цзюнь жестом предложил ему пройтись немного в сторону личных комнат, чтобы немного передохнуть и привести себя в подобающий вид.

— Я хочу уйти. Как можно скорее, — наедине со старшим братом он мог позволить себе быть честным. И ему не хотелось видеть никого больше. Ни Старейшин, ни дядюшку, который наверняка будет осуждать его выбор и решения, ведь они идут вразрез с его собственными.

— Боюсь, сейчас нельзя, — мягкий тон и теплый взгляд. Сичэнь был потрясающим человеком. Таким, которому можно было довериться, прислушиваясь к его словам. Раньше именно так и было. Но время прошло. — Лучше ответь мне, где твоя лента.

— Я отдал её, — он не тот человек, который мог потерять или испортить подобную вещь. Кто угодно, но только не Лань Ванцзи. Каждый в ордене знал, что человеком, ревностнее всего следующим правилам, был именно он. Второй молодой господин, гордость своего учителя и семьи. — Отдал человеку, которого люблю.

Цзэу-цзюнь глубоко вздохнул и кивнул. Улыбка на его светлом лице не померкла, оставаясь всё такой же нежной и теплой, полной заботы и участия. Вся сложившаяся ситуация беспокоила этого господина, но он понимал, что с младшим братом стоит вести разговор осторожно. Ванцзи никогда не был склонен к бунтарству, им гордились, ставили в пример, но любовь творит с людьми невероятные вещи.

Глава ордена Лань не мог понять, когда всё вышло из-под контроля. Ему уже давно были видны странные противоречивые чувства, терзающие младшего брата, которые тот испытывал к господину Вэю еще с давних пор. Когда Лань Чжань признался в том, что во время охоты позволил себе больше, чем просто слова и признания, Сичэнь не знал, как поступить.

Его брат просил о наказании. Просил помочь сделать с этим хоть что-то. Созвать Старейшин, поговорить с дядей, который заменил им отца, но Цзэу-цзюнь не мог пойти на это. Вместо предложенного он сам назначил наказание, и Ванцзи, казалось бы, успокоился на время. Пока не решил, собрав вещи, отправиться на ночную охоту. Сбежал на целый месяц, отправив одно-единственное письмо, в котором во всём сознался. Это было так на него не похоже.

И сейчас их сокровище, их светоч добродетели сидит, глядя в пол своими льдистыми золотыми глазами, не желая смотреть на него. Сичэнь счастлив, что тот смог обрести своё счастье и, возможно, даже немного завидует. Конечно Ванцзи оно досталось ни в коем случае не даром, но всё же. Он бы тоже хотел... отдать свою ленту тем, кого любит.

— Дядя будет недоволен твоим выбором, — глава ордена Лань улыбается, взглядом давая понять, что, что бы ни случилось, он останется на его стороне. В данной ситуации большего и не надо. — Я не могу отпустить тебя сейчас, но обещаю, после совета кланов в Ланьлине не стану препятствовать, если захочешь уйти.

Как он и сказал, Лань Цижэнь не смог принять это с первого раза. И со второго тоже. Мужчина переспрашивал раз за разом, где лента его младшего племянника и у кого она. Каждый раз ответ оставался неизменным. Учитель спрашивал, и Ванцзи отвечал, что отдал её своему избраннику. На вопрос кто эта девушка, он отвечал, что этот человек — Советник ордена Юньмэн Цзян, его первый ученик, герой войны, первый тёмный заклинатель, Вэй Усянь. Совершенно не девушка.

Дядя требовал сказать правду, мужчина отвечал. Что он мог поделать, если ответ никого и никак не устраивал? Старейшины шумели, переговариваясь. Никто не имел ни малейшего понятия, что с этим можно было сделать и как вообще поступить в подобной ситуации. Наследники главы рано или поздно должны были привести в дом женщину, которая родит им наследников. И они были не из тех мужчин, что позволяли себе помимо жены иметь ещё и наложниц. Ванцзи никогда не смог бы прикоснуться к другому человеку. Это было не в его власти.

Наконец тема собрания перешла к более важным вещам. Обсуждению предстоящего совета кланов в Ланьлине. Сичэнь зачитал письмо, которое отправил ему Цзинь Гуанъяо. Тревожась о состоянии дел и причастности к истории на тропе Цюнци такого человека, как Ханьгуан-цзюнь, он писал о том, что его отец и другие главы орденов недовольны нападением. Но никакого нападения не было. Ванцзи сказал об этом прямо перед всеми. Его слова даже не нуждались в подтверждении Старейшин, пусть те и начали сомневаться, помня о скверной репутации Вэй Усяня, также замешаного в этом деле.

Рассказав, как обстояли дела на самом деле, мужчина также передал и то, что услышал от Цзян Чэна. Все его сомнения и недовольства той политикой, которую начал вести орден Цзинь. Отбросив бушующее пламя ненависти, все присутствующие в конце концов смогли согласиться с тем, кто в итоге поступал неверно. Но что будет стоить их слово против толпы?

У них не было достаточно времени, чтобы обсудить всё. Уже утром следующего дня небольшая процессия взмыла в воздух, стоя на мечах. Два Нефрита ордена Гусу Лань и следом за ними несколько сопровождающих адептов. Совет считался значительным событием, в данном случае больше похожим на суд, чем простое мероприятие по обсуждению дел на будущее.

На площадке перед входом в главный зал, где над воротами висели длинные, расшитые золотом знамёна, стояла группа встречающих, возглавляемая Цзинь Гуанъяо. Кто ещё это мог быть, если не он! С того момента, как этого господина официально приняли в орден, он занимался подготовкой всех мероприятий, имеющих масштабное значение. На него свалили всё, что только могли. И судя по взгляду, Цзэу-цзюнь сочувствовал своему названному брату.

— Ханьгуан-цзюнь, Цзэу-цзюнь, рад приветствовать орден Гусу Лань, — невысокий стройный мужчина сделал приглашающий жест рукой и приветливо им улыбнулся. От этой улыбки Ванцзи резко стало не по себе. Раньше он не замечал этого, но сейчас отчётливо видел в ней нечто фальшивое. — Прошу, проходите. Не беспокойтесь...

Мужчина в золотом одеянии с вышитым белым пионом сорта Сияние среди снегов наконец поднял взгляд на его лицо и замер, глядя на высокий лоб. Слухи уже разошлись по всей Поднебесной, но, возможно, не все могли в них так сразу поверить. Невиданное дело — Лань Ванцзи, младший из Нефритов, действительно расстался с лобной лентой.

Теперь вся фальшь Цзинь Гуанъяо проступила ещё отчетливее. Он никак не мог отделаться от того, что видел и, заметив его взгляд, брат нахмурился. Кому бы он поверил — родному брату или названному, пронеслось в голове у светоча добродетели. Ведь ему ясно видна была чужая фальшь, способная принести множество бед.

За их спинами раздался шум. Так шелестит и хлопает развевающаяся ткань под порывами ветра. Прибыл кто-то ещё. Ванцзи уже хотел сделать шаг в сторону зала, как почувствовал на руке тёплое прикосновение. Брат остановил его и сам обернулся к прибывшим. Стоило глянуть в том же направлении, как всё внутри обдало душным жаром. Сердце сбилось с ритма.

— Глава ордена Цзян, Вэй Усянь, добро пожаловать, — улыбка на лице несчастного Цзинь Гуанъяо снова едва не дрогнула. Одно дело увидеть великого Ханьгуан-цзюня без лобной ленты. Другое дело — Старейшина Илин, которого не видел никто немногим более трёх месяцев. За это время его вид потерпел значительные изменения.

Ванцзи тоже не знал, как реагировать на то, что видел перед собой. Они расстались сутки и ночь назад. Не больше. Но чувство было таким, будто прошло несколько лет, и это напугало его. Если бы не мягкая добрая улыбка на тонких губах и взгляд, обращённый на него, он едва ли мог бы сдержаться.

Высокое стройное тело было облачено не в привычное чёрно-серое одеяние с красными вставками, достаточно простое на вид, в котором этот человек ходил обычно. Нет. Сейчас его тело украшало одеяние из дорогой ткани под стать главе ордена. Та же форма, которую носил Цзян Чэн, расшитая шелковой нитью с плащом на плечах и тяжёлым поясом, только не пурпурного и фиолетового цвета, а чёрного и красного. Его Вэй Ин больше не выглядел как простой адепт или тот, кого можно было назвать сыном слуги. Теперь это был благородный господин, от которого было невозможно отвести глаз. И в руке у этого господина был меч в тяжёлых чёрных ножнах.

Не Суйбянь. Встревоженно глядя в глаза возлюбленного, мужчина старался сдержать эмоции. Это был Вэй Ин и одновременно не он. Волосы длиннее, кожа еще бледнее обычного, как молоко или чистое облако, радужка из серой с красными искрами окончательно окрасилась в алый. Ванцзи оставил его так ненадолго, когда успели произойти такие кардинальные изменения?

— Мы тоже рады видеть вас, господин Цзинь, — оставаясь за плечом своего шиди на почтенном расстоянии, тихо произнес тёмный заклинатель. От его голоса у всех присутствующих холодная волна прошла от затылка до копчика. Очень странные ощущения.

Как бы ему ни хотелось подойти и прикоснуться, но он не мог сделать этого сейчас. Сжимая пальцы в кулаки, тревожа раны-полумесяцы на коже ладоней, Ханьгуан-цзюнь позволил Цзэу-цзюню уйти вперед, уводя их в глубь ордена Ланьлин Цзинь. Пройдя площадки и галереи, они остановились у зала Несравненной Изящности и, обменявшись напряжёнными взглядами, вошли внутрь, занимая положенные им места.

Помещение быстро наполнялось людьми. Становилось шумно, но этот шум не тревожил сердце, пока в двери не вошли двое, за спинами которых двигались также несколько адептов. Стоило появиться Вэй Усяню, как весь шум разом стих. Никто не желал говорить в его присутствии, главы орденов обмерли, покрывшись ледяным потом. Тучи сгущались.

Вэй Ин покорно уселся на положеном ему месте в стороне от своего шиди. Глава ордена Цзян смотрел на всех вокруг так, как будто они оторвали его от самого увлекательного занятия, заставляя ковыряться в куче навоза. Любой, кто смотрел ему в лицо, ощущал себя слабым и беспомощным, тут же отводя взгляд. Только у Не Минцзюэ это не вызывало дискомфорта и, пожалуй, у Цзэу-цзюня.

— Ванцзи, мне же не показалось, что я увидел меч в руках господина Вэя? Разве это то самое оружие? — конечно же нет, подумал мужчина. Это был не Суйбянь, который, еще юношей, Вэй Ин отдал во времена, когда их сослали на перевоспитание.

— Я не узнаю этот меч, — мог ли Старейшина Илин достать его за то время, что они провели в короткой разлуке? Или он просто скрывал его всё это время?

В час, когда наконец все заклинатели заняли полагающиеся им места в зале Несравненной Изящности, появился Цзинь Гуаньшань. Всего глав орденов в зале было не больше пятидесяти человек, если не считать сопровождающих их адептов. Его сын, Цзинь Цзысюань, сейчас находился за пределами ордена, Цзинь Цзысюнь не обладал статусом, достаточным для приглашения на данное собрание, поэтому рядом с отцом стоял лишь Цзинь Гуанъяо, всем видом выражая почтение.

Первый ряд занимали Не Минцзюэ, Цзян Чэн, Вэй Усянь, Лань Сичэнь, Лань Ванцзи, а также другие главы кланов и прославленные заклинатели высшего статуса. Все лица выражали предельную серьезность. За исключением Вэй Ина, который едва заметно улыбался, глядя прямо перед собой, будто его дух отсутствовал, находясь в ином месте. Далее расположились более низкие по статусу заклинатели. Все они будто собрались для противостояния серьезному врагу. Время от времени раздавались шепотки: «Я знал, что так и будет», «Рано или поздно это должно было случиться», «Посмотрим, что они теперь собираются делать».

Мишенью взволнованных взглядов оказался Цзян Чэн и сидящий подле него Вэй Усянь, сидящие в первом ряду. Лицо главы ордена Юньмэн Цзян будто скрывали чёрные тучи, так он был недоволен происходящим. Так же, как и остальные, он слушал речи Цзинь Гуанъяо.

— Около недели назад, на каменные работы, ведущиеся у тропы Цюнци, было совершено нападение. Надзиратели в ужасе, у них увели около сорока с лишним военнопленных и их местоположение до сих пор неизвестно. Надзиратели в один голос утверждают, что людьми, которые совершили нападение, забрали людей, угнали лошадей, были... Глава ордена Цзян и его советник Вэй Усянь. Также они заявляли о человеке, который, по описанию, является Ханьгуан-цзюнем, — всё это звучало до безобразия нелепо.

После этих слов в зале Несравненной Изящности воцарилась тишина.

— И что с того? — спустя несколько минут молчания заговорил Цзян Чэн, а его советник скрыл улыбку за широким рукавом, прикрывая глаза. — Если вы хотите, чтобы я здесь и сейчас принёс вам извинения за это, то можете расходиться, делать я этого не собираюсь.

Однако Цзинь Гуаньшаню изначально нужны были отнюдь не извинения или возмещение ущерба. К сожалению, в этой истории даже не было жертв, что делало ситуацию на вид вообще не стоящей внимания. Всех удерживал только общий страх перед человеком, который сидел сейчас среди них.

— Глава ордена Цзян, изначально из уважения к вам Орден Ланьлин Цзинь не стал бы требовать большего, чем простые извинения. Ведь вы вторглись на чужую землю, украли чужих пленных, которые отбывали наказание, занимаясь трудом, да еще к тому же заставили надзирателей отдать своих лошадей и повозки. Но среди этих людей были и находились адепты других орденов... — возможно в голове этого человека эта речь звучала складно, но пока рядом с ним сидел Вэй Усянь, Цзян Чэн не мог воспринимать эту чушь на слух.

— Орден Ланьлин Цзинь и другие настолько обеднели, что могут удавиться из-за четырёх лошадей и двух телег? Даже при том, что при первой же возможности мы отправили их обратно? Это я хотел бы требовать извинений за то, что один из этих грязных свиней занес меч над спиной моего шисюна и я не лишил его жизни прямо на месте, — его голос сочился ядом, как патокой. — И что значит украли чужих военнопленных? Этих людей привели туда силой. Они должны были оставаться на территории Цишаня. Кроме всего прочего этих людей я ранее просил вас разыскать и выдать, на что вы мне ответили, что поиски оказались безрезультатны. А тут, я мало того, что нашел и забрал их сам, теперь ещё и извиняться за это должен?

— Вы увезли псов из клана Вэнь? Разве это не орден Цишань Вэнь омыл кровью и едва не истребил орден Юньмэн Цзян? — Не Минцзюэ встрял в разговор, когда Мэн Яо начал ощущать, как ситуация выходит из-под контроля.

Никто не рассчитывал встретить такое сопротивление от Цзян Чэна, тот вёл себя на удивление смело, прямо глядя всем в глаза. Вэй Усянь же вообще молчал, будто его здесь и не было. Сценарий разваливался на части, и Цзинь Гуаньшань был готов выйти из себя, с яростью глядя на ублюдка перед собой.

— А вас это как касается, глава ордена Не? — последовал жёсткий ответ на бесцеремонный вопрос и явную провокацию. — Даже если псы из Вэнь совершили нападение на Юньмэн Цзян в прошлом, были среди них и те, кто помог нам выжить. И не только нам. Этим людям мы были обязаны жизнью и выплатили этот долг.

Все эти годы Цзян Чэн ежедневно занимался делами ордена. И мучился бы до поздней ночи, если бы не его шисюн, постоянно поддерживающий, оказывающий неоценимую помощь. Если бы не он и не его взгляд на вещи, многого им никогда не удалось бы добиться так скоро. И, возможно, он превратился бы в невротика, реагирующего на каждый болезненный тычок, взрываясь как бомба.

— Я в некоторой степени наслышан о славе девы Вэнь и ее младшего брата, но не могу припомнить, чтобы она участвовала в каком-либо кровавом действии во время войны, — Лань Сичэнь, похоже, пытался встать на их сторону, но этим привлёк внимание не только к своим словам, но и к своему младшему брату.

— Но ведь она не препятствовала им, разве не так? А Ханьгуан-цзюнь? Там действительно был и он? — с этими вопросами Не Минцзюэ обратился к замершему Лань Сичэню.

— Позвольте и мне вставить несколько слов, — тихий, но отчетливо слышный в зале голос Вэй Усяня остудил разгорающийся пыл присутствующих.

Глава ордена Не медленно, с удивлением на волевом лице обернулся к мужчине. Господин Вэй считался не тем человеком, который спрашивает. Обычно этот мужчина просто делает так, как считает нужным, ни с кем не считаясь. А тут его вопрос и тон, которым он говорит, пробирающий до самых костей. Такое могло шокировать кого угодно. Кивнув, Не Минцзюэ внимательно смотрел в яркую радужку глаз тёмного заклинателя, которого совершенно не смущало всё происходящее.

— Препятствовала Вэнь Цин Вэнь Жоханю или нет, никого теперь не касается. Всё это дела минувших дней. Эта женщина, кем бы она ни была, спасла мою жизнь и жизнь главы моего ордена. За это орден взял их под свою защиту. Я понимаю, что в первую очередь в каждом из вас будет говорить кровная месть и жажда расправы. Но мы, как и любой из вас, имеем право мстить, равно как и помиловать. Если бы именно эти люди совершили убийство, никто не стал бы препятствовать их наказанию. Но поскольку подобных обвинений я не слышал за всё время войны, этот вопрос должен оставаться закрытым, — чем больше говорил Вэй Усянь, тем больше внимания получал. Никто не мог поверить, что этот балагур и насмешник может произнести нечто подобное. Обычно его слова били в самое больное место с размаху. — Что же касается Ханьгуан-цзюня, он был лишь свидетелем. В самом действии не принимал никакого участия, и его слову можно верить. Если бы не его появление, без жертв бы не обошлось.

Ожидая, что эту толпу можно будет спровоцировать на ненависть, громкие возражения или даже ярость в отношении уже павшего врага, Цзинь Гуаньшань наблюдал за тем, как Не Минцзюэ замолкает, бросая короткий взгляд на сидящих со стороны ордена Гусу Лань. Неприятный поворот. Но раз нельзя вывести всех, бросив им старую кость, может быть сгодится свежее мясо?

— Господин Вэй, вам не кажется, что вы берёте на себя слишком много в последнее время? — глава ордена Ланьлин Цзинь действительно ловко передвинул стрелки. По крайней мере ему так казалось. — Берёте слово, разговаривая с главой другого ордена в подобном тоне, будто смеете его учить жизни. Заявляетесь на официальные мероприятия без меча, что позор для любого заклинателя. За пределами вашего ордена давно ходят слухи о том, как низко вы цените собственного главу. Есть те, кто говорят, что большинство военных подвигов без стыда вы приписываете себе. Разве сын слуги имеет права на подобное?

Глаза Цзинь Гуанъяо заволокло пеленой от жара, который ударил в голову. Его отец, этот чёртов ублюдок портил всё, к чему он шёл, своим поганым ртом. Вместо того, чтобы понять и смириться, что провокации окажутся провальными, он всё ещё надеется сомкнуть зубы на шее, которая ему не по зубам.

— Вы считаете, что сами имеете право называть моего брата сыном слуги? — голос Цзян Чэна звучал как свист меча. Сжав сильными ладонями края стола, он едва на месте не отломил от него большой кусок, превращая в крошево. Только мягкое касание тёплых пальцев помогло успокоиться. Всё хорошо, он здесь не один.

— Глава ордена Цзинь, позвольте мне задать один вопрос. Вы считаете, что раз Ордена Цишань Вэнь не стало, то орден Ланьлин Цзинь вполне заслуженно может его заменить? — улыбаясь яркой улыбкой, со смехом в голосе спросил Вэй Усянь, поднимаясь из-за стола. — А что насчёт меча, как видите, сегодня он у меня с собой.

В зале Несравненной Изящности воцарилось гробовое молчание в который раз за это собрание.

— Все на свете артефакты должны принадлежать вам, все должны слушаться только вас? Глядя на подобное поведение ордена Ланьлин Цзинь, я невольно возвращаюсь во времена расцвета Вэньского владычества, — добавил Вэй Усянь, оправляя своё одеяние, проводя ладонями по бокам и бёдрам.

Лицо Цзинь Гуаньшаня исказилось гневом, которым он пытался скрыть смущение от его слов. После войны скрытая критика тёмного пути, которому следовал Старейшина Илин, стала постепенно подниматься со дна на поверхность в сердцах заклинателей. Цзинь Гуаншань ещё не успел в очередной раз напомнить про Стигийскую Тигриную печать, как его щёлкнули по носу. Не успел пригрозить Вэй Усяню, своими словами намекая на то, что у остальных есть повод, чтобы внимательно следить за ним и ждать, пока он оступится. Кто бы мог подумать, что этот человек не только не испугается, и будет так откровенен в своих словах, но и сможет заручиться поддержкой главы своего ордена, который поднялся следом за ним.

— Вэй Усянь! Следи за тем, что говоришь! — выкрикнул кто-то из старых глав орденов по правую руку от Цзинь Гуаньшаня, которого в такой толпе и рассмотреть на первый взгляд бы не удалось. Этот выкрик потонул в роптании.

— Разве я не прав? Заставлять живых людей стать своей наживкой, а когда они не повинуются увести силой, всячески измываясь? Над слабыми стариками, женщинами и мужчинами, которые острее тяпки ничего не держали? В чем же это отличается от действий ордена Цишань Вэнь? — он задал вопрос всем, но, видя негодование на лицах, не желающих слушать, поскольку это неприятно и неудобно, а правда она всегда такая, только махнул на них рукой, видя, насколько все бесполезно. — Впрочем, это не важно. Сытый голодного никогда не поймёт. Сильный слабого тоже. Думаю, в дальнейшем это собрание не имеет смысла.

С этими словами Вэй Усянь следом за главой своего ордена удалился. Один вид меча на его поясе и эта тяжёлая аура смерти не давала никому из мужчин смелости крикнуть что либо им вслед.

Лань Ванцзи не мог больше наблюдать за этим. Поднявшись со своего места, он уже было сделал шаг, чтобы уйти, как Цзэу-цзюнь тоже встал и, кивнув на прощание, первым вышел на красный, расшитый золотом ковер, чтобы уйти следом за господином Цзян и его советником. Точно так же удалились и Не Минцзюэ с Не Хуайсаном и ещё несколько глав крупных орденов, оставляя Цзинь Гуаньшаня пожинать горькие плоды неудавшейся интриги.

У самой лестницы, на её краю, Ханьгуан-цзюню удалось нагнать Вэй Ина, который специально остановился, чтобы дождаться его. Полы чёрного одеяния вместе с алой лентой в волосах трепал холодный ветер. Его демонический облик пробуждал нечто невиданное в груди, маня прикоснуться.

Брат остановился в шаге от него, наблюдая и не вмешиваясь. Вэй Ин же, напротив, сделал шаг навстречу. Цзян Чэн отвернулся, глядя на длинную лестницу и адептов, что несли стражу, стоя на пролётах. Красивый вид и множество ярких огней города внизу. Лучше, чем наблюдать за милованиями двух обрезанных рукавов, судя по его выражению лица.

— Это ведь не всё, — неожиданно раздался голос Лань Сичэня, стоящего в стороне.

— Конечно. Но разве сейчас это важно? — Вэй Ин улыбнулся, накручивая прядь своих волос на тонкий палец. — Цзэу-цзюнь, позволите мне украсть Ханьгуан-цзюня ненадолго?

Глава ордена Гусу Лань, первый Нефрит, лишь кивнул с улыбкой и, наблюдая за тем, как двое уходят, сам сделал пару шагов к замершей фигуре в фиолетовом одеянии, казавшимся почти чёрным, как и его лицо, когда он хмурил брови. Такие же непохожие братья. У них определенно много общего в сложившейся ситуации.

Пока они безмолвно глядели вдаль на золото Ланьлина и океан из белых цветов пионов, в стороне от построек основного комплекса в тени оград и деревьев пара заклинателей крепко обнимала друг друга, до боли сжимая руки на чужом теле. Как бы сильно эти двое ни прижимались друг к другу, а им всё равно казалось мало.

Если бы кто-то сейчас застал их вот так в тени, они бы увидели то, как всеми уважаемый Ханьгуан-цзюнь забирается сильными пальцами под плащ ужасного Старейшины Илин, чтобы сжать его талию, сминая чёрную ткань. На плечах светоча добродетели лежали белые кисти, удерживающие его, чтобы их лица были близко-близко для горячих, полных страсти поцелуев.