3
Не меньше месяца Эрвин провёл в камере с книгой и разговорами с человеком, который так ему и не показался. История Марлии потрясла его до глубины души: даже ребёнком он и представить себе не мог, что скрывается за Стенами. И на что способны разумные Титаны, в частности — Прародитель. Особенно принадлежа человеку из королевской семьи.
— Обладая силой Титанов, элдийцы вели войну против Марлии, почти полностью уничтожив их нацию и получив господство над континентальным материком. В течение 1700 лет для элдийцев все другие расы мира были низшими. Элдийская империя также прибегала к геноциду, чтобы очистить мир от других народов. Спустя много столетий после восхождения Элдии к власти, 145-й король семьи Фриц унаследовал силу Титана Прародителя — величайшего из всех Титанов. Но вместо поддержания порядка в Элдии, король принял решение переместить столицу на отдалённый остров Парадиз. Тот самый маленький остров на карте восточнее материка.
Эрвин уже знал карту открывшегося ему миру наизусть — каждый штрих и каждую чёрточку, а глядя на страницы незнакомого текста, стал различать и отдельные буквы, за ними — слоги. Это помогало идентифицировать некоторые надписи, но никак не читать.
— ...в отсутствие короля выжившие народы Марлии восстали против своих угнетателей, начав Великую Войну Титанов. В это время Марлии удалось получить семь из девяти титанов, которые были в распоряжении Элдии, что решительно переломило ход войны. За неуказанное количество времени Марлия постепенно овладела всем континентальным материком, которым когда-то управляла Элдия, и в конечном итоге только Парадиз оставался неоспоримой территорией короля Фрица. В это время, в 743 году, король Фриц использовал Прародителя для управления бесчисленными Колоссальными Титанами и возвёл три Стены вокруг оставшейся территории Элдии: Мария, Роза и Сина. Чтобы добиться мира между Элдией и Марлией, король Фриц предъявил ультиматум, что любой новый акт войны против Элдии будет встречен высвобождением бесчисленных Титанов внутри Стены. Так закончилась Великая война Титанов.
Эрвин вспоминал всех своих учителей. С самых младших классов школы. Всех инструкторов и вообще — наставников. Вплоть до высшего руководства Разведки. Кто из них мог быть агентом соседнего государства? Возможно, это был кто-то из близкого окружения отца, ведь недаром мистер Смит догадывался о том, как на самом деле обстоят дела. Возможно отец даже... оказывал поддержку и содействие этим «засланцам», был втянут в подпольную деятельность... Не с целью развалить государство и подорвать власть — ни в коем случае! Но узнать правду... Хотя бы для себя самого. И насколько же в его смерти повинна элдийская власть, что если его погубили сами шпионы?
— Вы учили меня в школе?
Незнакомец зашевелился, зашелестела одежда, и шаркнули подошвы по каменному полу: он собирается уходить. И Эрвин вдруг понял, что не может больше позволять вот так оставлять себя тут и томить неизвестно для чего. Он и так провёл здесь достаточно времени.
— Я отвечу на твой вопрос завтра. На сегодня достаточно.
Лязгнула решётка: сегодня с ним опять говорили из соседней камеры. Эрвин, превозмогая внезапно обострившуюся боль под ребром, бросился к стальным прутьям и, насколько это получилось, втиснулся между ними, помня о том, что если переусердствовать, то можно и застрять. И неизвестно ещё, захотят ли ему помогать, вынудит ли это человека показаться.
— Вы знали моего отца?!
Шаги оборвались. Человек набрал воздуха в лёгкие. Но не ответил. И последовал дальше по коридору, игнорируя выкрики Эрвина, эхом сотрясающие необозримый лабиринт тюрьмы.
— Что вам мешает ответить?! Как вы называли себя внутри Стен?!
Из-за срыва Эрвина или же нет, но человек не появлялся около недели. У всех людей без исключения есть свойство переносить свои переживания на других, часто... даже не так — почти всегда это в итоге огромное заблуждение. И ничего более проецирования. Но Эрвин был уверен: что-то надломилось в его собеседнике. Его задел вопрос, как и всё более настойчивое требование ответа.
И Эрвин корил себя за несдержанность — кому, как ни бывшему лидеру Разведки известно: в таких ситуациях никогда нельзя открыто давить или пугать вторую сторону! Как это опрометчиво...
Дни без «уроков» и простых, человеческих бесед стали тянуться как один. Тоскливо, тихо. В какой-то момент Эрвин даже решил, что, возможно, больше не встретиться со своим «учителем». И эта мысль рождала странную панику, горечь и чувство крайней досады, не желающее замолкать даже на время сна. А ещё больше тревожил вопрос: да кто же это? Вихрь лиц перед глазами проносился и проносился с пробуждения до отхода ко сну, да во сне же и продолжался. Все школьные учителя, родители друзей, инструкторы, сослуживцы... «Кто ты, человек в соседней камере? Кто же ты, и в какой момент ты так близко подобрался ко мне?»
Словно вняв-таки мысленным крикам и терзаниям пленника, человек появился. Эрвин услышал приближающийся звук. И сперва даже не поверил: будучи в заточении уже списываешь на «ветер» практически всё, что доносится извне. Но нет. Звук был ритмичным и усиливался. Это шаги! Шаги, направляющиеся к его камере, но замершие за углом. Вместо приветствия он услышал тяжёлый вдох. Не ошибся — незнакомец обуян переживаниями не менее него. Только на сей раз всё внутри Эрвина возликовало. Как у ребёнка при появлении дома отца, всегда задерживающегося допоздна.
— Вы пришли, — сказал он очевидное как можно более ровно, хотя руки дрожали.
И мысленным взором Эрвин увидел, как мужчина за стеной кивнул.
— Я много думал... — отозвался собеседник мягко и деликатно, так говорят перед тем, как сообщить нечто... или ужасное, или настолько удивительное, что ты можешь заработать истинное потрясение, — ...наверное, я не стану отвечать на твой вопрос. Тот, самый последний. Ведь лучше один раз увидеть. Похоже, что уже можно.
«Нужно!» — вскричало всё нутро, в то время как пересохшее горло не выпустило ни звука. Эрвин просто ждал. Ждал и верил, что наконец все вопросы разрешатся. Вот прямо сейчас! Этот человек явно относился к нему не как к простому вражескому пленнику, между ними есть связь! А значит, скоро он сможет выйти на улицу, увидеть этот новый мир... Увидеть своего нового... учителя. Друга?
— Только спокойно, Эрвин. Ты должен держать себя в руках. Если ты не сможешь совладать с собой, то, возможно, лишишься рассудка. А ты нужен миру в здравом уме. Что ж...
Взгляд метался с пола на блеск металлических прутьев, а оттуда — к углу, из-за которого вот-вот должен был появиться собеседник Эрвина. Этот едва заметный раздел слабоосвещённой каменной кладки и омута коридора резал глаза и казался столь ярким, что дымка слёз бередила пространство впереди, не позволяя больше различать этого шевеления человеческой тени в тени неживой. Сердце остановилось. А глаза вращались неумолимо и страшно. Пульсация всего тела сконцентрировалась где-то на уровне живота, сжалась там в кулак, не давала дышать. Хотя Эрвин больше не слышал стук крови в висках. Только рваное дыхание.
Выдох и вдох.
Выдох и вдох.
Тишина шаркнула, отмеряя шаг. Затем ещё один. И тень за стеной обрела небывалую плотность, ступая из-за угла, замирая по ту сторону прутьев. В слабом свету блеснули стёкла очков.
Эрвин отпрянул на шаг, прежде чем понял, кто перед ним. Вернее, позволил этой мысли промелькнуть и спрятаться в замершем сердце.
— Не может быть... — выдавил он и усмехнулся.
Но не сорвался в истерический хохот, не пошевелился больше и не дрогнул.
Ведь он обещал ему, что не лишится рассудка и будет хорошим ребёнком. Всегда обещал, пусть и не всегда таким был.
Эрвин забыл лицо своего отца. Все эти годы командор Разведкорпуса Элдии знал лишь пожирающую невозможность быть и жить в одиночестве. Тишина раздирала мальчика Эрвина Смита на куски, позже — юношу, мужчину. И он делал всё, для того чтобы не оставаться никогда наедине с самим собой. Тренировался до потери сознания, валил на себя горы и горы отчётов, держался поблизости от людей, даже если и не общался с ними. Тихий мученик совести просто хотел их слышать. Их — не то, что внутри.
Он читал, изучал и думал. Думал только о том, как прорваться за Стены и выяснить правду. А черты лица и облик мистера Смита, что исчез когда-то из-за детского недомыслия, начисто стёрлись из памяти, оставляя только зыбкий след. Впечатление. Чувство. Тепла и ноющей тоски по невозможности исправить то, что случилось.
Тем не менее — очень редко, но всё же — Эрвин думал и о том, каким бы стал его отец. Как состарился бы. И не видел ничего конкретного. Одно он знал точно: отец бы остался подтянутым, моложавым и полным сил.
Именно таким был человек по ту сторону прутьев. Высок, здоров и крепок, но чуть сутул в силу прожитых лет. Ему явно за шестьдесят. В аккуратно зачёсанных над высоким лбом серебряных волосах едва видны золотистые проблески: в молодости человек был блондином. Эрвин пошёл в отца, все так говорили, хотя мать, умершая в родах, тоже была светловолосой. Он так и носит очки. И всё лицо человека покрывают морщины — мелкие и сухие, словно штрихи. Только в уголках глаз западают лучами. Значит, незнакомец любил улыбаться.
Эрвин забыл лицо отца за годы.
Но не забыл своего собственного.
Человек по ту сторону прутьев — как его отражение. Только тронутое временем.
— Может, — пожилой мужчина отозвался мягко, лучи морщин в уголках его глаз подобрались. — Может, Эрвин. Подойди.
Ноги сами собой понесли его к преграде, разделяющей Эрвина Смита с его отражением. Шаг — и тьма, расступаясь, демонстрирует отвороты и манжеты военной формы. Шаг — блики стёкол очков исчезают, Эрвин смотрит в его глаза — небесно-голубые, как небо за Стенами. Таким ясным его могли видеть только Разведчики и только на вылазках, стоящих жизней. Перед глазами пронеслись бескрайние зелёные поля, вереницы деревьев по обе стороны от конного отряда и облака. Свежесть наяву ударила в ноздри — сырая и горькая. Где-то там, впереди, точно плещется море. И всё было не зря. Никогда не было зря!
А ещё...
Эрвин никогда не убивал его.
Никогда не губил родного отца.
Больше вперёд не пройти. Эрвин крепко хватает толстые прутья, понимая, что больше не может стоять, и одной рукой он себя не удержит. Силы покидают его, тянутся со всего тела к груди и лицу, а оттуда — льются наружу. Через глаза. Безудержным и беззвучным ручьём. Так с души падает тяжкий груз. Но человек настолько привыкает тащить его за собой, что, потеряв ношу, не представляет, как жить дальше и куда ему двигаться.
— Мне так жаль, — руки пожилого мужчины тянутся между прутьев и надёжно подхватывают Эрвина. Оба садятся на колени. — Я ожидал, что ты вступишь в Разведку и даже получишь рано или поздно высокую должность. Но Командор, да ещё и такой... Если бы я только мог уберечь тебя от ранения.
— Это неважно... — бормочет Эрвин сквозь слёзы, содрогаясь от каждого прикосновения к себе, к невредимому плечу.
Настоящего прикосновения, живого! Он чувствует. Это не сон. И не безумие. Широкие плечи трясутся, командор Разведки больше не властен над своим телом. Ему снова одиннадцать лет.
— Мне также жаль, что я вынужден был оставить тебя, — мягкий голос продолжал утешать его, как и заботливые руки незнакомца. — Стало опасно — ты и сам помнишь. Я осознавал, что, взяв с собой ребёнка, скорее всего, подвергну его куда большей опасности. И тогда люди не узнают правды. А ты захочешь узнать. Повзрослеешь, вступишь в Разведку, и мы непременно встретимся! Это жестоко, это ужасно, я молю тебя только о прощении! Но я не мог иначе, поверь. Я так боялся тебе навредить ещё больше или даже быть повинным в твоей смерти. Если бы я только...
— Довольно! — воскликнул Эрвин, поднимая мокрое от слёз лицо на говорящего с ним. Да, в молодости отец был очень похож на него сейчас, только волосы немного темнее, короче, и он носил очки. Реальность разбило воспоминание — словно осколок стекла, поймавший солнечный свет. И в нём ясно и чётко Эрвин увидел сияющую классную комнату. Каждого своего одноклассника и одноклассницу. Вплоть до цвета платья девочек. До заплаток и потёртостей на рубашках мальчишек. У доски стоял его отец и писал мелом тему урока. Он всегда был серьёзен и достаточно строг. Но улыбался. Всякий раз, когда слышал верный ответ. И морщинки лучиками собирались в уголках его глаз. Эрвин вспомнил его лицо. Мужчина по ту сторону... Это он. Его отец. Живой! И это единственное, что сейчас имеет значение. — Я мог тебя погубить. По глупости! Просто потому что даже не подумал, чем может обернуться то, что я рассказываю друзьям. Как я мог...
— Ты ни в чём не виноват, — уверил тот, сжимая руки на плечах взрослого сына. Покалеченного. Раненого. Но живого. — Это мне стоило много раз подумать, прежде чем говорить о таком с тобой. На самом деле, я хотел уже освободиться. И передать эту информацию тебе. Но не так рано: тебе должно было исполниться хотя бы шестнадцать. Но все мы люди. Я не утерпел. И поплатился за это. И ты поплатился... Потерять ведущую руку ужасно.
Эрвин отрицающе помотал головой. В какой-то момент он зажмурил глаза, чувствуя, что слёзы иссякли.
— Ужаснее терять родителей. Близких...
До ушей донёсся сдержанный вздох. Сожаления. И печали.
— Я знаю о нём. И сочувствую твоей утрате.
Уши вспыхнули. Только обретя отца, Эрвин ещё не был готов делиться с ним столь сокровенным. Но, быть может... он просто имеет ввиду потерю соратника, наиболее приближённого к командору Разведки? Скорее всего, так и есть. И если отец говорит о сочувствии... значит, Леви действительно погиб в схватке со Звероподобным.
— Ханджи Зое? — спросил Эрвин, с трудом сглотнув пересохшим горлом.
Ладони бросило в ледяной пот и мурашки-иглы вонзились в деревянные мышцы. Он не сегодня узнал, что Леви больше нет.
Но не хотел верить.
Все ещё не хочет верить.
— Погибла, — отозвался пожилой мужчина.
Эрвин кивнул. Но тоже не поверил.
— Как?
— Громовое копьё. Так вы называете эти взрывные устройства?
А вот это походит на правду. Увы. Если майора загнали в угол или речь шла о спасении многих... должно быть, Зое пожертвовала собой и прикрыла отступление группы ценой своей жизни. А быть может, просто рискнула в бою. И просчиталась. Никогда она себя не берегла...
— Мой отряд? — Эрвин не имел в виду кого-то конкретного. Эрена, Армина или Микасу. Пожалуй, речь шла обо всех, кто играл ведущую роль в экспедиции.
— Мертвы, — ответ оказался безжалостен. — Практически все. Незначительная часть уцелевших отступила за Стену Роза. Запечатать дыру не удалось. Эрен Йегер точно жив.
Конечно. У мальчишки сила Титана. И чудовищная воля к свободе и жизни. Он не погибнет так просто! Но куда он поведёт спасшихся без друзей? Если погибли Микаса и Армин... успокаивать и поддерживать нестабильного и вспыльчивого подростка станет некому. Его психика может не выдержать. И повернуться в тёмную сторону. Эрвин знает. Нет ничего страшнее сильного мира сего, оставшегося в одиночестве. Когда не с кем делить ни триумф, ни поражение.
Когда весь мир против тебя одного.
— Пока мне не разрешают забрать тебя — ты ещё не всё знаешь. Ни о нас, ни о себе, — продолжил отец. — И формально ты вражеский военный командир.
— Да. Я понимаю.