9 глава
в общем-то догадывался, что этим дело и кончится, — себе под нос бормочет Малфой. Он брезгливо оглядывает темный тупик, в который их загнали Пожиратели. Приближаются гневные крики и требования Поттера выходить — будто хоть кто-то хоть раз после подобных слов удрученно вздохнул и вышел преследователям на встречу!
Гарри дергает решетку, перегораживающую путь, в бессмысленной надежде, что тот, кто установил ее, очень спешил, и прутья послушно развалятся под руками. Разумеется, ничего подобного не происходит.
Окна домов наглухо закрыты, некоторые даже забиты досками — пусто и тихо, а людские сердца бьются испуганными перепелами. В туманном мареве и под вой встревоженных сирен Хогсмид больше похож на Лютный переулок — мрачный, темный, безлюдный.
Страх Малфоя эхом отдается в ушах, сливается с собственным страхом Гарри. Надо бежать, но куда?
Отворившаяся дверь очень кстати. Больше чем двойнику Дамблдора, Гарри удивился бы только Волан-де-Морту в розовых бантиках. Но безносый ублюдок не спешит удивлять Поттера, а вот Аберфорт справляется с этим как нельзя лучше. Рон и Гермиона пьют сливочное пиво, закусывают его бутербродами, а Гарри кусок в горло не лезет.
Малфой стоит в углу, прислонившись спиной к стене, скрещивает руки на груди — тонкий, худой и уставший. Он щурит серые глаза, пристально наблюдает за Аберфортом. Кажется, что ни брат Дамблдора, ни слизеринец не удивлены встрече друг с другом, но Гарри слишком устал разбираться в чем-либо еще помимо крестражей.
Ему совершенно не интересна судьба Дамблдора, ему не до этого. Все чего хочет Гарри Поттер — уничтожить части души Волан-де-Морта. Малфой съязвил бы, что Мальчик-Который-Выжил не способен ни на что, требующее мысленной работы, но от слизеринца даже гадости уже не такие уж и колкие — Гарри знает, как слизеринец молчит, помнит то чувство различия двух людей: Малфой на крыше башни Астрономии и Малфой при других людях — два совершенно разных человека, которые даже мыслями-то друг на друга не похожи.
Рядом с тобой Малфой ведет себя по-другому, Гарри Поттер.
Гарри старается отогнать назойливую, полную затаенной надежды мысль — глупую, отчаянную, — она принесет много боли, когда окажется, что хорек играет в свои слизеринские, не понятные гриффиндорскому идиоту, игры.
- C чего ты решил, что ему можно доверять? — спрашивает Аберфорт. — Что можно верить тому, что мой брат сказал тебе?
Малфой усмехается — едва слышно, но отчетливо. Гарри не оборачивается на него — он не сомневается в том, что ничего хорошего про Альбуса Драко не думает. Как будто это важно: что и когда говорил директор. Он вел Орден к победе, и Гарри не дурак — он прекрасно понимает, как некоторые люди становятся разменными монетами в чужой войне. Глупо думать, что Дамблдор добр, и рисовать ему воображаемый нимб на голове. Гарри слышит путь, по которому его ведут, знает, давно понял, что он и есть та пешка, которая должна выбиться в дамки. И далеко не факт, что ее не съедят при этом.
Время верить в добро миновало еще тогда, на пятом курсе, когда Сириус сгинул за Аркой.
Еще тогда, в детстве, когда в руки Гарри впервые попала книга, написанная кровью на человеческой коже, а с ее страниц смотрела на Поттера расписанная алым знакомая шкатулка.
- Я верил ему! — честно говорит Гарри. Вера и доверие — разные вещи. Гарри Поттер всегда верил директору Дамблдору. Но давно перестал ему доверять.
- Это слова мальчишки, который гоняется за крестражами по словам человека, который даже не сказал ему, с чего начать! — злится Аберфорт. — Ты лжешь! Не только мне — это не важно! Но и себе самому! Так поступают глупцы. Ты вовсе не показался мне глупцом, Гарри Поттер, и я снова задаю вопрос: должна быть причина.
Он не знает, каково это, жить под вечными перекрестами чужих взглядов — убей его, победи, выиграй, сделай что-нибудь, Гарри Поттер. Разве ты не видишь, Мальчик-Который-Выжил, что не всем так повезло? Почему ты не делаешь — ничего? Почему ты сидишь за каменными стенами самого безопасного в магической Англии замка и ждешь, пока там умирают люди?
Он не знает, что значит чувствовать на себе полные надежды взгляды — ты же не обычный, Гарри, ты обладаешь великой силой, Гарри, и все равно нам, что толку в том без опыта и знаний — пшик. Мы не верим в тебя, Гарри, ты просто пойди и сделай хоть что-нибудь! Разумеется, никто и не рассчитывает, что ты и впрямь возьмешь и победишь Того-Кто-Сильнее-Тебя-В-Сотню-Раз, Гарри, но почему ты жив, а они умирают там? Гарри, почему?
- Вы немного ошиблись, мистер Дамблдор, — неожиданно говорит Малфой. И — Гарри готов поклясться всем, что у него есть, — в его голосе звучит глубоко запрятанная, клокочущая ярость. Гарри оборачивается, но слизеринец смотрит на Аберфорта, и это так знакомо, Мерлин — высоко задранный подбородок, прямая спина, осанка, не скрытое презрение в прищуренных глазах. Будто весь мир должен преклонить колени, и ты ничтожен, когда аристократ Малфой изволит обратить на тебя свое внимание.
Этому нельзя научиться — это в крови. Выхоженное сотнями поколений воспитание, грация в каждом движении, дыхании, каждом звуке сознания, похожего на рев памяти драконьих предков, даже в биении спокойного сердца…
Если бы идиот Гарри Поттер не был бы так давно и безнадежно влюблен в Малфоя, он непременно влюбился бы сейчас.
- Только гриффиндорские глупцы вроде Вас могут думать, что необходимо обязательно доверять кому-то, чтобы использовать его слова себе во благо. В вашей идеальной картине мира все друг другу верят и находятся на одной стороне, а предавшие ваш изумительный мирок — против вас, — слизеринец брезгливо морщит тонкий нос. — Я хочу убить Темного Лорда не потому что я принадлежу вашему Ордену огненной птички, Мордред его побери. И у меня, как и Поттера, есть свои причины делать то, что мы делаем! И не ваше это дело разбираться в них. Вы можете только помочь нам, помешать, либо не лезть во все это и катиться к Мордреду!
Гарри ошеломленно моргает.
Воздуха не хватает, в ушах набатом отдаются слова слизеринца, и, Мерлин, ему же не послышалось? Малфой сказал «мы»? И, Мерлиновы панталоны, Малфой защищал его?
Всю дорогу до Хогвартса Гарри не может перестать думать. Он слышал, Малфой действительно верил в то, что говорил. И не сказать, что Гарри не думает так же — он думает! .. То есть, теперь, когда слизеринец облек в слова то сумбурное многозвучие ощущений, звеневшее до этого у Гарри в голове, Поттер может сказать, что ему близка точка зрения хорька.
Просто это довольно неожиданно — о чем ты, Гарри, это удивительнее Волан-де-Морта в розовых бантиках и двойника Дамблдора вместе взятых! — что Малфой способен думать — так. Хотя подсказывает что-то, зудит на самом краешке сознания, что изначальные причины все равно разнятся. Гарри не верит, что Малфой желает мира и спокойствия для магической Англии. Для себя — запросто. Это вполне вписывается в его эгоизм.
- Поттер, — окликает его Малфой, когда шум десятков негромких голосов Сопротивления врывается в уши. Гарри оборачивается, вглядывается в серые глаза. Они тут же презрительно сужаются и слизеринская сволочь почти шипит: — Ты только не подумай, что я в одной команде с твоей двойкой восторженных последователей, или что-то в этом роде.
Рон возмущенно давится припасенным бутербродом. Гарри не думает. Нет, честно не думает.
Но скрыть улыбку нет никаких сил.
- Я вовсе не имел ввиду то, что ты услышал, Поттер! — теперь уже и в самом деле шипит Малфой. Гарри готов дать голову на отсечение, что его щеки в полутьме Люмоса залиты румянцем. — Я всего лишь заткнул этого старика, потому что ты явно вознамерился впасть в свою обычную меланхолию! А на самом деле я плевать хотел на тебя и твое душевное состояние!
- Хорошо-хорошо, — поспешно соглашается Гарри, едва сдерживаясь, чтобы не выставить вперед руки в защитном жесте.
- Прекрати лыбиться, Поттер! — рявкает слизеринец, с силой толкает Гарри плечом, обгоняет удивленных Рона и Гермиону и пристраивается в спину нерадостного от такого соседства Невилла.
Гарри старается, но не может не улыбаться ему вслед.
***
Радушного приема Гарри и не ожидал, но воцарившееся после радостных приветственных криков молчание звучит угрозой и почти ненавистью.
Малфой под перекрестьем чужих взглядов лишь выше задирает подбородок, выпрямляет спину — будто палку проглотил, живой человек не может ходить с такой осанкой, — и поливает окружающих презрением. Его сердце учащенно бьется, страх чувствуется почти физически, а Гарри горько. Потому что гриффиндорцы, рэйвенкловцы и редкие хаплпаффцы все как один готовы выхватить палочки и проклясть слизеринца на месте — стоит только отвернуться Гарри Поттеру.
Но Гарри и не собирается отворачиваться, он даже отойти от Малфоя дальше пары шагов боится, безотчетно загораживает собой, хмурится и едва сдерживается, чтобы не стереть из мыслей окружающих всю ту мерзость, что они думают про хорька.
Малфой не святой — конечно нет, он та еще сволочь! — но он не Пожиратель. Он не убивал, не мучил, не уничтожал целые деревни, он всего лишь последовал за ошибкой отца. И в итоге выбрал правильную сторону, хотя Гарри уже очень сильно сомневается, что сторона Ордена правильная. И все больше кажется ему, что Малфой следует каким-то своим, непонятным путем.
Гарри слишком занят наблюдением за Малфоем, и поэтому сперва замечает, как слизеринец напрягается — сразу весь, каменеют плечи, проваливается вглубь взгляд, сжимаются челюсти и подрагивают крылья носа, — и лишь потом слышит звук чужого дыхания.
- Гарри! ..
Джинни, умница Джинни. Она похудевшая и уставшая, как и все вокруг, но все такая же красивая и солнечная; рыжие волосы непрерывной волной падают до талии, карие глаза смотрят с радостью и надеждой, затаившейся на дне, на губах неуверенная улыбка.
Гарри смотрит на нее, и не чувствует ничего, кроме усталости. А за спиной Малфой, и от него волнами исходит удушливое напряжение, но даже задуматься, что это значит, у Гарри нет времени.
Джинни улыбается ему, и — что же ты делаешь, Джинни? Зачем? Мы же все решили тогда, после смерти Дамблдора. Ты же поняла и согласилась.
- Здравствуй, — бесцветно откликается Гарри.
Малфой дергается — незаметно, но Гарри слышит. Он оборачивается к слизеринцу, убеждает себя, что не заметил, как гаснет свет в карих глазах, но трудно врать себе так очевидно. Гарри Поттер только что разбил сердце девушке, которая его любит, но в данный момент его больше интересует каменное лицо Драко Малфоя, синяки под серыми глазами и тонкие морщинки в уголках губ. Их не было там раньше.
Малфой замечает его взгляд, кривит рот и независимо отворачивается, передергивает плечами, скрещивает руки на груди.
Гарри Поттер мазохист и полный дурак, если променял теплую, мягкую и такую родную Джинни Уизли на это холодное надменное совершенство.
- Снейп знает, что Гарри был замечен в Хогсмиде, — тихо говорит Джинни, и вот теперь-то Гарри с головой захлестывает вина.
Он ощущает себя полным подонком, когда слышит эхо ее слез. Джинни проскальзывает мимо, к неодобрительно хмурящемуся Рону. Гермиона издалека поглядывает на Гарри, она встревожена, нахмуренные брови придают ей грозный вид. Она переводит взгляд с Гарри на застывшего в отдалении Малфоя, хмурится еще сильнее, и отворачивается.
Гарри боится услышать, что она думает. И не слышит.
***
Патетичная речь Снейпа — теперь уже можно не называть его профессором? — вгоняет учеников в ужас. Новый директор школы умеет внушать страх, но вслушиваясь в его слова Гарри никак не может отделаться от сверлящего ощущения обмана.
Снейп звучит грустью, почти тоской. И она старая, давнишняя, давно уже вросла в саму суть бывшего декана Слизерина. Так глубоко, что ощущается непрерывным, незаметным фоном, гудением сотен не произнесенных слов, не вырвавшихся стонов. Гарри борется с острым чувством жалости, кусает губы. И ты что, Поттер, с ума подвинулся?
Интонации внутреннего голоса до ужаса напоминают язвительную манеру небезызвестного слизеринца. Докатился. Гарри выходит вперед, под сотни ошеломленных взглядов, смотрит Снейпу в лицо и на мгновение ему кажется, что тоска директора звучит громче.
Минерва МакГонагал все же великая женщина. Снейп с Пожирателями исчезают, ликующие ученики аплодируют незнамо чему, а авроры цепко и бегло осматривают зал.
Гарри облегченно вздыхает, оглядывается на затаившегося в тенях Малфоя и слышит это.
Милое предложение Волан-де-Морта отдать Гарри Поттера так душевно, что Гарри расплакался бы от умиления, не будь ему так до безумия страшно. Кто-то кричит, кто-то падает, хватаясь за уши. Шепот стихает через минуту, но даже она кажется вечностью.
Ученики замирают, в их мыслях каскадами бьется желание сбежать как можно дальше, но накатывает удушливой волной понимание — от Того-Кого-Нельзя-Называть не сбежать. Они отступают от Гарри, вокруг него безлюдный круг из напряженных взглядов и перешептываний. Их не в чем винить: каждый хочет сохранить лишь свою жизнь и справедлив в этом праве.
- Что вы стоите! Хватайте его! — взвизгивает женский голос из толпы.
Должно быть это Панси Паркинсон, уж больно знакомые обертоны, но Гарри не может поручиться. Он сглатывает сгустившееся напряжение, нащупывает в кармане палочку — ей он навредит гораздо меньше, чем силой Князя, — и готовится отбиваться. Ему вовсе не нравится идея отправиться к Волан-де-Морту на тарелочке с голубой каемочкой и яблоком во рту, как поросенку на Рождество.
Кажется, что мгновение застывает, растягивается в воцарившейся тишине. И Гарри хочет услышать хоть что-то помимо тяжелых мыслей и иссушающего гула страха.
Молчание разбивается, разлетается звенящими осколками от быстрого перестука шагов. Гарри с облегчением выдыхает и полуприкрывает глаза: должно быть это Гермиона, или Рон. От благодарности друзьям перехватывает горло. Хоть в чем-то он не один.
- Рехнулась, Паркинсон? — надменно вопрошает Малфой. Гарри судорожно распахивает глаза и утыкается взглядом в спину слизеринца.
Ошеломленные лица большей части факультета Слизерин не обещают хорьку ничего хорошего. Но Малфой лишь сильнее задирает подбородок, презрительно щурит глаза, не прячется, загораживает Поттера собой, пока их постепенно окружают решительно настроенные члены Отряда Дамблдора. Гарри не находит слов, не в силах справиться с изумлением, а глупое сердце колотится, как припадочное.
Филч как всегда все портит своими громкими воплями. Тонкий шлейф кошатины разливается по воздуху вслед за судорожными криками. Профессор МакГонагал просит сопроводить студентов Слизерина в подземелья, а когда завхоз первым делом направляется к Драко, отрывисто качает головой.
Ее взгляд прожигает Гарри спину, когда, попросив как можно больше времени, он кивает Невиллу и выходит из Большого Зала. О том, что Малфой независимой тенью следует за ним, лучше уж и вовсе не думать.
***
- Плана у тебя, конечно же, нет? — утвердительно спрашивает Малфой, надменно кривя тонкие губы.
Гарри только что отправил Рона и Гермиону искать клык Василиска — он очень надеется, что они не пойдут в Тайную Комнату, но кажется, что надежда несколько наивна, — и как раз обдумывает план действий. Он, как всегда, очень общий: пока есть только пункт «добраться до гостиной Рэйвенкло» и дальше Гарри планирует ориентироваться по обстановке. Впрочем, как и всегда.
- Если у тебя нет дельных предложений, то помалкивай, — мрачно советует Гарри, расталкивая спускающихся учеников.
Лестница в башню Рэйвенкло довольно высокая, Гарри уже успел запыхаться, и поэтому практически без сопротивления останавливается, когда Малфой хватает его за руку и дергает. Он раздраженно оборачивается на слизеринца, смотрит в напряженное лицо и хмурится. Не время разбираться с чем бы то ни было, неужели Малфой не понимает?
- Я не сомневаюсь в твоей гениальности, Поттер, — кривится Малфой, словно перед ним соплохвост, а не спаситель всего Магического Мира. Гипотетический, но все же. — Но так как на этот раз выхода нет, ты послушаешь меня.
- В ноги тебе не поклониться? — на слизеринский манер шипит Гарри.
- С удовольствием бы на это посмотрел! — огрызается Малфой и осекается. Гарри краснеет до самых ушей, и это довольно странно, раньше Поттер точно не был замечен в излишней стеснительности! Но со слизеринцем не угадаешь. Паршивый хорек быстро приходит в себя, и продолжает, как ни в чем не бывало: — Ты можешь остановиться, Поттер, и подумать? Хотя о чем я, конечно нет.
- Давай ближе к делу! — окончательно выходит из себя Гарри, мигом забывая про смущение. Малфой невыносим, и решительно непонятно отчего Гарри ведет себя рядом с ним как первокурсница!
- В этих крестражах части души Темного лорда, да? — сумрачно уточняет Малфой. — А что ты так смотришь, Поттер? Я, в отличие от тебя, не идиот.
Гарри едва заметно кивает, игнорируя часть про идиота и стараясь справиться с удивлением. Он никогда не задавался вопросом, почему Малфой ни разу не поинтересовался, зачем гриффиндорской троице малозначащие побрякушки Волан-де-Морта. А хорек, оказывается, давно догадался и все это время молчал.
- Неужели ты не чувствуешь их… как-нибудь по особому? — пытливо уточняет Малфой. От его пронизывающего взгляда хочется спрятаться. Или натворить глупость, на вроде той, что произошла у лестницы в доме Билла и Флер.
- С чего бы?
- Ты непроходимо туп, Поттер, — закатывает глаза слизеринец. — Ты не слышишь их? Это же не просто вещи. Там, Мордред побери, спрятана душа!
Гарри ошеломленно моргает.
Как он мог не подумать об этом?!
Он зажмуривается, вспоминает скрежет души Волан-де-Морта, и распахивает сознания вширь, позволяя себе слышать.
Хогвартс встревожен. Неодобрительно и рассерженно гудит старинная кладка, трещит окутывающая замок магия. Разозленная, древняя, нареченная оберегать замок и его обитателей, она окутывает школу пологом защитных заклинаний, вырывающихся из палочек преподавателей.
Шепчутся портреты, распахиваются тысячелетие запертые комнаты, укрывая разбегающихся учеников, не скрипят вредные лестницы, позволяя пройти по исчезающим ступеням сотням ног, отворяются невидимые двери в тайные проходы, дают срезать путь. Хогвартс прячет детей в своих недрах — он выстоял не одну войну тысячу лет назад, когда в Большом Зале восседала четверка Великих волшебников, он выстоит и теперь — по их завету и наказу.
Замок готовится к битве наравне со своими обитателями. И собирается сражаться — так же как и они.
Скрежет души Волан-де-Морта мерцает в глубине замка, далеко, в комнате, существующей сразу всюду и нигде. Хогвартс чувствует молчаливое вмешательство Гарри, гудит приветственно и узнавающе, и послушно тасует карты случайности. Звук становится громче, отчетливее, и Гарри открывает глаза.
Малфой так близко, что кажется, будто между ними нет даже воздуха. Он смотрит Гарри в глаза — прямо, не скрываясь, — выжидающе хмурится и совершенно не аристократично кусает губы.
- Выручай-комната, — выдыхает Гарри глядя в расширенные зрачки, - там, где ты нашел Исчезательный шкаф.
- Я знал, что ты сможешь, Поттер, — ухмыляется Малфой, и от желания его поцеловать у Гарри на мгновение темнеет в глазах.
***
- Великолепно.
- Ты будешь вставлять комментарии каждый раз, когда мы оказываемся в заднице? — уточняет Гарри.
- И как ты догадался, Поттер? — надменно хмыкает Малфой, и шагает вперед.
В Выручай-комнате лабиринт из вещей простирается на всю обозримую ширь. Здесь можно бродить месяцами, ни разу не пройдя по одной и той же тропе, а поиски чего-либо могут затянуться на года. Не удивительно, что Малфой охарактеризовал ситуацию в целом, как нелицеприятную.
Гарри идет следом. Что ему остается? Диадема скрежещет вдалеке, но насколько далеко это «вдалеке» сказать затруднительно. Направление правильное, спасибо и за это.
Малфой молчит и о чем-то напряженно думает. Его мысли гудят встревоженным осиным роем, но то ли слизеринец знает какой-то фокус, либо Гарри недостаточно хорошо прислушивается: общий смысл ускользает, теряется в глубине чужого сознания.
Вокруг шумят забытыми воспоминаниями старые вещи: брошенные, спрятанные, укрытые от чужих глаз. За каждой — своя история, и некоторые написаны кровью на пергаментах древнее самого Хогвартса.
Небольшие стайки корнуэльских пикси пролетают над головой, скрежещут зубами, оглушают визгом. Малфой даже не обращает внимания, а Гарри провожает их взглядом. Невербальный «Иммобилиус» трескучим скрипом срывается с кончика палочки. Гарри отмахивается от замерших в неестественных позах пикси и задумчиво спрашивает:
- Помнишь Локонса, Малфой?
Слизеринец свысока косится на него.
- Того идиота с манией величия и беспросветной любовью к твоей персоне? — Гарри только хмыкает. — Разумеется. Его забудешь.
- Это точно! — смеется Гарри. — Мы тогда думали, что это ты наследник Слизерина и открыл Тайную комнату, собирались проследить за тобой, а он с его письмами поклонников совсем не помогал!
- Я — наследник Слизерина? — выгибает Малфой аккуратную бровь. — Серьезно, Поттер? Неужели ты думаешь, что у меня не хватило бы ума помалкивать, если бы это было действительно так?
- Да уж, — вздыхает Гарри, избегая смотреть слизеринцу в лицо, — тогда нам казалось, что ты похваляешься и поэтому так себя ведешь.
- Я конечно польщен, но учитывая, что это ты у нас шипишь по змеиному, претензии довольно смешны.
- Ну так я-то точно Комнату не открывал, так что оставался только один вариант!
- И что же? — ухмыляется Малфой. — Проследили?
- А то! — не без удовольствия фыркает Гарри и ловит тень удивления в серых глазах. — Гермиона сварила оборотное зелье, а мы с Роном усыпили твоих дружков и под их обличьем проникли в подземелья. Ты сам нас завел между прочим! Нас тогда поймал Перси, а мы даже имена их вспомнить не смогли. А тут ты. Ты, как и всегда, много выпендривался, но явно не знал, кто выпускает василиска. А зелье неожиданно перестало работать: у Рона порыжели волосы, а у меня вылез шрам. Мы успели унести ноги прежде, чем ты что-то понял.
- Сварила оборотное зелье? — удивленно качает головой Малфой. Он явно не в состоянии прокомментировать остальное. — Поттер, это же был второй курс!
- Гермиона очень умная, — с удовольствием кивает Гарри. Слизеринец презрительно кривится, но в его сознании птичьим щебетом проскальзывает уважение.
- Не помню ничего такого, — вздыхает Малфой, и неожиданно признается: — Весь второй курс я пытался понять, показалось ли мне то, что я видел в Тренировочном Зале.
- Не показалось, — выходит глухо, но нет смысла скрывать. — Тогда я впервые убил кого-то этой силой.
Малфой косится на него и неожиданно хватает за руку. Гарри вздрагивает, подавляет желание вырваться и поворачивается к слизеринцу.
- Рефлексируешь, Поттер? — усмехается он, но глаза серьезные, сумрачные и очень внимательные. Горло перехватывает и кажется, что весь воздух улетучился. Гарри старается дышать ровно и глубоко, но выходит поверхностно и как-то глупо.
- Нет, — Гарри едва заметно качает головой. Он осторожно тянет руку на себя, а когда Малфой разжимает сомкнутые на его запястье пальцы, перехватывает узкую холодную ладонь. Когда не думаешь, что делаешь, творить глупости получается гораздо легче. Малфой вздрагивает, будто от удара, его судорожный долгий выдох отдается в ушах раскатом далекого грома. — Я рад, что ты догадался.
- Неужели? — язвительно уточняет слизеринец, и стоило бы обидеться, если бы не этот сорванный шепот, почти мысль.
В конце концов, Малфой никогда не умел оставлять последнее слово за кем-то другим.
- Знаешь, — тихо говорит Гарри, делая осторожный шаг вперед, — я хочу тебя поцеловать.
Сделать всегда проще, чем решиться.
У Малфоя огромные зрачки, почти во всю радужку. Он бесшумно дышит приоткрытым ртом, смотрит Гарри в глаза, и, можно поклясться, то и дело бросает короткие взгляды на его губы.
- И зачем ты мне об этом сообщаешь, Поттер? — он сглатывает, Гарри цепляется взглядом за дернувшийся кадык, замечает, как судорожно колотится жилка на белой шее. Звуки исчезают, в воцарившейся тишине смешиваются отзвуки их дыхания.
- Чтобы ты не сбегал, — шепчет Гарри.
- А я разве сбегаю? — выгибает бровь Малфой.
Гарри подается вперед, осторожно и медленно, давая возможность отстраниться, прижимается губами к теплым губам. Малфой прикрывает глаза, смотрит сквозь густые светлые ресницы, и осторожно отвечает.
Это не похоже ни на первый, ни на второй их поцелуй. Первый был слишком неловок, второй полон отчаянного желания, этот же — осторожный, изучающий. Гарри скользит языком по нижней губе слизеринца, аккуратно прикусывает, не старается проникнуть внутрь. Малфой тихо дышит, кладет ладонь на грудь Гарри — сейчас оттолкнет, краем сознания думает Поттер, — но ладонь скользит выше, по груди, плечу, шее, пальцы зарываются в волосы на затылке.
Спустя горсть рассыпанных в бесконечности мгновений Гарри отстраняется, прижимается лбом ко лбу Малфоя, быстро дышит, стараясь восстановить дыхание.
- Не хочешь поговорить об этом? — спрашивает он, вглядываясь слизеринцу в глаза.
- А ты хочешь? — негромко уточняет Малфой, не отодвигаясь и не убирая руки. От прохладных пальцев разбегается по спине предательская дрожь.
- Нет, — вздыхает Гарри и легко трется лбом о лоб Малфоя, словно домашний кот, — но надо.
- Кому надо, Поттер? — усмехается слизеринец и отстраняется так, чтобы между ними все еще оставалось полдюйма для дыхания. — Мы все равно скорее всего сдохнем этой ночью.
- Да ты оптимист, Малфой, — хмурится Гарри.
- Я реалист, Поттер, — в тон отзывается Малфой и отстраняется. Гарри пытается не зацикливаться на сосущем ощущении потери в солнечном сплетении. — Смысл обсуждать что-то, если оно все равно обречено?
- Не обречено! — с неожиданно злостью возражает Гарри. Малфой криво улыбается полной сомнения улыбкой, и Гарри хватает его за руку, поддавшись порыву переплетает их пальцы. — Не обречено! Я тебе обещаю!
Малфой закатывает глаза, растягивая гласные громко и въедливо сообщает, что он думает об обещаниях Золотого Мальчика, но от его пальцев, с силой сжимающих ладонь Гарри, останутся некрасивые, багровые синяки.
***
- Предатель Малфой! — басит Крэбб. Или это Гойл? Гарри никогда не умел их различать.
Он стоит плечом к плечу с невозмутимо выгибающим бровь слизеринцем. Малфой умеет держать лицо в любой ситуации: он так высокомерно щурится, задирает подбородок, глядит сверху вниз на однокурсников, что будь Гарри на их месте, он давно бы уже стушевался.
Я отвык от высокомерия Малфоя, неожиданно понимает Гарри, едва заметно касаясь запястья слизеринца. Хорек, конечно, все еще невыносим и труднопереживаем, но давненько Гарри не чувствовал этих волн аристократической надменности, какими потчевал его Малфой на младших курсах.
- Крэб, Гойл, — выплевывает Малфой, словно давит слизняков, — что вы тут забыли?
- Предателей положено убивать! — выкрикивает Крэбб — или Гойл? — удивительно длинное даже для них обоих предложение и вскидывает палочку, целясь Малфою в грудь. Гарри словно в замедленной съемке наблюдает за ним. Почему-то плещется внутри уверенность, что ничего страшного не произойдет, поэтому следующие звуки, вырывающиеся из толстого рта, оказываются неожиданностью — страшной и неизбежной: — Авада Кедавра!
У нее все тот же ужасный, страшный, раздирающий уши до кровавых потеков звук. Гарри оглушает этим, паника взвивается в сознании, а у Малфоя растерянные и даже не напуганные глаза, и в них зеленым пламенем отражается неспешно приближающаяся смерть.
Гарри не заглушить ее, не убрать с пути — слишком громко, слишком неотвратимо, слишком страшно, на это уйдут все силы и даже чуточку больше. Он не успевает ни оттолкнуть слизеринца, ни загородить собой, не успевает ни-че-го!
И когда перед глазами уже темнеет от напряжения, а зеленый луч почти касается груди Малфоя, Гарри вдыхает в себя медленно — слишком медленно! — гаснущий звук, и меняет его.
Это так легко, оказывается, совсем просто: не глушить, противясь магии мира — изменить ее легким штрихом, лишней нотой, отзвуком в последующем безмолвии.
Врезавшийся в Малфоя луч разлетается громко посверкивающими искрами, не приносящими вреда.
Гарри дышит загнанно и тяжело, почти падает на пол, едва не выпуская из рук шкатулку с диадемой, но его ловят уверенные руки. Малфой шипит что-то над его головой, выплевывает заклинания, одно за другим, вынуждает Крэбба с Гойлом отступить, а потом раздается возглас Гермионы, и Рон пробегает мимо, крича что-то про ублюдков и девушку.
А Гарри на мгновение вжимается лбом в плечо разъяренного и изумленного Малфоя и тихо выдыхает. Живой.
Ничему тебя, Поттер, жизнь не учит. Так же было уже с драконом, ты же тоже догадался, отчего не запомнил и не подумал своей пустой головой?
У внутреннего голоса настолько знакомые интонации, растянутые гласные, что Гарри поднимает взгляд на Малфоя и натыкается на разъяренный взгляд:
- Ты идиот, Поттер! — шипит Малфой, судорожно ощупывает его взглядом, встряхивает так, что у Гарри клацают зубы. — Ты чертов безбашенный, непроходимый, гриффиндорский идиот!
Ну да. А ты как хотел?
***
В общем и целом, все идет неплохо.
Ну да, Гарри, конечно, продолжай убеждать себя!
Руки неостановимо дрожат, будто он всю жизнь баловался терновым джином мадам Розметы, но эй! Гарри может себе позволить легкую слабость.
У него, Мерлиновы яйца, только что на глазах умер Снейп… то есть профессор Снейп, оказавшийся не таким уж и плохим, как Гарри думал. И Гарри-чертов-Поттер не смог вытравить звучание яда из крови умирающего директора. Просто не смог. Не успел. А Малфой плакал, не скрываясь, пока Мальчик-Который-Не-Смог смотрел бережно лелеемые воспоминания человека, положившего жизнь на его спасение.
Ах да. Как же Гарри мог забыть.
Фрэд.
Римус.
Колин.
Нимфадора. Да-да, прости, я помню, Тонкс.
Очередное милое предложение Волан-де-Морта нарисоваться пред его очами, иначе Гарри посмотрит, как лысый маньяк убивает всех, кто ему дорог. Будто Гарри мало кого потерял.
А Гарри упоминал, что он крестраж Того-Кто-Всех-Достал, и собирается принять вышеупомянутое предложение?
Есть от чего задрожать рукам.
Но, в общем и целом, все, конечно же, идет неплохо.
***
Гермиона отпускает его, а от тоски в глазах Рона хочется завыть.
- Убейте змею, — глухо напоминает им Гарри, окидывает друзей прощальным взглядом и стремительно спускается по полуразрушенным ступеням.
Малфой выступает из тени. Гарри останавливается напротив, тяжело вздыхает и не смотрит слизеринцу в глаза. Он старается не прислушиваться ни к его мыслям, ни к колотящемуся сердцу. Нет нужды. Зачем, если Гарри не смог выполнить обещания?
- Ты сдурел, Поттер? — чуть слышно спрашивает Малфой.
Его голос полон яростного неприятия и безнадежной боли. Гарри нечем ему помочь.
- Ты же слышал, — он кивает назад на лестницу, где минутой назад видел друзей в последний раз. — У меня нет выбора.
- Ты же чертов Князь Тишины, Поттер! — ломко выкрикивает Малфой. Гарри жмурится, хватает ртом воздух — он не хочет это слышать, не может это слышать, он хочет убрать эту тоску из голоса слизеринца, хочет жить! — Я же видел! Ты научился! Моя бабка, она тоже так умела — убирать заклинания, и менять магию, и исцелять! .. Поттер!
- Я должен умереть, Малфой, это единственный способ уничтожить душу Волан-де-Морта и убить его навсегда, — бормочет Гарри. — Неужели ты не понимаешь? Он вернется, если не сделать этого! Будет снова убивать, и снова начнется эта война…
- Да и плевать! — рявкает слизеринец. — Когда это еще будет! Убьешь его снова и все дела!
Гарри горько улыбается. Это так по-слизерински эгоистично, так похоже на того Малфоя, каким он был когда-то, до того, как эта война сломала его, превратила в напуганное и вечно оглядывающееся в страхе существо. Гарри не хочет, чтобы такой Малфой жил, Гарри хочет, чтобы слизеринская гадость язвила, шипела, плевалась ядом, высокомерно оглядывалась, смотрела свысока — ты видел, идиот-Поттер, как надо? Тебе никогда такого не достичь! — и за то, чтобы такой Малфой вернулся, жизнь кажется смешной ценой.
- Нет, — Гарри качает головой, — это не жизнь. Вечно жить в страхе — не для меня.
- Чертов гриффиндорец! — выкрикивает Малфой. Гарри распахивает глаза, смотрит на него: Драко закусывает губу, рука в волосах больно дергает светлые пряди, а в глазах безнадежная, отчаянная тоска. — Вы всегда думаете только о себе!
Гарри хочет возразить, что это как раз-таки присуще слизеринцам, но не находит слов.
- А о своих друзьях ты подумал?! О девушке своей?! О чертовом Магическом Мире, о ком, Мордред побери, будет писать разгромные статейки «Ежедневный пророк»?!
Обо мне ты подумал, Поттер?!
Гарри сглатывает тягучую горечь.
Этому нельзя сопротивляться, это как шторм, как океан, как живая стихия. Гарри шагает к угловатой фигуре слизеринца — в ней столько боли и тоски, что хочется умереть, лишь бы все исправить.
Вот только это как раз тот случай, когда смерть ничего не исправит, но послушно ждет в Запретном лесу.
Они целуются, горько, отчаянно, кусая губы и цепляясь за измазанные в пыли и гари рубашки. Гарри задыхается, а Малфой хватается за него до синяков и болезненных стонов, и это правильная, хорошая боль. Гарри хочет чувствовать ее — напоследок.
По щекам слизеринца текут безмолвные слезы, Гарри сцеловывает их, смешивает со своими.
У него красивая шея. Гарри ставит на ней багровую метку и отчаянно желает, чтобы она осталась там надолго, чтобы Малфой не забыл, не оставил воспоминания о нем умирать в заброшенной комнате среди миллионов заброшенных вещей.
Слизеринец расцарапывает ему шею, спину под распахнутой рубашкой — и это тоже правильно и как надо, — тут нет наслаждения, только боль, только разделенное на двоих отчаяние, только не иссушенная жажда и тоска по несбывшемуся и не пройденному — вдвоем, плечом к плечу.
Их окружает тишина и в ней дыхание и стоны Малфоя похожи на мольбу о помощи. Гарри толкается ему навстречу, отчаянно жалея, что их разделяет ткань проклятых штанов, и гадает — кого молит Малфой и о чем.
Сотрясаясь в последней агонии Малфой глухо рыдает, обхватывая чужую шею так, будто вознамерился задушить непутевого Поттера. Гарри запрокидывает лицо, глотает слезы и прижимает слизеринца к себе, ловит затихающую дрожь. И зажмуривается, мгновенно заглушая в его голове все мысли.
Оглушенный Малфой оседает в руках неподъемным грузом. Гарри сползает вниз вместе с ним, плачет, уткнувшись лицом в светловолосую макушку и отчаянно просит прощения.
И понимает, что Малфой не простит.
***
Лицо Волан-де-Морта похоже на обтянутый кожей череп. Гарри отстранено наблюдает за его кривляньями, но не слышит ни слова, что вырывается из змеиного рта.
Тот-Кто-Любит-Пафос чего-то тянет, наслаждается своей мнимой победой. Гарри по большому счету все равно — выгорело, поросло вереском и пустынной травой. Он устал от всего этого и хочет побыстрее закончить со всем.
Он верит в своих друзей и не сомневается, что они убьют Нагайну. И тогда уж точно кто-нибудь выжжет этой сволочи глаза и заставит визжать под «Круцио» целую вечность.
Разговор с родителями и крестным до сих пор звучит в голове. Гарри с наслаждением перекатывает фразы и звуки.
Теперь он слышит, как скрежещет внутри чужая душа, но даже это уже особенно и не важно.
Волан-де-Морт поднимает палочку, выкрикивает заклинание.
Авада летит в грудь, неспешная и неотвратимая. Изменить ее, превратить в ворох осенних листьев, или запах земли после дождя, во вспышку закатного солнца — легко и быстро.
Но Гарри не делает этого.
И умирает.
***
В жизни Гарри Поттера все не слава богу.
Жил в чулане, оказался героем, нашел чертову шкатулку, полжизни тупил, пока разобрался с ней. Даже любит не Джинни, а не пойми кого — Слизеринского принца, это надо же придумать!
Даже сдохнуть нормально не смог.
Гарри многого насмотрелся и отвык удивляться чудесам, но разговор с Дамблдором до сих пор отдается в ушах галюциногенным бредом.
Ладно, на этот раз все и впрямь выглядит неплохо. Осталось-то делов — убить Нагайну, победить Волан-де-Морта, разобраться с его непобедимой армией — тьфу, ерунда какая, да по сравнению со всем тем, что Гарри-чертов-Поттер творил ранее, это будет похоже на увеселительную прогулку в Запретном лесу: без палочки, с завязанными глазами и неоновыми вывесками «Я здесь, сожрите меня».
Скрипят чужие шаги. На колени перед ним опускается Пожиратель — Гарри не узнает нескладное пение его сознания, но стереть оттуда лишние мысли и нашептать необходимое удивительно просто.
Без ошметков чужой души дышится легко и свободно, будто исчезла тяжкая ноша. Гарри слышит мир как никогда четко, магия шкатулки — его магия, Князя Тишины, — трещит веселым стакатто, не цепляясь более за пустую преграду.
- Он мертв! — убежденно восклицает Пожиратель.
Слезы Хагрида звучат беспросветной грустью. Гарри тихо напевает ему спокойствие и силу, и полувеликан идет вперед, роняет крупные слезинки Гарри на грудь.
Хогвартс тих и подавлен. Опустошенная магия затягивает его раны — неспешно и неуверенно, но она справится. Гарри вплетает собственную ноту в ее напев.
Десятки подавленных сознаний роятся пчелиным жужжанием. Гарри без труда вычленяет нужные: звонкий хрусталь Гермионы, древесное шуршание Рона, древний напев Малфоя. Живы.
- Гарри Поттер мертв! — восклицает Волан-де-Морт, будто получил долгожданный подарок на Рождество.
Нет, ну серьезно, не может будущий правитель Магического Мира, Темный Лорд и кто он там еще, так по-детски радоваться смерти восемнадцатилетнего мальчишки! Не солидно это. Он бы еще лезгинку станцевал.
От друзей громыхает болью, а от отчаяния Малфоя не хватает воздуха. Но Гарри знает, что должен сделать.
Волан-де-Морт распинается так, будто репетировал речь перед зеркалом. Гарри не слышит его и не дает слышать Малфою. Он чувствует восторженное изумление слизеринца и искренне надеется, что это будет списано на смерть давнего врага. Ведь все знают, что Гарри Поттер и Драко Малфой ненавидят друг друга.
«Я тебя ненавижу, чертов Поттер!»
Гарри почти улыбается разъяренным интонациям.
«Это взаимно, Малфой, — усмехается он. — Надо убить змею.»
«Да запросто! У меня как раз в кармане меч Гриффиндора завалялся!» — язвит Малфой, но в его мыслях столько облегчения, что кружится от счастья голова. Но не время и не место и Гарри даже удается взять себя в руки.
Меч Гриффиндора это хорошая идея: Гарри слышит металлическое гудение его лезвия. Он прячется и ждет зова, мерцают рубины на рукояти, лязгает сталь о несуществующие ножны. Он запрятан в Шляпе — старой, такой старой, что почти древней. Раньше Гарри не замечал — не мог заметить, — но за ее сознанием высится что-то огромное, необъятное и мудрое: разделенная на четыре части какофония магии Хогвартса.
Основатели живы в каменной кладке, изгибах статуй, мазках тысяч картин, в старой ткани старой шляпы Годрика Гриффиндора.
Нам нужна помощь, думает Гарри.
И вы получите ее, отвечает Хогвартс четверкой голосов.
***
Сознание Невилла всегда звучало громче, чем произнесенные им слова.
- Я заманю его в замок! — выкрикивает Гарри. — Нам надо убить змею!
Рон и Гермиона кивают, Гермиона кидает Гарри клык Василиска. Они убегают в гущу сражения, Гарри на мгновение сжимает протянутую руку Малфоя, всматривается в его глаза.
«Береги себя».
«Сам будь осторожен, Поттер. Я еще должен убить тебя за подобные фокусы!»
Гарри улыбается ему, ловит ответную усмешку и бросается в замок.
Хогвартс и впрямь помогает: открывает проходы, роняет камни под рушащиеся балки, исчезают ступени под ногами Пожирателей. Гарри изменяет звучание тех заклятий, что попадаются ему на пути. Теперь это легко и почти не требует сил: там и тут взвиваются ввысь неуместные бабочки, растет молодая трава. Он отшвыривает звуковой волной окружающих его Пожирателей, оглушает тех, кто подкрадывается сзади, а от грохота невербальных заклятий нагревается древко рассерженно гудящей палочки.
Когда он натыкается на яростно отбивающуюся Полумну, ничего не стоит изменить звучание мыслей Пожирателей и убедить их в том, что они враги друг другу. Пожиратели погибают под визжащими заклятиями товарищей, а Полумна улыбается благодарно, чуточку безумно и ныряет в открывшийся проход.
Она всегда слышала Хогвартс, понимает Гарри.
Волан-де-Морт настигает его в коридоре второго этажа. Это достаточно далеко, чтобы не повредить никому из сражающихся внизу.
Гарри практически машинально ослабляет посланные в него заклятия, атакует сам — но что такое для Темного Лорда магия Гарри Поттера? Он дрался наравне с самим Дамблдором, а Гарри не идиот, что бы там Малфой ни говорил, он прекрасно понимает, что ему до Дамблдора как до луны. Далеко и недостижимо.
Волан-де-Морт шипит что-то угрожающее — он вообще довольно много болтает, — а Гарри не обращает на него внимания, судорожно вслушиваясь в происходящее внизу.
Шаги Невилла практически заглушают разъяренное шипение Нагайны. Свистит рассекающий воздух меч. С глухим стуком падает на каменную кладку змеиное тело.
Тишина оглушает.
Бузинная палочка отлетает в сторону, повинуясь воле хозяина.
Гарри смотрит на Волан-де-Морта.
Прямо в расширенные глаза. Не скрываясь.
Это он убил родителей.
Это из-за него Гарри жил у Дурслей.
Это он держит в страхе Магический Мир.
Это из-за него погибли друзья. Гибнут прямо сейчас.
Это он заставил Малфоя плакать.
Это. Все. Из-за. Него.
Гарри смотрит на Волан-де-Морта. Прямо в расширенные глаза, не скрываясь, не таясь. Заглушает все звуки, что вылетают из змеиного рта, гасит все мысли, стучащие в обтянутой серой кожей голове.
Гарри.
Просто.
Желает.
Не слышать.
Это сердце.
Никогда.
***
- Иди, Гарри, — мягко улыбается Гермиона.
Она ежится в объятиях Рона, а на лицах у них спокойные, умиротворенные улыбки.
Гарри улыбается в ответ.
Он бесшумно пробирается сквозь многоголосую, неслышную толпу, отвечает на улыбки, принимает рукопожатия.
Сознание Малфоя звучит напевом древних предков, шепотом водопада и тихим воем оборотней в шуршащем лесу.
Гарри подходит близко, так, чтобы — воздух один на двоих, а в глазах Малфоя весь мир.
- Давно хотел тебе сказать, — выдыхает Гарри в кривящиеся губы, — у меня нет девушки.
Малфой изумленно моргает, - раз, другой, третий, — ищет слова и не находит их.
А потом смеется — мягко и раскатисто, — и Гарри смеется вместе с ним.
The end.