ГЛАВА ВТОРАЯ «Из крови и шепота»
Имя ей дали не сразу.
Сначала она была просто «девочкой из леса».
Тонкая, с волосами цвета сырого угля, с глазами, которые долго не моргали. Ларэйн не плакала, не кричала, не смеялась. Но слышала — всё. Даже то, чего не было произнесено.
Жила она в доме на границе Лунного леса — там, где деревья начинали шептать уже при заходе солнца.
Дом был перекошен, будто устал стоять. С одной стороны росло дерево, которое светилось в полнолуние. С другой — старый колодец, о котором Агвина велела никогда не говорить с ним первой.
Агвина была женщиной угловатой и сухой, как тень в колбе. Она варила снадобья, выращивала тёмные цветы, а по утрам выносила к дереву чашку с молоком. Говорила:
— «Они не уйдут, если не напоить их ночью».
Ларэйн не спрашивала, кто «они».
В доме с ними жили три кошки: Шелест, Безымянная и Хрусталь. Все трое — говорящие. Иногда. Только по делу.
В детстве ты была тенью.
Не игрой — отражением игры других детей, не голосом — эхом их песен.
Девчушка не знала боли, пока не услышала, как кричит дерево, когда его срубают.
Она не чувствовала страха — до первого сна, в котором вышла из своего тела и не смогла в него вернуться.
Агвина знала.
Она вырезала ей амулет из сердцевины ночного дерева.
— «Ты — не рождённая. Ты — взятая. Та, чьё тело приняли по доброй воле. Но цена — всегда есть. И однажды она попросит тебя вернуть долг.»
Но на тот момент девчушка, в силу своего возраста не предала этому значения. Она помнила только свои сны, но детский разум не хотел в них верить, хотел их игнорировать. Что наяву было сложным.
⸻
В шесть лет Ларэйн впервые увидела, как зеркало улыбнулось ей.
Не отражением. Собой.
Оно было в подвале. Покрытое плесенью и инием. Она спустилась туда в полночь — просто потому что её позвали.
В зеркале была Ларэйн, но с глазами золотыми. Она, та, что в зеркале, подняла руку — и девчушка почувствовала, как её сердце стало тяжёлым, как камень.
Она побежала наверх.
Агвина закрыла подвал.
— «Это зеркало — твоя мать. А матери нельзя обижать. Даже если они забыли твоё имя.»
⸻
В девять лет Ларэйн впервые услышала песню на мёртвом языке.
Она сидела у ручья. Ловила отражения.
Вдруг — голос.
Плавный, как водоросли в течении.
Он пел не о ней, а для неё. Он знал, кто она. И знал, что она не должна оставаться в этом теле слишком долго.
Ларэйн записала песню углём на лист коры.
И хранила — под подушкой.
Когда в доме всё стало рушиться, именно эта песня открыла ей дверь наружу.
⸻
В одиннадцать лет она вошла в комнату, которой не было.
Девочка проснулась ночью. Воздух был плотным, как густой чай.
Шагнула на порог — и оказалась в месте, где стены были из тумана, а потолок — из звёзд.
Посреди стояла женщина. В платье, сотканном из шиповника и крови.
Она не знала её, но чувствовала, что внутри неё — что-то от неё самой.
Она не улыбнулась.
Протянула руку — на ладони лежала кость. Детская. С вырезанным на ней именем:
Морнэль.
— «Ты — не моя дочь. Но кровь — моя. И когда тебя предадут — зови меня.»
Ларэйн хотела спросить — кто она?, что это значит?, зачем?
Но проснулась.
⸻
Потом был пожар.
Ларэйн несла воду в ведре, которую просила принести её тетя Агвина. Возвращалась с ручья, как всегда. И вдруг — пепел. Дым.
Её жизнь рушилась не в крике, а в тишине.
Дом исчез.
Агвина — исчезла.
Кошки — исчезли.
Девченка не плакала.
Она села у подножия сгоревшего дерева, посмотрела в пепел — и увидела глаз. Свой. Внутри угля.
В этот момент она поняла: это предупреждение.
Она ушла. Без вещей. Без слов.
Ларэйн была пустая. Но из этой пустоты начала вытекать сила.
⸻
Пятнадцать.
Заброшенная таверна. Заплесневелые стены.
Девушка стояла у окна и слышала, как кто-то поёт её детскую песню.
Она подняла голову — и на стене увидела надпись:
«Ты слишком сильна, чтобы остаться без имени. Прими его — и врата откроются.»
Девушка твердо произнесла: — «Ларэйн Морнэль.»
И в тот миг зеркало, стоящее в углу, вспыхнуло.
И она, впервые с детства, не испугалась.
Она шагнула в него.
И оказалась в Городе Грани.
⸻
Это не было началом.
Это было — возвращением.