4. Элизар. Танец безумия
Этот день не предвещал беды. Кассия встретила Элизара поздней осенью за окном, тишиной библиотеки, и тихим, испуганным шепотом прислужника:
— Архан Эррэмиэль вышел на прогулку, изволите подождать?
Здесь так много книг... огромные шкафы до высокого потолка. Все же род, доставшийся мужу Астрид, не так и беден.
— Один? — сразу же переспросил Элизар.
— Нет, что вы. Его не пускают одного. С ним всегда кто-то из учителей, а когда он выходит из дома, его сопровождает дозор. Архан это гордость нашего рода...
Он даже искренен. В этом доме, на диво, все любили маленького «арханчика», тянулись к его чистой, ослепительной душе, не могли не полюбить его льющегося вокруг света. Элизар их понимал: его наследника невозможно было узнать получше и не полюбить.
В тот же миг будто вспыхнуло над ними солнце, осветило мрачную библиотеку. Скрипнула дверь, и Элизар распростертыми объятиями встретил бросившегося к нему, радостно смеющегося племянника. Но счастье его длилось недолго. Не в силах поверить в то, что увидел, Элизар мягко оттолкнул Эррэмиэля и заставил посмотреть себе в глаза:
— Кто посмел? — тихо прошептал он, глядя на расплывающийся по щеке мальчика синяк. — Кто посмел?
В Виссавии бы его никто и пальцем не тронул. В Виссавии знали, что бить мага — просить на свою голову погибель, потому что слабый пока еще неконтролирующий силу маг — шаг к катастрофе. Почему здесь, ради богини, этого никто не понимал!
— Дядя... — Эррэмиэль вдруг сжался, глаза его наполнились страхом, и Элизар сглотнул, давя в себе отголоски гнева:
— Не понимаешь, душа моя, что ты сокровище? Сокровище, которое в этой глупой Кассии не способны оценить?
— Но я люблю Кассию, — в очередной раз поднял на него чистый взгляд Эррэмиэль. — Я люблю тебя, но в Виссавию не хочу. Пойми...
Гнев в один миг отхлынул — глядя в широко раскрытые, почти лишенные белка глаза мальчика, Элизар не мог гневаться. Это всего лишь дитя, глупое дитя, он многого еще не понимает.
Вождь мягко провел рукой по лицу племянника, позволяя политься с пальцев белоснежному свету. Эррэмиэль глубоко вздохнул, в глазах его появился восторг: мальчик всегда был жаден до любых проявлений силы. Шаловливым котенком он приластился к ладони вождя, глаза его зажглись магическим огнем. Синим. Кассийским.
Исцелив щеку мальчика, вождь скользнул пальцами племяннику под подбородок, заставив поднять голову. Какой прямой, дерзкий взгляд. Какая ошеломляющая глубина глаз, в которых волновалось синее пламя. Огромный дар чужих богов.
— Кто? — как можно мягче повторил вождь.
Эррэмиэль не ответил, впрочем, Элизар и не нуждался в ответе: мальчик пока не умел и не хотел закрываться. Мягкий и послушный, он раскрыл вождю душу, разрешив прочитать воспоминания о сегодняшнем дне — и дикий восторг, когда почувствовал всю глубину чужих, не всегда чистых, эмоций, и страх, когда понял их низость, и смятение, когда увидел чужой ужас. Эррэмиэль сглотнул, Элизар опустил руку и отвернулся к окну. Мальчик, к счастью или к сожалению, еще не до конца понимал чувств кассийцев. Элизар, увы, понимал, слишком хорошо.
«Ир!» — мысленно позвал он, глядя, как гниют ярко-красные яблоки в коричневых листьях. Вся эта Кассия гниет, и просто удивительно, почему никто, кроме Элизара, этого не видит.
Хранитель дара, учитель Эррэмиэля, на зов явился немедленно — наверное ждал. И наказания, что должно было последовать, тоже ждал — обернувшись на скрип двери, Элизар увидел, как виссавиец в золотых одеждах упал на колени, и, коснувшись лбом пола, прошептал:
— Прости, не досмотрел.
— Дядя, он не виноват! — вскричал Эррэмиэль.
— Помолчи! — одернул его Элизар.
Он не собирался быть милосердным — мальчик должен знать, что за глупость приходится расплачиваться. Всегда. Ир расплатится своей болью, Эррэмиэль — чужой. Еще неизвестно, что для целителя хуже.
Чувствуя, как нарастает внутри гнев, вождь приказал учителю выпрямиться, мягким жестом взял его под подбородок, поймав уверенный, темно-карий взгляд. Виссавиец не боялся, он ждал наказания и возможности сбросить тяжесть вины. Виссавийцы они такие... если их вовремя не накажет вождь, советники или учителя, они накажут себя сами. А до чего может дойти виссавийский маг во власти раскаяния, лучше не думать.
Мягким всплеском магии вождь вызволил силу. Ир не отвел взгляда, хотя лоб его и покрылся бисером пота, а на переносице появилась страдальческая морщинка.
— Дядя! — закричал Эррэмиэль.
Элизар, не обращая внимания на племянника, сосредоточился на хранителе дара. Наказание жесткое, но не должно навредить. Мага сломать, довести до сумасшествия легче, чем обычного человека. Он слишком открыт миру, слишком, как ни странно, хрупок.
Уже дрожит. И взгляд не столь уверен, и по щекам бежит пот вместе с бессильными слезами — боль должна нарастать, постепенно отнимая разум.
Нарастала. Элизар чувствовал ее отблески, вел хранителя дара по узкой дорожке на краю пропасти и не давал упасть в спасительные объятия забытья и сумасшествия. Мягче... каждый неосторожный шаг...
— Дядя! — зов Эррэмиэля был уже где-то далеко, и губы сами выплюнули приказ:
— Не мешай!
Элизар не мог отпустить Ира... не сейчас.
— Прекрати! — кричал Эррэмиэль.
Раздраженно оттолкнув мальчишку, Элизар на миг замер, поняв, что-то все же не так... и плавно, стараясь не навредить разуму Ира, выскользнул из магического забытья.
Мир взорвался запахами и звуками. От яркого солнца глазам стало больно. Где-то вдалеке хрустнуло, тяжело посыпались на пол книги. Еще не понимая до конца, что натворил, Элизар рывком выдернул Ира из объятий боли, и когда хранитель дара упал у его ног, медленно повернулся к Эррэмиэлю. Полуоглушенный племянник сломанной куклой лежал под сыпавшимися на него книгами, шкаф постанывал, наклоняясь все ниже.
Элизар дернулся к мальчику, но очнувшийся Ир был быстрее — он поднялся на ноги и молнией вынес ребенка с опасного места. Упал стеллаж, поднимая туман пыли, стало вдруг совсем тихо... Ир аккуратно опустил Рэми в кресло, вновь встал на колени, на этот раз от слабости, с уголка рта его побежала дорожка крови, пачкая золотые одежды.
— Мой архан, — успокаивающе прошептал он, стараясь не прикасаться к набухавшему кровью рукаву Рэми. — Постарайся не двигаться, я позову целителей.
— Эррэмиэль! — очнулся наконец-то Элизар.
— Не подходи! — закричал мальчик.
— Пойми, я...
— Ему было больно! Мне больно!
— Я прошу тебя!
— Не подходи! — и глаза его вспыхнули синим пламенем.
Ударила по стенам волна магии, взлетели вверх и посыпались на пол книги, загорелись фиолетовым огнем густо исписанные страницы. Поняв, что обезумевший от боли ребенок уничтожит и библиотеку, и себя вместе с ней, Элизар в прыжке подлетел к племяннику и, прижав к себе мальчика, бросился к окну.
Вспыхнули брызгами разбитые стекла, стало холодно. Осень, которой так восхищался Эррэмиэль, ударила в нос горьким ароматом свежесброшенных листьев и сладковатым — гниющих плодов. Мягко покачнулись ветви яблонь, поднявшийся вихрь крутанул по дорожкам ворохи листьев и ветвей.
— Пусти меня! — закричал Эррэмиэль. — Больно, пусти!
Ковер листьев, в который опустился Элизар, оказался необычно мягким, золотой нитью блеснула в воздухе паутина. И все же это в какой-то степени красиво... И спокойно как-то...
Осторожно посадив ребенка на землю, вождь одним усилием воли погасил новую волну, летящую от мальчика, в очередной раз удивившись дару племянника. И все же жаль его оставлять Кассии, тем более, что Кассия сама не понимает сокровища, которым обладает. Столь огромная сила, столь чистая душа, а ей отвечают... страхом? В Виссавии все было бы иначе.
— Дай, я исцелю твою руку, — как можно мягче сказал вождь, опускаясь перед безвольно сидящим на листьях мальчиком на корточки. — Перестань противиться, знаешь же, что я все равно сильнее.
— Так ли?
Вокруг потемнело, стихли вдруг звуки, вошла в сердце неведомая ранее тоска: взгляд мальчика в одно мгновение стал серьезным, взрослым. Элизар вздрогнул: из темного омута глаз Эррэмиэля смотрела сама судьба, смотрела с издевкой, осуждающе, одурманивая немыслимыми высотами власти. Мало что в этом взгляде осталось от шестилетнего мальчика, гораздо больше — неведомой Элизару вековой мудрости... и горечи разочарования. И нагрелся внезапно, до одуряющего жара, тонкий серебряный браслет на руке, и поднялась в душе волна тревоги.
— Боишься?
Голос мальчишеский, тон — обиженного жизнью старца. Столь знакомо... И мальчишеские пальцы проходят по серебру браслета целителя судеб, и дорогая, не отзывающаяся со дня смерти родителей, вещичка сама падает с запястья, мелькает в пальцах Эррэмиэля и застывает на его тонкой руке.
— Прости, но это мое, — темный омут глаз Эррэмиэля притягивает, взгляд горит синим огнем, на пухлых губах блуждает издевательская улыбка.
— Хватит! — Элизар резким движением резанул ладонью около виска племянника, погружая его в тяжелый сон, и с неожиданной горечью понял, что случись ему сойтись с этим другим, взрослым, Эррэмиэлем в открытой схватке — неизвестно еще, кто бы победил.
Но оставлять Эррэмиэля в Кассии становится не только невозможным — опасным. И ждать более Элизар не имеет права:
— В Виссавию его, — приказал он появившемуся советнику и вздрогнул, когда молчаливый мужчина накинул на его плечи плащ — только сейчас вождь понял, насколько сильно замерз.
Проклятая Кассия. Проклятый, сбрасывающий последние листья и плоды, сад. Проклятая осень, бессмысленное умирание. И влажной землей пахнет невыносимо, как от свежевырытой могилы. И голова кружится от обилия тяжелых, чужих запахов.
Советник осторожно поднял Эррэмиэля на руки и остановился, когда по садовой дорожке подбежала к нему женская фигура в темно-красном плаще.
— Не тронь его! — закричала сестра, подлетая к сыну. — Не смей! Не позволю, слышишь, не позволю забрать Рэми в Виссавию!
— Астрид, — Элизар старался говорить как можно мягче, смотря в суженные, полные гнева глаза сестры.
А ведь они уже одного роста, хотя Элизару всего четырнадцать, а Астрид на десять лет его старше. И не похожа она совсем сейчас на мать. Скорее на их брата — та же сталь, та же гордость, которых в достатке и у Эррэмиэля.
— Я не могу, — осторожно сказал вождь, не желая ранить сестру. — Больше не могу оставить Эррэмиэля в Кассии. Пойми.
— Чем ты ему поможешь? — гордо выпрямилась Астрид.
— Астрид, твой сын не только высший маг. Он маг с двумя душами... ты его потеряешь, если та, другая, душа возьмет вверх.
— Если ты его сломаешь, я его потеряю скорее!
— Я? — искренне удивился Элизар.
— Виссавийские законы, слепое подчинение вождю, строгая система наказаний, бездумность — это нужно моему сыну? Клетка? Красивая клетка?
— Безопасность, — поправил ее Элизар. — Рэми должен научиться контролировать свой дар и вторую душу. Ему нужен покой, как ты не понимаешь? Кассия с ее жестокостью, страхом, безумством покоя не даст.
— Безумством? Ты говоришь о безумстве Кассии, тогда как сам...
Сестра запнулась, но было поздно — она будто землю выбила из-под ног. К горлу подошла тошнота, слова отца, далекие, почти забытые, раскаленной стрелой ударили в сердце: «Безумие будет приходить очень медленно...»
— Элизар! — шагнула к нему сестра и остановилась, опустив голову.
— Откуда ты, — выдохнул Элизар. — Откуда ты знаешь?
— Сны Рэми... они ведь твои? И это ты сводишь его медленно с ума, не так ли?
Сны? С ума? Эррэмиэля?
— Отнеси Нериана в его комнату, — приказал Элизар советнику и обессилено остановил жестом рванувшуюся к нему Астрид. — Я понял, не подходи...
— Эл... — прошептала сестра ласково, как в казавшимся таким далеком детстве. — Прости меня, Эл... Ради Виссавии, прости.
***
Той ночью вождь долго метался на кровати, боясь засыпать. И вновь пришел этот сон... скольжение в пропасть по покрытому кровью камню, а потом полет... временами короткий, временами похожий на вечность. И кто-то дивный, тихо шепчущий на ухо: "Забудь обо мне..." Элизар забыл... Растворился в диком страхе, когда теряешь себя, и летишь, летишь... охваченный ужасом, и просыпаешься с криком на устах на миг раньше, чем коснешься черного с ярко-алыми прожилками камня.
— Мой вождь!
Элизар медленно открыл глаза. Округлую спальню на вершине башни заливал лунный свет. По стеклу высоких стрельчатых окон ветвились, серебрясь, капли недавнего дождя. Мягко поблескивали в полумраке голые стены, гладкий и вечно прохладный каменный пол. Полусферой стекали на круг стен высокие потолки. Приятно холодило разгоряченное тело грубое ложе, с которого была видна огромная, надкушенная луна, плывущая по усыпанному звездами, бездонному морю неба.
— Мой вождь. Ты вернулся...
Чужой голос был едва слышным и казался занозой, которую никак не удавалось вытащить из пальца. Элизар медленно сел на ложе и удивился, что на нем была не привычная туника до колен, перевязанная широким поясом, а белоснежный, тонкий шелк одеяний, в которые он облачался, выходя из Виссавии.
— Вернулся? — тихонько переспросил вождь. — Разве я выходил?
Советник, седовласый уже старший хранитель смерти, упал на колени и тихо прохрипел:
— Значит, целители были правы, ты не помнишь...
— Не помню чего?
Вождь отстегнул миниатюрные застежки, собирающие у висков тонкий плат, позволил мягкой ткани упасть на колени.
— Временами... ночами ты уходишь в лес... И...
Поняв, что советник не осмеливается продолжать, вождь приказал:
— Подойди!
Седовласый советник повиновался и вновь опустился перед вождем на колени. Тревога расползлась по душе дурным предчувствием, но дрожащие пальцы сами потянулись к вискам коленопреклоненного хранителя смерти. Элизар боялся и хотел знать правду. Глубоко вздохнув, поборов стягивающую горло тошноту, он мягким всплеском магии, стараясь не ранить открытую перед ним душу, ласковой поступью вошел в чужие воспоминания.
***
Закатное небо, затянутое тучами, отражает вспыхнувший в одно мгновение кустарник. Стелется по земле дым, яркое пламя высвечивает тень вставшего на дыбы пегаса. Ржание режет по натянутым нервам, крылья отчаянно бьют воздух, тонко поет щелкнувший по огню кнут. Горящий кустарник швыряет в воздух фонтан искр, пегас вновь вскидывается на дыбы, но веревка, стягивающая его шею, тянет обратно. А вождь, держащий другой конец веревки, смеется дико, безумно, в ответ на испуганное ржание, и следующим щелчком кнут вспарывает кожу на гибкой, выгнувшейся спине, потом бьет по крыльям, подняв вокруг ворох окровавленных перьев. И вновь смех. И вновь пение кнута. И вновь полное боли ржание...
***
— Мой вождь, — отшатнулся советник, разрывая нить воспоминаний.
Элизар поднялся с ложа и подошел к окну, до крови кусая губы. Ему не нужны были больше чужие воспоминания, свои нахлынули волной, разбередили душу открытой раной и придавили плечи тяжестью вины. Он каждую ночь вставал со своего ложа и уходил из замка. Его безумие проносилось по Виссавии бурями, рвало деревья из земли, хлестало леса дождями, шквальным ветром прилизывало кустарники и травы. Он ловил не успевших улететь священных животных, пегасов, и до рассвета хлестал их кнутом, упиваясь их болью и страхом, а также запахом крови. А потом возвращался на свое ложе и просыпался утром, уставший и разбитый, в облегчении забвения.
Вспомнил он и последнюю ночь, вернее, часть ее. Полумрак, крик сестры за спиной, глухой звук удара и отлетающего к стене Рэми. Элизар что-то кричал, сам не помнил что, кажется, приказывал племяннику одеться и немедленно идти за ним. Рэми плакал, дрожал под ударами, сестра пыталась оторвать сына от брата и сама отлетела к стене. А Элизар продолжал бить, шепча при этом:
— Разбалованный щенок! Я скорее убью тебя, чем оставлю в Кассии!
— Милостивая богиня... — прохрипел вождь, выныривая из собственного кошмара. — Я сейчас же пойду к Астрид... хотя бы попытаюсь объяснить...
— Астрид забрала детей и увезла их из Арленара.
— Куда?
— Мы не знаем... — советник мелко дрожал, опустив голову, но продолжал говорить горькие слова: — Они тебе больше не верят...
— Без учителей? — прохрипел Элизар. — Она увезла высшего мага без учителей?
— Да, мой вождь. И она не позволила подойти к мальчику целителям душ... Его тело исцелили, его страх перед тобой... остался.
— Он ненавидит меня? — тихо спросил Элизар и вздрогнул от ответа:
— Он еще не умеет ненавидеть.
Хранитель ушел, а Элизар просидел до самого рассвета, опустив голову на руки и вслушиваясь в шелестевший за окном дождь. Еще вчера он обещал Рэми безопасность в Виссавии, а сегодня напугал его и сестру более, чем когда либо пугали кассийцы. Да и мог ли он после всего этого кому-то обещать безопасность? Сестра спрятала от него Рэми и правильно сделала... если мальчик будет рядом, вождь сам, своими руками, сведет его с ума. Много ли надо шестилетнему высшему магу?
— Богиня, пусть меня кто-то остановит... — прошептал Элизар, — хоть кто-нибудь...
Он не спал три дня, заставлял себя не спать. А вечером четвертого, скатываясь в пропасть сна, приказал приковать себя к кровати. Он сам чертил руны на кандалах, надеясь, что это поможет.
Не помогло. Он вскочил на закате, опустошенный после выплеска магии, схватился за страшно болевшую голову и с ужасом посмотрел на лежавшие на полу изрезанные рунами полоски метала и на свои кровоточащие запястья. Он был свободен, а над Виссавией несся протяжный стон.
— Я убил... Рэми? — тихо спросил он у хранителя смерти.
Советник не ответил, опустив голову. И Элизар на этот раз не осмелился заглянуть в его воспоминания. И сам боялся вспоминать.
— Я не хочу больше слышать о Кассии, — сказал он, подходя к окну, где прошивали низкое, тяжелое небо яркие молнии. — Отзови оттуда целителей. Всех... не хочу слышать об этой проклятой стране... Позови целителя душ... пусть эта боль уйдет...
«Прости, отец, но я не могу исполнить своего обещания...»
Надо как-то жить дальше. Другого вождя у Виссавии нет. И в ближайшее время не будет. И все же он забыл... забыл еще что-то очень важное... Ударили где-то далеко крылья и раздался тихий смех. Чего-то не хватало на запястье, но он забыл, чего...