Глава 7 - Нянька
Телефон коротко завибрировал. Тяну руку, беру его и читаю сообщение:
«Тань, что происходит? Я не понимаю, что я сделал не так?»
Блокирую телефон и кладу его на то же место.
Что происходит, что происходит…? Заладил. Какое твое дело? И вообще что за дурная манера навязываться? Медленно вздыхаю, наслаждаясь тем, как воздух наполняет мои легкие и выходит из них. Мне хорошо. Я лежу на кровати, раскинув руки и ноги, и мне хорошо. Я не читаю книгу, не смотрю кино, не слушаю музыку. Я просто лежу на кровати, как огромная морская звезда, и мне хорошо от того, что я могу дышать.
Снова вибрирует телефон – еще одно сообщение. Я даже не читаю его. Я переворачиваюсь на живот, обнимаю подушку, подтягивая её под себя, и зарываюсь в неё лицом. Пахнет свежим бельем. Вдыхаю носом это запах и с наслаждением впитываю его всем телом, вбираю в себя, чтобывыдохнуть пустой углекислый газ. Обожаю запах чистого белья.
Еще одна короткая вибрация. Тимур настойчив. Тимуру обязательно нужно какое-то объяснение тому, что мы с ним не видимся без малого месяц. А если у меня нет объяснения? Если все, что я имею тебе сообщить, Тимур, это звонкое и хлесткое – не хочу. Не хочу видеться и общаться, не хочу объясняться и звонить. Не хочу. Мне и так хорошо. Хорошо без тебя. Я думаю, что увлеченные люди – те, что живут в собственном космосе, что слепо любят свои мысли и бесстрашно тонут в них каждый Божий день, тем и бесят – им нет до вас никакого дела. О чем думают, о чем говорят, чем занимаются, какой сейчас год, какое столетие и планета? Не важно. Не имеет значения все, что снаружи.
Еще одно сообщение.
Поднимаюсь и сажусь – телефон юркает ко мне в руку. Я снимаю блокировку экрана и удаляю сообщения, не читая. Мельком бросается в глаза последнее из них: «Пожалуйста» – гласит оно.
Поднимаюсь и потягиваюсь, кряхтя и хрустя затекшими позвонками. Оглядываю комнату в поисках новой пары джинсов и свитера. Да, да, друзья мои, я таки набрала нового барахла. Мама считает это хорошим знаком. Ха-ха. Если бы моя мама знала всё, боюсь, она не обрадовалась такой мелочи, как новые шмотки.
Выуживаю джинсы из-под стола, а кофту снимаю с дверцы шкафа. Напяливаю на себя и оглядываю комнату еще раз.
Эх, если бы моя мама знала всё…
Заглядываю под кровать и улыбаюсь:
– Пойдем, погуляем? – спрашиваю я.
В ответ Нянька довольно щурит единственный глаз.
***
Очередь-то всего ничего – три человека, а стоим – уже целую вечность. Терпеливо смотрю на витрины и слушаю голос пьянчуги, стоящего в авангарде нашей четверки – он – в дрова, а потому попеременно не можетсовладать с языком и головой – эти две вещи отключаются и включаются хаотично, а потому он никак не может их синхронизировать. Все терпеливо ждут, пока он разберется со своими желаниями. Все терпеливо ждут, пока его желания совпадут с финансовыми возможностями. Я рассеяно разглядываю витрину. Мужчина передо мной обреченно вздыхает. От него приятно пахнет, но этот запах напрочь перешибает амбре перегара столетней выдержки, грязной одежды, нечистот и немытого тела – запах того, кто никак не может решить, что ему нужнее – тушенка или чекушка? Очень сложный выбор. Женщина, что стоит перед мужчиной, ставит пакет на пол, разминая затекшую руку. Непросто выбрать между необходимостью и слабостью, а потому молодой парень, что стоит перед женщиной и сразу за алкашом, на пару лет старше меня, весь заросший прыщами и с отвисшими джинсами на заду, снова вставляет в одно ухо наушник. Терпение – это то, что отличает нас от братьев наших меньших – в природе эту пьяную особь давно приняли бы за недееспособную и её загрызла бы собственная стая, или свалил первый же период засухи, а может, просто умерла бы от голода, будучи не в состоянии тягаться создоровыми и сильными. Мужчина впереди меня переминается с ноги на ногу. Нас отличает милосердие. Женщина посматривает на аккуратные наручные часики на пухлой руке. Мы умеем прощать. Парень еле заметно кивает головой в такт музыке из наушников. Мы не просто звери – мы звери о двух ногах. Мы создали речь и унитаз, письменность и машинку для стрижки волос в носу, мы придумали искусственную иерархию социального равновесия и только потом поняли, что в неё могут вклиниться далеко не все. Поэтому мы стоим и ждем, пока человек, у которого уйма свободного времени, даром не нужного ему самому, крадет еще и наше. Мы к этому уже привыкли, а потому мужчина впереди меня, что приятно пахнет, снова меняет опорную ногу – смотрю на его левую руку и узнаю половинчатый загар – от кисти до середины плеча – черное, а от плеча и дальше – белое. Профессиональный водитель. Возможно, он весь день, а может и всю ночь был в пути – вез еду, одежду, а может средство для мытья посуды в другой город на огромном «Freightliner» или «DAF». Он устал и ему жарко – он хочет побыстрее выйти из душного магазина, но не может, потому что тот, кто забыл, когда последний раз работал, снова завис над прилавком, вожидании вдохновения. Женщина, что стоит перед мужчиной – я её знаю. Она педиатр в нашей детской поликлинике. Весь сегодняшний день она разглядывала сопливые носы, воспаленные горла и сыпи различных расцветок и форм. Потом, наверное, ходила на вызовы. А теперь она стоит и ждет, когда же сможет попасть домой, чтобы раздеться, снять с ног узкие, неудобные туфли и поесть по-людски. Чем весь день занимался прыщавый и представить сложно, но полагаю, ему легче, чем другим, потому что у него в голове музыка. С ней все проще. Только вот запаха она отбить не может – это факт, а потому прыщавый вертит носом из стороны в сторону. Мы все терпим, потому что у нас теперь есть эмпатия – способность ставить себя на место других и пытаться сопереживать, сочувствовать чужим несовершенствам. Потому что это дает нам право рассчитывать, что в ответ они не заметят наших.
Я перевожу взгляд в дальний угол – мои зрачки расширяются, а уголок губ сам по себе ползет вверх.
Она стоит и подергивается, пристально глядя на пьянчугу. Он ей не нравится, так как онпотенциально опасен. Так же, как она не любит наркоманов. Они для неё – непредсказуемы. Они для неё – монетка, подброшенная в воздух, а потому она опережает события. Вот и сейчас она выворачивает голову, всматриваясь мутным глазом и пустой глазницей в спину пьянице, и тонкие щупальца подрагивают в нетерпении. Она кажется такой большой в крохотном уголке местного магазинчика. Её тело дергается, но она не двигается с места. Для этого ей нужно мое разрешение.
Я её больше не боюсь, её уродство кажется мне привлекательным, потому что оно уникально. И еще потому, что она сильна. Моя нянька.
И тут мне в голову приходит мерзкая грязная мысль. Приходит уже не в первый раз, но всякий раз, когда она возникает в моей голове, я гоню её поганой метлой – она очень мерзкая. Правда, с каждым разом она все сильнее обрастет привлекательной оболочкой, прикрывая свое уродство блестками и цветами, от которых невозможно отвести глаз, она манит далеко идущими перспективами и сулит полную вседозволенность, переливаясь, словноновогодняя елка.
Итак, если одинокому и запуганному подростку достается власть, что он будет с ней делать?
Экспериментировать.
Что будет делать несмышленая пятнадцатилетняя девчонка, если поймет, что у неё в руках возможность поквитаться за свои детские обиды?
Фантазировать.
Что будет делать любой человек, если поймет, что все его поступки, какими бы мерзкими они ни были, останутся безнаказанными?
Нянька резко повернула голову ко мне и посмотрела – слышит мои мысли, предугадывает их ход и заранее знает, чем закончится предложение, лишь зарождающееся в моей голове.
Она делает шаг, и ломается пополам, словно ей перебили хребет – крадется, выгибая колени то назад, то в стороны, неестественно вертя головой. Она вздрагивает ивыбрасывает кадр за кадром, всякий раз опережая мой глаз на сотые доли секунды. Она останавливается за спиной пьяницы, и под хруст своих позвонков выворачивает шею так, что теперь её лицо вверх тормашками. Зачем она так делает – не знаю. Мне все равно, потому что в следующий момент она делает то, что я хочу – одно из щупалец на её голове оживает и резко выбрасывается вперед, пронзая спину пьяницы, на считанные доли секунды погружаясь в его тело чуть ниже левой лопатки. Пьяный охает. Один укол, считанные мгновения, и щупальце вылезает из его тела, покрытое ярко-красной кровью. Пьяный хватается за сердце и бледнеет. Щупальце возвращается назад, а Нянька выворачивает голову в нормальное положение – она жадно всматривается в человека, что отходит от прилавка, шатаясь и кряхтя. Продавец – тучная, высокая женщина смотрит на него с подозрением, что тот сейчас блеванёт прямо на пол, но мгновением позже понимает – его не тошнит, ему стало плохо с сердцем. Спустя несколько секунд это же понимают и педиатр, и водитель, потому что пьяница оседает на пол – резко, неуклюже, задыхаясь и постанывая.
– «Скорую» вызывайте, – быстро командует педиатр.
Прыщавый, хоть и не сразу, но отшатывается назад, даже не пытаясь помочь, а водитель уже набирает «03». Педиатр бросает свой пакет, водитель забывает о том, что в магазине душно – они подбегают к пьянчуге и пытаются ему помочь, а я смотрю, как черная тварь высится над ними, глядя на свое творение – её тело дергается в приступах боли, её глаза жадно впитывают страх подступающей смерти, её лицо всматривается в агонию. Она счастлива. Счастлива, потому что сделала то, что я хотела. Она поднимает на меня глаз и глазницу, разрывает кожу на лице, чуть выше острого подбородка и открывает бездонную пропасть мрака внутри себя.
Кто дал мне право судить? Никто. Сама взяла.